|
*Талантология*
|
|
| Lita | Дата: Среда, 11.02.2015, 15:31 | Сообщение # 91 |
 Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Автор: Даймонд Имм
Пёс
Вдоль поля брел я медленной тропой
среди бескрайней топкости дождя.
Я был усталым, мокрым,
под зонтом.
Резиной мял бессмысленность песка… и вдруг увидел на дороге пса:
Он был простым и беспородным, рыже-серым — лохматой седоватой доброй масти
Он шел размашистой продрогшею пантерой
Язык свисал из приоткрытой пасти.
Бесстрастно,
мягко,
и упругими шагами…
Пожалуй даже поизящней лани.
Бесстрашнее иных бойцовых псов.
Он в этой грязи был спокоен.
Не-ве-сом.
В реке дождя он плыл — куда текут все реки.
Он шел туда, где в рост идут и скалы
Он шел туда, где мудр человек…
и шел давно.
По всем мирам искал.
Откуда родом он?
Должно быть, те просторы
спустились
поездом
несчастий под откос
Там все моря ограблены уловом…
Остатком рыб сигналят в космос «SOS»
Там нет ни зги добра — захочешь — не увидишь
И счастья тоже нет — зови иль не зови
И даже языки — возьмите, скажем, Идиш
Он это тут богат. А там… латынью мри.
И пес ушел. Бродить. Искать. Скитаться.
И всё познать. И каждый поворот,
И в каждый двор войти
и с каждым попрощаться.
Конечно лаской, коли подойдет.
А нет — так в путь. Не рыкнувши. Беззлобно.
Спокойно вдаль, в неведомы края
Идти вперед, и выступить основой
Собачьего маниту-бытия
И вдруг мне кажется — что вижу истукана
Что в позе лотосе проходит поворот
Не я за псом следил
Не я искал изъяны
А было…
всё наоборот
И то не сон — придуманная драма
Ведь знаю я — идет чудесной грацией
Совсем не пес,
а странствующий лама
В проекции
Великой
Медитации
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Среда, 11.02.2015, 15:32 | Сообщение # 92 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Автор: Даймонд Имм
Ненужный Бог
Точка. Вселенная. Абсолют.
Грустный. Радостный. И там. И здесь.
Старый. Мудрый как лучший брют.
Тот, которого нет, хоть навеки есть.
Тот способный плакать всегда без слез,
Тот который вакуум, всегда смеясь...
Познающий разум и купорос проливает звезды под звук дождя.
Остающийся.
Уходя.
Ничего.
Абсолютно всё.
Никому не должен но для себя
всё равно всесилен он.
Всё равно.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Среда, 15.04.2015, 09:41 | Сообщение # 93 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Автор: Аллан Рик
Спички и снег
Прошлой ночью бушевала пурга.
На фоне бесконечных снежных барханов выделялся черный шерстистый горб. Жесткая темная шерсть торчала слипшимися сосульками, а потухшие голубые глаза без зрачков бездумно таращились в землю. На спине висело седло, распущенные ремни подпруги утопали в рыхлом снегу.
Джулиус еще издалека понял, что вольверин мертв, но делегацию пришлось долго убеждать, что зверь им не страшен. Не поверили в его Координаторский талант. Пришлось ждать, пока подозрительные ученые достанут свой тепловизор и убедятся: зверь мертв уже много часов и почти превратился в ледяную глыбу. Только после этого они приблизились.
Наездник обнаружился не сразу — Джулиус подумал даже, что его утащили ледороги, чью радостную и явно сытую стайку они встретили по дороге сюда. Но потом разглядел под вольверинской лапой, в гуще шерсти, что-то похожее на форму пограничника. И руку, такую синюшно-бледную, что она почти сливалась со снегом.
Слева, как из ниоткуда, вынырнул оператор, тычась камерой в морду мертвого животного
— Вольверин зашиб хозяина?
— Вольверин умер, — коротко сказал Джулиус.
— А это что?
Меж пальцев трупа была зажата короткая обугленная палочка. Под плащом обнаружилось еще щепотка угольков. Джулиус пожал плечами:
— Спички, конечно.
— Древнее приспособление для разжигания огня из дерева и серы, — пояснил другой ученый, разглядывавший ледяную корку на носу вольверина.
— И зачем… — непонимающе бормотал второй.
— Свет.
Взгляды вновь обратились на Джулиуса. А тот продолжал:
— Свет. Гибнуть от холода, голода или ран в этом крае — удовольствия мало. У каждого, отправляющегося зачем-либо сквозь ледяные пустыни, есть коробок спичек. Для того, чтобы в последние минуты видеть огонь и чувствовать его тепло.
Делегация затихла. Стал слышен свист ветра в скалистых пещерах. А еще — шепот мыслей. При этом лица исследователей оставались абсолютно каменными.
Еще одна интересная черта людей: недооценивать собеседника. Хотя Джулиус был достаточно вежлив, чтобы упомянуть о Координаторстве. Но эти олухи, похоже, подумали лишь о выгоде: Координаторы хорошо ладят с любым зверьем, а, значит, им не грозит быть обглоданными ледорогами. Но способность слышать эмоции и некоторые мысли они явно не учли.
— А ваши соседи эленцы… — начал было тот же ученый.
— Смотрят на звезды. Знаю, — прервал его Джулиус. — Но звезды слишком далеки и холодны. И мертвы. Они ничем не облегчают смерть.
Огонь тоже мертв. Огонь тоже не облегчит страданий.
Это была мысль оператора. Низенький по сравнению с Джулиусом, вихрастый и чем-то похожий на мохнатку, он с откровенным непониманием разглядывал Джулиуса. Как какое-то чудо природы. Джулиус вздохнул:
— Огонь — сама жизнь, — строго сказал он, с удовольствием наблюдая, как меняется лицо оператора. И как бы невзначай сложил руки на груди. Резонаторы внушительно сверкнули.
До людей, похоже, наконец дошло. Округа вспыхнула смесью страха, смущения и растерянности. Джулиус удовлетворенно кивнул и, не говоря больше ни слова, направился к исследовательскому вездеходу.
Следующие пару часов он провел очень даже неплохо: сидел себе в уголке, у окна, вполуха слушая бормотню исследователей, перебирающих набранный материал.
По чаю в пластмассовом стаканчике шла мелкая рябь. Щепотка сахара лежала на дне полупрозрачной крошкой. Рокот моторов и почти мелодичный лязг брони убаюкивал — вместе с сытой радостью тех самых ледорогов, уютным посапыванием одинокого вольверина и вдохновленным полетом редких мохнатых птиц…
Эмоции — свои и чужие — сливались, с головой накрывая Джулиуса. Он задремал, откинувшись на сиденье. Жесткий подголовник впивался в шею — высота явно рассчитана на среднестатистического имперца, а не на долговязых кайросов…
Проснулся он от тишины. Чьи-то руки аккуратно придерживали его за плечи. Над головой слышалось напряженное дыхание.
Джулиус встревожился. Машинально проверил местность, не открывая глаз — вольверин еще плелся за машиной. Что ж, уже хорошо…
— Голову ему подними, — прошуршал неподалеку шепоток, и холодные пальцы ухватились за подбородок.
Совсем обнаглели.
— Даже не думайте, — холодно предупредил Джулиус, подпустив в голос рычащие нотки.
Окружающие замерли. Наверное, думают, что это неразумный кайрос во сне болтает… Джулиус хищно усмехнулся и, не оставляя им надежды, открыл глаза.
Тот самый, бородатый, держал широкую стальную полоску.
Нейроошейник. Ну, конечно. Чего еще от таких «ученых» ожидать.
— Хотите рискнуть? Рискуйте. Но знайте, что первый же вольверин растерзает вашу стальную черепаху к чертям.
И потом, чтобы не дать соблазна навалиться на него и повязать силой, Джулиус громко гавкнул. От неожиданности оператор отдернул руку — и тут же в ужасе вцепился в сиденье, потому что стальная черепаха содрогнулась от мощного толчка. Сквозь броню прорвался, продрался рык.
Влево, вправо. Люди только недоуменно моргали, а Джулиус уже был у люка, устройство которого заблаговременно изучил. Четкое движение — и тепло устремилось в небо.
Прыжок с края. Тут метров пять, не меньше…
Черная шерсть везде. И стук огромного сердца — вольверин его поймал, смягчив падение. Едва встав на ноги, Джулиус гордо глянул на выглянувших из люка ученых и внушительно крикнул:
— И не стыдно посланникам высокоразвитой Империи людей похищать?
Вольверин взревел, и от его рыка вековые льды с треском содрогнулись. А в следующую секунду содрогнулась, опасно накренилась на гусеницах бронированная машина. На боку стальной черепахи осталась приличная вмятина — Джулиус любовался ей, пока машина не рванула с места, взметая комья снега и распугивая дремлющих в сугробах мохнаток. Четкая форма вольверинских когтей — хоть слепок для музея делай. Вот и привезут в свою Империю хорошенький сувенир.
Вольверин понятливо опустился, позволяя Джулиусу забраться ему на спину.
Вскоре шаг пришлось убавить — снег становился все более рыхлым, закрывая пушистой массой корявые ледяные волны. Небо вновь загустело тучами, ветер завывал все страшнее.
Опасно. Холодно.
Джулиус встряхнулся, прогоняя чужие мысли. Вольверин недовольно рыкнул, прижимая уши. Он всегда злился, когда его не слушали. Прямо как сам Джулиус.
До последнего жила надежда, что буря пройдет мимо. Но вскоре она была окончательно потеряна. Джулиус задумался даже, что им еще повезет, если дотянут до космопорта.
И тем засранцам — тоже.
Он не раз слышал, что включает «исследовательская программа» имперцев. Сначала они и впрямь изучали только быт и обычаи, вели разговоры по душам… А потом их самозваный проводник пропадал без следа. Ибо слова словами, а материалистам-ученым было интереснее покопаться в мозгах. В прямом смысле.
Хорошо, что он не стал размешивать чай и вообще половину при первой возможности выплеснул в окошко — иначе никакое Координаторство не спасло бы.
Надо будет сообщить в городе, что опять объявились эти… Охотники за головами. Когда уже угомонятся…
Мы — обычные люди.
Возможно, даже большие люди, чем вы.
Для имперских все эти исследования — что-то вроде визита в чужую страну в древние времена, когда в пределах одной планеты умудрялись размещаться сотни отделенных друг от друга государств. Современным, «продвинутым» имперцам подобное неведомо: они едины. Хоть и есть экзотические верования на периферии, есть отдающие шаманизмом обряды, но таких странностей нигде, кроме Элена, не найдешь.
Нет второй планеты, где уживаются два таких разных народа. И внешне, и внутренне.
Нет второй планеты, где так хорошо помнят историю Земли. И народа, что так ценит огонь.
Огонь — его силы не хватило, чтобы четвертый спасательный борт стартовал вместе с остальными. Огонь
Огонь — сама жизнь.
Огонь привел их сюда, позволив выжить.
Они — брошенные земляне, которых обитатели трех других кораблей, забывшие Землю, называют теперь чудом эволюции. Надо же: природа дважды пошла по одному и тому же пути и создала людей! Сенсация!
Из-за этого — ну, и из-за ментальной связи с вольверинами — кайросы и эленцы интересны как подопытные мыши. Мыши, которые хорошо умеют притворяться валенком и кусать в самый неподходящий момент.
Неподалеку взметнулся костер эмоций. Яркий, на мгновение он ослепил и спутал мысли. Джулиус притормозил, вольверин синхронно пригнулся, скрываясь в снегах.
Эленец.
Живой. Дышащий. Роящиеся мысли с легким флером раздражения и досады. Рука машинально метнулась к карману — Джулиус выдохнул. Спички на месте.
Бледный и малость тощий, как и полагается его расе, он вглядывался в ледяной лес впереди. Голубые глаза сверкали, похожие одновременно и на льдины, и на так горячо любимые эленцами звезды. Ветер метал снег ему в спину, подталкивая в узкую спину и теребя мех мохнатки на капюшоне.
Рядом вышагивал белый вольверин с красными, горящими, как угли, глазами.
Их взгляды встретились. Кайроса и эленца. Черного и белого вольверина.
Звери двинулись по кругу, разглядывая врага с безопасного расстояния. Вольверины остались на месте.
Два народа, прошедших огромный путь к новому дому. Два разных взгляда на мир.
Свет и тьма. Холод и жар.
Космос и Земля.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Среда, 15.04.2015, 09:43 | Сообщение # 94 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Автор: Argentum Agata
Ціна помилки
Ці два метелики, що прибилися до мого вікна… такі однакові й різні. Дві кропивниці мерехтливо-барвистого сяйва, два промінчики життя, два Знаки…
Першого знайшла надвечір. Зачепився на занавісці і щільно стулив свої крильця. Сірим був, не яскравим. Від обережного доторку ледь-ледь стріпнув затаєними яскравими барвами, наче востаннє… і принишк.
Вже зранку мертвий був.
…Через день, коли були гості, у когось під ногами просто на підлозі побачила веселкові барви нового метелика. Він наче хизувався своєю красою та довершеністю. То був виклик і небезпеці, і усьому звичному. Краса під ногами, крихка і безстрашна… Або — краса напоказ?..
Піднявся, пролетів кілька кіл і вилетів у вікно. Промайнув у очах, аж самій захотілося знову до свіжого повітря та сонця.
…Надворі було світло і вільно. Сонячно… Та думки усе вертали й вертали до отого сірого, несміливого, що ховав свою красу, не бив нею у вічі… Що так щиро був собою. Не напоказ, і не для гри. Не для усіх…
…Необережність і неуважність можуть вбивати без доторку. Та найперше — вбивають тебе самого зсередини. А тоді — сонце втрачає свої барви і обертається на мертву машкару… Бо це твої руки, твої очі у гонитві за яскравим вбили справжнє…
…Але кажуть, душа метелика оживає… Коли відчує твою справжність…
19.06.2013
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Среда, 15.04.2015, 10:01 | Сообщение # 95 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Автор: Marita
R – значит Райдо
R – угловато-резкими насечками на потемневшем от времени ясеневом посохе. R – острозаточенным ножом до сочно-нежной сердцевины, мягкими полукольцами стружек в горсти, R – руна странников и дорог, R – руна колеса и повозки. R – значит Райдо.
Всякая дорога выводит к нужной тебе цели, и с каждым случается то, что должно случиться. Один режет на посохе свежую руну, каленым кончиком иглы прокалывает собственную ладонь. R цветет, R насыщается кровью, багрово-алая, ослепительно-солнечная R. Reiða – приготовление, недолгие сборы.
Девять дорог тонкоперыми стрелами, бездумно пущенными в полет, расходятся от столба перекрестка, девять миров Иггдрасиля ложатся под ноги Привыкшему-к-пути, серыми пятнами пыли оседают на крыльях плаща. R – гортанно-хриплое карканье, R – хваткий вороний клюв, и Хугин, быстрый, как мысль, летит впереди, смоляно-черными перьями ныряя в ночную, непроглядную тьму, и Мунин, памятливейшая из птиц, дремлет, покачиваясь на левом плече. Rétta – выпрямлять, Бог Странников любит окольные тропы...
Нитка за ниткой, бесконечно долгий клубок – стальное веретено чуть слышно шуршит под пальцами Фригг, сводя несоединимое, вплетая в единый узор туманы и звезды, клятвы, высеченные в камне, и полузабытые сны, дела и советы, надежды и страхи, когтящие сердце, и белая кудель облаков в лучах предзакатного солнца сияет огненно-рыжим, и вертится колесо, наматывая на ось чужие дороги и судьбы, и R – ржавыми морскими якорями проступает на полустертых ободьях. Rún – тайна, знания, открытые не всем.
В чертогах Одина – холод и пустота, ветры приходят в чертог, воровски просачиваются сквозь приоткрытые двери, призрачно-серыми крыльями мелькают в бойницах окон. Réna – разрушать, ветры хозяйничают в камине, вьюжисто-зимним дыханием гладят остылые угли, гулким пещерным эхом перекликаются в темнеющей зале. R – ключи и засовы, R – парусом вздувшиеся дверные занавески, ветры кричат вороньими криками, ветры пахнут дорожным костром и влажной волчьею шерстью. Regin – боги. Вили. Ве.
У них мертвенно-тусклые глаза и странно-бледные лица, боги-драуги, забытые боги, вороны с бесплодных хельхеймских полей. R – скрежет несмазанных петель, вороны разевают желто-серые клювы, дыхание их отдает холодом и мертвечиной. Rex – король, он умер, ушел, пропал без вести в бесконечно долгую зиму, а вороны вернулись – отнять надежду у Фригг. Róg – ложь, клевета, видения лгут, сны посылают неверные знаки.
Дымчатые перья цапли в смоляно-черных волосах, тусклым серебром застывшие пряди. Фригг смотрится в хрустальный шар, цепью-паутинкой прилаженный к поясу, шар вспыхивает ей в лицо колючками огней, слепит глаза алмазно-сияющей пылью. R – руна освобождения, небесно-чистая, облачно-белая руна, колечками дыма всплывает из глубины, дрожит, паучье изогнутыми лапами расползаясь в зеркальных гранях. Райдо – видения мертвых, Райдо – недобрый совет.
…Ríki – власть. Сны правят в королевстве Асгард, бесплодные воспоминания прошлого, надежды-обманки для потерявших всякую веру. Фригг смеется во сне, звонким, девичьим смехом, Фригг молода и беспечна, плетет венки на пестро-зеленом лугу, весенними кувшинками подснежников украшает светло-синее платье. R – хрустальными каплями росы на нежно-белых лепестках, R – всполошным взмахом вороньих крыльев, Фригг поднимает глаза – на темно-синий плащ, тенью скрывающий солнце, на вытертую ветрами широкополую шляпу.
Он худ, немолод и загорел, ладони его исчерчены шрамами, выцветшая от времени повязка прячет правый глаз, а левый – живой, неестественно яркий, смешливо подмигивает ей, и страх истаивает на сердце Фригг хрупкой весеннею льдинкой. Reykr – дым, столбами поднимающийся к солнцу, взявшись за руки, они танцуют вокруг костра, Один и Фригг, весенний король и весенняя королева. R – мечущиеся по ветру языки пламени, R – солнечно-рыжие искры, лицо Одина, худое, тонконосое, меняется пугающе быстро, теряет свои очертанья, в чуть слышных звуках заклинающего гальдра, в туманно-призрачной дымке – острый, костлявый подбородок, упрямо сжатые губы, волосы, серым опереньем седеющего ворона, Один – Вили, Один – Ве, воля и ярость, священный обряд и вдохновение. Райдо – дорога шамана. Райдо – заснуть и не проснуться…
Фригг открывает глаза, сонной осеннею мухой выпутывается из клейкой паутины бесчисленных видений. Тяжелые камни-ледышки в ногах, камни в груди и у изголовья, R – каменный мельничный жернов, R перемелет в муку мечты и воспоминанья, сотрет без жалости в серую придорожную пыль. Rauð-hárr – рыжий, пламенноволосый, огонь, возродившийся среди каминного пепла, багрово-красной змеей свивается на ложе, раздвоенным жалом языка лижет губы и грудь, болезненно-жгучие касания, мгновенное пробуждение ото сна. Rauð-klæddr – красный плащ, Локи-вестник, Локи-огонь, верный спутник Вороньего Бога. Глаза его – цвета первовесенней травы, зубы его белее нестаявшего снега, узкие, худые ладони его обжигающе горячи. Ветер раздувает огонь, огонь ползет по проталинам, обращая в кипящую воду камнем застывшие льды, огонь обвивает плечи и щиколотки, кусает, жалит, освобождает. Змеею, меняющей шкуры, Фригг выгибается на ложе, шипит, вздрагивая в поцелуях-ожогах, бедрами в опаляюще-жарком, Фригг, королева дождей и туманов, холодная владычица Фенсалира. Reka – давать волю чувствам, позволить сердцу плакать и петь.
«Зима не вечна, и одиночество – не навсегда, – в шалых, зеленых глазах огнебога желтые сердечки ромашек и пламенно-рыжие маки, цветут, вспыхивают, дразнят искрами дорожных костров, яркие, празднично-манкие, – Тот, Кто Не Страшится Пути отыщет дорогу назад, по талому послезимнему снегу, по радужно-пестрым лугам вернется к воротам Асгарда, R – выжженною на посохе руной потянет его домой. R – воссоединение без препятствий, R – все придет на круги своя.»
Reiðar-duna – рокот первого весеннего грома, небо в траурно-серой пелене облаков, сияющие вспышки молний – огненным копьем Гунгнир. R – ливнем бьющий по стенам, R – в каменно-гулких раскатах, Райдо – умереть, чтобы воскреснуть, Райдо – уходить и возвращаться.
…На нем все тот же плащ странника, синий, как небо над вечерними фьордами, и Мунин, сердито нахохлившись под дождем, глазами-бусинами косится по сторонам, и Хугин черно-серою тенью кружит над видавшей виды широкополою шляпой, и стелятся к ногам его Гери и Фреки, скалят ветру сахарно-белые зубы. Семь раз по семь – семь месяцев ожиданья, один за другим, семь витков колеса, семь нитей, скрученных безнадежностью и тоскою, R – прялка и веретено, R – дорога, пройденная до конца. Ríða – крутить, с последним взмахом веретена Фригг останавливает колесо прялки. Фригг улыбается путнику, Фригг подходит к нему и прячет лицо в колкой, ветром пахнущей шерсти дорожного плаща, и Бог Шаманов улыбается ей в ответ, и R – неутомимое сердце дорог, пульсирующими толчками крови без устали стучится в груди его.
___________________________________________________________________________
* Райдо – руна в виде буквы R древнеисландского алфавита, ее название переводится как «езда, путешествия». Символизирует движение, действие, объединение, возможно, шаманский ритуал путешествия в загробный мир. В рунической магии считается одной из рун бога Одина
* Reiða – приготовлять, в переводе с древнеисландского. Здесь и далее по тексту: слова на R, подобранные с помощью древнеисландско-русского словаря
* Привыкший-к-пути – один из кеннингов бога Одина
* Согласно древнеисландской мифологии, основным занятием Фригг, супруги Одина, является прядение
* Драуги – по древнеисландским поверьям – ожившие мертвецы, восставшие из могильных курганов
* Фригг носит головной убор из перьев цапли, также ее символом является хрустальный шар, прицепленный к поясу поклоняющихся ей женщин
* Вили и Ве – братья Одина, чьи имена означают соответственно «Воля» и «Священное место». Имя же самого Одина переводится как «Яростный, Вдохновенный»
* Фенсалир – чертоги богини Фригг, дворец туманов и облаков
* Гери и Фреки – ручные волки бога Одина, чьи имена означают соответственно «Жадный» и «Прожорливый»
* Согласно мифу, Один в своих странствиях оставил Асгард на семь месяцев
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Среда, 15.04.2015, 10:05 | Сообщение # 96 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Автор: Marita
Холодный огонь
Каждую ночь Локи снится один и тот же сон, и он просыпается с криком, и пот, холодный, точно нестаявшие снежинки, щекочет ему виски. Он видит огонь – жидкий, словно вода, змеей струящийся по траве, обжигающе-красный. Огонь бежит по равнине, сжирая на своем пути зеленое и золотое, и черные следы его подошв остаются на голой, обескровленной земле.
Локи видит ту, что пустила огонь, позволила вырваться из рук своих, белых, как снег в середине зимы. Видит ее лицо, мертвенно-спокойное, застывшее в полуулыбке, усыпанное снежинками лицо Непрощающей, ее стеклянно-холодные губы, ее бесконечно-длинные косы – поземкою по земле. Она взмахивает рукавом – и огонь вырывается из-под пальцев ее, синюшно-белых, тонких, как оголившаяся кость. Огонь подбирается к Локи все ближе и ближе, все чаще дрожат ресницы под инеевыми веками, все яростнее, все хищнее оскал Той, Что Будет Помнить До Скончания Века. А потом Она делает знак – и огонь бросается прямо ему в лицо.
Это больнее, чем вся боль мира, взятая вместе. Это острее, чем сточенные железом клыки Фенрира. Это страшнее черноты, таящейся на дне зрачков Хель. Это бесконечность, умноженная на самое себя, точно свившийся в клубок, пожирающий собственный хвост Ёрмунганд.
Огонь обгладывает Локи до кости, практически мгновенно, сжирает мясо и кровь, волосы и ногти, огонь сыто урчит, растекаясь в глазницах его, словно червь, насосавшийся красного, гигантский, раздувшийся червь. Локи стонет, хрипит – испаряющимися от невыносимого жара голосовыми связками, зовет на помощь полусгоревшим обрубком своего языка – Сигюн не слышит, слепая и глухая, дремлет рядом на расстеленных шкурах, и не придет на помощь. Сон длится и длится – невыносимо долгие секунды, огонь раздирает грудную клетку, клещами клыков впивается в сердце, вырывая куски – черные, точно пережаренное, обуглившееся на костре мясо. Огонь стекает ниже, прогрызая дыру в животе, много красных, истрескавшихся дыр на коже – глиняном сосуде, брошенном в горнило печи. Сосуд разлетается на куски, истонченные ребра хрустят, не выдерживая тяжести позвоночника, рассыпаются в прах, серый, точно речная глина. Точно глаза Той, Что Никогда Не Забудет.
Огонь обхватывает мужское естество Локи, сжимает его раскаленно-алыми пальцами, выпивает, высушивает дотла, брызги огненно-красного семени стекают по ногам Локи, и Она торжествующе смеется под ухом его, и в глазах Ее – бесконечное презрение. Игривыми завитками волос огонь обнимает колени Локи, перемалывая их, как спички, солено-красной морскою волной ложится к ногам его. Огонь сыт, он устал – и хозяйка сводит пальцы, небрежным щелчком подзывая его, и огонь с ужиным шипением ползет к Ней по щетинисто-жесткой, выгоревшей траве, и покорно застывает у белых, босых ступней Ее.
А потом Она уходит, обещая вернуться в следующих и следующих снах, и слова Ее проникают в кровь вернее змеиного яда, красные, как огонь… Раскаленно-слепящее пламя нескончаемой ненависти Той, Что Была Обижена Локи. Той, Что Никогда Не Простит. Настанет час – и не во сне, наяву, белые руки Ее приладят змею над его головой, и лишь слабые пальцы Сигюн будут ему защитой… до тех пор, пока не придет время излить на каменные плиты пещеры весь накопленный яд.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 26.04.2015, 05:32 | Сообщение # 97 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Автор: Gothom-bauk
Когда идет дождь
Когда идет дождь все становится как-то странно. Изгибается время и пространство, а мысли, зигзагом оплетая извилины мозга, путаются между собою и мешают сосредоточиьтся на каком-то одном изломе. В такие моменты, смотря на стекающие капли по ту сторону стекла, очень хочется, чтобы сознание, спутавшееся будто ленты в давно забытом ящике комода, подобно этим каплям струились вниз - по прямой - расправляя образность и витиеватость всего того, что творится в этот момент в голове. Но наши желания не всегда соответствуют нашим возможностям и Джейн остро это понимала - особенно сейчас, когда шел дождь, а за окном сгущался вечер, выстилая ковром из огней миллионный мегаполис, живущий своей жизнью и никогда не спавший. В ее руке удобно расположилась кружка с горячим грогом, а подбородок сиротливо прятался в широкий ворот теплого норвежского свитера, купленного в прошлое Рождество в Осло и до сих пор хранившего отголоски запаха снега - свежего и практически пряного. Дождь все шел, омывая своими слезами этот гнилой и беспризорный мир, расползаясь прозрачной акварелью по перпендикулярам улиц и бульваров, пытаясь, видимо, нарисовать иную реальность бытия, но уверяясь в провале, утекая прочь - в канализацию. Девушка пару минут практически стала этим дождем-художником, но выплыла из морока и крепче сжала прохладными пальцами кружку. Джейн не любила философствовать, но она любила ночной город с его огнями, а ночной город и дождь - лучшая канва для вышивания - стежок за стежком - философских мыслей. О чем они будут - каждый дождь решает сам и у Джейн философия дождя вылилась в поток, поток мыслеобразов, стекающих вместе с каплями по потеющему стеклу:
«По скоростной магистрали откройте свои глаза-двери. Я хочу пропустить по вашим венам радиоактивный ток, я хочу целоваться до костей в безлюдном мегаполисе, где только шелест миллионов газет Times нарушает песнь ветра. Мне достаточно одного глотка глинтвейна, чтобы пустить по жилам огнеопасный вирус, именуемый свободой. Я всегда хотела ее, обнаженную, дикую, безумную. Хотела смотреть ей в глаза, смеяться и плакать одновременно, хотела знать, что я не изгой. Ветер шепчет сонеты Шекспира мне в самое ухо. Сон в летнюю ночь. Если бы дело касалось сна, то, возможно, я отделалась бы всего парой-тройкой укусов и царапин личного эго, но реальность злее, она всегда пыталась показать мне, что рядом с ней я - ничто. Она била ниже пояса, травила эмоциями на час, стреляла в упор. И тем не менее, я хочу продолжать стоять на середине автострады E160. Перекресток ветров разорвет мою прическу и логику в клочья. Белая разделительная полоса прочертит линию фронтальной зависимости от слов-снов. При мне всегда мое мнение, единственное в своем тираже. При мне принципы и атрофированные крылья, которые проще сжечь, чем расправить. Я никогда не сдамся, сколько бы игл ненависти не вонзались в мои вены и нервные окончания. Ставить точку можно только после контрольного в голову. И пусть реалии мира переплелись в тонкую, но прочную паутину из проводов, взглядов и цепей, я буду рвать ее зубами, в поисках самого сокровенного, что можно найти на нашей планете. Я буду искать руку, которая схватит меня за плечо перед самой границей пропасти. Что-то большее, чем целая жизнь…Но когда-то мы все утонем в светодиодном рое фар, разрезающих, как масло, вьюгу февралемартовского мегаполиса… Они длиннее вечности, ярче солнца, которое мы, дети городов, так редко видим в подлинной своей яркости. ТЭЦ, дым/пар от горячих слез делают свое дело. Мегаполис тонет в бликах и отблесках фонарей на глянцевой глазури дорогих иномарок, мы дышим не столько воздухом, сколько кристаллами пыли от ненастоящей жизни. Ведь Садовое кольцо не край мира, а Манхэттен не его центр... Вихрь массы, спешащей по разным диагоналям и перпендикулярам улиц, сбивает не только с ног, но и с толку. Они бросают под ноги, обутые в босоножки от Vicini или лакированные туфли от Gucci, свои нелепые мечты. Мечты размазаны паштетом из образов по Тауэрскому мосту, расшвыряны по Пикадилли, расколоты в витринах-глазах этой массы, в сущности, одиноких и непонятых даже Богом людей.
Мегаполис-открытка собирает души, развращает их, дарит ложные эмоции, травит запахами роскоши и вседозволенности - стоит только преодолеть ту невысокую преграду под названием "совесть/принципы" - и все - ты бог. Дорогие сигары, которыми ты скуриваешь разрозненные остатки своей уже никчемной и обреченной души. Постельное белье из коричневого шелка: кутаешься в шоколад и закрываешь разбитые изнутри глаза. Осколки прошлых искр режут мозг, но скотч двенадцатилетней выдержки сточит их острые края, хотя бы до следующего приступа жгучей тоски. Тоски животной, зверской. По тому, каким ты мог бы стать, но не стал.
Но иногда мегаполис не побеждает. Он ломает, корежит, ласкает, занимается с тобой любовью, но не выигрывает. И тогда, с тихим шелестом золотой осени, он ложится к тебе под ноги, а ты идешь по нему, даже не ведая своей баснословной власти. Идешь, быть может, не в дорогой обуви - ты богат в душе, а светодиодный рай не сжег всполохами огней витрин твою душу. Ты продолжаешь ценить бесценное, не прогибаешься и не ломаешься. Тебя не купить глянцевыми улыбками, не испугать подземными дворцами метрополитена с его перекрестными ветрами, не удивить колючей проволокой, четко очертившей заМКАДье. Перед такими мегаполис становится на колени - их не пронять ничем. И тогда он начинает помогать. Каждому по-своему. И чтобы узнать каково именно твое поклонение города - сделай шаг навстречу ему и посмотри, что из этого получится.
Главное помнить - невысокая преграда преодолевается легко, только нужно ли тебе то, что за ней? Стоит ли оно того? Ведь вокруг одни шаблоны, штампы, клише... И вешают и вешают ярлыки, и штампуют мысли, размножают почкованием мнения…
Мир разлагается на глазах, куски гнойного пространства сочатся плесенью и слезами. Хрустальными слезами тех, кто пытается из последних сил вытянуть линейную нить в равновесие, чтобы ткань жизни не расползалась под нашими беспощадными ногами. Они топчут все: сердца, улыбки, эмоции. Сургучом стал плавящийся июльский асфальт, а гербом, запечатывающим нашу индивидуальность - след от подошв кед Converse.
Иногда я боюсь рассыпаться карточным домиком, разлететься на буквы своих мыслей, расколоться на миллионы личностей, которые живут в моей голове. Я не хочу пережить все истории, которые в ней случаются, когда луна проникает в глаза и ласкает глазное яблоко, массируя зрачок.
Чередой фотогалерей и школьных пролетов, мазками туши по щекам, отблесками зубной эмали мы познаем жизнь, а жизнь познает нас. Это все ее пальцы с длинными ухоженными ногтями. Ими она либо защекочет нас до оргазма, либо вырвет сердце. И понимаешь все это только, когда ты юн и открыт этому прогнившему миру своей крылатой душой-распошонкой. Наша юность абсолютно бесценна и так хороша тем, что будучи уже совсем мыслящим созданием, ты, тем не менее, твердо уверен, что весь мир может принадлежать тебе, что каждая пора земли дышит твоим именем, а цветы раскрывают бутоны в надежде, что твои глаза заметят их красоту. С годами это проходит, чтобы мы ни делали, как бы ни старались удержать, ломая пальцы, это ощущение абсолютной власти над ситуацией. Проходит, и именно поэтому мы, сквозь толстые очки наших собственных рамок и шаблонов с такой завистью смотрим в глаза подросткам, хватаясь руками за края их зрачков, расширяя, пытаясь влезть в душу, прочесть на их сердцах заветный шифр, формулу, но края острые, по пальцам льются, обвивая, гранатовые ленты, света, озаряющего наши собственные очи не хватает, чтобы отчетливо прочесть казалось бы такую близкую надпись. Секунда, и нас вышвыривает обратно, в созданный нами мир, шаблоны которого сыплются на нас, как карты для покера. Из них никогда не сложится пасьянс свободы. То короля не будет хватать, то шестерки. В юности мы совершенно не желаем быть нормальными. Мы готовы ради этого стать кем угодно: шизофрениками, параноиками, психопатами. Мы решительно сочетаем несочетаемое и совершаем невозможное. Мы готовы на все, чтобы не быть нормальными, ибо в нашем ненормальном мире, нормальность - ярлык, который заполучить проще, чем отпороть.
Пальцы скользят по холодному шелку цвета шоколада, подушечками задевая неровности плавных, словно сливочных, складок.. Будет ли когда-нибудь финал этого путешествия за гранью? Остановятся ли стрелки часов, завязавшись в узел от одного лишь упоминания о сумеречном блюзе?.. Я не знаю. Я мало знаю о будущем. Все то, что я знаю - экстаз неоновой плоти нашей не закончится никогда. Мы не сможем скурить свои души, не сможем плести паутины из нитей-нервов, не сможем поймать в них растерянные некогда телефоны и адреса тех, кто был дороже всего и стал дальше алмазных звезд, подмигивающих нам зачем-то с высоты бесконечности вселенной. Наши глаза распахнуты муками, зашиты и вспороты звуками, что сочатся из интер.сети, впитываясь порами и гоняя по магистралям-венам свою, зигзаговую правду. И мы верим каждому слову в этих звуках, кислотой растворяющих наше естество до спинного мозга. Разве так было всегда? Нет. Но на переломном этапе псевдовзрослости обороты стали ускоряться. И запахло горелыми нервами, тлеющими мыслями и сломанными пополам улыбками.
Помните, розовые очки бьются только стеклами внутрь. И никак иначе. Невыносимо жить в мире, где пластмасса стала востребованнее, чем бархат. Удушающий запах бесконечного льда откроет своим ключом дверь в иной мир. В мир, где будет только родившаяся мечта о мире. И снег. И больше ничего.
Этот мир нужно либо заковать в лед сильнее, либо сжечь.
Выбор за нами. Но мы все такие порывистые. Нам нужен человек с льдистыми глазами и замороженным сердцем. В наших теплых руках ключ от мечты растает и прольется на землю слезами миллиардов лун.
Я сейчас сижу, курю и думаю - а нужно ли нам вообще это? Мечты? Мир? Ключи? По моему нам отлично живется в нашем псевдо-реалистичном мирке, где стекляшки стали круче, чем алмазы только потому, что один из толпы дизайнеров обмазал их своим именем.
Нам комфортно. Мы завернуты в этот комфорт. Это страшно.
На самом деле это опасное состояние - моделировать все то, что нужно - в себе. Это может привести к такому сознательному анабиозу, в котором идешь внутрь и теряешься. И сколько хлебных крошек не кидай - выйти не получится. И как раз не потому что заблудился, потому что выходить не захочется. А зачем? Все, что необходимо можно смоделировать, синтезировать. Бессмысленно возвращаться от того, что всегда тебе подвластно к тому, что подвластно тебе может быть далеко не всегда. Отказ от прогресса реальности и возведение ее в параллельность состоянию анабиоза, в коем осознанно пребываешь. И стирается грань между «надо» и «хочется». Великое искусство балансировать на этой грани, не порезавшись. Как эквилибрист, делая очередное па в сторону нутра за «хочется», тем не менее ловким вольтом возвращаться по направлению к «надо». Возвращаться к реальности, выплывая из потока мыслеобразов, навеянных погодой».
Джейн тряхнула головой и прядь каштановых волос соскользнула из-за уха, дотронувшись до щеки. За окном рдел рассвет, радужным спектром отражаясь в дождевых каплях. Ее пальцы все еще обнимали давно остывшую чашку под музыку рева моторов за окном - город, который никогда не спит - просыпался.
Действительно ли то, о чем она думала, имеет хоть какой-то смысл или это просто все еще идет дождь?… Никто не знал, кроме девушки в норвежском свитере и дождя, что обязательно закончится - ведь он не может идти вечно.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 26.04.2015, 06:03 | Сообщение # 98 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Автор: Светлана Артамонова
Фонарь
Все население старинной колокольни признавало, что Вольдемар был стильной штучкой. Одежка-то вроде у всех была одинаковой — униформа, но никто не мог сравниться с ним в умении так элегантно завернуться в свои крылья, что они образовывали кожаный плащ, каждая складочка которого аккуратно лежала на своем точно определенном месте. Меховая жилетка тоже носилась не абы как, а именно чтобы самый краешек опушал кожаную накидку, добавляя роскоши и богатства. Что и говорить, Вольдемар следил за своим внешним видом, хотя времени на создание этого шикарного образа уходило немеряно. Но что делать — красота требует жертв. У всех, даже если ты — мыш. Ну да, Вольдемар был мышем, но не простым, а летучим. И все светлое время суток, когда его нормальные соплеменники спали, он приводил свой наряд в порядок, чтобы вечером показаться во всей красе, потрепетать крылышками, похвалиться перед местным обществом.
Вольдемаров дядя и по совместительству глава всей колонии часто говорил племяннику, что этакое самолюбование до добра не доведет. Старый Морт время от времени напоминал родственнику, что внешность не самое главное, не одежда делает мыша успешным и привлекательным, а стремительный полет и сильные крылья, удачная охота и толстенький животик. Но когда это молодость слушала опытную старость? И потому авторитета в стае у Вольдемара практически не было, все считали его слишком ветренным и безответственным. Да и все разговоры у Вольдемара сводились только на то, как он выглядит: не слишком ли морщит кожа на перепонках, блестят ли коготки, ровно ли шерстинка к шерстинке лежит меховой воротник. Об этом мыш мог болтать безостановочно, не замечая ничего вокруг, и даже молчание собеседников его не трогало. А потому очень скоро он остался один, все уже наизусть выучили, как должен выглядеть классический летучий мыш, и при приближении модника стремительно разлетались. Новые слушатели появлялись очень редко, все-таки стая ночных летунов — это стабильная и замкнутая система, и Вольдемар заскучал.
Но не в его натуре было предаваться унынию, а потому вскоре был найден идеальный собеседник. Он всегда поддерживал мыша и отвечал согласным молчанием на все Вольдемаровы тирады о смыслах моды, и даже иногда что-то одобрительно скрипел, к тому же он предоставлял уютное и удобное местечко, где можно было повисеть, всласть поболтать, да и продемонстрировать новые модные веяния. А большего-то Вольдемару и не нужно было. Дядюшка Морт попытался вернуть родича в общество, но получил отпор и целую лекцию об узости взглядов и засилье общего над личным. Так и продолжалось некоторое время. Мыш прилетал, устраивался поудобнее и начинал хвалиться. Демонстрировал крылышки, способы запахивания в оные, вертелся во все стороны, чтобы показать себя всего и нескончаемо говорил. И вместе с ним качался и дребезжал разбитый старый фонарь, что висел над входом в полуразрушенную колокольню.
Да, именно фонарь и стал Вольдемаровым сначала собеседником, а потом и другом. Все же иногда мыш вещал не только о нарядах, но и рассказывал свежие новости из жизни колонии и даже сравнивал дверцу от окошка на фонаре с крыльями, особенно когда та стучала на ветру, и высказывал идеи о возможности полета с одним крылом. Прошло лето. Хмурое небо часто проливалось холодным дождем, сначала пожелтели, а потом и опали листья с деревьев, ледяной ветер кружил бывшее золото и нещадно раскачивал ржавого ветерана. Фонарь стал болтлив. Он пел скрипучую песню постоянно, заглушая и не слушая Вольдемара, да и общаться стало не комфортно. Тот же ветер выдувал все тепло из маленького тельца, не помогала и ухоженная шубка, а еды было совсем мало, и нужно было потратить уйму времени, чтобы хоть как-то прокормиться. Почти все мошки и мотыльки уже устроились на зимнюю спячку. Колония летучих мышей тоже собиралась на покой, и место было присмотрено, и отправка назначена. И вот в один из последних ясных вечеров вся стая наконец-то покинула колокольню. Вольдемар полетел со всеми, устроился на новом месте в теплом сухом дупле и едва не заснул, как вдруг вспомнил о своем железном друге. Он ведь там один остался в сырости и холоде.
Ветер не пускал из дупла, заталкивал обратно, но мыш был упрямым, и зимнее убежище осталось за спиной, а крылья несли вперед маленький пушистый комок. Его кидало из стороны в сторону, прибивало к земле, но все же он настойчиво продвигался к бывшему летнему дому. Фонарь уже не скрипел. Он непрерывно лязгал хлопающей дверцей и тихо постанывал при особенно сильных порывах ветра. Ржавчина и постоянное трение съели дужку петли, на которой висела эта древность, так что падение вниз было неминуемо. Вольдемар же был далек от опыта практической жизни, и ничтоже сумняшеся подлетел к железному другу и, как обычно, прицепился к завитку на донышке. Даже веса этой малости хватило, чтобы старинный светильник рухнул вниз. Мыш успел только развернуть крылья.
Земля была ледяная, удар об нее выбил дух и сломал крыло, а само тело аккуратно попало между ажурными завитками стенок и сейчас медленно замерзало, мыш был не в силах выкарабкаться. А ветер все так же дул, унося последние капли живого тепла. Но Вольдемар не был бы самим собой, если бы даже сейчас молчал. И он шептал о том, какое замечательное дупло нашел старый Морти для них всех, и что там есть такая удобная ветка, на которой как раз можно пристроить фонарь, и они еще поболтают, вися на ней вместе. Нужно только долететь, тут совсем недалеко, он Вольдемар покажет.
Стекла в окошках давно были разбиты, но идеальные пропорции и изящные линии контура придавали старому фонарю благородство и достоинство настоящей вещи. Вот эту-то вещь и углядели в кучке старого хлама на крыльце заброшенной колокольни веселые голубые глаза.
— Смотри, Артем, какая красота! — обратилась молодая женщина к спутнику, — это, наверное, он так прогремел, когда падал. Давай домой возьмем?
Молодой человек, молча, пожал плечами, мол, может и он. Старый фонарь подняли вверх, и только тогда в нем был обнаружен Вольдемар. Мыш уже молчал, он впал в то сонное оцепенение, что предшествует полному забвению. Узник даже не почувствовал, как его со всеми предосторожностями извлекли из переплетения железных веточек и завитков, и, завернув в снятый с шеи мягкий шерстяной шарф, отнесли в тепло.
Весна давно вступила в свои права. На веранде небольшого домика двое пили чай, призывно румянились золотым бочком плюшки на тарелке, тонко и чисто пахло смородиновым листом и сладко малиновым вареньем, а за мягким оранжевым кругом света, что падал на стол, все тонуло в предвечерних сумерках. Тихо, мирно, уютно. И вдруг нечеткая быстрая тень скользнула из открытого окна, подлетела к старинному фонарю, что висел над входной дверью, устроилась на металлическом завитке снизу на донышке. Повертелась, потрепетала крылышками, фонарь качнулся и что-то совсем тихо, почти неслышно проскрипел.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Agata_Argentum | Дата: Вторник, 19.05.2015, 11:36 | Сообщение # 99 |
 Рядовой
Группа: Верные
Сообщений: 10
Награды: 7
Репутация: 52
Статус: Offline
|  Спасибо ))) вот и я 
|
| |
| |
| Lita | Дата: Вторник, 19.05.2015, 11:41 | Сообщение # 100 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Agata, вэлкам) Перевожу в проверенный, а то с капчой забодаешься...
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Agata_Argentum | Дата: Вторник, 19.05.2015, 12:33 | Сообщение # 101 |
|
Рядовой
Группа: Верные
Сообщений: 10
Награды: 7
Репутация: 52
Статус: Offline
| 
Эт точно )) стеснялась спросить, а вдруг бы тебе пришлось переделывать много настроек )
А капчу я... 
|
| |
| |
| Lita | Дата: Вторник, 19.05.2015, 12:39 | Сообщение # 102 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| А ее все так "любят")
Не, настройки самые простые, в админкиной панели.
если хочешь, можешь сама что-то тут размещать, на свой выбор А можешь не размещать) По сути сайт - радужная дыра, никому не известная)
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Суббота, 29.08.2015, 15:35 | Сообщение # 103 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Работы с арт-рати "Фифти-фифти"
Автор: Эля К.
Тема: Самый полезный вред.
Начало
Мама вновь меня отругала —
Поздно ночью я не спал,
С фонарем, под одеялом,
Книжку новую читал.
Говорила очень строго:
«Повторять уж мочи нет,
Что от чтения такого
Нету пользы, только вред.
Ты себе испортишь глазки
И собьешь режим опять.
Закрывай-ка свои сказки,
Да ложись быстрее спать.
Все, отбой. Зайду — проверю». —
И, забрав фонарик мой,
Мама вышла. Да, потеря…
Но ещё есть запасной.
Вред? А я так не считаю.
И, наверное, создам,
Как давно о том мечтаю,
Книгу о героях сам.
Напишу в своём романе
О тропических морях,
Об отважном капитане,
И о трёх его друзьях.
И, конечно, о злодее.
Без него-то как? Потом
Погляжу. Придут идеи —
Напишу и новый том.
Снова ночь. Лежу в кровати
И с волнением слова
Вывожу в большой тетради.
Здравствуй, первая глава!
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Суббота, 29.08.2015, 15:38 | Сообщение # 104 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Автор: Елена Абрамова
Тема: Выходной для пирата, или Третья сторона реала.
Пират и гадалка
Как-то, прогуливаясь по берегу, Амадео встретил гадалку. Так же, как и тысячи подобных ей, она была закутана в обтрепанный рваный плащ. И так же алчно горели глаза на худом старческом лице. Ничего такого, чего бы он не видел, однако почему же он все— таки остановился?
Этим он, разумеется, привлек к себе внимание старухи.
— Дай золотой, погадаю тебе, красавчик! Судьбу твою расскажу, всю правду, как на ладони!
Амадео презрительно скривил губы:
— Свою судьбу и так знаю, старая ведьма! Иди своей дорогой, меня ты не одурачишь!
И пошел прочь.
Но гадалка не отстала, ковыляя за ним следом и бормоча.
Когда Амадео вновь остановился, она заговорила.
— Жизнь пирата похожа на золотой реал. Одна сторона, где лев, — удача, богатство, слава, почести, женщины, вино и друзья...
Другая, напротив, — неудача, нищета, голод, позор, презрение общества, предательство друзей, казнь либо морская бездна…
Амадео помимо воли стал прислушиваться к словам женщины. Потом, словно очнувшись, стряхнул с себя наваждение.
— Это всё и без тебя знаю, старая ведьма! Сказано тебе: проваливай, а не то узнаешь, как меня злить!
Но старая женщина невозмутимо продолжала:
— Теперь, коли хочешь узнать свою судьбу, красавчик, брось золотой реал в сторону моря!.. Какой стороной вверх он ляжет, такая и судьба тебя ожидает!
Амадео рассмеялся хитрости гадалки. Он вынул монету, подкинул ее на ладони, прищурился — и швырнул реал туда, где плескалось, блестя под солнцем, вечно беспокойное море.
И проследил, как реал ярко сверкнул на солнце, словно золотая искра, и упал, укатившись куда— то вниз…
Амадео быстро сбежал с пригорка. Он вовсе не собирался дарить старухе золотой, еще не хватало! К тому же им неожиданно овладел мальчишеский азарт: какой же все-таки стороной легла упавшая монета?
Но подбежав к тому месту, он коротко присвистнул. Монета воткнулась ребром в мягкую глину!
Амадео поднял реал и, обернувшись к подошедшей гадалке, сказал с насмешкой:
— Не вышел твой фокус, старая ведьма! Да и реал в землю ребром воткнулся. Велишь снова бросать?
— Незачем. Твой золотой упал на третью сторону, а это редкость. Запомни! В твоей судьбе скоро произойдет чудо. Спрячь этот реал от чужих глаз в кожаный мешочек, носи его на шее на прочном шнурке. Он принесет тебе удачу!
Амадео недоверчиво усмехнулся.
— И это все, что ты хотела мне предсказать? Прямо скажем, негусто! Какая же у меня судьба? Давай, предсказывай!
— Ты хочешь знать, капитан, что тебя ждет?.. Смотри, куда упал твой реал — прямо в глину!.. Если б он упал на камень, тебя ждала бы жизнь без любви, а может, и каменная крепость…Упади он на песок — и жизнь твоя прошла бы впустую, как уходит в песок вода…Упади он в траву — тебя ждало бы забвение, как земля зарастает травой…
— Так. А если бы реал упал в воду?
— Тогда и тебя ждала бы такая участь… Но твой золотой упал именно в глину, и в этом твоё счастье, твоя удача!
Амадео хмыкнул.
— Чего же тут счастливого? Вязкая темная глина. Чем она лучше песка или травы?
— Что делают из глины? — спросила женщина. И сама тут же ответила:
— Кирпичи, чтобы строить дом… А еще — посуду… Тонкостенные кувшины и горшки, расписные вазы… Звонкие тарелки и кружки…
Завороженный ее голосом, Амадео задумчиво посмотрел на глину. И ему нежданно привиделся хрупкий девичий силуэт с кувшином в руках… Это длилось всего мгновение, но оставило в памяти ощущение реально виденного. Как будто та девушка только что прошла рядом.
А гадалка спокойно продолжала:
— О чем ты подумал сейчас? Вернее, о ком? Не о трактирных девках, разносящих снедь? Нет, ты подумал о доме. И о той, что тебя ждет. Где-то там, на неведомом берегу… И не говори мне, что дом пирата — это корабль, а возлюбленная — море. Скоро ты устанешь от бесконечных странствий, и тебя потянет вновь на родной остров. Но будешь ли ты счастлив там один?..
Твой реал упал в глину, — а это означает женщину в твоей жизни… Ту, что тебя ждет и будет ждать, какая бы судьба тебя не постигла… Ту, что будет любить тебя настоящего, и тебе уже не нужна будет твоя маска… Сумей только узнать ту девушку и не пройти мимо своей судьбы…
Амадео снова задумался, глядя вдаль, где морская синева сливалась с небесной. Когда же он обернулся, чтобы спросить, на каком берегу ему следует искать свою любовь, оказалось, что рядом с ним никого уже нет. Ушла ли гадалка неслышно, или исчезла, растаяв, подобно утреннему туману, но берег вокруг был пуст. Совершенно пуст. И только чайки носились с пронзительными криками, да море шумело, набегая на песчаный берег.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Суббота, 29.08.2015, 15:40 | Сообщение # 105 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Автор: Наталия Медянская
Тема: Лоскутья миров или Осень демиурга
Пасьянс
Первый снег, кружась роем белых мух, ложился на замковую стену, таял на камнях переходов, оседал на кожаных доспехах стражников. Еще чуть-чуть, и придет суровая зима, а это принесет новые заботы Королевству. Поставки дерева изрядно помельчали — с тех пор, как лесные эльфы решили, что имеют куда больше прав на владение местными угодиями. Дриады, к слову, были с ними согласны и это еще больше наводило на мысли о приближении новой войны. Ну или, как минимум, беспорядков. На юге, говорят, уже появились недовольные, того и гляди, сколотят банды и примутся рыскать по дорогам, грабить обозы.
Принц Лориан вздохнул, поправил капюшон и оглядел стелящуюся у подножия замка равнину. Пока еще по-ноябрьски неприглядную, испещренную тут и там пятнами грязи и жухлой травы. Выпрямился и, отсалютовав дозорным, собирался спуститься в казарму, как вдруг...
Прозрачный воздух подернулся маревом, в ушах родился надсадный звон и внезапно у самого парапета возникла хрупкая фигурка.
Дозор среагировал быстро — спустя мгновение на пришельца были направлены острия копий, а сам он, похлопав неожиданно большими для мальчишки глазами, громко икнул.
— Что за..? — Лориан, нахмурившись, окинул взглядом странную одежду паренька — узкие черные штаны, короткую кожаную курточку, из-под которой торчали белоснежные рюши рукавов и черные же ботинки с металлическими набойками по носам. Но больше всего принца удивила чудовищная раскраска физиономии пришельца — смоляные веки, бледная пудра, точно у матушкиных фрейлин, и алый рот, наводящий на мысли о троллях после трапезы.
— Колдун? — сурово бросил Лориан, а потом и сам толком не понял, что произошло.
— Берта Нарцисса Вильгельмина, — пропищало раскрашенное создание, а принц внезапно подумал, что чудесней голоса ему слышать не доводилось. Женюсь, подумал он. Вот сейчас она быстренько с эльфами договорится, и сразу… А потом в ужасе сглотнул и решил, что сходит с ума.
— Помыть, умыть, накормить, — сурово рявкнул наследник престола, поражаясь, зачем вообще отдает подобные приказы. Удавить ведьму, да и вся недолга.
— Вот, — писклявый тембр впился ему в висок, точно надоедливый комар. — Слышали, мальчики? И нечего тут своими тыкалками в мою многострадальную тушку тыкать.
Стражники послушно подались назад, встали по стойке смирно, а Лориан понял, что и выглядеть дозорные стали как-то странно. Лица их выцвели и стали похожи друг на друга, словно яйца в одной корзинке. А еще принц почувствовал непонятную легкость в теле, опустил глаза и увидел, что и сам изменился. Стал плоским. Нереальным. Картонным...
— А-ай, чтоб тебя!
Старческая рука, покрытая пигментными пятнами, сметает со стола ворох игральных карт. Они рассыпаются по ковру, как обычно, рубашками вниз. И, в компании десяток и семерок, в потолок равнодушно смотрят дама треф и бубновый король.
Я выбираюсь из кресла и, кряхтя, поднимаю с пола бумажный квадратик. А ведь так хорошо всё начиналось — первый снег, свежий воздух. Умница Лориан. Да и в своем теплом мире, там, где царит вечная ночь, Берта была вполне милой девушкой. Немного взбалмошной, своеобразной, но… доброй. Местами отзывчивой, даже.
Нет, этот расклад никуда не годится!
Я стучу тростью в пол, и карты, повинуясь приказу, поднимаются в воздух, делают над моей головой полный круг и пикируют обратно на столешницу.
— В моей колоде не хватает тузов, в моей колоде… — дребезжу я на мотив привязавшейся невесть откуда песенки. Перемешиваю карты и делаю новый расклад. На этот раз будут пики и червы.
— Ходит черная королева… [1]
Бросаю. Шелест. Занавес.
— Валентина Федотовна, вам мясо брать? Во дворе снова поселковые торгуют!
Лицо из суфлерской будки смотрело деловито, а яркие ноготки нетерпеливо постукивали по деревянному настилу сцены районного ДК. Валюша трагически закатила глаза — Царица Ночи как раз должна была выдать особо сложную колоратуру. Концертмейстер вопросительно поднял брови.
— Бери. Три кило на твое усмотрение.
Обладательница алого маникюра деловито кивнула и растворилась в темноте. Валюша виновато покосилась на пианиста, а после, дернув плечиком, снова попыталась войти в образ. Так.
Глупая дочь, да как она вообще посмела идти против материнского слова? Душат обида и злоба, а вот там, где балкон, маячит ненавистное лицо колдуна Зарастро… Ёлки зеленые, балкон! Я ж белье снять забыла, а к вечеру обещали ливень!
— Валентина Федотовна, да что с вами сегодня такое? Предпоследняя репетиция!
В голосе концертмейстера зазвучали ворчливые нотки, а педаль старого "Беккера" отозвалась недовольным скрипом.
Просто мне сегодня тридцать восемь, печально подумала Валюша. Молча забрала ноты и, обреченно махнув пианисту, — На этот раз всё! — пошла за кулисы.
Вокруг уже суетились оркестранты — тащили на сцену пюпитры, стулья. Дренькали домры, взвизгивали аккордеоны, дирижер что-то выкрикивал, тщетно пытась привлечь внимание.
Валентина криво улыбнулась знакомому балалаечнику и подумала, что вот сейчас, по пути, зайдет в "Змеиный погребок", купит бутылочку вина. И, наверное, постарается устроить дома праздник. В компании Фокса Малдера и его Секретных материалов. Ох, ещё и мясо не забыть… три кило… и куда ей столько?
Шок настиг у пустого гардероба. Из-за колоны внезапно выступил Фокс Малдер, правда, почему-то одетый в костюм космонавта. Круглый шлем он держал под мышкой, изумленно оглядывался и беззвучно шевелил губами. Заметив Валечку, жадно бросился навстречу, а до той, наконец, дошло, что никакой это не Малдер, глаза у него другие да и нос, кажется, сломан.
— Ой, — взвизгнула именинница и, отскочив, на всякий случай выставила перед собой клавир. — Что вам нужно?
— Заправлены в планшеты космические карты, — прорыдал незнакомец, испуганно вздрогнул и с тоской уставился на Валентину.
— Сцена там, — кивнула она рукой, облегченно выдыхая. Видимо, кто-то из самодеятельности опоздал к репетиции и… — В данный момент ведется работа под руководством музыканта Николаевой. Процесс продолжится еще примерно полчаса.
Валечка хлопнула ресницами и прижала ладошку к губам. Что она несет? Тяжелый клавир вырвался из рук и глухо бумкнул о каменный пол, раскрываясь на середине.
— Давайте-ка, ребята, споемте перед стартом, — жалобно отозвался "Малдер", а Валюша присела на корточки и растерянно погладила нотную страницу.
— Приношу извинения, но не могу. В связи с невозможностью выполнения собственных функций я была вынуждена… ма-амочки!
Вместо вязи моцартовской партитуры на бумаге всё отчетливей проступали какие-то цифры, таблицы и криво пропечатанная надпись "Годовой отчет".
— Да что ты будешь делать!
Я в ярости грохнул кулаком по столу. Пиковая дама подлетела в воздух и спланировала обратно, накрывая червового короля.
Что ж я за демиург такой, ни одного пасьянса толком сложить не получается!
Мир астронавта Хэйла, героический, опасный, с воздушными пиратами и армадой кораблей Альянса Галатеи! Во что превратился бравый капитан? А Валя? Нежная моя великовозрастная девочка, прости, что так и не смог подарить тебе счастья!
Я устало прикрыл ладонью глаза.
— А чего, собственно, ты хотел от неполной колоды?
Низкий бархатный голос привычно раздается у меня голове. Не знаю, кто он, мой невидимый собеседник, в каждое свое появление звучащий по-разному. То серебряным колокольчиком, то скрипящим боем старых часов, а сегодня, вот, нарядным бархатом… Возможно, это я сам. А иногда мне кажется, что это Муза.
— Сколько уже можно складывать? — продолжает вопрошать голос. — Когда ты поймешь, что тузы ничем нельзя заменить? И, как ни старайся, как ни тасуй карты, ты не сможешь оживить ни один из этих миров?
Я с досадой морщусь и, поднимаясь, иду к пузатому комодику. Там, в верхнем ящике, глубоко под ворохом разноцветных носков, лежат они. Потертые, желтоватые, с выцветшим рисунком. Неживые...
Осторожно, словно бабочек, которым страшно повредить крылья, я достаю карты. Тузы. Семена. То, с чего начинались мои сказки.
Трефы. Рыжая девочка с желтыми кошачьими глазами. Она протягивала мне в ладошках охапку золотистых осенних листьев — вытянутых, с тонкими красными прожилками. В ее мире вообще всегда царила осень. У девочки не было имени, просто она попалась однажды навстречу. Брела по тихой улице, пиная стоптанными кедами покореженную банку от колы. Промахнулась, и я отфутболил обратно дребезжащую жестянку. С той благодарной улыбки и началась моя сказка.
Девочка ушла ранним утром, когда парные туманы еще покрывают дремлющий город. Сказала, что задыхается от одиночества даже когда я рядом. Я не стал удерживать. Берта тогда как раз попала в очередную передрягу, и все мои силы уходили на то, чтобы удержать нить напряженного сюжета...
Бубны. Пожилой мужчина, прошедший пару войн и потерявший ногу. Он хромал по дорогам Королевства в компании приблудного черного пса. Мы встретились промозглым вечером и я взял его и собаку в повозку. Вьюгу переждали на перекрестке в трактире, и попутчик всю ночь травил мне солдатские байки. Не слишком умело, но это было единственное, чем он пытался зарабатывать на жизнь.
Я отплатил ему новой сказкой. Какое-то время всех устраивала роль придворного лицедея, но однажды его пес оскалился на королеву. Собаке, конечно, свернули шею, а я вдоволь наслушался возмущенного ора о долге, дружбе и ответственности. Бывший солдат хлопнул дверью, и я больше его не видел. Если честно, не особо и хотелось, слишком сильной на тот момент была обида. Да и Лориан собирался в поход...
Червы. Красивая статная женщина, торгующая маргаритками и одуванчиками в торговом квартале цитадели Альянса. Я как раз выбирал новый прицел для винтовки у знакомого контрабандиста и цветочницу заметил краем глаза. Продавец мой, впрочем, обеспокоенности не выказывал, так что я решил, что дама, очевидно, здешний завсегдатай.
Наверное, так и ушел бы, но она заговорила первой. Голос у нее был волнующий, руки, перебиравшие букетики на лотке, изящными, а движения плавными. Какое-то время я завороженно наблюдал за ее манипуляциями, а потом удивился. Интересно, и где она умудрилась достать совершенно земные цветы в центре созвездия Рыб?
У нее оказалась собственная оранжерея, к слову, недалеко от бара, в котором мы и отметили наше знакомство. Поутру я покинул благоухающий садик умиротворенным и готовым к новым свершениям. Имени цветочницы я так и не запомнил, но пообещал себе, что новая сказка расскажется для нее и будет непременно героической. А я еще забегу. Вот только помогу Хэйлу угнать пиратский зведолет...
Пики… пики… а что же было там? Четвертая карта куда-то запропастилась, и я чуть не по уши закопался в носках, белье и прочих холостяцких тряпках, пока шарил в ящиках комода. Тщетно. Неважно. Всё равно эти карты больше не играют. Ушли, покинули мои миры, предоставляя выкручиваться самостоятельно. Но я все равно когда-нибудь поставлю точку, демиург я, или нет!
— Всё смогу, — бормочу упрямо, — я мудрый, я опытный, я знаю многое из того, чего не знал раньше!
— Ты просто старый, — смеется голос, и теперь в нём слышатся ветер и звяканье тающих сосулек. — Старый глупый пиковый туз, зачем-то возомнивший себя Создателем.
И картины прошлого накатывают, решительно прорывая завесу беспамятства. Пыльное крыльцо кирпичного дома с дремлющей кошкой. Качели возле цветущей яблони. Новая квартира с нераспакованными коробками и лучами весеннего солнца сквозь незанавешенные окна. Смеющаяся женщина с тряпкой в руках, танцующая босиком посреди комнаты. А из приоткрытой двери балкона тянет приятным сквознячком. Он крепчает, становится потоком теплого ветра, снова усиливается и почти ураганом отрывает меня от земли. Всё кружится, несется праздничной суматохой, яркими красками расцветающей весны, запахами чистого белья и шоколада.
Нет больше темной моей тюрьмы. Исчезли карты. И я стою на знакомой лестничной площадке, и рука — молодая и гладкая — сама тянется к звонку.
Дверь распахивается, появившаяся на пороге женщина ошарашенно хлопает желтыми кошачьими глазами. У ног ее, радостно поскуливая, вьется черный пес. Я виновато улыбаюсь и поправляю на рыжей головке моей Музы подувядший венок из маргариток и одуванчиков.
— С днем рождения, Валечка. Я вернулся.
— -------------------------------------------------------------------------
1 — В голове у автора в момент написания упорно и несколько упорото пели "Шмели".
Всегда рядом.
|
| |
| |
