Пятница, 29.03.2024, 03:01
Главная | Регистрация | Вход Приветствую Вас Гость | RSS
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
Модератор форума: OMu4  
Форум » Пёстрое » Мозаика. Творения моих друзей. » *Талантология* (общая тема для дружеской поэзии и прозы)
*Талантология*
LitaДата: Суббота, 10.11.2012, 08:15 | Сообщение # 16
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Lorain. Страница Автора.

Драконья перепись


1.

Крошечный, изумрудного цвета дракончик нетерпеливо переступил на плече торговца и кашлянул искрами. Он уставился круглыми оранжевыми глазами прямо на Тайлин и долго не сводил с нее взгляда. Для убедительности он приподнял крылья, слегка развернул кожистые складки и нахохлился. Тайлин двинулась было дальше, но дракончик сипло рыкнул еще раз, и из его пасти вырвалось три искорки.
- Он, - девочка подергала спутника за рукав. – Вот этот.
- Тебе показалось, - герцог попытался увлечь ее за собой.
Дракон внимательно осматривал выбранную хозяйку.
- Нет!
Перекупщик шагнул вперед и поклонился.
- Леди права, ваша светлость.
Улыбка у него была такая же сальная, как и полы плаща, пальцы – толстые, грязные, не для честной шпаги, а жесты - промасленные угодливостью. Так и стелил по базарной грязи перьями шляпы. Но вот дракон… Взгляд у малыша был внимательный, блестящий, совсем незлобный. Он моргал оранжевым глазом и чуть клонил головку вбок, оглядывая девочку. Зеленая чешуя переливалась, сверкала на солнце настоящей драгоценностью. И вправду как камешек с приисков - только неограненный, неиспорченный рукой усталого ювелира, не заточенный в плен металла. Пока еще.
- Это маленькое сокровище везли с далеких островов много лун, - продавец вытянул руку, и дракончик переполз на его кулак. – Истинный Амантийский дракон. Сила – десять кварт, независимо от фаз небесных светил. При должном уходе способен отдавать до пятидесяти. Если будете хорошо кормить.
Он подмигнул Тайлин, и той отчаянно захотелось броситься прочь: от незнакомца веяло липким и влажным, и на языке оседал солоноватый привкус. Герцог тоже чувствовал запах крови. Только дракончик или привык, или не замечал сумрака – он любопытно крутил головой, усаживаясь поудобнее на кулаке перекупщика.
- Это очень много, - пробормотал герцог.
- Очень дорого? – не поняла Тайлин.
Тот покачал головой.
- Давай посмотрим еще.
Рынок шумел разноголосьем, и драконов предлагали самых разных: алых Сахмирских, черноглазых Брадальских, длиннохвостых из Пираловых гор. Здесь были и буро-желтые, и коричневые, и совсем черные. Предлагали совсем дешевых, с силой от пары кварт, и подороже – такие могли показать и семь, и восемь. Совсем разными были продавцы: бойкие лавочники, разодетые в пух и прах по последней яркой моде, робкие подмастерья, оказавшиеся на драконьем торге впервые, суетливые купцы, которые добывали драконов в дальних странах по приказанию хозяина и продавали их, заломив цену повыгодней. Хотя что до денег, их всегда просили выше всякой меры. Не покупатели выбирали драконов, а они – своих хозяев, и откреститься от выбора мудрейшего, даже если он стоил целое состояние, было настоящим безрассудством. Случайно выбранный дракон мог зачахнуть от тоски, а сила его сходила на нет за пару лун. Такого не уговоришь ни добрым куском мяса, ни лаской, ни плетью. Другой в удобный момент выкинет штуку, и от хозяина останется лишь горстка пыли. Третий перелетит в бою на плечо врага, да там и останется, блеснув хитрым глазом. А четвертый спалит темной ночью весь дом, а то и город – и поминай, как звали, взмахнет складчатым крылом, да отправится разорять соседние деревни. Нет, дракон идет к хозяину только по доброй воле. Согласится провести на его плече целый век - будет он служить ему верой и правдой. И только один может быть хозяин у дракона; только один дракон у хозяина. А провести бок о бок всю жизнь – такой дар для обоих стоит порядочно.
Погибнет человек – и дракон испустит дух вместе с ним. Бросится грудью на шпаги, полезет в огонь, устремится камнем с небес, прижав складчатые крылья к бокам – что угодно, ибо без хозяина дракону на земле делать нечего.
Заболеет хозяин – свернется дракон у его изголовья, заснет. Так, что почти не услышать его дыхания: он много сил отдаст человеку. И долго он будет возвращаться из черной бездны, покуда хозяин уже и за вино, и за хлеб с аппетитом возьмется, и здоровый румянец разольется по его щекам.
А если испустит дух дракон, не дожив до человеческой старости, впору и хозяину за ним следовать. Шпага без драконьей силы против колдовства – как сухая ветка против доброй секиры. Отправиться в далекие края, в глухие леса, спрятаться, да с глаз людских долой – вот и весь сказ. И думать нечего расхаживать по улицам без верного защитника на плече – оберут, тайны вытянут, да еще и наведаются домой, к жене и детишкам. Нет, без дракона человеку не жизнь. А с драконом…
На торг по обычаю вели, едва исполнялось будущему хозяину двенадцать. Ребятишки ждали особого дня с нетерпением, а после него становились взрослыми. По крайней мере, так считали они. Но прежде чем и вправду повзрослеть и опробовать своего дракона в бою, стоило еще многому научиться. Малыши-драконы и огонь извергать не умели, что и говорить о разных магических премудростях. Долгие месяцы выбранный хозяин привыкал к дракончику, а он – к человеку. Учились друг друга слышать, ловить мысли и не спорить, если что не так. А разозленный дракон мог надолго улететь в горы или в рощи, оставив несговорчивое человеческое существо в одиночестве.
Злился изумрудный дракончик и сейчас. Нетерпеливо хлопал крыльями, раскрывал зубастую пасть и силился выплюнуть хоть один настоящий язык пламени. Не получалось, и оттого он ярился еще больше. Люди медлили.
- Мы взглянем на других, - тоном, не терпящим возражений, произнес герцог.
- Зачем? – Тайлин и с места двигаться не желала. – Меня выбрал он.
- Пойдем, - сквозь зубы пробормотал герцог.
Девочка неохотно поплелась вслед за опекуном. Соблюдая почтительные пять шагов, за ними последовали и две служанки Тайлин. Перекупщик в черном плаще их пугал; они перешептывались, и были рады пройти мимо, оставив подозрительного субъекта позади. Тайлин хмурилась.
- Вы говорили, что дракон выбирает один раз, - прошептала она.
Разглядывать других ее и не тянуло. Она брела за герцогом, ступая в еще не подсохшие с утра лужи, и даже не заботилась о том, что промочит туфли.
- Будь добра, не пачкай платье, - герцог указал на ее подол.
Тайлин равнодушно ступила в грязь, не приподняв юбок.
- Он меня выбрал, - повторила она упрямо. – И такой сильный! Значит, и я сильная?
Герцог не отозвался. Не объяснять же малышке, что у Аманты дурная слава, а вид у перекупщика и того хуже. Из какой дыры он вытащил этого дракона, в какой таверне выиграл или у кого украл – оставалось лишь догадываться. Тянулась за изумрудным красавцем-драконом совсем не светлая нить, и это чуял и герцог, и Тайлин, но та думать об этом не хотела. Ведь он и вправду выбрал ее… Сомнений быть не может.
Они обошли торг несколько раз. Герцог указывал Тайлин на бирюзовых Лузанских дракончиков, которые по-кошачьи жмурились на солнце, на красавцев из Тарии с крепкой броней и суровым взглядом, на юрких, похожих на змей ящеров с востока Изгарда. Только ни один даже голову не повернул в сторону Тайлин, ни один из них и глаз на нее не поднял.
Герцог вздохнул. Иного выхода не было.

2.

- Вернись!
Тайлин рассмеялась, ухватив взмахнувшего крыльями дракончика за хвост, но тот вывернулся и юркнул в распахнутое окно. Нитку жемчуга из зубов она так и не выпустил.
- Отдай! – крикнула ему вслед Тайлин.
И не подумаю. Без этих побрякушек понравиться принцу у тебя шансов меньше.
- И ты хочешь, чтобы я навечно осталась в этом замке? – она перегнулась через подоконник. – Смотри, упаду. Некого будет оберегать!
Шантаж?
Ардаор сделал круг под самым окном, готовый ее поймать.
Он тебе не пара.
- Это еще почему? – нахмурилась Тайлин.
Дракон поднялся повыше.
Он помешан на белой магии.
- И что? Разве я толку в ступке крысиные черепа и насылаю на детей ночные кошмары? Высушиваю змеиные шкурки для зелий против удачи? Или, может быть, я плету заговор против собственного опекуна, чтобы однажды его придушили во сне? – Тайлин усмехнулась.
Ардаор опустился на подоконник и выплюнул нитку бус.
Смейся, давай.
- А почему нет? – девушка отложила жемчуг на туалетный столик. – Я не вижу преступления в заступничестве перед белой магией.
Не было бы черной – не появилась бы белая. И наоборот. Без темной светлая магия теряет смысл. Она перестает быть светлой.
Тайлин фыркнула.
- Только не нужно философствований. Лучше бы помог с платьем.
Она отвернулась и принялась перебирать ворох шелков.
- Мне нравится лиловое. Или тебе больше по вкусу зеленое?
Он фанатик. Готов самому себе голову свернуть, если найдет у себя каплю темной магии.
Дракон наклонил голову, не сводя взгляда с Тайлин. Платья его не интересовали.
- Вот пусть и сворачивает. Быть молодой вдовой – куда лучше, чем старой, - хихикнула она, прикладывая к груди зеленый шелк. – Что же я говорю, - она притворно-испуганно уставилась на дракончика. – Не знаки ли это тьмы?..
Лучше зеленое.
Ардаор отвернулся.
- Я тоже так думаю, - Тайлин снова обратилась к зеркалу и улыбнулась своему отражению.

3.

Алый дракон на плече герцога дремал. Пламя в камне мерно потрескивало, и вязкая духота затапливала комнату, навевая полусон. Барон утопал в кресле, довольно обхватив толстыми пальцами ножку бокала.
Герцог потянулся за вином и предложил барону. Тот кивнул.
- Любопытная весть из столицы, - проговорил он, наблюдая за тем, как бордовая, с золотым отливом жидкость льется в его бокал.
Повисла пауза. Черный дракон барона свернулся клубком на спинке кресла. Мягкое тепло камина убаюкивало.
- Что за новость? – герцог отставил бутылку.
- Король выпустил приказ. До сезона сухих листьев проведут драконью перепись, - барон зевнул. – Опишут всех и каждого. Порода, сколько кварт, где куплен. Давно уже в магистрате поговаривали, а после заварушки на перевале король крепко призадумался.
- Заварушка? – герцог нахмурился.
Барон кивнул.
- Драконы так разошлись, что на деревню в предгорьях осыпь сошла. А деревушка-то приличная, на пару тысяч. Город почти. Всех и покрыло. И до того случаи были, только возмущения они такого не вызывали. В столице эти, как их… - барон снова зевнул, даже не прикрыв ладонью рот. – Как же их… Чистоплюи? Чистоборы? Чисторожденные, вот. Они восстание подняли. Сожгли весь нижний город.
- Вырожденцы, – герцог скривился. – Вот они кто.
Барон согласно кивнул.
- И я так думаю. Не нашли своего дракона, вот и вообразили, что они – новая порода. Чистые! Не нужна им чужая магия, сами справятся. А листья борицвета - не магия, - барон хохотнул, и черный дракон приоткрыл один глаз. Убедился, что все в порядке, и снова закрыл. – Вот выкорчуй весь борицвет, посмотрим, как они взвоют. От галлюцинаций, верно, спятят.
- А перепись… для всех обязательна? – герцог задумался.
Барон снова кивнул.
- Последнего подмастерья за уши вытянут. И знатных, и женщин, и стариков.
- А если дракон… - герцог хмыкнул. – Не соответствует?..
- Да чему он там может не соответствовать! – рассмеялся барон. – Это же все чтобы чисторожденных присмирить. Составят списки, заполнят книги закорючками – да и выставят на дальние полки пылиться. Создадут реестр, кивнут: мол, следим за чудовищами внимательно. Магистрату тоже беспокойства лишнего не нужно.
Алый дракон герцога вздохнул во сне и покрепче вцепился в плечо хозяина. Тот почесал его по груди, напоминая об острых коготках. Дракончик, не раскрывая глаз, ослабил хватку.

4.

Сказки и легенды Тайлин слушала в свое время вполуха, и глупым суевериям ухмылялась. Но семейного счастья хотела, тем более, что без всех этих магических штучек в него и не верилось. От принца было одно слово – и животик выпирает, и взгляд ленивый, и шпага затупившаяся. Совсем не похож на героя мечтаний, и деревенские парни, на которых Тайлин тайком засматривалась, приходились ей по вкусу куда больше. У них и лица свежие, румяные, и глаза сверкают, и руки сильные, и плечи широкие. И закрыть бы глаза на то, что у них крестьянская одежа, а руки грубые, повидавшие много работы. Такой для Тайлин виделся принцем куда больше – но разве она заикнется? Ее титул и в герцогском доме звучал слишком громко, а что уж и о неравном браке с одним из таких молодчиков говорить.
Потому в ночь перед церемонией она отправилась на водопад в дубовой роще. Омовение в его водах сулило семейное счастье, если в самую полночь оставить злые помыслы и обратиться к чистым, сбросить платье и ступить под холодные струи. Смеяться Тайлин больше не тянуло – слишком уныло ей становилось при мысли о завтрашнем свадебном шествии. И еще тоскливей делалось, едва она представляла, какой ее жизнь станет потом.
Ардаор высоко кружил над дубовыми кронами, посматривая по сторонам. В такое время роща тонула в молчании, и даже шаги легкой Тайлин отдавались в ушах медвежьей поступью. Сухие листья звенели во тьме, и было жутковато, только чуть покойнее становилось от мысли, что ее дракон здесь, совсем рядом. Он то и дело спускался, прошив острыми крыльями лиственный полог, и садился на плечо хозяйки. А Тайлин благодарно прикасалась к его чешуе, когда потоки энергии тонкими нитями устремлялись к самому ее сердцу. Дракон кое-что понимал в храбрости, а сейчас именно ее юной принцессе и не хватало.
- Может, сбежать? – в который раз предложила она сама себе.
Дракон раздраженно повел крылом.
Даже не думай. Делай то, что должно.
- Ты мне не совесть, ты – моя сила, - напомнила Тайлин. – И к тому же ты принца еще не видел, а он тебе уже не нравился.
Он и теперь мне не по душе. Только ты обручена, а нарушишь данную клятву – ауру чистить будешь сама.
Дракон недовольно рыкнул.
- Ты меня не бросишь, - неуверенно пошутила Тайлин и хотела было погладить дракончика, но тот оттолкнулся от ее плеча и взмыл вверх.
Тайлин ощутила себя в запертой клетке. Когда даже верный Ардаор напоминает о долге и данном обещании… Ей хватило бы и мысли о собственной честности. Нет, никогда она не поступит, как деревенская девчонка. Не сбежит, не бросит герцога в раздумьях, стоило вообще давать этой неблагодарной дом и семью, воспитывать, одаривать платьями и драгоценными камнями, приставлять бесчисленных учителей. Если бы не герцог, бегала бы она сейчас босоногая в рваных юбках от дворовых шавок, и знать бы не знала о том, кем были ее родители и какой титул носили.
Вдалеке меж деревьев вспыхнуло пламя: Ардаор нашел лесной водопад. Скоро и Тайлин услышала звон воды, сбегающей по камням с отвесного пригорка. Дракон подставлял под струи кончики крыльев и играл с брызгами, словно и не строил из себя старшего брата несколько мгновений назад. От серьезности не осталось и следа.
Ну, красотка, скидывай одеяние.
Он хитро блеснул глазом.
- Отвернись, - Тайлин расплылась в улыбке.
Уж кто с ней останется, так это Ардаор. А с ним… Пожалуй, с ним и на войско пойти не страшно. Что уж там до принца, которого она будет раз в пару лун видеть.
Дракон послушно повернулся к ней спиной. Тайлин скинула легкое платье, шагнула к воде.
- Ледяная, - испугалась она.
А так?
Ардаор развернул стремительно крылья, и Тайлин чуть не сбило с ног сверкающими волнами силы, которые от него разошлись. Он вырос на глазах. Из крошечного ручного дракончика длиной в вороново крыло обратился в чудище размером со статного коня, и кожистые узловатые крылья ударили по воде, вметнув целый фонтан брызг. Тайлин завизжала, уворачиваясь, но было поздно: ее окатило с ног до головы.
Дракон смеялся.
- Ты что делаешь? – отфыркивалась она.
Ты бы до водопада к утру добралась.
Тайлин скривила недовольную мордашку и, пожав плечами, шагнула к озерцу. Теперь вода уже не казалась ей ледяной.
На камни у водопада она выбралась, когда луна выглянула из-за туч и плеснула белого света сквозь дубовую листву. Здесь вековые деревья почти нависали над рекой, наклонялись над обрывом и будто готовились наблюдать за ищущей счастья. Та, переступая по острым валунам, подошла к пенистым струям.
- Когда?
Подожди еще немного.
Дракон снова уменьшился до размеров белки и кружил над озерцом.
Чистые помыслы?.. Она хочет быть счастлива. Как сейчас. Когда Ардаор наблюдает за ней с детским озорным любопытством, будто и не запретила она ему смотреть. Когда брызги летят в лицо, а драконий смех заставляет улыбаться и ее. Когда он сердится на нее и строит великого мудреца, а через мгновение бултыхается в воде как воробышек – в песочной ванне. Когда его сила перетекает в ее пальцы, струится по венам к самому сердцу, и кажется, будто она сама - дракон. Когда тень от его крыла скользит по черной воде, и это крыло ее дракона. Собственного. Вот оно, ее счастье. И не нужно никакого другого, что сулит этот чудесный водопад в дубовой роще.
Пора!
Тайлин задумчиво улыбнулась. Повела плечом, закусила губу. Луна и дубы не сводили с нее глаз, и Ардаор уже не прятался.
Ну, давай! Чего ты ждешь!
Она покачала головой и отступила прочь от водопада.
Что ты делаешь? А как же…
И тут она увидела свое отражение. Глянула в воду и ахнула, прикрыв рот похолодевшей ладонью. Скользкий камень качнулся под ее ногами.
Озеро разгладилось, будто не тревожил ее речной поток. Разошлась рябь и колючие волны, не колыхалась вода.
Черное облако окутывало ее тело, а глаза – черные глаза – смеялись, и не было в них ни капли ужаса, ни доли смятения.
Тайлин шагнула назад.
Ардаор сделал круг и опустился на камни. Водная гладь снова задрожала, вспенилась от струй, скользящих со скалы.
Что ты увидела?
Она снова заглянула в озеро, но даже в рябых волнах светилось белым ее нагое тело; морок исчез.
- Как будто дым, - прошептала девушка. – Тьма.
Тьма?
Она кивнула, зябко обхватив себя руками.
Отправляйся-ка ты, красавица, на берег.
- Я правда видела…
Дракон подтолкнул ее крылом.

5.

- Мы побеспокоим вас ненадолго. Это чистая формальность.
Колдун быстро выкладывал свои приборы на инкрустированную яшмой столешницу. Почти кидал, спеша завершить нудную процедуру, и герцогиня морщилась, воображая трещины на своем любимом столике. Сколько денег она выложила за эту заморскую яшму!
Два гвардейца за спиной колдуна любопытно оглядывали приемную. Ковры, шпалеры, золотые канделябры, тяжелые тканые занавеси, мягкие кресла. Так и тянуло присесть: процедура предстояла не такая быстрая, как обещал королевский переписчик. Колдун тем временем достал несколько рулонов пергамента и разложил их рядом с приборами.
- Начнем с вашего превосходительства. Затем вы, герцогиня, и ваша дочь, - пробубнил он.
- Это наша воспитанница, - герцогиня слабо улыбнулась.
Королевский переписчик нагрянул внезапно. Свадебная церемония была назначена на полдень, и Тайлин уже причесывали, готовя платье. Однако действо пришлось отложить. Менестрели со скучающим видом плевали в фонтан, повар истерично сновал меж очагов, следя, чтобы жаркое не успело остыть, но при этом и не умудрилось подгореть, распорядитель в четвертый раз поправлял цветы в вазах вдоль парковой дорожки, по которой должна была пройти невеста.
Сама Тайлин спустилась в приемную, набросив на корсет и нижние юбки шелковую домашнюю накидку. Приодеться ради переписчика, пусть и королевского, не позволила прическа, над которой прислужницы трудились все утро и которую могло разрушить любое неосторожное движение.
Ее жених уже возлежал на кушетке. Он смерил принцессу тусклым взглядом, зевнул и равнодушно уставился на прибывшего колдуна. Кажется, Тайлин его интересовала меньше всего.
- Двадцать восемь кварт, выращен в садах Иллирии, - пробормотал переписчик и сделал первую запись.
Алый дракон герцога недовольно клацнул зубами и наступил одной лапой на свиток, пытаясь увернуться от жужжащих приборов колдуна. От них к дракону тянулись дрожащие нити света: они шарили по его броне, затягивались вокруг его крыльев, хвоста, лап.
- Все правильно, - кивнул герцог. – Хотя при рождении показывал всего три.
- Приобретен семнадцатого числа месяца сонных ветвей, четыреста тридцать девятого года… - продолжал бубнить свое переписчик. – Мужество – десять аркидов, здравомыслие – двенадцать, стойкость…
Ардаор встряхнулся на плече Тайлин.
Скрупулезный сухарь. Копается в голове, что в свежей землице. Сейчас родник накопает.
Тайлин прыснула.
- Скрывать нам нечего, - шепнула она.
Дракон мотнул нетерпеливо хвостом.
- Выраженная линия света… Тридцать четыре и сорок… - колдун выписывал строку за строкой.
Приборы жужжали громче, зубчатые колесики в стеклянных колпаках вращались быстрее, выбрасывая искры. Дракон герцогини прошел осмотр быстрее.
- Осевая линия - светлая, двадцать четыре. Теперь вы.
Колдун кивнул Тайлин. Гвардейцы не сводили любопытных взглядов с легкой шелковой накидки юной принцессы. Та шагнула к круглому столику, Ардаор спрыгнул с ее руки к приборам. Переписчик взялся за перо.
- Амантийский дракон, сила… - начал он, и тут же нахмурился. – …пятьдесят девять кварт…
Герцогиня ахнула, жених приподнялся на кушетке, сменив сонный взгляд на слабо-любопытствующий. Гвардейцы стиснули эфесы шпаг.
- Пятьдесят девять кварт, - колдун поднял внимательный взгляд на Тайлин. – Вы знали об этом?
Та помотала головой. Она порядком побледнела.
- Когда мы его покупали, - подал голос герцог, – речь шла о десяти квартах. Торговец говорил о пятидесяти – если постараться. Но не больше…
- Амантийский дракон, - повторил колдун себе под нос и вернулся к записям. – Хм. Приобретен седьмого числа…
Что-то не так.
Ардаор забеспокоился.
Я чувствую, что-то не так.
- Что? – одними губами спросила Тайлин, подаваясь вперед.
В приборах что-то хрустнуло, и мерное жужжание сменилось тревожным гулом. Сияние, окутывающее дракона, чуть померкло.
Не получится.
Ардаор помотал головой, силясь стряхнуть с себя нити света.
- Выраженная линия… - твердил свое переписчик, не замечая ничего вокруг.
Не получится!
- Что с тобой? – Тайлин бледнела все больше.
Вопроса она могла и не задавать. Она чуяла смятение дракона. Внутри у него все переворачивалось, когда цепкие нити колдовского прибора прошивали его тело. Они тисками обхватывали его грудь, сжимали кокон сильнее, сдвигались все ближе к сердцу, и он ощущал – еще мгновение, еще одно – и они проткнут, пронзят его сердце насквозь… Ярость заливала до самых краев существа, поднималась звериная злоба, и когти вцепились в столешницу, раскрошив драгоценную яшму герцогини в пыль. Крылья развернулись, смели свитки переписчика, опрокинули приборы. К самому горлу подступал темный чад, черная мгла цепляясь острыми шипами, выбиралась наружу, выплывала, вырывалась прочь, и густой туман клубами разрастался из пустоты. Бешено бурлила кровь, закипала в венах, бросалась толчками от сердца и обратно, и дрожали пальцы, трепетали кончики крыльев. Круговерть перед глазами обернулась буйством красок, поплыли вон и шпалеры, и белые свечи, распахнутое окно с бьющейся от ветра занавесью метнулось прочь. Цвета мешались, закручивались в спирали. Вытягивались в бесцветное полотно, и его тут же заливало черным. Будто опрокидывались чернильницы - расплывались темные пятна безобразными бесформенными фигурами. И только одна мысль колотилась в сознании Тайлин и в голове Ардаора.
Наброситься. Опалить чистым огнем. Сейчас. Уничтожить. Наброситься. Опалить чистым огнем.
- Выраженная линия тьмы, - прошептал колдун перед тем, как Ардаор на него накинулся.
- Что ты делаешь! – уловила Тайлин голос герцогини сквозь гулкую вату в ушах.
Но она уже не могла удержать своего дракона. Она и не хотела.
Только когда наваждение спало, когда черный туман рассеялся, расслышала она крики гвардейцев:
- Взять их!
У Ардаора больше не оставалось сил. Все пятьдесят девять кварт своей ярости он выплеснул на колдуна. Он не мог потерпеть, чтобы его сердце разорвали в клочья.
Не мог допустить, чтобы из него сделали безвольную тряпку.
Алый дракон герцога и бурый ящер герцогини с бессмысленным видом следили за тем, как гвардейцы опутывают обмякшего Ардаора, как заламывают руки Тайлин, белой как лебединый пух.

6.

- А что стало с колдуном?
Малыш в ужасе распахнул голубые глаза, и старуха мягко улыбнулась.
- А это уже не для твоих ушей, милый.
- Слишком долго кровь оттирали? – храбро спросил мальчик и зажурился от представившейся картины.
- Думаю, крови не было, - старуха покачала головой и перевернула опрокинувшуюся в траве корзинку. – Драконье дыхание оставляет только горстку пепла.
- Ну и правильно, - малыш выпятил грудь. – Так этому колдуну и надо. А драконы, наверное, были такими… такими…
Он запнулся, не зная, какое бы подобрать слово посильнее.
- Ну, все, маленький, - старуха приподнялась с поваленного ствола. – Совсем я с тобой заболталась. Мне еще вон сколько ягод нужно собрать.
Она потянулась за корзинкой.
- Я бы тоже хотел дракона иметь, - восхищенно пробормотал мальчик, глядя куда-то в зачарованную пустоту. – А они от драконов просто избавились, и все, - он посерьезнел. – Ведь так, да? Лишали воли и потом те чахли от тоски…
- Да, - кивнула невесело старуха. – Только давно это было. Может, и сказки это все. Много тысяч лет назад. Много.
- Нет, - мальчик упрямо мотнул головой. – Вы так рассказываете - как будто сейчас все случилось… Не может быть, чтобы это сказки были, - он помолчал. - Только что же получается… Драконы не были злыми, но тогда на их сторону вступила тьма… А тьма всегда против света. Но и король, и его переписчики совсем не добра хотели. Как же это?..
- Ты ничего не понял, - женщина вздохнула. – У света и тени нет пределов. У них нет граней. Они – одно целое.
На лбу мальчика собрались задумчивые морщинки. Он помотал головой, не разобравшись, зато умоляюще округлил глаза:
- Я приду к вам еще завтра?
Старуха рассмеялась.
- Если мама разрешит.
- Разрешит!
Мальчик подпрыгнул на месте и бросился прочь, а его башмаки взметнули облачко пыли на сухой дороге. Старуха покачала головой и поправила корзинку на руке.
Доиграешься ты. Растрезвонит малец, еще старейшины гам поднимут. Покоя тебе не дадут.
- Да что нам людей бояться? – старуха улыбнулась, когда не ее плечо опустился крошечный изумрудный дракончик. – К тому же, ты мне не совесть, ты – моя сила.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Суббота, 24.11.2012, 14:25 | Сообщение # 17
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Алексей Шмаков

* * *
Эльфийские леса, Мэлорнов тень густая,
Журчание ключей и песня соловья.
Там хороводы фей в листве летают,
И кто-то там еще, возможно, я.
Вдруг замирает сердце от восторга,
Я пальцами касаюсь облаков,
А подо мной грифон, внизу дорога
И море впереди без берегов!
И ветер – друг рвет волосы играя,
Луна за Солнцем, жизнь – круговорот,
И легионы землю сотрясая
Тяжелой поступью идут за горизонт.
А я лечу, мне слышен зов далекий,
Любимый голос полный волшебства
Уже прошли все мыслимые сроки
Уже готовы главные слова….

Тот мир суров, но ярок и прекрасен,
Но главное – в том мире я и ты
Нашли друг друга, я на все согласен,
Что б стал реальным мир моей мечты….



Всегда рядом.
 
jokerДата: Среда, 26.12.2012, 02:20 | Сообщение # 18
Лейтенант
Группа: Верные
Сообщений: 41
Награды: 1
Репутация: 19
Статус: Offline
Оооо! Меня увековечили? sez22 inlove
Спасибо, дорогая!!! grant
 
LitaДата: Вторник, 12.03.2013, 19:28 | Сообщение # 19
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Юлия Барко

Дремучий лес

Лилии в чёрном пруду чашечки робко купают...
В зябкой неге согреются тишиной.
Лес заколдован вуду. Солнца в нем жажда слепая -
Так в ковчеге не маялся даже Ной.

Переплетенье ветвей, мхом оторочка по низу.
Крик совиный как вышивка серебром.
Если себе на беду примешь заманчивый вызов
С края бездны...увидишься не с добром:

Темень ночная уже щедро одела тропинки
В плотный бархат ... собьешься совсем с пути.
Лишь кое-где светлячки светятся золотом инков
Под корнями... но выхода не найти.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Понедельник, 25.03.2013, 17:42 | Сообщение # 20
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Низиер Силье. Страница автора.

Разговор с дождём. неоконченное

I. Долгожданная встреча.

Небо волнуется, грудится тучами.
Ветер срывает с деревьев листву.
Как заключённые сетью колючею
Мысли тоскуют в душевном бреду.

Сумерки...
стихло.
Вдруг молния взблещится!
Капля пугливая спрыгнула вниз...
Следом за этой трусливой разведчицей
Рухнули тысячи самоубийц.

- Дождь!
Наконец то!
Друг мой, я соскучился!
Многих ты видел, везде побывал.
Кем и зачем мне придумано мучиться?
Дай мне ответ, брат всех тех кто страдал!

Молнией-оком в вопросе оскалившись,
Кто же дерзнул говорить с ним на ты,
Дождь увидав меня сразу растаявший
Мне подогнал своих туч корабли.

II. Разговор.

- Глупый, спросил для чего в душе тьмы навес?
Так закаляется юная кровь.
Разве же может не знающий ненависть
Знать про значение слова - Любовь?

Думаешь тот, на иконе пирующий,
В наш мир пришедший всем путь указать,
Без унижений, блаженно качуюший
Запросто б смог научиться прощать?

(***)



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 26.05.2013, 12:19 | Сообщение # 21
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Book

Съедожуй



Съедожуй терпеливо ждал, спрятавшись в густой траве под деревом. Лиловые боллары беззаботно парили над ярко-зелёной лужайкой, подгоняемые ветерком. Самостоятельно они могли только держаться в воздухе на высоте в рост Съедожуя. А дальше, как ветер понесёт. И они всегда пели. Грустно, задушевно звенели их песни над поляной. А потом приходил Съедожуй, у которого не было другого выхода: не умирать же с голода? Нет, не умирать.
В паре прыжков от дерева лежала полуразложившаяся груда мяса с шерстью, издающая зловоние. Из леса вылетели четырехкрылы, падальщики размером с лапу Съедожуя. Большие, на четверть тела головы с сине-черными глазами прильнули к падали. Острые хоботки вонзились в тушу, падальщики довольно зажужжали прозрачными крыльями – пир начался. Хищник едва слышно зарычал, но отгонять четырёхкрылов не стал. Его слишком сильно воротило от вида и запаха падали.
Немного поворчав, Съедожуй зашёл в тень леса и начал подбираться к болларам в обход пиршества. Иногда в траве перед ним шуршали маленькие желто-черные змейки, шипящие, раскрывающие на непрошенного гостя пасть с двумя ядовитыми зубами. Хищник останавливался, готовый обрушить на гада мохнатую лапу с четырьмя длинными острыми когтями. Змейка тут же исчезала в траве, и Съедожуй продолжал движение вперед.
Один раз он наткнулся на путанку, расставленную грязно-зелёным пауком, поджидающим добычу на ветке дерева. Хищник недовольно заворчал и махнул лапой, порвав сеть. Паук, привязанный сигнальной нитью к ловушке, свалился с дерева, угрожающе приподнял мохнатое тельце, выставив передние лапы. Окончательно выведенный из себя Съедожуй прыгнул и расплющил паука одним ударом. Зеленый несколько раз дёрнулся и затих, выбросив напоследок вонючую жидкость. Хищник чихнул, отшвырнул раздавленного наглеца и продолжил путь к добыче.
Съедожуй мог бы легко подойти и съесть стаю болларов ночью, когда они дремали под кроной дерева. Но это казалось скучным, убивало в нём охотника, лишало азарта. Съедожуй любил разрывать острыми зубами мягкую оболочку болларов. Шар мог лишь издать смертельный писк – предупреждающий сигнал стае. Но мало кто успевал им воспользоваться – слишком быстро передвигался грозный хищник, слишком сильны его челюсти, слишком остры его когти. Никто на поляне не мог противостоять ему. И лишь однажды он испытал настоящий страх.
В тот день хищник крался вдоль леса к стае болларов, как вдруг почувствовал на себе взгляд. Вокруг ни одного живого существа, и Съедожуй поднял голову. С неба, расставив широкие треугольные крылья, падало светло-розовое чудовище, намного крупнее Съедожуя. Хищник мгновенно отпрыгнул в сторону, и что есть сил, помчался в лесную чащу, под защиту густых крон. Чудовище пролетело на расстоянии лапы от примятой травы, огромный клюв щёлкнул, длинный тонкий хвост со свистом стеганул по земле. Розовое чудище взмыло ввысь, издав режущий слух недовольный крик. Сделало несколько кругов над поляной и скрылось в лучах восходящего солнца.
Съедожуй полдня сидел не шелохнувшись, не обращая внимания на пение болларов и шуршание змей в траве. Даже прилепившийся рядом к стволу дерева четырёхкрыл не заставил его сдвинуться с места. Лишь к вечеру Съедожуй пришел в себя и, подкравшись к стае, убил и съел двух болларов. Не испытывая голода. Чтобы успокоиться и снова почувствовать себя хищником, хозяином зелёной поляны. И всю ночь не сомкнул глаз, вздрагивая при каждом шорохе. К рассвету Съедожуй провалился в сон и очнулся лишь к полудню, когда лучи солнца пробились сквозь густые ветви кустарника. Змейки, пауки и четырёхкрылы показались ему сродни дружественных существ. Свои, хорошо знакомые и никак не опасные. С тех пор хищник постоянно следил за небом, опасаясь нападения розового монстра.
Осталось совсем немного. Боллары безмятежно раскачивались на краю поляны, наполняя пространство грустным пением. Съедожуй приготовился к броску, и в этот момент что-то коснулось его затылка. Хищник мгновенно отпрыгнул в сторону, развернулся и выставил лапы с острыми когтями. Перед ним неподвижно застыл маленький, не больше головы самого Съедожуя, боллар. Не лиловый, как все, бежевый. Хищник осторожно подошел к шару и потрогал лапой: боллар тихо пискнул, закачался, но остался на месте. Такое поведение жертвы озадачило Съедожуя: обычно шары пытались скрыться, спрятаться среди листвы деревьев. Немного поразмышляв, хищник пришёл к выводу, что шарик слишком мал для добычи и никак не утолит его голод.
А тем временем стая приближалась, не подозревая о смертельной опасности. Бросок вперёд, молниеносные удары лапой и предсмертные визги болларов заполнили поляну. Шары падали, некоторое время пищали, а потом звук уходил ввысь вместе с жизнью. Хищник рвал мягкие оболочки острыми зубами, наполняя желудок. Лишь одному шару удалось скрыться, но уже сытого Съедожуя он не интересовал. Как и маленький бежевый боллар, всё ещё висящий у дерева. Хищник улёгся под развесистой кроной и довольно заурчал, переваривая обильный обед. Маленький боллар и не попытался удрать, продолжая раскачиваться рядом с хищником. Съедожуй сладко зевнул, улегся в тени под деревом и провалился в сон.
Солнце клонилось к закату, когда Съедожуй открыл глаза. С удивлением он обнаружил шар на том же месте. Нет, такого быть не могло. Или маленький боллар мёртв? Съедожуй осторожно коснулся когтистой лапой мягкой оболочки – боллар тихонько пискнул. А что едят шары? Съедожуй никогда не задавался этим вопросом. Нет, чего-то же они едят. Хищник окинул цепким взглядом поляну. Может быть листья с деревьев? Съедожуй подпрыгнул, сорвал пучок и подошёл к боллару – шар никак не отреагировал на листву. Хищник разочаровано отшвырнул пучок. Маленькое существо удивляло его всё больше и больше.
Съедожуй никогда не видел свою стаю и не знал, есть ли она. Иногда он даже завидовал болларам, которые не летали в одиночку. А что, если где-то, на других полянах, живут такие же, как он? Эта мысль посеяла в душе хищника надежду. Что, если он продерётся сквозь густой лес и найдёт подобных себе? Стоит попытаться. Хотя он не знал, как сородичи отнесутся к нежданному гостю. Но не съедят же. Хищник окинул взглядом сильные толстые лапы, покрытые густой шерстью, острые когти, щёлкнул мощными челюстями. Нет, не съедят. Хищник отломил ветку и толкнул боллара: шарик издал писк и поплыл между деревьями. А Съедожуй пошёл следом, изредка подталкивая маленького спутника. Чем дальше в лес, тем мрачнее, но он ведь никого не боится? Никого. Почти.
Впереди что-то жутко заурчало, заухало, захрустело, и хищник остановился. Хруст перешёл в леденящее душу шипение и Съедожуй быстро юркнул за толстый ствол дерева. Шипение прекратилось, но шорох и треск медленно приближались. Съедожуй осторожно выглянул из-за дерева: по густому мху мимо него ползла огромная, толщиной с две его лапы, зелёная змея с жёлтыми глазами. Храбрость хищника как ветром сдуло: он почувствовал могучую, таинственную силу этого во много раз более грозного зверя. Съедожуй опустился на густой мох и вжался в болотную жижу, под ногой хрустнул валежник.
Змея на мгновенье замерло, потом голова приподнялась, глаза внимательно осматривали лес. Не обнаружив ничего интересного для себя, неведомый зверь обнюхал боллара. Но, очевидно, шар не мог служить ему пищей и, повернув в сторону, змея скрылась в густом кустарнике. Съедожуй облегчённо вздохнул, немного подождал и быстро двинулся дальше, подталкивая перед собой веткой шарик.
Болотная жижа под лапами чавкала все сильнее, хищник остановился. Немного подумав, Съедожуй пошёл в обход болота и вскоре вышел на сухое место. Солнце опустилось за горы, стремительно темнело. Хищник не рискнул двигаться ночью по незнакомой местности и улегся под деревом. О сне не было и речи, потому что лес ожил. Мимо с шипением проползали гады, в воздухе жужжали крылья огромных насекомых. Несколько раз рядом останавливались стаи четырёхкрылов. Всякий раз Съедожую приходилось отгонять их грозным шипением и ударами лапы. Мимо с хрюканьем прошла стая тяжёлых, с круглыми боками и маленькими тонкими ножками животных. В свете взошедшей Луны сверкнули большие клыки вожака, Съедожуй сидел под деревом, не шевелясь. Несколько раз из чащи доносился рёв хищников и отчаянные предсмертные крики жертв. К рассвету бурная жизнь начала замирать, погружаться в сон и пушистый зверь задремал.
Съедожуй проснулся от писка – маленький боллар по-прежнему висел рядом. Солнце взошло, лучи пробивались сквозь лесную чащу. Хищник поднялся, зевнул и двинулся дальше. Вперёд, туда, где прослеживалась поляна. Осторожно продираясь сквозь заросли, Съедожуй приближался к цели своего путешествия. Преодолев последнюю стену кустарника, хищник осторожно высунул голову – поляна оказалась больше той, где он охотился. Стаи лиловых шаров летали повсюду, излучая веселые песни. Но не они интересовали Съедожуя: неужели и здесь нет ему подобных?
Хищник начал обходить поляну по границе леса. Шары попадались крупными стаями, но Съедожуй их не трогал. Подобные, он должен найти себе подобных.
Съедожуй обошёл поляну и вернулся на то же место – маленький боллар никуда не делся, продолжая раскачиваться под дуновением ветерка рядом с деревом. И это тоже озадачило хищника. А может просто отправить боллара в какую-нибудь стаю? Съедожуй поднял ветку и толкнул шар: боллар запищал в ответ, потом вернулся на прежнее место. Хищник ударил по шарику изо всех сил. Боллар запищал так, что стрельнуло в уши и, снова вернулся на место. И тогда вышедший из себя Съедожуй сделал то, что делал всегда. Размахнулся и ударил сильной когтистой лапой по мягкой оболочке маленького шара …

Стая четырёхкрылов подлетела к лежащей коричневой пушистой груде, бывшей когда-то грозным хищником. Их совершенно не заинтересовал лежащий в траве рядом маленький бежевый кусок кожи с рваными краями. Запах туши погибшего зверя притягивал всё новые и новые стаи. Огромные насекомые окружали труп, чего-то ожидая. И не зря. Груда зашевелилась, появился бугор, шкура лопнула и на поверхности показалась коричневая лапа с острыми когтями. Четырёхкрылы отлетели в сторону. С рычанием из туши наружу вылез молодой Съедожуй. Маленький, мокрый с закрытыми глазами, но всё же грозный хищник. Новорождённый откатился в сторону и с урчанием пополз в тень дерева. Стаи четырёхкрылов набросились на труп зверя, острые хоботки вонзились в тушу, звонкое жужжание крыльев чередовалось с довольным писком падальщиков.
Но новорождённого Съедожуя это нисколько не волновало. Он сидел под кроной густого дерева и озирался. Полуденное солнце освещало большую поляну: ярко-зелёную траву и много стай лиловых шаров. Съедожуй поднялся и подошёл к туше – в ноздри ударил отвратительный запах, юный хищник чихнул. Съедожуй отвернулся и вдруг почувствовал острый приступ голода, его челюсти щёлкнули. Хищник зарычал и медленно двинулся в обход поляны по краю леса, прячась в тени деревьев. Мимо пролетали четырёхкрылы, под ногами шуршали змейки. Несколько раз из высокой травы выскакивали грязно-зелёные пауки. Но Съедожуй не обращал на них внимания. Он уверенно шёл туда, где в воздухе покачивались большие лиловые аппетитные шары. Шёл к своей добыче. А что ещё нужно Съедожую?
Прикрепления: 8831036.jpg (70.7 Kb)



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 26.05.2013, 12:22 | Сообщение # 22
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Book

И сказал он слово



Неутомимым труженикам офисов и контор посвящается


Астросутки через двое – режим работы Центра контроля численности населения. А больше и не требовалось. Как говорил Шеф: сделал дело – дальше будешь! Незадолго до окончания очередной эпохи, Всемогущий ошарашил заявлением, что уходит в отпуск. А чтобы не дергали во время отдыха, решил отбыть в одну из дальних вселенных, не захватив с собой всенепременнейшую вселенскую связь. Кто-то в Центре радовался и потирал крылышки, кто-то безуспешно выдавливал фальшивую слезу. Некоторые летали по операторской, распевая псалмы. Шеф хитрюще улыбался, давал последние перед отпуском указания и всячески успокаивал нервных. И не нервных тоже. У выхода Всемогущий остановился, подчинённые притихли, ожидая слова. И сказал он слово. И слово это было: Всё!
Через какой-то астрочас множество туманных взглядов умилённо провожали быстро удаляющееся астрооблако. Некоторые даже махали вслед крылышками. Некоторые не махали.
– Нет лучше звёздной пыли, чем пыль из-под колёс убывающего начальства, – поспешил выпендриться Сисадмин, ожидая всеобщего восторга. И совершил ошибку.
Нет ничего страшнее, чем потерять хорошую работу, лишившись выходного пособия и страховки. Можно пережить кваркоголод, космохолод и даже воспаление чернодырности. Но пережить потерю хорошего места и репутации, не дано никому. И подлетел к Сисадмину Главзам. Гневно метнул молнию, врезал крылом по нимбу и сказал слово. И слово это было: Вон!
Сисадмин уныло поплыл в Серверную, собрал свои нехитрые пожитки, в последний раз созерцая место, где провёл много-много эпох. Нанодверь отворилась, влетел Главзам.
– Ты ещё здесь? – он швырнул Сисадмину, теперь уже бывшему, потертую протонную папку. – Забирай своё барахлишко. И чтобы через пять астроминут духу твоего здесь не было.
Грузный начальник развернулся и, тяжело махая крыльями, поплыл по пустынному пространству коридора Центра.
Сисадмин так сочно пнул наностену, что задребезжали квазистёкла по всему этажу. И сказал он вслед Главзаму слово. И слово это было: Козёл! Главзам остановился и подозрительно стал оборачиваться, но след духа Сисадмина простыть таки успел. Никто не знал, никто и не догадывался, что он оставил сослуживцам, теперь уже бывшим, ещё кое-что кроме слова.
А Главзам в срочном порядке собрал совещание, дабы зачитать приказ об увольнении так надоевшего за многие эпохи хулигана и вернуть дисциплину среди сотрудников – соангелов. И узнали они страшную весть, и не верилось им, что нет больше весёлого Сисадмина. Не услышат они шорох его крыльев, его острые шутки и новые анекдоты про Шефа. Скучно и уныло стало в Центре. И поняли соангелы: как плохо, когда Всемогущий уходит в отпуск.
– Если услышу ещё от кого-нибудь подобную гадость, отправлю драить Адскую не меньше, чем на десять эпох, или пишите по собственному! – сурово произнес Главзам.
Соангелы Центра разлетелись по рабочим местам, думая каждый о своём, и все вместе о приближающемся событии. Но никто не произнёс это слово вслух. И слово это было: Обед!
Но всё самое светлое и приятное часто обламывается о самое тёмное и противное. Галактический гром разразился за астрочас до перерыва.
В Центр прискакал взмыленный Звёздный Кентавр с поста дальнего слежения. Схватил декабутылку «Ашдваоми», выпил залпом и точным броском попал в кольцо с отлавливающей сеткой. Кентавр заржал, потом грохнул копытами по нанополу. И сказал он слово. И слово это было: Переполнение!
– Как так? Не может быть! – Главзам быстро поднял данные с Сервера и сверил со спецификацией.
– Так как, – передразнил Кентавр, и второй раз не промахнувшись пустой посудой.
И вытьё сирены из Серверной стало тому подтверждением. Соангелы загалдели, завыли, запищали, не зная, что делать и куда бежать. А меж тем, цифры на счетчике душ планеты стремительно росли, ввергая в уныние Главзама и всех соангелов. И если процесс не остановить, то на планете наступит … Главзам боялся вслух произносить это слово, помня завет Шефа: «Не буди лихо, а своя рубашка ближе к телу».
– Испугался? – противный голосок тонкой зелёной струйкой просочился сквозь стену и стал обретать форму бесформенного шароидно-параболоидного гиперболоида. Стал окутывать Центр, расползаясь по нанополу, наностенам, нанопотолку. И пришёл тот, кого вслух боялись называть страшным словом. И слово это было: Капец!
Соангелы побежали к дверям, ища спасения, но выйти не смогли: снаружи всё заблокировало Чернодырье. И начало оно сдавливать Центр, грозя превратить материю в груду кварков. Прогнулись наностены, нанопотолок и даже нанопол. Соангелы заметались по Центру, крича, ругаясь и истошно вопя.
И тогда Главзам вышел на середину и сказал слово. И слово это было: Тихо!
– Паникеров отправлю на заслуженный отдых вперёд крыльями.
Соангелы разом притихли. Капец едва успел смыться, хлопнув нанодверью. Чернодырье спряталось в ближайшем астрооблаке, обиженно пискнув напоследок.
Главзам открыл и принялся перелистывать «Жёлтые страницы галактики». Долго листал и что-то бормотал, пока не наткнулся на то самое, что искал. Лицо его просияло, крылья радостно хлопнули о столешницу.
– На подобный случай предусмотрено использование экстренных мер. Но вот незадача: страница вырвана, и какие меры – не известно. Но мы ведь грамотные и квалифицированные, поэтому сейчас всё решим. Кто что предложит? – Главзам внимательно оглядел подчинённых.
И тишина воцарилась в Центре. И никто не решался сказать слово. И тогда Главзам, понимая, что соангелам нужен посыл, сказал волшебное слово. И слово это было: Премия!
Вперёд вышел Конфликтодел, принюхался и радостно хрюкнул, почуяв запах недетского
куша. И сказал он слово. И слово это было: Война!
Соангелы радостно захлопали крыльями, но тут всех обломал Плановик.
– Большую войну сейчас нельзя – лимит на эту эпоху уже исчерпан, – он грустно развёл крыльями, повергнув Центр в уныние.
Тогда вперёд вышел Катастрофист. Грозным взглядом высек сноп мультифотонов и сказал он слово. И слово это было: Цунами!
Братья по перьям радостно захлопали крыльями, но тут опять всех обломал Плановик:
– Не подходит – у них там гор много. Попрячутся выше уровня моря, и никаким цунами не достанешь.
– А мы землетрясеньицем стукнем, – вошел в раж Катастрофист. – И добавим остальных прибамбасов: извержения вулканов, смерчи, тайфуны, ураганы. Ага?
– Не ага, – как отрезал Техломарь, которого слушал даже Всемогущий. Грозно звякнул он содержимым карманов рабочего халата и сказал слово. И слово это было: Капремонт!
– Все катастрофосистемы на ремонте до конца эпохи. А может и более. Так что про катастрофы даже не заикайтесь! Ик, ик, ик …
И наступившая в Центре тишина не прерывалась ничем. Ничем, кроме пробившей наностену и покатившейся по нанополу Кометы.
– Вот вам и ответ на вопрос, – поставил жирную точку в обсуждении Главзам, перешагнув шипящую и дымящую звёздную гостью. – А какое наставление нам оставил Шеф? Он сказал: Всё. Значит, надо использовать всё. Вот мы всё и используем. Подготовьте комету нужного объёма, рассчитайте массу, химсостав, скорость, траекторию. Напичкайте её цунами, ураганами, смерчами, тайфунами, землетрясениями и так далее, и тому подобное, и иже с ним, и иже с нами, и во эпоху эпох. Админь!
Засуетились соангелы, засверкали их нимбы, зашуршали перья по Центру, готовя панацею от перенаселённости. И тут влетел второй Кентавр.
– Вы что – совсем службу не несёте? – гонец одну за другой выхлебал и запустил в кольцо декабутылки, обеими не попав куда надо. – Я копытами их не перетопчу.
И откинул копыта, не успев сказать слова. И никто не узнал, какое оно было.
А соангелы усиленно готовили решение вселенской проблемы. Кричали, суетились, летали взад-вперед, вправо-влево и вверх-вниз, не говоря ни слова. И вскоре уже закатывали в пушечную для застрела по перенаселённой планете большую, блестящую гранями минералов всех мастей и расцветок комету с кровавой надписью «Судный день».
– Жаль терять такую красавицу, – вздохнул Всемиропотоп, проверяя прицел.
Подлетевший Главзам сильно стукнул его по нимбу:
– А без работы остаться не жаль?
Всемиропотоп прикрутил нимб и принялся наводить орудие на планету.
– Пробный залп холостым! – скомандовал Главзам.
Полыхнуло пульсароидом, заискрило гравитонами и потоком нейтрино. Сверхмощный луч пронзил Вселенную и воткнулся в тело злополучной планеты, вызвав легкий всплеск войн, землетрясений, смерчей, ураганов и цунами. Теперь осталось зарядить пушку, а потом произвести выстрел боевым. И тогда завершится очередная эпоха. Планета очистится, Сервер придёт в норму, и соангелы Центра будут спокойно нести свою службу. Все радостно замигали нимбами, захлопали крыльями, празднуя почти победу. Все, кроме Техломаря. Он один хмуро нарезал тангенсоиды под нанопотолком, сшибая звездолампы. Главзам не сводил с нервничающего эксперта сурового взгляда, пытаясь понять сущность столь сложных и ненужных передвижений.
– Может, хватит?
Потерявший терпение Главзам хлопнул крылом по столу, Техломарь, наконец, остановился и виновато спустился вниз.
– Чего шалишь? – строго спросил Главзам.
Эксперт пожал плечами, а потом выдал:
– Не могло этого случиться ни с того ни с сего. Не могло вдруг произойти переполнения населения планеты. Не верю я в такой Капец.
И сказал Главзам слово. И слово это было: Обоснуй.
– Проблема возникла сразу после ухода Сисадмина. А не мог ли он …
И было услышано всеми, и наступила тишина. И никто не издал даже звука. И взгляды всех обратились в сторону Сервера. И сказали все новое слово. И слово это было: Гад!
Упорядоченной толпой ворвались соангелы в Серверную, Техломарь свинтил крышку Сервера, и сказали все слово. И слово это было: Фигасе!
Внутри, цепко обхватив когтистыми лапами Главную магистраль, сидело существо. Маленькое, но столь сильное, что сделало из магистрали Сикось-Накось, нарушив достоверность данных с планеты.
И сказало существо слово. И слово это было: Ква!
Прикрепления: 6115464.jpg (52.2 Kb)



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 26.05.2013, 12:25 | Сообщение # 23
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Book
С первыми лучами солнца



Холодная ночь отступала на запад. Первые, совсем тусклые лучи солнца выглядывали из-за горизонта, серое небо светлело с каждой минутой. Осторожно ступая, Орр вышел из-за скалы и втянул ноздрями воздух. Ночная охота прошла неудачно, зверя мучил голод. Незнакомый запах встревожил хищника, он повертел головой и, принюхавшись, двинулся вдоль ущелья. Возможно, где-то там его ждала добыча.
Которые сутки он кружил по скалам в одиночку, пытаясь добыть пищу и не попасться на пути стае. Стае, в которой он вырос, которая делала его сильным и непобедимым, а теперь стала злейшим врагом. Трехлетний Орр посягнул на то, на что не всякий пятилетка отважится: вызвал на поединок вожака. Старый, но еще сильный гувр почти вышиб из наглеца все внутренности, всю душу, оставив жизнь. И теперь Орру придется до конца дней скитаться в одиночестве или завести собственную стаю.
Подул легкий ветерок, невдалеке послышался звук покатившегося камня, и зверь остановился. По телу пробежала дрожь, хищник притаился за большим валуном и замер в ожидании. Из-за скалы появился странный зверь. Странный, потому что все известные Орру ходили на четырех лапах, а этот шел на двух.
Чужак подошел к стене и стал что-то царапать – на гладкой поверхности появился белый контур. Изображение очень походило на рогатого зверя, часто служившего добычей хищнику. Зачем двуногому царапать зверей на скале?
Незнакомец почувствовал на себе взгляд и обернулся: из пожелтевшей травы пристально смотрели оранжевые глаза. Во взгляде зверя угадывалось больше любопытства, чем угрозы. И совершенно неожиданно двуногий подошел к хищнику ближе.
– Какой шикарный экземпляр. В точности как овчарка, которая у меня когда-то жила. Жаль, что ты дикий. Изголодался небось?
Он открыл рюкзак и бросил кусок курицы. Сознание зверя заметалось в растерянности: чужак пытается ему помочь, как такое может быть? Орр принюхался, потрогал лапой пищу, и ничего не произошло. Запах лакомства был слишком силен, чтобы устоять, и хищник проглотил мясо.
– Молодец. Не такой уж ты и дикий. Верно? – двуногий улыбнулся и бросил зверю еще кусок, уже побольше.
Орр с аппетитом сжевал и этот, не сводя взгляда с незнакомца. Теперь он не мог напасть на двуногого, избавившего его от голодной смерти. Орр облизнулся и прилег рядом с камнем, ожидая, что будет делать дальше это странное существо. А тот махнул рукой и выложил на траву всю еду, быстро исчезнувшую в пасти хищника, теперь окончательно убедившегося в добрых намерениях гостя. Незнакомого существа, царапающего контуры зверей на гладкой скале и совсем непохожего на гувра. Но разве это главное? У всех есть какие-то странности, но не все делятся пищей. Уж это Орр хорошо усвоил со щенячьего возраста.
Чужак забросил на плечи рюкзак и зашагал вниз, в сторону равнины, а зверь застыл на месте. Идти следом или продолжать голодную жизнь в родных местах, рискуя нарваться на стаю? Сомнения разрешил двуногий.
– Пошли. Вижу, здесь тебе не рай. Идем со мной, – он сделал приглашающий жест.
Орр взошел на пригорок: бескрайняя пожелтевшая степь простиралась до самого горизонта. Привязанность к родным местам продолжала удерживать на месте, но чутье подсказывало последовать за незнакомцем. Зверь взглянул на светлеющий небосвод, спрыгнул с пригорка и легкой трусцой побежал по узкой тропинке.
А за его спиной из-за горной гряды показался оранжевый диск солнца, и скалы заблестели во всей своей красе…

***

В большом круглом зале Музея искусств каждый шаг отдавался эхом. Парень и девушка шли по гладкому черному полу, тихо переговариваясь.
– Не знаю, что ты нашел здесь интересного, Марк. Не понимаю и никогда не понимала рукодельщиков. Зачем самому делать то, для чего есть роботы? – девушка остановилась и умоляюще глянула на спутника.
– Алена, нельзя все время жить в упаковке, нельзя смотреть на мир только из-под обертки, не трогая руками, – парень мягко взял спутницу под локоть, и они продолжили путь. – И потом, твой дед вроде был одним из рукодельщиков?
Девушка скорчила гримасу и отвернулась.
– Был. Это называлось «краснодеревщик». Он создавал мебель из дерева. Представляешь: из дерева! Столы, стулья, кровати, шкафы. Пилили деревья, которых теперь почти не осталось, и делали мебель. Маразм! И, пожалуйста, не напоминай мне, я терпеть его не могла.
Марк молча кивнул и остановился.
– Пришли.
Перед молодыми людьми простиралась длинная стеклянная витрина, внутри которой аккуратно лежали необычные, давно вышедшие из обихода предметы. Старушка, древняя, как сам музей и его содержимое, неожиданно легко поднялась со стульчика и подошла к посетителям. Опытный взгляд гида сразу уловил интерес в глазах парня и ленивое, полусонное безразличие девушки. Он привел ее что-то показать, как это обычно бывает.
– Чем могу служить? – старушка дотронулась ладонью до стеллажа и улыбнулась.
– Мы хотели бы посмотреть что-нибудь из живописи, – Марк мельком глянул на спутницу, но та даже не моргнула.
– Понимаю, – кивнула гид. – Живопись давно вышла из моды, а художники стали почти раритетом.
– Но ведь была такая профессия, – глаза Марка на мгновение оживились.
– Была, – старушка не спеша подошла к большому шкафу, достала пластиковую коробку. – Вот кое-что из Цветова. Холст, масло, конец двадцать первого века, закат живописи, закат искусств, закат всего, что делалось руками мастеров.
Она тоскливо вздохнула и нажала на кнопку, коробка открылась. Алена придвинулась ближе, с интересом разглядывая картину. Потом хмыкнула.
– Мой генератор-копировальщик сделает такую же, только во много раз лучше и ярче.
Гид неодобрительно глянула на девушку и покачала седой головой.
– Роботы, роботы, роботы. Человек создал устройства, избавив себя от физического труда. А тем, кто пытался что-то мастерить, приклеили ярлык «рукодельщики». Их становилось все меньше и меньше. Они разбредались по укромным уголкам планеты, ища уединения, пытаясь сохранить веками наработанное мастерство. А вскоре и вовсе исчезли, растворившись в бурном потоке цивилизации.
Марк нежно провел ладонью по гладкой лакированной поверхности картины.
– Трогать нельзя, за это полагается штраф, – прошептала старушка, заговорщицки подмигнув.
Молодой человек отдернул руку и скользнул взглядом по стеллажу.
– А что-нибудь из наскальной живописи у вас есть?
– Откуда вы знаете? – на лице гида отразилось удивление.
– Я не знаю. Просто слышал когда-то, а сегодня решил глянуть, если, конечно, можно, – парень говорил растерянно, словно извиняясь.
Взгляд старушки вновь стал прежним. Она закрыла картину и вернула коробку на место.
– Есть, – негромко произнесла она. – Показать не могу, потому что находится в специальном хранилище музея и лично контролируется директором. Но, завтра утром ровно в девять ноль ноль состоится открытие выставки. У вас ведь есть пригласительные? – старушка хитро прищурилась, с интересом разглядывая молодую пару.
– Достанем, – улыбнулся Марк. – Спасибо за экскурсию, завтра утром придем обязательно.

***

Двуногий жил в маленьком домике. Одинокое жилище в светло-желтой бескрайней арианской степи. Вокруг никакой ограды и других двуногих. Хозяин вошел внутрь, гувр остановился в десятке метров. Вскоре двуногий вышел и опять помахал рукой.
– Рай не обещаю, но кое-что у меня есть.
Он подошел к дому, поставил рядом большую миску и стукнул по стене ладонью. Открылась крышка, миска наполнилась пищей. Запах защекотал ноздри гувра, вызвал легкое головокружение.
– Не буду тебе мешать, – двуногий вновь улыбнулся и зашел в домик.
Зверь, как завороженный, подошел к миске, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам. Но равнина была пустынна, и лишь ветер шелестел по засохшей траве.
Хозяин домика наполнял миску трижды в день в одни и те же часы. Гувр быстро понял, что не нужно сидеть и ждать, достаточно просто прийти в определенное время. А куда ему еще идти? В горах небезопасно, а равнины он не знал. Может быть, двуногому нужна его помощь?
В траве что-то зашуршало. Орр принюхался и прижался к земле. К домику, извиваясь, ползла большая серая змея. Когда-то он встречался с такой же в горах. Молниеносный бросок, и острые, как бритва, зубы отсекли пресмыкающемуся голову. Есть змею гувр не стал: мясо жесткое и вонючее, но принес под дверь двуногого, который не заставил себя ждать.
– О! Какой шикарный улов сегодня! А ты молодец. Если такая гадюка укусит, то вакцину не успеешь вколоть, – и благодарный взгляд стал самой большой наградой Орру.
Теперь он знал: змея - враг двуногого, но больше рядом с домиком ползающих гадов не обнаружил.
А хозяин домика наполнил рюкзак и вновь собрался в горы. Что ж, Орр будет следовать за ним повсюду, чего бы это ему не стоило. Так они и шли по узкой тропинке: зверь бежал впереди легкой трусцой. И зачем двуногому эти холодные скалы?
Иногда он останавливался, что-то поднимал с земли и засовывал в карман рюкзака. А тропинка медленно поднималась вверх, петляя между большими камнями. И вскоре привела к той самой стене, где нацарапаны контуры зверей. Орр прилег неподалеку и стал внимательно наблюдать, что сделает его друг на этот раз. А тот, бурча какие-то заклинания, достал маленькие баночки, насыпал в них порошки, залил водой и стал размешивать. Долго размешивал. Опять чего-то подсылал и подливал воды.
Потом вынул из рюкзака длинную кисть, обмакнул в получившуюся смесь и короткими мазками начал наносить краску на стену. На контурах зверей стал появляться цвет, а следом и объем. Орр подошел к стене и принюхался: пахло травами и чем-то еще, но не животными. Разочарованный хищник вернулся на прежнее место, прикрыл глаза и хотел задремать, но тут новый, резкий и до боли знакомый запах заставил вскочить: к скале приближалась стая. Его стая.

***

Такси мчалось по трассе, за окном мелькали разноцветные вывески супермаркетов и редкие в этот утренний час прохожие.
– Надеюсь, ты не зря поднял меня в такую рань, – Алена мельком глянула в зеркальце, поправив прическу и улыбнувшись.
Марк не ответил, продолжая смотреть в окно, вглядываясь в знакомые с детства улицы мегаполиса.
– Ты меня не слушаешь, – обиделась девушка, спрятав зеркальце в сумочку.
– Сувенир, – парень протянул кулон на серебряной цепочке.
Алена осторожно взяла подарок, повертела в руках и недоуменно глянула на спутника.
– Это какой-то камень?
– Это сувенир с сюрпризом, – Марк улыбнулся.
– И где здесь сюрприз?
– Нажать вот тут, – парень показал на едва заметную выпуклость на темно-сером камешке. – И подставить под лучи восходящего солнца.
Девушка с недоверием посмотрела на Марка, спрятав подарок в сумочку. Вздохнула и отвернулась.
– Ты живешь непонятной жизнью, путешествуешь по далеким планетам, постоянно рискуешь, а потом вдруг появляешься здесь, как ни в чем не бывало. Может, расскажешь что-нибудь?
– Рассказывать особо и нечего, – вздохнул Марк. – Готовлю видео и текстовый материал о флоре и фауне диких планет. Потом продаю географическим журналам. Иногда телевидению.
– И все?
– И все, – парень взял ладонь девушки и нежно погладил.
Алена резко выдернула руку, как будто ее схватил хищный ящер.
– А тебе не приходила в голову мысль, что можно просто вернуться на Землю, найти достойный заработок или начать свой бизнес? Можно построить дом и завести семью, наконец, – Голос дрогнул, на глазах девушки появились слезы.
Марк не ответил, только пожал плечами. Не ответил, потому что ответа у него не было, а врать Алене противно и бесполезно.
– Музей искусств, – голос робоводителя прервал разговор молодых людей.
Такси остановилось. Марк вышел и хотел подать руку девушке, но Алена выбралась через другую дверь. Что-то защемило у Марка в груди, что-то очень сильное и болезненное. И он впервые засомневался в правильности своего решения. Решения жить вольной свободной жизнью путешественника.
– Мы идем? – Алена достала из сумочки и опустила на глаза большие темные очки в позолоченной оправе.
Поднявшись по широким мраморным ступенькам, молодые люди вошли в распахнутые двери, отливавшие бронзой. Несмотря на столь ранний час, Музей искусств был заполнен народом. Марк, держа Алену за руку, уверенно протиснулся сквозь толпу к стеклянной витрине. Все та же старушка-гид с непроницаемо-каменным лицом стояла неподвижно, чего-то ожидая.
– Вы, – утвердительно произнесла она. – Все-таки достали пригласительные.
– Нам случайно повезло, – подмигнул Марк.
Алена недоверчиво глянула на спутника, но промолчала. По залу прокатился серебристый звон, и наступила тишина. Появился директор музея, полный мужчина в костюме покроя ХХ-го века, белой рубашке и галстуке.
– Дамы и господа! Я очень рад видеть вас здесь на демонстрации нашего нового раритета. Словами это описать трудно, поэтому предлагаю чуть-чуть подождать и восхититься.
Директор широко улыбнулся, подав знак гиду.
Черная пластиковая панель с жужжанием отъехала в сторону, открыв плоскую, светло-коричневую каменную плиту, разрисованную краской. Мазки беспорядочно покрывали камень, не создавая никакого намека на что-то либо конкретное. Среди собравшихся в зале пронесся вздох разочарования. Старушка взяла в руки пульт и натиснула несколько кнопок – вспыхнули яркие лампы, озарив плиту мягким оранжевым светом. Толпа на мгновенье замерла, выдала несколько удивленных возгласов и попятилась.
– Не может быть. Невероятно. Что это такое? – прокатилась волна шепота.
Директор улыбался, старушка зорко оглядывала собравшихся, а Марк смотрел только на Алену. В глазах девушки промелькнуло удивление. Она отвернулась и зачем-то открыла сумочку. Марк опустил голову и вздохнул…

***

Как большая серая тень, стая вынырнула из-за пригорка и остановилась. Вперед вышел крупный, уже немолодой самец и, хищно оскалив большие клыки, зарычал. Орр знал, что когда-нибудь с ним встретится. Знал и внутренне готовился, но сейчас его сковал страх. Лапы окаменели и не хотели слушаться, голова опустилась вниз. Стая, вдохновленная вожаком, начала приближаться, и в этот момент молодой гувр понял: сейчас! Сейчас или никогда. Сейчас он даст бой вожаку или никогда не сможет охотиться. Будет вечно трусливо оглядываться и поджимать хвост. Лапы сдвинулись с места, из горла вырвалось рычание, которое он сам не узнал. Что-то изменилось в нем за эти дни. Что? Может быть, это результат его новой дружбы?
Вожак повернул голову и вонзил взгляд желтых глаз в Орра. Теперь пути назад не было.
– О! Похоже, у вас тут старые счеты, – двуногий произнес это совершенно спокойно, глядя на стаю голодных хищников, как на милых домашних питомцев.
И Орр понял: его друг совершенно не боится, не знает страха.
А тот посмотрел на наручные часы, и хитро улыбнувшись, стал чего-то ждать. Орр приготовился к схватке, и в этот момент из-за горизонта появилось солнце. Его лучи легли на равнину, осветили горы, скользнув по каменной стене.
Вожак медленно приближался, стая оставалась на месте – таков закон гувров. В поединке участвовали двое, и никто не имел права вмешиваться. Никто, кроме самой смерти. Старый гувр напряг мышцы, приготовившись к прыжку, и замер. Замерла стая. Все взгляды были обращены на скалу, где один за другим оживали диковинные существа.
Огромный желтый зверь махнул хвостом, тряхнул гривой и открыл пасть, показав длинные клыки. Черный великан поднял ногу и помахал толстым хоботом. Его белоснежные бивни сверкнули в лучах восходящего солнца. Заколыхалась высокая трава, по ярко-синему небу стремительно помчались пушистые облака.
Орр стоял спиной к скале и не видел ожившей картины, но, точно уловив момент замешательства, напал первым, целясь в горло врага. В последнее мгновенье старый гувр успел уклониться в сторону, избежав верной смерти. Острые клыки впились в лапу, пронзив мышцы. Хрустнула кость, оба хищника покатились по траве. Вожак взвыл, захрипел, кровь хлынула ручьем. Орр вновь стоял на ногах, приготовившись к атаке.
– Не стоит его добивать, дружище!
Орр взглянул на друга и вспомнил свою предыдущую схватку с вожаком. Ярость постепенно уступала место жалости.
– Пусть живет, а? – то ли спросил, то ли попросил двуногий.
Орр сглотнул слюну и посмотрел на стаю: теперь взгляды серых хищников были скорее испуганными, от прежнего воинственного настроя не осталось и следа.
Старый гувр с трудом поднявшись, заковылял к пригорку, и Орр не стал его преследовать. Какой смысл добивать раненого врага, теперь уже даже не вожака? Сильный должен проявить милость к побежденному, Орр гордо поднял голову и громко зарычал. Как никогда громко.
Стая уже скрылась за пригорком, а молодой гувр все еще продолжал смотреть ей вслед. Он только что упустил шанс вернуться в стаю, шанс стать вожаком.
– Вот и правильно. Похоже, ты выиграл самую главную схватку в своей жизни. Поздравляю, дружище!
Хищник посмотрел на скалу и совершенно не удивился ожившей картине: ведь двуногий – Бог, сошедший с небес. Благодаря ему Орр стал сильнее, победил свой страх, вернул интерес к жизни. И может быть, поэтому он остался здесь.
День вступил в свои полные права, и странные звери на скале неподвижно застыли до следующего восхода солнца…

***

Утром, едва проснувшись, Алена взяла со столика коммуникатор и нажала кнопку вызова.
– Ваш абонент вне зоны покрытия, – ответил механический голос.
Девушка хмыкнула и вошла в Сеть. Здесь ее тоже ждало разочарование – аккаунт Марка не активен. Алена решила еще понежиться в постели, но тут вспомнила про подарок. Гладкий серый камешек не внушал доверия и никак не производил впечатления драгоценности. Девушка нажала на выпуклость, внутри клацнуло, кулон открылся. На поверхности был нарисован странный светло-коричневый зверь. Хотя, зверем его можно назвать условно, скорее клякса, напоминающая зверя. Алену разобрал смех, она подняла руку, подставив кулон под лучи солнца, пробивающиеся из-за шторы. Изображение на кулоне стало ярко-желтым, превратившись во льва. Большого льва в африканской саванне. Хищник открыл пасть, обнажив ослепительно-белые клыки, махнул хвостом.
И в этот момент кусочки мозаики сложились в картинку. Долгое отсутствие Марка, его нежелание рассказывать о своей жизни на диких планетах, Музей искусств, непонятно откуда взявшиеся пригласительные билеты и выставка. Выставка одной картины на каменной плите. Картины, оживающей с первыми лучами солнца. Девушка закрыла кулон, бережно прижав к себе. Разве нужно стесняться? Стесняться того, что ты рукодельщик. Принадлежишь к немногочисленной когорте людей, своими руками создающих нечто. Нечто прекрасное и удивительное. Алена открыла коммуникатор и вновь сделала вызов.
– Марк, ответь. Ну, ответь, пожалуйста, – в глазах девушки появились слезы.
Внезапно ее осенила страшная догадка.
– Алло, это космопорт? Алло!
– Диспетчер дальних полетов слушает, – ответил приятный женский голос.
– Скажите, когда ближайший рейс на Арн … Арно … Я забыла название этой планеты!
–Ариан?
– Да! Точно, Ариан!
– Ближайший рейс сегодня. Вылет через двадцать три минуты …
Алена уже была на ногах. Спешно одевшись, побежала к выходу, потом вспомнила, вернулась за сумочкой и выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью.
Такси мчалось по шоссе, обгоняя редкие машины.
– Быстрее! Пожалуйста, быстрее! – Алена стучала кулачком по сиденью робоводителя.
– Сожалею, но это предел, – отвечал бесстрастный голос таксиста.
– Я доплачу вам, слышите! Доплачу!
Машина почти влетела на стоянку, резко затормозив. Девушка уже бежала к месту посадки. Только одна мысль звенела в голове: «Успеть, успеть, успеть… »
– Ваш посадочный талон, мисс, – голос контролера пролетел мимо, оставшись позади. – Мисс, вернитесь!
Сломался каблук, Алена скинула туфли, отшвырнула в сторону и помчалась босиком. Сзади бежал диспетчер, двое охранников, а вскоре к ним присоединился полицейский. Завыла сирена, двери космовокзала закрылись, пассажиры замерли в недоумении.
Вперед выскочил мужчина в униформе и широко расставил руки, пытаясь поймать девушку. Алена швырнула ему в лицо сумочку, мужчина на мгновенье потерял видимость, и девушка проскочила под его рукой.
Серо-стальной красавец-звездолет готовился к старту. Посадка завершилась, высокая стюардесса в ярко-синей форме улыбалась, маша кому-то рукой, и в этот момент на трапе появилась Алена. Едва не сбив стюардессу, девушка забежала в салон. Грудь разрывалась от резкой нагрузки, легкие едва справлялись, перед глазами мелькали разноцветные круги. Алена потеряла равновесие, облокотилась о стену и начала медленно сползать вниз – силы иссякли.
Чьи-то сильные руки подхватили и бережно посадили ее в кресло.
– Ты в порядке? – теперь этот голос был самым родным, самым желанным.
Она закрыла лицо руками и заплакала. Диспетчер, охранник и полицейский с открытыми ртами смотрели то на девушку, то на объясняющего им что-то Марка.
Полицейский повертел наручниками и, хотел было произнести стандартную фразу о выполнении долга, но волшебное слово «мэр» из уст Марка, удостоверение специального корреспондента известного журнала, а также готовность немедленно покрыть все убытки и оплатить билет девушки охладили пыл служителя закона. И вскоре вся группа преследователей с недовольными лицами покинула салон.
Звездолет задрожал, оторвался от бетонки и помчался к далекой планете Ариан, а Алена продолжала плакать, прижимаясь к человеку, создающему на камне живые картины…

***

Орр верил, что двуногий вернется. Каждый день зверь приходил к домику и подолгу сидел на пороге. Не мог друг просто так взять и уйти, бросив его здесь. Иногда гувр подходил к стене и нажимал лапой. Миска наполнялась, но есть почти не хотелось. Иногда он тоскливо выл на луну, проплывающую по ночному арианскому небу, а к утру забывался беспокойным сном. Ему снился странный желтый зверь, грозно рычащий с гладкой каменной стены. Черный великан на толстых ногах, махал длинным хоботом. Потом всходило солнце, наступал новый день, и появлялась новая надежда.
Мягкий голос прервал воспоминания гувра.
– Он не опасен? – Алена взглянула в сторону зверя и поправила лямки рюкзака.
– Нет. Он дружелюбнее, чем некоторые известные мне люди, – то ли серьезно, то ли в шутку ответил Марк, продолжая идти по узкой горной тропе.
Орр остановился и внимательно посмотрел на человека.
– Такое впечатление, что он все понимает. Как его зовут?
– А мы сейчас спросим у него. Как тебя звать, дружище? – Марк улыбнулся и подмигнул.
Зверь повертел головой, сверкнул глазами и глухо зарычал.
– Он сказал РРР! – засмеялся Марк.
– Может Урр? – предложила Алена.
Зверь вновь зарычал. На этот раз обиженно.
– Видишь – нет. Скорее Орр. Да?
Гувр вновь остановился, взгляд стал задумчивым, как будто разум перенесся далеко-далеко, оставив здесь лишь тело.
– Точно – Орр. Орр! – позвала Алена.
Зверь посмотрел на девушку, подошел ближе и присел.
– Пора сделать привал и перекусить, – Марк скинул рюкзак и размял плечи. – Сегодня предстоит много работы. Кстати, покажу кое-что написанное не для музея.
– Заинтриговал, – Алена присела на большой камень и улыбнулась.
Марк открыл рюкзак, достал бутылку с водой и пакет с продуктами. Нет ничего прекраснее утреннего завтрака в горах, когда дует легкий прохладный ветерок, колышется трава, а из-за горизонта вот-вот появится оранжевый диск солнца.
– Держи! – Марк протянул гувру большой кусок курицы.
Зверь осторожно взял мясо зубами, потом зажал лапами и, не спеша, принялся есть.
– Почти как человек, – удивилась Алена, глотнув воды.
– Ты увидишь здесь много интересного. Директор музея планирует открыть на Ариане школу живописи, мне предлагают ее возглавить.
– Здорово! – Алена поцеловала Марка в щеку. – А мне найдется работа?
– Придумаем. Такие краски только здесь, больше их нет нигде. Основа из местных растений с добавлением натуральных пигментов. И оживают они только на этих камнях. Тот экземпляр в музее пока единственный за пределами планеты.
А Орр внимательно слушал разговор двуногих. Слушал, мысленно соглашался, хотя и не совсем понимал, о чем говорят. И разве это главное? Важно то, что у него есть настоящий друг. Сейчас они поднимутся на гору, и под рукой двуногого на гладкой каменной стене вновь появятся загадочные звери. А может сегодня не звери? Этого Орр не знал. Но точно знал, что они проснутся, заиграют красками и оживут. С первыми лучами солнца.
Прикрепления: 5196053.jpg (30.3 Kb)



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 26.05.2013, 12:27 | Сообщение # 24
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Book

Нарисуй мне радугу




Витька понуро брёл домой. Очередная порция «хороших» отметок в школе заставляла его останавливаться, вздыхать, предаваться размышлениям, сочинять оправдательную речь. Особенно за двойки ругалась мать, постоянно напоминая, что он обязательно должен поступить в хороший ВУЗ, стать классным специалистом, а не каким-нибудь там чернорабочим. Витька при этом молчал, глядя в одну точку где-нибудь на потолке. А отец делал вид, что его это не касается.
– Получишь диплом и станешь уважаемым, востребованным спецом. Менеджером, экономистом или программистом. Да, сынок? – мать говорила ласково, хотя в любой момент могла «взорваться».
– Ага. Пап вон два диплома имеет, а торгует рыбой на рынке, – как-то не выдержал Витька.
– Потому что твой пап не сумел найти применение своим знаниям в новых экономических условиях, – невозмутимо парировала мать, искоса метнув испепеляющий взгляд в мужа.
– Не сумел. А семью кормить таки нужно, – пробурчал отец, скрывшись на кухне.
– А я сумею? – вопрос ребенка застал мать врасплох. Она вздохнула и тоже ушла на кухню.
А Витька весь вечер думал. Думал о том, нужны ли ему физика с математикой? И все остальные предметы, без знания которых можно торговать на рынке, работать на стройке или ещё где-нибудь. Да где угодно. А диплом и купить не сложно.
– Двойку, наверное, схлопотал? – голос почтальона заставил мальчика вздрогнуть. Мужчина остановил велосипед, открыл сумку, а потом протянул Витьке светло-желтый конверт.
– Письмецо твоей маме из соцслужбы. Держи.
Мальчик молча сунул конверт в карман и побрел дальше.
– Да не расстраивайся, будет еще на твоей улице праздник.
Почтальон проскрипел педалями мимо, подняв пыль на дороге. А Витька и не расстраивался: привык не вешать нос из-за плохих оценок. Пустяковые это проблемы, как говорил отец. Правда, он совсем о другом говорил.
Мальчик зашел во двор и остановился. Серые девятиэтажки за время его отсутствия в школе никак не изменились. «Хоть бы метеорит какой с неба свалился», – продумал Витька и решил передохнуть на скамейке рядом с песочницей. Обычно там бегала толпа малышни, рядом сидели мамаши, бабушки, стояли коляски. Но не сегодня. Сегодня в песке копались двое: Сашка и Олег. И, судя по всему, что-то строили.
– Привет, малявки! – Витька подошёл бесшумно и тяжело опустился на скамейку.
– Привет, – ответил Сашка, даже не обернувшись, продолжая строить крепость.
– Серьезная у вас работа, – пошутил Витька, достав и откупорив бутылку «Колы». – Жажда не мучает?
Дети оторвались от стройки и по очереди отхлебнули из бутылки.
– Спасибо. А ты двойку, наверное, получил? – поинтересовался Олег, присаживаясь рядом.
– Наверное, – Витька похлопал мальчика по плечу. – Вот пойдешь осенью в школу – узнаешь, что это такое.
– А я не пойду, – Олег прищурился и захихикал, Сашка следом за ним.
– Пойдёшь, как миленький. Все ходят в школу.
Витька часто заглядывал на песочницу. Утром, когда шёл в школу, и вечером, когда возвращался домой. Здесь можно было спокойно посидеть, подумать, не выслушивая родительских наставлений и нравоучений. Дети беззаботно играли, строили песочные замки, и Витька даже в тайне им завидовал. Ведь когда-то и сам таким был.
– А к нам тут принцесса приходила, – важно произнёс Сашка, разрывая песок. – С другой планеты.
– Даже из другой галактики, – добавил Олег, глядя на Витьку.
Витька уже готов был отшутиться, но взгляд у Олежки какой-то странный и уж слишком серьезный.
– За принцессу - спасибо, – неожиданно раздался девичий голос слева и все трое повернули головы.
Рядом стояла девочка, по возрасту почти как семиклассник Витька. Одета, только странновато: длинное серо-голубое вязаное платье, светлые волосы скреплены алым бантом, на ногах такого же цвета туфельки.
– А вам здравствуйте, молодой школьник, – звонким голоском произнесла незнакомка.
Витька глянул на пацанов: те лишь развели руками.
– И вам, – машинально ответил мальчик, соображая, как девочка могла так незаметно и неслышно подойти.
– Вы не пугайтесь, меня тут нет – это голограмма. Видят ее лишь те, кто находится в непосредственной близости, – девочка говорила серьезно с каким-то необычным «металлическим» акцентом.
– Ах, да. Вы слышите моего персонального переводчика, поэтому звук немного странный для вашего слуха.
Только сейчас Витька заметил, что изображение незнакомки чуть размытое и как будто дрожит. Мальчик подошел ближе и протянул руку:
– Я Витька.
Девочка улыбнулась, протянув ладонь в ответ:
– Очень приятно, а меня можете называть Мира. На самом деле моё имя не такое простое и звучит по-другому, но в вашем языке лучше так.
Их ладони встретились, Витька тут же отдёрнул руку: его как будто слегка ударило током.
– Мира от слова мир! – блеснул эрудицией Сашка.
– Верно, – подтвердила девочка. – У меня сейчас каникулы, мама взяла с собой в галактическую разведку. Когда мы летаем по дальним мирам, мне разрешают общаться с детьми некоторых планет, ваша в их числе.
И тут у Витьки закралось сомнение: в XXI веке наука и техника шагнули очень далеко вперед и вполне возможно, что кто-то их разыгрывает. Где-нибудь неподалеку установил голопроектор и сейчас хохочет от души.
– А чем докажешь, что ты с другой планеты? – вопрос Витьки застал Миру врасплох. Девочка задумалась, не зная, что вот так сразу ответить.
– Ага, – поддержал разговор Сашка. – Покажи нам что-нибудь инопланетное: бластер или машину времени.
Олег засмеялся, Сашка следом.
– Я читала историю вашей планеты, Земли. Бластеров у нас нет и вообще оружия нет. А машины времени наша наука не создала, хотя перемещения во времени случаются. Но вы вряд ли поймете, ведь ваша планета еще не достигла уровня «четыре».
Сашка, Олег, а с ними и Витька нахмурились, теперь Мира рассмеялась.
– Мы недоразвитые? – поинтересовался семиклассник
– Нет. Просто вы немного отстаёте от нас и других планет Содружества. Но мама говорит, что еще при нашей жизни вы сможете достигнуть «четверки».
– Ага, достигнем, – вздохнул Витька. – Особенно с моими оценками по физике и математике.
– Так всё плохо? – сочувственно поинтересовалась девочка.
– Хуже не бывает, – школьник присел на скамью и окинул взглядом двор: нигде никого, никто даже подойдёт и никто не узнает о контакте и инопланетянкой. Если, конечно, их не разыгрывают.
– У меня ничего необычного нет, а показывать наши научные достижения мама не разрешает, – словно услышав мысли Витьки, произнесла Мира. – Я вот сейчас к конкурсу светового рисунка готовлюсь, но вас этим не удивишь: ведь световые карандаши придумали давно.
– Какие световые карандаши? – оживился Сашка. – У нас таких нет. Покажешь?
Девочка хмыкнула, достала из кармашка маленькую жёлтую коробочку и открыла: внутри лежали семь разноцветных, похожих на фломастеры стержней. Или карандашей.
Мира достала один и провела по воздуху: появилась яркая фиолетовая полоса.
– Ух, ты! – в один голос воскликнули Сашка и Олег, аж подпрыгнув со скамейки
– А стирать вот так, – девочка провела рукой по полосе и она исчезла. – Странно, что у вас таких ещё нет. Я смотрела историю Земли: должны быть, поэтому мама разрешила взять с собой.
– Может где-то и есть, – высказал предположение Витька, – начиная верить, что это не розыгрыш. – Только до нас ещё не дошли.
– Ой! Мне кажется пора – время трансляции ограничено. Спасибо вам за интересную беседу, постараюсь появиться ровно через ваши сутки здесь же.
Изображение Миры несколько раз мигнуло, стало расплывчатым и исчезло. Дети некоторое время сидели молча.
– Вот ведь: кому скажи – не поверят, – пробормотал Сашка.
– А ты никому не говори, – Витька поднялся со скамейки и закинул ранец на плечо. – Пока, малявки. До следующего сеанса связи с дальней галактикой.
Витька хитро подмигнул и направился к подъезду, вспомнив, что нужно придумать оправдание очередной порции двоек. Но на этот раз оправдание не понадобилось.
Открыв дверь, мальчик увидел стоящего отца с мрачным выражением лица и уже хотел начать рассказ, но тот молча повернулся и ушёл к себе в комнату. Витька разулся, осторожно заглянул в гостиную: телевизор работал – шёл какой-то сериал, мать дремала на диване, укрывшись пледом.
– Вить, я приболела. Ты, там, на кухне, сам управься, поешь, как следует, потом сделай уроки. Меня не буди.
Мать повернулась на другой бок, накрывшись пледом с головой, а Витька молча зашёл в свою комнату. Письмо из соцслужбы бросил на стол. После встречи с инопланетянкой даже Интернет померк в глазах мальчика, стал менее значительным, интересным. Чувствуя вину перед родителями за полученные двойки, Витька твёрдо решил посвятить вечер алгебре и физике. С чего начнём? Орёл – физика, решка – алгебра. Мальчик подбросил монету – выпал орёл.
Витька раз за разом перечитывал параграф, но знания упорно не хотели лезть в голову. Еще чуть погодя он вдруг понял, что думает совсем о другом. Он ждёт следующей встречи с незнакомкой из далёкой галактики…
А метеорит всё-таки упал. На следующий день и как раз во время урока физики. Бабахнуло где-то вдалеке, ударная волна прокатилась по городу, повыбивав стёкла в домах. В городе объявили чрезвычайное положение, школьников отпустили домой.
Витька быстро шёл по тротуару, переживая, как там дома, и в этот момент неожиданно появилась она.
– Мира? – удивился мальчик. – Но ты говорила, что через сутки в том же месте.
– Да. Но у нас произошли изменения в маршруте полёта. Поэтому я вычислила, где ты будешь в текущий момент, и направила голограмму сюда.
Мира грустно смотрела на мальчика, и Витька понял: эта встреча последняя.
– А у нас тут метеорит неподалёку упал. Стёкла повыбивало, есть раненые. Мои не пострадали – дома никого не было.
– Да. У вас еще нет противометеоритной защиты. Но появится, в будущем, – девочка попыталась улыбнуться.
– А когда в будущем, тебе, конечно, говорить нельзя, – закончил за неё фразу Витька. – И откуда ты знаешь о будущем? Ведь машины времени не существует.
– Когда мы летаем на большие расстояния, то используем квантово-градиентные скачки, при которых происходит смещение. Эта область нами еще недостаточно изучена, но мама говорит, что вопрос лишь некоторого времени. Ещё при нашей жизни сможем корректировать и управлять временной составляющей.
– Везет вам, – вздохнул Витька, – Живете в интересной галактике, летаете, куда хотите, общаетесь с инопланетянами, путешествуете во времени. А у нас серость, скука, родители думают, как прожить от одной зарплаты до другой, как пристроить меня в институт. Я думаю, как побыстрее вырасти и начать самому зарабатывать деньги.
Витька прислонился к дереву и мечтательно посмотрел на небо.
– Вот метеорит упал – может быть, самое значимое событие за сто лет, за всю мою жизнь.
– Не самое, Витя, – Мира улыбнулась. – Я не только попрощаться, но и кое-что тебе сказать. Только ты никому-никому об этом. Договорились?
Витька оглянулся по сторонам и удивленно уставился на Миру.
- Договорились …
***
Витька подошёл к песочнице – Олег и Сашка всё так же сосредоточенно возводили замок. Теперь уже другой – вчерашний кто-то ночью растоптал.
– Привет, малявки.
Дети обернулись, но почему-то промолчали.
– Сказали, что тебя стеклом сильно поранило, ты лежишь в больнице, и мы думаем, как тебя найти, – растерянно произнёс Сашка.
Витька присел на скамейку.
– Мимо, – засмеялся семиклассник. – Метеорит мимо пролетел, только чуть чиркнул по воротнику. – Мира не придёт больше. Не сможет.
Взгляд Витьки помрачнел, мальчик горестно вздохнул.
– Жаль, – расстроился Сашка, присев рядом. – А у меня сегодня день рождения. Только праздника не будет: отца срочно вызвали на службу, а мать уехала к дедушке – ему плохо стало. Вот сижу, строю замки.
Витька хлопнул мальчика по плечу.
– День рождения говоришь. И сколько тебе?
– Семь, – мальчик улыбнулся. – Осенью потопаю в школу.
– Ну, раз день рождения и семь, то держи, – Витька протянул маленькую жёлтую коробочку.
Сашка удивленно открыл рот.
– Ведь это же… Ведь такая была … А как, как она передала – ведь она была голограммой?
От неожиданности Сашка не мог подобрать правильных слов. Ребенок открыл крышку – внутри семь разноцветных стержней. Или карандашей.
– Я обещал Мире всё держать в тайне, никому не болтать. Она без разрешения воспользовалась телепортатором и передала карандаши. А поскольку я уже взрослый, то дарю их тебе. Рисуйте, малявки.
Витька засмеялся, а Сашка попытался провести линию в воздухе. Но ничего не получилось.
– Нужно немного сжать пальцами стержень. Чем сильнее сожмёшь – тем ярче линия.
В воздухе появилась ярко-красная светящаяся полоса.
– Ух ты! – не выдержал Олег. – Дай и мне тоже.
Красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый. Семь ярких полосок неожиданно слились вместе, в воздухе заискрилась настоящая радуга.
– Да, – одновременно выдохнули дети. – Вот здорово!
– Мне еще никто такого подарка не делал, – в глазах Сашки появились слёзы.
– Рисуй, создавай, твори, – по-отечески произнес Витька и поднялся со скамейки. – А мне домой нужно – дела.
Мальчик с важным видом забросил рюкзачок на плечо и зашагал к подъезду.
– Будет скучно – заглядывай к нам, – донеслось вслед с песочницы, но Витька лишь махнул рукой.
И сделать ему нужно не просто много, а очень много. Обязательно разобраться с алгеброй, геометрией, особенно физикой. И нет другого пути. Ведь это он, Витька, Виктор Воронин, через пятнадцать лет создаст теорию световой графики. Именно он подарит детям Земли световые карандаши. И тогда на каждой улице, в каждом дворе, в каждом доме засияет радуга.
Прикрепления: 9584101.jpg (54.0 Kb)



Всегда рядом.
 
LitaДата: Вторник, 25.06.2013, 11:44 | Сообщение # 25
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Marita

Фокусник


Локи играет.

Ванахейм, Свартальфахейм, Хельхейм – девять миров Иггдрасиля блесткими шарами фокусника в проворно-цепких ладонях, Нифльхейм, Ётунхейм, Митгард – один за другим выуживает из черно-лощеного цилиндра, задумчиво катает меж пальцев, Муспельхейм, Асгард, Льесальфахейм.

Вычерчивая в воздухе радужно-яркий Биврёст, Муспельхейм перекочевывает из правой ладони в левую, искрит, пламенем вспыхивая на бледно-тонкой коже, косматыми красными волнами лижет мраморно-белый панцирь Обители Всебогов. Лофт улыбается краешком рта, дует инеистым сизым дыханием – спи, еще не время, нескоро Рагнарёк, пламя съеживается, сжимает свои лепестки, нераспустившимся огненным цветком раскачивается на красно-желтом стебле. Точеными бритвами ногтей Лофт рассекает стебель, все с тою же рассеянной улыбкой толкает цветок за фибулу плаща. Жар. Рыжее на ярко-рыжем, пепельно-горький аромат. Лофт щурится, сгоняя с лица щекочуще-дымные струйки.

Кра-ак!

С холодно-снежным хрустом Нифльхейм, ледяные бока, осколочно-острыми гранями взрезает Митгард, по-ванахеймски зеленый и полноводный. Льды приходят с севера, льды наступают на континент, укрытые мохнатыми шкурами исполинские звери стадами бредут по безжизненно-зимним равнинам, укутанные мохнатыми шкурами люди крадутся за ними по снегу, с копьями наперевес. Метель. Белые снежинки, бесшумно осыпающиеся в прозрачно-ледяном шаре. Растягивая губы в улыбке, Лофт греет в ладонях холодно-заиндевевшее стекло, снег тает, водной лавиной сметая на своем пути хлипкие человеческие постройки из бревен и камней, вода поднимается, вода прибывает, скрывая собою низины и скалы, диковинно-золотистые рыбы, царственно качая гребнями плавников, плывут над вершинами сосен, оброненными в воду монетами бесшумно уходят на дно. Вода, влажно-соленые капли росою на запотевшем стекле. Лофт вытирает плащом промокшие ладони.

…Ётунхейм, фьорды и скалы, Хельхейм, эбонитово-черный шар, бездонный хаос Гиннунгагапа, хрустально сияющий Льесальфахейм, Свартальфахейм, серый от копоти подземных альвовских кузниц – точно бусины четок, нанизанные на единую нить, пляшут, запутавшись в бесконечном шутовском хороводе, и звонкие молоточки альвов эхом отдаются в мертвенно-глухой тишине чертогов Эльвиднира, и красноглазые ётунхеймские тролли плетеными сачками-неводами мнут тонко-воздушные крылья льесальфахеймских обитателей цветов, и Локи смеется, гибкий, как трость, пламенно-рыжий, жонглер девятью мирами, и Локи никогда не прискучит играть.

_____________________________________________________________________________

* Свартальфахейм – в германо-скандинавской мифологии родина цвергов, тёмных альвов

* Льесальфахейм – в германо-скандинавской мифологии родина светлых альвов

* Ванахейм – в германо-скандинавской мифологии родина ванов

* Хельхейм – в германо-скандинавской мифологии мир мёртвых, в котором властвует Хель

* Нифльхейм – земля льдов и туманов, местообитание ледяных великанов, один из первомиров

* Ётунхейм - земля, населённая великанами-ётунами

* Митгард - «срединная земля» в германо-скандинавской мифологии, мир, населённый людьми

* Муспельхейм - страна огненных великанов

* Асгард - небесный город, обитель богов-асов

* Гиннунгагап – в скандинавской мифологии первичный хаос, мировая бездна, в которой возникло первосущество Имир

* Эльвиднир – чертог Хель



Всегда рядом.
 
LitaДата: Вторник, 25.06.2013, 11:49 | Сообщение # 26
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Marita

Lokka Táttur

(или "Сказка Локи" по мотивам старинной фарерской баллады)

…Асфрид любила ее рассказывать, когда наш Осмунд уж чересчур расшалится – сказку про ётуна-людоеда, что забирает к себе непослушных детей. «У-у-у, – воет ветер в трубе, гуляет по коньку крыши, злой, косматоголовый, – унесу-у, по полям разнесу-у!», Осмунд жмется к переднику матери – страшно. У-у-у, а вдруг и вправду придет?

А он услышал – и в самом деле пришел, налегке, одетый, как странник, с мешком за плечами, и я отворил ему дверь, и дал отдохнуть с дороги, и усадил за стол вместе с женою и сыном, и он ел и пил, пока не потянуло в сон, а после – предложил мне партию в шашки…

***


– Гра-ха-ха-ха! Проиграл, проиграл, вчистую продулся! – сметая шашки, Скрюмсли поднимается из-за стола, высокий, головой в потолок, ётун в получеловеческом обличье, морозными, выцветшими глазами смотрит на меня и Асфрид. – Теперь, как мы и обещались – беру, на что глаз ляжет.

…Старая прялка Асфрид.

…Лавки, застеленные истертыми шкурами.

…Глиняные горшки над очагом.

– Зачем Осмунда из дому услал? Думаешь, не найду? – рыком перекатывается по комнате, Скрюмсли раздается вверх и вширь, из пасти – от уха до уха – выпячиваются кабаньи клыки, черные, серпами загнутые когти со скрипом проходятся по половице. – Ар-ргх! Под утро вернусь. И если обманывать вздумаешь…


***


Той ночью Асфрид не спала – сидела, камнем застыв в изголовье Осмунда, а я молился – впервые за всю свою жизнь, по-настоящему, искренне молился, и должно быть поэтому – меня услышали.

…Он был худой, как жердь, без правого глаза, а под полями широкой шляпы его дремали, нахохлившись, два ворона. Он щелкнул пальцами – тр-рак! – и Осмунд стал дымчато-белым, прозрачным, как родниковая струя, истек, покружившись в воздухе, пшенично-золотой горошиной в ладони Асфрид, и ворон на правом плече одноглазого трижды крикнул «кар-р!», и начался рассвет.

…золотой и желтый, точно бескрайнее пшеничное поле. «Тр-рак! Виу!» – у Скрюмсли в ладонях – остроточеная коса, колосья солнечно-наливными волнами омывают колени его, тысячи, мириады свежеотобранных зерен. «Кар-р!» – взметая крыльями придорожную пыль, ворон поднимается к небу, Скрюмсли ворчит, выбирая из глаз набившийся сор.

– Думаешь, не найду? Гра-ха-ха-хах! – смех Скрюмсли раскалывает небо серебряно-белою вспышкой, тяжелые, грозовые капли дождя вминают в грязь медвяно-желтые зерна, «тр-рак!» – Скрюмсли размалывает колос каменно-жесткими пальцами. – Попался, попался!

…песок и пыль. Черный в молниево-белом, ворон кружится над полем, сжимая в клюве ускользающе-гладкое зерно, и новая ночь приходит вместе с ним, черная, как вороньи перья.

***


Асфрид молилась вместе со мною, и он пришел – сияюще-светлый, из лунных лучей спустился к изголовью Осмунда, легкий, словно лебяжий пух. Острым, как клюв, носом, коснулся щеки – и Осмунд обратился в свет и луну, распался на тысячу звезд; подхваченный черно-густою тенью, прозрачно-тонким пером скользнул в руки Асфрид, и, вскрикнув по-птичьи, остроносый исчез, и вновь наступило утро.

…белое, точно лебяжьи крылья. «Вз-з! – Скрюмсли натягивает тетиву, с рассерженным пчелиным жужжанием стрела уносится в небо. – Пи-иун!» Облака наливаются густо-красным, темные, как перебродившее ягодное вино, вскипают над головой; цепляясь крыльями за бритвенно-острый воздух, лебедь падает вниз – белый, невесомо-легкий, словно лунная тень.

– Думаешь, не найду? Ар-р-ха-ха! – Скрюмсли ловит тени пальцами-сетями, источенными, точно морские скалы, кончиками клыков, вгрызается в аппетитно-белое, и белое становится красным, ошметками мяса и перьев липнет к черной, заросшей шерстью губе. Скрюмсли кривится, сплевывая на землю.

– Вот ты где! Попался! – ветер везде и повсюду, свистит по-птичьи, хватая с ладоней пегое от крови перо, прицелившись, с размаху швыряет в небо, пылающее закатно-багровым, и Скрюмсли грозит кулаком заходящему солнцу, и ночь пляшет черным в широких, звериных зрачках его.

***


Он появился на третью ночь – рыжий, как заходящее солнце, выплыл из пламени очага, и, пачкая половицы угольно-черным, склонился над Осмундом, словно заботливый лекарь.

– Рыба, – зеленые, по-лисьи хитрые глаза его блеснули, точно озерная ряска. – Не помогла земля, не справился ветер – я спрячу его под водой. Рыба. Кровь. Кремень и железо.

И сделался огненно-красным, от головы до кончиков пят, и зашипел, размахивая руками, точно вода, вскипающая над очагом, и звонкие искры-чешуйки, пылающие ржавым, летели от рук его, и падали на кожу Осмунда, и Асфрид била передником, пытаясь потушить. «Пш-ш…» – Осмунд плавился зажженною свечкой, кипящими каплями воска жег пальцы Асфрид, текучий, быстрый, исчезающе-малый, словно рыбья икринка, и рыжий смеялся, и, сжав икринку между ногтей, нырнул с головой в восходящее за окнами солнце…

…рубиново-красное, точно икринки в брюхе у камбалы. Лениво шевеля плавниками, она плывет – в зеленых зарослях кувшинок, и сплюснутое лицо Скрюмсли над водой не кажется ей по-настоящему страшным. «Ба-аум!» – стоя по колено в воде, Скрюмсли замахивается острогой. Мертвенно-серая, в рыжеющих пятнах ржавчины, острога скалится десятками иззубренных ртов, кусучими стальными зубами рвет спину и плавники, вбивая рыбу в топкое, мутно-грязное месиво ила.

– Арг-ха-ха-хах! Попался! Попался-таки по-настоящему! – Скрюмсли зарывается пальцами в ил, выдавливая в ладони розовые икринки. – А думал, что не найду…

Вода цепляется за ноги, толкает в затылок и спину упругими лапами, точно заигравшийся кот, едкой, колючею шерстью вязнет между зубами. «Мя-аур!» – Скрюмсли захлебывается, когтями взрывая податливо-мягкие волны, и солнцем сияющие икринки танцуют над головой, и ночь опускается с неба – темная, как грязно-озерный ил.


***


– Скажи Осмунду – пусть бежит так быстро, как только сможет, – он ждал нас за сараем, точно коня, оседлав перевернутую лодку, и с мокрых, всклокоченных волос его стекали наземь огненно-красные струи. – А я сделаю все, что в моих силах. Кровь. Копье. Огонь и железо.

Гра-ха-ха-хах! Точно тяжелый, кузнечный молот раз за разом ударял в наковальню – Скрюмсли шел, головой в небеса, шагами раскалывая землю, Скрюмсли-ётун, Скрюмсли – Тысяча Глаз, и, путаясь ногами в высокой траве, Осмунд пустился бежать, и каменная великанская длань тенью накрыла его у двери сарая… и Скрюмсли завыл, по-звериному страшно, когтями выдирая из горла кусучее, как жало, копье.

Тр-ршш! Быстрый, словно надвигающееся пламя, он выметнулся из-за стены…

…и резал и шил, кроваво-красными стежками, острый, как костяная игла, и Скрюмсли распадался на лоскуты, черными, обгорающими кусками плоти прятался в землю, и птицы пели над ним серебряными голосами, и огненно-золотой пыльцой осыпали цветы – желтые, как восходящее солнце.

***


«Фр-рщщ!» – похлебка бурлит над очагом, пенится, рассерженно идет пузырями, Осмунд хнычет, дуя на обожженный палец – злая вода! «У-у-у, – эхом свистит в трубе, – унесу-у…» Асфрид обнимает сына.

…А я закрываю дверь поплотнее, чтоб дом не выстудили сквозняки, и долго смотрю на огонь – красный, как кровь, без устали бегущая в наших венах, и радуюсь про себя – тому, что даже в самых жестоких сказках есть неизменно счастливый конец.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Вторник, 25.06.2013, 11:53 | Сообщение # 27
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Marita

Völuspá


Кровь. Много крови. Головокружительно сладкий аромат, сквозь плесень и гниль, сквозь мерзлую подземную сырость, он тянет, зовет за собою, словно бабочку на нектар, манит ее, теплый, кроваво-красный. Ростками колючего чертополоха, полынно-горькою травой она пробивается к свету, сквозь белесоватые ниточки корней и муравьиные гнезда, к живому, пульсирующему, багрово-алому… Кровь. Много крови.

– Достаточно ли тебе? – у него резкий и злой голос, подобный жертвенному ножу, и пахнет от него – железом и холодом камней. Ей хочется захныкать, стать незаметной и маленькой, забиться в самую глубокую нору, но голод держит крепче любых цепей, мягкие щекочущие струйки на губах и в ее ладонях, пей, насыщайся, отвечай…

– Ответь мне, правдиво и честно, что принесет светлым чертогам города Асов пришлого кровь, кровь Ётунхейма? – он медленно проводит рукою сквозь ее невесомо-прозрачное тело, и на руке его – кровь, рука обмотана грубой шершавою тряпкой, насквозь пропитанной засохшею кровью, испорченное лакомство, дразнит, отбивает аппетит. В крови – острый запах огня, от тряпки тянет паленым, пепел и зола, вот что останется от крепости Асгард.

– Зола и пепел, – ее затаенные мысли, липкий, всепобеждающий страх, он пьет, точно родниковую воду, купает ладони в хрустально-звенящей струе, с каждым глотком – все отчетливее и чище, точно из источника Урд – знания мертвой, той, что при жизни знали как одну из величайших вёльв, короли и боги ходили к ней на поклон, угодливо улыбались в ответ ее холодно-снисходительной улыбке, пытаясь улестить, слали роскошные дары…

– Дар его асам приносит немалую пользу, но вред от него – многократно ее покрывает, и будет печален итог, – голос, точно щелканье костяного вороньего клюва, вороны слетелись на пир, воронам есть, чем поживиться, Турисаз, воронья руна, руна-шип, руна великанов, точно кровавый стяг, встает над руинами Асгарда.

– Ангрбода, ётунхеймская магичка – она причина всему случившемуся, ведь так? Она и ее выродки, – он поочередно загибает пальцы, считая. – Хель, не-живая и не-мертвая, войско за ней – тьмы и тьмы, тех, кого взяли болезни и старость, Ёрмунганд, посох в руках великанов, поднимется с моря, отравит и небо и землю, Фенрир…

Он затихает, мрачнеет, подобно грозовой туче, это непереносимо четкое видение – чудовищные зубы, размалывающие его плоть, кровь ленточкой по языку, его собственная кровь, пахнущая обреченностью и страхом, Наутиз, руна вины – обломки боевого меча, крест-накрест впечатавшиеся в волчье нёбо. Пылающий факелом Иггдрасиль. Победа, равная поражению. Кровь. Много крови.

Она остывает, впитывается в землю, недораспробованная ею кровь жертвенного агнца, достойная плата за сегодняшние откровения, щедрый подарок Отца Богов, и она вновь легка и свободна, бабочкой-однодневкой кружит над заросшим травою курганом, радужно-пестрыми крыльями трепещет в воздушных, прозрачно-чистых струях, каплями утренней росы стекает по источенному временем могильному надгробью. Удушливая тяжесть каменных плит, Хель-Халагаз, град-руна, руна ведьм – кинжальными насечками на камне, мертвым – дремать и видеть сны, живым – сражаться и побеждать.
__________________________________________________

*Völuspá – «прорицание вёльвы» в переводе с древнеисландского, такое название носит одна из частей «Старшей Эдды»



Всегда рядом.
 
LitaДата: Вторник, 25.06.2013, 11:58 | Сообщение # 28
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Marita

Змей и Ева


– Донн, дондилиндиндон-дон…– нежное, спокойно-мелодичное пенье арфы Браги Сладкоголосого словно бы окутывало сад, играло соками жизни в древесно-шершавых стволах, клейменых Йера, ее домашнею руной, руной Хранительницы Яблок, будило навстречу солнцу острые зеленые стрелы свежепроклюнувшихся ростков.

– Донн, дондилиндон-дон…– вскинув на плечи тяжелую плетеную корзину, она не торопясь шла от дерева к дереву, и яблони-живицы склоняли перед ней свои упругие ветви, отборнейшими, румяно-наливными плодами скатываясь в протянутые ладони.

–… дон-дондилин…дэ-эунн! – плеснулось вдруг с недалеких холмов сорванным криком лопнувшей струны, — дэ-эун-дан!

Она отложила корзину в сторону. «Опять, о, норны всеведущие…»

– …кислое, — он показался из-за ближайшей яблони, с надкусанным паданцем, что прямо на глазах сморщивался и коричневел, обращаясь в малосъедобную гниль, — отвратная на вкус пища! И этим ты подчуешь нас каждый вечер, о, Благостная Идун?

– А ты опять рылся в паданцах моего сада, точно оголодавший медведь после зимовки, о, глупый, глупый Локи! – браниться с богом плутовства считалось в Асгарде довольно дурным тоном, а вот ответить шуткою на заковыристую шутку… – Как будто не знаешь, что яблоки-живы сладки только после моих рук. И разве я обделяла тебя когда-нибудь ими?

Выбрав из корзины самое красивое и крепкое яблоко, она протянула его Локи:

– Вот… И только попробуй найти в нем хотя бы капельку кислинки!

…Локи, сын Лаувейи, рыжеволосый ётун из пришлых, зачинщик скандалов и распрей, форменное бедствие Асгарда благополучного. Дагаз, руна Рагнарёка, змей, поглощающий себя самоё – огненно-алой татуировкой на правом предплечье, белесые, неровно зажившие шрамы – стежками-швами по тонким, выцветшим губам. Колючие, злые огоньки в кошачье зеленых глазах. Плащ цвета запекшейся крови, что волочился за ним по траве точно юркий лисиный хвост.

Локи-хаос, Локи-разрушитель, Локи-мятежный огонь Страны Великанов...

Она с трудом отвела глаза от краснокровавых складок, прожорливым пламенем лесного пожара стелившихся между ромашек и одуванчиков. «Великий Один, да что ему здесь нужно, в конце-то концов?»

– Что ж, признаю, что ошибался – плоды твоих живиц сладки как мед, и восхитительно свежи, – он промокнул рукавом губы, блестяще-влажные от яблочного сока, – но все же они не идут ни в какое сравнение с живами Золотых Яблонь моей северной родины...

– Ётунхейм? Ты снова потешаешься надо мною, Локи! Что хорошего способны породить эти бесплодно-каменные земли, добрую половину года покрытые снегами и льдом?

– Но ведь ты никогда не была там! Откуда ж тебе знать – лгу я, или говорю чистейшую правду? – рогатая руна Кеназ, огонь укрощенный, платиновая пряжка его дорожного плаща, сверкала, переливаясь на солнце бритвенно-острыми гранями, дразнила иззолоченым сиянием над кронами яблонь-живиц далекой Страны Великанов. Древа огня воды, Золотые Яблони Ётунхейма, гнущиеся под тяжестью солнечнобоких плодов, в сравнении с которыми ее садовые живы – всего лишь кислый неухоженный дичок...

– Твой Ётунхейм, по слухам, не очень-то жалует своих гостей, и ты знаешь, я никогда бы не решилась на путешествие туда…

– … не будь у тебя надежного провожатого, верно? – край его накидки-плаща, темно-бурый от впитавшейся пыли, шершавой змеиною шкуркой царапнул по обнаженной лодыжке – ётун подошел к ней довольно близко. – Что, если я составлю тебе компанию в этом путешествии, прекраснейшая из асинь?

– Браги будет недоволен, если заметит мое отсутствие…

– О, я найду чем отвести глаза твоему беспокойному супругу! – узкие, бледные ладони бога плутовства взметнулись в воздух, точно в приветственном салюте, и зыбким мороком-обманкой, миражем, сотканным из ветра и солнечных лучей, перед Идун возникла… она сама, улыбчиво-спокойная, в венке из снежно-белых роз и с неизменной корзиною через плечо, до самых краев наполненной огненно-красными живами. – Никто не хватится тебя до вечера, а к тому времени мы уже успеем вернуться из Ётунхейма.

– Но как же мы…

– Асгард можно покинуть не только через сторожевые ворота.

– Но если…

– Они ничего не узнают, – меченые шрамами-швами уголки рта медленно поползли вниз, – ни Браги, ни Один, ни прочие асы. Я сохраню твою тайну, Идун, до того часа и дня, когда, напитавшись живительных вод Бруннакра, они пробьют себе дорогу из темных подземных недр – сияющие золотом ростки ётунхеймских яблонь, невиданный в этих краях урожай... Решайся же, Дающая Жизнь. Уверен, асы простят тебе эту… небольшую отлучку.

…За прочно сплетенными бортами корзины-собирательницы места для ётунхеймских жив было еще предостаточно, и стряхивать на траву свежеотобранные плоды она не стала – жива к живе, красное к золотому…

– Я помогу тебе… позволишь? – какие-то неестественно жаркие, точно раскалившиеся от внутреннего огня кончики пальцев мягко скользнули по ее запястью, оставляя на коже красновато-розовые следы. – Пойдем же наконец, у нас не так-то много времени!

– …донн, дондондилинь… – прощаясь, пели за холмом позолоченые струны, и солнце стояло высоко в зените, и небо было безоблачным, обещая приятную прогулку, и ивовая корзина в ее руке, бережно придерживаемая галантно-предупредительным кавалером, казалась необычайно легкой. По сочно-зеленым лугам, по цветущей земле Бруннакра плодоносящего он вел ее мимо сияющих мрамором стен асгардовских чертогов, мимо сторожевых ворот и островерхих башен бессменного дозора, туда, где на осыпающихся от времени плитах гибкие стебли дикого плюща сплетались прочнейшей лестницей-веревкой – прочь, за крепостные стены, за уютно-надежные пределы Асгарда защищенного.

***


– Мерзлая, точно снега Страны Инеистых Великанов! – опустившись на корточки, она опасливо попробовала ладонью прозрачно-ледяную воду. – Как же ты собираешься переправлять меня через Ивинг, Локи? Учти, я совершенно не умею плавать!

– Тебе и не понадобится это уменье. Держи, – свернутый вшестеро плащ-накидка, колючее шерстяное полотнище победно-красного цвета, точно скатерть, накрыл собою корзину и живы. – И это прибереги, – спутанные кожаными шнурками изящно-остроносые туфли отправились в корзину вслед за плащом.

…Он оказался неожиданно сильным, несмотря на свое далеко не богатырское сложение, и за то время, что нес ее на руках вброд, по мелководью, ни разу не позволил себе передышки. Солнечные блики по воде – огненные искры из-под ободьев позолоченой колесницы Суль, мерно-убаюкивающий шорох волн, далекие крики чаек – она едва не задремала, уткнувшись ему в плечо, в колкие, пахнущие дымом дорожного костра ярко-рыжие кудри своего провожатого...

– Вот мы и на месте, Идун, – резкий, дрожь выбивающий ветряный порыв, стылое дыхание Нордри, заставил ее открыть глаза.

Иззубренные камни-валуны – осколки игрищ ётунхеймских троллей, узкая полоска галечного пляжа да темный еловый бор сплошной заград-стеною, местами подступающей прямо к воде – Ётунхейм, загадочная Страна Великанов, встречала гостей во всем своем мрачном великолепии.

«Там, за рекою Ивинг, за Каменными Горами…» – граненый край руны-заколки точеным бритвенным острием прошелся по скуле, и Идун машинально коснулась пореза, чувствуя, как сходится под пальцами рассеченная кожа, как подсыхают стягивающей коркой на щеке влажно-кровяные разводы. «За Каменными горами, за Железным Лесом…» Надежно-крепкие объятия, живое, теплое полукольцо, как-то внезапно разомкнулись, и она соскользнула на землю.

– Вот мы и на месте, – отвернувшись от нее, ётун торопливо обувался, рвал тонкие ремешки, не попадая сходу в застежки-прорези, словно парус под начинающейся бурей огненно-рдяным крылом бился за плечами его небрежно накинутый плащ. – Надеюсь, что тебе понравится в Ётунхейме, Идун. Понравится настолько, что ты сама не захочешь отсюда…

Точно стремительный ураган пронесся по верхушкам елей, черная разлапистая тень косматой грозовою тучей накрыла солнце – гигантский орел, огненные факелы-глаза, когти – остронаточенные ятаганы, со свистом рассекая воздух, пикировал на них прямо с небес.

***


Точно стремительный ураган пронесся по верхушкам елей, черная разлапистая тень косматой грозовою тучей накрыла солнце – гигантский орел, огненные факелы-глаза, когти – остронаточенные ятаганы, со свистом рассекая воздух, пикировал на них прямо с небес.

…Сын ведьмы Лаувейи, ведьмак по крови и духу, он почуял неладное уже давно, еще до того как «Один, да оно, похоже, отсырело!» Ньёрд отложил в сторону ставшее вдруг бесполезным огниво, еще до того как посохом очертив вокруг неразгорающегося костра Кеназ, Отец Богов произнес первый огонь высекающий гальдр, еще до того как ярко-алые язычки пламени, сорвавшиеся с его ладоней, бесшумно истаяли в охапкою сваленных под вертелом еловых ветвях.

Магия, темная нифльхеймская волшба, ледяное дыхание Исы, руны зимы – он ощущал ее легкими иголочными покалываниями в кончиках пальцев, бледно-голубыми огоньками, рассеянными в воздухе, мерцала она вокруг них…

«Одолеть мага способен только другой, более опытный и удачливый маг. Ньёрд, точно преданный хозяину хускарл, схватившийся за меч – норны всеведущие, как же он все-таки смешон!»

– Я – Тиаци, сын Снёра-Оборотня, хозяин нифльхеймских угодий, земли, на которой вы столь безуспешно пытаетесь сейчас разжечь огонь, – проскрежетал орел, грузно приземляясь на остробокий валун, немедленно покрывшийся бледной инеистой коркой. – И вправе требовать с вас, незваных гостей Нифльхейма, достойной пошлины, положенной мне платы за ваше пребывание здесь.

– И каков же будет размер этой пошлины? – Один вел речь уверенно и спокойно, точно председательствующий на домашнем тинге, за стенами асгардовских чертогов, под узелками-оберегами Этель, руны-защитницы. – Тиаци Снёрсон, мы всего лишь небогатые странники, и вряд ли сможем предложить столь высокородному турсу достойное его вознаграждение. Впрочем, мы с удовольствием разделили бы с тобой нашу скромную трапезу, вот только есть мясо сырьем…

Лишенный сковывающего влияния Исы, костер вспыхнул с первой же искры, с первым же ударом огнива полыхнул так, что Ньёрд едва успел убрать от огня полы своей дорожной накидки.

– Признаться, мне по нраву такая щедрость, о, путники, не называющие своих имен!

Аппетит у нифльхеймца оказался отменным, жирные, вкусно пахнущие шматы полупрожаренной баранины один за другим исчезали в гигантском клюве не в меру прожорливого едока – лопатки, постная грудинка, сочная филейная часть…

Тяжело взмахивая крыльями, насытившийся Тиаци опустился на траву неподалеку от костра. Должно быть, все происходящее казалось турсу удивительно забавным – белеющий обглоданными костями остов над полузатушенным кострищем, Ньёрд, остронаточенным клинком выковыривающий в миски жилы и требуху, Один, с посохом в руке по-старчески сгорбившийся на застеленном шкурою камне…

– Наш дорогой хозяин, судя по всему, путает уступчивость со слабостью, а нежелание ссоры – со вседозволенностью, – Один смотрел на него в упор своим единственным глазом, и Ос, ветвистая руна асов над незрячей глазницей, руна ветра, руна снятия оков, точно кинжальная рана полыхала огнем на изжелта-бледной коже Бога Странников. – Покажем же ему, брат, как он, однако, ошибается!

…Даже расслабляющая послеобеденная сытость не сделала Тиаци беспечным и неловким – первый же удар Дагаз, руны разрушения, с маху пущенной прямо в необъятных размеров крыло, был отбит, и довольно таки успешно. Иса выстояла и против второго удара, и лишь на третьем, в радужном перекрестье магических молний, в осыпающихся снегом бледно-сиреневых огнях, дрогнула, пошла трещинами словно лед на весенней реке, несокрушимая защита, тайное магическое искусство Гримтурсенов, в коем они всегда, испокон веков, проигрывали ётунхеймским чародеям.

Теперь дело оставалось за малым – обездвиживающий гальдр, и с Тиаци можно будет управиться простым мечом, даже неискушенный в магии Ньёрд – пожалуй, стоит оставить ему эту небольшую забаву…

Все произошло как-то чересчур быстро, раньше, чем он успел что-либо понять, раньше, чем смог среагировать Ньёрд или Один – тяжелый, оглушающий удар по затылку, когти, стальными крючьями вонзившиеся в плечи, земля, стремительно убегающая из-под ног…

Над темными верхушками елей, над ясно-прозрачными водами нифльхеймского фьорда, над каменными пиками гор Страны Инеистых Великанов нес его Тиаци-оборотень – в сияющий вечными льдами Снёрборг, владения грозного повелителя северных бурь.

***


– Я узнал тебя сразу, бог плутовства, коварнейший из асов, по этой метке, – обжигающее холодом стальное острие небрежно коснулось Дагаз – выцветшей, обессиленной, крест-накрест перечеркнутой кровавыми полосами Исы, – и по твоим спутникам – одноглазому старикану, меченому Осом, и вану, с мечом в руках отиравшемуся рядом с ним. Твое запирательство сейчас просто смешно.

Скрипя моржовыми унтами, Тиаци-оборотень, Тиаци-великан, принявший свой человеческий облик, неторопливо прошелся по залу.

– Впрочем, ты можешь и дальше продолжать разыгрывать из себя дурачка, неважно – рано или поздно я все равно заставлю тебя говорить – месяц-другой в моих подземных казематах, без пищи и воды, по пояс вмороженным в ледяную глыбу… Да, и сильно сомневаюсь, что твои спутники отправятся тебя выручать – по слухам, ты успел доставить асам немало неприятностей, и они будут только рады твоему внезапному исчезновению!

– Хорошо, я тот, кем ты меня признал, хитрейший из Гримтурсенов. Что ты желаешь от меня в обмен на мою свободу? – да, этот турс оказался куда как сообразительнее своих недалеких собратьев, но Урд ясноводный, что такого запредельного он мог потребовать сейчас от него, пленного соратника по чародейскому искусству? Символические ключи от крепости Асгард? Голову Одина на серебряном блюде?

– Идун, – красные мясистые губы разъехались в торжествующей ухмылке, – вашу Хранительницу Яблок, главную берегиню Асгарда, Подательницу Жизни, Смерть Отгоняющую... Сокровище, надежно упрятанное за крепостными стенами вашей неприступной твердыни. Надеюсь, ты достаточно ловок, чтобы благополучно вывести ее… за их пределы?


***


– «…сокровище, надежно упрятанное за крепостными стенами вашей неприступной твердыни. Надеюсь, ты достаточно ловок, чтобы благополучно вывести ее… за их пределы?» Я вынужден был поклясться собственным именем, что сделаю это… О, норны всезнающие, откуда же столько негодования? Можно подумать, что вы, благородные асы, оказавшись на моем месте, повели бы себя совсем по-другому!

– И у тебя еще хватает наглости называть нас трусами! – Ур, драчливые турьи рога, бледно-золотистая руна-оберег на мощном запястье Тора, краснела опасной краскою гнева – бог-громовик с превеликим трудом сдерживал себя. – Корень Иггдрасиля, да ты должен был молчать, молчать или сражаться с ним, как подобает настоящему воину, а вместо этого ты предал нас!

– Признаться, в его ситуации это был наилучший выход из положения, – Один, спокойно-молчаливый среди шумящего тинга, поднял посох, призывая собравшихся к тишине. – Сгинуть в нифльхеймских подземельях, выдержав все положенные пытки или пасть в неравной схватке от руки турса-чародея – красивый и благородный поступок, не спорю, и убежден, что ты, Тор, оказавшись на его месте, повел бы себя именно так, но что дала бы Асгарду эта смерть?

– А что дало Асгарду предательство этого ётунхеймского варга? – Мьёльнир негодующе дрогнул под пальцами истребителя великанов. – С сегодняшнего дня мы лишены надежной защиты, мы, точно жители Митгарда, обречены на бесконечные болезни, старость и смерть, и вирд милосердный, если она приключится с нами в бою!

…Тягостная, давящая тишина, взгляды-копья, сочащиеся ненавистью и презреньем – все происходящее живо напомнило ему ётунхеймский тинг пятнадцатизимней давности, тот самый, на котором решалась некогда его судьба, и приговор был единогласным – изгнание. Во всем Ётунхейме не нашлось тогда никого, кто поднял бы свой голос в защиту Локи Лаувейсона. Бюлейст, Хельблинди – единокровные братья предпочли молчать и не вмешиваться – родич, позорящий свою семью недостойным мужчины практикованием сейдра, своекорыстием навлекший на род неисчислимые беды – его слишком боялись, чтобы предать на месте незамедлительной казни, поэтому – «три ночи на то, чтоб навсегда покинуть пределы Ётунхейма!», и он уходил налегке, так толком и не попрощавшись с Сигюн и сыновьями. Нари, темноволосый, как его мать, Нарви, с рыжинкой, в отца – время в Ётунхейме летит быстрее, чем за отгороженном крепостными стенами городом Асов, оставленные им сыновья успели вырасти и возмужать, Сигюн… Сигюн, должно быть, давно уже замужем за другим и думать-то про него, наверное, забыла…

– Случившееся еще не поздно исправить, – Винн, руна-подательница благ, руна исполнения желаний, алым шелком впечатанная в тулью остроконечной шляпы Отца Богов, качнулась, точно согласительно кивая, – и цена твоего… прощения, Локи – Идун, благополучно возвращенная своему саду и всем нам. Как любят говорить в Митгарде, ты заварил эту кашу – тебе ее и расхлебывать. В одиночку.

***


Один и в самом деле не выделил ему ни единого аса в помощники-провожатые – не хотел понапрасну рисковать жизнями дорогих его сердцу соратников, или же попросту, из принципа и упрямства, желая раз и навсегда проучить самонадеянного выскочку – все это уже не имело никакого значенья, равно как и тот, полузабытый ётунхеймский тинг, равно как и недавнее желание асов предать его новому суду. Очередное маленькое (или не очень, это уж как посмотреть) испытание, которое подкидывал ему вирд – тот еще любитель затейливых шуток, очередное препятствие, которое он готовился преодолеть играючи, как всегда… Порядок, правила, статичность – смертная скука, он вяз в ней, как муха в паутине, нисповергатель основ, нарушающий равновесие, бог-бунтарь, с рождения клейменый змеиной руною Дагаз, руной вечного беспокойства и перемен.

…Сброшенная наземь одежда. Остроклювая Эваз, руна оборотничества, руна восьминогого Слейпнира – темной венозною кровью на беломраморных плитах. Гальдр-заклинание, короткая молниевая вспышка – и мир вокруг меняется, цветет невидимой человеческому глазу палитрою красок, звуки становятся острее и резче, от разом накатившего чувства голода кружится голова и сердце колотится судорожно и часто.

Багровое предзакатное солнце – зыбкий, мерцающий свет островных маяков, небо – сотни дорожек и троп по-над пенными облачными холмами, север, юг, запад и восток, попутного ветра в крыло…

Когтями оттолкнувшись от гладко-каменного пола, он неуклюже поднялся в воздух, не торопясь покружил по комнате, приноравливаясь к новому телу – Локи-оборотень, бог плутовства в неузнаваемом соколином обличье – серой беззвучною тенью скользнул сквозь распахнутое настежь окно – в холод и надвигающуюся ночь, в бесконечно долгие рёсты пути к северному Снёрборгу, покрытым нетающими снегами владениям нифльхеймского великана-чародея.

***


– Ар, а-ар! – сокол налетел на него откуда-то из-за сияющих вечными льдами замковых крыш, с маху ударил в грудь острым, как меч, серповидно загнутым клювом, пронзительно крича, отлетел в сторону, примериваясь для новой атаки. – Ар-ре, а-ар!

Он мог уничтожить назойливую птицу единственным гальдром, Дагаз-умертвитель, когтем начертанный в воздухе, заставил бы ее рухнуть вниз безжизненным комком черно-серых перьев, но след руны, яркая магическая вспышка – с земли это не могло остаться незамеченным, а выдавать себя раньше времени он не хотел.

– А-ре! – он едва успел увернуться от атакующего клюва – сокол твердо вознамеривался прогнать его со своей территории. Хозяйский прирученный сокол с бубенчиками на лапах, хищная охотничья птица – сейчас он был поистине опасным противником…

– Трю-угг! Трюгги! – сделав ладонью «козырек» от яркого солнца, она по пояс высунулась из окна, с жадным интересом наблюдая за разворачивающейся схваткой – юная светловолосая нифльхеймка в широкой домотканой рубахе, расшитой по воротнику алыми метками Исы, судя по всему, одна из домочадцев чародейского горда. – Так, так его, мой хороший!

Ободренный звуками хозяйского голоса, Трюгге удвоил старания – удары сыпались один за другим, он едва успевал заращивать глубокие, рвано-колотые раны, бил в ответ, слабо и наугад, смаргивая с век липкие кровавые брызги, уже и не особо надеясь на благополучный исход поединка, но вирд рассудил иначе.

– Трюгги… Ах ты, Нидхеггово отродье! – на очередном ударе под клювом что-то хрустнуло, и противник, клекочущий, взъерошенный, суетливый, вдруг как-то разом обмяк, судорожно дернул крыльями, словно бы переворачиваясь на спину и миг спустя брошенным камнем обрушился вниз. Схватка была выиграна, вот только…

– Фенрир тебя раздери, я этого так не оставлю!

…Острые веревочные края пребольно впивались в грудь, а всякие попытки разрезать-разорвать их раз за разом терпели поражение – ловчая сокольничья сеть была сплетена на славу, и ему оставалось лишь примириться со своей участью, до поры, до времени – в конце концов, если бы разгневанная хозяйка Трюгге желала отомстить за смерть своего любимца, она вполне могла воспользоваться охотничьим луком, а не швырять на него сеть, сидя верхом на подоконнике и рискуя вывалиться из окна при малейшем неосторожном движенье…

– Я назову тебя… Ранги, о, сокол-убийца, ты славно сражался и будешь доброй заменой погибшему Трюгги, – стянув тугим узлом концы ловчей сети, светловолосая неспешно прилаживала добычу к широкому настенному крюку над застланной медвежьими шкурами скамьею. – Я буду кормить и обучать тебя, и, корень Иггдрасиля, со временем из тебя выйдет неплохой охотник! Не так ли, отец?

Он только сейчас заметил третьего в этой комнате – высокого, чернобородого, в бурой безрукавке медвежьего меха, засыпанных подтаивающим снегом унтах – Тиаци-колдуна, хозяина ледяного Снёрборга, вальяжно развалившегося на скамье прямо напротив него, и, вирд непостижимый – турс даже не смотрел в его сторону.

– Добрая забава, дочка! – басовитые перекаты мощного голоса гулким эхом наполнили тесную, маленькую комнату. – Хорошая хозяйка подрастает в Снёрборге, славная охотница! Впрочем, не об охотничьих забавах пришел я с тобою поговорить. Ты навещала сегодня нашу… гостью, ведь так? Всем ли довольна она, не пожелала ли что-нибудь мне передать? Не изъявляла ли просьбы увидеться со мною… лично?

Хорошенькое личико нифльхеймки скривилось в брезгливой гримасе.

– Она неумна и горда сверх всякой меры, как, впрочем, и все ее соплеменники-асы! Нет, она не пожелала увидеть тебя, отец. А передать – да, она просила передать, что скорее священный ясень, источенный зубами Нидхегга, обрушится, погребая под собою все девять миров, скорее Скель и Гети, небесные волки, проглотят солнце и луну, скорее разорвет свои цепи чудовищный Фенрир, чем она согласится…

– Довольно! – хлопнув кулаком по скамье, Тиаци поднялся на ноги. – Она, должно быть, еще не поняла, с кем имеет дело, проклятая телесная неуязвимость застит ей рассудок и подает ложные надежды… Вот что, Скади, с сегодняшнего дня перестаешь носить хлеб этой строптивице – кувшина родниковой воды ей будет вполне достаточно! Хель беспощадная, рано или поздно я заставлю ее подчиниться!

…Скади оборотилась к нему, едва за Тиаци захлопнулась дверь, едва затихли по коридору тяжелые шаги турса-чародея.

– Хозяин Снёрборга опасен в гневе, и я не завидую той, что своим глупым упрямством лишь разжигает в нем ярость, себе на беду… Дарующая Жизнь, Смерть Победившая – хочешь взглянуть на нее, Ранги, на этот нежный цветок асов, что с таким трудом приживается здесь, в мерзлых нифльхеймских снегах?

***


От лютого холода, царившего в замковых подземельях, не выручало ни тощенькое птичье оперенье, ни пышный мех сокольничей перчатки, в который он, будь такая возможность, зарылся бы сейчас по самый клюв. Расправить крылья и взлететь, разгоняя по венам стынущую кровь, парить под заросшим сосульками-сталактитами высоким ледяным потолком – скорее бы уж конец пути, но Скади не торопилась.

– Ты только взгляни, как здесь красиво, Ранги, он словно выточен из чистого горного хрусталя – наш Снёрборг, прекраснейший из нифльхеймских замков! Южные сады Асгарда, разнеживающее тепло вечного лета – за все сокровища альвов я не сменяла бы на него мой северный край… Небесная крона Иггдрасиля, да ты опять дрожишь! Какой же ты у меня все-таки мерзляк!

…Алмазно сверкающие стены, пол под ногами – хрупкое зеркальное стекло: изящная фигурка Скади, вся в снежно-белом, он сам, черно-серою тенью по левую руку – странно искаженные, расплывшиеся силуэты, души-призраки этого ледяного королевства кривых зеркал. Пятый… седьмой… тринадцатый поворот бесконечно долгих коридоров, расцвеченная всеми красками полярного сияния дверь в стене…

– Суль огнеокая, да что ж это такое!

Он рванулся с цепи-пристежки, точно пес с поводка, едва распахнулась дверь, свечою взмыл в потолок, под тонкий треск разлетающихся цепочечных звеньев, под возмущенные крики Скади.

– Ранги, ко мне! Ранги, немедленно вернись! Ну и …Хель с тобою, дурная птица… – широкий глиняный кувшин, до самых краев наполненный водой, буквально впечатался в стену, едва не зацепив ему крыло. – Намерзнешься, наголодаешься здесь – сам пожалеешь, что остался!

Тяжелые каменные створки с лязгающим скрежетом захлопнулись за спиною Скади, снежной поземкой прошуршали за порогом ее спешно удаляющиеся шаги. Что ж, полдела сделано.

…Она не показалась ему измученной или подурневшей, златоволосая Хранительница Яблок, вечно юная Идун, главное сокровище Асгарда, надежно упрятанное от мира в темных нифльхеймских подземельях. Тепло-золотистая Йера – штрихами-трещинами на крытых наледью стенах, нежный цветочный аромат – сладким облаком вокруг ее скудной соломенной лежанки. «Скорее истают льдистые стены Снёрборга под жарко-полуденным солнцем, скорее взойдет трава сквозь мертвые заснеженные камни, чем я соглашусь…»

– Ранги, хозяйский сокол-потеряшка! – Хранительница взмахнула рукой в пригласительном жесте, и он послушно опустился к ее коленям. – И в самом деле – зачем ты остался здесь? Тут холодно и темно, и мне нечем даже тебя накормить. Разве что яблоки… Хочешь?

Она не закричала и не отпрянула, и только тень испуга коротким взмахом птичьего крыла мелькнула в ее глазах, когда, неуклюже выписанная когтем на обледенелом полу, перевернутая Эваз вдруг полыхнула мертвенно-лунным светом, и он предстал перед пленницей в своем человеческом обличье…

***


Неловко выписанная когтем на обледенелом полу, перевернутая Эваз вдруг полыхнула мертвенно-лунным светом, и Локи, рыжеволосый бог плутовства, жданный-загаданный вестник далекого Асгарда, предстал перед нею в своем человеческом обличье.

…Бледная, белее нифльхеймских снегов, гладко-нежная кожа, огненно-алая Дагаз, змей, впившийся в собственный хвост – клеймом-отметиной на правом предплечье, юркая ящерица-саламандра, танцующая в пламени костра – кроваво-красною татуировкой под левым соском. Нагой, точно в час своего рождения, стоял он перед нею на мерзло-каменных плитах, и под подошвами его таял и плавился лед, и воздух вокруг грелся теплом его дыхания…

– Я здесь, чтобы спасти тебя, Надежда Асов, – он притянул ее к себе, в затухающее сияние оборотничьей Эваз, – и мы не можем терять сейчас ни единого мгновенья. Дай руку.

Мертвенный холод нифльхеймских подземелий, кровь вымораживающая магия Исы, не сделали его обжигающе-огненных касаний прохладнее и нежнее, и в тот самый миг, когда острозаточенным ногтем он с силой полоснул по ее запястью, ей показалось, что к коже ее приложен слиток каленого железа.

– Терпи. Эваз должна получить достаточно крови, твоей и моей, чтобы помочь нам… – коленями опустившись на каменный пол, ведьмак торопливо чертил поверх угасающей руны дымящиеся теплым паром красно-кровавые рога Эваз-обратительницы, – … помочь обрести крылья, сильные, надежные крылья, которые домчат нас с тобой… до самого Асгарда… до беломраморных… чертогов его... Ты готова?

…Гальдр-заклинание вспыхивает в воздухе сияющим огненным столпом, огонь – его душа, огонь – его стихия, он весь – точно саламандра, танцующая в пламени костра, Локи-оборотень, рыжеволосый бог ведовства, его руки, лицо его – воском текут и плавятся под гибкими струями огня, нос – желтый заостренный клюв, распахнутые руки-крылья, перья – мазками черной сажи.

– Ehwaz felah, Ehwaz skifte hamr! – огонь разрастается, огонь обнимает, пепельно-серым опереньем оседает на коже, она – легкая, она – точно пушинка, воздух держит ее, не позволяя упасть, кружит, как яблоневый лепесток, запутавшийся в паутине ветра. – Run Ehwaz, Ehwaz – fjatr-hamr…


В зеркально-ясных стенах хрустального льда их тени-отраженья – серый взъерошенный воробей и сокол, темные, с рыжей подпалинкой перья – неслышными призраками скользнули под потолок, сквозь семилучье магических молний, сквозь огненное зарево дотлевающей Эваз, туда, где подчиняясь «Barutr!» разрушительного гальдра, шел трещинами, сыпался дробью острых осколков гладко-каменный купол их ледяной темницы.

И блеклым монетным серебром сияло в проломе тускнеющее зимнее солнце, и Локи, темный бог ведовства и обмана, Локи-хаос, Локи-разрушитель оков, кружил рядом с нею надежнейшим из провожатых, и впереди был долгий путь домой, и в сердце ее не было страха.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Вторник, 25.06.2013, 12:00 | Сообщение # 29
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
***


– Боюсь, что так ты долго не продержишься – воробьиные крылья слишком слабы для дальних перелетов, и мы должны закончить этот рёст, – в свисте ветра, в гулких громовых раскатах надвигающейся грозы слова ее спутника были едва различимы. – Передышка, Идун. Тебе… да и мне тоже.

…Этот скалистый островок посреди фьорда, сплошь заросший травой и диким кустарником, она сразу же прозвала про себя «Зуб Великана» – острый каменный клык в широко распахнутой пасти морского залива, желто-серый песчаник под ногами да сточенные временем валуны вдоль узкой береговой кромки.

Fuglabjarg, место шумных птичьих гнездовий, короткая передышка после нескончаемо долгого рёста. Надежное укрытие от дождя для двух измученных дальней дорогою странников...

– Иди ко мне. Так будет теплее, – широкие соколиные крылья жаркой шерстью дорожного плаща укрыли ее, защищая от ветра и колких ледяных брызг разыгравшегося ливня. – Не бойся, все будет хорошо! Послушай, Идун…

– Бамм, бам! – за стенами пещеры гремело и грохотало, словно островные тролли затеяли игру в мяч, словно сверкая молниями в густеющей тьме, со звоном сшибались друг с дружкой на поле-стадионе тяжелые каменные шары. – Бам! Бамм!

…Сол-руна, украшение Мьёльнира, ослепительно белые вспышки над острыми пиками скал. Тор мчится на выручку в золотой колеснице, Тор разгонит всех великанов, под гулкими ударами молота крошатся камни, восходным солнцем сияет до блеска отполированный щит…

– … клетка распахнута, птичка упорхнула, и, обратившись в чернокрылого орла, Тиаци-чародей пустился в погоню за беглянкой, – касания костяного клюва были мягки и осторожны, склонившись к ней, Локи шептал, успокаивал, точно ребенка-несмышленыша, испугавшегося ночной грозы, грел, надежно укутав крыльями-плащом, Локи-огонь Страны Великанов, солнечный, рыжеволосый бог… – стрелою, пущенной из лука, мчался он сквозь ветер и мглу, стремясь вернуть то, что ему никогда и не принадлежало, летел, оставляя позади заснеженный Снёрборг, все выше и вперед, до беломраморных чертогов Асгарда, до крепкокаменных стен его. И, едва уловив приближение великана, Этель, страж-руна, извечный оберег Асгарда неприступного, зажгла над вершинами башен сторожевой огонь, кольцом ярко-алого пламени окутала стены крепости богов, и ни одно живое существо не могло больше…

– Локи, – птичий, воробьиный голос ее был непривычно тонок и слаб, – а как же мы теперь попадем в крепость? Огонь, точно прирученный волчонок, признает тебя, не тронет на тебе ни единого перышка, но я сама, вся моя магия – бессильна перед ним! И даже обрати меня Йера в лесной орех…

– … она не спасет от испепеляющего жара князь-руны. Но я не оставлю тебя без защиты, Идун. Доверься мне.

– Асы зовут тебя богом предательства, но мне хочется верить тебе, Локи, больше, чем любому из них… Знаю – ты не причинишь мне зла.

«Знаю – ты не причинишь мне зла», – рогатая Эваз, цвета луны и молока, диковинным цветком распускается в изрытом трещинами камне.

«Ты не сделаешь мне плохого», – высохшими листьями ссыпаются с рук черно-серые перья, пещера-убежище, просторный каменный зал, теперь узка и тесна, не выше верхушек яблонь-первогодок, не шире, чем спальное ложе.

«Ты – свет и огонь, жгучее, жалящее пламя, бог возрождения и смерти, жизнь дающий и отнимающий жизни», – руки его – опаляющий жар, губы его – раскаленные уголья, мгновение – и она сама вспыхнет в его объятиях вязанкой пересушенного хвороста, еще до того, как сквозь поцелуи-ожоги багровой несмываемой меткой проступит на теле ее угловатая Кеназ, еще до того, как расплавленною лавой хлынет в нее его обжигающе-огненное семя, она не единожды успеет воскреснуть и умереть.

– Локи…

Зеленые глаза-изумруды, усмешливые, ведьмачьи, рыжие искорки пламени на дне, собольи пушистые ресницы... Свет несущий, разгоняющий тьму, истинный бог весны, Локи-феникс, Локи-огненный цветок.

– Теперь огонь признает и тебя, Неуязвимая. Мягчайшим покрывалом обнимет он твои плечи, прирученным зверем скользнет он к твоим ногам, и ни единой метки-укуса не оставят на твоей бархатной коже его точеные зубы... В путь, Идун, и пусть покинут тебя малейшие опасения! Run Kenaz, Kenaz-skarð, Kenaz felah, verja …

***


«Run Kenaz, Kenaz-skarð», – в рубиновом пламени костра, в острозубчатой огненной короне вставала перед нею крепость богов, Асгард долгожданный, словно прекраснейший из муспельхеймских замков, вынырнул он из-за облачной гряды, сияющий, ослепительно жаркий, – «Kenaz felah, Kenaz verja»! Кеназ, ржавая, полузажившая метка под сердцем, потянула, точно свежая кинжальная рана.

– Поторопись, если не хочешь стать добычей Тиаци! – короткий ободряющий кивок, щекочущее касание крыльев – и красно-багровые волны приняли, закружили ее проводника, Локи-сокола, Локи Неуязвимого, и черным холодом Нифльхейма дохнула исполинская тень преследователя за ее спиною, и слабокрылым птенцом, сорвавшимся с ветки-опоры, крепко зажмурив глаза, упала она в бурлящее огненное море, и море поглотило ее.

***


– Донн, дондилиндиндон-дон…– нежное, спокойно-мелодичное пенье арфы Браги Сладкоголосого словно бы окутывало сад, играло соками жизни в древесно-шершавых стволах, клейменых Йера, ее домашнею руной, будило навстречу солнцу острые зеленые стрелы свежепроклюнувшихся ростков.

– Донн, дондилиндон-дон…– вскинув на плечи тяжелую плетеную корзину, она не торопясь шла от дерева к дереву, и яблони-живицы склоняли перед ней свои упругие ветви, отборнейшими, румяно-наливными плодами скатываясь в протянутые ладони.

…Kornskurdamanadr, время жатвы, вечный сезон плодоношения, покой и безмятежность. Один, возносящий норнам благодарственные гимны, огненно-красная жива царственным скипетром в ладонях Отца Богов, живами полные плетеные корзины, живы за праздничным столом Асгарда нестареющего, пятнами непролитой крови на бледно-лилейной скатерти. Улыбками цветущие лица друзей, черные от копоти орлиные перья на беломраморных плитах пиршественного зала, Локи…

–… дон-дондилин…дэ-эунн! – плеснулось с недалеких холмов сорванным криком лопнувшей струны, — дэ-эун-дан!

Он показался из-за ближайшей яблони, весь в золотом и ярко-алом, Локи-ведьмак, Локи-победитель великана, зеленоглазый ётун из пришлых, бог надвигающегося Рагнарёка, и Кеназ, метка-ссадина под сердцем, привычно полыхнула ей острым, пульсирующим жаром.

«Опять, о, норны всеведущие…»

– А ты все такая же, Идун, бесконечно щедрая, любимая всеми асинья, и даже метины-зарубки на коре не в состоянии испортить этой прекраснейшей из садовых яблонь, – тонкие, искривленные шрамами губы сложились в некое подобие улыбки. – Блаженный вирд, удачно выпавшие руны!

«А ты все такой же, сын Лаувейи, бог магов и скитальцев, колючий, неуступчивый и злой на язык, бог-перекати-поле, бог-аскет, не нуждающийся в сонмах почитателей, – она с трудом отвела глаза от краснокровавых складок дорожного плаща, прожорливым пламенем лесного пожара стелившихся между ромашек и одуванчиков. – Дагаз, огонь испепеляющий, что оставляет после себя лишь выжженную землю – как же немилостив порой бывает к нам вирд всемогущий!»

– В весенний месяц Krakamanadr, сезон сбора смолы, густыми янтарными слезами исходит дерево под остронаточенным ножом, и рана затянется к Kornskurdamanadr, сезону сбора плодов, и свежей зеленой корою покроется иссеченный ствол, а шрамы останутся, глубокие, до самой сердцевины, но… какое дело до ран дерева тому, кто видит в нем всего лишь добротные поленья для своего очага?

…Огненно-алая Дагаз – витою руной на правом предплечье, огненно-красная жива – мятущийся пламенный шар в его ладонях, губы его в розово-алых подтеках яблочного сока, сладкие, точно медовая смола садовых живиц. Пламя и платина, красное к золотому…

– …донн, дондондилинь… – прощаясь, пели за холмом позолоченые струны. По сочно-зеленой траве, по беломраморным плитам асгардовских чертогов он шел от нее прочь, и жаркое закатное солнце пылало в огненно-рыжих волосах, и ярче закатного солнца сверкала на плаще его обратная Кеназ, мятежное пламя Ётунхейма, призрачно-зыбкое марево над кронами не знающих шрамов Древ Огня Воды. Золотых Яблонь далекого северного края, равных которым не было во всех девяти мирах.

______________________________________________________________

* огонь воды – кеннинг (поэтическая метафора) золота

* гальдр – колдовское заклинание

* хускарл – слуга-телохранитель

* варг – изгнанник

* вирд – рок, судьба

* сейдр – форма магии. При помощи сейдра творили волшбу и прорицали. Обычно эту магию использовали во вред – наслать болезнь, сумасшествие или даже смерть. В основном колдовали женщины. Иногда занятие подобной волшбой наказывалось смертью.

* рёст – мера исчисления расстояния на суше, соответствующая одному переходу между двумя остановками для отдыха. Расстояние не измерялось, оно угадывалось приблизительно

* Трюгг, Трюгги, Трюгге – в переводе с древнескандинавского имя означает «надежный»

* горд – отдельный двор, устойчивый комплекс жилых и хозяйственных построек с пашней и отчасти с угодьями: лугом, рыбными ловлями, участком леса

* Ранги – в переводе с древнескандинавского имя означает «неверный, неправильный»

* Ehwaz felah, Ehwaz skifte hamr – Эваз прячет, Эваз меняет обличье (магическое заклинание на древнескандинавском)

* Run Ehwaz, Ehwaz – fjatr-hamr – руна Эваз, Эваз – одежда из перьев (магическое заклинание на древнескандинавском)

* Barutr – «разрушать» на древнескандинавском

* Fuglabjarg – «птичий базар», в переводе с древнескандинавского

* Run Kenaz, Kenaz-skarð, Kenaz felah, verja – руна Кеназ, Кеназ-шрам, Кеназ прячет, защищает (магическое заклинание на древнескандинавском)

* Kornskurdamanadr – «месяц жатвы» в переводе с древнескандинавского, в современном календаре соответствует периоду с 23 августа по 24 сентября

* Krakamanadr – «вороний месяц» в переводе с древнескандинавского, в современном календаре соответствует периоду с 21 марта по 20 апреля

О рунах, упоминающихся в рассказе, подробнее можно прочесть вот тут: http://shipovnik.ru/content/blogcategory/15/41/



Всегда рядом.
 
LitaДата: Вторник, 25.06.2013, 12:09 | Сообщение # 30
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
Автор: Marita

Песнь о взятии Сиракуз, или Когда богам прискучат эти игры


Если в полдень посмотришь на небо, в солнце – медным пышущий щит – то увидишь ее отраженье. Змеи льнут к ее волосам, слепят золотисто-жаркой чешуей, цепкие, как древесная поросль, оплетают эгиду и шлем ее – она смеется, стряхивая наземь чешуинки света, бесстрашная, светлоокая, копьем своим пронзающая облака, и солнце истекает под веки ядовито-рыжими пятнами, и полное гулкой синевы – небо плещется над головою, нырнуть, раскинув руки, камнем уйти в льдом обжигающую синь…

«Афина, Дева Паллада!» – птицей срывается с губ, стрелой уносится к медью звенящему солнцу.

Когда, шипя раскаленными боками, солнце в кузничных клещах облаков оседает в черно-прохладную тьму – пылающий факел его копья светит особенно ярко. Горбоносый, бронзоволицый, крепкие плечи воина скрывающий под красно-кровавым плащом, он – молния и гром, он – меч, окунувшийся в алое, крик коршуна и волчий, жадно-алчущий вой; оскалив белоснежные зубы, терзает добычу – прожилки, кости, комки мышц, сочащиеся остро-красным, разбросаны по облачному полотну, и, наискось пробитое мечом – солнце налито густо-багровым румянцем, и облака трепещут над ним, как траурно-черное знамя, и земля – темнеющим круглым щитом распростерлась внизу…

«Арес, неистовый в сраженьях!» – эхом уходит в ночь, тяжкой воинской колесницей грохочет сквозь звездно-серебряное небо.


***


Он знал, что найдет ее в кузнице, среди огня, металла и черным прокопченных стен. Он знал – и досадовал на это, на кривоногого кузнеца, в обществе которого она проводит добрую часть времени, свободного от битв, на дивно-узорчатые цветы, стальными чашами бутонов врастающие в кольчугу ее, там, где неутомимыми кузнечными молотками стучало сердце прекраснейшей из воинственных дев, на взгляды ее – холодные, как речная вода, коими она обычно приветствовала его с порога.

Знал, и все равно упорно приходил, раз за разом, язвил, вызывая на поединок, багровым, яростным гневом переполнялся вслед ее холодности, не женщины – статуи из меди и стали, в блестящем масле шестеренок под чешуистой шкурой ее боевых кольчуг…

– Опять за свое, Арес? Опять не дает покоя исколотое самолюбие? – она даже не обернулась, прихорашиваясь перед зеркально отполированным щитом, белыми, как облако, пальцами, вплетая косы свои под шлем, изогнутый, словно гребень дракона. – Хочешь попробовать еще? Думаешь, на этот раз все будет иначе?

Разбрызгивая золото искр, молот клюнул о наковальню железным носом, звонкий, как боевая труба, пел о победах и пораженьях, Трое, павшей под мечами завоевателей, и итакийских кораблях, блуждающих среди морских просторов, гигантах, с корнем рвущих из земли острова, и воинах с глазами драконов, травой прорастающих на залитой кровью земле, пел, все отчаянней и резче, стирая голос о серебристо-острую сталь, и воздух пах пеплом и дымом, и Дева улыбалась сквозь огонь призывной, всеразрешающей улыбкой, и он разомкнул губы в ответ, и «да» его плавилось на устах багровой восковою печатью, и все начиналось заново, и все было по-иному…

***


– Не воевать Рим пришел в Сиракузы, Рим лишь несет поддержку и помощь – и тем, кто бежал к ним, ускользнув от жестокой резни, и тем, кто задавлен страхом и терпит рабство, которое хуже не только изгнания, но и самой смерти, – путанные слова-крючки, засохшие метины чернил на хрупких, как птичьи перья, пергаментных полях. Война была неизбежной, предчувствием войны, дымно-горьким, словно дотлевающий костер, пропитан был воздух вокруг, войной все началось – когда, исколотый кинжалами заговорщиков, Гиероним, царь сиракузский, обагрил своей кровью булыжники леонтийской мостовой, войной все и закончится – когда пергаментно-серым пеплом истает в воздухе, осядет в желто-вытоптанную траву последнее из слов, и нужно будет только ответить, и этот ответ будет настолько предсказуем… – И если будут выданы виновники убийства, если свобода и законность в Сиракузах будут восстановлены, то незачем и браться за оружие. В противном же случае…

Эпикид, новоизбранный претор сиракузский, поморщился, точно ощущая во рту горько-кислый привкус – тех слов, что ему придется сейчас произнести. Они ждали – посол Великого Города, в шлеме с пышным плюмажем, верхом на невысокой, пегой лошади, нетерпеливо переступавшей копытцами, его молчаливая свита – чуть поодаль, под знаменем, рыжими языками огня в воском плавящемся небе, солдаты из числа сиракузской охраны – по-песьи настороженный, точеными клыками гладиусов ощерившийся строй, дай только команду, последнее, завершающее слово…

– Пусть посланные Римом возвращаются, когда Сиракузы снова будут под властью тех, к кому они шли изначально. А если Рим решится начать войну – то вскоре увидит, что город не так уж беззащитен, как ему кажется, – слово было сказано, сброшено с плеч неподъемною ношей, разбито, как глиняно-хрупкие черепки, копытами римских коней, и заперты ворота с каждой из четырех сторон, и хищноклювыми, тяжело-неповоротливыми птицами входили в гавань Сиракуз квинкверемы Великого Города, кричали, теснясь у стен, скрипуче-весельными голосами, и острые, как сталь, волны врезались им в смоляно-пахнущие бока, и алым налитое солнце жгло паруса медно-рыжими отблесками сотен привальных костров…

Война началась.

***


…Когда она злилась, холодные, серо-стальные глаза ее темнели, как море перед грозою, черными бурунами гнева вскипали очи любимейшей дочери Зевса, шаг ближе – и разобьешься, изрежешься о лезвием точеный взгляд, затянут, захлестнут с головой птицекрылые волны.

– Так что же, попробуй взять реванш, Арес, если, конечно, сумеешь, – змеей ускользнула в сторону, изящно-легкая, тенью метнулась среди высокой травы, и меч ее, гибкий, как змеиное жало, пел в золотисто-алых лучах заходящего солнца, тонкий, словно паучья нить, плел паутину выпадов и взмахов, и Дева смеялась – стальным, режуще-звонким смехом, и серые клочки паутины ложились к ногам ее. – Попробуй оказаться сильнее… хотя бы на этот раз! Ты – и вставшие под твои знамена, потомки Волчицы, столь непривычные к пораженьям!

И он шел вперед, не думая быть поверженным, парировал и атаковал, мечом цепляя красным исходящее солнце, попутным ветром дул в паруса квинкверем, неистовый, как ураган, стальными пиками волн разил неподатливо-прочные стены Ортигии и Ахрадин, и голос Девы звенел в ушах острым, как нож, чаячьим криком, и чайками взвивались с крепостных стен, железом клювов скалились на кораблиные стаи – до блеска прокаленные в огне, остро пахнущие горном и наковальней, многорукие, многоглавые, бесчисленноглазые стражи Сиракуз, ее боевые машины, руками смертных созданные по задумке разумнейшей из Зевсовых дочерей.

И новая попытка взять реванш опять обещала быть неудачной.

***


Солнце, как и обычно, проснулось раньше него, и мягким, оранжевым пухом пощекотало железные веки – вставай, просыпайся, пора за работу! Скрипя суставами, изъеденными влагой и солью, он нехотя распахнул глаза, зевнул, потягиваясь всеми своими сочленениями – чудовищноликий титан из железа и меди, сторукий Бриарей древних легенд. Просмоленные канаты жил его бесконечно огромного тела послушно отозвались полузабытою дрожью – механики налегли на рычаг, запели, заскрипели лебедки, и окончательно выпрастываясь из кокона сна, он, не торопясь, поднялся за пределы своей каменно-уютной колыбели.

Все было по-прежнему – море, тягучим машинным маслом расплескавшееся у каменных стен, увязшие в нем эскадрильи дубовых скорлупок, по двое, по трое в ряд, канатами сцепленные между собой, как будто это могло увеличить их боевую мощь. Они ждали его пробужденья, и встретили градом камней – царапающих, необидных, не могущих нанести ему хоть сколько-нибудь значимого ущерба – но как же они ликовали при каждом попадании в цель, как же приплясывали на волнах, гордясь своей ловкостью и уменьем!

Потом и для него пришло время ликованья – когда, поддетая железной клешней, одна из скорлупок взметнулась вертикально вверх, точно стальною трухой, осыпаясь в волны всем своим экипажем, когда, зажатая в ладонях его, она треснула напополам, словно расколотый орех, и на секунду приподняв трофей над стеною, он с маху швырнул ее в воду, и потянулся к следующей скорлупке, вспыхнувшей вдруг ослепительно жарким огнем. Он недовольно обернулся – кто смеет мешать его трудам?

Его товарищ, разместившийся от него по левую руку, был неподвижен, сияющ, как солнце пополудни, и так же, как солнце, кругл – стальной цветок, всеми своими лепестками раскрывшийся под набегающие лучи, впитавший в себя их красно-рыжие соки, чтобы в необходимый момент, как следует выждав – метнуть всесокрушающим огнем на очередную скорлупку, обращая крепкосбитый орех в черную, горелой трухой рассыпающуюся гниль. Он был старательным работником, хотя и частенько мазал… что ж, его промашку определенно следовало простить.

«Ур-р… та-та-та-так!» – вскипал, наливаясь водою и паром, его соратник, расположившийся от него по правую руку. Приземистый, коротконогий, он возвышался над крепостною стеной едва ли на пару локтей, но каждый бросок его ядра с лету покрывал путь в целую милю, и это был повод для гордости. Он и гордился собой – красный, как из-под кузнечного горна, пышущий раскаленным жаром, гремел и грохотал, выплевывая стальные шары на спины сбившихся в кучу хрупко-деревянных скорлупок, рычал, суетился, пытаясь успеть, как будто боялся, что в один замечательный день, размахивая крыльями весел, скорлупки вдруг снимутся с места и убегут, и он будет скучать без работы – он опасался напрасно, скорлупкам, по всей видимости, тоже нравилась такая игра.

Они прибывали, каждый день, все новые и новые, взамен сожженных, утопленных, разбитых в щепки сотоварищей, послушно становились в строй – ни единого дня скорлупок не случалось меньше положенного.

И это было хорошо.

***


– Тебе еще не наскучило, Арес? Может быть, мир? – она умела язвить, и словом, и мечом, искуснейшая из Зевсовых дочерей, прекраснорукая Дева Паллада, и он бы пропустил мимо ушей все ее колкости, он бы грудью принял удар ее ослепительно-молниевого клинка, если бы чуть поменьше холода во взоре, если бы она улыбнулась ему в ответ, открыто и принимающе, так, как улыбалась Гефесту и Зевсу, так, как доверительно расцветала улыбкой для Геракла и Геры… нет, он не мог рассчитывать на нечто подобное, соперника, а не союзника видела в нем умнейшая из дочерей Громовержца… что ж, значит – война, и это ему никогда не наскучит.

– Ты знаешь, я не отказала бы себе в удовольствии в очередной раз увидеть тебя поверженным, у ног моих, молящим о пощаде… но не сегодня – я слишком устала, и меня ждут амброзия, свежие оливки на золотом блюде, и слуги, растирающие плечи мои после многотрудного дня, – плащ ее, раскаленное пламя кузниц, точно крылья, развернутые к полету, бился, вспыхивал за спиной медно-алыми всполохами, медью плавился голос ее, звонкая боевая труба, медно-рыжее солнце якорями лучей погружалось в сиракузскую гавань – время отдыху, а не войне. Ночь опускалась на Сиракузы, пахнущая цветущими оливами и молодым, перебродившим вином, ночь шла по затихающим улицам, мимо залитых луною стен Ортигии и Гексапил, оставляя на мостовой клочковатые тени, сладкой тяжестью сна истекала под веки стражам городских караульных постов, ночь – остывшее пламя в горне, серый пепел на дотлевающих углях, мягкий, точно перья совы…

Брошенный Девой Палладой, город не продержался и до утра.

***


Марк Юний Флавий не обратил бы на него ни малейшего внимания, если бы этот безумец сам не выскочил перед ним на дорогу. Он был не в себе, вне всякого сомнения – всклокоченные волосы, давно не стиранная туника с прорехами дыр, глаза, блестящие как после доброй порции вина, вот только вином от него и не пахло.

– Скотина! Варвар! Не смей разрушать мои чертежи! – серые в грязно-серой пыли, полузатертые солдатскими сапогами – круги, треугольники, квадраты, словно выстроившиеся в ряд боевые когорты, маршем шли под ногами его стройными колонами цифр, скрипели, перемалывая мили пути, странно-зубчатые колеса, цепляя воздух крабьей, крючковатой клешней, ползла, замыкая строй, суставчато-длинная гусеница, серой, как сталь, чешуею громоздкого тела пряча тонко-веревочные внутренности тросов и рычагов. Марк Юний двинул ногою – и стер у гусеницы полголовы. – Не смей! Безмозглый римский пес!

…Марк Юний Флавий вряд ли сожалел о содеянном – ни после, ни сейчас. Ночь была винно-красной, опьяневшей от пролитой крови, и он пил ее, точно варвары – неразбавленное вино, медно-кислым привкусом стыла во рту, дымно-горькая, обжигающе-терпкая – ночь падения Сиракуз, и безумец кричал, потрясая нечесаной бородой, и звезды, холодно-стальные шестеренки, неслышным звоном отзывались ему с небес. Марк Юний взмахнул мечом – и звон захлебнулся в полыхающе-красном. Ладонями зажав отверстую рану, безумец рухнул в черно-серую пыль, расплескивая многоугольники и квадраты – страж своего поверженного мира, атлант, раздавленный тяжестью небесного свода… Марк Юний вытер о траву волчье скалящийся меч. Он не жалел о сделанном – ни после, ни сейчас, ночь пела на плече его рубиновоглазою птицей, роняя наземь бархатно-черные перья, вела прочь по узким улочкам Ахрадины – туда, где еще шли бои с остатками сиракузского ополчения, и помощь его была как нельзя кстати.

***


Если в полдень посмотришь на небо, в солнце – медным пышущий щит – то увидишь ее отраженье. Белее, чем чеканное серебро, ее гладко-нежная кожа, румянцем, алым, точно сталь, прокаленная в пламени горна, пылают ее ланиты, когда, сжав змеино-жалящий меч, она устремляется в битву – Афина Дева, грозноокая Паллада.

И нет пощады заступившим дорогу ей.

Когда, плавясь багровеюще-красным, солнце прячется в черно-прохладную тьму – пылающий факел его копья светит особенно ярко. Черный вихрь неистовых битв, голосом подобный громовому раскату – мчится по небу в каменно грохочущей колеснице, и кони рвутся с поводьев, хрипят, копытами высекая серо-стальные звезды, и ночь рассыпается красно-серебряным звоном, и Арес смеется в ответ, роняя с губ улыбки-лучи.

И солнце скорее сойдет с небес, чем он уступит в сражении – забравшей навек его сердце.

_____________________________________________________________________________

* Афина Паллада – греческая богиня организованной войны, военной стратегии, мудрости, знаний, искусств и ремесел. Одна из наиболее почитаемых богинь, покровительница городов и государств. Богиня-девственница. Ее символы – олива, сова и змея. Одета в доспехи, с копьем в руках, эгида ее украшена головой Медузы Горгоны. Одно из имен богини – чайка, один из эпитетов – Световоздушная. Покровительствовала Гераклу. Участвовала в войне с титанами, а также в Троянской войне – на стороне греков. По замыслу Афины фиванский герой Кадм посеял в поле зубы убитого им дракона (сына Ареса), из которых выросли воины, начавшие битву друг с другом. Вместе с Гефестом богиня обучала людей ремеслам. Наставница мастеров по металлу.

* Арес – греческий бог войны, атрибутами которого считались копье, горящий факел, коршуны и собаки. Отождествлялся с римским богом войны Марсом, покровителем Рима. Символами Марса являлись копье и щиты, из животных – волки и кони. Участвовал в Троянской войне – на стороне троянцев, сражаясь против Афины. Ее извечный соперник.

* Сиракузы – греческий город на острове Сицилия, во Второй Пунической войне был поначалу на стороне Рима, затем, после убийства сиракузского царя Гиеронима и приходу к власти заговорщиков Гиппократа и Эпикида, перешел на сторону Карфагена, и два года осаждался римскими войсками с суши и с моря. Защитой городу все эти годы были военные машины Архимеда, жившего в Сиракузах – паровые пушки, стрелявшие ядрами по римским кораблям (квинкверемам), метательные орудия, гигантские подъемные краны, захватывавшие корабли в клешни и поднимавшие их в воздух, зажигательные зеркала, с помощью энергии солнца сжигавшие корабли римлян. Город был взят после двухлетней осады, в ночь, когда горожане массово отмечали праздник богини Артемиды. Архимед был убит одним из римских солдат на пороге собственного дома.

* Речь римского посла в фанфике – местами дословно пересказана, местами полностью взята из Тита Ливия, «История Рима от основания города» (книга XXIV, 33, 5 — 8).



Всегда рядом.
 
Форум » Пёстрое » Мозаика. Творения моих друзей. » *Талантология* (общая тема для дружеской поэзии и прозы)
Поиск:


Copyright Lita Inc. © 2024
Бесплатный хостинг uCoz