|
Клейменные одиночеством
|
|
| Plamya | Дата: Среда, 21.09.2011, 16:59 | Сообщение # 1 |
|
Рядовой
Группа: Верные
Сообщений: 7
Награды: 8
Репутация: 54
Статус: Offline
| Надпись на покосившемся указателе давно стерлась, и название легче было додумать, чем прочитать, но я и так не сомневался: нашел, что искал. Ирвин поселился здесь, и место уже было отмечено Кругом смерти. Вокруг не пели птицы, не стрекотали кузнечики, на увядающих яблонях не было ни одного плода, трава пожелтела, местами пересохла. Что же ты делаешь, малыш?
Позади послышался хруст сухих ветвей и деловитое кряхтение. Я обернулся и увидел немолодого крепкого крестьянина, выбиравшегося из зарослей на тракт. Разглядев меня, он не вздрогнул и не отпрянул. Не обращая никакого внимания на мое клеймо, мужик деловито поправил закатанные рукава льняной рубахи и легко вскинул на спину вязанку хвороста.
– Здравствуй, уважаемый, – поприветствовал я его издалека.
– И тебе не хворать, путник, – спокойно ответил он. – Здесь нет работы для тебя, Одинокий.
Игнорируя то обстоятельство, что на дороге стоял я, мужик направился к деревне.
– Знаю, – я посторонился, чтобы человеку не пришлось слишком уж ко мне приближаться. Крестьянин усмехнулся в окладистую бороду.
– Надеешься вразумить Востока? – понимающе протянул собеседник, бесстрашно останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. – Бесполезно.
Я промолчал.
– Небось, от самой Долины путь держишь, - предположил он, сочувственно глядя на мои стоптанные сапоги.
Смешно, но обыватели верят, что Возрождающаяся Долина – наш дом, хотя на самом деле, это кладбище. Мы не можем позволить себе роскоши умирать где попало. Смерть Одинокого мгновенно освобождает всю мощь его Дара, моментально выжигающую все на многие лиги вокруг. Когда приходит срок, мы уходим в Долину. Тысячелетиями она принимала наши тела и наши силы, превращаясь в обугленную пустыню – и вновь оживая через пару весен, как сказочная птица феникс. Но у меня не было никакого желания просвещать случайного знакомого, потому я согласно кивнул.
– Ну, идем, путник. Провожу, - равнодушно бросил мужик, шагая по дороге.
Пожав плечами, я пошел рядом. Пара часов в моем обществе человеку ничем не грозит: дар начинает тянуть жизнь только на третьи-четвертые сутки, сначала совсем понемногу, почти незаметно, а потом постепенно входит во вкус, все быстрее, все более жадно накачиваясь чужой энергией, пока ее поток полностью не иссякнет.
– Почему жители не покинули деревню? – спросил я у своего провожатого.
– Почти все уехали, – возразил крестьянин. – Всего шестеро нас осталось, кому податься некуда. Поначалу-то думали, твой дружок сам уберется, как вернов разгонит, а он, вишь, зазимовать решил, - в прищуре светло-голубых глаз было столько укоризны, словно это я у них в деревне окопался. – А нам-то что делать оставалось? Куда по снегу пойдешь? От Одинокого смерть когда еще придет, а волки да юдивры – вон они, за околицей поджидают, - он крякнул, поправляя вязанку на спине. – Да и морозы в том годе рано ударили. Поначалу хотели весны дождаться, потом пока половодье отступится… а там и сеять решили. Негоже лету пропадать. Соберем, что осилим, а там уж и в путь двинемся.
Странный народ эти крестьяне – урожай и нажитое добро им дороже собственной жизни. Никогда не мог этого понять.
– И как успехи?
– Нехудо, путник, нехудо. Поля-то у нас далече, за Ирбицей, – он махнул рукой в сторону едва виднеющихся камышей, росших, по-видимому, на берегу незаметной с тракта речушки, – родят пока.
Деревня оказалась довольно большой для этих диких мест – не меньше пятидесяти дворов; даже трактир имелся. Но сейчас здесь царили неестественная тишина и запустение. Главная улица выглядела жалко и уныло: не носилась с веселым смехом ребятня, не квохтали куры, не тявкали собаки. Только угрюмая баба, понурив плечи, вела на веревке тощего нувара. Животное мотало башкой с тяжелыми роговыми наростами на лбу, жалобно помыкивало, но покорно брело за хозяйкой. Крестьянка посмотрела на меня потухшими глазами, плюнула под ноги и ускорила шаг, грубо дернув несчастную скотину, решившую было пощипать чахлую травку. Что ж, на теплый прием я и не рассчитывал. Мой знакомец распрощался со мной у своего жилища, указав направление, в котором следует двигаться, и добродушно пожелал удачи.
Дом Ирвина я узнал сразу, хоть и видел впервые: если все остальные строения окружали пожухлые, но все еще живые деревья, то вокруг этой избы растительность была уже мертва. Черная паутина сухих суковатых ветвей четко выделялась на фоне свежеокрашенных в теплый желтый цвет стен, красно-оранжевой черепицы и ясного неба. Потрескавшуюся почву покрывал тонкий слой пепла – все, что осталось от травы. У невысокого плетня хищно топорщил шипы труп розового куста. Еще немного, и он тоже рассыплется прахом, как шиповник у калитки нашего с Лирной дома. Как надежды Востока. Как мои несбывшиеся надежды.
Дверь с грохотом распахнулась, и на порог выскочил Ирвин в кожаных охотничьих штанах, босой и голый по пояс. Парень, видимо, заметил в окно, кто к нему пожаловал, и поспешил навстречу. Он сильно изменился за последние пару весен: вырос, раздался в плечах… обзавелся клеймом на левой щеке в виде геральдической розы ветров с непропорционально длинным восточным лучом, доходящим почти до уха. От него прежнего остались лишь карие глаза – живые, задорные, с озорной хитринкой. Он на мгновение застыл, словно не веря, что я ему не привиделся, а потом, не говоря ни слова, легко сбежал с резного крыльца, стремительно преодолел разделяющее нас расстояние и сдавил меня в объятьях до хруста в костях.
– Рад тебя видеть, Север, - тихо прошептал он мне на ухо, словно это было большим секретом, и только теперь я понял, как сильно соскучился по этому шалопаю.
– Здравствуй, малыш, - с улыбкой выдохнул я, когда Ирвин наконец прекратил меня тискать.
– Устал с дороги, Грэн?
– Дом Одиноких – Путь, – напомнил я. – Дороги трудны…
– … но хуже без дорог, - Восток перестал улыбаться и остановился, пристально глядя на меня. – Станешь уговаривать вернуться на Путь?
– Попытаюсь, - не стал отпираться я.
Ирвин покачал головой и ничего не сказал, только упрямо вздернул подбородок. Я знал, что убедить пацана будет непросто, но обязан был сделать для него то, чего никто не сделал для меня.
Негромко скрипнула дверь, и на пороге показалась молодая темноволосая девушка в скромном льняном платье. Маленькая, мягкая, с очаровательными ямочками на по-детски пухлых щечках и с большими серыми глазами в обрамлении длинных ресниц. Сколько лет этой девчонке? Шестнадцать? Восемнадцать? Это не имеет ровным счетом никакого значения, если я не уговорю сосунка уехать от нее подальше. Она спустилась по ступеням и остановилась в нерешительности, робко улыбаясь и не осмеливаясь подойти ближе.
– Вы тот самый Север? – спросила крошечная женщина приятным тихим голосом, поправляя выбившуюся из косы прядку.
– Видимо, тот самый, – подтвердил я.
– Очень рада познакомиться с человеком, заменившим Ирвину отца, - я вздрогнул.
Он так сказал? Тот, кто проводил с ним несколько недель в году, - заменил отца?
– Я тоже буду рад познакомиться с такой красавицей.
– Это моя Диммения, – лицо сопляка сияло от счастья, как новенький солден, и это было просто невыносимо.
Он подбежал к жене, нежно поцеловал в лоб. Подвел ко мне, взяв за маленькую ладошку.
Очень милая девочка – трогательная, нежная, беззащитная. Такую хочется оберегать и баловать, как ребенка. Она бы сумела осчастливить Ирвина. Если бы только могла выжить с ним рядом.
– Пойдем в сад, – Восток чувствительно хлопнул меня по плечу, – пообедаем. В дом пригласить не могу, ты же понимаешь…
Я-то понимаю, а ты чем думаешь, глупец?
Мы уже несколько часов сидели на заднем дворе за вкопанным в изрезанную трещинами землю столом. После простого, но сытного обеда и нескольких кружек крепкой домашней хмеры, мы рассказали друг другу все, что происходило с нами за последние несколько весен. Когда Диммения отправилась спать, пришло время поговорить о главном.
– Я люблю ее, – в десятый раз объяснял Ирвин, по-идиотски улыбаясь. – И Димма меня любит.
– Именно поэтому ты должен меня послушаться, чертов молокосос! – я потерял терпение. – Ты убиваешь ее, Восток! Убиваешь, как ты не поймешь этого, придурок?! – не думал, что разговор по душам будет настолько эмоциональным.
– Она меня любит, - упрямо повторил он. – По-настоящему любит, Грэн! Ей ничто не грозит.
Восток искренне верил в волшебную силу любви. Я зарычал от отчаяния, перегнулся через разделявшую нас столешницу, схватил Ирвина за грудки и заорал, при каждом слове встряхивая его, как герзатовое дерево со спелыми плодами:
– Ты до сих пор не понял, что наставники кормили нас глупыми сказками?! Это бред, Восток, фальшивая надежда! Байка для наивных учеников, чтобы они не сошли с ума от страха перед пожизненным одиночеством, не повесились при мысли о своей судьбе – и чтобы в Гранзане всегда было четверо идиотов с изуродованными рожами, которые будут латать дыры в этом чертовом мире и не дадут ему развалиться! – я так и не увидел в его глазах понимания.
– Нам врали, малыш, - с горькой усмешкой сказал я, отпуская его. – Сила любви – просто выдумка.
– Это не выдумка, Север! – он весь буквально светился верой в чудо. – В Книге Дорог это тоже написано! «Та, чье сердце переполняет любовь к Одинокому, черпает силы из мужа своего. И будет жизнь ее долгой, как у суженого, и не познает болезней и старости…»
– Я помню эти строки, - устало сказал я. – И был таким ослом, что верил в них слишком долго.
– А тебе не приходило в голову… – Ирвин запнулся и потупил взгляд, – что Лирна просто не любила тебя, Север? Или разлю... – я дал ему в зубы так, что он слетел со скамьи.
– Я не имел в виду, что жена тебя обманывала, - спокойно продолжил Восток, поднимаясь на ноги и стирая тыльной стороной ладони кровь с подбородка. – Она могла не знать, что ее чувства к тебе – не любовь, а что-то другое. Так бывает…
Когда он ушел, я долго сидел за столом, обхватив голову руками. Беседа ни к чему не привела. Я так и не смог убедить его. Влюбленный мальчишка просто отказывался верить мне, и это сводило с ума. Я двадцать весен жалел, что не нашлось мудреца, чтобы поведать мне о том, что я пытался втолковать Востоку. Если бы только я встретил такого человека, я оставил бы ее раньше. Моя Лирна была бы жива до сих пор. Четыре весны. Четыре кратких весны мы были вместе. Четыре долгих весны я не замечал, что делаю с моей звездоокой, как она стареет с каждым днем все быстрее, как сгорает, словно свечка. Она казалась мне прежней, такой же юной и красивой, как в тот день, когда я впервые увидел ее.
…Дорога была прекрасна. Она причудливо петляла среди пышных садов, прозрачных березовых рощиц и изумрудных лугов. Деревья пенились белоснежными цветами и распространяли одуряющие ароматы, в ветвях заливались трелями опьяневшие от весны птицы, солнечные блики играли в многочисленных лужицах, оставленных слепым теплым дождиком. Я шел налегке, не обремененный ничем, кроме туго набитого кошелька, весело насвистывал несложный мотивчик, пока не наткнулся на свежий труп, валяющийся у обочины. Обезглавленное тело, заляпанное бурой кровью, совершенно не вязалось с окружающей идиллией и серьезно подпортило мне настроение. Нахмурившись, я склонился над мертвецом, который, судя по остаткам одежды, при жизни был крестьянином или торговцем средней руки. Точнее сказать я не мог: обуви, по которой легче всего определить сословие, на убитом не было. Из леса послышался сдавленный крик, и я поспешил на шум, оставив созерцание мертвого тела.
Разбойников я не опасался: никто не свяжется с Одиноким даже ради пары сотен солденов. За десять лет Пути я еще не встречал безумца, рискнувшего приблизиться ко мне по собственной инициативе. А о желающих убить одного из вечных странников – ни разу даже не слышал. И самые отчаянные сорвиголовы надеются прожить долгую жизнь, пусть не все признаются в этом. Тогда я был еще слишком молод, чтобы думать о том, что кто-то может напасть со спины, не успев рассмотреть мое лицо.
Звуки борьбы быстро вывели меня на просторную поляну, где подонки вздумали позабавиться с яростно сопротивляющейся девчонкой. Растрепанная, в изорванной одежде, она брыкалась, кусалась и царапалась, но справиться с четырьмя здоровыми мужиками ей было не под силу. Трое скотов с изрядно покарябанными рожами разложили извивающуюся жертву на траве, а рыжий сутулый тип уже спустил портки, гаденько хихикая.
– Не помешаю? – мое внезапное появление оказалось для насильников неприятным сюрпризом.
Я повернул голову, давая получше рассмотреть свой левый профиль, и те трое, что были все еще полностью одеты, бросились бежать, оставив девушку, которая тут же пнула в пах рыжего, впавшего в ступор. Тот взвыл от боли, но, корчась и постанывая, все-таки ретировался, путаясь в собственных штанах. Девчонка проворно поднялась на ноги, настороженно заозиралась, тяжело дыша. Тонкая, гибкая, с непокорной копной вьющихся темных волос и огромными черными глазами. Ее полные губы были разбиты, тонкие пальцы стягивали края разодранного на груди платья.
– Спаси… - увидев мое лицо, она осеклась и отшатнулась, как от змеи, черные глаза расширились от ужаса. Ничего удивительного. Лицезрение Клейма Одиночества еще никого не приводило в восторг.
– Не стоит благодарности, – сухо ответил я, отводя взгляд. – Бери вещи – и пошли. Далеко направлялась?
– Н-нет…
– Что – нет? Не далеко? Или не пойдешь?
– Недалеко… – глухо ответила она и обреченно опустила веки. – Пойду.
Люди верили, что любой, кто посмеет отказать в просьбе вечному путнику, умрет скорой и страшной смертью. Одинокие ничего не имели против этих суеверий, даже старательно их поддерживали. Нам, как и всем остальным, нужны еда и одежда, добыть которые без посторонней помощи было бы несколько проблематично.
– Я не собираюсь обращать тебя в рабство! Всего лишь хотел проводить. Но если ты боишься меня больше, чем этих… – я кивнул на заросли, за которыми скрылись разбойники.
Девушка зябко поежилась. Я стянул с себя куртку и швырнул к ее ногам.
– Возьми и иди вперед. Не беспокойся, без нужды приближаться не буду.
Молча одевшись, она уверенно подошла почти вплотную ко мне, и я не препятствовал этому, опешив от изумления.
– Мы пойдем вместе, – девушка гордо расправила плечи. – Я не стану дрожать над парой весен жизни после того, как едва не лишилась ее совсем.
Эта дорога была прекрасна...
– Димма постелила тебе в сарае, – негромкий голос Ирвина вырвал меня из воспоминаний. – Завтра пойду с тобой, – я не успел обрадоваться этим словам, – провожу тебя до Стакрэнда.
Что ж, до города путь неблизкий, будет еще один шанс образумить его. Еще один шанс!
Я не пошел в сарай – привычнее спать под открытым небом, глядя на звезды – тусклые подобия глаз Лирны, которые навсегда погасли.
Той проклятой пьянящей весной мы ночевали в лесу, прижавшись друг к другу в попытке сохранить тепло. Ничто не мешало мне воспользоваться ситуацией, но я не мог даже подумать о подобном. Только не с ней.
– Почему ты согласился на это? – она потрогала мое клеймо, проводя пальцем по длинному северному лучу, доходящему до внешнего уголка глаза.
– Кто-то должен закрывать бреши, - ответил я.
Никто не спрашивал моего согласия. Кому какое дело до желаний семилетнего чумазого сироты, проданного школе за бесценок. Просто в одну холодную зимнюю ночь меня привели к наставнику, и моя судьба была решена. Посвящение провели на рассвете, прямо на грязном снегу, не дрогнувшей рукой отрезая меня от мира людей. А спустя шесть лет в Долину ушел Крон, и на моем лице появилась роза ветров. Я стал новым Севером. Нет, Путь не тяготил меня. Дорога много лет назад стала моим домом, и мне никогда не приходило в голову сетовать на постоянную смену окружающего ландшафта. Не хватало только человеческого тепла. Краткий разговор со случайным до смерти перепуганным попутчиком не заменит беседы с другом, которого у меня никогда не было, а ночь со шлюхой – любви, которую я ждал, веря, что ее волшебная сила избавит меня от одиночества.
– Это трудно?
– Закрывать бреши? Нет, – я поплотнее укутал Лирну плащом. – Мне ничего не надо делать, дар сам выполняет всю работу, стоит только подойти поближе к порталу, – я умолчал о боли, раздирающей тело и плавящей разум, когда сила вырывается на свободу. – А вот если из него уже понавылезали верны, приходится попотеть.
– Ты много их поймал?
– Ни одного, – признался я. – Но четырнадцать убил.
Я ждал очередного вопроса, но Лирна уже спала, доверчиво прислонив голову к моему плечу. Я лежал, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить хрупкий сон звездоокого чуда, с наслаждением вдыхая сладко-пряный запах ее волос и отчаянно мечтая о том, на что не имел никакого права. Если бы я только понимал это тогда, если бы…
Хмурый Ирвин разбудил меня до зари, молча поставил на стол тарелки с холодной снедью. За ночь он как-то осунулся, озорные искры в глазах сменились лихорадочным блеском. Мы завтракали в тишине.
– Я иду с тобой, - бесцветно выдавил Восток, когда тарелки опустели.
– Я помню, – сказал я, отставляя в сторону полупустую кружку, – до Стакрэнда.
Ирвин поднял на меня искаженное гримасой отчаяния лицо.
– Я ухожу совсем. Димма беременна.
И все-таки в глубине его глаз горел робкий огонек затаенной радости.
Я потянулся через стол и крепко сжал его руку. Ему больно, я знаю, черт, как же хорошо я это знаю. Но мальчик не понимал, как сильно ему повезло. Он будет ходить по дорогам, зная, что где-то есть та, что любит его. И пусть сын Востока будет видеть его несколько дней в году, но его мать не умрет от слабости через год после его рождения, и чужие бездушные люди не продадут ребенка в школу вечных путников. Я закрыл глаза, благодаря небеса за милость. Ты слышишь, Лирна, наш внук не повторит мою судьбу. Он не будет одинок. Никогда.
– Пойдем, Север, – Ирвин решительно поднялся из-за стола. – Нас ждет дорога.
– Да, пора в Путь… сын.
Но последнего слова он не услышал.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Среда, 21.09.2011, 17:08 | Сообщение # 2 |
 Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Совершенно замечательная вещь! Логичная, красивая, завершенная - и в то же время она наверное станет началом цикла? Но притом - самодостаточная. Мир рисуется в голове с первых строк. А дальше вообще волшебство начинается. Тянет тебя туда, в рассказ, в события, в мир...
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Plamya | Дата: Среда, 21.09.2011, 17:11 | Сообщение # 3 |
|
Рядовой
Группа: Верные
Сообщений: 7
Награды: 8
Репутация: 54
Статус: Offline
| Lita, пасибки 
|
| |
| |
| Lita | Дата: Среда, 21.09.2011, 19:11 | Сообщение # 4 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Plamya, мне тема близка очень, дороги, одиночества и Судьбы, в некотором роде. За это когда-то полюбила "Привратника" М. и С. Дяченко. Потрясная книга и вроде простая...
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Среда, 08.02.2012, 19:30 | Сообщение # 5 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Пустоцвет
Я шагал по центру Стакрэнда, временами морщась от запаха нечистот, забивающего ароматы липового цвета, сдобной выпечки и свежей хмеры. На улицах было немноголюдно: весть о приходе Вечного путника, передаваемая пугливым шепотом, уже облетела Срединный город. Редкие прохожие при виде розы ветров на моей щеке шарахались в стороны и вжимались в каменные стены, стараясь оказаться как можно дальше от Одинокого. Плевать я хотел на это. Все помыслы занимала предстоящая всего через пару дней встреча с Лирной. Спустя долгие луны скитаний я шел домой. В город завернул лишь затем, чтобы купить подарки моей звездоокой. И нашему малышу. Я пощупал рукой драгоценное письмо с известием о рождении сына, хранившееся у сердца, и не смог сдержать счастливой улыбки. Скоро я их увижу! Пусть ненадолго, пусть вскоре придется снова уйти… но я их увижу!
– Север? – я вздрогнул, услышав знакомый голос, и оглянулся.
– Здравствуй, Север. Ты помнишь меня?
Я помнил… Она совсем не изменилась за прошедшие девять весен. Все такая же юная, свежая, как росистое утро. Женщина-ребенок. Вечноцветущая.
… Впервые я попал в Стакрэнд, когда мне было четырнадцать, спустя несколько лун после принятия Клейма одиночества. Полный кошелек оттягивал пояс, но за целый день я не купил и половины того, что мне требовалось. Получив у таинника первое в жизни жалованье, бродил по городу, низко опустив голову, но слишком короткие волосы все равно не скрывали клейма. Повсюду натыкался на полные страха взгляды, как на стены, и не осмеливался спросить дорогу у торопившихся убраться с моего пути прохожих. Торговцы, в лавки которых я заглядывал, покрывались потом, заикались и спешили вывалить все товары на прилавки, готовые отдать их бесплатно, лишь бы скорее избавиться от моего присутствия. Люди не смели отказать в просьбе Вечному путнику – и ненавидели меня. Я чувствовал это нутром, ощущал кожей – и платил не скупясь и не торгуясь, наивно надеясь что-то изменить. Потратил половину годового жалования на самые обычные сапоги и куртку, легко отдал полновесный солден за кружку воды и тарелку жидкой похлебки… Плутая по незнакомым улицам, оказался у Дома цветов и долго стоял под окнами, не решаясь войти.
Крон, мой предшественник, часто наведывался в Школу и много рассказывал о мире за ее стенами. Он презрительно кривился при любом упоминании чуда любви, зато бесстыдно живописал подробности общения с обитательницами «Цветников». И мне, юнцу, терзаемому любопытством и смутными желаниями, конечно, хотелось побывать в подобном заведении. Но теперь, видя, что горожане сторонятся меня точно так же, как и безграмотные крестьяне, с горечью осознал: Одинокому не будут рады нигде. Я уже собирался уходить, чтобы до темноты покинуть город и устроиться на ночлег в лесу или в поле. Где угодно, лишь бы подальше от людских глаз.
– Здравствуй, путник, - услышав мелодичный голос за спиной, обернулся.
В двух шагах стояла девушка в простеньком полотняном платьице. И улыбалась. Никогда прежде мне не доводилось видеть подобной красоты. Совсем юная, моя ровесница, она была подобна хрупкому цветку. В распущенных светлых, почти белых, волосах играло солнце, как блики на воде; по-детски чистое личико с большими голубыми глазами и чуть курносым носиком словно светилось изнутри… И ее улыбка – потрясающая, обаятельная, теплая улыбка была адресована мне. Несмотря на Клеймо.
– Не желаешь ли провести со мной время? – она слегка отодвинула ворот, демонстрируя правую ключицу. У нее тоже было клеймо: цветок лотоса. Знак продающих тело. Вечноцветущих.
– Почему? – спросил я, вглядываясь в ее лицо, но не находя на нем признаков страха. – Почему ты подошла ко мне?
– Ты мне понравился, – просто сказала она и, не дожидаясь ответа, взяла меня за руку.
Вопреки моим ожиданиям, девушка повела меня не в Дом цветов, а к трактиру неподалеку. Толстый трактирщик в мятом переднике весь затрясся, едва мы переступили порог, и так побледнел, что, казалось, рухнет в обморок. Но что мне было до него, когда теплая ладошка сжимала мои пальцы?
Она была очень искусна. Опытна. Но я не понимал этого – просто был счастлив. «Шаэнн…» Задыхаясь от восторга и нежности, шептал ее имя, упивался запахом ее волос, сладостью тела. Мальчишка, мнящий себя мужчиной, я вообразил, что влюблен. Потому что впервые познал женщину. Потому что она была прекрасна. Потому что она мне улыбалась.
Ночью я проснулся в постели один, подушка Шаэнн уже остыла. Ее замшевые башмачки стояли у кровати, плетеный пояс висел на спинке стула, но самой Вечноцветущей в комнате не было. Я нашел ее на лестнице. Девушка спала, прислонившись к стене и трогательно обнимая обтянутые подолом колени. Роскошные волосы, рассыпавшиеся по плечам и грязным ступеням, в свете свечи были как расплавленное золото.
– Шаэнн? – я присел рядом и нежно поправил прядку, упавшую ей на лицо. – Что случилось?
Она сонно улыбнулась, прижав ладошкой мою руку к своей щеке, медленно открыла глаза… и со сдавленным криком отшатнулась.
– Ты боишься меня? Думаешь, я пью твою жизнь? – догадался я. – Глупая… – поставил подсвечник на ступеньку, привлек ее к себе, обнял за плечи.
Я рассказывал о силе любви, побеждающей Дар, цитировал строки из Книги дорог... Глупо было верить, что первая же встреченная девушка окажется той самой – единственной, кто сможет остаться со мной навсегда. Но я был зеленым юнцом, уставшим от одиночества. И очень хотел верить. Ремесло Шаэнн меня не смущало: тех, кто сам выбирает судьбу, не клеймят, как скот. Но ее жизнь, в отличие от моей, можно было исправить. Казалось, все так легко решить, надо всего лишь рассказать, объяснить.
– Прости, – прошептала она, когда я замолчал. – Прости, я не смогу любить тебя. Я уже… я…
– Зачем тогда ты пришла? – я отстранился, посмотрел ей в глаза. – Тебя заставили… быть со мной?
– Нет, – Шаэнн опустила взгляд. – Я сама. Люди говорят, ты очень щедр…
– Тебе так сильно нужны деньги?
– Не мне… – она запнулась. – Один человек – очень, очень хороший человек – в беде, – она решилась поднять на меня глаза, в них стояли слезы. – Он продал себя на галеру. Чтобы выкупить меня из Дома. Если через два дня… если я не успею, его увезут – далеко, к морю, – и мы больше не увидимся.
– Ты любишь его, – я все понял.
Первое настоящее разочарование – это очень больно. Ничто не ранит сильнее, чем осколки разбитой надежды. Даже такой – наивной, несбыточной. Глупой.
Я дал ей денег – больше, чем требовалось. Отдал все до последнего солдена и ушел не прощаясь…
Теперь Вечноцветущая стояла передо мной – ничуть не повзрослевшая, точь-в-точь такая, как тогда, лишь одета иначе: платье из дорогого шелка, драгоценные каменья в волосах… Но воспоминания о былом не вызывали сожалений. Останься она со мной – и я никогда не встретил бы свою Лирну, мое звездоокое чудо.
– Здравствуй, Шаэнн. Ты снова подошла к Одинокому?
– Я больше не боюсь тебя, Север, – она усмехнулась. – Твой дар ведь не тянет жизнь сразу.
– Раньше ты этого не знала…
– Обществу, в котором я теперь вращаюсь, известно о вас больше, чем простолюдинам. А где есть знание – нет места предрассудкам, – я мог поспорить, но не стал. – Ты злишься на меня?
Я улыбнулся:
– Нет, Шаэнн. Я тебе благодарен, – она удивленно приподняла искусно подведенную бровь, и я пояснил: – Ты научила меня, что любовь сильнее страха смерти.
Она перевела взгляд на мое предплечье, провела изящным пальчиком по орнаменту брачного браслета.
– Ты все-таки нашел ее… Я рада за тебя.
– А ты? – на ее руках браслетов не было. – Успела тогда?
– Успела. Спасибо, ты очень помог, – она грустно улыбнулась. – У него все хорошо, недавно женился…
– Мне жаль, – искренне сказал я.
– Не надо, все правильно. Знаешь, почему нас зовут Вечноцветущими?
– Вы не стареете.
– Да. Всю жизнь цветем – но не плодоносим… Пустоцветы, – с горечью сказала Шаэнн. – А она родит ему ребенка.
Мне было жаль ее – прекрасную, вечно молодую, судя по всему – богатую… Мы тепло попрощались, как старые друзья – по крайней мере, мне казалось, что друзья прощаются именно так. Возможно, когда-нибудь встретимся. Прежде чем скрыться за углом, Шаэнн обернулась:
– Запомни еще кое-что, Север: даже настоящая любовь иногда заканчивается.
Я с улыбкой покачал головой. «Этого не может быть, Шаэнн. Настоящая любовь – вечна. Надеюсь, ты это поймешь».
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Среда, 08.02.2012, 19:32 | Сообщение # 6 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Брешь
С наступлением сумерек и без того не слишком оживленный тракт совсем обезлюдел. Лишь душный ветер лениво раскачивал кроны деревьев, да косматые тени шарили по дорожным камням. Шелеста листвы слышно не было: его заглушал низкий рокот, отдававшийся дрожью в груди. С трудом верилось, что кроме меня его никто не слышал. В ушах грохотало так, словно совсем рядом ревел мощный водопад. Впрочем, нувар подо мной тоже что-то чувствовал – нервно прядал ушами и шел вперед с явной неохотой. Я ласково похлопал его по шее, успокаивая. «Понимаю, Друг. Сам туда не хочу. Знал бы ты, насколько…» Треклятая брешь открылась, когда до дома мне оставалось не больше суток пути. Будь она поближе – наплевал бы на все и увиделся с женой и сыном, прежде чем мчаться затыкать чертову дыру, но Дар подсказывал: расстояние слишком велико. Пришлось поворачивать назад, в который раз откладывая долгожданную встречу. Нельзя было позволить бреши стать по-настоящему опасной. Она и так разрослась до угрожающих размеров за неделю.
Стало немного светлее: вместо леса по левую руку потянулись засеянные поля, залитые лучами закатного солнца. Порывы ветра приносили запахи дыма и навоза. Небольшая деревенька, обнесенная высоким частоколом, расположилась на пригорке. Ни людей, ни скота вокруг видно не было, но ворота на ночь еще не заперли. Я остановился у развилки, спешился и торопливо развьючил Друга. Мы были вместе уже почти трое суток, пришла пора расстаться. С грустью погладил благородное животное. Отличный ездовой нувар: сильные ноги, мощное тело с горбатой холкой, блестящий короткий мех темно-коричневой масти, широкий костяной щит [1] на лбу украшен резным орнаментом. Такой зверь стоит немалых денег, но продавать его я не рискнул. Конечно, крестьяне не стали бы перечить Одинокому, скинулись и купили бы… но потом могли пустить «проклятое» животное под нож или просто выгнать на съедение волкам. Мне приходилось видеть, как суеверный ужас заставлял людей делать еще и не такие глупости. А бесхозную скотину, объедающую кусты у плетня, наверняка кто-нибудь заметит и присвоит.
– Ну вот и все, – я обнял нувара за толстую шею и, отстранившись, толкнул в бок. – Иди, – он сделал пару шагов и остановился, оборачиваясь, словно поджидая меня.
Животные не понимают значения розы ветров на моем лице, не слушают жутких историй о выпитых жизнях… просто тянутся к человеку, который о них заботится. И не знают, что он может убить их одним своим присутствием.
– Нет, дружище, без меня тебе будет лучше. Ну же, пошел! – я хлопнул по лоснящемуся крупу, Друг с обидой покосился на меня, но не тронулся с места. – Пошел вон, топай отсюда! – заорал я. – Проваливай! – и нувар нехотя побрел в сторону деревни, то и дело останавливаясь и оглядываясь.
Я отвернулся, поднял с земли тяжелые сумки. «Прощай, Друг… Надеюсь, какой-нибудь ушлый мужичок догадается отвести тебя на торжище, а не впряжет в плуг».
… Лунный свет почти не освещал путь, с трудом пробиваясь сквозь кроны деревьев и густые заросли орешника. Ветви плетьми хлестали по лицу, царапали руки и цеплялись за одежду. Я упрямо пер вперед, чувствуя, что почти достиг цели. Теперь не нужно было прислушиваться к Дару, чтобы определить направление. Сумасшедшая песнь бреши ревела в ушах, появилась пульсирующая боль в висках, нарастающая с каждым шагом. Солнечное сплетение, казалось, превратилось в огненный шар, прожигающий внутренности. Поклажа тянула к земле, ноги цеплялись за корни и коряги, оскальзывались на обомшелых камнях. Воздух, пахнущий прелой листвой, загустел, стал плотным, как вода, еще больше затрудняя движение. Я шел, стиснув зубы: «Чем раньше управлюсь, тем будет проще». На самом деле, я знал, что просто не будет. И никогда не было. Закрытие бреши, даже небольшой, – это всегда боль. А потом – долгие недели блуждания по лесам и пустошам, пока Дар не восстановится и не станет немного безопаснее для людей.
Показалось, что впереди появился просвет. Я рванулся, торопясь выбраться на открытое пространство – и едва удержал равновесие на краю балки шириной не меньше полутора стадиев. О глубине можно было лишь гадать – слишком темно. А по ту сторону зияла брешь, словно дыра в картине. Она приковывала взгляд, серым водоворотом засасывая сознание в бездну. Чуждая, противоестественная язва закрывала полнеба, и залечить ее должен был я. «Боги, как близко!». Я сделал было шаг назад, но не успел. Дар пробудился внезапно, не дожидаясь, пока я обойду балку и приближусь к разрыву, – слепяще-белым потоком хлынул из груди, дугой выгибая тело до хруста в позвоночнике. Парализованный болью, я безвольной куклой висел в воздухе, едва касаясь земли носками сапог. Хриплый крик утонул в оглушающем шуме бреши… И вдруг все закончилось. Сознание затопила блаженная темнота.
…Я падал в серую бесконечность, огромную дымную воронку, раскручивающуюся с сумасшедшей скоростью. Судорожно пытался сделать вдох, но лишь тщетно разевал рот, как выброшенная на берег рыба. Грудь словно сдавило стальным обручем, который все продолжал сжиматься. Ребра, казалось, вот-вот лопнут. Я отчаянно задергался, стараясь освободиться от невидимых оков, глотнуть воздуха… и закашлялся, едва не захлебнувшись вязкой тепловатой жидкостью. Головокружительный полет прервался, тиски, сжимающие грудь, ослабли, позволяя с трудом, но дышать. Меня окружала плотная, почти осязаемая темнота. Я чувствовал, что лежу на чем-то мягком, но вполне материальном. Все тело нещадно болело, словно меня несколько раз переехали телегой.
– Пейте, пейте. Это необходимо, – мужской голос прозвучал над самым ухом. Я послушно сделал несколько глотков. – Вы видите меня?
Я хотел ответить, что нет, но из горла вырвался лишь хрип.
– Как же вас так угораздило? – сочувственно спросил неизвестный. Голос у него был мягкий, приятный, но чувствовалось, что его обладатель немолод.
На этот раз я нашел в себе силы просипеть:
– Брешь…
– Все равно крайне неосмотрительно. Вы не имеете права рисковать собой.
– Уходи…
– Господин… Север, если я правильно понял значение вашего клейма, – мне на лоб легла прохладная мокрая тряпка, – я лекарь. И никуда не уйду, пока вы в таком состоянии! Не двигайтесь: у вас сломана нога и два ребра.
Ощущения были такими, словно у меня вообще все кости переломаны, но я собрал всю свою волю, чтобы выдохнуть:
– Ухо… ди… – и провалился в забытье.
…Тихо шелестела листва, пахло костром и чем-то терпким, неприятным. Я открыл глаза. Вокруг черно, лишь вверху надо мной – слабый свет, словно далекий фонарь в ночном тумане. Мне по-прежнему было худо, но сознание немного прояснилось. Я поднял руку – движение оказалось неожиданно трудным и болезненным – и поднес к глазам, но очертаний ладони не увидел. Лишь призрачный свет померк.
– Очнулись?
Он все-таки остался.
– Вы должны… Бегите.
– Я, возможно, последовал бы совету, господин Одинокий. Но знаете, что у меня в руках? Шип потравника. Его и еще четыре таких же я извлек из вашего тела, – теперь стало ясно, почему я ничего не вижу. Яд этого растения вызывает слепоту, а без помощи опытного целителя – мучительную агонию и смерть. – О переломах и сотрясении мозга можно даже не упоминать. Без противоядия и лекарств вы умрете!
– Вы не...
– Молодой человек! В округе десятки деревень, и две из них – совсем рядом! Вы понимаете?
Я обреченно кивнул. Согласился.
Трудно сказать, сколько суток провел со мной лекарь. Двое? Трое? Большую часть времени я спал, но каждый раз, когда просыпался – он был рядом. Потчевал своим мерзким питьем, обрабатывал раны, выполнял неприятную работу сиделки, связанную с тем, что я не мог подняться и сходить в кусты… Я так ничего и не узнал об этом человеке. Даже имя свое он назвать отказался: «Зовите меня Лекарем, господин Север». Тогда я не задавался вопросами, что он делал в этой глуши и как нашел меня: разум был затуманен то ли ядом, то ли снадобьями; в редкие мгновения прояснений мысли были лишь о болезненных ранах да о медленно возвращавшемся зрении.
В очередной раз меня разбудил свет, казавшийся красным сквозь сомкнутые веки. Я осторожно, морщась от боли, приподнялся на локте и открыл глаза. Ни шороха, ни птичьего посвиста… Кругом странная седая трава, застывшая в безветрии – ни одна былинка не шелохнется. Я провел рукой по стеблям – и они осыпались прахом. Мертвые. В нескольких шагах от меня – черное кострище, давно остывшее, безжизненное. Чуть дальше – крутой уходящий вверх склон, утыканный остовами приземистых, словно придавленных тишиной кустов. Свернувшихся, как от печного жара, почерневших листьев не касалось даже дыхание ветра, будто и он умер. Дальше пары десятков шагов я почти не видел – все расплывалось в глазах – но и того, что открылось взгляду, было достаточно, чтобы осознать: это Круг смерти.
Конечно, Круги в моей жизни бывали и раньше. Но обычно после закрытия брешей я нигде не задерживался, пожухлая листва на месте моих ночевок не выглядела так неестественно. Сад вокруг нашего с Лирной дома увядал медленно, изменения были почти незаметны. По-настоящему мертвой земля была лишь вокруг Школы, но не я сделал ее такой, там ничего не росло много веков. Здесь же… я ошарашенно рассматривал, что натворил, и не сразу заметил, что покрывало сползло и на мне нет ничего, кроме повязок и лубков. Поежившись от озноба, с усилием сел. У изголовья лежанки, покрытой плащом, стояла на плоском камне деревянная кружка с темной жидкостью. Я залпом выпил лекарство и поморщился: даже полностью остынув, оно не стало менее тошнотворным, чем теплое. Рядом лежали мои выпотрошенные сумки. Поковырявшись в ближайшей, нашел лоскуты кожи, в которых узнал остатки своей одежды – видимо, лекарю пришлось ее разрезать, чтобы снять, не потревожив ран… Горло перехватило, когда я увидел две длинные палки с небольшими рогатинами на концах – костыли. Он знал… и позаботился о том, чтобы и без него я не пропал. Неловко замотавшись в покрывало, взял костыли и медленно, преодолевая головокружение и боль, поднялся. Опираться на кривоватые палки было неудобно, но мне удалось устоять. Если бы так же просто было сохранить и душевное равновесие…
Я ковылял словно по еще дымящемуся пожарищу: от каждого движения трава рассыпалась, и в воздух взмывали вихри невесомого пепла, медленно оседающего за спиной. Казалось, прошла вечность, прежде чем я увидел то, что искал, но надеялся не найти. Он лежал на спине, устремив невидящий взор в небо. Немолодое лицо с седой, аккуратно подстриженной бородкой выглядело спокойным, умиротворенным. На людей Дар влияет не так заметно, как на траву и деревья… но это не менее страшно. Я рухнул рядом с телом на землю, роняя костыли. На мертвеце были рубаха из грубого небеленого полотна, заплатанные штаны и стертые до дыр легкоступы [2]. Так мог одеваться крестьянин из беднейших, а никак не лекарь. Того, кто врачевал мои раны, я почти не видел – лишь бледное расплывчатое пятно, в котором с трудом угадывалось лицо. Но зато я слышал. Речь моего спасителя свидетельствовала о хорошем образовании. Возможно, он учился в Сарнской или Лиданской академии: названия лечебных растений произносил на ирсанском. Деревенский знахарь так говорить не мог. «Кто же этот несчастный? Слуга? Или случайно забредший сюда охотник?» Осмотрев тело, я понял свою ошибку. На левом предплечье покойника под рукавом рубахи скрывался брачный браслет тонкой работы. Золотой. Такую роскошь может позволить себе не всякий купец… Ключ от ритуального украшения висел на тонкой цепочке на шее, а рядом с ним – еще один, с таким же вензелем – от пары. Странно… По обычаю, во время свадебного обряда жених и невеста запирают замки на браслетах друг друга и ключи оставляют у себя, отдавая своей половинке только если она потребовала развода – и получила согласие. Особо романтичные пары торжественно бросают их в море, в знак нерушимости союза. Мы с Лирной наплевали на традиции и обменялись ключами: мне хотелось быть уверенным, что она сможет уйти, если разлюбит. Но два ключа на одной цепочке… Что бы это ни значило, я решил оставить браслет хозяину – снимать его почему-то казалось кощунством. В сумке, которую покойный все еще прижимал к боку, обнаружились мешочки с порошками, огниво, баночка с чем-то вязким и резко пахнущим, пара полупустых пузырьков темного стекла, кусок графита, сверток бумаг исписанных мелким и настолько неразборчивым почерком, что не удалось не то что прочесть, но даже определить язык, и еще кое-какие мелочи. Никаких сомнений в том, что передо мной тело того самого лекаря, не осталось. Но что он делал в этой глуши в одежде простолюдина – отшельничал, скрывался? Почему не назвался? Ответов не было.
Я хоронил его ночью. Копать могилу в сухой, твердой, словно камень, почве, да еще со сломанной ногой и используя лишь нож и железную миску, оказалось делом нелегким, и на это ушел весь день. Надгробным камнем послужил небольшой кусок гранита, на котором я попытался выцарапать хотя бы дату, но лишь попусту затупил нож. Сидя в полутьме на холодной земле, я сжимал в руках кусок тряпицы, на которую перенес орнамент браслета с помощью графита из сумки лекаря. Возможно, по этому рисунку мне удастся найти родных покойного и сообщить о судьбе. Что еще я мог сделать? Спасти? Не допустить его гибели… Но если бы он ушел, Дар, освободившись с моей смертью, выжег бы все на много лиг вокруг. Кто-то погиб бы в любом случае… Я не имел права решать, кто важнее для этого мира – сотня темных крестьян или один благородный лекарь. Успокаивал совесть тем, что он сам сделал выбор. Но обмануть себя непросто, и в глубине души я понимал, почему согласился: мне хотелось жить. До безумия, до отвращения к себе мне просто хотелось выжить – и вернуться к Лирне, обнять ее. И увидеть наконец своего первенца. Может быть, мое мнение ничего не значило и изменить решение лекаря было невозможно. Но я никогда не узнаю этого наверняка.
Я просидел у безымянной могилы до утра. Вначале размышлял о том, только ли моя вина в смертях, которые я несу, и оправдывает ли их сохранение целостности мира. Или я не в ответе за то, что делает Дар помимо моей воли? Потом мыслей не осталось. С первыми рассветными лучами вдоль балки подул легкий ветер. Мертвая трава таяла, тонкими струйками праха устремляясь вдаль, словно сгорая.
__________
[1] - Роговые наросты на голове нувара образуют т.н. щит. У ездовых нуваров он может быть украшен резьбой (часто в виде герба владельца). В щиты боевых нуваров вживляют стальные шипы.
[2] - Обувь без швов, сделанная из специальным образом вырезанных и свернутых цельных кусков кожи. Легкоступы довольно удобны, но недолговечны, чаще всего их носят крестьяне и бедные охотники.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Plamya | Дата: Пятница, 04.01.2013, 18:46 | Сообщение # 7 |
|
Рядовой
Группа: Верные
Сообщений: 7
Награды: 8
Репутация: 54
Статус: Offline
| У меня еще про невесту есть. Кидать?
|
| |
| |
| Lita | Дата: Суббота, 05.01.2013, 08:10 | Сообщение # 8 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Конечно!!! Еще и спрашиваешь!
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Plamya | Дата: Понедельник, 07.01.2013, 01:02 | Сообщение # 9 |
|
Рядовой
Группа: Верные
Сообщений: 7
Награды: 8
Репутация: 54
Статус: Offline
| ПРАВО ВЫБОРА (Ночь невесты)
Яблоневые ветви, усыпанные душистыми цветами, смыкались над головой ажурным шатром, нежно-розовым в лучах закатного солнца. Стоящий в их тени длинный стол, накрытый нарядной скатертью, ломился от яств. Однако никто не спешил насладиться остывающими на ветру кушаньями. Я сидел на почетном месте и старательно накачивался забористой деревенской хмерой. Голова оставалась до обидного ясной. Лавки рядом со мной пустовали: «пирующие» мужики жались друг к другу на другом конце стола, дико косились на мое клеймо и нервно улыбались. Время от времени кто-то из них поспешно покидал празднество, якобы вспомнив о важном деле. Никто, конечно, не возвращался. «Какого черта? Мне здесь не место… — думал я и тут же возражал себе: — Обещал ей остаться до венчания — и останусь!» Крестьяне вздрогнули, когда я громко стукнул пустой кружкой о столешницу. «Почему Лирна сразу не сказала, что выходит замуж? Знал бы заранее — не чувствовал бы себя таким идиотом». Жених сидел напротив меня. Он единственный, кто выглядел не насмерть перепуганным, а счастливым. Я отвернулся, чтобы не видеть эту довольную рожу. Что она в нем нашла? Здоровенный детина, не обремененный ни умом, ни манерами. Утирается рукавом вышитой рубахи, словно и не слышал о салфетках. Впрочем, надо отдать ему должное, на фоне остальных Мирк смотрелся неплохо. Черные кудрявые волосы до плеч, не иначе как в честь праздника чистые и аккуратно причесанные, открытый взгляд карих глаз, спокойные, уверенные движения... И все равно — неграмотная деревенщина. Бородатый, как все мужичье, грубый, тупой… Лирна достойна лучшего.
Женщины, согласно традиции, пировали отдельно, в другой части обширного сада. Они, находясь в отдалении, чувствовали себя гораздо свободнее, чем мужчины. Я видел, как девушки пестрой стайкой окружили сидящую во главе стола Лирну и о чем-то оживленно шептались. Она, ослепительно красивая с каскадом темных локонов, рассыпавшихся по плечам, сидела молча и время от времени бросала на меня виноватые взгляды. Чего она ждала, притащив Одинокого на свой праздник? Что все обрадуются и с распростертыми объятиями примут его в теплую компанию? Даже Керен, родной дядя Лирны, лишь сбивчиво представил меня гостям, пожелал приятного аппетита — и побежал улаживать несуществующие осложнения со стряпухами, да так больше и не появился.
Тени сгустились, вытянулись, солнце почти скрылось за кронами деревьев. Неестественную для праздника тишину нарушило пение флейт и лонтр[1]: музыканты наконец вспомнили, что приглашены не просто посидеть на траве возле женского стола. Один за другим в музыку вплетались чистые девичьи голоса, выводящие старинную мелодию. Песня плавно лилась, тянулась, дрожа в напитанном ароматами весны воздухе. Две женщины в нарядных платьях, перехваченных сложными плетеными поясами с алыми кистями и бусинами, ласково взяли Лирну за руки, вывели из-за стола, повлекли в дом — наверное, готовить к Ночи невесты. Ничто больше не держало меня в этом саду, следовало найти место для ночлега.
Я был уже довольно далеко от дома Керена, когда заметил женщину, идущую вслед за мной. Несмотря на сумерки, стройная фигурка в ладно сидящем платье с развевающимся подолом, четко выделялась на фоне пустынной дороги. У нее была очень красивая поступь, не похожая на размашистый шаг деревенских баб. Когда она приблизилась, я увидел тонкую сеть морщинок вокруг голубых глаз, глубокие складки в уголках бледных губ и серебро в волосах. Женщине было за шестьдесят, и ее возраст никак не вязался с невероятной грацией, заметной издалека.
— Здравствуй, Путник, — голос был молодой — низкий, бархатистый. Цепкий взгляд исследовал мое лицо, задержался на Клейме: — Север, — тут же определила она его значение. — Величать тебя так, или представишься иначе?
— Грэн.
— Рада знакомству, Грэн, — произнесла незнакомка светским тоном. — Вижу, праздник тебе успел наскучить. Приглашаю в свой дом, — безукоризненно правильная речь не имела ничего общего с грубым крестьянским говором. Да и все в этой женщине резко противоречило образу простолюдинки.
— Я могу заночевать и в лесу. Беспокойство не…
— Когда ты в последний раз закрывал брешь? — перебила собеседница.
— Почти четыре луны назад… госпожа.
— В таком случае, не вижу причин для беспокойства. И не зови меня госпожой, ни к чему это. Местные нарекли Безрукой, я привыкла, — только сейчас я заметил, что у нее нет левой кисти. — Повторяю приглашение, Грэн. Воспользуйся моим гостеприимством.
— Благодарю вас.
— Не стоит. Моя любезность — всего лишь плата, хоть и небольшая, за помощь Лирне. Эта девочка мне небезразлична.
Мы шли по широкой улице вдоль беленых оград с дубовыми воротами и калитками. Крыши домов едва виднелись среди яблонь, словно накрытых снежными шапками. С наступлением вечера их одуряющий аромат усилился, вытесняя все остальные запахи, кружил голову. Девичья песня таяла за спиной, растворялась в шорохе ветвей и птичьих трелях. Где-то протяжно замычал нувар, из-за забора залаяла собака.
— Простите… — я не знал, как обратиться к собеседнице: госпожой называть себя она запретила, имени не назвала, а прозвище казалось слишком грубым, неуважительным. — Лирна — ваша родственница?
Безрукая тепло улыбнулась, словно солнечный луч скользнул по лицу:
— Я помогла ей появиться на свет, — женщина немного помолчала и, помрачнев, продолжила: — К сожалению, через несколько весен девочка лишилась матери. Ее отец… не имел возможности должным образом заботиться о ребенке. Лирна какое-то время жила со мной и стала мне как дочь.
— Вы, наверное, очень рады, что она обретает свое счастье, — это было ничего не значащее замечание, просто для поддержания вежливого разговора. Но мой голос дрогнул.
— Разве Лирна показалась тебе счастливой? — холодно спросила Безрукая.
Я почувствовал себя бестактным. Конечно, невеста была подавлена. Это естественно после того, что ей пришлось пережить на пути к ожидающему в нетерпении жениху. Одного из провожатых Лирны убили на ее глазах, да и сама девушка едва избежала печальной участи.
— То нападение…
— Дело не только в этом, — прервала меня собеседница. — Мирк — хороший парень, но... — она не договорила и ускорила шаг.
— Она не любит его, да? — эта догадка заставила замереть сердце. Нет ничего хорошего в свадьбе без любви, но почему-то мысль, что Мирк не мил Лирне, грела душу.
Собеседница не сочла нужным отвечать.
Жилище Безрукой располагалось за пределами селения, в паре стадиев от деревенского частокола, на невысоком холме.
— Не боитесь жить на отшибе? — спросил я, рассматривая крытый рыжей черепицей бревенчатый дом, не обнесенный ни забором, ни даже живой изгородью. Ни грядок с овощами, ни сада — лишь два герзата[2], усыпанные алыми звездами цветов, по обеим сторонам высокого резного крыльца.
— Те, кто нуждается в помощи, не всегда могут ждать, пока им откроют ворота.
На выкрашенной в зеленый цвет двери четко выделялась «Рука милосердия» — белый отпечаток ладони. «Знающая», — тут же решил я, хотя этим древним знаком пользовались и обыкновенные знахари.
Пока хозяйка готовила для меня спальню, я сидел за дубовым столом в обширной комнате, служащей одновременно кухней, столовой и гостиной, как в любом крестьянском жилище. Отличительными чертами были лишь добротная печь, облицованная бирюзовыми изразцами, да полное отсутствие безделушек, оберегов, вышитых салфеток и даже шторок на широких окнах. Чисто, просторно… и как-то пусто. Я смотрел на ровное пламя свечи, безразлично отпивая из глиняной чашки кисловатый напиток, резко пахнущий травами. Как деликатно пояснила Безрукая, отвар помогал «вернуть ясность сознания», то есть протрезветь. Пьяным я себя совсем не чувствовал, хотя весь день пытался исправить это упущение, но отказываться не стал. Мысли, казалось, приходили откуда-то извне — неразумные, неправильные — но отогнать их не получалось. «Если бы у меня было время, еще всего пара лун. Возможно, она бы могла… Неужели Керена нельзя убедить? Он ведь не чужой человек…»
— Ты видел, кого он послал за ней? — Безрукая подошла так бесшумно, что я вздрогнул от неожиданности. И смутился, поняв, что говорил вслух. — Разве так поступают нечужие люди?
Когда я привел Лирну в дом родича, заметил и большой загон с нуварами, и пару десятков крепких батраков… Дядя мог выделить для племянницы и телегу, и достойную охрану, но не сделал этого. Как могли старик и мальчишка защитить спутницу от вооруженных до зубов головорезов? Если бы я не оказался рядом… Впрочем, и я опоздал. Истела мы захоронили прямо в лесу, неподалеку от места, где разбойники оставили его обезглавленный труп. А мальчика так и не нашли. Надеюсь, ему удалось сбежать…
— Керена интересует только имущество покойного брата. Он не может им распоряжаться, пока Лирна жива и не замужем.
— Потому его и не волновало, приедет она на свадьбу или погибнет в дороге? — опустевшая кружка в моих руках брызнула осколками, превратившись в россыпь черепков. На стол упало несколько капель крови из порезанной ладони.
— Не стоит говорить о человеке хуже, чем он заслуживает, — осадила меня Безрукая. — Здесь спокойные места, о разбойниках никто не слышал уже весен пятнадцать. Керен пренебрег удобством племянницы, а вовсе не ее жизнью. Впрочем, — продолжила она задумчиво, — черствости ему не занимать: свадьбу не отложил, даже несмотря на смерть Истела, который служил ему много лет, считался чуть ли не членом семьи.
— Лирна может сбежать. Я бы помог.
— И оказаться вне закона? — голос Безрукой дрожал от сдерживаемого гнева. — Прятаться, как мышь под веником, постоянно ждать, что ее приволокут домой за волосы, как какую-то воровку или потаскуху? Если бы ты хоть немного знал Лирну, понял бы, что она никогда не опустится до подобного. Эта девочка не прячется, а борется. И никогда не теряет надежды.
— На что же она надеется сейчас? — я вскочил и нервно заходил по комнате, с хрустом давя осколки разбитой кружки.
— На Мирка.
***
Напоенный весной воздух посвежел. В небе воцарилась почти полная луна, высеребрив травы и уходящую к деревне тропку. Герзатовые цветы в ее лучах слабо светились, словно тлеющие угли. Легкий ветер срывал лепестки, и они хлопьями снега плавно опускались на землю и угасали. Вокруг деревьев деловито кружились жуки и ночные мотыльки. Тишину нарушали стрекот кузнечиков и заливистая трель соловья. Я сидел на ступенях резного крыльца и смотрел, как загораются огни в окнах. Кто бы мог подумать, что в этом селении столько неженатых парней. Наверное, ни один не забыл поставить на подоконник свечу — символ путеводной звезды, указывающей дорогу к счастью. Вряд ли кто-то всерьез ждал, что Лирна придет именно к нему, но не сомневаюсь, они надеялись…
Ночь невесты. Ночь свободы. Священное право выбора. Никто уже не помнит, откуда взялся этот обычай. Среди знати ходит легенда, будто его давным-давно ввела некая заморская принцесса. Она прилюдно объявила в день свадьбы с гранзанским королем, что уже отдалась пажу, а для жениха-рогоносца династический брак был слишком важен, чтобы отказаться от него из-за легкомыслия будущей супруги. По версии крестьян с Севера, традиция уходит корнями в те времена, когда люди жили в согласии с природой и им не требовались обряды и браслеты, чтобы быть вместе. В южных краях, где поныне чтят мудрых женщин[3], считается, что здоровые дети рождаются, только если мать потеряла невинность со своим избранником. Сами Знающие учат: любовь для того и задумана богами, дабы от нее появлялось жизнеспособное потомство, и выдавать девицу замуж против воли — грех… Однако авторитета ведуний все же недостаточно, чтобы девушкам позволили самостоятельно выбирать судьбу. Сначала они принадлежат родителям, потом мужу и лишь одну ночь — себе. С кем бы невеста ни провела время от заката до рассвета перед свадьбой — никто не смеет упрекнуть ее.
Безрукая давно ушла, пообещав до утра не возвращаться. Я сказал, что в этом нет необходимости, но она была непреклонна: «Разве ты не мужчина? Или уже женат?». Что ж, наверное, приятнее провести время со знакомыми, чем с Вечным путником. В такие ночи многие покидают свои дома, оставляя сыновей и братьев в одиночестве ждать возможного визита невесты. Люди собираются большими компаниями и ведут задушевные беседы в темноте, поют песни. Должно быть, это весело. Поставленную хозяйкой у окна свечу я погасил: не хотел быть одним из тех, напрасно надеющихся. Сколь ни свят обычай, девушки все же проводят Ночь невесты с женихами. «Это меня не касается. Завтра в полдень поздравлю ее — и уйду своей дорогой». Больше ничего не оставалось. Мы были вместе почти три дня, еще немного — и мой Дар начнет вытягивать из Лирны жизнь. Этого допустить я не мог.
В Школе лучшая пора — ранний вечер, когда занятия уже окончены, а готовиться ко сну еще не время. Можно пойти в оружейную разглядывать блестящие латы и кольчуги, изящные кинжалы с затейливой вязью орнамента вдоль лезвия, тяжелые двуручники и кривые дарлезские клинки, повертеть в руках настоящий охотничий лук, который Наставник обещал подарить, когда мне исполнится десять весен. Или влезть на крышу и смотреть вдаль, любуясь яркими красками, которых так не хватает среди хмурых камней замка. А если повезет — увидеть настоящих нуваров и людей, привозящих из города провизию. Но интереснее всего — кормить птиц, затаив дыхание наблюдать, как птахи жадно склевывают рассыпанные крошки, осторожно приближаясь к раскрытой ладони с угощением.
Громкое чириканье я услышал еще поднимаясь на замковую стену, выбрался на смотровую площадку и увидел крепкого парня со светлыми волосами, забранными в куцый хвостик, в окружении целой стаи пестрых пичуг. Зэйн сидел прямо на полу, привалившись голой спиной к стене и подобрав под себя обтянутые кожаными штанами ноги, и пристально следил за птичьей возней. Странно было застать его за таким занятием — все свободное время Зэйн проводил на стрельбище или в зале для фехтования. Я не любил его: самый старший из пятерых учеников Школы, он был заносчив, часто похвалялся успехами в стрельбе и владении мечом и жестоко высмеивал чужие неудачи. А после того как Наставники почему-то решили новым Югом сделать Хорина вместо стремящегося поскорее заполучить Клеймо Зэйна — этот тип стал и вовсе несносным. Я уже собирался развернуться и уйти искать себе другое развлечение, как вдруг он протянул руку в сторону одной из птиц — и она упала на спину с поджатыми лапками и осталась лежать неподвижно, как замороженная. Ее товарки испуганно вспорхнули на зубцы башни, заинтересованно косились сверху на разбросанное просо, не решаясь к нему спуститься. На полу осталось несколько трупиков.
— Что ты делаешь?! — от моего крика стая всполошилась и взмыла ввысь.
— Распугал, придурок! Дуй отсюда, пока не получил! — зло шикнул Зэйн на меня.
— Зачем ты убил их?
Он посмотрел на небо, досадливо сплюнул и снизошел до ответа:
— Тренировался. Нас все время натаскивают на выброс силы, а отъем даже не показывают.
— Потому что верны уничтожаются именно выбросом…
— А с человеком выгоднее поступить наоборот, — похоже, Зэйну не терпелось продемонстрировать свои познания, и его устраивал даже такой слушатель как я. — Сам подумай! Тогда ты не тратишь Дар, а наоборот, подпитываешь его. Да еще как!
— И что?
Убедившись, что птицы уже все равно не вернутся, Зэйн легко вскочил на ноги и горой навис надо мной.
— А то, что можно целый день есть по крошке хлеба и остаться голодным. А можно — нормально пожрать и какое-то время не думать о еде.
— Хочешь сказать, если враз выпьешь всю жизнь из человека, — догадался я, — Дар на какое-то время успокоится?
— Вот именно! Убей врага — и сможешь провести пару лишних дней с другом, — он с самодовольной улыбкой взъерошил мои волосы. — И ничего ему не станется.
— Откуда ты знаешь?
— В отличие от тебя, я читаю не только то, что наставники подсунут под нос. Во времена Войны континентов наши так и победили: Одинокие косили противников направо и налево, а на своих целыми лунами вообще никак не влияли.
Наставники не подтвердили и не опровергли слова Зэйна. Лишь напомнили, что Одинокие призваны защищать людей, а не губить. А что если это правда? Что если я могу остаться еще на два дня, не рискуя жизнью Лирны? Возможно, этого было бы достаточно, чтобы она по-настоящему полюбила меня… От ненависти к Мирку темнело в глазах. Я никогда не убивал людей, но тогда казалось, что готов убить. Это ведь просто, даже прикасаться к нему не нужно…
В какой-то момент я словно очнулся и испугался собственных мыслей. Пора было ложиться. Нечасто выпадает шанс выспаться под крышей. Поплескавшись в большущей бадье с водой за домом, я, запретив себе даже оглядываться на деревню, направился прямиком в спальню. И замер в дверях.
Заглядывающая в окно луна очертила жемчужным контуром силуэт сидящей на кровати девушки, оставляя лицо в тени. Лирна! Почему она здесь? Хочет насолить Мирку или… Встала и медленно подошла ко мне, поправила пышные локоны, неуверенно потянулась к шнуровке светлого платья. Я остановил ее руку и посмотрел в глаза — темные и бездонные, как звездное небо. И понял, что ждал ее — ждал, не признаваясь в этом себе. Горло пересохло, а сердце грохотало, как кузнечный молот. Ее холодные пальцы подрагивали. Я привлек Лирну к себе, сжал в объятьях, уткнувшись лицом в волосы, пахнущие луговыми травами и яблоневым цветом. Взял на руки, бережно отнес в кровать. Наклонился и осторожно поцеловал в губы. Лирна ответила — робко и неумело, но меня затопило всепоглощающее счастье. Я сдерживал себя, касался ее благоговейно и трепетно, в каждое движение вкладывая переполняющую меня нежность. Слова были лишними — стук сердец, прерывистое дыхание, тихий стон все сказали за нас…
На рассвете Лирна ушла. Остались лишь растерянность и вкус прощального поцелуя на губах. И непонятная горечь. Перед глазами снова и снова возникали в детстве затверженные сроки из Книги Дорог: «Та, чье сердце переполняет любовь к Одинокому, черпает силы из мужа своего. И будет жизнь ее долгой, как у суженого, и не познает болезней и старости…» Я не смел надеяться, что Лирна меня любит, но в одном не сомневался: этой ночью звездоокая хотела быть со мной. Будь что будет. Я принялся торопливо одеваться, с раздражением путаясь в рукавах и штанинах, и уже затягивал шнуровку на втором сапоге, когда вошла хозяйка.
— Грэн? Что произошло?
— Вы говорили, Лирна хочет этого брака. Это неправда! — я вскочил и бросился вон из спальни. Женщина сделала шаг в сторону, чтобы освободить проход.
— Не брака — свадьбы, — спокойно сказала Безрукая мне в спину. — Она попросит у Мирка ключ.
Я остановился.
Если Лирна снимет браслет сразу после венчания — этот медведь к ней даже не прикоснется. Я собирался потребовать у Керена отменить свадьбу — и он бы побоялся отказать Одинокому. Но этого мало: кто знает, не осмелеет ли дядюшка спустя пару лун после моего ухода? Развод же сделает звездоокую свободной — свободной по-настоящему!
— А он отдаст?
Собеседница покачала головой:
— Только не сегодня. Попытается завоевать ее, будет тянуть время. Вы, мужчины, — бесцветно произнесла она, глядя мимо меня, — относитесь к нам как к неразумным созданиям, которые сами не знают, что им нужно. Он думает, появится ребенок — и она сама не захочет уходить.
Едва обретенная надежда рассыпалась. Я со злостью стукнул кулаком о стену.
— Какая разница, чего она захочет? После венчания у нее не останется права выбора!
— Право на выбор имеет тот, кто его делает, — веско сказала Безрукая, потирая культю характерным движением, словно только что избавившийся от оков узник.
Я ужаснулся. Чтобы расторгнуть брак — нужно открыть замок брачного браслета ключом, при свидетелях полученным от супруга. Но для отчаявшихся есть еще один способ. И мне вдруг подумалось, что стоящая передо мной женщина когда-то им воспользовалась. И, похоже, верит, что Лирна поступит так же.
Завтракать я отказался, закрывшись в спальне. То нервно ходил по комнате, то сидел на кровати, обхватив голову руками и глядя в одну точку. Безрукая тихо постучалась ко мне лишь через пару часов:
— Грэн, пора.
***
Солнце почти достигло зенита, когда мы пришли на ритуальный холм. Здесь уже толпились нарядные люди, которые, при нашем появлении притихли и расступились — то ли испугавшись меня, то ли из уважения к Безрукой. Она взирала на окружающих с величественным равнодушием, лишь слегка кивая в ответ на робкие приветствия.
Почти все были в сборе. Толстый жрец с обритой головой чинно стоял у Камня благословений, на гладкой, розоватой с черными прожилками, поверхности которого уже лежали серебряные браслеты и раскрытая книга. Сухонький старичок что-то тихо говорил почтительно внимающему Мирку, одетому в черные с красной вышивкой штаны и рубаху.
Вдруг все взоры обратились в одну сторону. Прибыла невеста. Разряженный по городской моде Керен вел в поводу гнедого холеного нувара с расписанным красными и золотыми узорами лобовым щитом. На животном с отсутствующим видом сидела Лирна. В белоснежном[4] платье. Толпа неодобрительно загомонила, Мирк изменился в лице, Безрукая удовлетворенно улыбнулась. А я убедился, что принял верное решение. Следом за нуваром двумя цепочками шествовали девушки в цветастой одежде.
Кортеж остановился, невесте помогли спешиться, дядя за руку подвел ее к Камню. Лирна не сопротивлялась, отрешенно глядя прямо перед собой. Жрец поправил складки синего балахона, приосанился, оглядел собравшихся, требуя внимания, и начал церемонию.
Я напряженно вслушивался в его бормотание, боясь упустить нужный момент.
— За кого отдаешь сию дщерь земли? — возвысил голос жрец.
— За меня! — громко провозгласил я, делая шаг вперед.
Лирна вздрогнула, подняла на меня удивленный взгляд. Я ободряюще улыбнулся. Воцарилась мертвая тишина. Керен, часто моргая, растерянно смотрел то на меня, то на жреца, то на исказившееся в гневной гримасе лицо Мирка. Бабы потрясенно прикрыли рты ладонями, мужики посуровели лицами. Лишь Безрукая осталась невозмутима, словно заранее обо всем знала.
— Это правда? — спросил жрец, удивленно приподняв брови.
Керен молчал, нервно тряся головой.
— Лирна моя! — вскричал опомнившийся Мирк. — Мы заключили Нерушимый договор. Вы все, — он сделал широкий жест рукой, — были свидетелями!
Все вопросительно уставились на жреца.
— Это правда, — солидно подтвердил он. — Вчера я засвидетельствовал договор перед ликом всех Семи Богов.
Крестьяне снова принялись перешептываться.
— Договор призван защитить невесту и накладывает обязательства только на жениха, — не сдался я. — Керен вправе изменить решение.
— И это правда, — сказал жрец.
Мирк легко раскидал двух крепких мужиков, схвативших его за руки, и с диким ревом бросился на меня. На нем тут же повисли еще четверо, уговаривая не делать глупостей. К ним со слезами и причитаниями кинулась маленькая пухленькая старушка — наверное, мать.
— Убийца! — орал он, вырываясь из цепких рук. К миротворцам присоединилось еще несколько мужчин, общими усилиями они заломили взбешенному Мирку руки за спину и оттащили назад. — Нелюдь! Она моя!!!
Жрец неодобрительно поджал губы, но в свару вмешиваться не стал и повторил вопрос:
— Так за кого ты отдаешь сию дщерь земли?
Керен опасливо посмотрел на бушующего Мирка, на меня… Я показался ему страшнее.
— За него, — сказал обреченно, — За Одинокого.
Несостоявшийся жених отчаянным рывком бросился вперед, таща за собой усмиряющих его мужчин, и с воплем боднул Керена в лицо. Тот упал на землю, зажимая рукой разбитый нос, из которого ручьем хлынула кровь. Никто не поспешил на помощь поверженному.
— Продолжайте, — обратился я к жрецу, становясь рядом с Лирной. — Опекун невесты сказал свое слово.
Служитель богов благоразумно опустил длинную каноническую речь и сразу перешел к основной части обряда:
— Пред ликом всех Семи Богов, данной ими властью, благословляю сей союз!
Не дожидаясь, пока кто-нибудь опомнится и вмешается, я схватил браслеты и всучил Лирне тот, что побольше. Она дрожащими руками застегнула его на моем запястье. Я торопливо надел браслет на нее, крошечный ключик неестественно громко щелкнул в замке.
— Да будут узы крепки, — окончил обряд жрец, сотворив рукой знак благословения, и устало вытер пот со лба.
Я привлек любимую к себе и жадно впился губами в ее губы. Потом отстранился и повесил жене на шею ключ от ее браслета. Лирна недоуменно посмотрела на изящную вещицу на груди и, побледнев, подняла на меня свои огромные глаза, они пылали гневом. Одним рывком сорвав с себя цепочку, она швырнула оба ключа в пыль и повернулась ко мне спиной, гордо вскинув подбородок. Я поднял руку, чтобы прикоснуться к ней… и снова опустил. Лирна ушла, так ничего и не сказав. Ошарашенные происходящим люди молча разошлись, уступая ей дорогу.
«Прощай, звездоокая. Теперь ты свободна»
Безрукая подобрала ключи и подошла ко мне.
— Уходишь?
Я кивнул и протянул ей полный кошель.
— Позаботьтесь о ней. Через неделю таинник пришлет еще денег, хватит на новый дом и все прочее. Постарайтесь убедить Лирну принять их.
Она обещала все сделать и обняла меня на прощание, как сына.
— Ты вернешься?
— Не вернусь.
Но мы оба знали, что это ложь.
[1] Лонтра — струнный музыкальный инструмент
[2] Герзат — плодовое дерево, гранзанский эндемик.
[3] Мудрые женщины, Знающие — ведуньи, целительницы, передающие знания от матери к дочери. Считается, что они могут общаться с духами и даже владеют магией.
[4] Невеста в Гранзане традиционно одевается в красное. Белый — цвет траура.
Сообщение отредактировал Plamya - Понедельник, 07.01.2013, 01:03 |
| |
| |
| Lita | Дата: Понедельник, 07.01.2013, 09:55 | Сообщение # 10 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Проникновенно. 
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Plamya | Дата: Понедельник, 07.01.2013, 17:04 | Сообщение # 11 |
|
Рядовой
Группа: Верные
Сообщений: 7
Награды: 8
Репутация: 54
Статус: Offline
| Lita, спасибо! 
|
| |
| |
| Lita | Дата: Вторник, 08.01.2013, 08:21 | Сообщение # 12 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Да не за что. Иногда я могу "просто читать", особенно если попросили "посмотреть" текст, но только не в случае этого рассказа. Да и вообще не помню, чтоб я тебя "просто читала". Всегда что-то трогает.
Всегда рядом.
|
| |
| |
