Четверг, 28.03.2024, 23:01
Главная | Регистрация | Вход Приветствую Вас Гость | RSS
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
Модератор форума: OMu4  
Форум » Пёстрое » Мозаика. Творения моих друзей. » *Талантология* (общая тема для дружеской поэзии и прозы)
*Талантология*
LitaДата: Воскресенье, 28.09.2014, 16:02 | Сообщение # 76
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Akrotiri

Псалом на писца страдающего

И упали руки его бессилием изнуренные, и распахнулись глаза его многовидящие и возопил он в горестях: О, жесткосердная судьба моя, за что терзаешь меня столь необхватной фантазией! О Муза моя непоседливая и вездесущая, за какие мои непростительные прегрешения дарована мне ты и с тобою низошла на меня мука адова изнуряющая на веки вечные! Почто терплю я страданием безжалостным во дне и в ночи, как можно, что рвут меня желания неисполнимые! И вижу, вижу я вещи чудесные, красоту неистовую и дали безбрежные! Но страшнее, чем жизнь художника безокого корчюсь я в изнеможении над листом отчаянием исписанным, ибо вижу я своими глазами жалкие плоды кропотливых и тщательных трудов моих и лежат труды оные сухие и сморщенные, так болезненно непохожие на волшебные видения метущейся души моей! К чему тянут на тончайшие волокна душу мою стремлениями неясными и к писательству склоняют меня демоны несчетные! О, Боже, зачем дал ты мне душу мою зрячую, ведь я мог бы быть счастлив с душою слепою и глухою, жил бы в бездумии и в неведении, как твари несчетные, неразумные!
И снизошел к нему глас всеобъемлющий. И звучал глас от основ мироздания и проникал до глубин существа его. И было ему речено:
— СМИРИСЬ. Смирись, ибо любое скопление человеков суть стадо есть лакомое ко жрадлу масляному и медом намазанному липнущее, очей своих от рук играющих оторвать неспособное, и посему писатель должен убояццо популярности избыточной, указующей на тлен и прах творения его, угождающего стаду бессмысленному, ибо стадный скот множен есть.
Человек мыслящий и разумный к тому ж есть редкость уникальная и стадом несуществующая, душу свою взращивающее и питающее красотой и глубиной мира божьего, и только для такой души сокровенной ты творить предназначен, чтобы помочь желающему, глаза открыть страждущему и повести идущего, из праха и тлена выбирающегося!



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 28.09.2014, 16:04 | Сообщение # 77
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Akrotiri
Запятыки

Маленькие бессмысленные создания, растущие в тексте как репейник, подло и неожиданно вываливающиеся из-за ничего не подозревающего слова и бесконечной цепочкой ползущие следом, как кишки из разорванного брюка* произведения. Ну вот и оно снова случилось…Запятые — это бич божий, это инфекция адова, мор и проклятие! Они, пренебрегая всеми правилами здравомыслия и природы, самозарождаются в самых неподходящих местах и живут своей веселой и напряженной жизнью, размножаясь и расширяясь по тексту, как приливная волна во время цунами. Пишешь, следишь за интонацией, а тут оппаньки и очепятка. Кишки из брюк, это еще что… В конце концов довольно жизненная ситуация. Фигакнули по брюху, располосовали и брюки и брюхо, вот вам и кишки из брюк или из одного брюка, в смысле из штанины. Ах, говорите, в брючине кишки не бывают? Да что вы говорите? Это же художественное произведение, которое автор, тщательно лазая по словарям и анатомическим атласам, завернув от усредия (усердия!!!) язык аж в три спирали за плечо, творит без устали третий месяц. А вы «брюки, кишки»… Да, и еще запятые. Если вам повезет с редактором, то часть этих мерзопакостных вредителей, веерами и пучками ядовитой паутины расходящейся, нет, расползающейся ураганной плесенью по тексту, вам выловят, посадят на короткий поводок и прибьют гвоздями туда, где они и должны быть. Невзирая на визги и вопли авторской музы, что дескать, у нее озарение и она будет вместо тройточек пользоваться двумя и теми вертикальными. Или вообще тире. А что? Вы тире не любите? Любите ли вы тире, как люблю его я...? Да-да, а еще опечатки, очепятки, кривые пальцы и нехватка времени, когда автор, воровато оглядываясь и суетливо скрываясь за предметами мебели и засыхающими комнатными растениями, вытаскивает из тайника планшет и, грязно ругаясь на сенсорный экран, пытается скользящими руками угнездить этот спазм технического маразма на коленях. А этот спазм норовит показать текст вверх ногами, при минимальном движении и непонятно почему реагирует на прикосновение могучего бюста или излучение инопланетян с Альфы Центавра, переключает монитор и бамс! перед глазами вдруг играет всеми цветами радуги не доигранный полгода назад маджонг, а светлая мысль, которая так просилась в расписанное произведение, нервно дернулась, лопнула и сдулась, сменившись брыжжущей яростью на окружающий мир и его бесконечную подлость.

Оооооммммм…



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 28.09.2014, 16:05 | Сообщение # 78
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Akrotiri
Вопль графомана

Примечания автора:

Не пиши! БАЦ себя по ручкам… А хоцца!!! Бац! Себя по ручкам, глазки закрываются и ручки тянутся… БАЦ головкой о клаву. ААААааа!!!

Десять причин есть, говорите? А одной мало? Даже такой самой-пресамой честной-пречестной? Будет вам десять… Если в истерическом припадке счет не забуду.

И писать я НЕ ХОЧУ! Ни сюда, ни вообще! Но вот как-то совершенно вне сознательного и разумного решения вдруг обнаруживаю себя перед монитором, а там опять сайт писательский. Скажем, фикбук. Но ФИГ МНЕ! Выключаю нах. Что я, не человек? У меня воля есть. Была где-то. Как сейчас помню. Даже пользовался неоднократно. Вот только когда? Вот прям сейчас и пользуюсь! Вот прямо руку протяяаааагиваю и вырубаю этот экран. Все. Нет его. Нет меня. Я партизан в подполье. Партизаны хороши тем, что их никто не видит и не поймает. Вон из брянских лесов, говорят, аж в семидесятые годы какие-то партизаны вышли и сильно удивились, что Гитлер капут. А я не выйду, даже если у меня там все облайкаются своими нравицца-не нравицца. Пускай скапутятся. Пофиг мне. Я стойкий оловянный солдатик, и ноги у меня две! И руки у меня ДВЕ! И голова есть. А в ней мыслей кучи немерянные.

(минута тишины)

Что-то я там напортачил со своим ГГ, вроде. И бета читала и не заметила. Кажись. Или исправила? Пойду посмотрю. Только на текст посмотрю, а то у меня герой вышел из дома в шляпе, а в гостях снял кепку. Жуть какой. Позорище. И на рейтинг и смотреть не буду. Да пофиг мне рейтинг ваш! Мой рейтинг, собсна. Но пофиг. Так, где эта шляпа была… Вот, про шляпу ни слова. Она что, мне шляпу смазала? Во, бета дает! Так, а кепку в следующей главе снял? Кепку снял. Тогда ок. Не брал он кепку, но зато ее снял. Сойдет. Имел он эту кепку по умолчанию.

И нравицца ни одного не прибавилось. Вот стервецы. Я кому, как идиот, главу допиликивал? Щас солью ее, свеженькую, только дописанную, узнаете, негодяйчики. Что? Ты что со мной делаешь, паразит ты, а не сервер! Ты что, отрубился? А моя глава где? Слилась или гикнулась в недрах черной дыры инета? Да запускайся, скотина… Какие работы на сервере? Как вы работаете на сервере, что он грохнулся? Я хочу туда… Я хотел!!! Туда главу повесить! А теперь мне, что? Самому вешаться? Где глава? Сервер, сука, аууу!!!

(истерически колошматит F5, виртуально используя все предупреждения по порядку и вместе, все то время пока не появляется знакомая заставка)

Фуфффф, ура! С добрым утром! А ничо, что уже за полночь? Вот она, висит, родимая… Так, что у нас там с лайками… Ничего у нас с лайками. Сервер висел, никто не мог прорваться, кроме моей шустрой главы. О! Все слабаки! Моя глава — Айронмэн! Чтоб только ее кто теперь заметил…
Ладно, утром посмотрю.

(ползет спать, дрожащим перстом выключая комп)

(быстрая ночь отлетела в окно, будильник ДЗЫНДРРРрррр)

Тык пальцем в комп. Так, что там у нас? Чтооооо??? Вы что, всю ночь спали, гады? Так никто и не зашел, кроме одного слепого ежика, который вместо коммента только посмотрел и смылся? Да вы что? Издеваетесь? На хрена я пишу?

(см. в начало. И даже ошибки проверять не буду, т.к это все нецензурный национальный фольклор)

*******************************

Да, кстати о птичках. Некоторые ораторы упоминают какой-то список по пунктам, так что вот, почему пишу:
1. Хочется писать.
2. Мысля скребется в голове и просится воплотить ее в фик.
3. Нраааавится, что написал.
4. Перечитал и, О УЖАС!!! Ляпов то немеряно!!!
5. Исправил.
6. С чувством глубокого удовлетворения перечитал опус.
7. Пришел посмотреть, кто тут был и что читал из моего, авторского.
8. Расстроился в усмерть, что все плевать хотели, пишу я или нет.
9. Решил больше ни-ка-да сюда не ходить!!!
10. Сдуру пришел, увидел, что был один посетитель и весь такой окрыленный ломанулся писать проду.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Четверг, 09.10.2014, 16:43 | Сообщение # 79
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Игорь Книга

Атуна гората

Свет даёт, согревает, жизнь всем тварям, людям своим.
Восхваление Та

Устал Арвей, остановился, достал бутылку глиняную, глотнул воды холодной. Вытер рукавом рубашки пот со лба, покатил тачку дальше. Стучат на мощёной дороге колёса, везёт Арвей в лавку посуду деревянную, в долг у мастеровых взятую. Нечем расплатиться, торговля худо идёт.
Жаркое нынче выдалось лето. Не дуют ветра свежие, не льют дожди прохладные, не будет урожая богатого. Холодная зима грядёт, цены на зерно поднимутся, подорожает мясо да птица, рыбы мало привезут на рынок. Трудно народу простому придётся.
Неспокойно стало на дорогах, тревожно в деревнях, опасно в самом городе. Разбойников как крыс развелось. Честной люд грабят по ночам, обчищают средь бела дня. А власть да стражники только жиреют, золочёными одеждами щеголяют, кареты меняют, дома один краше другого ставят.
Новый градоначальник обещал процветание крестьянам, мастеровым, торговцам. Красивые речи рассыпал, нищим бесплатные обеды устраивал. Прошёл месяц, всё позабыл. Дороги не ремонтируют, поборами бьют нещадно, в тюрьму грозят недовольных отправить.
За думами тяжкими проглядел ухаб Арвей. Подпрыгнула тачка, вывалился ящик, брякнул. Поставил торговец посуду на место, утёр пот со лба, покатил ношу дальше, ругая про себя власти городские. Лавка уж скоро, недолго осталось.
Пуста улица городская в час ранний. По мостовой дымка стелется, красно-кирпичные стены туманом сырым дышат. Дубовые двери лавок да мастерских открываются, гостей встречать. Форточки распахиваются, просыпается народ. Ещё немного.
Монах тапикана бредёт в тоге жёлтой от ворот городских. В плащах серых да шлемах стальных двое стражников с дежурства ночного возвращаются. С ноги на ногу вальяжно переваливаются, сапог подковами цокают. Нет им дела ни до чего, ни до кого.
Добрался до лавки Арвей, отомкнул. Глаз радует тарелка золотистая с полосами красными, на столе стоит, отблесками играет. Куплена в три дорога на рынке у торговца заезжего. Обычную мало брать стали. Плохо дела пошли, разоренье, лавку закрывать, на заработки в края дальние подаваться.
Не нашёл Арвей чудо-посуды мастера, секрет не разгадал. Тарелку алхимику понёс, отмахнулся тот. Сказал, в смеси горячей варили. Мастеровые уверили, без колдовства не обошлось. Не признавал Арвей колдовство — ум людской, смекалка да знания чудо любое сотворят, красоту сказочную сваяют.
Поставил лавочник ящик у стены, призадумался. Нет торговли, использовать бы день сегодняшний для наведения порядка. Вычистить лавку, выгрести посуду с полок, промыть водой, маслом льняным пропитать. Оглядел хозяин стеллажи дубовые, откуда начать. Звякнул колокольчик, дверь отворилась.
На пороге тапикана с мешком большим заплечным стоит. Голова выбрита чисто, намащена, блестит. Монах лавку оглядел, войти не решился — не позволил кодекс монастырский без приглашения хозяина.
— Входи божий человек, не бойся, — Арвей гостя подбодрил.
Переступили порог ноги босые в сандалии обутые, скинул тапикана мешок с плеча, у стены поставил. Поплыл по лавке благовоний аромат дивный.
— На рынок идёшь? — хозяин спросил, присесть пригласил жестом.
Улыбнулся монах молодой, руками развёл. Не понимал он, на тапиканском говорил. Верили в монастырях, это язык Та лучезарного, в небе ежедневный обход на колеснице золотой свершающего.
Мало слов тапиканских знал торговец. Затерялся разговорник, достать надо. Разбирать посуду придётся, времени немало уйдёт. Давно собирался лавочник, забывал постоянно. Сегодня решился товар пересчитать, пересортировать, найти разговорник да кучу вещей разных за стеллажи свалившихся.
Развязал кошель тапикана, протянул Арвею монету потемневшую. Молча взял деньги хозяин лавки, бросил в карман, на гостя глянул.
— Атуна гората, — тапикана молвил. На мешок свой показал, руки на груди сложил молитвенно.
Пожалел торговец, под рукой разговорника нет, выручила смекалка природная:
— Мешок у меня оставить хочешь, по делам на рынок пойдёшь?
Ходил Арвей раньше по монастырям, товар отвозил, оставлял адрес лавки, делал монахам скидку хорошую. Может, потому тапикана зашёл.
— Атуна гората, — Арвей ответил, руки сложил молитвенно. Чтобы гостя не обидеть. Чтобы кодекс монастырский соблюсти.
Ещё шире монах улыбнулся, головой кивнул согласно, вышел, дверь за собой прикрыл. Чудные эти тапикана, не знаешь чего ждать от них. Вернётся монах, предложу выбрать из посуды, торговец решил. Деньги если все на рынке не оставит.
Разгладил Арвей бороду годами посеребрённую, накинул на плечи халат старый — работа долгая пыльная ждёт.
Зашуршало у стены. Обернулся лавочник: чёрная лапа с когтями из мешка высунулась. Вспомнил Арвей: в монастырях такого видел — дракона бескрылого. Не больше двух локтей в длину зверь. Хоть страшен с виду, спокойно ведёт себя, на людей не бросается. Монахи уверяли, речи человеческой научить можно. Тапиканской, или какой другой.
За лапой голова высунулась. На собачью похожа, только пошире будет, меж ушей коротких острых гребень иссиня-чёрный торчит. Глаза жёлтые, большущие, зверь лавку оглядывает, будто тут раньше бывал. Высунул лапу вторую дракон, развязал шнурок стягивающий, выбрался из мешка. Повилял хвостом коротким, воздух шумно вдохнул, чихнул громко.
— Вот так подарок, — лавочник сказал. — Не знал, тапикана с собой драконов носят зачем. Продать? Поменять? Не моё это дело.
Взял Арвей табурет, рядом поставил.
— Садись, хозяина жди, вернётся. Не трогай ничего, мне не мешай.
Не мог гость понять смысл речи незнакомой. Осмотрел лавку, остановил взгляд на тарелке красивой. Слова не успел сказать торговец, дракон схватил лапой образец драгоценный, да огрыз кусок.
— Не-е-ет! — лавочник закричал.
Поздно.
Отобрал посуду испорченную, ничего не поделать. Тарелки жалко, обошлась дорого. За те деньги дубовых три купить можно, липовых все пять. Осерчал Арвей, бросил тарелку испорченную в угол, призадумался, как товар оградить от проказника. Сказал поучительно:
— Не обрадуется хозяин твой, ущерб возместить придётся.
Пальцем погрозил.
Интонацию голоса человеческого всякая животина понимает. Будь то лошадь, собака, кошка, корова иль чудной дракон монастырский. Лапы сложил проказник чёрный, взгляд потупил виновато, словно пёс напакостивший. Взобрался на табурет, притих, только глазища зыркают по лавке.
Головой покачал Арвей, ладонью потёр затылок, подошёл к стеллажам дубовым, принялся посуду снимать, сортировать. Отдельно буковую, липовую, отдельно дубовую. Горшки, тарелки, миски, разделочные доски, кружки, чашки пылью покрылись. Водой промыть, высушить, после густо промаслить.
Небыстрая эта работа, ой не быстрая! Любит уход дерево, любит масло льняное. Станет посуда чистая, красивая. Заблестит, глаз людской балуя. Радость людям в дом принесёт, хорошее дело.
Достал Арвей ветошь, кувшин с маслом принёс, кувшин с водой рядом поставил. Сложил тарелки в стопку. Тут колокольчик звякнул, скрипнула дверь, тихо вошёл гость в лавку. Не видел хозяин, спиной стоял.
Думал Арвей, тапикана вернулся, хотел про миску испорченную сказать. В спину острие упёрлось. Проткнуло одежду, кончиком в тело вонзилось. Испугался лавочник, слова в горле застряли, не смог двинуться, голос сзади глухо промолвил:
— Закричишь — убью.
Вспомнил Арвей, зеркальце маленькое, со входа незаметное на стеллаже закрепил. Скосил глаза, обмер: детина высоченный в чёрный плащ завернувшись, стоит сзади, в спину меч большой кривой упирает. Элем дешёвым кабачным, потом тяжёлым завоняло в лавке.
— Гони золото живо, — разбойник припугнул, мечом сильнее надавил. Кровь потекла по спине.
— Нет у меня денег, — злодею Арвей ответил. — Нет, даже налоги в казну заплатить. Продаж мало, разорение.
Злодей не поверил. А может, поверил, да крови жажда сильнее. Ненависть, жестокость такими движет. Злоба, жадность миром правит. Человека умертвить рука не дрогнет.
— Врёшь, — разбойник прошипел. — До трёх досчитаю, убью, если денег не будет.
Подумал Арвей, пришёл его час последний. Жизнь юркой птицей перед взором промчалась, горечь на душе, слёзы выступили.
Дракон с табурета спрыгнул, к злодею подошёл, в глаза подлые посмотрел, совесть словно хотел увидеть. Понять словно хотел, как опуститься до такого можно, как в нелюдя превратиться.
Грабитель испугался, взгляд отвёл. Пнуть хотел, да не успел. Чёрный малец отпрыгнул, зарычал, как зверь лесной, зубы оскалил. Злодей мечом замахнулся, убить решил, чтоб не мешался под ногами.
Мал дракон, да удал. Вдохнул воздуха, выпустил из пасти вихрь огненный, окатил грабителя с ног до головы. А злодей мечом рубанул, не попал ни в кого.
Увидел Арвей, как бесстрашен малыш, очнулся. За жизнь бороться надо. Табурет схватил, грабителя приложил как следует раз-другой. Дракон ещё воздуха грудью набрал, пламенем окатил разбойника.
Так, что одежды загорелись. Так, что волосы на голове вспыхнули. Так, что заорал дико нелюдь, выскочил из лавки. Там споткнулся о булыжник, рухнул в мутный канал, нечистот всего города полный. Барахтался, вылезти пытался. Только пузыри коричневые, да вонь из жижи пустил. Получил своё.
Присел Арвей на пол без сил. В голове зашумело, поплохело, рана на спине, рубашка кровью пропитана. Достал с полки бутылку с настойкой травяной лечебной, полил спину, чистой тряпью перемотал, кровь остановил. Сильно настойка прижгла, стерпел лавочник — многим хуже могло быть, если б не гость тапиканский.
А дракон стоял посредь лавки, будто каждый день с грабителями сражался, будто каждый день нечисть жёг пламенем праведным, самим Та дарованным.
Встал, поклонился низко гостю чёрному Арвей.
— Жизнью тебе обязан, — молвил. — Тапиканского не знаю, разговорник отыщу — скажу.
Добавил:
— Про тарелку ту забудь, мелочь это. За обыденным забываем про главное, не видим доброго, чистого, светлого. Главного не видим.
— Гората, — дракон ответил.
На полках Арвей пошарил, коробку достал, на стол поставил, открыл.
Сказал:
— Обедать будем
Выложил картошку отваренную, курицу жаренную, хлеба краюху да сыр. Крынку с молоком достал.
Ничего не сказал дракон. Глаза помутнели, покачнулся, упал.
— Гората, — прошептал.
Поднял Арвей чёрного спасителя, на лавку поклал. Неужто грабитель мечом ранил? Нигде порезов нет. Дышит слабо, дрожат лапы.
— Атуна гората, — слова волшебные повторил дракон, закрыл глаза.
Холодом повеяло, смерть прокралась в лавку. Рядом бродит, своего урожая ждёт.
— Какая гората, что? — Арвей спросил.

Без разговорника не поймёт, помочь не сможет. Книжицу заветную найти быстро, сейчас.

Жизнь зависит.
Кинулся хозяин к стеллажу, полки разглядывает, ищет. Не видно нигде, посуда одна. Миски, кружки, доски разделочные. Сбросил Арвей всё на пол. Покатились по лавке, не до порядка сейчас. Обернулся лавочник: дракон неподвижен, еле дышит, лапы дрожат. Спешить нужно.
Жизнь зависит.
Падают груды изделий мастеровых, хозяин спотыкается, ногами отшвыривает. Книжица никак на глаза не попадётся. Там слова заветные, значение их. Трясёт торговец стеллаж, лавина посудная катится по лавке. Видит Арвей книжицу, ловко хватает. Падает сверху стеллаж, падает лавочник, больно. Не до нытья сейчас.
Жизнь зависит.
Подполз Арвей к дракону, разговорник открыл, ищет слова тапиканские, перелистывает пожелтевшие страницы, находит.
— Атуна — источник. Гората — огонь, — бормочет.
— Источник огня! — кричит.
Сникает сразу. Какой источник огня у драконов монастырских? Не знает Арвей, не ведомо ему.
Жив ещё дракон, еле дышит. Время неумолимо поджимает в спину, ответа на загадку нет у лавочника. Не знает Арвей, из чего драконы огонь создают. Не сказал тапикана, не догадался лавочник.
Умирает зверёк чудной.
Сел Арвей, спиной к двери прислонился, закрыл глаза.
— Думай голова.
Вспомнил королевского сыщика, хороший человек. Заходил часто раньше, посуду покупал, истории интересные рассказывал. Как убийц выискивал, грабителей ловил, в темницу доставлял. Советовал, если не знаешь, нужно вспомнить всё, вспомнить самые мелочи. Тогда поймёшь, тогда откроется истина. Умный человек был.
Тапикана пришёл, мешок поставил у стены. Руки сложил молитвенно. Монету дал, сказал: «Атуна гората». Монета мелкая, краюху хлеба на неё не купишь, потемнела.
Достал Арвей монету, потёр о халат, заблестела монета медная с гербом. Красная, как … Хлопнул лавочник себя по лбу:
— Дурак же я!
Кузнецы медь металлом огненным называли. Бывало. Не плату за хранение — эликсир спасительный дракону монах оставил.
Вскочил Арвей, нужно открыть пасть дракону, не смог. Совсем плох стал зверь маленький. Схватил ложку деревянную, вставил меж зубов умирающего, нажал. Захрипел дракон, приоткрыл пасть, Арвей монетку бросил. Дал воды из кувшина запить. Закашлялся зверь, дышать стал глубже, глаза открыл. Посмотрел на Арвея, сказал:
— Благо.
Не стал лавочник в разговорник заглядывать, на языке любом понятно звучит. Человек ли говорит, дракон ли монастырский.
— Эх ты, гората, — Арвей сказал. — Буду так называть, коль не обидишься.
Ничего не ответил дракон, поднялся, к кувшину подошёл. Долго пил, жадно, словно путник, пустыню пересёкший. Понял Арвей, как важен металл огненный. Сходил в подвал, принёс хлам, кузнецу продать собирался. Миска, прохудившийся чайник да пара кружек, давно своё отслуживших.
— Сразу всё не съедай
Засмеялся.
Поставив на табурет кружку смятую почерневшую. Дракон взглядом голодным посмотрел, понюхал, отгрыз.
Вкусно.
— Благо.
Скрипнула дверь, звякнул колокольчик, тапикана в лавку вошёл. Сумка полная, на рынок сходил удачно, скупился хорошо.
Доволен.
Поставил сумку монах, ладони вместе сложил.
Ждёт.
— Забираешь? — расстроился Арвей, дракона погладил по спине.
Отдавать жалко, привязался.
— Иди Гората, хозяин пришёл, домой пора, — сказал.
Не спешит зверь чудный уходить, вовсю металл огненный уплетает. Улыбается тапикана, стоит, смотрит.
Задумался Арвей, мысль новая появилась.
— Продай, — попросил.
Вспомнил, не знает языка монах. Полистал разговорник, нашёл слово нужное:
— Богата?
Добавил:
— Нет денег у меня, товаром могу рассчитаться. Посуда нужна всегда, всем. Не поскуплюсь. Товар хороший, обмен хороший.
Поднял хозяин лавки пустой мешок монашеский.
— Горшочек дубовый, красивый, крепкий, долго прослужит, — в мешок опустил.
— Да?
Кивнул монах, согласился.
Положил Арвей в мешок таких с десяток, ещё липовых, много буковых мисок, мелких да глубоких. Кружками приправил, ложками до верха досыпал.
— Хороший обмен, — торговец сказал. — Словом добрым вспоминать будешь.
Согласился тапикана, мешок на плечо забросил, сумку взял, улыбнулся, на прощанье сказал:
— Благо.
— Благо, — торговец ответил, ладони вместе сложил, в монастырях принято.
Вышел монах, Арвей следом. Долго взглядом провожал, думал. Чудные эти тапикана, не знаешь чего ждать от них. Стоял, глядел, пока тога жёлтая за поворотом улицы не скрылась.
Посуды мешок на чудного дракона поменял, из меди огонь извлекающего. Раньше бы кто сказал — не поверил. Изменились времена, по-другому теперь думает. В другом свете видит. Может, дракон удачу принесёт?
Вернулся Арвей в лавку. Гората с кружкой покончил, облизнулся, водой запил, смотрит на посуду разбросанную.
— Непочатый работы ломоть, — Арвей подтвердил. — Будем прибираться, будем порядок наводить.
Глянул дракон на Арвея, поставил на табурет горшок глиняный, сверху миску буковую. Не понял торговец, Гората своё задумал, опередил.
Пламя выпустил из пасти, миску покрывалом красным окутало. Запах по лавке пошёл, будто орехи жарят. Погас огонь, изумился хозяин: стоит миска золотистая с огненно-красными полосами. Вместо обычной. Вместо буковой.
— Вот секрет-то в чём, — прошептал.
Убрал дракон миску, следующую взял. Обычную, липовую.
Ушёл за будущее страх, посуда огненная хорошо пойдёт. Рассчитается Арвей с долгами, налоги в казну заплатит, торговлю расширит. Запасти побольше, людям не особо, драконы любят. Их эликсир. Без него не живут. Без него не дышат.
Огненный металл.
Медь.
Атуна гората.
Прикрепления: 1998671.jpg (43.7 Kb)



Всегда рядом.
 
LitaДата: Четверг, 09.10.2014, 16:45 | Сообщение # 80
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Игорь Книга

Тапишка

Павильон под вечер привезли. Кран большущий снял с платформы тягача, поставил у аллеи, два года назад высаженной. Рядом с тротуаром, пятиэтажка через него, аккурат напротив.
На вагончик павильон похож, только шире, с большими стёклами, без дверей. Новый совсем, белый, крыша серо-стальная.
Рядом лавочка старая деревянная, затёртая. Бабки шушукаются, собрались. Палками тычут, хихикают. Мимо проходила женщина в красном платке, пшикнула на них, пальцем погрозила — притихли. Слово странное произнесла, или имя чьё — не разобрать. Ругнулась негромко, присела на скамейку, косынку сняла, повязала заново.
Хозяин павильона стоит в сторонке, наблюдает. Подошёл к лавочке, поздоровался с бабками. Старушки не ответили. Молчат, словно воды набрали, словно шпион пришёл тайны выведывать. Ни звука не издали. Переглянулись, засобирались, расходиться начали. Ушли все.
Кроме одной. Которая в красном платке, на цыганку похожа. Да она цыганка самая настоящая. Глаза большущие, волосы чёрные, синевой отблеск, в ухе серьга огромная червонного золота. Глядит на мужика, молчит. Потом рукой показала — присаживайся.
Присел.
— Тапишку задобри, — сказала тихо.
Глаза её сверкнули, у мужика в голове помутнело.
— Это кто? Что?
Не ответила.
Засмеялся хозяин. Головой повертел, туман в мыслях разогнал, поднялся, пошёл по своим делам. Уж вторая машина подъехала, двери выгрузили, другое оборудование. Торопятся рабочие, заносят внутрь, устанавливают. Торопится хозяин, деньги заплачены, открываться надо, работать надо, зарабатывать надо.
Цыганка поднялась, взглядом острым проткнула суету бизнесовую, ушла. Потемнело небо сразу. Туча наползла на солнышко, ветер задул холодный, листья на молодых деревцах зашелестели. Молния сверкнула, громыхнуло высоко, дождик заморосил. Запах осени, запах грибов, вечер уже.
Стемнело. На столбах фонари зажглись, в окнах пятиэтажки свет жёлтый, белый, оранжевый. Разный. Тарелки спутниковые на стене серыми кругами. Окна разукрасили шторы красные, оранжевые, синие, зелёные. Разные.
Быстренько протянули кабель электрики, подключили, павильон осветился. Работа в разгаре. Только успели оборудование поставить — товар привезли. Полки заполняют, спешат. Люди мимо идущие останавливаются. Ближе подходят, смотрят, спрашивают. Интересно.
Вывеску подняли, закрепили, загорелась в темноте буквами оранжевыми. Всё как в сказке, когда есть за что. За деньги нынче можно почти всё. Можно за один вечер, быстро, мгновенно.
Бабки снова на лавочке собрались, шепчутся, ждут чего-то. Цыганки нет с ними. Крестятся, смотрят, как рабочие спешат, суетятся. Как хозяин бегает кругами, проверяет, командует, оценивает со стороны.
Полки заполняются товарами красивыми. Бутылок много разноцветных: красных, зелёных, коричневых, жёлтых. Длинных, коротких, округлых, плоских, квадратных. Разных.
— Алкашня здесь собираться будет.
От старушек сказано.
Закончилась тихая жизнь, в прошлое уйдут посиделки на лавочке, другая компания развернётся с другими интересами. Плохо, некому вмешаться, некому убрать мерзость подальше.
Забросают двор окурками, бутылками пустыми. Мусор, песни, разборки, крики ночью, полиция. Дети в школу, со школы ходят, пример наглядный гадостный. Плохо.
Вспомнили старушки выборы. За кого голосовали? Имя уж и позабыли. Помнят только видный мужик, машина дорогая новая, жена симпатичная ухоженная, дети ангелочки. Речи горячие: за народ, за справедливость, за порядок, за чистоту в районе.
А магазин-то чей? Самая глазастая прочитала вывеску: ИП такой-то. Фамилия знакомая, слышали где-то. Родственник депутата это, другая вспомнила, осерчали. Выбрали. На свою голову, на старость лет. Заслужили честным многолетним трудом. Покой только сниться будет. Ничего не поделать, не у кого защиты просить.
Магазин уж заработал. Первые покупатели вышли с пакетами, позвякивает внутри. На скамейку поглядывают. Молча пока. Пока не посылают старушек в сторону трёх осин. Скоро.
Хозяин зашёл внутрь, заулыбался — хорошо. Теперь он владелец вечерней жизни пятиэтажек. К нему будут стекаться страждущие до самой полуночи. Да и ночью: кто ж запретит? Кто остановит? Крыша в доме важнее всего. В любом городе, в любом районе, в любой стране.
Бабки встрепенулись, стихли. Девочка в магазин вошла. Маленькая, платьице цветастое застиранное, кармашек с другого сукна пришит. Смотрит грустно, сандалией шаркает, молчит.
— Дитё, тебе не холодно? — продавщица встрепенулась. — У нас пока только взрослый товар. Вот через пару дней…
Девочка молчит, глазками синими полки разглядывает, руку в кармашек затолкала.
— Маш, — хозяин сказал, подмигнул продавщице. — Может папа или мама послали. Знаешь, как оно бывает.
Маша продавщица взгляд отвела, хозяин всегда прав. Не она тут командует.
— Тебе чего? — обратился к девочке владелец.
— Тапишка я, слыхал? — ребёнок прищурился. Хитро так.
Засмеялся хозяин.
— Ах, вот оно что! А то бабки сегодня вспоминали. Ну и?
Девочка прошлась по магазину, по кассе ручкой провела. Остановилась, ряды бутылок разглядывает. Разных.
— Моё это место, не твоё, — сказала.
Посмотрела в глаза мужику. Остро, будто иглой проткнула. Вздрогнул хозяин, мурашки по спине проскакали до самых пяток, сквозь дверь на улицу выскочили.
— Держи, — мужик не растерялся, достал из кармана большую конфету, протянул…
Нет рядом никого — пусто.
Хозяин на продавщицу глянул, та сидит кассу пересчитывает.
— Куда делась? — спросил.
— Кто? — удивилась. — Кто делся?
Испугался мужик по настоящему, лоб ладонью тронул — горячий. Захворал, наверное. Засобирался, напоследок указание:
— Сегодня строго по расписанию, не засиживайся.
Кивнула Маша, не отрываясь от кассы. Занят человек, работает, отвлекать нельзя, выручку пересчитывает.
Вышел бизнесмен на свежий воздух: в сторонке парень стоит, пиво из большой бутылки тянет. Спросил хозяин тихо:
— Девочка маленькая тут не проходила?
Задумался парень, отрицательно головой покрутил.
Бизнесмен молча пошёл к машине: точно захворал. Мерещиться всякое, бабки накаркали наверное. Выдумка, фантазия, придумают на старость лет, заняться им нечем, дуры старые.
Плюхнулся на сиденье бизнесмен, хотел уж трогаться, знакомый голосок остановил:
— Не едь горемыка, в беду страшную попадёшь!
На сиденье рядом та самая девочка, Тапишкой назвавшаяся. На голове васильковый бантик завязывает, не смотрит в глаза, будто нет тут никого.
Плохо стало мужику, в висках кровь тикает, перед глазами туман серый. Достал из кармана валидол, под язык положил. Хотел позвонить, телефон найти не смог. Глядь: пропала девчушка, будто почудилось.
Завёл двигатель, тронулся, домой быстрее. За город выехал, поля вокруг. Просторно, спокойно, чисто, свежо.
Плохо стало опять, съехал с трассы на обочину, остановился. Голову на руль опустил, успокоиться бы. Мимо шустрые тачки иностранные пролетают: красные, синие, белые, зелёные, дорогущие. Разные.
Успокоился, хотел ехать дальше — вспышка впереди. Озарило местность, как кометой упавшей. Загорелось что-то большое. Пригляделся — бензовоз впереди пылает. Водитель выскочил, бежит, кричит. Кто-то остановился, подобрали, уехал. Скоро пожарные, полиция, МЧС прибудут. Бензовоз жарче горит. Взорвётся же!
Затряслись коленки, задрожали руки. Развернулся бизнесмен, назад поехал к своему магазину. Лучше там переночевать, чем такое. Страшно.
Приехал, выскочил из машины, подбежал к павильону: продавщица сидит, пересчитывает наличность. До сих пор. Денег столько откуда?
— Маша.
Продавщица не отрывается, занята. Считает что-то.
Подошёл, глянул: пусто в кассе. Телефон его рядом лежит, забыл. Забрал.
— Маша!
Потряс за плечи, не реагирует продавщица, продолжает считать пустоту.
— Сто тысяч двести, триста, сто одна тысяча …
За голову схватился мужик. Страшно.
— Что решил? — Тапишка стоит рядом, конфету в руке держит. Странную конфету, таких давно не видел. Вспомнил: в детстве мать часто покупала. Не выпускают фабрики их уже. Призрак. Привидение. Изгнать…
Конечно! Привидение изгнать можно, нужно.
Вспомнил, набрал номер отца Илексия.
Гудок. Поздно уже, спит служитель. Всё равно дозвониться надо.
Сонный голос:
— Чего тебе?
— Быстро приезжай к новому павильону, проблема.
— Что? Ты знаешь, который час? — рассерженно сказал.
— Я всё оплачу по самому срочному тарифу. Захвати причиндалы для изгнания призрака — она меня третий час терроризирует! — громко.
Окончательно проснулся служитель, спросил:
— Ты сколько выпил?
— Не пил я, не пил! Жду! — отключился.
Вышел на свежий воздух, заплакал. От бессилия, от злости. Глянул на магазин: Маша пересчитывает.
В мыслях:
«Бизнес хотят перебить, барабашку подсунули. Подсунули? Точно: конкуренты, сволочи постарались. Ну, я им покажу! Я им устрою, я им…»
Приехал Илексий. Злющий, лицо заспанное, борода торчит по сторонам, ряса мятая, на ногах тапочки домашние. В одной руке бутыль с водой, в другой крест большущий серебряный.
— Где? — рявкнул.
— Везде, — хозяин прошептал. — Везде, всюду. Ходит кругами, мозги парит, изгнать меня хочет, бизнес погубить.
Руками показывает.
Илексий водой направо, налево, вдоль, поперёк, вверх, вниз. Не жалеючи, молитвами приправляючи. Чтобы изгнать, чтобы избавиться, чтобы очистить, чтобы не мешала работать, чтобы… Сбивается спросонья, слова кувырком, крест сверкает, брызги летят куда попало. Не важно, работа такая.
— А водичка то обычная водопроводная, — звонкий детский голосочек сзади.
Обернулись оба: Тапишка за кассой, Маши след простыл. Сидит девчушка, кармашек теребит. Бантиком вертит васильковым, глазки синие сверкают, улыбка детская играет на личике.
— Сгинь! — Илексий кричит.
Машет крестом, плескает водой прямо в кассовый аппарат. Бутыль вылетает из руки, падает, об пол разбивается. Тапишка головой качает:
— Убирать кому-то придётся. А кагор чего не захватил? Который ты по своим точкам раскидал?
Лицо служителя багровеет, страх в глазах.
Бизнесмен поворачивается:
— Что?
— Она врёт, нечисть! Врёт! — Илексий кричит, пятится в зал. — Не было такого!
Девочка смеётся громко. Спрашивает:
— Машина новая иностранная откуда?
Хозяин магазина сжимает кулаки, трясётся, лицо белеет, зубы скрипят:
— Ах ты сволочь епархическая, я тебе для чего …
Надвигается на служителя. Страшен, зол, побить может.
Илексий ловко перепрыгивает через прилавок, выскакивает на улицу, был таков. Взревела мощным двигателем иномарка, уехал быстро. Словно черти погнались, словно звери лютые разорвать хотели.
Бизнесмен садится на пол, достаёт пачку, закуривает, смотрит время: за полночь уже. Силы тьмы вышли на охоту. На него. Не дожить до утра, конец. Плохо, валидол не поможет. Смерть крадётся скребущими шажками.
— Ладно, — Тапишка миролюбиво сказала.
Поднялась из-за кассы, пошаркала сандалиями к выходу.
— Я конфеты люблю, печенюшки всякие, пряники. Пастилу, шоколад, халву ореховую, пироженки…
Смолк голосок. Тихо стало. Ушла. Пропала.
Бизнесмен курит одну за другой, думает, соображает. Как быть, что делать, почему всё так, за что его так? Сквозь слезу, полки полные разглядывает, убытки подсчитывает заранее. Жалко.
Так до утра просидел. Как новое солнце взошло, новая мысль в голове сверкнула. Запрыгнул в машину, умчался. Старушек на скамейке пылью окатило. Кулачками погрозили вслед, слов много хороших на дорожку сказали. Не со зла, для порядку.
Успокоились, продолжили обсуждать вчерашний случай. Дебаты бурные разгорелись, весь двор из окон прислушивается. Гадают, чем всё закончится, к чему приведёт или приедет.
Тут фура подъехала к павильону. Вылезли рабочие, загрузили весь вчерашний товар, увезли.
— Закрывается что ли? — шепчутся бабульки. — Говорили же: Тапишку задобри, не послушал. Зря.
Бизнесмен приехал, к старушкам подходит, здоровается. Коробку конфет шоколадных открывает, на лавочку ставит:
— Угощайтесь бабульки.
Бабки смотрят удивлённо, не ожидали. Хозяин магазина уходит, через пару минут возвращается, кладёт на лавочку коробку пастилы, кексы, печенье с орехами.
— Спасибо, добрый человек, — старушки хором.
Вернулся в павильон, сидит у кассы в потолок смотрит, думает о чём-то.
К обеду другая машина подъехала, товар выгружают, заносят в магазин. Удивились старушки, смотрят. Самая глазастая говорит:
— Конфеты, печенье, шоколадки. Вот так-так!
Переглядываются. Дальше на шёпот перешли, от посторонних ушей да сглаза — мало ли. На магазин смотрят, качают головами. Удивляются.
Как рабочие вывеску поменяли, так двери отворили. Народ мимо идущий заходить начал, покупать. Теперь другое, теперь с детьми входят, сами детки тоже. Теперь не зелье отвратное.
— Тапишка перевоспитала, — бабки судачат.
Улыбаются. Крестятся на всякий случай, мало ли.
Цыганка в красном платке явилась. Прошла мимо старушек, в магазин заглянула, купила печенья полкило, ушла. Ни слова не сказала.
Бизнесмен подошёл, присел на лавочку. Лицо измученное, не спал ночь.
— А кто это? — шёпотом спросил цыганке вдогонку.
Бабки обернулись. Дождались, пока красный платок скроется за углом дома.
Одна сказала:
— Мать это её, Тапишки. Десять лет уж, как нет на этом свете, — перекрестилась.
— Она всё время шаркала ножкой, как тапочком. Говорила: «Тапишки», потому Тапишкой прозвали. Игралась девочка во дворе, на том самом месте.
Взглядом на павильон показала.
— Гроза была, молния ударила прямо в ребёнка. Ничего не нашли — как испарилась.
Помолчала, в небо глянула, продолжила:
— Потом являться начала. Не всем, только самым старым и младым. Ты, считай, первый, кому. Вот так вот…
Смолкла старушка, бизнесмен сидит, молчит.
— Думаете, разрешит? Думаете, не будет мешать? — спросил.
Бабки плечами пожали — не ведомо им. Не знают.
— Явится, сама скажет, — одна сообразила.
Люди потом говорили, что в магазине том столик появился: печеньки, конфеты, пастила лежат. Заходи, пробуй. Понравилось — купишь, не понравилось — … А ещё рассказывали, будто перед дождём, когда молнии, в магазине являлась Тапишка. Заходила всё в том же платьице с кармашком из другого сукна, бантик васильковый теребила, пробовала печеньки, конфеты, другие сладости. Говорила, что вкусно, а что не очень. Слушала продавщица внимательно, делала заказ по рекомендации. Тапишка никогда не ошибалась.
Отец Илексий после того случая пропал. Говорят, уехал далеко-далеко на север, переселился на маленький остров. Отрёкся от всяких земных благ, посвятил себя вере. По настоящему теперь. Так говорят.
Вместо него прислали молодого совсем, заходил недавно в магазин. Глаза большие, добрые. Улыбчивый такой. Расспрашивал про Тапишку, очень повидать хотел. Говорил, душа её никак не успокоится. Переживает за мир наш, за людей обычных, потому является. Потому вмешивается. Он так сказал.
А дьявольщины в этом нет никакой, потому как всякая жизнь Богом создана. Всем дарованы радости, мир, благодать земная. Всем хочется дышать вольно, жить сыто, расти. Нам это ценить, помня, жизнь даётся лишь однажды. Сами знаете.
Всё.
Прикрепления: 9558183.jpg (31.5 Kb)



Всегда рядом.
 
LitaДата: Четверг, 09.10.2014, 16:49 | Сообщение # 81
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Игорь Книга

Мастер-класс

Пластопаркет пола вздрагивал в такт ритмичной музыке.
— Раз-два, раз-два, дыхание в норме. Раз-два, раз-два, пульс в норме, — скороговоркой пропел с видеопанели тренер.
— Раз-два, раз-два, дыхание в норме. Раз-два, раз-два, пульс в норме, — повторяла следом Рина, подпрыгивая в новеньких антигравитационных кроссовках. Обтягивающий стройную фигуру женщины чёрный костюм переливался в свете ультрафотонных ламп.
— Восстанавливаем дыхание, — тренер перешёл на шаг и прочертил круг руками, шумно выдохнув. Под костюмом заиграли тугие связки мышц.
— Восстанавливаем, — слабым голосом повторила Рина и обессилено опустилась на пол.
— Нельзя! — погрозил пальцем наставник.
Рина с трудом поднялась, несколько раз взмахнула руками, шумно выдыхая. Умоляющий взгляд явно не располагал к продолжению тренировки.
— Мастер-класс на сегодня завершён, — учитель картинно улыбнулся. — Ваш мастер-рейтинг увеличен на десять баллов, встретимся завтра.
По экрану побежала реклама, женщина села на пол, с наслаждением вытянув ноги.
— Хозяйка, прибыл лорд Дубов, — торжественно объявил Хаус-контроль.
Рина скривилась. Неделю назад в семье появился новый прикол: менять в домашнем компьютере обращения. То мистер, то господин, то месье. А сегодня Дубов обозвался лордом.
Щёлкнул замок входной двери, глава семьи быстро прошёл в свой рабочий кабинет.
— А разуться? — поинтересовалась вслед жена.
— А парижский ужин? — напомнил муж.
Рина растерянно остановилась, потом приоткрыла дверь и заглянула в кабинет: Дубов полулежал в массажном кресле, закинув ногу за ногу, уставившись в потолок.
— Прости, я совсем забыла про ужин, — виновато промямлила жена, выдавив улыбку. — Ты сегодня не в духе. Что-то случилось?
— Он опять выписал штраф за парковку в неположенном месте!
— Фурман?
— А кто ж ещё? Едет по пятам, ждёт удобного случая, а потом материализуется из ниоткуда, — глава семьи поднялся и нервно промерял шагами комнату.
— Дорогой, не расстраивайся. Вот только завершу мастер-класс и …
— Только! Ты с этими мастер-классами вообще про всё забыла и на всё забила!
— Не говори так! — Рина повысила голос. Лицо покраснело, внутри женщины начала закипать буря. — Это не какое-то там развлечение — это часть пути к успеху и процветанию. Ты отстал от жизни, Дубов! И самому бы не мешало повысить мастер-рейтинг, посетить десяток-другой занятий. А я, между прочим, через месяц сдам экзамен и получу сертификат инструктора, после чего смогу набрать группу и зарабатывать деньги. Слышишь: день-ги!
Рина повернулась и вышла, не забыв, как следует, хлопнуть дверью.
— Деньги пока что я зарабатываю! — парировал вдогонку муж. — Я! И мне не нужны ваши фиговы классы, потому что у меня нормальный диплом нормального универа. И я свой мастер-рейтинг заработал руками и головой. Безо всяких протеже и подхалимажей. Пашу с утра до ночи, от зари до зари, а тебе всё не так. Всё! Слышишь меня?
Ответа не последовало. Рина зашла в свою комнату, поправила причёску и присела на коврик. Прикрыв глаза, сконцентрировала сознание на бронзовой статуэтке Будды, стоящей в углу.
— Явился им-пе-ра-тор Константин, — нараспев выговорил Хаус-контроль.
Хлопок входной двери и быстрые шаги, затихшие в комнате сына.
— Определённо, день сегодня неудачный, — пробормотала Рина и пошла к ребёнку.
Император Константин, он же Дубов-младший, он же Костик лежал на аэрокровати, отвернувшись к стене. Не разувшись и не сняв новенький школьный костюм.
— Сынок, как успехи? — Рина погладила мальчика по голове.
— Никак, — глухо ответил Костя.
— Влюбился?
— Фурман вновь выиграла тест и теперь опережает меня на сто баллов! — Костя сел на кровати, в глазах появились слёзы.
Столь же занудно-противная, как папаша, Сара Фурман частенько побеждала на еженедельных тестах в школе. Набранные там баллы шли в зачёт рейтинга ученика, и лучший из класса мог поступить в любой университет без всяких экзаменов.
— И здесь Фурман. До чего же они нас достали! — Рина стукнула кулаком по столу, планшет сына подпрыгнул, а висящая на стене любимая картина бабушки грохнулась на пол.
— Дамы и господа! — как столетний старик прокряхтел Хаус-контроль. — Явилась та, кто властвует над вашими душами. Та, которая …
Фразу прервало точное попадание тапка в настенный пульт управления.
— Помнят руки-то, — съехидничал Дубов-старший, проходя на кухню.
Мать Рины, в вызывающе красном плаще, неслышными шажками пересекла прихожую и остановилась. На круглом лице сверкала улыбка:
— А где мой внучек, где Костик. У меня для него сюрприз!
Костя молча подошёл к бабушке. Несмотря на то, что мальчику уже исполнилось четырнадцать, она продолжала общаться с внуком, как с маленьким. Иногда это его нервировало, а иногда веселило.
— Ты не приболел? — бабушка чмокнула внука в щёку.
— Нет, просто в школе тест не очень хорошо прошёл, — пробурчал Костик, искоса бросив взгляд на мать.
— Сейчас я тебе кое-что дам, — бабушка открыла маленькую чёрную сумочку и вынула пластиковый прямоугольник. Мальчик коснулся прямоугольника пальцем — в комнате заискрилась золотистая голограмма: задумчивый старец, указывающий посохом путь.
— Это же… пробормотала Рина.
— Это билет на мастер-класс самого Табу Ламы, прибывающего завтра с вершин Тибета, — торжественно объявила бабушка, вложив подарок в ладонь внука.
— Мамо! — крепкие руки Рины сгребли мать в объятия. — Шоб я так жила!
— Не спрашивай, как мне удалось это достать. Не спрашивай, во сколько мне это обошлось. — А я слышал, он не проводит мастер-классы, мамо, — съехидничал вернувшийся из кухни жующий бутерброд Дубов-старший.
— Не проводит виртуально, зятёк. Его занятия идут только вживую, только через непосредственное общение учителя и ученика. Он пробудет в городе лишь два дня и проведёт всего два занятия, — тёща сделала паузу и подняла указательный палец с приклеенным длиннющим ногтем того же цвета, что и плащ. — Мой внучек попадёт на оба!
Звуки в доме замерли, а взгляды родителей нацелились на ребёнка.
— Сынок, — в глазах матери засверкал луч надежды. — Ты получишь обалденную прибавку к рейтингу и опередишь эту никчёмную зазнайку. А её папаша, наконец, перестанет ухмыляться, проезжая мимо нашего дома. Мы утрём нос этим противным Фурманам!

***

Рина застыла в позе лотоса перед бронзовой статуэткой Будды. Из головы божества вился ароматный дымок, улетучиваясь в приоткрытую форточку. На лице женщины замерло выражение умиротворения и вечного блаженства. Муж удобно расположился на кухне, запивая очередной бутерброд имбирным пивом, искоса поглядывая на экран новостей, где диктор, как обычно, нёс ахинею о плюсах и минусах нынешней городской власти, о погоде, о растущих ценах и просто ни о чём.
Время уже близилось к ужину, когда вспыхнула сигнальная лампа домашнего компьютера:
— Император Константин вернулся. Уря! — радостно запищал Хаус-контроль. — Со щитом или на щите?
Оба родителя мгновенно выскочили в прихожую, столкнувшись по пути в узком дверном проёме.
С трудом переставляя ноги, с выражением крайней усталости на лице вошёл император Константин, он же ученик 7-го «А» класса Костя Дубов, он же надежда семьи. Следом робот-носильщик вкатил миниатюрную тележку.
— Ну? — одновременно вырвалось у родителей.
— Ваш груз, император, — носильщик осторожно поставил на пол серый упаковочный ящик с метр высотой.
Робот удалился, дверь захлопнулась, а родители продолжали неподвижно стоять и сверлить взглядами то сына, то ящик.
— Всё нормально, только я сильно устал, — вздохнул Костя, скидывая кроссовки. — Очень устал.
— Сынок, держись. Осталось ещё одно, решающее занятие! — командирским тоном выдал отец, подняв правую руку со сжатым кулаком.
Рина потрогала ящик:
— Это… Что нам с ним делать?
— Пусть пока постоит в прихожей, — не оборачиваясь, ответил Костик. — Завтра понадобится. Там ещё работы и работы …
Отец понимающим взглядом обмерил ящик:
— Надеюсь, ты сделал всё правильно. Этот мастер-класс должен стать поворотным. И теперь Фурманы …
— Сара тоже там была, — прервал отцовскую тираду Костя.
— Что-о-о! — одновременно вскрикнули родители, на лицах застыл испуг.
— То, — Костя упал в аэрокресло в гостиной, зевнув и с наслаждением вытянув ноги. — Учитель сказал, что мы двое олицетворяем собой инь и янь современной молодёжи. И вместе можем достичь невиданных высот, взойти на вершину, постичь мудрейшее из мудрейшего…
Мальчик смолк, прикрыл глаза и через мгновенье уснул, а родители продолжали стоять, словно парализованные.
— Лорд Дубов, с вами хочет поговорить мистер Фурман, — голос Хаус-контроля снял оцепенение, и глава семьи на негнущихся ногах подошёл к пульту.
На видеопанели всплыла круглая физиономия инспектора Фурмана:
— Доброго вам вечера, и шоб всем было хорошо, господин Дубов. Вы уж извините, я таки напросился в гости.
— А-а-а, ничё-ничё, — заплетающимся языком ответил глава семьи. — Всегда рад.
— Хочу сказать наше вам спасибо, шо у вас такой сын. Без его помощи Сара ну никак бы не справилась. Завтра у наших чад трудный день, но мы верим — результат таки будет. И не могу не сообщить, шо я аннулировал последний штраф за парковку в неположенном месте, но вы должны понимать, я не могу это делать вечно. Вы уж ставьте кар, где положено…
Дубов-старший отключил панель, затем молча удалился в кабинет переваривать новости. А Рина присела рядом с коробкой и, покосившись на спящего сына, осторожно приоткрыла крышку. Наружу вырвался необычный, но вместе с тем приятный запах. Таинственный, разжигающий любопытство, как мастер-класс великого Табу Ламы. На дне лежал набор странных предметов, аккуратно скреплённый тонким шпагатом.
Рине и раньше приходилось видеть священные амулеты, но совсем не такие. Она вздохнула — завтра её сын завершит работу, и в доме появится настоящий, созданный на мастер-классе самого Ламы, талисман вечности. Женщина осторожно закрыла ящик и только сейчас разглядела на крышке аккуратно приклеенную бирку:
Учитель: Табу Лама
Ученики: Костя Дубов, Сара Фурман
Материал: Сосна
Изделие: Табу Рет
В зачёт рейтинга: 1000 баллов



Всегда рядом.
 
LitaДата: Четверг, 09.10.2014, 17:00 | Сообщение # 82
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Игорь Книга

Любая работа

Всегда выбирайте работу по способностям.
Особенно, если у вас их нет.
Девиз агентства по трудоустройству

Менеджер в бордовом пиджаке с золочёными пуговицами послюнявил палец и перелистнул страницу тетради:
— Вам какая-то конкретная работа?
Посетитель, парень в видавшем виды джинсовом костюме пошарил взглядом по офису, подумал и ответил:
— Не знаю, но чтобы хорошо оплачиваемая.
Соискатель опустился на табурет. Грубо тёсаное сиденье под ним мгновенно трансформировалось в аэрокресло.
— Ух, ты! — парень откинулся на спинку и потрогал подлокотники.
— Петрович постарался, — менеджер щёлкнул пальцами, продолжая листать.
— Какой Петрович? — не понял посетитель.
— Неважно. Наше агентство никогда не давало сбоя. Любой клиент — огурчик!
Служащий произнёс это с особой, вызывающей доверие гордостью.
— Где-то я такое слышал… — в сознании парня повеяло дежавю.
Лицо менеджера расплылось улыбкой во всю ширь.
— И услышите, и увидите. И построено на века!
Служащий перестал шелестеть страницами и подвинул клиенту замусоленную тетрадку:
— Распишитесь здесь.
Чернильная ручка с серебряным пером упала на стол откуда-то сверху, подкатившись к парню. Посетитель не удивился и под мелко написанным договором торопливо нацарапал: «Дмитрий Бесталанник».
— А почему Бесталанник? — хихикнул менеджер, спрятав тетрадь в ящик стола. Бейджик «Любая работа» на лацкане плохо стыковался со старинной экипировкой служащего. И накрахмаленный белый парик с косичкой тоже. Дмитрий когда-то где-то видел такой наряд, но вспомнить не смог.
— Так друзья прозвали за отсутствие таланта, — чуть помедлив, ответил парень. — А что?
— Нет у нас бесталанников, нет у нас лентяев, есть мастера и гении, нет у нас разгильдяев! — баском нараспев ответил странный служащий, расправил широкие плечи и хлопнул в ладоши. Подлокотники звякнули, цепко обхватили руки клиента ремешками, а само кресло завертелось.
— Это что? Это зачем?
Парень заёрзал, попытался освободить руки, но безуспешно: кресло намертво схватило жертву.
— Это континуумно-временной транспортатор. Извольте, молодой человек, сидеть спокойно, — скомандовал менеджер. Подошёл к стене и опустил внушительного вида рубильник.
Молочный туман пополз из-под сиденья, окутал кресло, спутал мысли клиента. В ушах соискателя загудело, как в трансформаторной будке. И откуда-то свысока звонкий женский голос провещал:
— Личность подтверждена. Согласно подписанному контракту, вы направляетесь на планету ЭР-1001. Ваша профессия и способности будут идентифицированы по прибытии. Агентство «Любая работа» желает вам счастливого путешествия!
Пленник кресла еще успел дёрнуть обутыми в потёртые кроссовки ногами, как сознание растаяло в мутной перспективе ближайшего будущего…

***


— Жив?
Старичок в ладно скроенном синем камзоле разглядывал глаза вновь прибывшего сквозь пенсне. Кресло стояло посреди комнаты, отделанной деревом. Густо пахло свежеструганной сосной.
Парень пошевелился: руки свободны, ноги тоже, но подниматься не спешил, чувствуя сильную слабость.
— По-пить, — прошептал прибывший пересохшими губами.
— Это да. Это мы сейчас быстренько. Дарья!
Дарья, словно картинная красавица с полотен мастеров, прошествовала перед гостем, вильнув бёдрами, неуловимо-изящным движением подала глиняный кувшин страждущему.
Парень вцепился руками в дар небесный, выпив разом с пол-литра молока:
— А-а-а. Класс!
— У нас всё так, — подтвердил старичок, заложил руки за спину и скрипнул подошвами высоких сапог. — Ну-с, пора увидеть пункт назначения, молодой человек.
Дима поднялся, нетвёрдым шагом подошёл к двери и, приоткрыв, осторожно выглянул.
— Смелее, — подбодрил старичок, погладив бороду.
Парень вышел на улицу и прищурился от солнечного света.
— Вот он, наш городок, — в голосе бородатого прозвучала гордость.
— Городок? — переспросил гость, разглядывая улицу. Двух, трёх, четырёх, пятиэтажные дома, окрашенные в зелёный, красный и оранжевый цвета радовали глаз соискателя рабочего места. Черепичные крыши весело подставляли солнышку бока. Что-то похожее Дима видел в Западной Европе.
— Слышите? — старик поднял указательный палец. На дальнем конце улицы загрохотало. Транспортное средство, напоминающее паровоз, приближалось по мощёной булыжником улице, подпрыгивая, извергая дым из трубы.
— Новый самодвижущийся экипаж братьев Черепановых, — старичку пришлось повысить голос, перекрикивая машину.
Стальное чудище выплюнуло клубы пара из-под колёс и понеслось на Диму. Ему так показалось. Парень успел прижаться к массивной деревянной двери, прежде чем экипаж взревел, выпустил два перепончатых крыла и оторвался от мостовой.
— Модернизирован самим Александром Фёдоровичем Можайским! — горделиво промолвил старичок, когда мега-машина сделала разворот и скрылась в облаках, оставив пушистый след в небе.
Гость держался за дверную ручку, не в силах сдвинуться, глядя то в небо, то на старика.
— А вы, а вас как зовут?
— Неужто не признали? — прищурился хозяин.
В ответ парень только поморгал.
— Кулибин, — представился старик и добавил. — Иван Петрович, а можно просто Петрович.
— Кулибин, — повторил Дима. — Ведь был такой когда-то, в древности?
— Почему был? — обиделся старик. — И был, и есть. Не удивляйтесь, потому что вы попали в Город Выдающихся Людей!
— Но как, каким образом? — гость всё ещё не мог состыковать в сознании события последнего часа с историческими личностями.
— Очень просто, — ответил Кулибин.
— В пространстве миров, как доказал Михал Василич. Вы ведь поняли, кто отправил вас сюда?
— Михал Василич, — повторил парень, вспоминая странного менеджера. — Уж не Ломоносов ли?
— Истинно он! Вижу, вы образованный молодой человек, — обрадовался изобретатель, легонько хлопнув Диму по плечу. — Так вот, Михал Василич доказал, что в пространстве миров время течёт по спирали. Координата любой материальной точки во Вселенной может быть представлена вектором с началом в Центре масс. И поскольку спираль пересекается с вектором местоположения не один раз, а …
Старичок смолк, уловив помутнение в глазах соискателя:
— Вижу, теория континуумно-временных коллизий для вас сложновата. Понимаю. Да и для поиска работы она совсем не нужна.
— Совсем не нужна, — подтвердил Дима, вспотев от напряжения. И вытер платочком вспотевший лоб. За несколько минут общения с Кулибиным мозг получил нагрузку сопоставимую с экзаменом по урматфизу, благополучно сданному и навеки забытому года три назад.
Старичок сделал несколько шагов вперёд-назад, покачался на каблуках и продолжил:
— Хорошо, есть у нас работа и попроще. В саду трудились когда-нибудь?
Кулибин с гостем уже шли по улице. Сапоги старика цокали подковами по булыжнику, гость вертел головой, разглядывая постройки.
— У бабки в детстве, — вспомнил парень.
— Вот, — изобретатель показал рукой на высокую ограду. Сверху шелестели кроны деревьев.
На стук в деревянную калитку выглянул молодой человек в рабочем халате поверх спортивного костюма.
— Привет, Ванёк, — старичок пожал руку хозяину. — Работник нужен?
Садовод оглядел Диму и неопределённо хмыкнул.
— Привет, Петрович. Нужен, но не сейчас. Через недельку, а?
— Нет, нам сейчас, — не согласился Кулибин. — Как у самого дела-то?
Хозяин сада полез в карман халата и протянул гостям фиолетовый плод размером с два кулака.
— Это что? — старичок понюхал плод.
— А вы угадайте, — садовод достал нож и аккуратно срезал верх: под кожурой обнаружилась желеобразная масса, запахло лимоном. Дима попробовал: вкусно. Но так и не понял, что это.
— Крыжовник ежевичный, — ошарашил хозяин. — Извините, полив ждёт, скоропостижно откланиваюсь.
И скрылся во дворе.
— Кстати, очень перспективный паренёк. Вот не знаю, прославится он в будущем или нет. Мичурин его фамилия, не слышал случайно? — спросил изобретатель.
Дима не смог вспомнить, но по возвращении в родной XXIII век решил обязательно выяснить.
— И что теперь нам делать? — Кулибин остановился, повертел головой по сторонам, словно ища чего-то, и почесал затылок. — А, знаю! Пойдем смотреть свежие объявления, тут недалеко.
Камни под ногами причудливо меняли цвет: то зелёный, то коричнево-красный, то синевато-жёлтый. Вдоль дороги струилась речушка, унося опавшие листья. По обе стороны несли вахту фонари, чёрными воронами обрамляя кроны деревьев. Парень уже чувствовал усталость: то ли от ходьбы, то ли от перемещения через этот транспортатор. И в голове покалывало.
— Здесь, — Кулибин остановился, разглядывая крону большого клёна.
Хлопнул маленькой ладошкой по стволу: упало несколько листьев. Зелёные, чуть жёлтые и красные.
Парень поднял красный.
— Это старые объявления, — Петрович протянул гостю зелёный.
Но Дима лишь хмыкнул, узрев иностранный язык мелким почерком.
— Жюль ищет добровольца для отправки на Луну, — перевёл Кулибин.
— Здорово. Это ведь на шаттле? — обрадовался парень.
— Это внутри снаряда. Выпалит из пушки, а ты…
— Не, не, не! — запротестовал соискатель. — Я высоты боюсь!
— Ладно. Тогда ещё, — старик поднял желтоватый листок. — Кочегар к Черепановым. Но, ты высоты боишься — не подходит. А юнга в экипаж «Наутилуса»?
— Море не моя стихия, — парень отвёл взгляд.
— Автослесарь к Дизелю? — спросил изобретатель.
— Не знаю. Нет, наверное. Не понимаю я ничего в технике.
— Как ничего? — удивился Кулибин. — Совсем? А вот это плохо.
И даже прослезился.
— Эх! Василичу бы тебя на пару годков в обучение. Уж он-то…! — старик потряс кулачком.
Упоминание Василича бодрости Диме не прибавило — наоборот.
— Петрович, может меня того, назад отправить? — попросил парень.
— Может, — нараспев ответил изобретатель, пригладив волосы. — Это не сложно и недолго. А дальше что? Ведь не просто же так забросило тебя сюда?
А всё и случилось просто так. Просто так Дима пошёл искать работу. Просто так набрёл на агентство. Просто так попал в другой мир, живущий по другим законам.
— Ну, не верю я, что у тебя совсем нет таланта, — Петрович рубанул ладонью воздух.
Дима промолчал, не зная, что сказать.
— Руки, ноги есть, — начал рассуждать изобретатель. — Здоровье есть. Голова на плечах есть. Не бывает так, чтобы человек ничего ни в чём не понимал. Верно?
— Бывает. Вот потому меня и прозвали Бесталанник,.
Изобретатель достал часы на цепочке, глянул время и, слаженный дуэт двинулся обратно. Но другим путём.
— Проголодался я, да и ты тоже, — пояснил Петрович. — Зайдём в трактир. Тут, неподалёку.
Узенькая улочка спиралью спускалась вниз. Редкие прохожие мелькали то тут, то там. При встрече здоровались, кланяясь и пожимая руку. Диме такое в диковинку, но понравилось. Дома всё ограничивалось «приветом» или кивком.
— Городок маленький, все друг друга знают, — пояснил Кулибин. — А у вас?
— У нас мало кто кого знает, — ответил парень. — Говорим больше по телефону или Скайпу.
По пути Дима всё-таки вспомнил, что такое трактир, но вживую оказалось гораздо интереснее.
Ладно сложенный из брёвен двухэтажный домик приветливо распахнул двери перед гостями.
— Трактиръ «с КалашниковымЪ», — прочёл гость. — Что-то знакомое…
— Ха, ха! А кто ж не знает Калашникова! — старик легонько подтолкнул парня, и оба переступили порог.
Перед гостями предстал зал, почти заполненный посетителями. Меж деревянных столиков сновали официанты с горячими и холодными закусками. Пиво и раки шли на ура.
— Петрович! — как из-под земли вырос тучный мужик со щегольски закрученными усами.
После дружеских объятий старик представил гостя:
— Дмитрий. Перспективный молодой человек, ищущий применения своим способностям в нашем городке.
— Калашников, — усатый крепко сжал кисть парня. — Всегда рад видеть в нашем скромном заведении. Прошу за стол.
Дима с ужасом узрел табуреты в точности такие же, как и в офисе агентства.
Кулибин проследил взгляд парня и рассмеялся:
— Не боись! Тот, у Василича, в одном экземпляре: по спецзаказу делал!
На столе, как по мановению волшебной палочки, появились дымящиеся блюда и пиво.
— А это лично от меня! — Калашников поставил запотевший графин. — Водка фирменная — бьёт точно в цель!
Хозяин трактира наполнил рюмки.
— За успех дела! — провозгласил тост Петрович и выпил залпом.
Дима выдохнул и последовал примеру старика. Водка не обожгла, не вызвала того горячительного эффекта, как «Столичная», которую он иногда покупал к праздникам в супермаркете.
— А какая у неё крепость? — поинтересовался гость, когда вся троица закусила.
Калашников и Кулибин переглянулись.
— Вот! — торжествующе произнёс изобретатель. — Я же говорил, что перспективный. Погоди ещё. Поживёшь, поработаешь у нас, придумаешь чего-нибудь полезное.
Официант, мужик с аккуратно подстриженной бородкой, в красной подпоясанной рубахе и широких штанах, поставил на стол холодные закуски.
Калашников наполнил рюмки:
— И чем вы у нас промышлять думаете, молодой человек?
На этот раз Дима не стал заморачиваться рассказом о бесталанности, призадумался и откуда-то из глубин сознания извлёк воспоминания детства:
— Когда я ещё был совсем малым, отец учил одному ремеслу. Вряд ли оно здесь пригодится, но всё-таки.
— Какому? — оживился Кулибин, опрокинул рюмку и хрустнул огурчиком.
Набрав побольше воздуха, парень начал рассказывать…

***

Паровой экипаж Черепановых визгливо затормозил у входа, над которым двое вешали ярко-коричневую вывеску. По соседству с туристическим агентством «Вокруг света за восемьдесят».
Братья высунулись из кабины, разглядывая новую мастерскую.
— Неужто у нас в городе теперича своя будет? — Ефим, старший из братьев, снял картуз и перекрестился.
— Будет, всенепременно будет, — заверил механика Кулибин, спускаясь с лестницы. — Как вам наша контора?
Ефим и Мирон одновременно показали большим пальцем вверх
— Я заказ точно сделаю, — подтвердил старший. Да и Александру Фёдоровичу надобно — он не раз говорил.
— Вот, Дмитрий, — назидательно произнёс Кулибин. — Работы теперь тебе непочатый край. Патент Василич выписал, помещение есть, инструмент есть, материал закупили, вывеску приладили, Дарья — помощница отличная…
Дима покраснел, братья засмеялись.
— Пойду я, пора начинать трудиться, — парень ещё раз глянул на экипаж и зашёл в мастерскую.
— Мы скоро вернёмся, — Черепановы поддали пару, экипаж взревел и понёсся по улице, подпрыгивая на ухабах.
И когда осела пыль, а звук паровой турбины стал затихать вдали, Дима сквозь приоткрытую дверь расслышал негромкое:
— Скажите, кто тот строгий молодой человек, что вошёл?
— Таких людей знать надобно, — с уважением ответил Кулибин. — Да это же известнейший чемоданных дел мастер Дмитрий Менделеев!
— Не может быть, — произнёс первый посетитель, снял шляпу и переступил порог …

* Любимым занятием великого русского химика Дмитрия Ивановича Менделеева на досуге было изготовление чемоданов. В Петербурге и Москве его знали, как лучшего в России чемоданных дел мастера. От громадных с кованными медными углами до маленьких кожаных. «От самого Менделеева» — хвастались купцы.
Прикрепления: 8763774.jpg (33.3 Kb)



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 14.12.2014, 08:02 | Сообщение # 83
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Анна Михалевская
Последний трюк

Гори оно всё огнем!
Влад опрокинул в рот рюмку, со звоном поставил её на покатые перила балкона. Держится, чёрт побери, не падает! Всякая ерунда ему без труда даётся. А правильных слов для Лисички не нашёл. Хотя что могло быть проще.
Из открытой двери вырвалось на волю беспардонное веселье разгулявшейся компании. Дался им этот Новый год!
— Мать твою, ты что делаешь?!
Безошибочным чутьём старшего брата Славка сразу определил, куда надо смотреть, чтобы увидеть главное. И прежде чем Влад успел что-то сказать, рывком подхватил с пола полупустую бутылку коньяка.
— Ты же обещал! А если меня не окажется рядом? Кто будет тебя из разбитых витрин выковыривать?
А братец преобразился. Выставил бороду вперед, страшно завращал глазами. Слегка нетрезвый офисный планктон превратился в викинга. Но чего-то всё-таки не хватало — то ли рогатого шлема, то ли непримиримой жестокости.
— Отвали, — спокойно, почти нежно сказал Влад.
Сейчас как-то всё равно, кто кого и откуда будет выковыривать. Лисичка с ним два месяца не разговаривает. Всё остальное суета.
Славка не внял и потянул его в гостиную, полную омерзительных весёлых рож. Вспыхнул огненным цветком фейерверк, Влад воспользовался моментом, втолкнул брата в комнату, с силой хлопнул дверью. От удара заел замок — Слава безуспешно рвал ручку на себя.
Влад отвернулся. Ещё пять минут покоя. Слава, конечно, прав — ему пить нельзя. Он громит всё вокруг и ничего потом не помнит. Ладно бы сам страдал, а вдруг ударит ребёнка, женщину? Два года держался, а сегодня сорвался. В двадцать пять лет Влад вдруг понял, что никому не нужен.
Выглянул за балкон — уютный квартальчик, мощённые улицы, невысокие дома. Моросит мелкий дождь — для их города вполне новогодняя погода. Опоздавшие, обвешанные подарочными пакетами, догоняют свои застолья. Через две улицы отсюда сидит за праздничным столом Лисичка. Или так же спешит к кому-то с пакетами в руках. Ревность взвилась в нём чёрным смерчем. Чёрт, Лисичка была такой близкой...
Влад застонал, бездумно уставился на опустевший квартал. И увидел её. Фигурка в чёрном пальто. Женщина переходит улицу — быстро, стремительно. Огненная копна волос — рыжие завитки пружинками подпрыгивают при каждом шаге.
Он понял, что опьянел. То ли от коньяка, то ли от возможности. Лисичка идёт к нему, решилась поговорить, или… Влад только сейчас заметил высокого мужчину в нелепой длинной накидке и широкополой шляпе — не иначе маскарадный Гэндальф. Мужчина почему-то не спешил к таким же маскарадным хоббитам и эльфам, а шаг в шаг шёл за Лисичкой, настороженно оглядываясь, казалось, только и выжидая момента, чтобы наложить лапищу на её хрупкое плечико.
Влад перешагнул через перила, вылез на пожарную лестницу. Мог бы и спрыгнуть — второй этаж для бывшего мастера паркура — как два пальца об асфальт. Но на кураж нет времени. Лисичка ходит быстро — со сломанными пятками он её не догонит.
Парочка направилась во двор — Влад бесшумно скользнул следом. Пусть только мужик попробует прикоснуться к Лисичке! Влад отказался от неё не для того, чтобы какие-то псевдо-гэндальфы портили его девочке вечер.
Лисичка наконец остановила бешеный темп, подошла к старинному колодцу в центре двора, задумчиво крутанула ворот. У Влада сжалось сердце. Здесь они первый раз поцеловались. Рассказали друг другу все секреты. И долго потом сидели на кромке колодца, свесив ноги внутрь шахты...
Резкое движение. Влад не успел понять, что произошло, тело отреагировало само — он рванулся вперед, перехватил руку маскарадного Гэндальфа, оттолкнул Лисичку прочь от колодца. Почувствовал на шее мёртвый захват, кто-то рывком его заволок на каменную кромку.
Влад потерял равновесие и полетел вниз.

***


Лисичка. Лиса. Лиза.
Прежде чем познакомиться, они столкнулись взглядами. Она — надменным, слегка насмешливым. Он… Чёрт знает, как он смотрел на Лизу. Увидел острый лисий нос, огонь рыжих волос и решил, что когда-нибудь украдёт королеву. Запретно, невозможно и неизбежно.
Они сидели в соседних кабинетах — он что-то дизайнил, она что-то переводила — и виделись в коридоре по десять раз на день. Влад, который не боялся ходить по аркам магистральных мостов без страховки, вдруг испугался заговорить с женщиной. Лиза первая спросила, как его звать, и Влад ещё секунд тридцать краснел и не мог ответить. А потом резко решился — назвал имя и сразу пригласил на свидание. Грела последняя надежда, что Лиза окажется умело замаскированной стервой — и тогда Влад освободится от выворачивающего наизнанку чувства.
Но Лиза стала очень близкой Лисичкой. Он знал наперед, что она скажет. Лиса-Лиза знала, что он подумает. Оба не любили молока, видели цветные сны про погони и начинали читать книги с последней страницы. Азартно тыкали пальцами в небо на китайские фонари и кричали: «Смотри, какая большая звезда падает!». И как сумасшедшие загадывали желания.
А потом был неудачный двойной кульбит с крыши — и обе ноги сломаны. Лисичка взяла отпуск и стала милым сопровождением вытяжек, обезболивающего и костылей. Выпей таблетку, яд хороший, для тебя ничего не жалко, обопрись на меня, не хочешь что ли, тогда спорим, я тебя обгоню — а под шуточками билась тревога.
Влад всё понимал. Он конченный адреналинщик. Когда-то пил до беспамятства. Гонял по встречке на роликах, прыгал с крыш. А теперь шут и паяц позарился на королеву. Ха-ха! Лисичка чувствовала его настроение и с каждой встречей всё больше опускала нос. Влад был благодарен, что она не заводила разговор о семье и детях. Но ей тридцать, рано или поздно это случится — и он должен будет отказать. Потому что Лиза стоит лучшего, чем выковыривать его из разбитых витрин и отскребать от асфальта после неудачного прыжка. И чёрт побери, ему не нужна семья, он всегда был одиночкой, им и останется.
Влад сказал ей об этом на Хэллоуин. Предложил остаться друзьями. Она выплеснула ему в лицо чай, свой любимый — с мятой, и через секунду Лисички след простыл. Влад стряхнул мяту с рубашки и долго сидел в кафе, пытаясь понять, что делать дальше. С болезненной ясностью вдруг дошло — он не готов терять её, и никогда не будет готов.
Лиса-Лиза-Лисичка была якорем настоящей жизни, крохи которой он отвоёвывал, когда влезал на мост, или совершал безумные прыжки с высоты.
И только что он сам перерубил спасительную цепь.

***

Он успел сгруппироваться, провалился в мокрое и холодное, тут же вскочил на ноги, отплёвываясь от снега. Моргнул, одурело огляделся.
Кругом — заснеженная пустошь, сквозь свинцовое небо едва просачивался свет солнца — ни двора, ни колодца, ни Лизы.
— Нам туда, — из-за спины вышел псевдо-Гэндальф, махнул рукой в сторону горизонта, — и давай быстрее, пока солнце есть.
— Где она? — Влад схватил мужчину за грудки, увидел совсем близко испещрённое морщинами лицо, цепкий зелёный глаз, и второй — прикрытый чёрной повязкой.
— Вы поменялись местами, — непонятно сказал старик и сделал едва уловимое движение.
Влада отшвырнуло в сугроб.
— Хватит болтовни. Пошли!
И уверенно зашагал по пустоши, будто точно знал, куда идти в этом одинаковом пространстве.
Влад мотнул головой. Может, это полбутылки коньяка творит с ним такие фокусы? Подрался, упал, ушибся затылком, одноглазый Гэндальф привиделся. Нет, стоп. Гэндальф был раньше. К тому же он чувствовал холод — только идиот мог вырядиться в тонкую рубашку и брюки со стрелками на тот Новый год, который хотелось провести в яростном одиночестве. Влад потер ушибленный бок и припустил за стариком. Даже если он смотрит мультики — это не повод околеть на месте, так и не разобравшись, куда его занесло.
— Пусть только волосок упадет с головы Лисички… — срывающимся от бега голосом начал было Влад.
— Этот что ли? — маскарадный Гэндальф снял с накидки вьющийся волос огненного цвета, — забудь про неё.
Сами собой сжались кулаки, ногти впились в ладонь.
— На-ка держи, это надо будет кое-кому передать. Потеряешь — нам крышка, — старик протянул небрежно сложенный потёртый листок.
Влад не глядя сунул лист в карман брюк.
— Да объясните, мать вашу, что тут происходит?!
— Позже, — старик резко вскинул голову, остановился, огроменная лапища уперлась в грудь Владу, — молчи, что бы тебя не спросили, понял? Иначе нам...
— Достал с этой крышкой! Да хоть гроб на колесиках! Я хочу...
И тут до Влада дошло — у них гости. В шагах десяти из ниоткуда появился мужчина в вытянутых кожаных штанах, серой домотканой рубахе, истёртой куртке — такой наряд Влад видел разве что на друзьях-ролевиках. Пояс украшала пара ножей с тёмными подтёками на лезвиях. И такими же лезвиями казались острые зубы незнакомца. Он щерил рот, видимо думая, что улыбается. Шею перерезал косой белый шрам.
Мужчина шёл вальяжно, расслабленно, будто давая себе время осмотреться перед смертельным для врага выпадом. Прицепившись к пяткам незнакомца, кралась по снегу поджарая четвероногая тень.
— Доброго времени, Одинокий, — мужчина резко выплевывал слова, будто лаял.
— Фер, ты видишь, я с компанией, — Одинокий, бывший маскарадный Гэндальф, кивнул на Влада, — к чему эти проверки?
— Точно он? — Фер прищурил один глаз, посмотрел на небо, провёл рукой по шраму, словно пытаясь от чего-то освободиться, — попробуй только обмануть, Одинокий!
— Ты был слишком силён и не оставил нам другого выбора. Цепь сгнила тысячи лет назад, Фер. К чему вспоминать старые счёты?
— Не хочу рисковать. Пусть покажет, на что способен!
Это они о нём?! Влад в недоумении огляделся. Больше не о ком. Ну, предположим, кульбит с места он сделает. Какой от него ещё толк? Одинокий едва заметным движением напомнил, что надо молчать. И позволил Феру подойти вплотную.
Первым порывом было бежать, но Фер уже крепко вцепился в плечо. Влад явственно почувствовал, как когти проткнули тонкую ткань рубашки и вошли в тело. Вздрогнул. Невольно поморщился.
Тёмные глаза Фера вобрали секундный страх, похожий на щель рот скривился в усмешке.
— Не годится! — Фер оттолкнул Влада, — где девушка?
— Не будь занудой! Парень тоже неплох.
— Струсит, — сплюнул на снег Фер, — он провонялся страхом.
Влад покраснел от ярости. Два переодетых урода из галлюцинации торгуются за него, как за дохлую рыбу на базаре. Ни ответить, ни дать в морду, потому что… Потому что… Если он не подойдёт, здесь окажется Лисичка, вдруг понял Влад. Одинокий сказал, они поменялись местами. И сейчас Влад до жути испугался, что рыбу не купят — тогда начнётся охота на зверьков с рыжими хвостами.
Он собрался, как перед прыжком, с вызовом посмотрел на Фера. Тот долго изучал Влада холодным взглядом.
— Неплох, но не более. Никто не хочет застрять в вечной зиме, Одинокий.
— Это значит «да»? — быстро переспросил старик.
— Это значит — каждый делает своё дело. У вас пара минут до темноты. Пока я не разберусь с солнцем.
— Не подавись ужином, Фер! — криво усмехнулся старик, — и спасибо, друг!
Фер сверкнул острыми зубами, повернулся спиной и растворился в порыве ветра. Клякса залила небо чернотой и начала расти, поглощая и так скупой свет.
Одинокий увлёк Влада прочь, толкнул в тающую на глазах пустошь. Они снова оказались рядом с колодцем.
— Сюда, живее! Прыгай за мной!
Старик влез на обод и сиганул вниз.
Не взлетим, так поплаваем, отстранённо подумал Влад, и оттолкнулся от обода.

***

— Он ещё быстро согласился. В прошлом году было хуже. Думал, проглотит девчушку вместе с потрохами, — старик дал Владу руку, помог подняться.
В лицо ударил порыв солёного влажного ветра. Колодец их выбросил на морской берег. Был прилив, и море лакомилось песком, как тающим мороженым, откусывая с каждым разом всё больший кусок.
— Может, расскажешь всё с начала?
Почему бы не расспросить галлюцинацию? Раз уж он здесь застрял надолго.
— С самого начала — долго, да и неинтересно. Тысячи лет — одно и то же. Сами устали. Хорошо хоть люди каждый год разные — этим и спасаемся, — Одинокий снял шляпу, вытер вспотевший лоб.
— Зачем ты шёл за Лизой?
— А что волнуешься? Ты ж отказался от неё.
— Не твоё дело. Как мы, чёрт побери, здесь оказались?
— Так сейчас двери нараспашку. Все, кому не лень, туда-сюда шастают. И хватит поминать чёрта. Ты во Внемирье. Позовешь — не отделаешься потом. Или тебе проблем мало? — старик ступал по кромке сухого песка, внимательно оглядывая морскую гладь.
Внемирье, значит. Влад скрипнул зубами. Что, ч… елки-палки, ещё за Внемирье? Но спрашивать не стал, только хлопнул себя по карману брюк. Сложенный листок ещё там. Хорошо. Есть надежда, что его не вернут через эти проклятые «двери нараспашку» и не затребуют взамен Лисичкин хвост. Он должен сильно постараться и сделать всё правильно. Выиграть игру, в которой ничего не смыслит. Почти то же самое, что поставить рюмку на покатые перила балкона.
Море тем временем взбесилось. Гладь пошла барашками, барашки выросли в утёсы. Одинокий схватил Влада за рукав, оттащил подальше от берега. Это не помогло. Пришлось карабкаться по глинистому склону, спасаясь от солёных лап моря. В конце концов они выбрались на поросшее колючей травой поле.
— Ёрм, хватит! Греби к берегу! — крикнул старик лодке, отплясывающей на волнах безумный танец.
Странно, но лодка послушалась. Утлое судёнышко неестественно быстро прибилось к склону, мужчина на вёслах — полуголый, весь в татуировках, будто в чешуе — споро набросил верёвку на сухое деревце, закрепил свободный конец, и по-обезьяньи ловко вскарабкался на берег.
Блестел лысый череп, отливало силой и каким-то беспричинным задором бронзовое тело, чистые глаза восторженно и по-детски изучали Влада. Неожиданно для себя Влад смутился, опустил голову. Уставился на выпачканные в глине рукава некогда белоснежной рубашки. А на светлых шароварах Ёрма — ни единого пятнышка.
— Ну что, друг, может, вернёшься? — Ёрм по-приятельски хлопнул по плечу, — ручаюсь уговорить Одинокого, хоть он и редкостный упрямец.
Влад подобрался. Панибратство Ёрма ему нравилось ещё меньше, чем жёсткость Фера.
— Не трогай парня, он всё решил, — отрезал Одинокий, строго зыркнув на Влада.
Тот утвердительно кивнул. Понял — говорить по-прежнему нельзя. «Крышка» ещё в силе.
— Тор меня побери, Одинокий, если мальчишка знает, во что ты его втянул! Он может застрять здесь навечно, пополнив твою армию пропитанных медовухой солдафонов, или остаться инвалидом, или потерять дорогих людей. Например, девушку с рыжими волосами. Сейчас-то ты, друг, думаешь, что спасаешь её. Я прав?
Влад поперхнулся слюной. Он-то вообразил, что ухватил ниточку смысла в галлюциногенном бреду. Но только что ниточка со звоном лопнула.
— Ты видел Лизу с мужчиной, а потом кто-то тебя толкнул, и ты оказался здесь. Одинокий наверняка ляпнул уже про Внемирье и двери нараспашку? Он всем так говорит. И ты в это поверил? А вдруг мы тебе привиделись? Удар головой, потеря сознания, а тот мужчина загнал твою Лизу в угол, и чем дольше ты проваляешься в беспамятстве, тем хуже придётся бедной девушке.
Волосы встали дыбом, холодный пот струйкой потёк по спине. Для галлюцинации Ёрм рассуждал слишком логично. За эту логику хотелось ухватиться, как за спасительную соломинку. Чёрт с ним, с наказом Одинокого, он должен расспросить Ёрма, понять, что происходит. Влад прочистил было горло и открыл рот, но лишь глотнул воздух.
С Одиноким и Ёрмом творилось что-то странное. Только что шла невинная, пусть и абсурдная беседа, а сейчас оба подобрались, лица превратились в жёсткие маски — куда только подевалась вальяжность Ёрма и суровое спокойствие Одинокого. Оба смотрели на Влада, как заядлые игроки, поставившие всё состояние на нового фаворита.
Хватит, он не даст им шанса, проиграют оба.
Влад резко развернулся и пошёл таранить сухую степь.
— Если не найдёшь Лизу сейчас, потеряешь навсегда… — донесся крик Ёрма.
Он уже её потерял, подумал Влад на бегу. Но это не повод оставить Лисичку в беде. Надо найти выход!
— Не так быстро, — Одинокий поравнялся с ним, схватил за плечо, остановил.
— Это правда? Отвечай! — заорал Влад в лицо старику, — я не могу её оставить одну, верни меня, откуда взял!
— Ты ей не поможешь, остынь!
Права на ошибку нет. Но ничего, он разберётся. По классике жанра где-то рядом должен быть колодец — как пришёл сюда, так и уйдёт. Влад лихорадочно огляделся — в двадцати шагах от него рядом с высохшей сосной маячил круг каменной кладки, раскачивалась из стороны в сторону ручка ворота.
Влад набрал полную грудь воздуха, рванул к колодцу, с разбега перемахнул обод и провалился в пустоту.

***

Земля под ногами качалась, в спину что-то нещадно давило. Влада бросило вперёд, его с силой оттолкнули. Он попятился, замахал руками, ухватился за какую-то выпуклость. Протёр глаза, сфокусировал картинку.
Он стоял на корме старинного корабля, поясница вжималась в борт, правая рука вцепилась в деревянную грудь кормовой фигуры. Небо хмурилось серым, ветер с остервенением лупил в паруса. Измождённые гребцы гнули спины и тянули заунывную песню.
Вполоборота к нему стояла женщина в повязанной на пиратский манер красной косынке. В лице — ни кровинки, мертвенная бледность контрастировала с чёрным по фигуре камзолом и такой же чёрной рубашкой. Женщина смотрела в подзорную трубу, и, казалось, не обращала на него внимания.
Влад отпустил ненастоящую грудь, тихо присвистнул. Несмотря на мужской наряд женщина выглядела очень… очень желанной. Он проглотил тугой комок. Постарался отвести глаза, но они упрямо возвращались к глубокому вырезу рубашки, затянутым в узкие штаны бёдрам, чувственным губам. Он уже знал, какими губы будут на вкус, и едва сдерживался, чтобы не проверить догадку немедленно. Влад тряхнул головой. Так глупо он Лизу не предаст. Но до чего же трудно остановиться. Влад сделал шаг к незнакомке.
— Скоро шторм. Значит, Ёрм уже начал, — ни к кому не обращаясь произнесла женщина и опустила подзорную трубу.
Наконец она посмотрела на Влада — быстро, жёстко, точно кобра выбросила жало. Усмехнулась. Влада обдало жаром. Он сделает всё, что она захочет. И плевать, что левая половина её лица отливает синим светом, и сладковатый тяжёлый аромат не даёт вздохнуть. Здесь все странные. Или он — слишком нормальный?
— Пока нет Одинокого мы можем спокойно поговорить. Он ведь тебя утомил, правда? Эта беготня, колодцы, непонятные беседы. Кому такое понравится.
Влад неопределённо мотнул головой, на всякий случай сохраняя молчание. Он ещё помнил просьбу Одинокого.
— Ты молодой парень, — женщина подошла ближе, раздираемый противоречивыми желаниями Влад попятился, снова уткнулся в кормовую фигуру, — зачем тебе Лиза? Сейчас ты борешься за неё, она кажется недостижимой. Ты хочешь королеву не потому что тебе нужна её душа, а потому что ты хочешь королеву. Месяц-другой и Лиза утомит упрёками, ты никогда не дашь того, что ей нужно. Шут на то и шут, чтобы делать сальто-мортале, а не жениться на королевах. Она ведь не поймет твоих увлечений. И на сколько хватит вашей любви?
Слова долетали до Влада, как сквозь вату, он с трудом улавливал их смысл. Ему предлагали какую-то гадость, но сопротивляться он не мог. Хотелось покончить с этим дурманящим вырезом, рвануть рубашку, коснуться тёплой груди. У него не было женщины два месяца — с тех пор как ушла Лиза. Как он её бросил...
— Иди ко мне, Хелла знает, что нужно мальчику...
Мысли путались. Сперва он поцелует Хеллу, а потом подумает, что делать дальше. Надо взять тайм-аут в этой чёртовой гонке. Он всё равно не знает, как помочь Лисичке. В конце концов она сама поставила жирную точку в их отношениях.
Он положил дрожащую руку на тонкую талию, лицо Хеллы отчётливо перерезала линия — половинка мертвенно бледная, половинка синяя. Может, из-за шторма поменялось освещение, ему плевать. Он склонился над ней, закрыл глаза… Сладковатый запах ударил в нос. Чужой, неприятный запах.
Над ухом каркнул ворон. Влад дёрнулся, очнулся. Что он делает? Слушает стерву, которая пытается его соблазнить? Он что, женской груди не видел?
Влад оттолкнул Хеллу. Сколько ещё раз ему придётся сегодня предать Лизу!..
Ворон всё каркал и каркал, а Влад в недоумении оглядывался.
Хелла хрипло рассмеялась, зло сверкнули угольки глаз. Она пятилась, обходила его по кругу. Влад только сейчас заметил: всё — палуба, борта, реи, мачты — было сделано из мелких чешуек и блестело в скупых лучах солнца как змеиная шкура.
— Познакомился с Несравненной Хеллой? — раздался за спиной голос Одинокого, старик легко спрыгнул с борта, — корабль из ногтей мертвецов — не предел её фантазии. Но ты, кажется, уже потерял интерес к даме? — Одинокий усмехнулся, — еле тебя нашёл, не дури больше, я же предупреждал, дело серьёзное.
— Ты как всегда невовремя, — прошипела Хелла, не сводя с Одинокого настороженных глаз.
— Почему? Я как раз успел до шторма. Тем более нам по пути — ты же в долину Идр? Мы с мальчиком тоже.
Влад устало опустился на палубу. Каждый встречный поперечный, знает, что ему нужно и куда ему идти.
А ведь он сидит на ногтях мертвецов, промелькнула мысль. Да какая разница, хоть у чёрта на загривке. Он перестал понимать, что хорошо, что плохо — потерялся в своей абсурдной галлюцинации. И даже не знал, жив ли ещё. Ногти мертвецов — Влад хмыкнул — нашли чем пугать.

***

Корабль захлёстывали злые волны, Хелла отдавала гребцам отрывистые команды.
— Привяжи себя! — заорал Одинокий Владу, бросил веревку.
Влад демонстративно отошел от мачты, засунул руки в карманы. Страховка — не его стиль. Трюк должен быть честным.
— Живо! — Одинокий отшвырнул Влада к мачте, торопливо обмотал веревкой, — щенок, от тебя много зависит! Обратного пути нет!
Старик ушёл помогать Хелле, а Влад остался ловить острые ножи ледяных волн. Он рванул было узел, но остановился. Проще простого сейчас прыгнуть в бешеное море — тот же колодец, только очень большой — и вынырнуть в очередном абсурдном мире. Опасность не пугала. Он боялся обыденности и скуки — поэтому и порвал с Лизой. Хелла где-то права — год-два они проживут вместе и он не станет лезть по пожарной лестнице, если увидит Лисичку на улице, не побежит за ней, не испытает тех эмоций. Чувство пройдет так же быстро, как эйфория после прыжка с тарзанки. Вот тогда-то он потеряет Лизу навсегда.
Но иногда приходится делать не то, что хочешь, а то, что надо. Даже если это не рождает всплеска адреналина. Он сделал выбор сам, когда оттолкнул Одинокого от Лизы. И теперь, чёрт побери, надо понять, что же он выбрал...
— Как же мне это надоело, каждый раз одно и то же, — Одинокий ухватился за мачту, — война уже началась, кстати. Фер с Ёрмом никогда не ждут особого приглашения, да и Хелла водит корабль кругами, пытается нас задержать. А люди ещё жалуются на жизнь и думают, что Новый год — большой праздник, — с плаща и шляпы старика текли бесконечные реки, — но если ты всё сделаешь правильно, можно переиграть ход сражения...
— Во Внемирье каждый год война? Нефть что ли поделить не можете? — Влад криво усмехнулся.
— Мы слишком архаичны, чтобы бороться за нефть, парень, — серьёзно ответил Одинокий. — Мы сражаемся за равновесие.
— Но я-то чем могу помочь? Никогда не рубился мечами, не носил доспехов и не стрелял из лука — или что там в архаичных войнах в ходу.
— Неважно. Сам поймешь, что делать, когда придёт время.
— Я могу отказаться?
— Нет.
— Так и думал. Где ваша проклятая долина?

***

Кромсая сумеречное небо оранжевым надрезом, над головой Влада пролетели огненные всадники. Он молча проводил их взглядом и даже не удивился. Привык к спецэффектам...
Их корабль встретили пятиметровые полуголые гиганты, они остервенело швырялись камнями, к счастью, не очень метко — иногда попадая в своих же. Хелла вооружилась тяжелой саблей и потерялась в гуще сражения.
Одинокий потащил Влада в обход места схватки к возвышавшейся по правую руку горе. Бежать пришлось быстро — следом увязался огромный волк, чем-то неуловимо напомнивший Фера. Одинокий издал похожий на карканье крик, ворон, кружащий над полем брани, круто спланировал в их сторону к земле. Влад думал, разобьётся. Нет, выжил — птица сбросила оперенье, выросла, превратилась в могучего воина. Тот мигом выставил вперед копьё, волк ощерился, недовольно щёлкнул пастью. Точно, Фер, подумал Влад, узнав характерную улыбку.
Они карабкались по сыпучей тропке. За их спинами воины в крылатых шлемах и блестящих доспехах смешались с немыслимыми жуткими существами, стали единым телом войны. Влад оглянулся раз, заметил Ёрма — на светлых штанах по-прежнему ни единого пятнышка, а тело — теперь Влад отчётливо видел — сверкало перламутровой чешуёй. Ёрм двигался изящно, неторопливо, будто лениво грёб на своей лодке по глади воды. Но каждый «гребок» сбивал крылатые шлемы, как вёсла морскую пену.
Влад поднял голову, зажмурился. Навстречу нетвердой походкой спускался жилистый старик, с пояса свисали лохмотья изодранных шкур. В руке слепяще-солнечно сверкала огненная полоса. Меч — присмотревшись, понял Влад. Почти джадайский. Только клинок горел настоящим огнём.
— Сур, осторожнее, ты идешь прямо на большой камень, — Одинокий вышел вперед, по ходу шепнув Владу, — ничего не видит, ослеп от своего огня.
Старик повернул голову на голос, близоруко прищурился.
— Слушай, Одинокий, где парни рубятся? Снова в долине? Просил же в прошлом году, чтоб ближе к горе. Пока спущусь, пропущу самое интересное.
— Успеешь, Сур. Не терзайся.
— А ты один что ли? — Сур подошёл вплотную и уставился на Влада невидящими глазами.
— А похоже, что прогуляться вышел?
— Извини, друг, — Сур сник, опустились плечи, — хотел предложить поединок, у нас бы вышла отличная драка! — старик похлопал Одинокого по плечу.
— Ты же знаешь, я завязал с боями, — Одинокий сверкнул зелёным глазом.
Влад отчётливо услышал в голосе сожаление. Наверное, с таким же выражением он сам мог сказать: ты же знаешь, я завязал с прыжками. Влад хмыкнул. Одинокий сейчас тоже делает совсем не то, от чего получает адреналин.
— Как пожелаешь, — старик отступил, взял меч на изготовку, на лице промелькнула тень злорадства, — надеюсь, в этот раз я расправлюсь с деревом! — и сорвался на безумный бег.
— Надеюсь, что нет, — буркнул себе под нос Одинокий.
Фигура Сура росла, и к подножию добрался уже великан со снопом света в руке. Свет чиркнул по долине, и она распалась ломтями, как именинный пирог...
Они поднялись на плато. Голый чёрный камень — ни деревца, ни травинки. Влад по инерции пошёл вперёд — не останавливаться, не думать — но Одинокий перехватил его.
— Куда собрался? Не для этого тащил тебя с порога Внемирья.
— А для чего? — начал было Влад, но тут же осёкся.
В каком-нибудь метре от него земля круто обрывалась. Влад заглянул внутрь — далеко внизу витали облака пара. То ли жерло старого вулкана, то ли сквозная дыра в земном шаре. Здесь всё возможно.
— А чего ты хочешь? — Одинокий впился взглядом.
Действительно, чего он хочет? Все существа, которых он встретил сегодня, чего-то желали. Не просто хотели, вожделели. Затеяли сражение во имя какого-то равновесия. А он...
Влад отвернулся от Одинокого, прошёлся по кромке кипящей пустоты. Он знает, чего он хочет. И трусливо отказывается, потому что, если потеряет самое дорогое, он потеряет всё.
— Верни её! — Влад рванулся к Одинокому.
— Чего на меня набросился? Сам будешь возвращать. Если хватит силёнок, конечно.
Одинокий сжал его ладонь, вспышка ослепила Влада, перед глазами поплыли картинки.

Он делает Лисичке предложение...
Они сидят в кафе, смотрят друг на друга, на безымянных пальцах поблёскивают кольца. Немыслимо, невозможно — он думал, это тюрьма. А сейчас рад, и радость не проходит, как после прыжка. Пока рыжий хвостик рядом, он спокоен и счастлив…

Они прощаются долгим поцелуем. Он знает, что скоро вернётся, тренировка всего два часа, но он не может оторваться, с усилием закрывает дверь, снова возвращается, ловит губами её губы. А потом падение. В последний миг понимает, что не вернётся никогда и никуда.
Удар. Пустота...


Влад с усилием разжал затёкшую руку. Избегая смотреть на Одинокого, глухо спросил:
— Если останусь с ней, погибну? — он облизал пересохшие губы, — выходит, испугался за свою шкуру...
— Прошлое не имеет значения. А будущее — в твоих руках. Кстати, я просил тебя кое-что сохранить ...
Влад порылся в карманах, выудил потрёпанный лист — как он только выжил в этих передрягах. Протянул Одинокому.
— Мне он не нужен. Там твой выбор. Как будешь готов, бросишь на весы, — Одинокий жестом указал на гигантский кратер.
Влад беспомощно огляделся.
— Зачем я тебе? Только чтоб ты имел повод отказать Суру?
— И это тоже, — Одинокий вздохнул, помолчал, будто желая оттянуть объяснение, — каждый год, пока обычный человек не сделает выбор и не бросит его на чашу весов, мы развязываем войну. Не потому что хотим — двери открываются, людские страсти заполоняют Внемирье, баланс сил рушится, и мы должны, чёрт побери, поддерживать равновесие. У каждого своя роль, и мы играем её до конца. Иногда человеческий выбор ужесточает борьбу — год выдаётся тяжёлым для всех. Иногда — прекращает. В вашем мире говорят, я охочусь на людей. Неправда — они сами приносят себя в жертву. Как это сделал ты. Но скоро ты станешь охотником, а мы — жертвами твоего выбора.
— И я должен...
— Выбрать то, что должен, — Одинокий ухмыльнулся в бороду, — не нам должен, а себе.
— Сколько у меня с Лизой времени?
— Год, а, может, вся жизнь. Всё течёт, всё меняется, — подмигнул старик.
Влад кивнул, повисло долгое молчание. Он скомкал лист, передумал, аккуратно расправил. Неспеша сложил самолётик и с размаха с удовольствием и азартом, как было только в детстве, запустил в клубящиеся пары. Где-то далеко внизу сейчас тихонько покачнётся чаша мировых весов.
По спине прошёл холодок. Кажется, только что он сделал последний и самый сложный трюк в своей жизни.
Он не стал разворачивать лист. И так знал, что там написано.
Лисичка. Лиса. Лиза.

***

Влад бездумно уставился на опустевший квартал. И увидел её. Фигурка в чёрном пальто. Женщина переходит улицу — быстро, стремительно. Огненная копна волос — рыжие завитки пружинками подпрыгивают при каждом шаге.
Он понял, что опьянел. То ли от коньяка, то ли от возможности. Лисичка идёт к нему, решилась поговорить, или… Что гадать, он возьмёт и спросит.
Влад перешагнул через перила, вылез на пожарную лестницу. Заскользил по ступенькам, легко спрыгнул вниз.
— Лиза!
Пусть только она ответит, пусть заговорит с ним. И он забудет про кульбиты и адреналин. Есть в жизни вещи и поважнее. Чтобы сказать нужное слово, иногда надо больше смелости, чем чтобы сорваться с крыши. А остаться рядом труднее, чем убежать.
Лисичка обернулась, пару долгих секунд изучала его серьёзным взглядом.
— Привет… — сказала еле слышно, подошла ближе.
Какой же он дурак, что не заговорил с ней раньше!
— Слушай, я тут подумал… Хочешь, угощу чаем? Кажется, в последний раз ты его не успела распробовать.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 14.12.2014, 08:17 | Сообщение # 84
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: RhiSh
Странствие по страницам

"Всё сводится к одному: вместе с настоящим пониманием, позволяющим победить врага, приходит любовь к нему".
к\ф «Игра Эндера».


«Он взял со стола папку с бумагой для книжных форзацев и принялся перебирать её, думая о чём-то своём. «Каждая книга должна начинаться с такой бумаги, — сказал он однажды. — Лучше, чтобы она была какого-нибудь тёмного цвета, в зависимости от цвета обложки: бордового, тёмно-синего. Поэтому, открывая книгу, ты словно попадаешь в театр: сначала занавес, а раздвинешь его — и начнётся представление».
Корнелия Функе, «Чернильное сердце».


… и мне кажется, эти слова — лучший аргумент в пользу старых добрых книжек из бумаги, которые тяжело таскать с собою, которые могут порваться или не запихнуться в сумку, а при насильственном запихивании (например, в набитом по крышу вагоне метро) воткнуться острым углом переплёта либо в содержащийся в оной сумке бутерброд, либо вообще в бок постороннего товарища. Электронная книжка всего этого не умеет, что спорить. Не говоря уж о том, как это круто: в том же набитом вагоне вы прижимаете к носу заветную «читалку», и приклеенные к вам граждане точно знают: она у вас есть! Вы не просто так — вы электронно-читатель! И море позитива, смягчающего эффект часа пик, недосыпа, грядущего сейшна с начальством и прочих прелестей под кодовым названием «трудовыебудни», вам обеспечено.
Но вот эффект Волшебства — эффект занавеса, который медленно открывается, являя вашему взору сцену, в первый миг всегда загадочную, наполненную причудливыми декорациями и выступающими из-за них фигурами в гриме, заменившем в современном театре прежние маски… Нет, этого вам не постичь нажиманием кнопок и просмотром строк на экране. Быть может, это мистическое «то самое», что отличает поход в кино или тот же театр — от сидения на диване напротив телевизора.

Но вообще-то я совершенно о другом. Итак, вы открываете книгу… или включаете её, бог с вами… и смотрите на сцену, экран, всё равно; в любом случае, вы делаете Шаг — и входите в распахнувшуюся перед вами дверь. Дверь в Иномирье.

А теперь вспомним то ощущение, которое каждый наверняка испытал: у вас за спиной вокзал или аэропорт, а перед вами — совершенно новый, незнакомый город, страна, континент. Село, местность, леса, поля, горы… Главное — вы тут никогда ещё не бывали. Да, побывать вы по каким-то причинам пожелали. Вас же не во сне сюда занесло. Возможно, вы пролистали буклет, посмотрели фото, послушали рассказы знакомых. Наверняка вы чего-то ждёте — чего-то «своего», важного, радостного, интересного. Иначе зачем бы вы именно сюда потащились?

Но согласитесь: в самый первый миг, первый взгляд на новый кусочек мира — на самом-то деле вы ничегошеньки о нём не знаете. И как бы ни были вы напичканы теорией, но только ваши собственные глаза, уши, обоняние могут подсказать вам, что здесь красиво, что — нет, что восхитительно, а что неприятно. Только ваши ноги дадут вам представление обо всех выбоинах асфальта или неровностях троп. Только самолично отведав блюдо в незнакомом ресторанчике, вы сможете сказать, вкусно вам или нет.
И никакие рассказы друзей, никакие ожидания не подготовят вас полностью ко всей гамме ощущений и впечатлений, которые в итоге и сделают незнакомый город (страну, континент, деревушку) — понятным. Любимым или нет, это уже другой разговор. Может, понимание приведёт к тому, что вы рванёте отсюда так, что только пятки засверкают. А может, в итоге вы так прикипите душой к этим когда-то чужим улицам, площадям, аллеям и людям, что вернётесь домой только попрощаться — а затем переедете сюда навсегда. И будете счастливы или нет, обнаружите ли, что поняли и готовы принять далеко не всё — как знать. Это будет уже совсем другая история...

Но суть в том, о чём трудно сказать лучше тех слов, что вынесены в эпиграф… хотя их смысл я несколько перефразирую: только когда по-настоящему что-то (или кого-то) поймёшь, ты начинаешь воистину любить. И к мирным временам, к городам и друзьям это относится не менее, чем к пониманию противника. Когда-то, ещё в школе, я постиг эту немудрёную истину на примере науки: сперва формулы для тебя лишь набор непонятных загогулин, фразы словно на китайском, а задачи вызывают отчаяние и скрежет зубовный, но вот если потратишь адову прорву сил и времени, чтоб все-таки разобраться, — в какой-то момент ненависть к треклятому предмету сменяется искренним интересом, задачи начинают даже нравиться, а затем ты объявляешь миру, что любишь эту самую физику… но это тоже совершенно другая история.

Чтобы полюбить — надо понять. Не отвлечённо, со стороны, — понять искренне, глубоко, сердцем. Ощутить некую суть… неважно, чего и кого: будь то школьный предмет, город, профессия, человек. С человеками труднее всего: они такие неоднозначные. В чём-то — совсем как ты, а стоит копнуть чуть глубже — и попадаешь в натуральное болото, в тёмные воды, где не выплыть без акваланга… Но веду я к тому, что ровно то же самое относится к любому виду искусства.
Отчего-то в широких кругах бытует мнение, что только для создания предметов искусства надобно учиться. Есть школы живописи, есть консерватории, институты архитектуры и прочая, и прочая. И большинство потенциальных творцов смиряется с тем, что пока ты ни черта не понимаешь в нотах, музыкантом тебе не стать. А не разобравшись в тонкостях смешивания красок, сложно продвинуться в живописи. Не говоря уж о возведении прекрасных зданий — тут вообще учиться и учиться, и даже физику с математикой, о ужас, освоить приходится.
Да и в нашей профессии, гордо именуемой «писательством», без изучения неких специальных премудростей не обойтись. Как ни грустно. Хотя многие и пытаются… с разной степенью неуспеха. Да бог с ними, я пока не о них.
Я о том, что учиться надо не только тем, кто творит. Тем, кто, так сказать, потребляет искусство внутрь, тоже без обучения не обойтись.
И я уже буквально слышу хор негодующих воплей протеста. Как?! Учиться?! Кощунство!!! Бред!!! Понимание искусства — это чисто из души!!! Если она, душа, у меня от природы Тонкая и Возвышенная — я прям с пелёнок и музыку люблю, и живопись обожаю, и в любой книжке — как рыба в воде! Что за хрень вы тут несёте про какое-то там учение?!

Не спорю, бывает и такое. Природа постоянно подкидывает нам сюрпризы: и детишек с абсолютным слухом, которые выучивают ноты раньше, чем буквы (ага, вспомнили Моцарта), и крохотных художников, чьё чувство цвета и перспективы даст фору куче седовласых мастеров, и подростков, чьи творения по колориту и глубине затмевают маститых романистов и поэтов — возьмите Цветаеву, возьмите Саган… Правда, таких гениев мало. И я не о них говорю. А о более привычном варианте: человек, которого к искусству тянет, но… он не гений, и посему тяги мало. Требуются знания.

Вы любили школьные уроки литературы? Лично я — скорее да, хотя то была типичная «любовь сквозь слёзы», ибо в мои дни методика преподавания литературы была крайне далека от совершенства. Видимо, и сейчас она более чем не идеальна — исходя из того, какие «шедевры» сплошь и рядом выходят из-под пера юных «писателей». Но одного полезного момента у школьной «литературы» не отнять: нас учили анализировать. Правда, многое нам навязывали, самостоятельность мышления не поощряли, и поди-ка скажи, что Чацкий — не революционер, а самовлюблённый болван, Печорин вовсе не «лишний человек», а альтер-эго автора, ну а «Война и мир» — не самый гениальный роман на планете, зато прекрасное средство от бессонницы...
И всё же. Чему нас учили на уроках литературы? Что требовали в сочинениях? Составьте портрет героя — подкрепив каждую чёрточку цитатами. Опишите город, общество, исторический контекст, опираясь на текст, и цитаты в студию!
Какой мир и каких людей хотел показать нам автор? И цитаты, цитаты!

И вы знаете, ведь это правильно. Мы открываем книгу… отдергивается занавес… распахивается дверь. И я — читатель — шагаю в Незнакомое. В очередной мир Фантастики. По сути, мы с вами читаем фантастику с самого детства, с тех самых классиков, Лермонтова и Толстого, Диккенса и Дюма, и иже с ними — ведь они жили в совершенно иных мирах, куда нам нет ходу, нет ни тех миров, ни людей, что там обитали; нет мостовых, по которым ступали их ноги, нет морали, которую они исповедовали… Остались только книги.
И только из книг мы — как умеем — можем узнать, каковы были эти «фантастические» миры и люди, что их населяли.

А мы умеем?

В школе нас худо-бедно пытаются этому научить. Нам задают некое направление, методу постижения литературы, а именно: внимательно, вдумчиво прочти эту толстую книженцию, а потом напиши (хотя бы в голове, а лучше на бумаге) сочинение на тему: «Каков нрав Хорошего героя А, каковы убеждения Плохого героя Б, чем один плох, а другой хорош, что характерно для структуры мира, где эти герои обитают, и отчего там, в этом мире, все эти люди именно такими уродились и так поступают и чувствуют».

Согласитесь, не так уж часто эти герои нам близки по духу. Но мы ведь не теребим призрак Пушкина или Толстого, требуя переписать роман так, чтобы Онегин или Наташа Ростова стали в точности как мы или наши знакомые? И сталкиваясь с их странными (с нашей точки зрения) мыслями и поступками, мы же не заявляем, что автор — идиот и бездарный писатель?
А возьмём, например, первую страницу всем знакомых «Мушкетёров». Дюма с ходу погружает нас в чуждый (для нас) антураж, описывает нетипичный (для нас) облик героя, что внешний, что внутренний… Согласитесь, современный 19-летний юноша здорово отличается от вполне зрелого молодого мужчины — 19-летнего гасконца д'Артаньяна. В чем-то мы сейчас более «продвинуты», а в чём-то — напротив, более инфантильны. Желаем другого, реагируем по-другому… И то же самое можно сказать почти о любом герое почти любого классического романа.
Разумеется, будь они совершенно иными, ничуточки не понятными — мы бы этих романов не читали. Да и не читаем, если сталкиваемся с «чуждостью» определённого уровня, если герои нам ну совсем не близки, а интрига, как ни бейся, не цепляет.

И возвращаясь к теме обучения — нередко дело не в «чуждости и нецеплянии», а именно в том, что читать-то мы и не умеем.

А первая, главная ошибка — читатель не прилагает усилий.

В школе с нами не церемонились. Хошь не хошь, а задали тебе «Войну и мир» — и чтоб прочёл от корки до корки, или двойка. Нравится, нет, а сочинение писать будешь. Куда ты денешься. Хотя школьники и тогда, и сейчас быстренько осваивали способы уклонения от такой непосильной и неприятной работы, как прочтение занудного многобуквия, — прежде списывали у друзей, теперь из интернета… лишь бы поскорее и поменьше трудиться. Ведь иначе-то — думать надо. Напрягать глаза и извилины. А это занятие трудоёмкое и неприятственное.
И вот, невзирая на усилия школьных преподавателей, по причинам, которые можно анализировать часами, вырос у нас целый «пласт» читателей весьма специфичных. Как бы это сказать… «наоборотных». Этаких читателей-антиподов. Или, цитируя любимое моё произведение Стругацких, читателей-контрамотов. Лично я сталкиваюсь с ними с удручающей регулярностью. Чем они характерны?
Когда книгу открывает читатель нормальный — классический, так сказать, — он подобен тому самому путешественнику, открывающему дверь вокзала или аэропорта — и делающему первый шаг на улицы чужого города. Он о городе ничего не знает — но полон желания узнать. Он готов к тому, что здесь — всё иначе. Готов к тому, что в сплетениях незнакомых улиц запросто может заблудиться. К тому, что иначе выглядит главная площадь, храм и театр, другие цветы растут в парках, другие машины, деревья, фонтаны; рекламируются другие продукты, и вообще-то на чужом языке. И этого языка вы — новоприбывший — пока не знаете. Во всяком случае, стихов на нём не напишете, а красоту уже написанных не сразу поймёте.
И тем более, увидев множество незнакомых людей, вы не ожидаете, что прямо сразу, с первого взгляда, проникнете им в душу, отличите плохих от хороших, умников от глупцов, честных от обманщиков...
И вы — нормальный путешественник, то есть, нормальный читатель — приступаете к изучению. Вы бродите по улицам. Вы усваиваете тонкости наречия и особенности манер. Вы приглядываетесь к людям и обдумываете их речи и поступки, чтобы отделить видимость — от сути. Ведь вы — путешественник — готовы к тому, что эти люди непохожи на вас, но в то же время их непохожесть вовсе не означает, что они хуже.
И это странствие, этот процесс постижения сути — и есть, собственно, чтение книги. По мере того, как вы терпеливо продвигаетесь от пролога к финалу, вы узнаёте и город, и страну, и галактику. Вы «знакомитесь» со здешними обитателями — и зачастую только к последней странице вам становится окончательно ясно, кого стоило ненавидеть, кого — жалеть, кем — восхищаться, кого — любить. Иной раз автор нас изрядно удивляет, и на этой последней странице мы внезапно понимаем, что и любить, и ненавидеть стоило вовсе не тех… и в этом — особая прелесть и ценность прочитанной истории. Ведь одна из главных задач литературы — в очередной раз показать нам, как сложен этот мир, как многогранна суть человеческая, как нелегко иной раз составить истинно верное суждение. А иногда — и нет его вовсе, единственного «истинно верного»...

А что же происходит, когда за книгу берётся «читатель-наоборот»? Если продолжать ассоциацию с путешествием — забавный это будет турист. Едва выйдя из вагона/самолёта/автобуса на мостовую впервые увиденного города, он отчего-то убеждён: вот эта улица ведёт в лучший ресторан, вон та — к музею, та — в парк, а эта — на набережную. Причем карты сей путник в глаза не видал. Просто он так решил. Ведь он же знает, как устроен другой город — например, его собственный. Так какие проблемы? Все города одинаковы, правильно?
И когда наш новоприбывший вдруг понимает, что безнадёжно заплутал, — он… что думаете, всё-таки открывает карту? Ан нет. Он садится на скамеечку и начинает злиться. Как местные жители посмели город построить неправильно?! Откуда здесь то странное здание с зелёной крышей, когда должен быть фонтан?! И вообще дома в семь этажей из кирпича жёлтого в ромбик, а должны быть — десятиэтажные, а кирпич красный в ёлочку!.. И далее, по списку… а уж если в местном «Макдональдсе» подают совсем непривычные бигмаки, тут наш путник и вовсе рассвирепеет, кинется назад на вокзал и уедет из нехорошего места первым же поездом.
И отчего же вам смешно? Вам кажется, это абсурд, и аналогия нелепая, и таких туристов вовсе не бывает?
Ну да, не спорю.
Как, полагаю, не бывает и людей столь наивных (или столь самоуверенных), чтобы впервые увидев человека, разок услышав его речь и узрев единственный его поступок, претендовать на абсолютно полное, безошибочное понимание его характера, принципов, пристрастий и глубин его души. Как правило, уже к солидному средне-школьному возрасту мы осознаём: не то что дня, но и месяца, а иногда и года, а то и нескольких лет общения недостаточно, чтобы изучить человека по-настоящему, предсказать его поведение в любой, самой сложной и странной ситуации. Да что там — другого человека… зачастую мы и сами себя-то не знаем так уж досконально, и дожив до студенчества, зрелости, лет преклонных — всё ещё самим себе вынуждены поражаться: как, и вот это сказал, сделал, подумал, почувствовал я?!

Да, всё это вещи очевидные. Но вернёмся к нашей «Двери в Неведомое»… к новой книге. Ведь и здесь — ровно та же ситуация. Чтобы понять — надо странствовать, изучать… читать. От начала и до конца. А что же делает «Читатель-Наоборот»? По какой-то непонятной причине он заранее ожидает и знакомого расположения улиц, и конкретной окраски домов, и вкуса жаркого. Он заранее убеждён, что понимает характеры героев — он уже себе их нарисовал, именно о них-то, родных-знакомых-понятненьких, он и намерен читать!
И когда он — о ужас — с первой страницы попадает в неведомую местность, населённую странными незнакомцами, — он обижается. Он рассержен. Он в негодовании и в претензии к автору: как же так, я хотел читать вот об этом и этом, а тут… вы что, меня обманываете?! За дурака меня держите?! И книга отбрасывается с раздражённым «Фу, гадость», а если автор — не заграничный, а то и давно почивший, а наш-родимый, да ещё и «в зоне доступа» — то на него обрушиваются возмущённые комментарии в стиле «Писать не умеете, автор, и город-то у вас не городской, и село не сельское, и конь шестиногий, и рояль без педалей, и герои ну совсем не как я, мои друзья и сосед Вася, и я их вот прям с первой страницы в упор не понимаю. Здесь всё неправильно!!!»
А правильно — это как?
Иной раз я наталкиваюсь на крайне забавные попытки разъяснить невеже-автору, что он описывает неправильных эльфов, неправильных богов, неправильных магов… и так далее. Вам уже смешно? Нет? А жалко...

Хотя да — мне доводилось читать книги, где описаны неправильные боги, эльфы и волшебники. И неправильные инопланетные кони, рояли, мечи, мужчины и женщины, повара и ткачи, воины и политики. Но почему они — неправильны? Уж точно не потому, что у нас — или у Толкиена — они совсем не такие! Если ваше произведение — не фанфик, а самостоятельная работа, если ваш мир изобретён вами самолично и продуман до мелочей — от погоды до фасона обуви, от нюансов местной политики до формы оружия (или там и вовсе оружия нет никакого, почему бы и нет) — и если этот ваш мир совершенно не похож ни на наш-текущий, ни на наш-средневековый, ни на миры Толкиена, Мартина и кого вы там ещё читали и любите, — то всё там будет «не такое». Оно и должно быть не такое! Конечно, если вы не изобрели миллионный велосипед, описав ту же средневековую Европу или то же Средиземье. Или ту же галактику джедаев и Великой Силы.
Но казалось бы — какой интерес топтаться по хоженым-перехоженым тропам? Зачем писать о том, о чём прекрасно уже написали другие писатели — причём известные, талантливые… в отличие, будем с собой честными, от большинства «продолжателей». Вы оскорблены, дорогие? Вы тоже гении, не хуже Толкиена? Но тогда — зачем же вам чужие миры, чужие герои и чужие сюжеты? Те же леса. Те же боги. Те же эльфы… Разве не является одним из признаков истинного таланта — стремление и умение создать нечто новое? Не перепеть чужой мотив, а выразить неповторимого себя. Причем так выразить, чтобы, помимо новизны, творение содержало «изюминку», заставляло читать взахлёб, чтобы от прочитанного дух захватывало… и читатель бы не уставал удивляться. Не хлопать глазами недоумевающе, пытаясь отловить убежавшую в дальние края логику автора. Не разражаться нервным хохотом, зачитывая вслух особо «вкусные» отрывки друзьям для увеселения оных. Это всё, увы, бывает… да только о гениальности автора никак не говорит. Настоящее удивление от настоящей книги — это чувство сродни восторгу при виде потрясающей картины, прослушивании прекрасной музыки, при встрече с интересным, необычным, воистину мудрым и хорошим человеком. Когда нам посчастливится наткнуться на подобное — мы удивляемся, ибо истинной красоты, истинной гармонии, истинной мудрости не так уж вокруг нас и много. Полагаю, любой писатель слышал выражение «всякое ружьё на стене должно в итоге выстрелить». Но если честно — а много ли вы читали таких книжек? Таких, чтоб каждое ружьё произвело выстрел, и точно в цель. Чтоб каждый эпизод гармонично вплетался в основную ткань повествования. Чтоб каждый второстепенный герой не просто болтался на задворках, создавая «шум толпы», а играл бы свою, хоть крохотную, но важную роль, которую никакой другой персонаж не отыграл бы?
Все эти детали отличают «правильную» книгу — проще говоря, хорошую — от «неправильной», неудачной, слабой. Неинтересной. От той, что не заставляет задавать главный вопрос: «А что дальше?!»

Но вот с этим таинственным моментом «интересности» и есть одна загвоздка. А именно — возвращаясь к эпиграфу — зачастую, если не вообще всегда, надобно понять, чтобы по-настоящему полюбить. Человека. Город. Страну. Музыку. Книгу.

Разумеется, бывают прекрасные, если не сказать гениальные, книги, написанные довольно простым языком и не отличающиеся особой сложностью сюжета. Яркий пример — «Братья Львиное Сердце» Астрид Линдгрен. Но фишка-то в том, что написано просто — а сама книга вовсе не такая уж и простая… в смысле, не примитивная. Недавно я с большим удивлением обнаружил, что любимые мною с детства сказки Линдгрен могут быть нелюбимы — именно потому, что их не поняли. А собеседница моя была отнюдь не первоклашка, а умная, интеллигентная женщина зрелых лет. Но вот… как выяснилось из разговора, не поняла. И не любит. По той простой причине, что в моих любимых книгах Линдгрен написано вовсе не то, что усмотрела там она. А будь там написано то — и я бы этих книг не любил… наверняка.

Может ли неумный, поверхностный человек написать хорошую книгу? Ох, что-то я сомневаюсь. Смешную — возможно. На «прочесть разок от делать нечего» — запросто. Но вот настоящую — способную пережить и своего автора, и его внуков, и перекочевать через страны и континенты — это вряд ли. Пусть речь идёт о «несерьёзных» жанрах — детективах, приключениях, фэнтези, фантастике — но если всё это пишется талантливым, глубоким, умным человеком, то выйдет здорово. Сильно. Интересно. Невзирая на жанры.
Но если автор — талантливый, умный, глубокий, — то ведь и книга выйдет такая. Не занудная, вовсе нет! Но и не простая. Не такая, чтоб каждый, независимо от собственного интеллекта, жизненного опыта и «читательского таланта», с первой же странички её понял и возлюбил. Ведь и сложных людей мы понимаем лишь со временем, прилагая усилия, анализируя… И точно такие же усилия требуются для понимания хорошей книги.

Как минимум, вам понадобится её прочитать. Ну, пускай не всю — но чуть более первых двух глав, не считая пролога. За мою долгую «карьеру читателя» мне попадалось немало книг, которые только на третьей, а то и четвёртой главе становились понятны: привыкаешь к именам и характерам героев, в сознании потихоньку укладывается картина мира… а вот потом уже — интересно. Потом можно следить за сюжетом, переживать за героев — в общем, плыть, а не спотыкаться.

Вы скажете: а если сразу ясно, что «не моё», скучно и вообще отстой? Ну да, бывает. Но чаще всего истинный «отстой» заметен с первых строк — корявый язык, картонные персонажи, затасканный или попросту глупый сюжет. Бывает, конечно, и «не моё» — и оно вполне может быть написано талантливо, да только не полюбишь ты это никак, хоть десять раз прочитай. Лично у меня это, например, Бальзак. Крут, не спорю. Недаром же классик. Впечатляет. Талант. Но вот… не зацепил, и хоть честно прочитал, но по второму разу — не тянет.

И всё-таки… может, я тогда его как раз и не понял? Не дозрел до него… а ещё годков десять, ну двадцать — и вдруг откроется мне прозрение… Как знать.

Но я хотя бы попытался его понять. Если вспомнить пример с городом — ведь и город ты не всякий полюбишь, сколько по нему ни ходи… Каждому своё, рыбке вода, а птичке небо, и сию истину никто не отменял.

И всё же… всё же. Не полюбить, хотя и понял, — да, возможно. Запросто. Но вот полюбить то, что ты даже не попробовал понять, — это вряд ли. Нет. Думаю, почти стопроцентное «нет».

И когда я вижу растущую тенденцию отбрасывать непонятное, критиковать незнакомое только по той причине, что оно выпадает из некоего шаблона, негодовать при одном намёке на то, что книга — это нечто большее, чем способ убить время, а чтение — это особое умение, своего рода искусство, которое требует интеллектуальных усилий, — в общем, всё это грустно, мои дорогие.

И особенно грустно, когда сия тенденция расползается аки раковая опухоль среди тех, кто причисляет себя к авторам. Когда люди, мнящие себя писателями, спокойно и едва ли не с гордостью заявляют, что да, они любят литературу третьесортную, на «разок посмеяться», а настоящую, серьёзную и, главное, интересную — не любят. И не хотят любить. И даже читать. Вот так, не читали, но уже заранее не любят. Ибо услыхали, что там не просто «для поржать» — там иной раз и подумать надо.
Ну правда же — грустно.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Понедельник, 26.01.2015, 06:58 | Сообщение # 85
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Сергей Черняков

Гешефт

Але… да?
Ой, Шюра… Таки ви очень вовремя, Шюра. Старый Изя имеет кое-что вам сказать.
Шюра, ви – поц.
Ай, не надо этих удивлений! Ви решили, шо на цугундере у меня не будет телефона и имели проверить: я уже там – или почему? Шюра, ви сильно огорчитесь, но старый Изя таки дома, а маски-шоу уже уехали иметь выступлений в другом месте.
Ви поц, Шюра.
Ви хотели сделать старому Изе цорес, а себе иметь цимес? Ви хотели прихлопнуть лавочку старого Изи и торговать древностями без конкурентов - и поиметь за это удовольствие свои тридцать шекелей? Таки ви ошиблись с клиентами. Это плохой гешефт, Шюра – торговать своими старыми друзьями. Ви же старый, Шюра, старше, чем дрэк мамонта! Таки ви забыли, чем закончился такой гешефт в Ерушалаиме? Он плохо закончился, Шюра. В их книге написано, шо тот гешефтмахер огорчился до смерти. Таки да, там была одна ошибка, Шюра, но она такая маленькая… дерево, на котором огорчился гешефтмахер, было не осиной. Не росли там осины…
Ай вэйзмир, Шюра, ви не поверите, как огорчились маски-шоу, когда не нашли в лавке старого Изи ничего некошерного! А почки, Шюра, у нас, эльфов, регенерируют быстрее, чем ви скажете свое «барук казад». И таки да, камни из них тоже выбили, так шо старый больной Изя поимел с вас профит.
И шо ви себе думаете, они заметили моих ушей? Или разрез глаз? Я вас умоляю, Шюра, они настолько увлеклись поисками, шо даже не заметили маску старого Изи. Мой папочка, шоб он был счастлив подальше от нас, таки был мастером: моя бедная покойная мамочка даже не заметила, шо за восемьдесят лет он не постарел ни на год – вот какие личины он накладывал. Я вам скажу, Шюра, мама Двойра была ни разу не дура: красота идиш мэйделе с возрастом превращается в ум, а мамочка, шоб земля ей была так мягка, как тверды берцы этих шлимазлов, прожила больше века…
Я вас огорчу, Шюра. Они не нашли рукописный оригинал Корана, записанный под диктовку того погонщика верблюдов. Ах, если бы ви знали, Шюра, как было трудно правильно писать на арабском, когда диктуют на местном диалекте… И я вам скажу прямо в ваше ухо: надо быть цудрейтером, шоб хранить таких вещей на видном месте.
И таки я вам еще имею сказать, Шюра. Не ви один умеете крутить гешефтов. Мой папа, чтобы ему так кашлять, как мне с вас смеяться, всегда говорил: Изаэль, мальчик мой, если тебе подарят совочек дрэка, не жадничай, отдарись лопатой... Ой вэй, мне кажется, что ее уже до вас принесли.
Я вас умоляю, Шюра, не торопитесь открывать дверей – вам вынесут их сами, я же слышу, как они барабанят. Я уже имел вам сказать, шо то, шо ви держали за гешефт – ни разу не гешефт? У нас есть еще минуточка, и я вам скажу за это, Шюра: ви думали получить цимес, а поимели тухес. И таки уже готовьтесь кушать дрэк поварешками, мой милый Сидри по прозвищу Шуруповерт. Карнавал приехал, и клоуны имеют к вам вопросов, Шюра: зачем в подсобке антикварной лавки лежит ящиков динамита. Ай вэйзмир, Шюра, если гном надевает маску человека, он, на минуточку, должен бросить рыть шахты.
Кишт мир ин тухес унд зай гезунд, террорист…




Всегда рядом.
 
LitaДата: Среда, 28.01.2015, 14:32 | Сообщение # 86
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Шевцова Анастасия Викторовна

Милости я не жду
Так скажи мне, палач, как сумел ты меня найти,
Если даже не знал в лицо, не считая снов?
Как сумел в этот мир, полный зла и тоски прийти,
Не нарушив однажды данных себе же слов?
Как ты понял в сей час, что я та, о которой пел
Твой арфист среди ночи, касаясь запретных струн?
И за что же так страстно убить ты меня хотел,
Высекая на пальцах сеть первозданных рун?

А вокруг благодать — так горит над водой закат!
Облака золотым в небе спрячут от глаз звезду…
Может ты и нашел, только будет ли путь назад?
Или взглянешь в глаза и поймешь, что искал не ту?
Боль на сердце пройдет, закаляя его в металл.
Что железу слова, ты и помнить о них забыл!
Толщу долгих веков терпеливо момента ждал,
Только местью дышал, только ею порой и жил!
Подними же свой взгляд, он чернее полночной тьмы-
Пеленой не размытых слез серебрится даль…
Я б ответить могла, да давно уж уста немы!
Столько лжи! Столько лжи, что тебя уже мне не жаль.
Посмотри же вокруг, никого рядом с нами нет!
Только северный лес голосит перезвоном птиц…
Перед смертью скажу… Ты позволь мне открыть секрет,
Раз нашел, что искал в череде бесконечных лиц.
Ты исполнишь свой долг, растоптав под ногами честь,
И не дрогнет твой меч, ведь тверда как всегда рука…
Только жизни моей я не дам никому прочесть-
Незнакомкой уйду, не увидев в тебе врага!

Жизнь связала нас прочно, и милости я не жду…
Но скажи мне, палач, как сумеешь ты дальше жить?
Если сможешь простить, за тобой я сама пойду,
Чтобы в тайных мирах по тропинкам из звезд бродить.
Я привыкла к тебе, и привыкла смотреть назад…
И ты знаешь, порой ждала, что меня найдешь!
Так давай всё забудем — и мир этот будет рад!
Сам сотрет он из книг тех пророчества злую ложь.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Среда, 28.01.2015, 15:50 | Сообщение # 87
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Shurei

БОЛТИКИ ЗА ВИНТИКИ


Запах свежего кофе пропитал все вокруг и без стеснения пробрался на улицу, ластясь к случайным прохожим и заманивая в уютное летнее кафе. Утренние, еще робкие лучи солнца кое-где пробивались сквозь листья плюща, вызывая на лицах посетителей мечтательные улыбки. Я тоже улыбался, настроение было замечательным. Официантка только что принесла заказ - чай с бергамотом и фисташковое мороженое. Едва дождавшись, когда долгожданное лакомство поставили на стол, я вцепился в вазочку с мороженым и прижал ее к груди как нечто драгоценное и очень родное. Принюхался, подцепил орешек и отправил в рот. Вот оно - блаженство!
На самом деле я не прихотливый - могу не есть несколько суток и не чувствовать особого упадка сил. По хорошему следует выбирать еду исходя из ее энергетической ценности, а не из вкусовых качеств… Но как-то отвык. За это Вэнди называет меня привередливым остолопом.
Сама такая, мелкая зануда. О, кстати о ней. Вот и другая причина для улыбки. Я скоро встречусь с Вэнди.
Вэнди - друг. Хороший.
Не спеша допил чай (мороженое давно съедено) и вышел на улицу. Где-то по близости играла музыка, над головой летали стаи разноцветных попугаев (они за последние десятилетие расплодились, вытеснив голубей), и мерно жужжали электромобили. Мощеная дорога змеилась меж невысоких домов, и шагать по ней было сплошным удовольствием. Мне вообще нравилось гулять по городу, заводить новые знакомства, порой совсем уж необычные и удивительные. Вот и сейчас не удержался и заглянул в зоомагазин к своему старому другу Фредди.
Он - золотая рыбка.
Фредди приветливо помахал плавниками. Я помахал рукой, не менее приветливо. Немного погонявшись за моим пальцем и получив призового червячка, Фредди заскучал и спрятался в водорослях.
С другими животными отношения как-то не сложились. Они меня боятся и даже близко не подходят. А жаль. Всегда мечтал завести собаку. Большую, и обязательно светлой масти. Мы бы гуляли в городском парке и гоняли уток.
Может, когда-нибудь и заведу.
А пока уток приходится гонять с Вэнди.
Посмотрел на часы - осталось где-то сорок минут до встречи, значит можно заскочить в инфотеку и вернуть инфо-катридж. На той неделе я опять брал коллекцию диснеевских мультфильмов. Вэнди посмеялась и заявила, что с мозгами у меня что-то не в порядке, и вообще я не мужик.
Ну-ну, а сама-то завела себе плюшевого зайца. Розового. Вот где кошмар!
Улица уткнулась в маленький сквер, где я и встретил еще одного своего друга.
- Привет, Ян!
- Привет, старина! - дворник, заросший бородой чуть ли не по самые брови, широко улыбнулся и похлопал меня по плечу. Ян знает много всего интересного, и я время от времени заскакиваю к нему в гости - поболтать и помочь с работой.
Он, кажется, даже рад.
Добрался до центральной площади раньше времени. У фонтана угнездилась группа неформальной молодежи. Они увидели гитару у меня за спиной и, вероятно, признав за своего, знаками пригласили к себе. Насилу отказался! Дело в том, что эта фиолетовая гитара на самом деле не…
- Том! - раздался знакомый голос.
- Вэнди, привет! Все прошло хорошо?
- Естественно, тупица, я не ты - в неприятности на каждом шагу не влипаю.
- Ну, так уж и на каждом шагу… - недовольно пробурчал я, разглядывая подругу. Вэнди выглядела как ребенок, но на самом деле была гораздо старше. Сегодня она оделась в бардовое платье с рюшами, а темные кудряшки волос и большие голубые глаза делали ее похожей на хорошенькую куклу. Только вот пронизывающий взгляд сводил на нет первое впечатление.
Впрочем, сравнение с куклой она ненавидела чуть ли не больше всего на свете.
- Том, скажи-ка мне, пожалуйста, - Вэнди подозрительно прищурилась, - ты на какой помойке побывал, что так угваздался?!
Мда… Уже забыл, что выгляжу слегка потрепанным, а на штанине зияет внушительных размеров дыра. Я повернулся боком, пытаясь выглядеть презентабельней.
- Том!
Кажется, не получилось.
- Ну, понимаешь, я встретил Лесли и решил угостить его пирожком. Но он... замыслом не проникся.
- О да, а других дел не нашлось, - только блохастых дворняжек по подворотням подкармливать. Да эта псина тебя терпеть не может и вечно норовит избавить от лишних конечностей! В следующий раз голову подставляй - не жалко, все равно там пусто!
- Ладно, ладно, понял, - я примирительно выставил перед собой ладони, - буду аккуратней… А хочешь, проведаем Джека?
Вэнди перестала хмуриться и заинтересованно уставилась на меня.
- Но сегодня же среда, он по средам не работает.
- Я видел его, наверно поменялся сменами.
- Так чего же мы стоим, пошли! - Вэнди схватила меня за руку и с уверенностью электровоза потащила к краю площади. Парочка кварталов, и мы подошли к дверям цветочного магазина.
- Давай! - Вэнди нетерпеливо ткнула меня в бок.
Дверь открылась от легкого толчка и где-то звякнул колокольчик, сообщая о новых посетителях. Из подсобного помещения тут же вышел светловолосый парень и радостно улыбнулся.
- Привет, Джек.
- Привет Том! Опять с сестренкой, что-нибудь подобрать?
Вэнди, завидев объект своего обожания, тут же спряталась мне за спину.
- Ну же, малышка, выходи, давай выберем букет вместе, - Джек присел на корточки и протянул вперед руку. Вэнди тут же схватилась за него своей маленькой ладошкой и послушно отправилась рассматривать цветы.
Ей всегда нравился Джек.
Обратную дорогу Вэнди молчала, бережно прижимая к груди розовый бутон.
Мы вернулись обратно, прошли через площадь с фонтаном и вскоре увидели высотку научно-исследовательского центра.
- Куда сегодня? - нахмурилась Вэнди.
- Давай через служебный, нам все равно по графику надо в мастерскую заглянуть.
Мы зашли в переулок, нашли массивную железную дверь. До недавнего времени от одного ее вида мне становилось тоскливо. Но на днях там появилась яркая желтая надпись «Верни деньги, гад!». Смотрится бесподобно.
Пикнул электронный замок, дверь отъехала в сторону, и мы вошли в просторный холл, затем в лифт.
Этаж двадцать пятый, подземный. Приехали.
Чтобы попасть в лабораторию нужно пройти через сканнер. Коробка такая, в рост человека. Она сделана из какого-то блестящего металла, с кучей мигающих лампочек.
- Объект за учетной записью 666001, - раздался безэмоциональный механический голос, - модель TO-8-M. Объект за учетной записью 666002, WN-4-DY. Информация подтверждена, можете проходить.
Ах да, забыл упомянуть, я немного… киборг. Впрочем, как и Вэнди.
Приятно познакомиться.
***
Мы молча дошли до лаборатории, и я передал Вэнди главному научному сотруднику. Здесь приходилось вести себя осмотрительно, ведь киборгам не полагается быть такими… живыми. Все знают, что мы лишь машины с набором стандартных реплик, моделей поведения и парочкой полезных функций. Несмотря на наличие мозговых имплантов совмещенных с процессором, в ближайшем будущем думать самостоятельно мы не научимся. Киборги - вещи, и относиться к нам как к людям считается дурным тоном. Ведь ты же не будешь здороваться с ботинком, верно?
Около стены стояла капсула с питательным раствором. Вэнди разделась и залезла внутрь. Она была боевым роботом категории A и могла без особых проблем пробить кулаком дверцу электромобиля или обезвредить парочку вооруженных грабителей. И еще много чего полезного. Но все эти действия требовали массу энергии, так что каждые два-три дня ей приходилось подзаряжаться в лаборатории.
А меня отослали в чулан. За ненадобностью.
Он вооон там, в конце коридора, рядом с лифтом. Моими «соседями по комнате» были парочка ботов-чистильщиков, покосившийся шкаф и непонятно откуда взявшийся велосипед.
За спиной с тихим шипением закрылась дверь. Так, пара секунд, чтобы через инфосеть подключиться к камерам наблюдения…готово! Теперь можно расслабиться - никто не пройдет мимо незамеченным. Включил свет, достал из тайника теплый плед и несколько шоколадных батончиков - подкрепиться. Вообще-то, в соответствии со стандартной моделью поведения, полагалось перейти в «ждущий режим» до востребования. Но для сохранения энергии можно использовать что-то менее радикальное и более приятное. Например, батончики.
Я довольно старая модель. Свое существование начал как дипломная работа группы лаборантов. Молодежь - народ творческий, вероятно поэтому они создали киборга, который мог мастерски танцевать дабстеп, перекрашивать волосы в фиолетовый цвет и трансформировать левую руку в выпрямитель для волос. А вот драться, быстро бегать и таскать тяжести я не мог. Система все время зависала, организм ловил инфекции, а единственной относительно полезной функцией оказалось знание иврита… В общем, меня собирались утилизировать, но в последний момент вмешался лаборант-новичок Крэйг.
Он пообещал начальству, что «доведет этот ужас до ума». И обещание выполнил. В буквальном смысле.
Крэйг оказался гением, он возился со мной много месяцев - перебрал систему по кусочку, заменил множество запчастей и каким-то непостижимым образом перевел управление организмом с процессора на мозговой имплант. И однажды в его лаборатории проснулся не киборг модели TO-8-M, а Том.
Жизнь - удивительно забавная штука! Столько ощущений, впечатлений, чувств и эмоций… Мне было по-настоящему хорошо, а мир вокруг казался волшебным. Но существовал один запрет - никто не должен был узнать, кем я стал.

- Запомни, Том, за пределами лаборатории ты можешь вести себя как хочешь. Но здесь будь предельно осторожен. Если обнаружат кто ты - это конец.
- Но почему?! Я же не делал ничего плохого!
- Потому. Люди… опасны. Не из-за того, что они плохие или злые… Есть, конечно, еще те сволочи! Но их на свете не так много. Просто люди есть люди. Все, что непонятно, страшно и сложно они стараются перекроить под себя. А если не получается - уничтожают.

Так что я скрывался, разыгрывал безвольную марионетку и выполнял любые приказы. Неприятно, но терпимо - жить-то хотелось. Да и в моем чулане была припрятана парочка замечательных инфо-картриджей с книгами - попасться до того, как их прочитаю, было бы досадно.
Время шло, Крэйг потихоньку учил меня разным вещам, даже в город брал. Это было восхитительно! Мир оказался куда больше и интересней застенков подземной лаборатории. Я впервые попробовал мороженое и шоколад, сходил в кино и увидел настоящую собаку! Бездомного щенка, который заливисто меня облаял и тяпнул за руку при попытке угостить сосиской. Я назвал его Лэсли и навещал время от времени.
А потом появилась Вэнди. У нее в системе тоже нашлись какие-то неполадки - требовалась починка. Ну, Крэйг ее и подлатал, подправил кое-какие контакты и, кажется, в процессе слегка увлекся.
Мыслящих киборгов стало двое. А вскоре после этого Крэйг исчез.
***
Прошло три года, я до сих пор работаю с Вэнди в паре. Смешно, но она главная, а я - что-то типа мальчика на побегушках или няньки. Отвожу супер-малышку куда потребует начальство, после миссии - забираю. Она та еще заноза, но я рад, что мы вместе. Интересно, у киборга может быть семья? В любом случае, мне нравится думать о ней как о сестричке.
Задания бывают разные. Иногда это охрана какого-нибудь богатого политика или актера, иногда помощь полиции - работа под прикрытием, слежка. Маленький ребенок выглядит безобидно - на него почти не обращают внимания и уж точно не считают за угрозу. А уж учитывая способность Вэнди менять черты лица и цвет волос…
Попадается и более грязная работа: незаметно проникнуть в помещение, выкрасть информацию, поставить жучки и скрытые камеры.
А бывает совсем черная работа. Вэнди на самом деле добрая, она ненавидит такие задания. Я их тоже ненавижу, потому что они причиняют боль Вэнди. Самое паршивое то, что сестричка не может сопротивляться. Я хоть и бесполезный, зато свободный - Крэйг заблокировал мой командный чип. А у Вэнди чип все еще активен - прямой приказ она обязана выполнить.
Новый заказ не заставил себя ждать. На следующий день, рано утром, меня вызвали в лабораторию, где уже ждала Вэнди. В небольшом подсобном помещении хранилась одежда на все случаи жизни - от деловых костюмов до школьной формы.
Дежурный лаборант молча выдал комплекты. Мне достались зауженные черные джинсы, светлая футболка и толстовка с кислотным рисунком. Значит, изображаю обычного молодого паренька. А вот Вэнди досталась спецодежда. Бесшовный темный костюм, с виду обычный, но на самом деле сверхпрочный - выдержит выстрел бластера средней мощности.
-¬¬ Ее - убери, - скомандовал лаборант.
Я достал из шкафа большую фиолетовую гитару и нажал на потайную кнопку на гифе. Верхняя половинка с тихим шипением открылась - внутри пусто. На самом деле это личная переноска для Вэнди со встроенной системой жизнеобеспечения, замаскированной под гитару. Тяжелая - жуть, но кто же спрашивает бедного киборга?
Вэнди встала в отверстие, а потом будто потекла, трансформируясь, сдуваясь, заполняя собой свободное пространство. Жутковатое зрелище, надо сказать. Когда все закончилось, я закрыл крышку, закинул гитару на плечо и отправился в указанное место.
Электровоз отвез нас в тихий спальный район. На улице уже стемнело, дул прохладный ветер, а где-то на горизонте клубились массивные грозовые тучи. Я отыскал безлюдный скверик и выпустил Вэнди из переноски. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы принять первоначальную форму.
- Что дальше?
Вэнди огляделась, потом сверилась с инфокартой.
- Жди меня на остановке электровоза.
- Здесь же спальный район, почему нас отправили именно сюда?
- Не знаю. Эти идиоты как всегда темнят - высылают ключевые данные в последний момент. Пока конечная цель - пойти к жилому комплексу № 871.
- Ладно, удачи, - я не смог удержаться у потрепал сердитую Вэнди по голове, - ты там полегче.
- Буду на связи, - буркнула она и исчезла в кустах.
Сидеть на остановке и наблюдать за народом оказалось занятием довольно интересным.
Бабушки и дедушки, ловко орудуя костылями или протезами, проворно заскакивали внутрь и тут же занимали все сидячие места. Такой ловкости оставалось только удивляться. Остальной очереди оставалось только возмущено роптать, хватаясь за ушибленные места.
Вокруг вроде тихо - можно почитать инфокнужку. Но долго расслабляться мне не пришлось - в соседнем здании грянул взрыв. И не просто в соседнем - в жилом комплексе № 871!
- Вот черт! - я не на шутку перепугался - связаться с Вэнди не получалось.
Взрыв? Почему? Это запланировано или?.. Откуда-то сверху уже звучали сирены пожарных электровозов, вот-вот прибудет служба безопасности.
Сверился с инфокартой - красная точка с пометкой WN-4-DY медленно ползла по направлению к недавнему скверу. Пара минут и я склонился над маленькой фигуркой, спрятавшейся в кустах.
- Эй, Вэнди, Вэнди, ты в порядке?
Нет, она была явна не в порядке: вся в саже, костюм разорван и местами обуглен, левая рука безвольно свисает вдоль тела.
- Что случилось?
- Я взорвала квартиру.
- Ты - что!?
- Я. Взорвала. Квартиру. Что тут непонятного, тормоз!
- Но люди…
- Живы. Именно благодаря этому и живы. Ты хоть знаешь, что эти сволочи почти заставили меня сделать?! Там была семья. Муж, жена, и ребенок - маленькая девочка. Они сидели на кухне, обедали. И мне приказали их убить.
- Да зачем кому-то... Стоп! Ты же не можешь не выполнять прямые команды!
- Не могу. Но я успела предупредить семью - они выбежали из помещения. А потом пришлось устроить взрыв - не очень сильный, но для отмены задания хватило…
- Ты молодец, - я притянул Вэнди к себе, обнял, - какая же ты молодец.
- Том… С меня хватит. Ты можешь… можешь отключить меня совсем? Я больше не хочу…
- А ну тихо, глупая. Никто никого отключать не будет. Мы уходим.
- Как уходим? - Вэнди уставилась на меня в полном недоумении.
- А вот так, из города.
- Но…
- Никаких но. Мне кажется, пришла пора попутешествовать, заодно и Крэйга найдем. Этот прохвост слишком умный, чтобы попасть в беду. Вот он тебя и починит, заодно и чип дурацкий отключит.
- А знаешь, - Вэнди неожиданно улыбнулась, - кажется и к тебе в голову иногда забредают отличные идеи.
***
Том стоял на холме и смотрел на город. Он прощался. Отчего-то именно сейчас россыпь далеких мерцающих огоньков казалась особенно родной. Вокруг было тихо-тихо, ни шелеста травы, ни дуновения ветерка. Все замерло, и только в вышине медленно плыли величественные, отливающие лиловым облака. Они постепенно отвоевывали пространство у звездного неба, неспешным потоком стекали вниз и укутывали город уютной синевой.
Красиво. Очень.
И грустно.
Теперь Том больше не увидит золотую рыбку Фредди и не покормит забияку Лэсли, не купит у Джека цветов и не поможет Яну чинить сломавшегося бота-уборщика… В носу почему-то защекотало, а горло странно сдавило.
Том откашлялся и замотал головой, отгоняя странные ощущения. Не время грустить, ведь на плече примостилась увесистая гитара, в которой спала беспомощная Вэнди. Том решил, что сделает все возможное и не возможное, чтобы помочь ей.
Главное - они вместе. А значит, все будет хорошо.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Четверг, 05.02.2015, 13:17 | Сообщение # 88
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Авторы: Армант, Илинар

Притча

Как многие — меж раем шёл и адом.
Не полный грешник, но и не святой.
И видел я следы с собою рядом.
— Ответь мне, кто же ты — попутчик мой?

— Зовут меня Христос, слыхал, быть может?
С рождения я рядышком иду…

— Так почему, когда страдал я, Боже,
Когда встречал я на пути беду,
Когда стоял у смерти на пороге,
Когда прервать свой путь был сам готов…
Ты оставлял меня, и на дороге
Твоих не видел рядом я следов?
А лишь свои…

— О, нет. Когда без силы
Ты был, или в объятиях беды,
Не рядом шёл я — нёс тебя, друг милый,
Ты видел на песке мои следы.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Среда, 11.02.2015, 15:17 | Сообщение # 89
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Даймонд Имм

Чердак (Савант)


— Что тут у нас? — Господин Кауш, опираясь на трость и, прихрамывая на левую ногу, пересек чердак и устало сел на коробку из-под апельсинов. Та заскрипела под его весом будто деревянная шхуна в шторм. Трость Кауш небрежно уронил рядом — она стукнула и замерла.
— Утро, — ответила Изель.
И, присев рядом с Каушем на корточки, с шелестом разложила перед ним ворох полуистлевших фотографий. Они были черно-белыми, пожелтевшими, сплошь в потертостях и царапинах. Верхний слой фотобумаги отслаивался и крошился, а изображение почти на каждой читалось с трудом.

— Это… — начал Кауш, подняв снимок…
— Яблоки.
— Яблоки на снегу, — вторил он ей, нежно поглаживая фото, будто пытаясь стереть с него всё мешавшее разглядеть картинку. Бесполезное занятие. Без подсказки он не сумел бы увидеть ничего кроме растрескавшегося тумана.
— А это… — взял следующую.
— Бабушка!
Бабушка знаменовалась шерстяным пальто, а её голова пряталась в засвеченном черном пятне. То же можно было сказать и о деде — его отмечали только замызганные сапоги, рабочие штаны и куртка, и руки, сплошь в реках вен.
Дальше последовал хорошо вышедший на снимках дом, сарай, гуси. Эти фотографии оказались безупречными.

— День! — объявила Изель.
Снимок — гости. Машины, одежда, обувь — процессия: много людей, очень много. Лица засвечены, всё нечеткое. По бокам — сирень. Её хорошо видно. И плитку. И клумбы.

— А это застолье… — Кауш увидел на снимке приборы, скатерть. Вокруг стола — будто кучу привидений — одни только силуэты. Но руки держали ножи, вилки, руки поднимали бокалы. И чашка чая на переднем плане была так хороша — с розочкой, выписанной тончайшими линиями. Фарфор. Так изящна.

— Вечер. — Последняя пачка фотографий оказалась перед Каушем.
Эти были вконец испорчены — темны и размыты. Слепы. Доступными пониманию вышли только две, на них одна и та же комната. Радио, игрушки, люстра. Сбоку тёмное окно. Последняя свечка на прикроватном столике.

Что же… — Произнёс Кауш. — неси листы.
Изель ушла.

…за окном собирались в башенку кубики и цилиндры…

***

Уткнулся в конструктор, как всегда. — Малыш, — позвала она. — Расскажешь мне про вчерашний день? Расскажешь?
Она ждала долгие пять минут, пока он кивнул. Подвела его к фортепьяно.
Нежнейшим пианиссимо рассыпались в высоком тремоло яблоки, в басовом регистре бабушка накинула свитер на плечи, и дед прошмыгнул за спиной в неожиданном табачном forte, фортиссимо уселись гости за праздничный стол, и тосты фразами и переливами, и бархатно завершился вечер под нежный грохот басовых нот.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Среда, 11.02.2015, 15:19 | Сообщение # 90
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Даймонд Имм

Великий

Вообрази. Представь. И станет явью
Покуда веришь


Импресарио не улыбался…!



Отзвучал третий звонок.

Зрители застыли.
Дрожат
молчат
ждут.

Они бесчисленны. Дыхание рядов слагается в мягкий хоровой ветер — словно миллион листьев шелестит на кроне этого стадиона. Прожекторам не выхватить среди них просвета свободных мест.

Я выхожу!
Ладони взрывает раскатом июльского грома. Палец к губам требует тишину! Приходит тишь.
Я замру. Подожду. За первым залпом воспоследует второй.

Семь тысяч двести секунд я буду центром их новой вселенной, раскинутой за прозрачной стенкой моего куба для появлений.
И будет гром. Гром. Гром. Гром.
Впереди.
Слева.
Позади.
Справа.
Бедность наверху, богатство внизу — на самой вместительной арене этой планеты, где чудо развлечения объединяет социум и сводит поколения.
Вот родители, загодя превращенные афишами в маленьких детей.
Вот их дети, так повзрослевшие в этом году — сегодня послушные и тихие. Они долгие месяцы учились и помогали по хозяйству и косили лужайки и продавали мороженое — не смея прикоснуться ни к единому вафельному рожку, ни к единому сладкому шарику. Они копили прилежание и звон глиняных свинок. Они здесь! Рядками склонились бинокли над разинутыми ртами, кульки орешков и сахарная вата забыты, отложены, ссыпались на пол.

Умерь солнца свои, осветитель, я не вижу и половины смысла моей жизни.

Спускаюсь от галерки вниз.
Вот чернорабочие, вот клерки, вот бизнесмены, вот политики — от мелкой сошки до членов парламента и королевской семьи — слева принц, справа принцесса, между ними в полном облачении король и его супруга тянутся ко мне будто к воде ивы.
Моя гравитация сильнее воспитания.
Я начинаю — на сцену рвутся четыре тигра, они рычат и прыгают на меня. Рассыпается мой стеклянный куб, рушится, и я отшатываюсь, и отбегаю. Первый тигр изранен и зол — весь в осколках. Он бросается на меня, и я с трудом уклоняюсь — присаживаюсь. Он пролетает выше.
По одному, ко мне, ко мне! — Заманиваю их в клетки. Захлопываю их в металле. Ко мне! Три. Два. Последний!

Зал ликует!

Из ниш в полу взлетают воздушные шары. Они упругие, они разноцветные — я собираю их, ловлю и баюкаю, и складываю в гроздь, пока их не становится так много, что я чуть не отрываюсь от пола. И я отпускаю их. Шары взмывают под потолок застывшим салютом.

Вдруг на сцену врываются люди, врывается толпа. У одного из них корзина с цветами. Я расталкиваю их, я падаю на них, я мечусь между ними, пока не добираюсь до букета и не отнимаю его.
Это мои цветы! Они изумительны. Они так пахнут!
Я подхожу к первому ряду. Я предлагаю их королеве.

Мой импресарио вскакивает и бежит ко мне — он так рад. Он улыбается. Его задерживают — нельзя мешать представлению!

Купите цветок, Ваше Высочество. Понюхайте его. Он великолепен. Купите цветок!
И она тянется за сумочкой, она нащупывает там купюры!
Зал срывается с мест. Они в восхищении.

Выступление прервано — уж слишком я хорош. Меня ведут, меня везут в машине, мне вручают главную премию этой планеты. Седовласо кивают чиновники — да, награду ему!

И вот я в гостиничном номере. Я продолжу завтра. Мои представления длятся целыми неделями, и я ещё покажу им всё, что не успел сегодня. Мне выделены прекрасные апартаменты: за окном закат, мягкая кровать накрыта бархатным покрывалом, и здесь — как я люблю — огромное зеркало во всю стену. И я смотрю на себя. Я…

***

За оскорбленье коронованной особы — попыткою продать букет цветов, несуществующий в природе — В-О-З-Д-У-Х!!!
О сотрясение Основ!
Приговоренный за проступок к смерти, но так и не познавший ни невзгод, ни бед, в уютной камере с решетчатою дверцей роскошно доживая век, ложился спать давно с ума сошедший
Великий МИМ Четырехсот Планет!



Всегда рядом.
 
Форум » Пёстрое » Мозаика. Творения моих друзей. » *Талантология* (общая тема для дружеской поэзии и прозы)
Поиск:


Copyright Lita Inc. © 2024
Бесплатный хостинг uCoz