Четверг, 28.03.2024, 12:27
Главная | Регистрация | Вход Приветствую Вас Гость | RSS
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
Модератор форума: OMu4  
Форум » Пёстрое » Мозаика. Творения моих друзей. » *Талантология* (общая тема для дружеской поэзии и прозы)
*Талантология*
LitaДата: Воскресенье, 19.01.2014, 12:55 | Сообщение # 61
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Marita

История одного чуда


И пришли на другой берег моря, в страну Гадаринскую.
И когда вышел Он из лодки, тотчас встретил Его вышедший из гробов* человек, одержимый нечистым духом,
он имел жилище в гробах, и никто не мог его связать даже цепями,
потому что многократно был он скован оковами и цепями, но разрывал цепи и разбивал оковы, и никто не в силах был укротить его;
всегда, ночью и днем, в горах и гробах, кричал он и бился о камни;
увидев же Иисуса издалека, прибежал и поклонился Ему,
и, вскричав громким голосом, сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? заклинаю Тебя Богом, не мучь меня!
Ибо Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека.
И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много.

(Евангелие от Марка, глава 5, стих 1-9)


…Его звали Бадаргун и Авриель, Озриель и Адмирон*, и был он древней иорданских песков, старше каменно-гулких пещер страны Гадаринской.

На тощих птичьих ногах бродил по камням он*, и красным подземным огнем горели следы его, трехпалые когтистые метки, и мутной, нечистой водой вскипали ручьи, в которых утолял он жажду свою. Серым, осклизлым угрем таился в речном иле, сонмами падальщиц-мух кружился над лицами путников и пастухов, ревел в тростниках разморенным жарой бегемотом, нешама бли гуф, душа без тела, сумеречное порождение субботы*.

…Его звали Энош, сын Елеазара-скотника*, и был он пастухом, и пас свиней в долине Гиеромакса. Удушливо-жарким полднем он зачерпнул в горсть воды, щекочущей воздушными пузырьками и странно-горькой на вкус, и плавленым свинцом обожгла его губы речная вода, и он забыл собственное имя, и кто он, и откуда – не помнилось ему больше.

***

– Демоны забрали его рассудок, рабби*. Нечистый, прячется он в погребальных пещерах, среди нечистот…

…пустой, как треснувший глинобокий кувшин, и ветер-суховей свистит в нем сотнями чужих голосов, скрипучими песчинками-кинжалами истачивает снаружи и изнутри. Песок в волосах, песок под ногтями, песок забивает глазницы его.

Одиннадцать месяцев над ним читают погребальный кадиш*, и он лежит, обернутый пеленами-скорлупою, и смотрит в темноту. А на двенадцатый – скорлупа расходится, и свет, пронзительно-белый, впивается в кожу и зрачки его, размалывает, точно зерно меж каменными жерновами, Арире и Лилит, Сагрит и Самаэлю…

–…кричит, не переставая, целыми днями. Мы не единожды пытались связать его, но он…

Горстка костей и пепла на дне оссуария. И Самаэль склоняется над ним с иззубренным ножом, и капли яда его сползают по крышке саркофага*, змеиные следы-дорожки на песке. Его ужалила змея и он уснул, и Самаэль, черный, как ночь, смотрит на него в упор сотнями глаз своих…

…кусает за шею, игольно-острыми зубами, и он просыпается. И Адмирон, цвета воды и крови, чешуистыми крыльями окутывает его лицо*, и Бадаргун собачкой скачет к нему на колени*, и просит – погладь, и дышит песком и огнем, и кожа сходит с его ладоней, до красно-бордового мяса.

– …рвет свои путы, как паутины и бьется о камни, пока не лишится чувств. Быть может, вам удастся смирить его, рабби?

Танинивер, безглазый крокодил*, тревожно втягивает ноздрями воздух, и огненные язычки пламени меж лап его цветут сиреневым и бледно-синим. Ветер несет с собою влагу и соль, он тоже чувствует это – губами, кончиками век, изъязвленными жаром ладонями – реки вышли из берегов, моря расступились до желто-песчаного дна, давая дорогу тому, кто…

– Как тебе имя?

Его имя Кэфен и Танинивер, Дагдагирон и Аскара – застрявшие в теле его, как колючий репейник в хлопке*, чужие имена, несчетные сонмы душ, гулкие голоса в голове, сливающиеся до звона. Гимгемия, красный, как роза*, Нахаширон, черно-сизого, гадючьего цвета*, Рахав и Рогзиэль, Ашмай и Цалель Демирон – оставь, что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего?

– Это не так трудно, как кажется, Энош, – светлый в светло-белом хитоне, пахнущий деревом весел и озерной водою, он присаживается рядом с ним на песок, и голоса в голове стихают до еле слышного шепота, – вытаскивать колючки из чьих-то ран, когда не боишься изранить собственных пальцев. Хочешь, я научу тебя, как?

…Тагаринун и Сатриэль, Насира и Кэтев Мерири – раздувшимися от крови шипами ложатся на влажно-холодный песок, и Рахав смежает кожистые веки и погружается в сон*, и Озриель, взвизгнув по-поросячьи*, кидается с обрыва в озеро, застывшее недвижной водою, и Дагдагирон мутно-серебристою рыбой уходит на дно*, и раньше, чем, кольнув на прощанье виски, покинет тело его последняя колючка-репейник, он первый раз посмотрит в лицо своего целителя – бледное, как хлопковая вата, повдоль исчерченное красно-кровавыми укусами шипов, и, прикоснувшись к собственному лбу, не обнаружит и следа от крови.

– …не так трудно, как кажется, Энош. Не так трудно, как кажется…

***

Пасущие же свиней побежали и рассказали в городе и в деревнях. И жители вышли посмотреть, что случилось.
Приходят к Иисусу и видят, что бесновавшийся, в котором был легион, сидит и одет, и в здравом уме; и устрашились.
Видевшие рассказали им о том, как это произошло с бесноватым, и о свиньях.
И начали просить Его, чтобы отошел от пределов их.
И когда Он вошел в лодку, бесновавшийся просил Его, чтобы быть с Ним.
Но Иисус не дозволил ему, а сказал: иди домой к своим и расскажи им, что сотворил с тобою Господь и как помиловал тебя.
И пошел и начал проповедывать в Десятиградии, что сотворил с ним Иисус; и все дивились.

(Евангелие от Марка, глава 5, стих 14-20)


____________________________________________________________________________

* гробы – в Евангелие так названы пещеры, в которых погребали мертвых

* Бадаргун и Авриель, Озриель и Адмирон – здесь и далее: имена демонов, согласно иудейской демонологии

* в иудаизме считается, что демоны имеют лапы, подобные птичьим

* считается, что Бог создал демонов в пятницу вечером, в канун наступления субботы, и потому тел этим созданиям не досталось

* Энош – в переводе с древнееврейского имя означает «человек, смертный». Елеазар переводится как «Бог помог»

* рабби – «учитель» на древнееврейском. Так, согласно Евангелие, ученики обращались к Иисусу

* кадиш – еврейская поминальная молитва, согласно традиции, читается над усопшим в течение одиннадцати месяцев после смерти

* Самаэль – в переводе с древнееврейского имя означает «яд Господень». В образе ангела смерти представляет собой ужасную черную фигуру, полную глаз. Является за душами грешников с иззубренным ножом, с которого стекают три капли яда. Первая капля прекращает жизнь, вторая капля – это желчь смерти, третья капля закрепляет начатое

* Адмирон – один из двенадцати прислужников Самаэля. Имеет цвет крови, смешанной с водой

* Бадаргун – демон, который может обращаться маленькой собачкой, котом или полевой мышью

* Танинивер – демон, именующийся в Каббале «слепым крокодилом» или «слепым князем»

* Аскара – демон, управляющий убийствами и смертью. Назван так потому, что из 918 видов смерти, известных Каббале, самым тяжелым считается смерть от болезни, именуемой «аскара» – дифтерит. Талмуд говорит, что при дифтерите душа выходит из тела так же тяжело, как застрявший репейник выходит из хлопка

* Гимгемия – демон, мешающий человеку молиться. Имеет цвет красный, как роза

* Нахаширон – один из двенадцати прислужников Самаэля. Имеет цвет ядовитых змей

* Рахав – демон, являющийся князем моря. Был умерщвлен Богом за отказ помочь отделить верхние воды от нижних, затем оживлен, и потому считается то спящим, то бодрствующим

* Озриель – демон, являющийся в образе свиньи

* Дагдагирон – один из двенадцати прислужников Самаэля. Имеет цвет некошерной рыбы – мутно-серебристый, как кожа рыбы, не имеющей чешуи



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 19.01.2014, 12:59 | Сообщение # 62
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Marita

Игра в слова


В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо Свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.

И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.

(Николай Гумилев, «Слово»)


В начале было Слово, и Слово было Бог*. Вот так: «Б О Г». Сияющее, ослепительно-белое, звенящее торжественными фанфарами, явилось оно из Ничего, и наполнило собою Ничто, и бог был повсюду, и не было ничего, кроме бога.

И создал бог Небо и Землю, испек их, точно лепешки на огне, и острым ножом-словом отсек воду, что была под твердью, от воды, что оказалась над твердью. И высек огонь, без кремня и кресала, коротким и всполошно-алым «Свет!», и сеял через сита-облака легко-воздушные слова – семя самой первожизни, и прорастали они сочно-зеленою травой, и островерхими холмами тянулись к небу, и белесыми лунами светили над землею, и вспыхивали в ночи мириадами звезд.

И, окунув ладони в первородный Хаос-глину, лепил Господь холодно-молчаливых рыб, и юрких пресмыкающихся, надежно укрытых чешуйками-броней, и с рук отпускал в ясно-солнечное небо бесчисленные птичьи караваны, и разноцветные шкуры-плетенки накидывал на безволосые тела зверей, недолгих хозяев его Царствия Земного.

«Адам», — острозаточенною палочкой вывел он на песке под ногами, и, выбирая из волос колючие песчинки, присел у ног его первый человек. Зовуще-музыкальное «Ева» — хлопок в ладоши, осколки раковин по звонко-галечным камням – и мокроволосой русалкой, с солеными брызгами прибоя на гладко-розовой коже, из волн морских явилась первая женщина.

И был вечер, и было утро: день шестой.**

… Ломкими прозрачными кристаллами стынут на лету живительные звуки, бесплодным семенем ложатся на каменистую, потрескавшуюся почву. Господу скучно, творец всего живого пресытился игрою в слова. Его идеально-придуманный мир, сусально-лубочная картинка, где над эдемскими кущами сияет незакатное светило и Ева под руку с Адамом гуляют среди цветущих яблонь, уже не радует его.

Скатать свое творение в бесформенный комок, точно прискучившую пластилиновую поделку, словом-уничтожителем развеять на атомы и молекулы и вновь начать все с начала...

Ведь это так просто – «Конец», бритвенно-тонким лезвием по кровью пульсирующим венам, без промаха разящее, безжалостное слово-серп, жнец, собирающий свою извечную жатву. Или, возможно…

Он копошится в грязно-серой пыли, шипит, угодливо извиваясь у ног хозяина, высвистывает чуть слышно слова благодарности на темном, змеином своем языке. «Приказывай, Вседерж-шитель…»

Его новая игрушка, Змей-Искуситель, пакостный червь, впущенный в румяно-наливное яблоко свежесотворенного мира. Его карманный, прирученный Дьявол, надежно-верное лекарство от творческой скуки. На многие миллиарды лет.

____________________________________________________________________________
* Вольно процитированное «Евангелие от Иоанна»
** Прямая цитата из «Бытие»



Всегда рядом.
 
LitaДата: Пятница, 18.04.2014, 14:11 | Сообщение # 63
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: nastyKAT

По пути скрипичного ключа

Родился у мамы-скрипки скрипёнок, совсем бракованный. Не блестели лаком его бока, не пели натянутые струны, колки не крутились, и даже смычка у него не было. Был он совершенно непохожий ни на мать, ни на отца, ни даже на ближайщих соседей. Белый, совсем не гулкий, да и струны у него торчали над колками тонкие-тонкие и много-много, разве ж это скрипка?
Несчастный ребёнок, он даже не мог говорить! Из его рта исходили звуки, напоминающие речь, но они не складывались в членораздельные слова, хотя интонацию можно было легко угадать, а вскоре знакомые и вовсе научились различать за этими звуками те слова, что он хотел сказать.
Инструменты были существами добрыми, и потому беднягу никто не обижал, все обращались с ним, как с равным. Но странному уродцу в кожаном неснимающемся футляре было всё равно понятно, что он здесь совершенно чужой.
И однажды терпение неправильного скрипёнка кончилось. Он обнял маму-скрипку, издал трель, долженствую означать обещание вернуться, собрал в узелок свои небогатые пожитки и отправился в путь.
Ходили у инструментов слухи о могучем волшебнике, который мог сделать с инструментами абсолютно всё, заставить их плакать или смеяться против воли, а то, ещё хлеще, убить или превратить во что-то иное. Вот такими сказками пугали детей, но нашему неправильному скрипёнку не страшны были эти опасности. Он надеялся, что волшебник сможет помочь ему и сделает нормальной скрипкой. Или хотя бы подарит возможность говорить!
Лишь только покинув родной город, наш герой в замешательстве остановился. Он ведь не знал, где живёт волшебник! Так что же, возвращаться домой, так ничего и не сделав?
Скрипёнок упрямо сжал свои гибкие клавиши, так, что верхние отростки стали напоминать барабанные палочки, и негодующе заскрипел. Ну, нет! Раз решил, то и нечего поворачивать назад!
А дорогу можно и разузнать. Пусть не здесь, но где-нибудь должен найтись инструмент, знающий, как найти волшебника.
С этими мыслями бравый скрипёнок отправился в путь.
Не успел он пройти и пары часов, как за одним из поворотов увидел арфу. О, в молодости она наверняка была очень красива, но сейчас позолота облупилась, обнажая дерево основы. Но не из-за этого у скрипёнка вырвался полный жалости звук. Старая арфа лежала на боку, а изорванные струны её валялись на земле.
«Сейчас я вам помогу!» – хотел воскликнуть скрипёнок, присаживаясь рядом с беднягой, но издал лишь переливчатую трель. Арфа ничего не сказала, лишь уцелевшие струны её напряглись, выдавая тихий стон.
И скрипёнок начал связывать струны. Максимально выкрутив колки, чтобы удлинить концы, он попарно связывал бантиком болтающиеся обрывки. Металл с трудом поддавался клавишам, резал белую кожаную обивку, красная смазка капала на струны, и от этого становилось только сложнее.
И всё-таки он справился. Аккуратно подкрутив колки, насколько получилось, скрипёнок убедился, что струны, хоть и украсились кривыми бантами, но не провисают и не лежат разорванные на земле.
Арфа благодарно вздрогнула и вдруг налилась ярким сиянием. Скрипёнок поспешил отвернуться, а когда свечение померкло, и он вновь посмотрел на спасённую, то не поверил тому, что увидел.
Арфа совершенно преобразилась! Куда исчезли вздувшаяся позолота, рассохшееся дерево и уродливые узлы на струнах? Она была так прекрасна, что скрипёнок внутренне признался – будь он арфой, непременно бы влюбился.
– Спасибо тебе, благородный юноша, что спас меня, – голос её оказался столь же совершенен, как и внешность. – Чем я могу тебя отблагодарить?
«Как мне найти волшебника?» – спросил скрипёнок, но с огорчением подумал, что красавица, скорее всего, не поймёт его трелей.
– О, волшебник живёт очень далеко отсюда, – ответила арфа с улыбкой. – Но, думаю, столь отзывчивый и целеустремлённый юноша сможет до него добраться. Нужно лишь идти всё время прямо, по дороге, вымощенной скрипичным ключом.
Скрипёнок собирался было спросить, как найти эту дорогу, но вовремя посмотрел себе под ноги. И улыбнулся.
Поблагодарив арфу долгой прочувствованной трелью, он подхватил узелок с вещами и двинулся в путь, весело поскрипывая простенькую мелодию.
Скрипичная дорога словно сама ложилась под ноги, хоть и петляла она по лугам и полям, а не тянулась натянутой струной. Скрипёнок по этому поводу не переживал совершенно, наоборот, он с удовольствием любовался видами, что открывались перед ним. Для того, кто никогда не покидал родного городка, чудом кажутся и заросшие нотами поля, и трудолюбивые балалайки, выгоняющие пастись рога и костяные дудочки, и приближающийся треск кустов…
Когда из густой растительности с шумом выпрыгнул какой-то инструмент, скрипёнок рванул в сторону, от испуга приняв его за дикий рояль. Но нет, когда инструмент приземлился и замер, настороженно осматриваясь, стало понятно, что он скорее похож на фортепиано.
«Ты кто»? – вопросительно свистнул скрипёнок, готовый пуститься в бегство, если это странное фортепиано окажется неразумным.
– Что свистишь? – плаксивым голосом спросил фортепиано. – Тоже смеёшься надо мной?
Скрипёнок активно замотал головой, попробовал рассказать о себе, но сдался и достал нотную тетрадь с карандашом. Он захватил их из дома специально, на тот случай, если придётся с кем-то договариваться словами. Как жаль, что блокнот был совсем небольшим!
«Я не могу говорить, такой уродился», – написал скрипёнок и показал блокнот фортепиано. Тот издал шмыгающий аккорд.
– Тоже урод, значит.
Скрипёнок возмущённо заскрежетал и снова взялся за карандаш.
«И вовсе я не урод! И что значит "тоже"?»
– А ты сам будто не слышишь, – сказал грустно фортепиано. – Мой отец – церковный колокол, и поэтому я и сам звеню, словно колокольчик. Словно сотня маленьких колокольчиков, как будто я не струнный!
И фортепиано зарыдал, выдавая пронзительные трели в верхней октаве. Скрипёнок почувствовал, что сейчас заплачет и сам.
«Прекрати!» – громко засвистел он и написал: – «Я иду к волшебнику, чтобы он помог мне. Может, он и тебе поможет».
Рыдания прекратились, как по волшебству.
– Эй, а ты прав! – сказал фортепиано, встряхнувшись. – Где, говоришь, этот волшебник живёт? Стой-стой, не трать бумагу зря. Можно, я пойду с тобой?
Скрипёнок кивнул. Вдвоём и веселее, и безопаснее будет.
– Спасибо! – искренне обрадовался фортепиано.
И дальше они пошли вдвоём.
Скрипичная дорога по-прежнему виляла из стороны в сторону, но следовать ей было легко. Скрипёнок настолько увлёкся разговором со своим спутником – фортепиано всё-таки научился понимать его скрежет и писк – что заметил неладное лишь тогда, когда у него намокли ножки. А следом раздался мощный трубный рёв.
Скрипёнок отпрыгнул назад, и вовремя! Там, где он только что стоял, клацнули челюсти голодной речной тубы!
Фортепиано шарахнулся в сторону с жутким дребезгом, спасаясь от второй хищницы.
Дорога уходила прямо в реку и продолжалась уже на другом берегу. Никаких следов моста путешественники, как ни старались, не заметили.
Скрипёнок со вздохом повернулся к своему новому другу и что-то спросил.
– Умею ли я плакать? – переспросил фортепиано. – Умею, конечно. Все умеют.
Скрипёнок замотал головой и повторил вопрос.
– А! Плавать!
Фортепиано с опаской посмотрел на выглядывающие из воды блестящие спины туб.
– Умею. Но мне страшно.
«Не бойся», – скрипёнок погладил фортепиано по боковой стенке и вдруг запрыгнул наверх. Отцепив крышку от петель, он крепко сжал её своими гибкими клавишами и издал воинственный крик, в котором и без слов читалось «Вперёд!».
И фортепиано прыгнул, врезаясь в воду с ворохом брызг. На его спине балансировал скрипёнок и отвешивал меткие удары крышкой по раззявленным круглым пастям. Тубы грозно дудели, толкались и мешали друг другу, а некоторые из них думали, что досталось им от соседок, и затевали свару.
– Выбрались! – ошалело сказал фортепиано, когда почувствовал под собой твёрдые скрипичные ключи, а не глубокую воду. Скрипёнок просвистел что-то, соглашаясь с другом, и аккуратно вернул крышку на место, после чего рухнул на траву недалеко от дороги.
После такого приключения стоило немного отдохнуть.
Скрипёнок блаженно разлёгся, прикрыл глаза, чувствуя, как отдельные травинки щекочут его обивку. Здесь было так хорошо, что совершенно не хотелось уходить. До волшебника ещё неизвестно, сколько идти, да и наверняка он ответит отказом. Ведь добрых сказок про него не рассказывали! И домой тоже возвращаться не стоит, зачем? Можно остаться прямо здесь, в этой замечательной траве, навсегда…
Мысли текли лениво, обволакивали сознание, заставляли расслабиться, но скрипёнок взял себя в руки и рывком сел. Трава потянулась за ним, чтобы вернуть обратно в мягкое зелёное ложе, но скрипёнок, брыкаясь, пополз к дороге и через несколько минут борьбы выбрался на такие надёжные скрипичные ключи.
– Эй, ты чего? – обеспокоенно спросил фортепиано. – Шатаешься, будто пьяный.
«Неважно», – отозвался скрипёнок, неловко поднялся на ножки. – «Идём дальше».
– Хорошо, – сказал фортепиано. – Ты хоть держись за меня, что ли, а то упадёшь.
Ответив благодарной трелью, скрипёнок прикоснулся к тёплому дереву ладонью и поспешил увести друга из опасного места, поскольку заметил, что трава начала постепенно наползать на дорогу. Ему не хотелось знать, окажется ли она сильнее скрипичных ключей.
Путешествие выдалось действительно нелёгким. Друзьям приходилось преодолевать горы и овраги, леса и даже небольшую пустыню, и всё для того, чтобы однажды прийти к запертой калитке.
Скрипёнок остановился, оглянулся на фортепиано, но тот и сам не знал, что делать. Тогда скрипёнок после небольшого раздумья подошёл и постучался.
И ему ответили. Голос раздался словно ниоткуда, и скрипёнок так и не смог определить, какому инструменту он принадлежал.
– Кого ещё сюда принесло? – рявкнул голос.
Скрипёнок жалобно оглянулся на своего друга – он ведь не мог говорить, да и блокнот тут вряд ли бы помог! Фортепиано справился с мелкой дрожью и сказал:
– Мы просто идём к волшебнику, чтобы попросить у него помощи!
– Да ну? – хмыкнул голос. – И что же вам нужно от волшебника?
– Мой друг, он не может говорить. Совсем. И надеется, что вы сможете дать ему способность к речи.
– Да? – их невидимый собеседник, казалось, заинтересовался. – Ну, а ты чего хочешь?
– Я родился от фортепиано и церковного колокола, но не похож ни на кого из родителей… Меня никто не принимает, другие фортепиано смеются над моим голосом, а колокола и колокольчики – над внешностью. Помогите мне стать кем-то цельным, не наполовину!
– Хмммм… Ладно, проходите!
Калитка со скрипом отворилась, друзья переглянулись и вместе шагнули за ограду.
Меньше всего этот дикий, заросший сорняками сад подходил для того, чтобы окружать дом могущественного волшебника, но скрипёнок подумал, что ухоженные клумбы тут смотрелись бы ещё менее уместно. Дом, расположенный в глубине сада, выглядел старым и каким-то мистическим, двухэтажное здание, казалось, строго смотрело на гостей и следило за каждым их шагом.
Перед самой дверью фортепиано неуверенно притормозил, но скрипёнок с улыбкой похлопал его по боку, прогоняя страх.
«Всё будет в порядке. Волшебник ведь согласился нас выслушать!» – попытался передать он, вроде бы даже друг понял, что скрипёнок хотел сказать.
Волшебник встречал их в главной зале, которая начиналась сразу от дверей. Как и голос, внешность его была совершенно непонятной – перед друзьями клубился столб дыма, из которого ярко, словно звёзды, мерцали зелёные глаза.
– Начнём с тебя, – небольшая дымная ветвь вытянулась в сторону фортепиано. – Что у тебя там?
Фортепиано стушевался, потупился.
– Я… я уже говорил вам, у меня родители – разные инструменты…
– Ага, и ты хочешь, чтобы я изменил тебя, – хмыкнул дым.
– Да! Я хочу стать нормальным фортепиано или колоколом!
– И зачем тебе себя уродовать? Такая хорошая, звонкая челеста, – неожиданно участливо сказал волшебник.
– Челеста? – переспросил фортепиано.
– Конечно! Прекрасный инструмент! Струны, звучащие, как маленькие колокольчики. Разве это не чудо?
– Надо мной все смеются…
– Глупости, – перебил волшебник. – Тебе просто нужно сменить место жительство. Поверь, молодой челеста, если ты не будешь изображать из себя то, чем ты не являешься, никто не будет над тобой смеяться.
Дымная ветвь скользнула над рядом клавиш, и вдруг на лакированном дереве проступила надпись. «Celesta» – прочитал скрипёнок, разобрав иностранные буквы.
– Видишь, кто ты есть? – спросил волшебник. – И никогда больше не переживай по этому поводу. Иди, новая жизнь ждёт тебя!
– А как же мой друг? – спросил бывший фортепиано.
Волшебник посмотрел на скрипёнка.
– Ему придётся остаться здесь на какое-то время. Очень сложный случай.
Скрипёнок пожал плечами и улыбнулся другу. «Увы, здесь нам придётся расстаться», – просвистел он.
– Я всегда буду тебя помнить! – воскликнул челеста и уткнулся в скрипёнка передней стенкой. Тот в ответ погладил тёплый лак, скользнул по позолоченным буквам пальцами.
«Удачи!» – прозвучала короткая трель. – «И прощай».
– Надеюсь, мы ещё встретимся! И тебе удачи, друг! – сказал челеста. – Благодарю тебя, волшебник, ты действительно творишь чудеса!
– Иди уже, не испытывай моё терпение, – проворчал дым.
Челеста поблагодарил волшебника ещё раз и выскочил за дверь с весёлым звоном. Скрипёнок остался с неизвестным наедине.
– Теперь разберёмся с тобой, – сказал волшебник… и вдруг вместо нормальной речи издал серию звуков, которые скрипёнок знал с детства! Более того, он понял, что спрашивал волшебник!
«Да, я тебя понимаю», – прозвучал он в ответ.
«Значит, я не ошибся», – ответил волшебник, и дым рассеялся.
На скрипёнка смотрел инструмент, ранее виденный им только в зеркале. Белая кожаная обивка, множество тонких струн над колками, клавиши на концах отростков…
Один из отростков сжимал предмет, жутко напоминающий маленькую мёртвую скрипку.
«Как ты смог научиться говорить?!» – с превеликим волнением спросил скрипёнок.
Волшебник вместо ответа вскинул маленькую мёртвую скрипку к самому колку и тронул смычком струны.
– Инструменты не могут понять таких, как мы с тобой, – прозвучал странный, никакой голос. – «Поэтому я использую их подобия, чтобы общаться с ними», – продолжил волшебник уже сам.
«Но кто мы?» – спросил скрипёнок. – «Как мы называемся?»
«О», – усмехнулся волшебник. – «Мы с тобой, мой маленький друг, называемся люди…»



Всегда рядом.
 
LitaДата: Пятница, 18.04.2014, 14:15 | Сообщение # 64
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: varyag

Мурсийский гобой


Феи появились наутро после Того Дня. Как-то сразу и в огромных количествах. Целые облака, из фантастических крылатых созданий, легли на опустевшие города, пугая и удивляя уцелевших. Один умник ляпнул, что они-то во всем и виноваты. Будто бы эти «ужасные космические монстры» наконец добрались до колыбели земной цивилизации, так и не позволив ей стать чем-то бо́льшим. Ждите, мол, вот-вот они начнут глобальную зачистку, истребляя остатки оглушенного произошедшим человечества. Идея не прижилась. Ну не вязались эти хрупкие создания, словно выпорхнувшие из сказки про Дюймовочку, с образом монстра. Против версии злобных пришельцев говорило и отсутствие каких-то осмысленных действий. Феи просто стали быть. Маленькие человекообразные стрекозюльки появились там, где жили люди, и органично вписались в эту реальность, как нечто, вполне ей свойственное.
Впрочем, ему было плевать. На всех фей, вместе взятых, и на ту конкретную, что сидела на раструбе его гобоя. Подальше от пальцев. Вряд ли она боялась. Скорее не хотела мешать. Возможно, даже слушала, и ей, возможно, даже нравилось, хотя трехпалость правой кисти не давала добиться идеального звучания. На это ему тоже было плевать. Он мельком вспомнил, как равнодушно срезал лохмотья, в которые превратились два пальца, размозженные дубинкой залетного мародера. Больнее было, когда осознал, что пальцев не хватает музыке. Гобою тоже не понравилось, что рука, его ласкающая, стала медленной и неуклюжей, но другой не было, и друг смирился. Смирился и попытался помочь, подстроиться. Прошло время, и музыка стала почти такой же, как раньше. Почти…
Он взглянул на фею. Вполне себе обычный человечек, эдакий свифтовский лилипут. Радужные крылья и дымка на месте лица, вот и все, что отличало существо от сапиенутых хомо. Ну и, конечно, размер. Черные волосы, чуть ниже плечиков, вполне женская фигурка… И сидит грациозно, нога на ногу, носочки вытянула. Облачко тумана, скрывающее лицо немного смущало. Как будто ответ на не очень важный вопрос, крутящийся где-то на краю сознания, но никак не дающий себя сформулировать.
Интерес к фее занял сознание на пару мгновений и растворился в музыке. Вивальди метался по площади кардинала Беллуги между Мурсийским собором и городской ратушей. Великий и никому не нужный. В конце концов, он устал и стек по колоннам Катедраля в пыль и мусор, покрывавшие ровным слоем некогда блестящую брусчатку.

Что до сих пор удерживало в Мурсии, понять не получалось. Та, которая держала здесь изначально, ушла давно и навсегда. Он никогда не верил в глупости о том, что умершего человека что-то может связывать с местом упокоения. А живые обязаны надоедать почившему, беспокоя его визитами, регулярно орошая могилу слезами и, непременно, возлияниями за пуховую землю, за царство на небесах. Не верил, но уйти не смог. Однажды, позволив себе вспомнить и поразмышлять над произошедшим, он решил, что сам назначил себе своего рода схиму. За то, что не уберег ее - пережившую с ним Тот День.
Вырвавшись из заваленного трупами Мадрида, куда они приехали на медовый месяц, он вел ее к морю, рассчитывая, что в таких обстоятельствах добраться до дома по воде будет проще. Они остановились в этом городе по дороге в Картахену. Там жил его однокурсник, выхвативший у жизни счастливый билет и каким-то чудом пристроившийся матросом на яхту испанского миллионера. Но в Мурсии их бегство завершилось…
Прикончив из снятого с мертвого полицейского пистолета двух выродков, склонившихся над ее телом, он долго стоял оглушенный. Потом приставил дуло к груди и посмотрел на фею, севшую на ствол, направленный в сердце. Не видя ее лица, он четко ощутил взгляд, который словно бы говорил: «Не надо». И после долго проклинал себя за трусость…
Ну здравствуй, Мурсия… мать твою.

- Опять дудишь, эстранхеро*?
Придурок Бебе выкрикнул это, зло ощерившись. На днях они поспорили о роли классической музыки в условиях постапокалипсиса. Аргументация мурсийца оказалась слабее. Ползая в пыли, давясь кровью и слезами, Бебе признал свою неправоту. Веры в его искренность не было, тварная сущность выпирала из местного первого парня на деревне, не давая ему жить спокойно. Но убивать или калечить сильного мужчину, так необходимого небольшой кучке выживших в этом городе, было неправильно. Однако сегодня четверо компаньеро, стоявших рядом, придали храбрости и, судя по всему, тот решил пересмотреть результаты проигранного спора.
- Отвали, дегенерат, - неосознанным движением, пряча гобой за спину, прошипел по-русски и, выставив левое плечо вперед, попытался протиснуться между решительно настроенными аборигенами. Подходя вплотную к напрягшимся парням, уловил запах граппы и тут же резко крутанулся вокруг собственной оси, поймав краем глаза характерное движение слева. Нацеленный в почку нож резанул предплечье. Кисть ударившего хрустнула в захвате, а вопль боли заткнул локоть, через мгновение вломившийся в кадык. Перехваченный нож, продолжая движение, которое начал его хозяин, плавно сменил направление и по дуге прошел сквозь горло еще одного напавшего, практически срезая ему голову. Трость инструмента вонзилась в глаз Бебе, проникая в мозг…
Печально. Трость придется менять, их осталась-то пара штук всего. А друг опять выручил. Уже не впервые.

Росита, мать того, что осталось от населения Мурсии, подняла голову от древней газеты и пристально уставилась на него. Пожевав губами, спросила:
- Где Бебе? Он искал тебя.
- Нашел.
- И где он теперь? – подслеповатые глазки впились в его лицо, густая сеть морщин пришла в движение, став глубже и контрастней. Сберегаемая, как самая большая ценность, газета зашуршала, сминаясь в пальцах.
- Там, - пожатие плеч.
- Один? – голос старухи стал свистящим.
- Все.

Солнце светило ласково, как будто улыбаясь. Так же, как светило тогда. Им обоим. Для солнца ничего не изменилось. Люди. Феи. Природа не терпит пустоты, всегда найдется тот, кто порадуется простому солнечному лучу. Теплу. Жизни.
Сегодня Вивальди был счастлив. А как же! Сегодня у него, похоже, будут живые слушатели. Вслед за Роситой на площадь Беллуги выходили жители Мурсии. Все население полумиллионного некогда города. Шестнадцать человек. Женщины. И двое пацанов, которым и десяти нет еще. Выстроились правильным полукругом. Увы, нет концертных кресел, но ничего, для музыки комфорт – не главное. Главное - что она звучит не сама по себе. Не для мертвых камней или живых, но равнодушных деревьев. Теперь у нее есть те, у кого есть душа.
Первый камень ударил в колено. Прищуренный взгляд Роситы, оценивающей результат броска. Вивальди плевать. Он в своей стихии. Волшебные звуки и слушатели…
Жаль, что у любого концерта есть финал.

Эпилог

Огромная конструкция. Какая-то труба? Кому придет в голову делать промышленные трубы из дерева и украшать их мельхиоровыми прибамбасами? Хотя… как будто что-то знакомое. Клапана́? Окончание трубы похоже на раструб гобоя. И на нем… Нога на ногу, носочки вытянуты. Черные волосы, чуть ниже плеч… Лицо? Любимое лицо!
И радужные крылья за спиной.
- Ну… здравствуй!

----------------------------------------------------------
* extranjero (исп) – иностранец, чужак.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Пятница, 18.04.2014, 14:17 | Сообщение # 65
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Яль

Бойтесь своих желаний


Итак, вопрос первый: что было вчера? Нет, этот вопрос лучше не задавать. Ощущение, как будто в голове кто-то ударил по шарику от пин-понга, и тот, не встречая препятствий, бешено мечется от стенки к стенке в черепушке. Ничего не помню? Вот номер! Попробуем что-нибудь полегче. Второй вопрос: где я? Нет, тоже не то. А что это передо мной? Дорога из чего-то зеленого. Из пластика? Или? Упругая, качается... Страшно даже шаг сделать: вдруг упаду, головой стукнусь, а она и так трещит. Нет, все же где я? Смотрю направо – зеленые заросли, деревья с лианами. Странно. Хм… В джунглях Амазонки?! Чувствую, поблизости еда: нет, не запах, что-то еще... Тянет туда. Ощупываю. Боже, чем? Чем-то… Не рукой, ни ногой. Но уже не важно, то, что нащупала, такое вкусное, проглатываю без раздумий. Объедение! И есть удобно: легко всасывается, как маринованные помидорки, только кожура и остается. Но мало. Надо еще поискать. Йеха! Что-то передвигаюсь странным образом, как будто на карачках да еще и какими-то хитрыми зигзагами, запутываю кого-то, что ль? Я - попаданка?! Нет, нет! Только не это! Боже, нельзя со мной так! Клянусь, не буду больше фантастику читать! Или чокнулась: такое тоже случается.
Откуда-то доносится, постепенно нарастая, жуткий вибрирующий звук. Черт, аэродром здесь недалеко, что ли? Прямо передо мной, на мою зеленую дорогу, приземлился огромный... Кто? Мама! Если бы эта дурында была поменьше, то я решила бы что это... муха. Йо-о-о! Все, сошла с ума. А ля-ля-ля-ля, ля-ля, а я сошла с ума! Фраза из детского мультика слегка привела в чувство. Моя соседка, как показалось, зло зыркнула и включила двигатель. Я ойкнула и почувствовала, как из моих коленей (коленей?!) выделяется какая-то остро пахнущая жидкость. Заорала, причем так, что муха свалилась с дорожки и полетела, наворачивая безумные виражи. У меня зачесался животик, так всегда, когда нервничаю. Недолго думая, почесала, и только тут дошло - я сделала это правой средней ногой. Сил орать уже не было, со мной случился обморок. Очнулась на какой-то большой зеленой площадке, с одного края которой торчал столб, с цветным мохнатым шариком наверху, и все вспомнила.

Началось все как обычно: я, Петя и Васька решали, куда же отправиться в выходные в поход. Ну, как в поход: проехать, пройти и устроить лежбище. Но тут к нам в группу напросилась еще однокурсница. Я догадывалась: Жаннет положила глаз на одного из моих друзей или обоих сразу, потому что поглядывала, явно кокетничая, то на Петьку, то на Ваську. Стюардесса, чтоб ее! Бесит. Она всегда представлялась - Жаннет, намекая на родственников заграницей. Повода для отказа я не нашла, пришлось согласиться. Усевшись в нашей любимой триста восьмой аудитории, мы заспорили, куда бы податься: хотели в Жигули, рядом с Молодецким курганом, поставили бы палатки и побродили по окрестным хребтам.
А эта фифа, Жаннет, скривила нос и говорит:
- Это так примитивно, там туристы уже сто лет назад все истоптали.
- Тогда, - говорю я, - раз тебе поинтереснее надо… А не слабо пойти в долину к Безымянной горе и разбить лагерь в месте, где люди пропадают. Будет не примитивно.
Откровенно говоря, сказала просто так, ждала, что откажется и всем станет ясно: она просто выпендривается. Нехорошие истории ходили про эту долину: то световые столбы там появлялись, то какие-то невидимые твари нападали и сбрасывали людей с горы, да и исчезали туристы там регулярно. Даже думали, что НЛО.
Жанна покраснела, зыркнула на меня, на Ваську и сквозь зубы процедила:
- Не слабо! Сама первая струсишь!
- Я?! – возопила, чуть не захлебнувшись от возмущения.
Мы еще минут пять препирались, пока Петя не оттащил меня в угол аудитории. А Вася – Жанку, в другой.

Надо ли еще говорить, что весь поход не задался с этого момента? Жаннет в идеальном, с иголочки, спортивном костюме щеголяла с новеньким рюкзаком, а я, в уже порядком поизносившемся, да к тому же с «вещмешком», явно прожившим жизнь полную испытаний. А уж как призывно она улыбалась мальчикам!.. Нет, ну дура, что ли? Или считает себя красой неземной? Кто в походе о флирте думает? Хорошо хоть не ныла, когда сложная часть пути пошла, только вздыхала, делала скорбное выражение лица да постанывала эротичненько так. Парни, переживая, старались ей помочь, поддержать. Казалось, она все делает манерно, выпендриваясь, и я, чтобы показать, кто здесь настоящий «походник», пошла первой и выбирала тропинку покруче. Жаннет, вопреки походным правилам, пыталась меня догнать и перегнать. Но куда ей?! Уж не знаю, куда меня так несло, заставляя выбирать маршрут посложнее, повыше. В итоге до подножия Безымянной мы добрались, когда уже стемнело. На гору не полезли - завтра рванем. Пока ребята ставили палатки и разводили костер, Жанка сидела на пенке и тяжело дышала.
«Сделала тебя. Знай наших!» – мысленно посмеивалась я.
Делая вид, как будто ничуть не устала, разбирала рюкзаки, доставала продукты и пыталась вспомнить: что же сегодня у нас запланировано на ужин. Бумажку с записью искать лень. Плюнув, выбрала самое простое: картошку с тушенкой и чай. Костер развели ближе к воде, там нашлись удобно расположенные бревна: видимо, тут часто бывают люди, даже старое костровище есть. Наконец, все, что нужно, было расставлено, приготовлено и съедено. Мы сидели, наслаждаясь тишиной, плеском волн, изредка проплывали старые баржи с красными огоньками на корме, я любовалась звездами. Васька расчехлил гитару и тихонько наигрывал какую-то мелодию. Жаннет приободрилась и во всю стреляла глазами в мальчиков. Так хотелось пнуть! Это поход, а не какие-то фигли-мигли. Начала раздумывать, как бы вывести ее на чистую воду.

Послышались шаги, а затем появился какой-то мужичок со странным мешком за плечами. Мы не сильно встревожились: он же один да и спросил разрешения присесть - вежливый. Поинтересовавшись, откуда мы и зачем сюда пришли, стал допытываться, не боимся ли тут останавливаться: слишком сомнительные истории происходят, исчезновения людей… Спросил, принесли ли мы дань Хозяйке здешних мест, настаивал, чтобы бросили в воду что-нибудь дорогое и блестящее.
Мы посмеялись, сказали, что смелые, готовы побороться со всеми духами и опасностями. Недобро глянув и пробормотав что-то вроде «ну как знаете», он достал инструмент, похожий на флейту, только маленькую, черную, с блестящими кнопочками, наверное, это флейта-пикколо, и заиграл. Зазвучала мелодия - быстрая, волнующая, заставляющая ожидать чего-то нового, свежего. Казалось, что от нее включаются светлячки, какой-то восторг охватывает тело и хочется шалить, дурачиться. Чувствуешь себя эдаким мотыльком, все лесные запахи дурманят и ощущаются, как будто впервые. Так бывает перед грозой, когда в природе все затихает и становится особым, появляется предчувствие необычного. И вот она, гроза: раскаты грома, которые не пугают, а веселят, добавляя настроения, быстрые капли. Эта флейта вызвала настоящий ливень, со стеной дождя, с молниями.
Жаннет ринулась танцевать. И тут меня словно черт подбросил: танцую неплохо - сейчас и покажу этой зазнайке, кто круче. Я вскочила и начала кружиться, позволив музыке вести: быстрее, быстрее… Откуда-то всплыли строчки:

Вдруг налетает страстный и могучий
Борей, взрывая тишины покой.
Вокруг темно, злых мошек тучи.
И плачет пастушок, застигнутый грозой.

От страха, бедный, замирает:
Бьют молнии, грохочет гром,
И спелые колосья вырывает
Гроза безжалостно кругом.(1)

- Спокойней девочки, - раздался голос мужчины, - в этом месте желания ведьм исполняются.
- Как хорошо! – нараспев сказала Жанна. - Тогда, чур, я буду самой прекрасной из принцесс!
Вот тут-то мне (почему мой язык не отсох?) снесло крышу, и я завопила:
- А я буду лучше! Буду женой бога! Нет, невестой солнца! Лучше вестницей удачи, яркой, красивой! Как у девы Марии! Лучше всех!
Из каких закоулков моей бестолковой памяти выплыли эти слова?! Что за черт дернул за язык? После этого мелодия стала еще стремительнее, флейта как будто вырывалась из рук музыканта. Потом стало темно... Затем возник световой столб, я почувствовала, как меня подбросило, куда-то потянуло, а потом только падала, падала… И все.

Я оказалась здесь. Где-то... Раз непонятно где, и в «тут» происходит черте что - получается, мое желание исполнилось. Вот только какое? Кажется, попала в другой мир. И кто же я теперь: жена бога или вестница удачи, невеста солнца, и надо срочно посмотреть, насколько стала хороша. А что? Вдруг все не так уж и плохо?..
В эту минуту, когда только-только начала надеяться на лучшее, меня схватило и понесло что-то огромное, мокрое, жирное и неприятное.
- Мама! Мама, смотри - божья коровка! - раздался голос над моей головой. Мысленно застонала от грохота, но меня уже подняли вверх и продолжили орать:
- Божья коровка, улети на небо,
Там твои детки,
Кушают конфетки.
Всем по одной,
А тебе ни одной!
Первая мысль была: «Да с радостью, не ори только так!» А вот в следующую секунду я похолодела от ужаса… ИСПОЛНИЛОСЬ ЖЕЛАНИЕ??? Вот так?! Самоутвердилась, черт возьми! Попаданка, мать его! Но раздумывать было некогда: мои крылышки пришли в движение, ощутив легкое возбуждение, взлетела. Боже, кочерыжку всем в печенку, лечу! Не может быть! Сама себе не верю. Необычное ощущение в теле: почему-то слегка щекотно, и от этого хочется смеяться. Полет над поляной взбесившимися зигзагами, как у пьяного истребителя, изменил ход моих мыслей: раз я ведьма (не зря же мужик что-то плел про это, наверное), значит, все же когда-нибудь смогу вернуться обратно и стать собой! И вот тогда - больше никаких чокнутых желаний! Человеком и только человеком, собой!

(1) - автор неизвестен, возможно сам А. Вивальди; из концерта времена года «Лето» (L’estate)
(2) Божья коровка, в фольклоре и мифологии разных стран, считается насекомым Девы Марии, ее вестницей, вестницей удачи, опальной женой или невестой бога Солнца или Громовержца.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Пятница, 18.04.2014, 14:27 | Сообщение # 66
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Яль
Сюита мести


Во мне бушует сотня бестий,
На них сошла благая весть,
Нет срока давности у мести,
Когда была задета честь.©


Большая книга лежит на столе. Раскрываются страницы, откуда-то появляются звуки, набирают силу, и вот уже мелодия нежная и пронзительная захватывает всех участников событий, переплетая судьбы, и не преодолеть, не воспротивиться ее колдовству.

- Мама, я выстрелил в оленя, но он поднялся и зажал меня рогами в «клещи», изодрав рубаху. С трудом вывернувшись, схватив нож, я кинулся на него в другой раз, и тут он воспарил, мы понеслись в небесной скачке, потом ринулись в воду да так, что брызги омыли солнце. А дальше, навстречу другой небесный олень, - весело рассказывает юный мужчина своей матери.
- Ты врешь, сынок, опять врешь! Поработай немного. Я уже старая, умру скоро, а ты все витаешь бог знает где. Как же ты будешь жить без меня? – с болью в голосе прерывает Осе, и слезы катятся по морщинистым щекам.
- Не плачь, ну же вытри слезы. Я стану принцем или, может быть, королем, придет мой срок. Вот увидишь. Чувствую, что рожден именно для этого. Корона ждет меня, – мечтательно утешает сын.
- Ингрид сегодня замуж отдают. Хорошая девушка, и ты ей всегда нравился. Вот чего не женился-то? Жениться тебе надо. Может, тогда бросишь свои глупости, – наставительно произносит мать.
- Я туда пойду, и она будет моей! Отобью на раз! Хочешь поклянусь? – скороговоркой говорит Пер, кружа Осе в быстром танце.
- Нет, нет! Я не позволю тебе! Ты опозоришь нас перед всем миром! Не пущу! – кричит мать, неловко взмахивая руками.
- Я все равно пойду! – хохочет сын, подхватывает матушку и сажает на крышу.*


Тихо шелестят потрепанные страницы. Меняются лица, пейзажи, времена. Одна лишь мелодия, по-прежнему зовет, плачет, тревожит, не дает прерваться истории. Иногда в ней появляются светлые нотки - возможность изменить предначертанное, возможность спастись.

Наконец, добравшись до свадебного пира, Пер встречает девушку удивительной красоты, которая очаровывает с первого взгляда. Сольвейг. Она же, узнав кто он и заметив, что пьян, отказывается танцевать с ним.

- Я хочу уйти, отпусти, - уговаривает Сольвейг, мягко отнимая свою руку.

Пер Гюнт понижая голос, резко и угрожающе отвечает:
- Нет, если я захочу, то превращусь в тролля и ночью проберусь к тебе, чтобы высосать кровь, и буду с тобой оборотнем до рассвета.
Вдруг, словно испугавшись, заглядывая в глаза умоляюще просит:
- Потанцуй со мной.
- Ты ужасен! – восклицает Сольвейг, пятясь от него.


И снова переворачиваются страницы, как листки календаря, минуты слагаются в столетия.

- Все ты проиграла!! Теперь ты мне должна желание, - завопил мальчик. Он прикрыл один глаз, как будто задумался:
- Чего бы мне загадать... - выдержал театральную паузу. - Ты мне сыграешь! Ту, из сюиты, про Сольвейг.
- Если это твое желание, - притворяясь недовольной, сморщив носик, сказала она. - Так и быть – сыграю, раз выиграл.
Присев к фортепиано, девочка аккуратно сложила руки на колени, опустила глаза, подождала, настроилась на первые аккорды щемяще-грустной мелодии и только после этого дотронулась до клавиш.
Полилась музыка прекрасная и волнующая, по-настоящему волшебная. Мальчик с облегчением выдохнул. Наверное, это был Юлькин дар: играя, подружка могла заставить пережить все, что угодно: боль, радость, злость, страсть и, самое необходимое - умиротворение. Мир становился цветным: желтым, оранжевым, зеленым, синим, а серое и грязное - отступало. Мысли успокаивались, боль утихала. Только бы она играла. Какое облегчение. У него тоже есть тайна: где-то глубоко внутри клубится злость и ненависть, почти всегда, со дня смерти отца. Лишь рядом с матерью, а еще больше с Юлькой, стихает и смиряется, как прирученный зверь.

Они встретились летом. Сначала Кир услышал удивительную музыку, доносившуюся через окно, от которой стало спокойно - злость отступила. Мальчик нашел дом и квартиру, где жил музыкант, долго и терпеливо выслеживал, стараясь понять кто там живет и играет. Оказалось, что живет там девочка с мамой и папой, на вид его ровесница: милая, с каштановыми волосами и синими глазами. Почти месяц он придумывал повод для знакомства. А потом они подружились, выяснилось, что зовут девочку Юлькой, она обожает музыку и даже сама ее сочиняет. Кир научил играть Юлю в шашки и теперь, обыгрывая, всегда выбирал, исполнение любимой пьесы. Такая нечаянная дружба получилась: теплая, солнечная, летняя.
Расстались они неожиданно: умерла мама Кира, попала под машину, и его забрали родственники и увезли в далекий, забытый богом, город. Юля была в это время на море, с родителями.

Кир едва дождался совершеннолетия: наконец-то он поедет искать Юльку. С нетерпением, считая минуты, он добрался до ее дома и стал ждать. Юлька появилась в окружении кавалеров, они долго прощались у подъезда: девушка весело и непринужденно кокетничала. Не решившись подойти, Кир ушел. « Я стану круче! - мысленно поклялся он, и пригрозил кому-то неведомому. - И мы еще посмотрим чья возьмет!» Что Кир хотел сделать - так и осталось неизвестным. Он не успел. Через год, случайно, узнал, что Юлька вышла замуж и счастлива.

Время летит, новые страницы появляются в книге, новые события, новые пассажи и аккорды. Нарастает громкость, ускоряется мелодия. В ней появляются напряженные, зловещие ноты.

- Сколько же я выпил вчера? – со стоном проворчал Пер, держась руками за голову: ему казалось, что огромные молотки бьют со всей силы, норовя разбить ее вдребезги . Все же память возвращается к нему. Словно во сне он видит, как в пьяном угаре обесчестил Ингрид и прогнал ее. Как встретил восхитительную Женщину в Зелёном плаще, дочь Доврского короля**, сочинил баснь, что мать его тоже королева, как испытал вожделение, безумно захотел эту Женщину, как задумал жениться на Доврской Королевне и стать королем, как проходил ритуал посвящения: согласился считать белое - черным, грязь-чистотой; ел коровьи лепешки и пил мед от быка, стал «зверем» с хвостом, выбросив свою одежду

Они все же встретились, вечером на улице около ее дома. Впрочем, в этом не было ничего неожиданного – частенько дежуря под ее окнами, потягивая коньяк прямо из горлышка, знал все о ее жизни. И в тоже время, вопреки очевидному, надеялся, когда она его увидит, то бросит своего мужа и будет только с ним, с Киром, ведь это он ее нашел. Никто другой не может так любить и чувствовать, как он.
«Юлька, Юль…» - кинулся навстречу, раскрывая объятия. Девушка недоуменно посмотрела и, отвернувшись, прошла мимо. Таким бывает удар с солнечное сплетение: резким, жестким. Судорожно вдохнув, сделав два быстрых шага, обгоняя Юльку, Кир схватил девушку, притянул к себе жестко, так, чтобы не вырвалась, и поцеловал в губы, причиняя боль. Не узнавая, она отбивалась всеми силами, на ее лице появилось выражение глубокого отвращения. «Не узнаёт, - не в силах остановиться, стараясь пробудить хоть каплю возбуждения, думал он. – Не узнаёт… Не хочет».
Олег увидел, что к его жене пристают, кинулся на нахала и ударил того кулаком в лицо. Что-то хрустнуло. Кир мгновенно протрезвел, сплюнул кровь и зло выдавил: «Ты ответишь! Я тебя запомнил. Жди!» Олег ничего не сказал, обнял Юльку, крепко прижимая к себе.

- Что же делать? – вновь и вновь спрашивал себя Кир. – Так не должно быть.
Как Юлька, милая Юлька стала для Кира наваждением, он не понял. Только твердил себе каждый день: «Все будет по-другому, принц - я. Она поймет, я ей отомщу!»
Вспомнив, что прадеда называли чернокнижником, нашел землянку, которую тот как-то показывал ему в лесу. Предок хранил в ней все необходимое для темных обрядов. Теперь же Кир с жадностью читал книги прадеда. И старую художественную с бурыми пятнами на страницах. Она называлась «Пер Гюнт» и лежала в отдельном пакете с надписью на первой странице «Как же остановить? Как?» Пробуя заклинания из книг, Кир обнаружил, что у него хорошо получаются иллюзии злобных существ: страшные, не отличимые от живых. Он мог прятаться за ними - люди его не видели, а монстров пугались.
«Вот она – королевская власть, я внушаю ужас! Я силен!» - думал Кир, пробуя новые и новые способы запугать людей. Месть – это слово согревало душу. Он вложил в него всю боль, что накопилась со смерти отца, потом матери...

Книга. Некоторые листы склеились, часть строчек стерлись от того, что пальцы медленно, с нажимом скользили по ним, словно смывая написанное. На страницах появляются капли крови, их становится все больше, как будто кто-то наносит в открытую рану удар за ударом.

Пер умел соблазнять женщин. Ему было безразлично, что они чувствовали. Разве только Сольвейг… Но она сама виновата, раз отвергла его. Теперь он жаждал и ласкал Доврскую Королевну, побуждая ее сдаться, согласиться на брак с ним. Он добился своего: Женщина в Зеленом плаще не устояла. Она тоже всего лишь женщина. Мечта сбылась: он станет королем, пусть даже страны троллей. Какая разница? Он почти согласился, что ему надрежут один глаз, а другой - проколют, чтобы видеть мир так же, как тролли, но струсил в последний момент, когда понял, что это безвозвратно. Даже рассказ Королевны о том, что ждет ребенка, не изменил его решения. Доврский Дед рассердился, а Перу пришлось отбиваться от навалившихся троллей, и лишь наступившее утро спасло его, подземные жители - сгинули и мучения прекратились. Последние слова Королевны в Зеленом, которые он услышал: «Проклинаю. Весь твой ро… Отомщу». И смех, потусторонний, с вплетающейся в него печально-мистической мелодией. Что ж… Каждую ночь, он просыпался от головной боли, которую ничто не могло унять. Ощущал, как что-то ломается и рвется в груди, в сердце, сминая его…

Кир выполнил свое обещание. Муж Юльки скоро погиб в автомобильной аварии, увидев на дороге огромного жуткого зверя, резко вывернув руль и вылетев на встречную полосу. Он умер быстро. Юлька слегла. Горе сломило: не могла играть и не хотела жить. Но Киру казалось, что этого мало, его боль не исчезла, она стала сильнее. Юлька не должна так сильно любить кого-то, кроме него. Мир сузился и стал полностью серым, блеклым: пусть ответит за все. Она должна любить и играть только для него. Тогда Кир стал приходить к ней по ночам, отпирать замки, заходить в спальню и создавать иллюзии монстров, приближающихся к ее кровати, накладывал на нее заклинание недвижимости и молчания.
Сначала она не боялась – горе было слишком велико. Стараясь найти болевую точку, он вспомнил ее детские страхи, которыми Юля делилась с ним, и начал создавать их, монстров-пауков. Они надвигались со всех сторон, уродливые, мохнатые, жуткие. Когда же они приближались, то их ворсинки оказывались иглами и царапали ее кожу. Жвалы щелкали, и дальше происходило невозможное: пауки вырывали куски плоти, причиняя невыносимые страдания. Она кричала, но ни звука не было слышно, только мучительная тишина. На утро, Юлька оказывалась невредимой, но тело и душа помнили боль. «Я - сумасшедшая, - со стоном говорила она себе. – Господи, если ты есть, когда же я умру? Освободи!»
И вот в одну из ночей, когда боль уже стала совсем невыносимой, она почувствовала спокойствие, и вместе с этим пришла мысль «Все, все закончилось. Я умерла». Юлька, как легкое облачко взлетела к потолку и увидела того, кто стоит за всеми монстрами, кто руководит их движениями и с изумлением осознала - это ее друг детства. Нет тайн для мира духов. «Кир? Ты? – удивленно выдохнула она. – Зачем?» В ту же минуту пришло понимание: «Так это ты…»

Сейчас Кир смотрел с ужасом и недоумением на девушку, которая по-прежнему лежала на кровати и ее копию, только снежно-прозрачную, парящую над Юлькой. Это была другая Юлька с глазами цвета лесной травы.

На долю секунды у привидения мелькнул взгляд, который бывает у диких зверей перед нападением, но быстро сменился мягким, нежным и ласковым. Девушка улыбнулась, посмотрела в глаза, протянула руку к его лицу, словно хотела коснуться кончиками пальцев, сказала: "Ты меня убил. А ведь знаешь, я бы могла полюбить тебя. Понимаешь? Полюбить, по-настоящему, как ты хочешь, и играла бы только для тебя, всегда была бы только с тобой. Но ты убил… Живи и помни, что могло бы быть. Я буду приходить к тебе, напоминать об этом, ты не забудешь..."

Могла бы... Могла... Каждый звук ее голоса отдавался болью во всем теле, ломящей, выкручивающей. «Помни!» - донеслось издалека, и смех рассыпался звуками такой знакомой мелодии. Она исчезла, только аромат жасмина, да мелодия напоминали о том, что она была здесь. Была. Могла жить, могла полюбить?

Обрывается мелодия на пронзительной ноте. Книга захлопывается, кровью покрываются все страницы. Пуговичник*** ждет его душу.
-------------------------------------------------------------------------------------------------
* - по мотивам драмы Генрика Ибсена, в переводе Е.Карпа.
** - правитель обитающей в лесу нечисти — троллей, кобольдов, леших и ведьм.
*** - переливает души, которые не годны ни в Ад, ни в Рай - в пуговицы; «трухлявые души», годные лишь на переплавку.



Всегда рядом.
 
Ротгар_ВьяшьсуДата: Понедельник, 02.06.2014, 11:55 | Сообщение # 67
Подполковник
Группа: Верные
Сообщений: 143
Награды: 7
Репутация: 72
Статус: Offline
Вампиры и мы

Если слишком смотреть во Тьму, Тьма начинает смотреть в тебя. Пытаясь сбежать от неё, мы разжигаем огни. Для кого-то лишь отблеск, для кого-то незыблиемые ориентиры.Но за границами круга из света всё так по-прежнему призрачно и непонятно.
И абсолютных идей нет. Ради чего жить, и как нам поступать, что бы наша жизнь, хотя бы, не протекала бесцельно. Загляни в свою душу. Что там? Может, сверкающий рыцарь и единорог, а может и то, что другие называют чудовищем и страшным зверем. Проблема вся в том, что мы не можем контроллировать монстров внутри себя. Ладно. Можно подстроится и быть альтруистом, или, наверно, злодеем, и получать от сего удовольствие. Однако, мы не контроллируем чужих монстров. Правила, устанавливаемые в обращении между людьми, - слишком тугой поводок, и он всё время срывается. А всё потому, что другие в тебе видят шаблон, и не видят внутри тебя монстра.
Пытаясь ограничить непонятый мир, мы строим прозрачные стены. Иногда происходит нечто такое, из-за чего эта стена рушится. В подобный момент я нашёл на улице шлем из бумаги для ксерокса. Такой, целиком синий, да ещё со снежинкой. С шлемом я мог воспринимать то, что от меня было сокрыто. Мои соседи этажом выше, оказались семейством вампиров. Но я не видел, конечно, как они пили кровь, или дико смеясь, вылетали из форточки в обличье летучей мыши. Было, однако, неясное чувство, что они в чём-то опасней, мудрее и злее. Чем нужно в шаблоне, предписанным обществом. Вынужденные меры поведения в социуме, - попытка влияния на не таких в стае, и приведения отходящих к шаблону. Но походы в полицию, и жалобы в ЖЭК ни к чему не приводили. Соседи продолжали жечь свет по ночам, "произносить заклинания" и слушать странную музыку. Не хотели менять. И это причиняло мне реальное беспокойство. А как известно, любое существо старается от беспокойства избавиться.
Завелись, у меня, значит, вампиры. А значит, их надо оттуда выкуривать. Каков будет рецепт? Конечно же, я должен сходить за двухстволкой. Тем более, что у меня в гараже была такая пневматика. А тут и родственники и соседи мои, те, что как все, стали выглядывать. И даже девочка-медимум из соседней квартиры. В вампирской квартире все двери всегда были открыты. И наружная дверь, видимо, тоже. Но я не смог это проверить, каждый раз, когда пытался подняться, меня накрывало волной страха ужаса.
Наверно, вампиры умеют внушать нам эмоции. Тогда тем более нужно нам разобраться с подобным соседством. Набравшись храбрости, мы шаг за шагом стали подниматься по лестнице. Не надо тут говорить всякий сюр, мол, появились реалистичные галлюцинации, зашевелились бесплотные силуэты и тени на стенах. Но... неприятные ощущения явно стали сильнее.
- Стоп, кажется, я что-то слышу! - сказала мне девочка-медиум.
Передо мной показался первый вампир. Покачивался с носка на носок, среди этих обшарпанных стен, и извиняюще нам улыбался.С виду он был словно бы человек. Но, с явным ощущением своей чуждости этому стену. Будто уже заманил нас в ловушку.
- У нас так давно не было гостей, - вурдалак нам машет руками в гостеприимно раскрытые двери. Через проём я вижу платяной шкаф, и лежащие на скамейке газеты.
- Заходите, мы заварили ради вас бублики с чаем.
- Спасибо, мы как-нибудь сами.
- Мы пришлиии с мииииром..., - вампир машет рукой. Я держусь за приклад, но так и не могу заставить себя выстрелить в человека. Вот если бы был бы он гномом, иль эльфом...
С криками мы выкатываемся на свет из подъезда. Восприятие волною катится за мной следом. Мы даже на улице его ощущаем.
Они могут принять любую форму. Этот решил принять вид паучка-лесохода. Но только он нас не обманет. Ползёт мсебе между нами, внушает неописуемый ужас. Собственно, как и все пауки всем вменяемым людям. Пальнул в паучка из двустволки, хорошо, ни в кого не попал. Надеюсь, это вампир хоть испугался.
Загнали его коробок от патронов. Девочка-медиум мне говорит, - Мне кажется, что я его слышу. Он нам советует подняться повыше, что бы наладить контакт к солнечным миром.
Поднимаемся выше. Словам вампира-врага нам никак нельзя верить. Но так же необходимо проверить правильность инфы. Что бы не попасться снова в ловушку, мы поднимаемся по пожарной лестнице. Снова бесконечная длинная лестница, и бесплотные силуэты на стенах. Кругом открытые двери. Целый лес открытых дверей. А из дверей идут голоса. Тех жертв вампиров, что поверили в их сладкие песни и теперь к нам не могут вернуться. Теперь даже я слышу. Страшно.
Девочка-медиум оказалась самой храброй. И первой поднялась к этим вампирам. Никого долго нету. Я уже стал волноваться. И тут она показалась, и убеждает следовать дальше к вампирам.
- Но ведь это же страшно! Опасно! Там монстры!
- Да нет. Конечно, среди них монстров тоже хватает. Но в основном они тоже ж как люди. Они говорят и смеются. Говорят, что сейчас с такой силой они бы за три дня победили б в Берлине.
- У них мораль с искажениями! Мы часто видели в окнах и зеркалах их фигуры! Это бывшие люди, но теперь они вовсе не люди!
- Люди часто судят по своим представлением то, что не знают.
- Но от них распространяется волна страха!
- Просто природа в нас заложила боятся того, чего мы не совсем понимаем. Но что нам с того, если кто-то пьёт кровь, и питается совсем по другому? Вообщем, они всех призывают не отказываться от них лишь потому, что их способ питания для нас непривычен.
- А если они укусят тебя, и ты станешь такой же, как эти вампиры?!
- Тогда я продвинусь в их понимании.
Вообщем, я на пару секунд всего перед вами. На голове снова мой шлем из бумаги для ксерокса, который поможет увидеть вампиров. Возможно, что мы уже не увидимся. А если увидимся, возможно решите, что я уже тоже подобен вампирам. Жить понятною жизнью спокойней, чем сражаться с неведомым. Но, жить, когда другие не признают твоё право на внутренний мир, тоже не всегда интересно. Не знаю, что мне сегодня покажут вампиры.Люди так любят навешивать ярлыки на то, чего они вовсе не знают. Но, я всё же хотел, что б мы были друг другу людьми, а не вампирами.



Черновики Ротгара

Сообщение отредактировал Ротгар_Вьяшьсу - Понедельник, 02.06.2014, 21:51
 
LitaДата: Вторник, 03.06.2014, 12:18 | Сообщение # 68
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Цитата Ротгар_Вьяшьсу ()
мсебе
- себе?
Цитата Ротгар_Вьяшьсу ()
чуждости этому стену.
- этому всему?
Цитата Ротгар_Вьяшьсу ()
Заходите, мы заварили ради вас бублики с чаем.
- именно так, а не чай с бубликами? То есть не считаю ошибкой, предложение как раз достаточно сюрное, подходящее для этой ситуации :)
Спасибо. В истории очень много мудрых мыслей. :)



Всегда рядом.
 
Ротгар_ВьяшьсуДата: Пятница, 18.07.2014, 19:56 | Сообщение # 69
Подполковник
Группа: Верные
Сообщений: 143
Награды: 7
Репутация: 72
Статус: Offline
Чужой

Это был совсем юный мир. Над ним плыли дожди. И в невозможные синие капли наполнялись озёра. Это был совсем новый мир. Ветра ещё не успели сточить горы, и языки подземного пламени освещали бездонные пропасти.

Совсем молодой... Однако, уже тем ценный мир. На ресурсы этого мира уже нашлись хозяева... Правда, нашлась одна неприятность. Здесь уже смогла завестись своя жизнь. И, в чём-то даже разумная. Те, кто привыкли брать всё открыто, не приспобляемы к животному противостоянию. Они могли бы создать непобедимого монстра, клыки и шипы которого пронзали б насквозь их мягкое тело.

Нет, так же, как по-настоящему сильный не тратил время на это. Их выбором было следование дорогою Хитрости, а не Силы. Привыкшие брать всё для себя были очень мудры. А может, не привыкшими преодолевать сопротивления. А может, и просто ленивыми.

Надо сказать, что наиболее радикальная часть высших спустилась сюда показать свою силушку. Но, примитивные живые, пусть погибая и тысячами, не спешили отдавать этот мир тем, кого из-за могущества называли богами. Цветущий край был слишком вкусным куском, что б враги так быстро от него отказались. Но, несмотря на всё их могущество, первые обитатели плодились так быстро, что древние никак не могли обосновать свой анклав на лакомых землях. Но древние не могли отступать. Множество глаз смотрели на них за пределом Земли. И им тоже нужно было доказывать свою силушку.

И тогда древние занялись тем, что умели лучше всего делать. Исполнять свою волю чужими руками.

- Мы же способные создавать монстров. Этот мир станет негостепреимным для слабого человека! - говорили себе Древние.

И вправду, усилием воли наполнили процветающий мир своими тенями. Это были странные монстры из ирреальности. Невозможные. Неэффективные, они не справлялись, если только в них не внести изменения с учётом условий местной реальности.

К примеру, очень огромные ящеры и динозавры доказали свою неэффективность. Нечто, считавшееся существом из Нижнего Мира, могло проходить сквозь преграды, но не могло повредить человеку. Боевые конструкты же становились совсем бесполезны, когда разряжался Источник энергии.

Собственно, для охоты на человека приходилось создавать целые цепочки охотников с отлаженным биоценозом. Тут нужно сказать, то, что Древние совсем увлеклись этим занятием. Они ведь были совсем старым народом, и этот мир мог оказаться для Древних последним. Более консервативная часть расы не хотела войны. Они строили рай на этой планете.

Конечно, случались и перегибы. Изменения климата потребовали точной настройки. Периоды адской жары, Всемирный Потом, и наступление ледников сменяли друг друга. Так шли века. Но Древние никуда не спешили. Ведь этот мир мог стать для них последним.

И человечество выжило. Может быть, вопреки воли Древних. Может быть, как раз из-за ней. Тысячелетиями Древние таились в Тени Земли, наблюдая и изучая. А люди постепенно становились умнее. Изобретали колесо и огонь, строили храмы, и поджигали свой мир суб-бобмбами. Поднимались к богам, создавая культуру, и разрушали свой мир, возвращаясь к уровню предков... Но всегда было одно. В какой бы эпохе не находилось текущей человечество, оно вечно считало, что является полноправным хозяином на планете.

Но радикальная партия Древних всё так же хотела войны. Они свято хранили принцип борьбы и заветы товарищей. Они создавали каждый раз новых чудовищ. От летающих паразитов питекантропы сумели избавиться, покрывая тела серною грязью? Не беда, создадим волков и медведей! Однако, казалось, люди становились сильнее с каждой преградой, и от каждой потери. От чудовищных эпидемий они приобрели иммунитет. Против диких животных строили загородки и капканы. Вновь приручали огонь, и обжигали на костре острые палки.

- Давайте добавим интеллект и силу в волков! Пусть это будут создания, способные в стае разрушать поселения человеков! - создавали злобные планы Древние, - А не получится если волками, создадим новых чудовищ! И жалкие человеческие города, с цепочкой огней и простым частоколом окружим пеленой Тьмы, звуком когтей, и злобным взглядом чудовищ! Пока мы здесь есть, выходя из пещеры человек не будет чувствовать себя в безопасности, и будет чужим на этой планете!

И вот, первые партии поумневших волков потянулись к поселениям человека. Вот только беда. Они приручились, и стали друзьями.

- Ну ничего. Это ведь очень простые создания. А человеки постоянно убивают друг друга. Мы должны подождать, - продолжали говорить себе Древние, - Ещё несколько тысяч лет, и они освободят для нас эту планету.

Всё было так. Но кое-кто из хозяев волков стал кое-что понимать. Этот Создатель был Чужаком даже товарищам. Он просто засел в пещере вечного холода, и мысленно наблюдал за волками. Так. Один из них стал достаточно близко. Теперь установить мысле-связь и заставить придти к себе это создание...

- Сидишь, таки? - сказал волк, показавшись в проёме пещеры. Было темно, сумерки не освещали пещеру, так что волк просто улёгся у входа на лапы, как раз на границе между Светом и Тьмою.

- Ага. И как, стало вам лучше?

Волк широко зевнул. Подумал, и подошёл к Древнему, уткнувшись носом в ладони. Разумеется, Древний мог понимать волка, Создатель ведь знал языки всех созданий:

- А ты сам то как думаешь?

Древний потрепал изменённого волка по холке, и отметил блестящую от сытости шерсть, повышенный тонус мышц, и колокольчик с ошейником на его шее.

- Расскажи, каково быть с человеком друзьями.
- По-всякому. Хотя бы есть дальше уверенность, что нам не за что воевать с человеком.

- Тебе это нравится?

- Не понимаю. Я же просто животное.

- Но человек же сумел одомашнить тебя.

- Это так. Но в моей основе лежат гены, модифицированные для сосуществования в сообществе Древних, или же человеков... - Создатель согласно кивнул мыслям, в сознании переводя мысли-эмоции волка в привычные категории.

- Стало быть, он смог одомашнить того, кто уже был подготовлен для дружбы богами...
- Именно так.
- Тогда, когда человек сможет подружиться с теми, кто изначально были для него чужаками?

- Грр-ррр! Тогда мы это узнаем, что кто-то пытается занять наше место в сердцах человека!

- Хорошо, тогда значит вот так, - ответил Чужак, как-будто бы принял решение. Поднялся, и хлопнул в ладоши, запев. Его слова отражались от сводов пещеры, летали повсюду, слетали с ладоней, как будто свечение. Создатель разжал длинные пальцы, и приложил мерцание знаков к колокольчику волка:

- Храни эти руны для поиска. И передай их Человеку, когда он сможет стать с чужаками друзьями.


Черновики Ротгара

Сообщение отредактировал Ротгар_Вьяшьсу - Пятница, 18.07.2014, 20:07
 
LitaДата: Суббота, 26.07.2014, 14:07 | Сообщение # 70
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: NeAmina

Вестник
Мартин не спит. Ему чудится чей-то взгляд.
Мартин на взводе, словно спортсмен на старте: смотрит в упор кто-то несколько дней подряд. Только вот кто, догадаться не в силах Мартин. Каждую ночь он кладет на постель обрез, рядом с кроватью мостится патронов ящик. Мартин уверен, что, если за домом лес, значит оттуда и явится тот, смотрящий. Шторы задернуты, в доме погашен свет. Мартин с ружьем обходит свои границы: заперты двери, в саду посторонних нет.…Только у яблони тень непонятной птицы – что-то большое, похожее на орла. Тьма полуночья не даст разглядеть получше. Все, что он видит: два серых больших крыла, грустно поникших, как ивы побег плакучей…
Мартин решает сбегать за фонарем: тучи луну закрыли в своей темнице.…Как бы он не был усталостью изнурён, все ж интересно выяснить, что за птица. Старый фонарик звездой освещает сад, тьма расползается в клочья, плывет, таится… Чувствует Мартин тот же тяжелый взгляд и понимает, что птица – совсем не птица.
Де́вичий лик – ни клюва, ни перьев нет –нежная шейка, ключицы, худые плечи…хрупкая девушка, где-то семнадцать лет… Только из глаз равнодушно взирает вечность. Мартин молчит, меж лопаток стекает пот, сердце саднит, словно там завелась заноза…
Вдруг у корней открывается тайный ход. Мартин к нему шагает, как под гипнозом. Длинный тоннель, приглушенный неяркий свет…зал полукруглый – все тонко, прозрачно, хрупко.… В центре – гнездо, но, однако, наседки нет – только ребенок лежит в золотых скорлупках.
…Мартин с чудесной ношей выходит в сад. Птица исчезла, под яблоней – только перья. Тучи рассеялись, звезды, как виноград, — гроздями виснут над домом с закрытой дверью. Ведомо звездам, кто нынче пришел на свет: будущий воин, сильный король драконий.
Мартин уверен: дороже сокровищ нет, чем тот ребенок, что спит у него в ладонях.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Суббота, 26.07.2014, 14:08 | Сообщение # 71
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: NeAmina

Детство королевы
Я на прогулке нашла яйцо, лежала каплей на нем роса. Не так уж часто в садах дворцов найдешь подобные чудеса: здесь по линейке дорожек ряд, газоны – строго квадрат и круг, как на параде, цветы стоят. И неизвестно откуда вдруг яйцо – чудесный, волшебный шар, он золотился в лучах луны…
Гуляю ночью: никто мешать не будет – фрейлины видят сны, у братьев тоже свои дела, им до девчонки заботы нет…Отец же с матушкой на балах, ну, все как водится, – высший свет…
А я привыкла уже одна, читать умею, крючком вязать, я б даже гостя развлечь смогла: и спеть, и что-нибудь рассказать – про то, как листья с берез летят…как плачут осенью журавли… Но не выводят меня к гостям, да и живу я от всех вдали.
Два непослушных смешных крыла растут по центру моей спины… Их скрыть, конечно, я не смогла б: в любой одежде они видны. Такою я рождена на свет. Такой, видать, скоротаю век. У человека ведь крыльев нет. И я, похоже, не человек.

Я притащила яйцо домой, закутав в ворохе одеял. Тот, кто в яйце, будет только мой, пусть не красавчик, не идеал, да хоть бы кто – я уже люблю того, кто дремлет под скорлупой. А шерсть ли там или, скажем, клюв – совсем неважно: сойдет любой.
Лишь только ласковый свет зари коснулся каменных стен дворца, тихонько му́ркнуло там, внутри такого сказочного яйца. И, расколов золотистый плен, под мелодичный скорлупок звон, наружу выбрался джентльмен — новорожденный самец-дракон. Он был изящен и даже строг: как на кольчуге, чешуйки в ряд, на голове – серебристый рог и теплым медом глаза горят.
Он промурчал, что пришел ко мне (не зря же найден перед дворцом), меня он видел в волшебном сне, пока хранило его яйцо. Он говорил, что мы с ним родня, и через пять человечьих лет, он возведет на престол меня в стране, которой на карте нет…
Под шелест слов пробивались в сон виденья ненаступивших дней: опушка леса, и спит дракон, слегка похрапывая, на ней. И рядом девушка – строгий взгляд и крылья алым лежат плащом. И понимаю, что это я. Вернее, буду такой еще. И кружит время-водоворот, столетья путая и года…
Но я приду к тебе, мой народ. Совсем недолго осталось ждать.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Суббота, 26.07.2014, 14:18 | Сообщение # 72
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Ника Ракитина

Жанна


Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас бросило в путь по высокой волне?
Нам сиянье пока наблюдать не пришлось.
Это редко бывает: сиянье в цене.

В. Высоцкий


— Но отчего именно этот день? — менеджер фирмы (на бэджике значилось «Ирина»), в деловом костюме, туфлях на высоких каблуках и с классической прической была искренна в старании услужить. — Есть много других прекрасных дней, — уговаривала она. — Встреча Клеопатры с Цезарем, к примеру. Или венчание Екатерины Великой на царство. Очень, очень многие это выбирают. Представляете, храм…
Лариса покачала головой.
— Но к полудню там все закончилось! — страдала Ирина. — Или даже раньше. А вы платите за день. Мы не можем возвратить…
— И не надо.
— Тогда распишитесь. Здесь… и здесь… — менеджер, надрывно улыбаясь, подставила распахнутую папку из мягкой кожи, протянула «паркер» с золотым пером. У солидной фирмы солидное лицо. — Идите за мной.
За полукруглой дверью матового стекла была полутемная комната с кушеткой, стеклянный столик и медсестра. Лариса подумала, что жутко боится уколов, но не отступила.
…Душный воздух мокрой простыней облепил лицо. Попасть из зимы в лето… 31 мая, 1431 год.
Средневековый Руан. Самый обычный, коричневый и серый город. Запахи, лица, звуки… Закружилась голова. Ларису предупреждали, что в первый миг будет так. Потом это пройдет. Главное, прикинуться, что тебя нет, и спокойно насладиться купленным тобою прошлым. Целый день в шкуре, точнее, в разуме исторической личности — это стоит потраченных денег.
Телега грохотала и подскакивала на колдобинах; заглушая стук подков, визжали колеса, скрипели дощатые борта. Эхо билось между тесными домами, нависали над головою верхние этажи. В пролом улицы било утреннее, но уже горячее солнце. Ветер, срываясь, гремел водостоками, вращал скрипучие флюгера. Ветер доносил запахи свежей выпечки, навоза, дыма. Смазки, ржавчины и железа. Стражник сидел, свесив ноги через грядку деревянного короба повозки, упирался копьем в дно. Его шлем был похож на круглый котелок с широкими полями. Солнце сверкало на шлеме резко, как на реконструкторских фотографиях. Сколько же нужно упорства, чтобы так отполировать железо…
Вдоль улицы выстроились люди. Стояли странно тихо, только запахи витали в воздухе, только ветер шевелил и ерошил волосы и непривычные взгляду одежды. И латники отгораживали повозку от толпы точь-в-точь, как ОМОН на шествиях. И молчали тоже. Тележка плыла, будто в киселе. А потом открылся старый рынок, на котором сегодня никто не торговал. Помост. И высокая поленница. И все та же молчаливая и неподвижная толпа вокруг, отделенная плотной стеной английских копейщиков. Венец судьбы, вместившейся в полторы странички из учебника истории.
Лариса заторопилась. Она знала, что Жанна не испугается, привычная слышать голоса, и даже готовилась представиться одной из тех самых святых, что Орлеанской Деве являлись. А проблемы непонимания и разницы в языках не существует для внутренней речи. «Мы меняемся разумами…» У Саймака это было, кажется? Если бы все так просто… Лариса и Жанна тогда бы слились и продолжали жить в одном теле, вернувшись в 21 век. Экстрим-туристов выдергивают из сознания обреченных в последний момент. Так написано в рекламном проспекте, и проспект не врет. Проблема лишь в том, что назад всегда забирают один единственный разум. И пока никого не перепутали. Но, видимо, никто и не пробовал остаться. Примерить чужую шкуру — одно, а утонуть в чуждом мире навсегда? «А при Грозном жить не хочешь? Не мечтаешь о чуме Флорентийской и проказе? Хочешь ехать в первом классе, а не в трюме, в полутьме?»*
Классик, твою мать! «Времена не выбирают»?! Лариса скинула наваждение неприсутствия: точно вокруг снимают кино, и в любой момент можно уйти с площадки. И ощутила чужие недоумение и страх. Впрочем, с ней, с Ларисой, никак не связанные. Жанну обманули, ей обещали жизнь — и нарушили обещание. Расцарапать бы главному обвинителю Кошону его гадкую харю! Свинья!
«Жанна, послушай меня», — позвала Лариса. «Здравствуй. Ты…» — облегчение и радость. Как гостья и надеялась. «Жанна. Ты веришь в Бога?» «Верую в Отца единого и Вседержителя…» «Хорошо. Он… ну, у него не получается спасти твое тело. А душа… Ты… сейчас отправишься в будущее. Ты не бойся. Ты ведь слышала голоса?» «Раньше, — подумала Жанна, улыбаясь. — Я не боюсь. Святая Катерина и святая Маргарита приходили и говорили со мной. И еще архангел Михаил. Подсказывали, что мне делать. И что будет потом. Только их давно…» «Я знаю. Ты сейчас отправишься в будущее…»
Справится, подумала Лариса, и никто ничего не заподозрит. Бывают сколы, когда пришелец уносит домой отпечаток чужой личности. Потому всем туристам полагается пройти реабилитацию, страховка оплачена. Язык Жанна за это время выучит. И кое-какие реалии. Хватит на первое время. А что тело старше на двадцать лет — в будущем это еще не старость. Дети выросли, от них проблем не будет. Зато жива. Не умрет в неполные девятнадцать. Или двадцать? Зачем я это делаю?!..
«Запомни. Там тебя станут звать Лариса. Ла-ри-са. И не удивляйся ничему».
Все будет хорошо. Подсознание вытянет, темная память сохраняет все прошлое и подскажет, как быть, новому разуму или — душе?
«А ты?» — просто спросила Жанна.
Лариса стиснула зубы. Мельком удивилась, что взяла чужое тело под контроль. И задумалась, что хочет доказать своим поступком себе… А рука в латной перчатке уже подана, и под босые ноги легла мостовая… деревянные занозистые ступеньки (щека дернулась от боли). И толстый монах с помоста зачитывает приговор.
Ну когда же они?!..
Мгновенная и непривычная пустота. Возможность почти спокойно додумать (толпа молчит, лишь на ком-то из стражей звякает плохо пригнанный доспех). Возможность раз и навсегда выбрать из двух путей: материального благополучия и престижа — и чего-то, презираемого общественным подсознанием, хотя и преподанного, как идеал. Того, что в городе, забранном в решетки и железные двери, кажется эфемерным, глупым, годящимся только для романтичных подростков — если такие еще где-то есть. Того, что рвется из бардовских песен и кажется истинным и нужным лишь до тех пор, пока эти песни звучат.
Палач возится над факелом. Нет у него бензина, бедный… Лариса скривила рот. Цинизм — оборотная медаль не романтики, а страха. А ведь в будущем совсем такой же мир — несмотря на компы и мобильники. И эти люди, которые молчат, будут молчать и там, не разбирая разницы между государством и родиной. А Жанна — лишь забытое знамя, белая орифламма с тремя золотыми лилиями. Не сохранилось ни одного прижизненного ее портрета. Некоторые историки всерьез спорят, а существовала ли Орлеанская Дева вообще. Может, ну их в пень, испортить им легенду, закричав не: «Крест! Дайте мне крест!», а «Зеркало! Дайте зеркало!!» И увидеть. Какая она, Жанна. Есть ли я. «…и все на счастье: даже небо это рюмкой об пол… »** Лица у священников на помосте вытянулись. Они завопили, и грубая рука в кожаной перчатке заткнула Ларисе рот. Так просто было принять за заклинание обыкновенный русский язык.
----------------------------------------------------------------
* Чьи стихи — не помню, а пели Никитины.
**О. Медведев «Идиотский марш»



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 31.08.2014, 17:59 | Сообщение # 73
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Marita

Последняя исповедь тхага


Om kam kalika namah
(мантра богине Кали)


Я мог бы многое рассказать тебе о Ней, но только захочешь ли ты меня слушать, сахиб? Твои уши залиты воском страха, глаза твои застилает пелена ненависти и отвращения, ты презираешь наших богов, и они навсегда останутся для тебя в темноте, и Кали будет вечно смеяться над тобою, высунув свой красный язык. Ты говоришь, что тебе важно понять? Наивные слова белого сахиба. Она не требует понимания, Она требует веры, и жертв, приносимых во имя Ее.

Я жертвовал для нее более всех, девятьсот тридцать один человек был отдан мной в объятия Кали Ма, Черной Матери… о, как сладки были эти объятия, и как завидовал я каждому из них, в предсмертной агонии своей соприкасавшемуся с Великой Богиней!

Я закрываю глаза – и вижу Ее лицо, черное, как сама ночь, слышу, как гремит костяным стуком Ее ожерелье, сотканное из черепов, чувствую запах смерти и разложения… и я счастлив, счастлив, что сам скоро уйду к Ней, невообразимо прекрасной Богине Дэви, что алые от крови губы коснутся губ моих, и белые, как тростниковый сахар, зубы войдут в мою плоть, и вечность ожидает меня с Нею…

Записывай, сахиб, ты всегда записываешь за мною. Говоришь, это нужно будет на суде, на вашем английском суде, чтоб понадежнее затянуть петлю на моей шее. Я буду умолять об этой смерти как о великой милости, и буду славить перед Кали милосердие ваших палачей, если мне будет дозволено самому надеть на себя пеньковую петлю и оттолкнуть ногами скамью. Записывай, сахиб – девятьсот тридцать одного человека лишил жизни старый тхаг Бехрам, величайший из тхагов, с юности отмеченный знаком богини Кали… ты мне не веришь, сахиб? Я знаю – вам, белым, трудно в это поверить, невозможно представить себе, что боги порой нисходят на землю, становясь вровень с простыми смертными, что Шива постучится в ваш дом в истрепанной одежде странника, что прекрасноликая Парвати сядет перебирать с вами рыбацкие сети, радуясь неплохому улову… что Кали явится мальчишке-тхагу в ночь перед его посвящением, и от ладоней Ее на коже останутся черные, обгоревшие метки. Не веришь мне, сахиб? Говоришь, что я задремал у костра, надышавшись парами опиума, и потому увидел невозможное? Ты слеп, сахиб, и я сожалею о твоей слепоте.

Ты принес мне мой румаль, желто-белый кусок шелковой ткани, старый, расползающийся от ветхости. Его нашли в моей хижине при обыске, и я не отпирался – да, это мой. Лет десять назад, когда в моих руках еще были силы, я скручивал его петлею – вот так, и накидывал на шею жертвы, и медальон, вшитый в ткань, ломал жертве кадык, и она умирала быстро, не пролив на землю ни единой капли крови, и Кали наслаждалась агонией ее. Не стоит смотреть на меня с таким страхом – я стар, мои пальцы дрожат от слабости, и я вряд ли могу задушить сейчас хотя бы котенка. Не нужно опасаться меня, сахиб – Бехрам отжил свое, и теперь безобиден.

Ты с любопытством тычешь в изображение на медальоне… да, это Она, полногрудая Кали, наряженная пространством, Великая Богиня смерти, восседающая верхом на мужском трупе, с его пенисом в своей вагине, огнем своим разрушающая старый мир, и беременная новым. Ты краснеешь, сахиб, ты затыкаешь уши, не желая слышать непристойностей, но в моих словах нет ни капли скверны или неуважения к божеству. Она такая, какая есть, и мы такие, каких сотворила Она из собственного дыхания и плоти своей, велев нам убивать в честь Нее.

Впервые я увидел ее безусым мальчишкой, в ночь перед посвящением в бхутоты, Сыновья Смерти, в ночь, когда я получил свой первый румаль. Я сидел у костра, оставленный всеми, в кругу на песке, и пищей моей в ближайшие несколько суток было лишь одно молоко, белое, точно всепожирающая ярость богини Кали. Я думал о Ней, и молился, со всей страстью души, не знавшей еще иных великих страстей, я звал Кали – и Она пришла, и желтые песчинки взметнулись под ногами Ее, когда Она предстала передо мною, тяжко дыша, как после долгой битвы, и красным были залиты губы Ее, и мерно колыхался на теле Ее пояс из отсеченных человеческих рук. Она положила мне ладонь на затылок – и я вскрикнул от боли, настолько горяча была кожа Ее, а Она засмеялась, и привлекла меня к себе. Глаза Ее сияли, точно серебряные звезды, тяжелые груди Ее были подобны плодам, налитым божественным соком, широкие бедра Ее подергивались, будто в танце, и я ощутил желание, которое всякий мужчина испытывает к красивой женщине, и моя набедренная повязка стала тесна мне. Богиня оскалилась хищной, прекрасно-лунной улыбкой, толкнула меня на песок, совлекая повязку, и я упал, и Она села сверху. В ту ночь я был Шивой, божественным супругом Парвати, в ту ночь снова и снова соединялась со мной прекрасная Кали, и я впервые познал Ее, впервые познал женщину, и испытал блаженство не менее четырех раз. От той ночи я сохранил седые пряди на затылке, в том самом месте, где моей головы коснулись божественные пальцы Ее, и черные отметины на теле, точно от ожогов, и силу, давшую мне способность убивать, дабы насытить голод Ее.

Ты говоришь, что это невозможно, сахиб. Богини не являются простым мальчишкам, богини не совокупляются с ними по ночам. Но для Кали нет ничего невозможного, пожирательнице асуров дозволено все, и я смеюсь над твоим неверием, сахиб. Ты хочешь знать, что было потом, когда на пятые сутки после той ночи меня нашли у костра, ничком на песке, черного от угольной копоти, в судорогою сведенных ладонях сжимавшего оплавленный медальон, на котором навеки запечатлелась Она, Неумолимая Кали? Записывай, любопытный сахиб. Мы сели за стол, и пили фруктовое вино, красное, как кровь, и ели тушеное мясо, и славили великую Кали, давшую общине очередного бхутота, и умаслили благовониями мой румаль, и окропили петлю на нем священной водой реки Ганг. Я был слишком слаб, чтобы веселиться вместе со всеми, слишком много сил отдал в ту ночь прекрасногрудой Кали, излившись в Нее, точно в драгоценный сосуд. Я опускал веки – и видел черное, как тень, лицо Ее, глаза Ее, сверкавшие, точно звезды на небе, слышал стук костяных черепов, и чувствовал тяжесть тела Ее на чреслах своих. Много женщин было у меня с тех пор, сахиб, но ни одну из них не желал я так страстно, как желал Ее, непостижимую Кали, Великую Матерь всего живого и сущего. И все, что я делал – я делал во имя Ее, в надежде, что Она вновь явится своему верному слуге, закружит в черном, яростном вихре, разрубит тело на части – и соберет его вновь.

Счет жертвам моим шел на десятки, на сотни, а Кали все не приходила. Купцы-парсы, банкиры-сеты, паломники, ростовщики – я снимал с их тел дорогую одежду, я отдавал их имущество джемадарам общины, оставляя себе лишь ничтожную часть… я наблюдал, как могильщики-люггах режут трупы ножом, острым, как зубы гиены, чтобы Кали удобнее было пить кровь. Как зарывают покойников в землю, вбив в груди им деревянные колья. Как закидывают могилу камнями, дабы дикие звери не могли раскопать ее, лишив Кали законной добычи. Записывай, сахиб – мы скидывали мертвецов в одну общую яму, переломав им кости и искромсав до неузнаваемости тела их, мы выкалывали им глаза, чтоб не смущать Кали их укоряющим взглядом, мы рыли мотыгами землю, точно крестьяне на рисовых полях, в надежде на добрый урожай, и Кали смотрела на нас с лотосово-белых облаков, и радовалась нам.

Я стар, я давно отошел от дел, сахиб, искусство Людей Петли я передал своим сыновьям и многочисленным внукам, и многие их них скоро пойдут на виселицу вместе со мной… но я ни о чем не жалею, ни об одном дне своей жизни, ни об одной жертве своей. Жалею только о том, что не удалось больше ни разу увидеть Ее воочию, коснуться губ Ее, чувствуя во рту кровавый привкус, вонзить свой твердый, как камень, жезл в Ее раскаленное лоно. Каждый раз после очередного убийства, когда под молитву джемадара под языком моим истаивал кусок священного сахара, пропитанного каплями гашиша, я видел перед глазами тень Ее, бледно-серую тень в извивающемся ожерелье из черепов. И грозно трубили боевые слоны, и полчища асуров под предводительством Шумбхи и Нишумбхи шли в бой, сотрясаемые бесконечной яростью, и Кали рубила их своей боевою секирой, и кровь разлеталась в стороны, и из каждой капли ее рождались все новые и новые демоны, и Кали пила кровь, и пожирала асуров, точно жареную саранчу… сахиб, ты знаешь, почему мы убиваем платком? Она не любит, когда хотя бы капля крови проливается мимо Ее жаждущего рта. Я звал Ее девятьсот тридцать один раз, и девятьсот тридцать один раз Она не пришла. Может, случись мне довести свой счет до тысячи, я бы вновь увидел Ее, и был с Нею, но я стал слишком немощен, чтобы убивать, и меня отстранили от дел.

Я ни о чем не жалею, сахиб, записывай – старый тхаг Бехрам сознается во всех совершенных им преступлениях и готов понести наказание, и чем скорее, тем лучше. Я устал ждать в этой клетке, в этой тюрьме, ждать свидания с моей возлюбленной Кали. Сделай так, чтобы она пришла поскорее, ведь это в твоих силах. Я рассказал тебе все – теперь скажи судьям, чтобы готовили виселицу понадежнее, я не хочу, чтобы петля сорвалась. И если это возможно – я бы хотел умереть, сжимая в руках свой медальон, как в тот самый день, когда неистовая Кали впервые явилась мне. Ты добрый человек, сахиб, хотя и очень глупый, и ты, я знаю, не откажешься передать палачам мою просьбу. И да благословят тебя за это твои боги, какими бы они ни были, и какими бы именами они ни звались.

____________________________________________________________________________
Кали – «черная», в индуистской мифологии одна из грозных ипостасей супруги Шивы, олицетворение смерти и разрушения, победительница демонов-асуров, восставших против богов. Изображается в одежде из человеческих черепов и юбке из отрубленных рук, в одной руке держит меч, в другой – отрубленную голову. Лицо и руки забрызганы кровью, красный язык высунут изо рта. Известна под множеством имен – Кали Ма (Черная Мать), Дэви (Богиня), Махадэви (Великая Богиня), Парвати, Бхайрави (страшная), Дурга. Один из ее образов – «наряженная пространством», т.е. обнаженная богиня, восседающая на мужском трупе в интимном акте с ним. В другом образе – она стоит на погребальном костре старого мира, обращающегося в золу.

Согласно одной из легенд, Кали сражалась с демоном, из каждой капли которого рождался новый демон. Тогда она сотворила две человеческие фигурки, вручила им по платку, свернутому в жгут, и они задушили демона. Богиня выпила всю его кровь, и приказала людям убивать в честь нее.

Так появились туги, или тхаги. Их также называли Сыновья Смерти, или Люди Петли.

Каждая община тхагов имела одного или нескольких предводителей – джемадаров, бхутотов – душителей, убивающих с помощью шелкового платка (румаля), могильщики-люггах закапывали мотыгами трупы.

Одним из самых известных тхагов был Бехрам, задушивший, по его словам, 931 человек своим поясом-румалем, в который был вшит медальон. Бехрам был казнен в 1840-м году, в возрасте семидесяти пяти лет, когда англичане взялись за искоренение «тугизма» в Индии.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 31.08.2014, 18:07 | Сообщение # 74
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Marita
Совиные перья


…А каждую ночь она становится совой. Открывает окно – благо последний этаж, тяжелым, человечье неповоротливым телом переваливает через подоконник – и превращается, на лету, уколотая луной, ныряя в волнами накатывающую тьму – обрастает когтями и перьями, памятью о мокрой траве и вкусе древесной коры, слышит писк убегающего зайчонка и тонкое тявканье лисы… Меняется. Ловит крыльями струны электропроводов, путает нити и звуки, паутина мелко дрожит на холодном ветру.

Прячется. Пробует ночь на коготь и вкус. Ночь обволакивает черно-соленой волной, кристаллами звезд растворяется в небе. Скоро рассвет – раскаленно-алый, распахнутыми крыльями бабочки трепещет над крышами, надо успеть, надо много успеть до того, как черное станет белым и ночь будет выжжена до уголька. Успеть. Превратиться. Летать.

…А утром мать вновь видит на подушке совиные перья.

Свободная прода от Литы:

…А днем я становлюсь человеком. Никаких полетов. Ни ночных охот. Ни гулкой тишины леса с вкрапленными в нее звуками – такими же неожиданными и привычными, как огни над головой. Звезды, да. Кто бы ни повесил их там, он убирает их обратно, когда встает солнце. Еще и за это не люблю день. Мне просто некуда смотреть и нечего слушать. Поэтому я сплю.
Человеком… Ну это просто когда все по-другому. Я помню кое-что и это кое-что удивляет. Например – по большей части не смотришь, хотя есть на что. Ну или не видишь, потому что некогда видеть. И со звуками все наоборот – надо не слушать, но слышать, чтобы лишнее не проникло в твой внутренний мир. А иногда так: наполняешь себя звуками снаружи, чтобы не слышать того, что внутри. Вот два понятия, неизвестные ни одной порядочной сове – «некогда» и «лишнее». Каждый раз хочу разобраться, зачем они, и либо не успеваю, либо находится что-то важнее.
А летать очень хочется. Даже по такому небу, где нет звезд. Наверное, это странно. И когда случается перерыв, передышка в человеческой суете, я могу закрыть глаза и в наступившей темноте снова почувствовать себя совой. Если это и называется «мечтать», то получается – у людей тоже есть какая-то «ночная» жизнь, вторая половина, когда они уже не они, а кто-то еще - такие, о каких мечтают? Значит люди тоже странные.
Охотиться все-таки можно, только иначе. Нужно всего лишь вести себя как охотник… Привлекать внимание поведением, словами, одеждой. Всем. Использовать ловушки. Догонять и убегать. Искать… Это больше игра, и в ней не убивают. То есть так, как это делают совы. Но есть что-то другое, и оно серьезнее, глубже. Больнее. Больнее, чем когти, вонзившееся в трепыхающееся тело, я думаю, хотя обычно это я вонзаю, а не в меня. Просто смерть – это один миг. А в другой охоте она длится долго. Иногда годами. Иногда это называется «любить», иногда – «ненавидеть». Разными словами, которые я тоже не всегда понимаю. Но однажды я почувствовала… Или почти почувствовала. Когда сама была дичью, а не охотником. Недостаточно увидеть, чтоб понять, а надо еще и почувствовать. Хоть что-то. Это как пробуждение ночью, после того как ты был кем-то другим, как снова стать собой. И не кажется странным.
Но когда закончится мой день и начнется моя ночь, я не буду думать об этом. Я буду летать, охотится и смотреть на звезды, как и положено сове. И отдыхать от своей человеческой половины жизни, зная, что никуда от нее не уйти. Но, в конце концов, должно же хоть что-то в этом странном мире быть нормальным…
11.01.14 г.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 28.09.2014, 16:01 | Сообщение # 75
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Akrotiri
Зачем стремимся к популярности?

Я — человек, всю жизнь пытающийся научиться ходить не в ногу и воспринимать мир самостоятельно. Не удержалась и написала этот всплеск эмоций, как ответ на дискуссию по теме: "Как и что надо писать, а что и как писать не надо, чтоб стать популярным". Конечно, понимаю, что особь есть продукт масс-производства со всеми вытекающими, но вот захотелось написать это. Сейчас сосредоточусь и выдам. И, привет, зашевелившийся зомби со школьных времен: на доске написаны темы сочинений, а на бумагу лезет текст протеста, почему это плохие темы. Так что, дорогие учительницы, приготовились?

Тема неправильная.

Так. А теперь сам текст. Главным вопросом должен быть не тот, стоящий в заявке, а другой. Даже может несколько других, потому что, отвечая на вопрос заявки мы воткнемся рогом в проблему кому что нравится и, собственно, утопимся в теме "Что такое хорошо и что такое плохо?" А это уже будет нерешаемая бездна, потому что тут вступает в игру джокер субъективизма личного вкуса индивидуума и от него никуда не смыться. И спасения нам не будет, так как любые, кажущиеся объективными критерии всегда едут на смазке личного восприятия воспринимающего, которое можно отшлифовать воспитанием, образованием, упорно злостной дискуссией, но совершенно перевернуть с ног на голову ощущения конкретного индивидуума очень трудно. И зачем? Сложно изменить мир, но можно изменить себя. Себя изменить всегда проще простого, так как это все в своих же руках. Попробуй изменить соседа и с легкостью получишь только третью мировую войну. А то мало их было.

И все равно останется вопрос, что есть голова и где у нее ноги. Что для одного человека изящный оборот речи, то для другого может оказаться чуть ли не матерным выражением.

И теперь мы приближаемся к другой стороне вышеозначенной неправильной темы: зачем мы пишем?

Какой демон заставляет нас? В нас живет маленький беспокойный и неугомонный демон-муза, который бьет нас копытцем под локоть и требует писать? Или худой и голодный демон неуверенности в себе, требующий понравится всему миру и насобирать кучу лайков и толпу поклонников? К чему вам лайки? Слава чахнущего над златом Кощея не дает покоя? Надеюсь, нет. Надеюсь, что в большинстве писателей живет муза, которая просто хочет выразить себя и найти друзей. Человек так устроен, что одиночество губит его. Каждое родившееся создание одиноко по своей сути. Никто не в состоянии абсолютно полностью понять и принять другого человека, но одиночка не имеет шанса выжить. Не может оставить потомства, не в состоянии продолжить круговорот жизни. И поэтому в нас заложено стремление найти себе пару и продолжить жизнь, которой мы стали должны в момент рождения. И этот совершенно подсознательный долг, это стремление гонит нас всю жизнь. Теребит, кусает и не дает покоя. И ему совершенно все равно, что у вас, например, семеро детей по лавкам и шесть любовниц. Один из основных инстинктов никуда не исчезает. Он смысл всей жизни. Он будет всегда, но, конечно, принимает разные формы у разных людей. Мы все-таки немного разные, иначе не появилась бы эволюция, а была бы кругом однообразная скукотища.

Вот зачем мы пишем и почему нам так нужна пресловутая популярность. Конечно это приятно, что плод души твоей кому-то приятен. Но все мы все-таки разные и поэтому нельзя понравится всем. Какое количество читателей будет для вас адекватной наградой за ваши труды? Всегда ведь останется часть человеческой популяции, которую вы бы никогда не позвали к себе в гости, уж не говоря о совместном размножении. Зачем вам любовь и популярность у них? Для утешения голодного демона неудовлетворенности? Это плохой демон. Он всегда будет недоволен. Он всегда найдет что-то, что у вас получается хуже, чем у соседа или у звезды телеэкрана. Но будьте спокойны, звезда тоже имеет этого демона и даже без него всегда можно найти нечто, что эта звезда делает гораздо, гораздо хуже вас. Вы просто об этом не знаете. Но теперь знать будете. Пните демона неудовлетворенности под его костлявый зад и пошлите его обратно в ад, от него вам никогда не будет никакой пользы. Он только со временем отравит вашу музу, если она еще жива после его ядовитых плевков. Умойте ее и приголубьте, она может умереть, если о ней не заботиться.

Надеюсь, вы дороги сами себе, зачем вам отравлять свою музу и себя ядом голодного демона неудовлетворенности и зависти к чужой популярности? Что вы знаете о страданиях того автора, который может и имеет три миллиона читающих, но зато (совершенно точно, верьте мне, я биолог и знаю законы жизни!) страдает от чего-то другого, от того, чего у него нет и никогда не будет. А у вас это есть. И мне даже не нужно знать что это. Я просто знаю, что это есть всегда. Каждый имеет нечто, чего нет ни у кого другого на свете, а это его собственная неповторимая индивидуальность. Так берегите ее.

Так, теперь мы у следующей остановки на нашем пути к совершенству. Предыдущий постулат гласит: нельзя понравится всем. Мало вам читателей? Можно гордо встать в позу, что истинный гений должен сначала умереть, чтоб оказаться понятым и вознесенным на волне всеобщей любви. А можно просто сначала найти уверенность в недрах своей души: зачем вы вообще пишете? Выразить себя и найти единомышленников? Что такое единомышленники и насколько большую часть толпы они составляют? Порадовать всю человеческую популяцию никогда не удастся, хотя бы потому, что всегда останется какая-то ее часть не ознакомившаяся с вашим творчеством. Может всю эту толпу и не надо радовать? Насколько большой части человеческого сообщества вы хотите понравится и какой конкретно ее части?

Решите этот вопрос и проанализируйте его. Сравните свою неповторимую индивидуальность с окружающим миром и решите, хотите вы слегка приукрасить себя в угоду какой-то группе? Хотите себя кастрировать в угоду другой кампании? Хотите остаться собой и попытаться найти тех, кто примет вас таким, как есть? Загляните в глаза своей музе, поговорите со своими демонами, найдите смысл в своем творчестве и, главное, найдите себя. А не плакат в руках очередной пробегающей мимо демонстрации. Или присоединитесь к ней, но тогда вы сможете рассчитывать на любовь именно этой группы, с которой побежали. Вам подойдет их количество?

А теперь совсем немного по теме. Текст, который у нас вылетает на одном дыхании имеет один агромадный плюс: он несет наши эмоции, которые часто заряжают читающего. Какие-то дробные нестыковки (тут опять вопрос в пропорциях и индивидуальном восприятии) могут добавить тексту эмоциональности и симпатичности для определенного круга читающих. Но разные люди и пишут также по-разному. Мы все немного разные, помните? И существует еще один чисто субъективный эффект, касающийся только людей творческих. Это эффект замыливания глаз, который сильно зависит от личных качеств вашей музы и вашего стиля творчества. Чем дольше возитесь со своим творением, тем больше вероятность что оно замусолится настолько, что вы потеряете тот эмоциональный настрой, что подвиг вас на творчество плюс ваше око замылится настолько, что вы как бы ослепнете и перестанете видеть то, что создаете. И здесь, к сожалению, никаких советов дать нельзя. Одному помогает отложить вещь на некоторое время и вернуться к ней, надеясь, что вернется настрой и свежий взгляд. Другой же потеряет настроение вместе с желанием касаться недоделанной вещи, и она так и останется висеть в пустоте потерянного интереса. Третий начнет мучить себя и свое произведение, путая садистическое возбуждение с приливом вдохновения. Разные мы. И тут все-таки главное, не потерять себя и не потерять свою музу, балансируя на тонкой тропинке своего творчества и не спутать блеск масляных глазок демона зависти и самоуничижения с искристыми глазами своей музы.



Всегда рядом.
 
Форум » Пёстрое » Мозаика. Творения моих друзей. » *Талантология* (общая тема для дружеской поэзии и прозы)
Поиск:


Copyright Lita Inc. © 2024
Бесплатный хостинг uCoz