|
Мир, в котором ты живешь
|
|
| Lita | Дата: Пятница, 20.12.2013, 10:18 | Сообщение # 1 |
 Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| МИР, В КОТОРОМ ТЫ ЖИВЕШЬ
I
Истории – как вода. Похожи одна на другую, но вкус всегда разный. С едва заметной сладостью и ароматом луговых трав, или горчащий, с запахом дымка, леденящий или освежающий. Слова - сосуд для воды. Наивно возвышенный, подходящий лишь для легенд, язык моего рассказа – единственный «сосуд», в который я смогла налить эту «воду», историю о надежде.
II
Зима долго, слишком долго не желала признавать, что время ее закончилось. Но когда сугробов коснулось наконец дыхание весны, оказалось - они похожи на те полотна, что, небрежно сотканные, прочны лишь на вид, а на самом деле - ветхи и ненадежны.
Земля задышала глубоко и жадно, разгоняя по множеству жил теплую кровь соков. Настанет время, когда растрепанные весенним ветром травы сделают ее похожей на непричесанную женщину… Потом придет лето, трава дорастет до настоящей прически, и земля до самой зимы будет выглядеть хорошенькой сонной кокеткой.
Дни, когда начинают цвести сады – время для праздника. «Праздник весны и любви» – так его называли.
С утра на всех улицах города звучала красивая музыка, люди танцевали те простые танцы, которым не нужно учиться; знакомые и незнакомые улыбались друг другу. Король и Королева Праздника торжественно прошли по городу и заняли места на увитых цветами тронах на Золотой площади. Я любовалась ими, самой красивой парой в городе – девушкой и юношей с сияющими нежными лицами. Они олицетворяли все самое чудесное, что есть в жизни – юность, Весну, любовь… Но беспокойное мое сердце не захотело веселиться долго, заставило отвернуться, выйти из праздничной толпы, и, став в стороне, искать в ней кого-то жадным взглядом. Не потерянных друзей - друзья мои не терялись, они звали меня по имени и улыбались той улыбкой, которая не принадлежит полностью одним лишь губам. Я отвечала на приветствия, но не приближалась, не присоединялась к ним. Я была неподвижна, а душа моя тревожно скиталась без смысла и цели меж людьми с их общей радостью, жаждавшей разделить с ними иное.
Вот музыка смолкла - настало время выбрать Менестреля Весны, который станет создавать песни для любого, кто попросит – почетная должность и нелегкая ноша. Король Праздника, держа в руках ярко раскрашенную арфу, трижды выкрикнул имя избранника, но названный не вышел из толпы, чтобы принять инструмент из рук владыки. Весенний правитель позвал снова - и вновь без ответа. Возникло замешательство; все знали того, чье имя назвал Король, песнотворца, любимого за его стихи и мелодии, и никогда не упускающего возможности заслужить еще немножко славы. И все-таки его не было в этот час на праздничной площади.
Тогда Король и Королева пригласили всех, кто захочет спеть, к подножию своих тронов. Трое или четверо немедленно откликнулись, но всё, что они могли – повторять чужие песни, а не придумывать свои.
Когда последний закончил выступление, вновь заиграли музыканты, но без прежнего задора. Все чувствовали, как много потерял Праздник без своего Менестреля. Нечем было заменить шутливые и серьезные подначки, которые доставались ему, те песни, что Избранник Весны придумывал на ходу, и состязания – ведь любой мог бросить вызов мастеру. В мозаичной картине Праздника не хватало нескольких кусочков, без которых рисунок оставался неполон.
Потом случилось то, что случилось: перед цветочными тронами встал ты, высокий, в темных непраздничных одеждах, и попросил разрешения спеть. Странник, проходивший мимо и заглянувший на огонек чужого веселья… Король и Королева Праздника дали разрешение и пообещали награду, если песня будет хороша. Но мне показалось – ты не услышал слов о награде. Тревога и смятение, прокравшиеся в сердце еще до твоего появления, стали почти невыносимы; я ждала песни с тревожным нетерпением человека, томимого жаждой и услышавшего плеск воды.
- Я закрываю глаза и вижу – облака плывут надо мною,
Словно это движенье к цели ни сил не стоит им, ни утрат.
Я поднимаюсь к ним, оставляя всё надежное и земное,
Я хочу говорить о многом - но облака молчат.
Я открываю глаза и знаю, что увижу всё то же, то же:
Перепутанные бесцельно сны, надежды и облака.
Их разделить не достанет силы, только, хотя б однажды, может,
Верное слово найдет мой разум, камень найдет рука.
Брошу камень – достать до неба, слово выкрикну, вырвав с корнем,
Жест и голос - как мало надо, чтоб уравнять всё добро и зло!
И облака, наконец, ответят ливнем, на вкус беспокойно-горьким.
Что ж, наверно могло быть хуже, если вот так - смогло…
Горькие, неудобные слова, а когда они закончились, оказалось - не так-то просто решиться нарушить наступившую тишину.
- Как называется твоя песня? – спросил, наконец, Король Праздника, а Королева задала другой вопрос:
- Как твое имя?
- Песня - «Баллада о камне и небе», а меня называют Отлученным.
Странное имя… но каждый в этом мире волен выбрать, как зваться.
- Ты достоин награды, - начал весенний властелин, но ты жестом остановил его:
- Другая награда, кроме права петь на этом Празднике, не нужна.
Все согласились с этим, и один за другим стали предлагать тебе темы для песен. О разном просили, и ты исполнял всякую просьбу, но печаль больше подходила тебе, чем радость, и горечь звучала даже в веселых мелодиях.
Одна из песен, с неровной, неприкаянной, словно бы не доверяющей себе мелодией, не была исполнением чьего-то желания. Разве что – твоего собственного, и каждое из ее слов делало окружающий мир меньше, заставляло его сжиматься:
- Кто знает правду, кто скажет слово?
Что жизнь без смерти, что смерть без жизни?
Он был бродягой и песнотворцем,
С душой поющей, со звонкой лирой,
Смешной и дерзкий, бродил по свету,
Слагая песни, терзая струны.
На нить дороги низал он звуки,
Как нижут бисер на нить льняную.
Но незаметно подкралась старость.
Певец усталый к земле склонился,
Роняя лиру, теряя песни.
Как бисер яркий, в траву скатились
Живые звуки, слова и мысли.
И в миг, который всем предназначен,
Смерть рядом встала с певцом замолкшим,
И тонкой бледной своей рукою
Коснулась лиры, струны умолкшей.
Певец воспрянул, в глаза Ей глядя.
«Нет! – он воскликнул, - возьми что хочешь,
И это сердце, и душу эту,
Но чудо-лиру оставь, молю я!
Поющий смертен, как всяк живущий,
Но жизнь бессмертна, бессмертна песня.
Другой на лире моей сыграет,
И петь заставит сердца и души».
И Смерть сказала: «Тебя уважу,
Когда мою ты исполнишь просьбу:
Спой мне о жизни и спой о смерти,
Как пел ты людям, тебе внимавшим».
И взял он лиру рукой дрожащей,
Струны коснулся, запел негромко
О жажде жизни и власти смерти,
О том, как сердце стучит упрямо,
Ее победу не признавая.
Что жизнь на грани - всего дороже,
О том, как сладко дышать ветрами,
Страдая жаждой, в ручье напиться,
Смеяться в гневе, от счастья плакать,
Не знать покоя и долг свой помнить.
Что смерть – не кара, не чаша с ядом -
Покой надежный, бесспорный отдых,
Кому желанный, кому – ненужный.
Все в этом мире равны пред Ней.
Слова иссякли, погасли звуки.
Смерть отступала, одернув полог.
«Ты пел так страстно о том, что любишь,
Жизнь восхваляя, смерть не ругал ты.
За эту честность, за силу песни
Тебе верну я и пыл, и юность,
Чтоб с верной лирой бродя по свету,
Ты пел о смерти, как пел сейчас ты.
Слова простые, слова без страха,
О том, что милость дарю я людям,
О том, что в смерти нет зла и злобы.
Усталость, старость тебя не тронут,
Пока ты будешь мне в песнях верен.
Моею властью дарю бессмертье –
Так песни вечны, так вечна я.
Служи мне верно, служи мне честно.
В твоих же песнях – твое бессмертье.
Вот так и стал он певцом бессмертным,
Который Смерти обязан жизнью,
И чьи потери невосполнимы:
Любовь и дружба ведь смертны тоже.
Что перед этим бессмертье тела,
Когда ты умер душой и сердцем,
Когда уходят все, кто был дорог,
И остаешься один навек?
И нет надежды, как нет покоя,
Живой и мертвый, ни жив, ни мертв он.
Кто знает правду, кто скажет слово –
В чем ценность жизни, в чем смерти ценность?..
Голос твой был негромок, но полон печальной власти.
Когда музыканты вновь заиграли музыку, куда более подходящую для Праздника, чем твои песни, ты закружился вместе со всеми, повторяя неприхотливые движения танца… Тогда и я присоединилась к танцующим, но лишь для того, чтобы встретиться с тобой взглядом и спросить:
- Скажи мне, Отлученный, это правда, то, о чем ты пел?
Ты посмотрел на меня, кажется, не сомневаясь, что я знаю ответ:
- Нет на свете такой правды, которой хватило бы одной песни, но полуправда легко вмещается в два слова.
Потом, позже, ты покинул наш городок, и даже песни твои, запомненные и повторенные, перепетые другими бардами, но лишенные тревожащего душу ритма, ушли. В них больше не было ничего от тебя.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Суббота, 21.12.2013, 17:11 | Сообщение # 2 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| III
В конце недели, когда закончились дожди, я отправилась в гости к сестре, живущей в пригороде. Но путь мой вел через площадь, где проходили публичные суды. Вот и сейчас плотная толпа окружала помост, на котором стоял судебный глашатай, тусклым, усталым голосом и, должно быть, уже в последний раз, спрашивавший, нет ли среди людей того, кто сможет или захочет поручиться за обвиненного. А обвиненным был ты, человек, к которому снова и снова возвращались мои мысли. Приговоренному к смерти давали надежду – если бы нашелся поручитель, тебе оставили бы жизнь.
Пробившись сквозь толпу, я поднялась на возвышение и встала перед глашатаем:
- Я могу поручиться за этого человека, – голос, вот чудо, не предал, не задрожал и не пресекся, хотя сердце колотилось от волнения и страха.
Глашатай посмотрел на меня:
- По праву крови, духа или сердца ты хочешь поручиться за приговоренного?
Право крови - право родства, но ты не был ни кровным родичем моим, ни кровным врагом. Право духа – для того, кто выбрал Путь Веры…
- По праву сердца, - ответила, называя то, что есть у каждого - право на милосердие и доброту безо всякой причины.
- Ты ручаешься жизнью и душой за то, что этот человек больше не совершит никакого злодеяния, а совершенное будет искуплено им или тобой? - по знаку герольда я подошла к столу, где он предложил мне пергамент и стило, на заостренном конце которого поблескивали чернила.
Не читая текста Поручительства, я подписала его своим Именем Души. Взгляд споткнулся о твое Имя – и я удивилась тому, насколько мало оно подходит тебе. А может, так показалось потому, что уже привыкла называть тебя Отлученным.
А потом я посмотрела на тебя – почти с вызовом: сделанное сделано, и ничего нельзя изменить. В глазах твоих медленно гасло солнце; я испугалась, что мой поступок нельзя простить, и перед лицом этого страха глупым и ненастоящим показалось чувство, подтолкнувшее спасти тебе жизнь. «Знаешь ли ты, что сделала это только для себя?» – спрашивали твои глаза.
Единодушие больше не объединяло людей, они перестали быть толпой и позволили нам уйти прочь.
Так мы и шли вместе – до дверей дома сестры, и ты молчал, не оправдывая моих ожиданий и не упрекая за жизнь, которая, кажется, была не нужна тебе.
Лишь когда я остановилась перед домом родственницы, ты посмотрел на меня иначе. Словно начал понимать причины поступка, свершенного ребенком, живущим во мне, ребенком, вечно жаждущим справедливости и заставляющим меня бороться за нее.
- Странный ты человек, Эльхиир, - сказал ты, и я вздрогнула, потому что недопустимо и возмутительно называть кого-либо Именем Души. Оно – тайна, которую каждый в свое время находит в глубине своего существа, слово, выражающее самую суть, все силы и слабости одного человека. Его называют при клятвах или когда просят о чем-то важном, как сама жизнь, открывая свою душу, делая ее беззащитной.
И зная все это, я поддалась неясному порыву и ответила недозволенностью на недозволенность, Именем на Имя:
- Ты тоже, Льюриан. Скажи, почему приговор так суров, но обычаем поручительства не пренебрегли?
- Все боятся того, чего не понимают, - ответил ты. - В простых песнях можно увидеть и проклятье, и призыв беды, и Вечное Зло. Например - заклинание разжегшее лихорадку, пусть не здесь, а в другом месте. А страх стоит того, чтобы наказать его виновника или послать за ним т'эри*.
- Ты говоришь так, словно привык встречать только это, - ужаснувшись чьей-то способности подослать к певцу наемных убийц, ответила я возмущенно, - но все люди разные...
- Но бесстрашны только беспечные или самые простодушные, как ты, дева-надежда. Если мера человека – жизнь, то и самый больший его страх - потерять ее. Пусть лучше мерой будет смерть. Горше жизни нет отравы, выше смерти нет награды.
- Не понимаю тебя, - призналась я тихо.
- Потому что судишь обо всем по-своему. Мне не нужны ни покой, ни надежда, но я благодарен тебе за желание дать то, в чем я, возможно, буду нуждаться потом. Только и этот поступок, и все остальные, которые можно не совершать, станут данью твоему представлению о добре и зле.
Обида, смешанная с болью, забилась в моем сердце, но обида быстро исчезла, а боль осталась. Я поняла: тебе не нужно все, что я сделала, и все, что только могу сделать. Хотелось заплакать – или убежать далеко-далеко, где нет ни тебя, ни твоих слов, превращающих правильное в неправильное.
- Если можешь – прости мою беспечность, - произнесла я.
- Ты не нуждаешься в прощении, дева-надежда… Знаешь, почему я называю тебя так? Ты смотришь на мир сквозь надежду, позволяющую видеть лишь то, что нуждается в тебе, и то, в чем нуждаешься сама. Но это правильно лишь для тебя, и каждый, кого встретишь, не может смотреть твоими глазами.
- Ты суров, - сказала я, чувствуя, как отпускает напряжение.
- О нет, не я. Жизнь сурова. Но поверь, я знаю и другие песни, кроме песен о смерти, - ты вдруг улыбнулся и негромко заговорил напевным глубоким голосом:
- Скажи мне идущий, куда ты сегодня пойдешь? Чем манит тебя, эта даль, не прельщавшая прежде? Пусть солнце предаст - для тебя станет спутником дождь, так было со всеми, кто просто поверил надежде. Печаль и случайность лежат у порога невзгод. Но верой на равные доли дорогу порежьте: сегодня в себя, ну а завтра – в ту Цель, что ведет. Так было со всеми, кто просто поверил надежде. Есть «да» или «нет» - две развилки, две верных руки, и выбрать одну не под силу глупцу и невежде. Дорога важна, но слагают ее пустяки. Так будет со всеми, кто просто поверил надежде.
Я не поняла: ты решил подразнить меня, или наоборот, успокоить, уверив, что не станешь пока искать смерти? А у меня уже не осталось слов, кроме упрека. Его и высказала, прежде чем отворить калитку:
- Пусть я никогда не увижу мира таким, какой он есть, но и ты, отказавшийся от надежды – тоже. Прощай.
Я уходила, понимая, что просто так ты не отпустишь, и верно - твои последние слова настигли меня на пороге расставания, на той границе, где я еще могла услышать их:
- Твоя правда так же жестока, как и моя, дева-надежда, потому что ты всегда готова, сопереживая, страдать за других.
Ты сказал это так, словно мы были врагами среди врагов. Получалось – милосердие и сожаление – худшие из всех злодеяний; ты отказывал людям в праве на жалость только потому, что сам не нуждался в нем. Ты отказал в надежде даже тем, кто слабее тебя. И я поверила: твои песни, могли разжечь лихорадку. Многое может сделать с миром желание человека… как и с самим человеком.
Вот так разошлись наши пути.
-----------------------------------------
*Т'эри - убийцы за золото. Слово означает "с короткой памятью"
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 22.12.2013, 10:06 | Сообщение # 3 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| IV
Если человек говорит: «Никогда больше», Боги смеются. Так случилось и со мной. При возвращении от сестры, на безлюдной дороге меня нагнали трое людей, от одного взгляда на которых стало не по себе.
- Не подскажешь ли нам путь, добрая девушка? – спросил один из них, смуглый и темноволосый, с кинжалом в простых ножнах у пояса, - мы ищем человека, называющего себя Отлученным и еще несколькими именами, и поющего о смерти. В городе сказали, что ты и он связаны клятвой Поручительства. Расскажи, где он теперь и куда нам пойти?
Он говорил негромко и мягко, точно уговаривая, но мягкие эти слова были тверже стали. Я догадалась, кто встретился на моем пути. Двое других т’эри уже стояли за моей спиной.
- Мы виделись в начале дня, но недолго, - ответила я. - Куда пошел Отлученный, не могу сказать, но он знает о вас и не будет спешить, потому что ищет смерти. Я же устала и иду домой.
Брови темноволосого чуть приподнялись. Удивление или недоверие?
- Пусть так, - т’эри крепко взял меня за плечо и поднес к моим губам деревянную флягу с отвинченной крышкой. Опьяняющий аромат ударил в голову. - Сделай столько глотков, сколько сможешь, и усталость перестанет беспокоить тебя… и многое другое тоже.
- Что это? – запах и притягивал и отталкивал.
- Особый напиток. Я дал бы тебе его, если бы ты из-за страха перед т’эри не захотела или не смогла открыть правды, но ты бесстрашна. Возможно потому, что понимаешь – нас послали не за тобой. Сейчас он будет тебе наградой. Пей!
Навалившаяся на меня в тот миг безвольность показала, как я ошибалась, считая «убийц за золото» такими же людьми, как сама. Рука моя взяла флягу и губы открылись, принимая «дар». Холодный, острый напиток обжег горло и воспламенил разум. Мир стал удивительно ярким и ясным, и звезды зажглись перед моими глазами, хоть было еще светло.
- Говори! – приказал голос издалека. – Как вы встретились с Отлученным, как расстались, о чем беседовали с ним?
И я говорила, пока звезды на дневном небе не вздрогнули и не стали гаснуть одна за другой – пронзительно-прекрасное и печальное зрелище.
- Достаточно, - прервал властный голос, - можешь идти.
И я пошла, пошла по следу гаснущих звезд, тщетно надеясь найти уголок, в котором они сияют по-прежнему ярко. Было тревожно и горько. А потом пришла ночь, она успокоила меня темнотой и тишиной, власть которых куда больше, чем все, что мы можем себе представить.
V
Когда наваждение сгинуло, я оказалась гостьей в доме женщины по имени Долгая Жизнь. Она нашла меня утром сидящей в росистой траве посреди леса и привела в свой дом. Женщина эта собирала и сушила полезные травы и предложила незваной гостье чудесно пахнущий чай, от которого мысли мои прояснились. Т’эри просто оставили меня, когда я стала им не нужна, опьяненную ароматной отравой, побуждающей говорить правду… Вечность знает, как мне посчастливилось не свалиться в овраг на том пути, где я не видела ничего, кроме гаснущих звезд. Я прошептала слова благодарности Молчащей* и сказала спасибо доброй женщине, не бросившей меня в лесу. Теперь не оставалось ничего другого, кроме как вернуться домой и ждать вестей или слухов о погибшем от рук т’эри бродячем певце.
И я вернулась. Дни проходили за днями, но не было никаких вестей, ни добрых, ни злых, и я не знала, смогу ли как прежде отличать зло от добра в себе и в мире.
Не было вестей, пока не приснился мне странный и страшный сон. Проснувшись утром, я не усомнилась в том, что все – правда.
Я видела тебя, Льюриан, отдыхавшим в ложбинке у дерева, руки твои играли цветком, росшим у корней, пропуская его меж пальцев. Три тени, едва заметные в сумерках, приблизились к тебе и тяжелая рука легла на твое плечо.
- Не суетись и не двигайся.
Но предупреждение оказалось напрасным – ты даже не взглянул на человека, который заставил тебя подняться на ноги.
- Хочешь знать, кто послал нас?
- Мне все равно, - ответил ты, - я ждал вас, или других.
Т’эри, больше не тратя слов, вонзил длинный, ослепительно блеснувший кинжал в твое сердце, легко и быстро, как выполняют привычную работу, о смысле которой не нужно задумываться. Но этот удар ничего не изменил. Ты продолжал дышать и жить, а вынутый из раны клинок остался чист, незапятнан кровью.
Но мгновением спустя, тихо вскрикнув, осел на землю один из младших т’эри, красивый юноша с темными спокойными глазами, и второй рухнул точно сраженный молнией. Лица их стали серыми, теряя выразительность - камень, мертвая плоть. Третий, увидав это, кинулся прочь, на ходу высекая огонь и роняя на сухую прошлогоднюю траву яркие искры в желании отгородится пламенем – самой надеждой защитой – от того, что обратило его сообщников в гранит. Пламя жарко разгоралось за спиной убегающего. Но где-то посредине бешеного, полупанического бегства и он замер серой скалой.
А ты, Льюриан, шел сквозь пламя, и оно расступалось перед тобой.
-------------------------------------------------------
*Молчащая и Вечность - Богиня Жизнь.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 22.12.2013, 10:39 | Сообщение # 4 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| VI
Дни приносили мне мало радости; однажды изменив чужую судьбу, я навсегда связала с ней собственную и уже не могла не думать о тебе. Не думать болезненно и странно, горячо и горько, и в то же время… Эти мысли приносили свет и утешение.
Через два дня и две ночи после странного сна над городом моим пролетел дракон; ветер от его крыльев всколыхнул деревья и заставил стекла в доме задрожать. Тьма стелилась за ним по земле, и тьма заползала в сердца и души.
Весна перестала быть весной. Грязно-серые тучи затянули небо от горизонта до горизонта и застыли так в неподвижности ожидания. Холодный ветер, нападая из-за угла, вымораживал жизнь. Молодую траву прибило к земле, и на виду оказалась прошлогодняя, сухая и серая, как осеннее небо. Прихваченные неожиданным заморозком зеленые листья осыпались к корням. Все, что ни происходило, несло с собой беду; по городу разнеслись слухи о странной болезни на юге страны: заболевший начинал чувствовать глухую тоску, его волосы выцветали, и бледной становилась кожа, человек переставал чувствовать голод и жажду, но умирал не от этого, а от печали, отравившей его существование.
Новый сон, пришедший наваждением, всколыхнул мое странное чувство к тебе. Я видела дракона, опустившегося на землю. Нет, это был не дракон, а драконица. Золотые блики заката вспыхивали на бритвенно-острых чешуйках хищного и изящного тела, и что-то женственное было в том, как она, наклонив голову, смотрела на тебя, в ее молчании, и даже в тени, падавшей на твое лицо, Отлученный, спокойное и пустое, как небо перед бурей. Драконица молчала, но молчание ее, грозное и необъятное, говорило больше чем все слова: «Я не знаю тебя, но скажу, как вижу: ты – камень, брошенный в небо и упавший на землю, ты – порванная нить последнего клубка. Ты – пустота…» - «Так же можно сказать, что дракон – зло!» – безмолвно ответил чешуйчатой гостье ты, Льюриан. «Я – зло. Там, куда падает тень пролетевшего дракона, сердце которого полно гнева или печали, мир блекнет и чахнет. Но твоя жизнь - еще большая отрава, чем моя ярость. Ты губишь мир, в котором живешь, требуя от него невозможного. Кто же из нас хуже – я, родившаяся чудовищем, или ты, сделавший себя им?» - «Ты прилетела, чтобы сказать мне об этом?» - «Нет. Я не говорила тебе ничего, человек, - драконица, точно почувствовав, как в этот миг угас за ее спиной последний луч солнца, расправила крылья, готовясь взлететь, - как и того, что Смерть придет за тобой, когда ты больше всего на земле будешь жаждать жизни. Или когда кто-то полюбит тебя просто за то, что ты есть».
И вот тут твое лицо, наконец, перестало быть пустым… Я не успела понять, какое чувство на нем отразилась, но крылатая, кажется, успела. Она безмолвно рассмеялась: «Вот как! Ты не стал ждать, когда тебя полюбят и сам разрешил себе чувство. Это даже хуже и я могу считать себя отомщенной, - она расправила крылья и взлетела, - прощай, человек».
Солнце и небо погасли, и мир потерялся во тьме – тем и закончился мой сон. Но из него я узнала две вещи, и об одной из них, той, которую ты разрешил себе, отчаянно старалась не думать.
VII
А потом было так: однажды, вернувшись с прогулки домой, я нашла дверь своего дома открытой и увидела спящего в кресле человека, худого юношу, лицо которого даже сейчас было прекрасным, а обувь потертая и изношенная, выдавала путешественника.
- Проснись, - сказала я, и гость тотчас напряженно вскинулся, словно и не спал.
Голубые глаза посмотрели в мои карие, точно ища что-то на самом дне моей души.
- Я – Хельнэ, - сказал он, и это выдало в нем нездешнего – в наших краях говорят «я – …» только если называют во время важной клятвы Имя Души, - ты знаешь этого человека?
Он вынул из кармана смятый лист желтой бумаги и протянул мне. Расправив его, я увидела твое лицо, Отлученный, нарисованное карандашом, и кивнула утвердительно.
- Да, знаю. Ты ищешь этого человека?
- Я ищу справедливости для себя, - ответил Хельнэ, - мне сказали, он пел для людей твоего города, а потом ушел, поговорив лишь с тобой. Не подскажешь, где он теперь?
- Нет. Мы расстались и больше не виделись.
- Жаль, - сказал гость, и вздохнул, - если можешь, расскажи о нем!
Отчаянная мольба прозвучала в голосе странника, и я поведала, как ты появился и ушел, унося покой наших душ, о пролетевшей драконице, отнявшей последнее, что оставалось – надежду на покой и даже о т'эри, ставшими камнем.
- Убийцы опередили меня, - задумчиво произнес Хельнэ. – И крылатая… Им повезло или, может, наоборот, не повезло получить то, чего ищу я сам. Пойду дальше, и попробую достичь того же результата.
Поблагодарив меня за рассказ, он поднялся с кресла.
- Постой! – воскликнула я, когда пришедший не прошенным собрался уйти без разрешения. – Что он сделал тебе, зачем ищешь его?
Глаза юноши вспыхнули.
- Он не сделал ничего, совсем ничего. Я думал, мы станем с ним как братья, но Отлученный научил меня тому, что лишь ненависть бессмертна. Как и он, Поющий о Смерти… Я знаю, видел, как его убивали. Их было двадцать, разбойников, злодеев, не имевших понятия о милосердии, но ни один из них не осмелился приблизиться к Поющему и его затравили собаками… Я жил в разбойничьей шайке, потому что мне больше не с кем было жить, хоть они и держали меня за раба. «Убери эту падаль, - сказал мне главарь, когда все закончилось, - собаки насытились». Я должен был отнести тело подальше в лес и сбросить в овраг, когда Поющий ожил, напугав и обрадовав меня. Но он только раз взглянул в мою сторону и ушел, не приняв никакой помощи, и не взяв меня в спутники, хотя я жаждал пойти с ним. Я все же пошел, не признавая для себя другой цели, кроме этой, и однажды мне случилось заступиться, когда его снова хотели убить. Заступничество могло бы стоить мне жизни, если бы Поющий не защитил меня своей песней, от которой с миром и людьми происходят ужасные вещи. Странная то была защита - словно он пригрел бездомного щенка, а потом выбросил его за дверь, на мороз… И не раз и не два это повторилось, пока однажды Поющий не ушел, бросив меня, раненого, после встречи с нашими общими врагами. Меня нашли и выходили, но с тех пор мое сердце отравлено ненавистью к Поющему о Смерти, и рана моей души так и не зажила. Я не смог понять, как человек, спасенный мной и спасший меня, мог оказаться таким черствым и как можно любить человека – и в то же время ненавидеть его.
Любить… Это слово в рассказе о тебе снова напомнило мне сон с драконице и отозвалось болью в сердце.
Я предложила юноше напиться, чтобы прервать разговор и дать себе минуту успокоиться и справится с неожиданной болью. Хельнэ принял чашу с водой, и согласился отдохнуть у меня, но ушел раньше, чем я приготовила ужин, ушел незаметно и тихо, оставив на память о себе свой рассказ, да забытый или просто ненужный ему тяжелый плащ. А я ждала нового сна и страшилась его.
…Весна так и не вернулась в наши края. Я все чаще думала о тебе, словно моя душа была отравлена твоей душой. Плащ юноши остался висеть на спинке кресла - вызов мне, но я догадывалась, что так же скоро, как Хельнэ, возненавижу тебя, если пойду за тобой.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Понедельник, 23.12.2013, 15:32 | Сообщение # 5 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| VIII
Странное дело - человек на пути, когда цель ясна и силы его направлены на достижение ее. Но еще более странное – человек в ожидании, когда все, что он может делать – это считать мгновения, текущие с медлительностью лет, да надеяться, что ожидание его когда-нибудь кончится… В одном из своих снов я все-таки сделала это – пошла по твоим следам, по следам потерь и болезней, и найдя, услышала из твоих уст: «Тебе лучше уйти»… Эти слова заставили меня плакать там, во сне, и проснулась я в слезах.
Наступало время новых праздников, а у нас не осталось желания праздновать. Болезнь продолжала свирепствовать на юге, забирая все больше и больше земель под свою власть, уныние и отчаяние охватывали тех, кого она еще не коснулась. Ждать страшного – страшнее, чем когда оно в самом деле приходит.
Однажды, остановившись послушать заезжего певца, я получила неожиданный дар. Молодой менестрель, искусно сплетая слова и звуки, пел о подвиге героя, победителя чудовищ; мне, утратившей интерес к легендам, которые я прежде так любила, казалось, что этот герой, использовавший хитрость и подлость, ничуть не лучше т’эри. А потом голос певца изменился, и в одно мгновение я прониклась звучанием новой песни, глубокой и темной как Бездна:
- Если б ветер узнал, как прекрасна
Та любовь, что не знает пощады,
Что беспечность души отнимает,
Но не крылья, и гордостью светлой
Позволяет дышать, словно небом,
Он покинул бы синюю волю
Ради воли иной, бесконечной,
Ясной, трепетной и терпеливой.
Но никто не полюбит ветер.
Если б пламя узнало иное,
Обжигающее собою,
Если б жить захотело любовью,
И сиять не себе, а другому,
Навсегда б это мир изменился,
И в свечном огоньке, и в камине
Каждый видел бы Истину Жизни…
Но никто не полюбит пламя.
Если б камень узнал, оживая,
О свободном и яростном чувстве,
Для которого смерть не преграда
И награда любая возможна,
Оживленье свое продлевая,
Он бы голос обрел и надежду,
И восславил бы мир, где родился
Серым камнем, узнавшем о чуде.
Но никто не полюбит камень.
На несколько мгновений умолкли струны дорожной арфы, помогавшей барду петь, а потом он закончил песню, возвысив голос над толпой и над самим собой, и над всем, что было в этом мире:
- Я беспечный, безумный странник,
Что не знает своей дороги,
Обреченный на перепутье
Выбирать направленье к Бездне,
Где отчаянье и бессилье,
Где сердца холодеют и руки.
Я надеюсь на чудо, но чудо
Отвергаю безумной душой.
Одиночество - злая защита,
Но она не дает мне проснуться
И увидеть, что в мире горячем
Лишь один я никем не любим.
Но никто не полюбит,
Но никто не полюбит меня…
С тех пор, как мы встретились, мне казалось, что все на свете песни – о тебе. А особенно – эта.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Понедельник, 23.12.2013, 20:50 | Сообщение # 6 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| IX
В первый месяц лета снова пошел снег, и однажды утром люди нашли свой мир неузнаваемо изменившимся.
И все же нынешние времена не были Последними Временами и жизнь продолжалась. Болезнь, свирепствовавшая на юге, утихла. Двое моих друзей сыграли свадьбу, и как-то притерпевшиеся к холоду горожане собирались отметить ближайший праздник ярмаркой. Я решила посетить ее, надеясь немного развеяться.
Ярмарка удалась на славу, хотя и оказалась беднее, по сравнению с прошлой, и не отличалась большим разнообразием товаров. Побродив по ярмарочной площади и купив несколько безделушек, я огорчила их хозяев тем, что не стала торговаться, не умея и не любя этого.
На несколько мгновений меня привлек лоток торговца книгами. Посмотрев названия на корешках и пролистав несколько томов, я разочаровалась – то были книги написанные для того лишь, чтобы развлечь читающего, и они превосходно с этим справлялись. Но я не хотела развлечения, а желала лучше понять себя и мир, в котором живу. И может, тогда понять и тебя, Льюриан.
Книготорговец, немолодой мужчина с внимательными глазами и лицом без единой морщинки, заметил мое разочарование.
- Что ищет и чего не находит молодая госпожа? – спросил он, улыбнувшись, и тогда лишь его лицо показало истинный возраст, обозначив прожитое глубокими темными складками. Почему радость так старит?
- Не знаю, уважаемый. Наверное, я ищу книгу, в которой есть правда.
- О, - мне показалось, он сейчас рассмеется, но хозяин книг остался серьезным, - в любой книге есть хоть капля правды, подходящей для каждого, кто читает ее, и каждый обязательно отыщет свое. Правду смеха и правду слез, если сердце читающего больше расположено к слезам…
- Но мне не нужна подходящая правда. Я хочу просто правды, какой бы она ни была.
Торговец покачал головой:
- А просто правды не существует, госпожа, – он достал из-под одежды висящий на шнурке крошечный флакон. - Видите? Это яд, пять капель которого могут сделать смертельной воду небольшого озера. Глотнувший такой воды, не успев ощутить ее вкуса, умрет, а тело его рассыплется пылью, тоже ядовитой. Но пар от вскипяченного вина, куда добавили каплю такого яда - лучшее средство от черной лихорадки, а запах такого вина убивает бессонницу.
- Но разумно ли держать столь сильное средство так близко к себе, уважаемый?
- Разумно, если ты осторожен. Такова правда, которая мне подходит, и именно поэтому я не боюсь оказаться отравленным, - он аккуратно спрятал под одежду свой ядовитый талисман, - отравленным правдой или этим ядом.
- Но ведь говорят, - не сдавалась я, - что правда ранит и убивает. Как такое может быть, если нет иной правды, кроме подходящей?
Я увидела, как темнеют глаза книготорговца, как улыбка его выцветает, словно от драконовой тени.
- Простите, госпожа. Я видел, что вы печальны и потеряны, и хотел поддержать и утешить вас. Да, другая правда есть, та, которая одинока и всегда находит таких же одиноких, как она сама. Это может быть любое из тысячи одиночеств, какие существуют в нас и вокруг нас. Но если вы знаете, что одинокая правда есть, значит, уже нашли ее.
Мгновение он помолчал и закончил:
- Теперь, когда вы знаете все, я предложил бы вам искать свою правду в надежде. Или в другом человеке.
К книжному лотку подошли несколько покупателей, и он немедленно занялся ими, а я, поблагодарив кивком и взглядом, отошла, чтобы не мешать. Это было не утешение, но понимание. Только отчего среди тысяч правд, что есть на свете, я не нашла для себя другой подходящей?
Еще немного побродив по ярмарке, я вошла внутрь палатки, выбранной наугад, и оказалась в окружении разнообразного оружия. Блеск клинков, среди которых были и дорогие, парадные, украшенные многочисленными камнями, и простенькие, не украшенные ничем, разнообразные луки, короткие и длинные, стрелы с наконечниками невероятной формы, шипастые браслеты и перчатки, стальные шары на цепочках, веера из лезвий, острогранные сверкающие спицы… Подходящая кому-то правда.
К счастью, палатка оказалась пуста, и некому было отчитать меня за пустое любопытство. Мое внимание привлекла полка с кинжалами: не только стальные клинки, но и несколько каменных, сделанных из неизвестного мне смутно-желтого минерала, и даже один обсидиановый, к которому было страшно прикоснуться даже взглядом – таким острым он выглядел.
Один из кинжалов показался мне испятнанным ржавчиной; не веря в халатность торговца, выставившего на продажу нечищеное оружие, я взяла его в руки, чтобы рассмотреть получше, и никакой ржавчины не увидела. Рукоять из пожелтевшей кости удобно легла в ладонь, и я поразилась чувству, возникшему во мне, чувству родства.
- Госпожа сделала выбор? – спросил из-за спины голос подошедшего хозяина палатки.
Я собиралась честно ответить ему «нет», но рука, державшая клинок, не хотела расставаться с ним. Торговец истолковал мои колебания по-своему.
- Это мизард, - сказал он, - хорошее оружие, надежная сталь, госпожа.
- Да, но я же не… - попытавшись вернуть кинжал на стойку, я была остановлена ясно прозвучавшим внутренним «нет».
- Всего лишь двадцать монет, госпожа! – добавил торговец.
Таких денег у меня не было. Впрочем, названная цена предназначалась для того, чтобы сбить ее во время торга.
- Думала о пяти, - ответила я, первый раз в жизни торгуясь с профессионалом - из-за вещи, которая мне не нужна.
Торговец улыбнулся и развел руками:
- Это разумно с вашей стороны, но не с моей. Вряд ли меньше восемнадцати.
- На вашем месте я уступила бы за шесть.
Хозяин палатки был доволен. Наверное, сегодня оружие не пользовалось спросом и он не имел возможности всласть поторговаться, пока не появилась я. Мы продолжали в том же духе еще с полчаса, чего мне вполне хватило, чтобы договорится о двенадцати монетах вместо двадцати за кинжал с ножнами. Хозяин палатки с улыбкой протянул мне покупку, когда я отсчитала ему монеты.
- Заходите ко мне в следующий раз! Приятно видеть красивую девушку, которая знает толк в чем-то большем, чем вышивание и бисероплетение!
Выйдя на воздух, я спрятала мизард подальше в суму. Покупка смущала. Но денег было совершенно не жаль, и по дороге домой я перестала думать, зачем купила клинок и успокоилась. Сделанное - сделано.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Понедельник, 23.12.2013, 20:51 | Сообщение # 7 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| X
Запрятав подальше свои чувства к незваной зиме, люди продолжали жить простыми надеждами и трудами. Я вспоминала о тебе, ничуть не реже, ушедший, но уже спокойнее, и только однажды, выметая мусор, нашла потерянный Хельнэ скомканный бумажный лист с рисунком, заставивший меня забыть обо всем на долгие полчаса. В измятом облике я видела усталость и печаль – так много, что сама ощутила себя усталой и печальной и не сразу сумела совладать с этим и бросить листок в огонь.
Словно тень дракона легла на мою жизнь. Я поссорилась с друзьями, потеряла любимый браслет, а второй неожиданно разломился на две части в моих руках. Несколько дней искала любимую безделушку и мастера, способного починить сломанное, и не нашла ни того, ни другого. Потом разругалась вдрызг с последней оставшейся подругой, а когда она покинула меня, так быстро забыла о ней, точно семь лет доброй дружбы лишь приснились.
Мир словно ополчился на меня. Звуки казались то слишком громкими, то слишком тихими, одно слово, один неверный жест порой доводили до бешенства, с которым я не могла бы совладать, даже если б хотела.
Я смотрела вокруг и видела только черное и белое, четко разделенное границами. Дни ужасающей легкости сменялись днями, когда с трудом удавалось заставить себя вставать и заниматься хоть какими-то делами. Весь мир виделся, согласно моему состоянию, то угрюмым и тяжелым, то легкомысленным и пустым. Было так, словно тепло утекало из самого сердца, и с этим менялась и я. Менялась, но не забывала тебя, ставшего моим бредом и мерилом всего.
Именно при мысли о тебе пришло понимание: у прерванной дружбы, длившейся семь лет, не было будущего, ведь каждый из нас думал лишь о себе; любая, даже самая любимая, вещь заменима, незаменима лишь жизнь. От этой правды было не уйти, не защититься, как от тебя и твоих песен. Все мы стали их жертвами, и я – больше остальных.
XI
Нити Судьбы, спутанные, переплетенные, начали расплетаться и лето пришло наконец в наши края. Пришло неожиданно долгой грозой, оттепелью и ливнем, унесшим с собой снег. Невыносимо медленно зазеленели листья, и трава поднялась над землей осторожно, словно с опасением, что весна снова утратит свою власть. Но зима больше уже не вернулась, и земля, наверстывая безвозвратно упущенное, за считанные дни покрылась цветами. Благоуханная, яркая, она была как красавица в нарядном платье.
Я не сумела помириться со старыми друзьями, но нашла новых, когда почти случайно попала на вечер Детей Звезд - художников и музыкантов, певцов и танцовщиц, и познакомилась с флейтистом по имени Адрин, хозяином дома, где собирались Дети. Он ни о чем не расспрашивал, даже видя, что я не нахожу себе места, спросил лишь мое имя и предложил местечко поудобнее угла, в который я пыталась забиться. Происходившее на Звездном Вечере не было чудом. Поэты читали стихи, художники рассказывали о видениях и фантазиях, превращавшихся в картины, музыканты импровизировали… Мне довелось наблюдать, как из одного слова рождается песня, которая потом становилась общим достоянием - ее запоминали и повторяли, передавая от человека к человеку, словно сокровище; как художник и плясунья соединяют свое искусство, и танец обращается в картину. Да, это не было чудом, но почему-то помогло понять, что чаша моего сердца переполнена и необходимо выплеснуть накопленное, как делали все здесь.
Именно в этом миг в круг света от лампы с сиреневым абажуром, обозначавший «сцену», вышел Адрин со своей флейтой и заиграл. Нет, это слово совсем не подходит. Он помогал рождаться музыке, здесь и сейчас, странной музыке. Печаль и радость, ярость и боль звучали в его песне. Но так слышала лишь я, а остальные… каждый – свое, и я видела много улыбок на лицах слушателей, тогда как самой хотелось кричать от нахлынувшей волной тоски. Песня говорила твоим голосом, Отлученный, и я была не согласна с тем, что она говорила. «Горше жизни нет отравы, выше смерти нет награды. Жажда – жизни или смерти, жертва – смерти или жизни – не ищи другой дороги, нет ее, как нет покоя. Не желай звезды в ладонях, не проси себе поблажки, ни надежды, ни подмоги – жертвою рожден живущий. Жертвуй тьме и жертвуй свету, и последней жертвуй Спящей*. Жажда жизни точит сердце – так от жажды умирают». Что-то подтолкнуло меня, заставило встать и выйти в круг света.
Это был не танец - на поверхность моей души всплывало что-то темное и тяжелое, готовое взвиться темной птицей. Оно клокотало и кипело во мне, вытапливая слезы из ожившей души. Я не щадила ни себя ни других, по настоящему в этот миг мне было все равно - только бы утолить сжигающую меня жажду, отдать, отбросить подальше от себя беспросветную тоску и непокой. Даже не согласная со словами песни, я танцевала Танец Жертвы.
Голос флейты умолк так неожиданно, что я успела сделать еще несколько движений, прежде чем прозрела в тишину. Замерев, огляделась: люди избегали моего взгляда, точно он грозил немедленной гибелью. Единственным, кто не опустил глаза, был флейтист.
- Благодарю тебя – сказал он просто, - твой танец стал даром людям и миру.
- Это твоя музыка подсказала, как танцевать, - ответила я с не меньшим почтением.
- Нет, - музыкант, опустивший флейту, опустил и взгляд, - играя, я думал о своем, ты же услышала совсем другое, и это не моя музыка, а твое сердце заставило тебя танцевать.
…Сердце говорило мне так: мир, в котором живешь, смотрит на тебя теми же глазами, какими ты смотришь на него. Если это надежда – он дарит тебе надежду; выбор всегда остается за тобой. Этому и многому другому научили меня новые друзья.
…А лето, дивное, буйное, продолжало набирать силу. Разразившаяся на юге болезнь сошла на нет, причины для тревоги исчезли. Печаль и тоска отпустили меня, и бешенство больше не овладевало мной, но всё было неправильно с тех пор, как ты появился в моей жизни, Отлученный, или с тех пор, как ты ушел, а я не пошла за тобой.
-------------------------------------------
*Спящая – одно из имен Богини Смерть.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 12.01.2014, 20:06 | Сообщение # 8 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| XII
Тогда-то и пришли они, незваные, как все, кто являлся в мой дом в последние два месяца - пятеро людей с лицами спокойными, как небо перед грозой.
- Ты – Эльхиир, - произнес один из них, человек в одежде судебного глашатая, не спрашивая – утверждая, и показал мне знакомую бумагу, подписанный мною договор Поручительства, - и должна пойти с нами.
Я удивилась, но не испугалась, все еще веря в справедливость.
- Зачем?
- Льюриан сотворил зло, - ответил глашатай, - и ты должна ответить за него, чтобы избавить город Амайю от последствий совершенного. Идем.
Никто не протянул ко мне рук, но воля моя была скована подступившим вдруг ужасом. Все прежние страхи показались мне смешными и глупыми рядом с этим страхом. Что ожидало меня? Смерть? Искупление, которое может так же закончиться смертью?
- Какое зло он сотворил? – спросила я едва слышно. Но меня услышали.
- В Амайе росло Дерево Богини, к которому приходили бесплодные женщины, чтобы просить у Ясной Госпожи* исцеления от своего недуга. Чем-то оно не понравилось Льюриану, - ответил глашатай, он был немолод и, наверное, не раз уже слышал, как ужас лишает человека голоса. - Однажды днем он сел рядом с деревом лицом к стволу и принялся сам с собой играть в карты. Потом стал распевать странные песни и хрипло смеяться, точно пьяный. Дерево начало протяжно скрипеть; а он пел и смеялся и хлопал о землю картами, а потом поднялся на ноги и пнул ствол. Дерево рассыпалось ржавой пылью. С тех пор в городе не родилось ни одного здорового ребенка.
- Но может быть Льюриан не виновен в этом! – воскликнула я с убежденностью фанатика, - и это несчастье - от тени пролетевшей драконицы!
Взгляд глашатая стал строгим.
- Но ты, конечно, знаешь, что драконица летела за ним. Так или иначе, причина многого – человек, за которого ты поручилась.
- Но все же моя жизнь - не его жизнь, эрра!
- Нет, госпожа, - судебный глашатай сделал какой-то знак четверым Стражам (конечно же, это были Стражи), мгновенно окружившим меня, чтобы я не попыталась бежать, и почтительное обращение «эрра» ничего не изменило, - но связанные договором, вы стали одним целым. Через тебя кара настигнет его. И только это принесет избавление от беды.
Я поняла. Договор и в самом деле связал нас, и никто не заставлял меня подписывать его. Глашатай спросил, есть ли у меня оружие, и я вспомнила о купленном на ярмарке кинжале. Негнущимися руками достала его с полки и показала.
- Мизард, клинок милости, - кивнул человек. - Это подходящее оружие.
И ужас еще больший нахлынул студеной волной так, что тело едва повиновалось мне, когда я, оставив надежду, покидала свой дом.
Совсем без надежды - это страшно и больно. Но, на мое счастье, сейчас я была неспособна почувствовать всю полноту этой боли, из-за страха, затопившего душу.
Дороги я не запомнила, только как садилась в неприметную карету с наглухо закрытыми темной тканью окнами. Путь закончился у тяжелых двустворчатых дверей какого-то здания с красивыми витражными окнами (я не была способна чувствовать красоту, но разумом машинально заметила, что витражи красивы). Я, судебный герольд и двое стражей вошли, внутрь. Коридор с гладким каменным полом, украшенный разноцветной мозаикой, изображавшей то ли праздники, то ли битвы, то ли сумерки мира привел в какую-то залу. Там меня оставили наедине с человеком, сидевшим за столом. Взгляд его вернул мне ясность мыслей, позволяя снова чувствовать себя в безопасности простого и привычного мира, где самые ужасные вещи никогда не происходят с тобой.
Человек за столом был стар, очень стар – по сравнению с прожитой им жизнью, моя была, как краткое время мотылька-однодневки. Руки старика играли нитями – золотой и серебряной, то сплетая их, то расплетая.
- Присядь, - сказал он, и в голосе прозвучали Сила и Воля. Только тогда я поняла, что он меру, маг-судья. Но вместо того, чтобы сесть, сделала еще шаг к столу:
- Господин…
- Меру Рив к твоим услугам, - подсказал он, подтвердив мою догадку. – Скажи мне, ты поручилась за человека по имени Льюриан по доброй воле?
- Да, меру. Но я… на мне нет никакой вины.
- Твоими устами говорит страх, а не разум, - судья отложил свою игрушку и потянулся к лежавшей перед ним книге. - Жалость побудила тебя поручиться за приговоренного, и все, что с тех пор совершил он, совершила так же и ты, таков закон. Признаешь ли ты это?
- Да, меру, признаю. Но я прошу справедливости для себя.
Он открыл книгу, пролистал несколько страниц и, остановившись, снова посмотрел на меня, подзывая не столько словом, сколько взглядом:
- Понять и простить – это тоже справедливость. Подойди и взгляни.
Я преодолела последние три шага, отделявшие меня от судьи. Раскрытая книга привлекала мой взгляд, словно здесь и сейчас могла дать мне самое важное и прекрасное – надежду. На странице передо мной открылась ожившая картина того, что произошло, или, может, только еще происходит сейчас.
Я увидела тебя, Льюриан, и юношу по имени Хельнэ, сидевших у ночного костра и разговаривавших так просто и легко, что мне стало понятно – вы почтили друг друга поединком, в котором победили оба. Отчаянная драка позволила тебе и Хельнэ разрешить невыносимое противоречие ваших душ, и теперь вы могли спокойно общаться, не причиняя друг другу боли.
- Изменилась даже моя лира… Ты видел, что делают ее звуки с людьми. Но Душа моя принадлежит Смерти, давшей мне жизнь, и все мое так же несет на себе Ее печать. Я могу петь только о Спящей, да еще о том, что не нарушает нашего договора…
- Твой инструмент стал оружием, - кивнул Хельнэ, - но может, есть условие, которое освободит от служения Смерти?
Ты пошевелил угли затухающего костра, и на миг он вспыхнул ярче, осветив твое глубоко-усталое лицо:
- Если и есть, то я не знаю его. Люди убивали меня и обращались в камень, другие только пытались сделать это, но были бессильны перед Ее властью… Некоторые начинали меня любить, и это еще хуже. А теперь я отравлен надеждой…
- Отравлен? А если это противоядие?
- Но оно страшнее любого яда. Надежда хрупка, ее нужно защищать… И она неистребима, ее невозможно уничтожить, даже вырвав с корнем. Надежда – символ «эль», выжженный в моей душе…
Видение на странице книги поблекло и истаяло в один миг. Я посмотрела на меру, еще не понимая, но уже чувствуя, что на мне все же есть вина, достойная наказания.
- Человек, который не хочет жить, отравляет мир своим существованием, - сказал маг-судья, человек редких качеств, который не может ошибаться, - но надежда – еще больший яд для него. Представь себе того, кто всю свою жизнь ел горькие плоды и ничего кроме них, а потом отведал сладкого. Он больше не захочет питаться горечью, но скоро обнаружит, что тело его привыкло к ней и только она утоляет голод. Жаждая сладости, он должен будет есть горечь, и это противоречие однажды убьет его.
Меру на миг замолчал, руки его снова держали двойную нить, сплетающую золото и серебро, отказ и согласие, правду и ложь…
- Я проследил путь Льюриана. С тех пор, как ты за него ручалась, он словно несет на себе проклятие и каждый миг его жизни – капля яда в чашу мира. Все живое заболевает рядом с ним.
- Но почему? – тихо спросила я, на самом деле не желая знать и понимать, а надеясь – ответ освободит меня, успокоит… Любой, кроме того, который я только что услышала от тебя самого, Отлученный, наполнивший мою душу гулким протяжным звоном.
- Ответ на этот вопрос ты уже знаешь, - сказал меру, - вы связаны узами, которые может разорвать только смерть, и она же станет исцелением для всех, кто отравлен Льюрианом в Амайе и других городах. Поэтому я должен предложить тебе это здесь и сейчас.
Маг поднялся, высокий, статный, с седыми волосами, рассыпавшимися по закутанным в темную мантию плечам, и я невольно отступила на шаг перед его величием и суровостью.
- Вы назначите мне Искупление?
- Да, - сразу, не мучая меня, ответил меру, - испытание, которое обратит вспять изменения, внесенные в мир песнями Отлученного, независимо от того, пройдешь его или нет, и разорвет связь между вами.
Маг-судья понимал, как много для человека значит надежда… Ведь Искупление – это была надежда, возможность остаться в живых, а не мгновенная гибель. Но и обманывать меня он не стал: пройду испытание - и совершенное тобой исчезнет, освободив мир от последствий твоего вмешательства, умру – будет то же самое. Вот что стояло за «пройдешь или нет».
- Если хочешь, можешь отдохнуть перед Искуплением.
- Нет! – отчаянно воскликнула я, дрожа от внезапного внутреннего холода. Ожидание ничем не помогло бы мне, а только отняло бы последние силы, истерзало меня сомнениями и страхами, размышлениями о том, что предстоит мне, - пусть все случиться скорее!
Меру вышел из-за своего стола и мягко, ласково положил свои руки на мою голову.
- Я помогу тебе, - сказал он, и я почувствовала, как успокаивается сердце, как отступает внутренний холод и затихает неумолчный звон, оставляя место для веры в жизнь, которая никогда не должна заканчиваться вот так, в безнадежности, - ты не будешь бояться, и страх не лишит тебя сил. А теперь иди, тебя проводят к месту твоего искупления.
…И снова словно бы часть жизни была похищена у меня – осознание себя вернулось только на окраине города, рядом с черной рощей, щетинившейся шипами. Пахло мокрой травой и почему-то – медом.
- Это шиполист, - сказал сопровождавший меня глашатай и вложил в мои руки чашу желтого металла с неустойчивой тонкой ножкой и колечком, чтобы можно было повесить ее на пояс, - ты должна найти плод шиполиста и положить его в чашу – таково Условие Искупления. Пусть Вечность защитит тебя и поможет тебе.
Руки его накинули мне на плечи что-то плотное и тяжелое - плащ Хельнэ. Я сделала первый шаг навстречу своей судьбе и не почувствовала ничего - ни страха, ни надежды, ни отчаяния…
Исполненное Условие станет последней точкой в подписанном мной договоре. Но шиполист ядовит, а у меня только мизард, не пригодный для рубки зарослей…
Что-то большее, чем моя воля, подталкивало меня вперед, может, волшебство… Я вошла в рощу.
Странно, но шиполист пропустил меня в свои заросли почти без боя. Я прошла, несколько раз зацепившись плащом за шипы, и благополучно выбралась на прогалину, окруженную со всех сторон колючей черной стеной. Правда, плода я так и не нашла; прицепив чашу к поясу, стала раздвигать гибкие ветки, протискиваясь внутрь, многократно благодаря герольда за плащ, который защищал мои плечи. Ветки охотно сгибались, пропуская меня, и прошло немало времени, прежде чем я заметила, что стало темнеть. Ночь заставила меня прекратить поиск. Я села на землю, стараясь устроиться как можно удобнее, и закуталась в плащ, не думая больше ни о чем. Завтра я продолжу, но завтра еще не пришло…
Когда оно пришло, оказалось, что ветви шиполиста, такие гибкие, такие податливые вчера, сомкнулись вокруг меня в подобии клетки. Запах меда, к которому притерпелась за вчерашний день, сегодня стал сильнее, от него кружилась голова Я могла сидеть и вставать, но на большее места не хватало. Попытавшись выбраться из ловушки, немедля наткнулась на острый шип и с трудом остановила кровь из раненой ладони. Чаша желтого металла оттягивала пояс, напоминая о том, что до сих пор не было сделано.
Я совершила обычную свою ошибку – позволила надежде править всем, и она сделала меня слабее, ведь, надеясь, я невольно ждала поблажки. Но шиполист не мог дать мне ее, как не дали т’эри. Яд шиполиста уже бродил в моей крови, и я не знала, сколько времени ему нужно, чтобы убить меня.
Я поняла, что надежды больше не будет и вломилась в чащу, зажав в руке мизард, не замечая ничего вокруг, желая лишь вырваться из ловушки. Ветви хлестали по плечам и спине, норовили ударить в лицо и ослепить, но мне удавалось защищаться, раня только лишь руки. В какой-то миг словно что-то окликнуло, и, подняв голову, я увидела яркий, оранжевый с серыми пятнами плод шиполиста, до которого могла бы дотянуться…
Я потянулась и была остановлена очередной веткой хлестнувшей так безжалостно, что и плащ не помог. Удар бросил меня на колени, а потом черная чаща, оживая, встряхнула ветвями, окатила росой, пахнущей медом и едкой, как слезы гарпии.
Я все еще тянулась к плоду, понимая - ни надежда и отчаяние, неотделимые друг от друга, как нити золота и серебра в руках меру, ни даже весь мир со всей его силой не могут помочь мне. А потом пришли усталость и бессилие, и я опустилась на землю, показавшуюся мягкой и доброй.
-------------------------------------------------------
*Ясная Госпожа – одно из имен Богини Жизнь.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 12.01.2014, 20:09 | Сообщение # 9 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| XIII
Меня пробудил солнечный свет и необычное чувство – безмолвной пустоты внутри. Тишина, в которой больше не звучали твои песни и не отдавались гулким эхом мысли о тебе. Только… этот покой показался неправильным. Я попыталась оглядеться. Поляна, и я лежу на траве, не так уж далеко от черной рощи шиполиста.
Перед моими глазами появился Хельнэ, растрепанный и взволнованный, и поднес мне чашу какого-то сока, к которой я припала жадными губами, помог сесть. На руках не было ран и даже шрамов. Только тело помнило боль – как ушедшую, отступившую, и уже не страшную.
Хотелось о многом спросить, но слова тонули в моем внутреннем безмолвии.
- Я нашел тебя, - сказал Хельнэ, чуть отодвинувшись, давая мне возможность встать и уйти, если захочу, - с помощью этого.
И показал инструмент, маленькую дорожную арфу, кажется, очень старую. Хельнэ не касался струн, но отчего-то казалось, что они вибрируют и в воздухе звучит протяжная, бесконечная мелодия. Что-то в ней переворачивало душу, и заставляло тянуться к струнам, как тянутся к краю пропасти или к камню, который хочется швырнуть в пропасть.
- Ты слышишь, - юноша набросил на инструмент холстину, поднятую с травы – наверное, арфа и была завернута в нее.
- Да, - сказала я, понимая, чей это инструмент, но пока не понимая – почему он оказался у юноши.
- Льюриан отдал его. Скорее подарок тебе, а не мне. Но лучше не касаться струн, это… делает мир слишком ясным и четким... невыносимо четким и хочется поскорее прекратить. Но зато тебя уже ничто не может остановить, потому что ты становишься больше целого мира и можешь заполнить его собой и распорядиться всем в нем по своему желанию…
- Постой! – воскликнула я, останавливая человека, который забылся или готов был забыться, уйти в притягательные и отталкивающие воспоминания, - я слышала ваш разговор с Отлученным. Разговор о надежде…
- Это был разговор о тебе. Первый знак твоего имени – «эль», и означает надежду. Думаю, ты хочешь знать не это, - Хельнэ глубоко вздохнул и на миг закрыл глаза, словно разрешив себе в последний раз побыть где-то там, прежде чем навсегда вернуться сюда, - да, я отыскал Отлученного, и мы сражались, недолго, а потом говорили. Братом мне он так и не сделался, но мир из точки, из плотного кома тоски и горечи снова стал распустившимся цветком. Может из-за его подарка, или причина другая. Я не хочу об этом думать. Он отдал мне свою арфу и попросил найти тебя и защитить. Потому что были те убийцы, встретившие тебя, могут быть и другие. Музыка сделала меня почти всемогущим, так что я сумел выполнить эту просьбу.
- Благодарю, - сказала я, оглядываясь в поисках чаши меру, и нашла ее, лежащую поблизости в траве, - но это еще не спасение. Мне назначено Искупление - найти плод шиполиста и положить его в эту чашу.
- Хорошо, - сказал Хельнэ, протягивая мне инструмент, - я сделаю. Или… - он посмотрел на меня, - можешь сделать сама, если пойдешь со мной.
При мысли о черной, колючей чаще я ощутила дрожь, и невидимые, уже несуществующие раны снова отозвались болью.
- Пойду, - сказала я беря подарок. Арфа оказалась совсем не тяжелой, - но ты не закончил свой рассказ. Почему он отдал тебе свой инструмент?
Хельнэ поправил край холста, словно ему требовалось время – найти слова, или хотел в последний раз коснуться арфы.
- Значит, ты не слышала окончание разговора. Все стало хуже с тех пор, как вы встретились. Отлученный отравлял мир своим существованием, а не только песнями. И он решил перестать петь и говорить о Смерти… Даже думать о ней. Нарушить условия договора со Спящей. Арфа ему больше не была нужна, но он хотел, чтобы она послужила другому. Или другой.
- Но что будет с ним теперь? – спросила я, тревожно вслушиваясь в свою молчаливую пустоту. И почти понимая, почему так пусто.
- Наверное, уже ничего, Эль. Тот разговор был четыре дня назад – у меня ушло много времени, чтобы обуздать музыку, как дикого зверя, прежде чем она стала мне служить. Думаю, Спящая забрала у Льюриана свой дар и вернула ему тот, который есть у каждого из нас – способность умереть.
Я ужаснулась тому, что ничего не чувствую, даже сейчас. Если соединявшая нас связь разорвалась с твоей смертью, то Искупление уже не нужно… А может наоборот – оно вернет мне эту потерянную связь и наполнит мою душу звуками и мыслями о тебе, горькими и прекрасными? Может, лишь потому мой мир еще не рухнул, что я надеюсь?
Я встала и Хельнэ поднялся тоже, взял с земли чашу, которую я немедленно забрала, как скряга отнимает последний грош у своего должника. Он понял.
- Я не нужен тебе.
Теперь уже мне понадобилось время, чтобы подобрать слова. Чашу нужно было прицепить к поясу, но висевший на нем замочек никак не защелкивался на кольце, прикрепленном к ножке. Стараясь не уронить арфу, я сдвинула холстину, закрывавшую инструмент и неосторожно коснулась струн. Мир словно пошел волнами от тихого и очень простого звука. Не хотелось, чтобы он умолк. Рука легла на струны, и мир исчез. А потом вернулся, только став другим. Миром, который я знала, словно сотворила его сама, до мельчайших деталей. Отчетливо и ясно представляя что, с чем, и как связано. И конечно, не составило никакого труда войти в колючую рощу (может, ветки расступались передо мной, а может, они не могли причинит мне вреда, потому что тоже были моими) найти оранжевый с серыми пятнами плод шиполиста, сорвать и положить в чашу. И кто-то или что-то сказало мне, что есть выбор. Совсем простой и совсем не болезненный, о нет. Только нужно ответить на вопрос – чего я хочу.
«Покоя, - мысленно ответила я. - Быть снова беспечной и беспечальной».
И то же самое что-то заставило меня посмотреть на плод в чаше и подсказало: если съем его, то забуду обо всем, о чем пожелаю, приму жизнь такой, какая она для многих и многих. Простая удобная правда снова станет моей, а ведь за это никогда никого не наказывали.
Слова невидимого собеседника – может, то беседовала со мной моя душа? - были похожи на звезды, разбросанные по чистому черному полю.
Но я разжала пальцы и услышала, как падает на землю чаша, как лопается от удара о твердь тугой от сока плод шиполиста. Даже одна капля счастья или боли стоят больше, чем тысяча лет покоя. И мизард, потерянный в чаще, нужнее найденного в ней плода.
Музыка струн уже затихала, выплеснув бурлящую в ней Силу, потому я снова тронула их, разбудив почти всемогущество ради всего только двух вещей.
Могущество не подвело, но исполнив мою волю, мгновенно улеглось, опало волнами у подножья какой-то стены, осыпалось легковесным, солоноватым пеплом. Мир вернулся, нереально контрастный, шершавый, царапающий душу. Мираж? Видение? Но арфа, оттянувшая руку внезапной тяжестью, помогла ощутить, что все здесь – настоящее, как эта стена.
Сложенная из серых и черных камней, полуразрушенная и немая, она возвышалась надо мной, и у ее основания я увидела тебя, полусидящего с запрокинутым лицом. Первое, чего хотела – вернуться к тебе.
Закатное небо отдавало земле последние капли света. Я подошла и прикоснулась к твоей руке, теплой, но твердой, как камень. Значит, это все-таки не сон, но и на смерть не было похоже.
Начали сгущаться тени. Я села на землю рядом с тобой, прислонив к стене ставшую невыносимо тяжелой арфу, и отчаянно взывая к Жизни-Вечности, Великой Силе Начала: «О, Молчащая, ключ всех дверей, нить всех полотен, возьми мое отчаяние и сделай из него надежду. Возьми бессилие и помоги найти в нем силу. Открой путь, по которому можно пройти с закрытыми глазами и не споткнуться…»
Слова были не те, слова обычной молитвы, слишком простой и так часто произносимой, что смысл ее стерся, вылинял и ничего не будил в сердце. Необходимо что-то… острое, как мизард. Вот он, в моей руке, второе желание, исполненное музыкой. Словно желая увидеть образец, я достала кинжал из ножен. В полированном металле застыло отражение – кто-то в черном стоял за моей спиной.
Опасаясь худшего, я обернулась и увидела женщину невысокого роста в темном платье с длинными рукавами… Черные волосы растворялись в черноте ткани и невозможно было определить, какой они длины. Белые руки с тонкими пальцами не украшены перстнями, ни бус, ни сережек, только по краю подола и рукавов змеится белая вышивка.
- Кто вы, госпожа? - спросила я осторожно.
- Не та, которую ты призывала, - ответила женщина, - Молчащая не придет, потому что Я здесь.
Понимание настигло меня мгновенно и заставило вскочить и склониться в глубоком поклоне, выронив мизард. Жизнь и Смерть не должны встречаться во плоти в одном месте, мир не выдержит этого и разрушится. Только их проявления неразделимо соседствуют.
- Хозяйка… - это был титул, которым именуют обеих Богинь, и другого я не могла вспомнить теперь.
- Та, Чья Душа – Все Души - так понятнее и вернее, - сказала Она, не подходя ни на шаг и все же – приближаясь, - так говорят сказители, чтобы людям не было неприятно слышать Мое имя. Или Спящая – это значит, что Мои глаза закрыты на тех, чье время еще не пришло.
- Что же тогда означает Молчащая?
- Ты спрашиваешь не к месту и не ко времени, дитя Жизни. – На то мгновение, когда Она замолчала, странное напряжение хлынуло от Нее ко мне. Я поняла – Та Которая Приходит За Всеми желала приблизиться к тебе, Льюриан, но не могла или не хотела отодвинуть меня со своего пути. Неуверенно, неверно двигаясь, я отступила в сторону, освобождая путь для Нее.
Спящая, Великая Госпожа Смерть подошла и нарочито-небрежным движением положила руку на голову своего певца.
- Он служил мне верно и честно, пока не появилась ты. Странно, но только после этого Льюриан стал задумываться над смыслом своей жизни. Так или иначе – он заслужил свою награду.
- Тогда освободи его! – робко и дерзко попросила я, - за верность Тебе, за все!
- Я говорила не о такой награде, а о покое. Посмотри, он выбрал. Перестал петь и говорить обо мне, и перестал быть. Хочешь обратить этот выбор? Уверена, что так правильно?
- Уверена, - сказала я.
Она посмотрела на меня долгим, проникновенным взглядом. Глаза Спящей были ясными и синими как небо, а через миг они стали серыми, как пыль под Ее ногами и черными, словно камни стены. Рука Хозяйки соскользнула с твоей головы и взметнулась, простирая над миром тонкую бледную кисть; птичье пение, не замеченное мной до этого мгновения, было, наконец, замечено только потому, что резко оборвалось, как и все остальные звуки. Солнце замерло в зените.
- Я потакаю твоему желанию, дитя Жизни, - произнесла она голосом, так не похожим на тот, который звучал до сих пор, - мир, в котором ты живешь, ждет тебя, и Льюриан ждет тоже – так поднимись на стену и заплачь о нем.
Спящая накинула на голову темный капюшон возникшего на ее плечах плаща – и я поняла.
- Как я могу оплакивать его, живого? – спросила почти беззвучно, тише, чем плачь ребенка в темноте, тише, чем шелест крыл мотылька, летящего на свой огонек.
- Он служил мне верно и честно, - повторила Она, - если бы служение мне не отравляло его дух, как теперь, я оставила бы все как есть. Но ты – смертная, а я – Смерть, и какой может быть спор между нами?
И я подчинилась. Каменная лестница примыкала к стене, она вывела меня на самый верх, и восхождение закончилось так быстро, что я не успела подумать о том, как стану оплакивать тебя. На мое счастье здесь были звуки – завывал ветер, и под моими ногами шуршали камни, рассыпаясь в песок. Но вот я остановилась – и голос шагов умолк, а ветер затих, захлебнувшись на полувздохе. Тишина. И ни сил, ни желания нарушать ее.
Вниз я не смотрела, зная, что скорее всего ничего не увижу там; горло пересохло, на губах скрипел песок.
- Странник далеких дорог,
Побродивший немало по свету,
Знал ты – положен предел
И бесконечным путям.
Руки твои были – крылья,
Голос твой – шепот и крик,
Жалобам не отдававший
Даже мгновения жизни.
Где же тот сад, что взрастил ты?
Мертвая, стынет надежда,
В белой, холодной пыли,
Ставшей ей саваном вечным…
Слова древнего плача не покорялись, не желая слетать с моих уст. Но одно показалось правильным и верным, и за него зацепилась боль моей души. Сердце дрогнуло, не от страха, жалости или отчаяния, а от печали - чистой как слеза, глубокой как море, как желание, чтобы ты жил не ради Смерти, а ради самой жизни.
Опустившись на колени, я утопила в пыли потяжелевшие руки и заговорила, держа в уме то самое, верное слово – «надежда»:
- Придя – уходишь, уйдешь – вернешься.
Легко подняться и опуститься
Из Бездны в Небо, из Неба в Бездну.
Лишь пустоты ты ничем не свяжешь.
Зову надежду – печаль приходит.
Придет – остаться. Гоню – без толку.
Ну что ж застыл ты в немом слиянье
Живого с мертвым, молчанья с криком?
Зачем ты замер на этой грани
Над самой Бездной, безликой, темной?
Что держит души, что сердце сдержит?
Ее ли властью ты остановлен,
Огнем, который сжигает камни*,
Той, что приходит, увы, за всеми?
Молчишь, не зная. Узнав – не скажешь.
Жизнь покорилась. Смерть - непокорна.
Пою надежду. В ответ – молчанье.
Не вижу цели, не знаю смысла.
Хочу поспорить, да спорить не с кем,
Как ты поспорил с Богиней Смертью
И то растратил, чем не владел ты.
Прости нас, странных, неблагодарных,
Как Жизнь прощает, ты, Смерть, прости нам.
Мы верим страстно, мы видим верно –
Не жизнь для смерти, но смерть для жизни.
Молчу с надеждой – она окликнет
Далеким эхом, сердечным стуком,
«Зачем ты, - скажет, - зовешь? Я рядом».
И ты, мой странник, ты здесь, со мною,
И мне ты ближе, чем Той Что Спит.
И я не плачу, но заклинаю:
Придя – уходят. Уйдешь – вернешься.
Где-то в самом конце сила вернулась в мой голос, и я запела, но не плачем была эта песня – а вызовом всему, что обязательно надо было изменить, и утверждением моего права сделать это.
*Та Что Сжигает Камни - Богиня Смерть.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 12.01.2014, 20:10 | Сообщение # 10 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| XIV
Победившая, я спустилась со стены - к Спящей и к тебе.
- Теперь Ты отпустишь его?
- Теперь он не в моей власти, но в твоей, - Она отступила передо мной, как несколько тысяч мгновений назад перед Ней отступила я, - из твоих рук он получит заслуженную награду, какой не принял бы из моих, - голова в капюшоне чуть дрогнула, пронзительный взгляд на миг задержался на моем лице. - Но сначала Льюриан должен в последний раз оказаться на грани между жизнью и смертью и сделать окончательный выбор. Только тогда ты сможешь пробудить его, и, проснувшись, певец перестанет быть бессмертным.
Мягкий шелестящий капюшон снова скрыл Ее лицо, и я увидела, как медленно удаляется Спящая, словно медлительной человеческой походкой она желала убедить меня, что действительно ушла.
И я надеялась, что больше не увижу Хозяйку до своего часа.
Как поставить тебя на грань смерти и не убить? Я видела один ответ. Музыка, доставившая меня сюда, может и больше.
Но стоило взять арфу в руки, как она рассыпалась, словно была сделана из песка, не оставив ничего, даже струны стали ржавой пылью. Тогда как…
Легким высверком, нечаянным отражением луча клинок в пыли напомнил о себе. Мизард, милость, которой можно распорядиться по-разному. Но любая слишком остра для меня. Остра, как лезвие, которое я неосторожно задела, когда поднимала кинжал. Но в ответ на мою царапину ты, сидевший у стены, вздрогнул всем телом, словно ощутил жгучую боль. Не понимая – боясь понять - я тронула острие мизарда – и ты снова дрогнул от чужой боли, точно клинок, чье касание я едва почувствовала, пронзил тебя насквозь.
Еще одна неудобная, одинокая правда для тебя и меня. Все, что чувствовала я, ты ощущал десятикратно большим. Может даже мою любовь к тебе… Ту, которой я так сопротивлялась, словно боясь чувства, как всегда боялась боли. Но именно боль помогала мне сейчас и далвала понять, как поставить тебя на грань смерти и не убить.
Я села рядом с тобой, прислонилась спиной к черному камню стены и услышала, как сладко, как хорошо поют птицы. Их голоса трогали, зачаровывали и умиляли, ведь пели они о жизни и о жажде жизни.
Оторвав длинный лоскут от нижней юбки, я положила его рядом – просьба к тебе, избранник надежды. Тонкое, аккуратное движение мизарда отворило кровь на моем запястье, и дрогнуло твое плечо, к которому я прислонилась, ища опоры более человечной и живой, чем каменная стена. И более надежной.
Я не хотела умирать, и алый ручеек был тонким и медлительным, задерживая меня и тебя на путях, столь же не похожих друг на друга, как и мы сами. И время, наверное, все-таки остановилось, мое или твое, а может, в мире больше не осталось такой вещи, как время или надежда. Всё - лишь слова перед выбором, как мой и твой. Но прошу тебя, выбери поскорее.
…Я слышала голос – он звал кого-то по имени, а имя вспыхивало светом, который напомнил мне искры на чешуйках драконицы… О, как бы я хотела стать крылатым зверем, каким бы чудесным драконом я была, алым с золотом, стремительным и дерзким… Но голос мешал мечтать об этом. Он тревожил и теребил, звал – словно мне было, куда идти. Потом я услышала песню, что была прекраснее грез. «Делай что хочешь, но не оставляй меня. Знаешь, я верю, как в чудо, как в добрый знак – есть мотыльки, поборовшие страсть огня, или пути, что один не пройдешь никак. Я бы ответил, но есть ли такой ответ, больший, чем тот, за которым пошла на край? Станет рассвет закатом, «да» превратится в «нет». Делай что хочешь - надежды не отнимай. Дерзость такая – я смею тебя просить, гордость и горечь слиты в один яд. Чаша полна и кому-то придется пить. Время вернуться – слышишь? Спеши назад, в мир наш, в котором так истово мы живем. Надежда - его дыханье, правда любого дня. Дай мне надежду, вспыхни в ночи огнем, делай что хочешь, не покидай меня!..»
Свежим ветром дохнуло в лицо, и руки, сжимающие мои плечи, оказались сильнее, чем уводящие меня грёзы. Прозревшие глаза открылись в сумеречный, неяркий день-вечер, ласкающий взгляд и душу.
- Эль, - твой голос был так же прекрасен, как голоса отчаянно поющих о жизни птиц, - дева-надежда, я не отпущу тебя.
- Совсем не отпустишь? - тихо спросила я, оживая по капле, ощущая с каждой секундой все больше – холодный ветер и перевязанное запястье, затекшую спину и вернувшийся покой – не такой как прежде, не пустоту, а наполненность теплом, - или только не выпустишь из рук?
- И это тоже, любимая, - ветер был слишком прохладным, и ты заметил, как я дрожу, снял с себя накидку, закутал, поднял на руки. Легко, как мотылька, и, не спрашивая, хочу ли пойти с тобой. Все слова могли подождать, и даже мир. Но не ты, любимый. Не ты, подходящий мне, как надежда подходит всему, что есть в этом мире…
7 мая 1999 г.
Всегда рядом.
|
| |
| |
