|
Творцы и калеки (полная версия)
|
|
| Lita | Дата: Среда, 19.06.2013, 18:10 | Сообщение # 1 |
 Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
|
ТВОРЦЫ И КАЛЕКИ
1.
Сразу за порогом Курьерского дома мне в лицо ударил обжигающе-ледяной ветер. В прошлом году, когда я начала работать курьером, зима не была такой холодной; сейчас стужа стоит неделями, а чуть потеплеет - свирепствуют метели. Но мне надо пройти только семнадцать шагов.
Поправить ремешок сумки на плече – в этот раз там лишь одно, зато срочное, послание, бутерброды и фляга с водой, - и «курьерским ходом» вперед, сквозь зимнюю ночь. Самое трудное - заставить себя выйти на холод.
Первый шаг. Мир привычно смазался, расстояние, отделявшее от Хинты, города-цели, стало стремительно сокращаться, таять. Во время обучения нам объясняли, что люди живут в двух временах – внутреннем и внешнем, имеющих разную скорость. «Внутреннее» течет гораздо быстрее, и любой курьер умеет, полностью погрузившись в его поток, проделать любой путь за минуты. Срочные письма доставляются только так.
Пятый. Я вырвалась, наконец, за пределы обычного времени, не отпускающего, державшего цепко, как хищник добычу. Теперь набрать разбег… В голове немного гудело; преодолевать большие расстояния – напряжение, внешний мир сопротивляется, когда навязываешь ему стремительность мира внутреннего. Холод двигался тоже – он будет окутывать меня коконом, пока не прибуду в точку назначения, а в Хинте рассеется, там должно быть теплее. Я потянулась проверить застежки форменной куртки на меху. Перчатки шерстяные в спешке оставила на столе, вот балбеска. Хорошо хоть варежки, которые выдавали вместе с курткой, нашлись в кармане. Я натянула их - без перчаток мои кисти свободно болтались внутри пошитых как попало меховых «чехлов», - но так все-таки теплее.
Девятый. Каждый шаг, даже когда «разбежишься», длится бесконечно долго. Не по времени - по ощущениям он растягивается на четверть вечности. На дорогу смотреть не обязательно – да тут и нет никакой дороги, хотя и ступаю по твердому. Можно зажмуриться, замотать лицо шарфом – станет немного теплее. И важно не сбиться со счета. Конечно, теперь я «иду» по инерции, но контролировать процесс все равно надо.
Семнадцатый - последний и самый долгий шаг. Нужно тормозить. Но я и так словно двигалась сквозь воду, а потом эта вода стала льдом. Не протиснуться, не пробиться, и холодно так, что больно. Эта медленно, но верно растущая боль сводила с ума, заставляя сжиматься в комок и отчаянно скулить.
И я не выдержала, попыталась сократить отпущенную на последний шаг четверть вечности, движением воли подтолкнув себя к цели. Взвыл ветер, голова закружилась, как после глотка горячего вина – Аиша, старшая моей курьерской восьмерки, конечно, предложит кружку, когда вернусь с холода, - и вдруг стало тихо, безветренно и почему-то – щемяще-тоскливо.
Я стояла посреди белого поля, по колено в снегу. Вокруг – пустота, большая луна сияет посреди неба, меньшая только поднимается из-за горизонта. Ни родного города, ни Хинты, ни даже метели, лишь стужа, настолько дикая, что дышать морозным воздухом получалось с трудом. Потрескивали, замерзая, капельки влаги, оседающие на шарфе, закрывавшем рот и нос. Силы, куда меня занесло?
Спокойно, Риа́н. Надо вернуться назад корректирующими пятью шагами, только и всего. Я постаралась вытащить ноги из сугроба, хотя кроме другого сугроба ставить их было некуда. Для «курьерского хода» нужно любое движение... Вызвала в себе привычное ощущение гудящей «вечности», слегка шершавой, как хорошая дорога, прямой, удобной…
Ничего. Попробовала повторить, с трудом шагнув вперед – но дар быстрого пути не работал – или в этом месте, или… вообще. Ледяной волной накатила паника. Я переждала волну и заставила себя думать. Дар не в помощь, значит, пойду как все, ножками. Да, ночь и очень холодно, но, по крайней мере, достаточно светло. Только куда идти, если в любой стороне только снег? В растерянности, как в паутине, вязла моя привычка к действию. Курьеру нужна цель, человеку нужен ориентир... Я еще раз вдохнула и выдохнула сквозь обледеневший шарф - и пошла, не выбирая направления.
Красиво сказано, «пошла» - сугробы кое-где оказывались по пояс. Пришлось подтянуть ремешок сумки и перевесить ее на грудь, чтобы не потерять и уберечь от снега. Скоро начала задыхаться и постоянно пробовала перейти на курьерский шаг, но без успеха.
Нелегкий путь помог отвлечься от безысходных панических мыслей и даже согреться, но ненадолго. Пробовала включить «внутренний обогрев», как учила нас всех Аиша - ощутить в груди горячую точку и распространить ее тепло на все тело, но не смогла представить ощущение тепла.
Ненавижу сдаваться, поэтому упрямо продолжала куда-то идти. Луны скрылись за горизонтом, но почти сразу встало солнце. Почувствовав голод, я достала из сумки и кое-как сгрызла один заледеневший бутерброд. Через час или около того снега начали нестерпимо сиять и смотреть на это оказалось больно. Курьерский дар не возвращался. От сверкающей белизны глаза слезились даже закрытые, иней склеивал ресницы.
Повторение одних и тех же действий затягивало, я уже плохо соображала, куда и зачем иду, лишь краткими вспышками осознавая, что больше не пытаюсь проверить, не вернулся ли дар. Наверное, нужна передышка... Остановилась, потопталась, приминая снег, и села - хотела на корточки, но голова закружилась и плохо сгибавшиеся ноги подвели, поэтому неловко завалилась набок, перевернулась на спину, сунула подмышки (еле найдя эти самые подмышки) окоченевшие руки и так замерла.
Я поняла, насколько сильно устала, лишь когда усилием воли попыталась поднять себя и заставить идти. Тело отказывалось слушаться, последнее тепло стремительно утекало. Каждое движение, и даже попытка его стоили чудовищных усилий, отчаянно хотелось перестать бороться с собой, свернутся калачиком и забыться.
Вместо этого я изо всех сил оттолкнулась локтями и спиной, одновременно стараясь совладать с замерзшими ногами и своим нежеланием двигаться. Встать удалось с шестой попытки, продолжить путь – с третьей.
...Иногда я все-таки впадала в отчаяние, но оно не задерживалось надолго – наверное, тоже не любило стужи. Порой являлся страх, и оставался надолго, ведь страху не положено бояться, даже холода. Можно умереть тут и исчезнуть безвестно, как иногда случалось с курьерами, но сумка с посланием все еще висела на груди. Когда понимала, что все, сейчас сяду в снег и уже не поднимусь, то думала: в Хинте ждут письма, и мой долг его доставить. Очень простая мысль, которая помогала держать оборону и перед страхом, и перед отчаянием. Но в конце концов и ее вытеснило острое, до боли желание - хочу в тепло, согреться, хоть кончик мизинца отогреть или одну щеку, хочу изменений, любых - пусть темная точка появится в бесконечной белизне или настанет ночь. Не зная, сколько у меня осталось времени, я все равно торопила его.
Шарф обледенел и царапал лицо, но без него морозный воздух ранил горло и легкие. Возникшая мысль «наверное, я все-таки умру» была не так страшна, как другая - «скорей бы…»
Уже в который раз вспомнила Аишу. она хорошая наставница для молодых курьеров и почему-то думала, что когда-нибудь и я могу стать не худшей Старшей. Но какая наставница из человека, который не способен решить свои проблемы? И даже не пробует. Хватит нытья, Рианнат! Постарайся справиться хоть с чем-то.
Белизна отчаянно жгла глаза. Еще немного, и совсем ослепну... Проблема? Да. Я еще раз огляделась, дала себе направление - вперед, по прямой, а потом зажмурилась и когда, наконец, перестала видеть белое пятно и под опущенными веками, то мысленно нарисовала перед собой дорогу. На ней совсем мало снега, а на обочинах пробивается трава. Вот по этой нарисованной в уме дороге я и пошла, стараясь не замечать неудобства и нестыковки, вроде увязавших в снегу сапог. Снежная равнина была мне чужой, а воображаемая дорога - нет. Представляла ее в таких деталях, как длинная выбоина почти посредине, или вот два камня прислонились друг к другу, как уставшие братья, старший и младший. А впереди ждет дом, в котором тепло.
Само собой припомнилось второе упражнение на согревание, и я пустила по телу «волны», сначала прохладные, потом все теплее и теплее. Немного помогло. В какой-то миг и правда стало легче идти, и сквозь веки уже не проникал свет, отраженный от сугробов. Нарисованный мир с дорогой и теплым домом мне нравился, и я продолжила путь по нему, не открывая глаз, чтобы не оказаться снова в белой пустоте. Захотелось есть, но при мысли об еще одном замерзшем куске хлеба с сыром пришла тоска. Ну его... Дойду до дома, там и перекушу.
Хорошая игра. И если у меня сейчас больше ничего нет - не перестану играть, пока могу.
Усталость постепенно побеждала, но отдыха я боялась больше, чем упасть и не встать. Время есть, пока иду, остановлюсь - и оно закончится почти сразу же. И все-таки в какой-то миг поняла - еще два, может, три шага - и свалюсь. Осознание конца ударило по остаткам моей воли и заставило остановиться, замереть с закрытыми глазами, все еще видя свою внутреннюю дорогу и дом, совсем близко. Я попробовала мысленно взбодрить себя сначала ласковым словом, потом грубым, собиралась ударить по щеке, но промахнулась, лишь мазнув жесткой варежкой по потерявшей чувствительность обмороженной коже. Колени начали подгибаться. Каким-то последним полубессознательным усилием я попыталась превратить падение в новый шаг, курьерский, без мыслей о надежде и безнадежности, смерти и долге, потянулась к дому впереди... И, все-таки упав на колени, ухитрилась приложиться лбом о какую-то преграду.
Я открыла глаза, и когда в голове перестало звенеть, поняла - стою перед дверью дома, настоящего, если судить по шишке на лбу. Потянулась к ручке, большой резной деревянной скобе, сильно толкнула створку и та открылась. Изнутри дохнуло теплом. Я шагнула через порог и, отчаянно жалея каждую частицу тепла, которую выпустила наружу, тут же захлопнула дверь с напугавшим меня саму стуком. Ноги снова подвели. Но лежать на теплом полу лучше, чем на снегу. Я вновь закрыла глаза, и, кажется, заснула или отключилась прямо здесь, в коридоре, поняв, что теперь можно перестать бороться.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Пятница, 02.08.2013, 19:22 | Сообщение # 2 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 2.
Тут все было не так! Во-первых, за окном никакой зимы и снега, только бесконечное пространство каменисто-песчаной пустоши. Во-вторых, в доме никого кроме меня нет, а на кухне отыскалась свежая еда. Теплая, словно ее только сейчас приготовили. В-третьих - я не понимала себя, реакций своего организма. После сна зверски хотела есть, но стоило проглотить первый кусочек тушеного с овощами мяса, как насытилась. После многочасового изучения дома не чувствовалось усталости, обмороженная кожа не горела...
На второй день – ночь так и не наступила, но ход времени ощущался - почувствовала отчаянную жажду хоть какого-то дела. Одиночество не пугало; острой нужды в компании никогда не испытывала и даже друзьями не обзавелась за свои двадцать лет, но безделье выпивало из меня жизнь. Дело оставалось лишь одно – недоставленное письмо, но «курьерский ход» не работал - если удавалось сделать несколько шагов с ощущением прохладной четверть-вечности, то с каждым нарастала дикая отчаянная тоска, глубоко ранящая душу, а я так и оставалась в доме. Если дар не вернется в ближайшее время - возьму на кухне еды и воды и пойду наугад в любом направлении.
Никогда не думала, что это так горько - тосковать по неизвестному, по чему-то несбывшемуся, непонятному, но безумно необходимому. Стоило присесть, и я тут же вскакивала и начинала ходить от стены к стене, как зверь в клетке, кусая губы, сжимая и разжимая пальцы и дыша в странном ритме, то слишком быстро, то чересчур медленно. Зачем-то брала со стола письмо, и возвращала его на место, в курьерскую сумку, а ее вешала на плечо. От этого становилось чуть легче. Но потом я клала сумку на стол и принималась ходить по комнате, словно ища чего-то или прокладывая маршруты, пробуя их на вкус. Мир снаружи оставался прежним - серебристые пески, выступавшие из них пестрые скалы, горизонт, расплывающийся в тумане. А в доме нечему было меняться - тут и обстановка-то вся состояла из стола на условной кухне, где пару раз появилась ниоткуда еда, еще одного в зале, и мягкой кушетки. Комнаты второго этажа оставались совершенно пустыми. Правда, там нашелся симпатичный балкон, на котором я провела несколько часов в ожидании заката или рассвета.
В конце концов в моих блужданиях по дому обнаружился правильный маршрут - от окна к двери и обратно. Повторять его приносило облегчение. А еще лучше оказалось, сунув недоставленное письмо в карман куртки, выйти за дверь, и не останавливаясь шагать вперед. Дорога помогла успокоиться, и через какое-то время высасывающая тоска утихла, освободив разум для вопроса: а куда я вообще-то иду? Путь как самоцель не привлекал, но останавливаться не хотелось - хотелось разнообразия. Огляделась – Теплый Дом позади, а передо мной - несколько скал причудливых форм, мягкий песок, бесконечность пустыни и неба, следы босых ног на песке - тоска заставила меня выйти из дому, не обуваясь. Впрочем, какая разница? Песок мелкий и теплый, очень приятный для ступней, а зимние сапоги - не сандалии, в них тяжело ходить. Пожалуй, вон та причудливо разрезанная скала, составленная из двух неровных половинок, одна темнее, другая светлее, подойдет в качестве ориентира. Теперь можно было выбирать - идти вперед, стоять или вернуться. Но именно дорога приносила тихую, спокойную радость, и потому я шла и шла к той скале, по пути вспоминая подходящие вирши. Ритмика рифмованных строк всегда завораживала меня и приносила странное удовольствие и покой душе и разуму, ради нее я выучила наизусть несколько десятков стихов и даже сама пыталась писать, не слишком успешно, так и не сумев добиться, чтобы строчки звенели и пели в душе.
Память удивительно скоро нашла стихотворение, подходившее мне и окружающему:
Если ты станешь птицей, и поднимешься высоко -
Нет, я не знаю - как, это чудо и тайна -
Увидишь синие горы, пустыню и брег морской,
Кусочки целого мира, созданного случайно.
Маленький бог играл, веря, что все умеет,
Игра - это радость, значит, наполнит жизнь Красотой.
А с волей того, кто верит, спорить и мир не смеет...
И вот, посмотри, барханы и песок золотой,
А горы остры. Их пики небо царапнуть могут,
Правда, у гор и неба миролюбивый нрав.
Так что не будет драки, и молодому богу
Те, кто старше, не скажут: ты в этот раз не прав.
Да, ошибиться просто, если творишь, что ново,
А не лежишь на туче, пестуя лень свою.
Кто-то твой труд оценит мягко или сурово,
Барханы пустынь и горы, что до небес встают...
Вкус похвалы приятен, но это не так уж важно.
Сделанное пусть будет, в несделанном нет тепла.
В небе твоей пустыни птица крикнет протяжно -
Голос и жизнь той птице чья-то воля дала.
Впрочем, откуда знать, может всё и не так,
Может быть, Красота сама по себе родится?
Это неважно тоже, лишь мечта - не пустяк,
Крылья дает она и делает богом птицу.
Дочитав - вслух! - с улыбкой подумала, что на весь мой путь стихов не хватит... Туманный горизонт не приближался, но тем сильнее манил, дразня кажущейся или реальной недостижимостью. И, словно корабль, я шла верным курсом - только вперед, обходя «рифы» - каменные обломки, разбросанные среди мелкого, почти белого песка, с острыми краями, серо-коричневые и серебристые, синеватые и черные куски камня. Дойдя до своего, раздвоенного, поняла - он не самый интересный и отправилась дальше, осматриваясь, переходя от камня к камню. Очередной кусочек пустыни со скалами и дюной появлялся как по волшебству, выступая из тумана, скрывавшего горизонт. Достигнув новой, похожей на памятную стелу, скалы, я остановилась, села на песок и достала из нагрудного кармана единственную свою ценность, вещь, которая мне не принадлежала - письмо в Хинту. Странно, но сейчас оно выглядело как-то иначе… Словно не подходило всему, что здесь. Я – с босыми ногами в песке и закатанными штанинами, с худыми руками и кудрями, то и дело лезущими в глаза – подходила, была здешней, а письмо - тамошним.
Значит, есть там и здесь, разделенные каким-то расстоянием. Можно ли преодолеть его пешком без курьерского хода и откуда взялась моя способность не есть, не спать и не отдыхать? Как узнать? Пройти всю эту пустынную бесконечность, изучить. Нарисовать карту. Найти кого-то или что-то и отыскать верный путь. Понять, где я нахожусь.
Два континента в моем мире, Альмиде, я живу на Ортансе, и там целых три пустыни. В которую из них меня занесло?
Я вернула письмо в карман, села на песок, ладонью выровняла перед собой небольшую площадку и принялась набрасывать карту самого большого континента Альмиды. Всегда любила карты и картографирование, порой зарывалась в библиотечные архивы - посмотреть, как и что рисовали много сотен лет назад, и мысленно облазила весь мир, отмечая для себя места, где хотела побывать больше всего. Сейчас я рисовала леса в виде вихрастых облачков, тонкие нити и ленты рек, треугольники гор и очертания берегов Ортанса и понимала, как все это можно улучшить. Например, тут: огромный кусок суши у моря отдан бесплодной земле - в этой местности постоянно дуют ледяные и очень сильные ветра. Из растений выживают только самые упрямые, и люди там селиться не спешат - хотя море рядом, берег обрывист и гавань не построишь. Если вот тут поставить на пути ветров гряду скал, а здесь срезать берег, то получится хорошая пристань. Можно протянуть реку Сарф через оба стоящих у ее берегов города-близнеца и прекратить, наконец, «речные войны». А тот перевал стоит сделать менее крутым.
Я рисовала то, о чем думала, увлеклась, и, только закончив, поняла – это уже не тот континент, не Ортанс. Глядя вот так, сверху, на все нарисованное, продуманное, пропущенное сквозь себя, я ощутила потрясающую близость и родство с улучшенной частицей мира. И вдруг пожалела, что не могу сделать нарисованное настоящим, реальным.
Откуда-то притек туман, и теперь я по самую макушку сидела в молочной дымке, прохладной и нежной. Мне нравилось ощущение тумана, его сложносоставной запах, хотелось потрогать густую и такую вкусную дымку. Я и потрогала, проведя ладонью в воздухе там, где она казалась гуще всего. Клок белой кисеи пристал к ладони, словно прилип и забавно колыхался, когда поднесла его к лицу - рассмотреть поближе. На моих глазах клочок тумана принял очертания нарисованного континента. Кусочек придуманной земли лежал в моей ладони, а потом поднялся и повис над нею, покачиваясь, словно в ожидании чего-то. Взяв еще одну меру тумана, сотворила новый клочок суши и повесила рядом с первым, окружила белым «морем» с почти настоящими волнами. Два материка? Пожалуй, мало. Пусть будет четыре, два побольше, средний и крошечный. Мелкие размеры не мешали видеть детали моделей. Я создавала на суше реки, леса и горы, внутренние моря, и даже пустыни – показалось, что совсем без пустынь как-то не очень - представляла все в деталях, и оно появлялось, или просто лепила его из молочного тумана. Мелких деталей оказалось много, я завязла в них, как в паутине, и не могла из нее выбраться целую вечность, зато в самом конце сумела представить обитателей, подходящих для моего мира. С характерами и внешностью приятных мне людей – Аиши, мамы, отца и брата, товарищей-курьеров, одной женщины, которая обрадовалась полученному письму так, словно в нем была ее жизнь, мужчины, который наоборот не желал брать послание, но, в конце концов, взял его… Долго-долго не отпускала этот мир с его бессчетными деталями, рассматривала, боясь забыть что-то, меняла рельеф, определяла климат для каждой области мира…
Закончив, я ощутила бесконечную усталость и бесконечное счастье. Детальная модель все еще висела в воздухе. Не хватало имени. Задумалась, перебирая слоги, и дала миру имя, похожее на собственное – Анна́т.
Туман начал рассеиваться, и я перестала видеть Аннат, но ощущение, как будто он рядом, осталось. Непонятно, странно и немного страшно. Но тоска по несделанному исчезла. Решила об этом не думать, и, встав с песка, вернулась в Теплый дом.
Там висела на стене записка, кусок пергамента с неровными краями и строчками на нем: «Приветствую нового Творца. Помощь нужна?». Творец. Я покатала это слово на языке и даже произнесла его вслух. Так вот кто я теперь или кем меня считает написавший записку. Надо ответить, но как? Чем или где написать, что о Творцах ничего не знаю, не понимаю происходящего и того, почему это меня так мало беспокоит?
«Не бойся ничего, все на самом деле, - словно прочтя мои мысли, поспешил успокоить собеседник. Новые строчки возникли под старыми. - Твой первый мир очень красивый».
Сообразив, что пергамент – такой способ связи и можно писать на нем, я все равно оказалась в тупике – ни карандаша, ни пера и чернил, ни даже кусочка угля. Творец называется, чернила сделать не может.
Или может, только не знает как. Интересно, в мире Аннат есть чернила? Наверняка есть. Только как их достать? Свой мир я все еще ощущала, как ощущают ветер или время - пусть и не виден взглядом и пощупать его нельзя, но и отрицать существование невозможно. Допустим, он сотворен. Допустим, все придуманное мной сейчас живет себе и, хотя прошло совсем немного времени, но чернила уже изобретены, или какой-то их заменитель. Допустим, как Творец (я невольно усмехнулась) могу взять из своего творения все нужное. И плевать на допущения, которых опять слишком много. Как взять? Ну, например, вот так… На острове, который сотворен самым последним, есть залежи «карандашного камня», и, конечно же, там делают лучшие стержни для письма. Поэтому я представила, как захожу в лавку, где торгуют карандашами и покупаю один из них. Пятигранный, синий, со стержнем мягкого камня, способным легко писать на стекле или на коже…
Не знаю как, но сработало. Стоило вообразить пятигранную палочку для письма, как она на самом деле появилась в моей руке. И теперь я смогу так всегда?
«Почему я Творец?» - наверное, глупо было спрашивать, но не удержалась.
«Потому что сначала сделала себя, а теперь можешь делать все остальное» - ответил собеседник.
«А ты кто?».
«Тоже Творец».
Оказывается, можно ответить на вопрос быстро и четко, но все равно непонятно.
«Присматривай за сотворенным миром, он иногда будет нуждаться в тебе. Мне пора».
Я почти запаниковала и начала торопливо писать на пергаменте новый вопрос, а потом остановилась. Так не пойдет. Если ответы, полученные от другого, не дают понимания и спокойствия, то нужно искать другие. А где? Наверное, в мире, который сделала своими руками - если верить загадочному собеседнику и собственным чувствам.
Едва подумала о своем творении, как снова оказалась в окружении молочного тумана, а когда он рассеялся - то на улице, под звездами мира с четырьмя континентами. Узнавание вспыхнуло во мне частицей волнительного тепла и заставило охнуть от неожиданности очень сильного, почти болезненного чувства. Тише, тише... Теплая волна отхлынула, давая сосредоточиться и рассмотреть окружающее.
Свет уличных фонарей показался ослепительным. Кажется, не очень поздно, люди еще куда-то шли по улице и не особенно спешили. Я немного испугалась того, что выгляжу непривычно для них, но ничье внимание почему-то не привлекла, одетая в пестрый свитер и форменные брюки, а не в местный вариант платья с несколькими юбками (причем одна - разрезанная до самой талии и непонятно зачем нужна), без широкой головной повязки с кистями. Впрочем, улица оказалась почти пустой. По правой стороне ее шла пожилая женщина со странной треугольной корзинкой, в тунике и тупоносых, страшно стучавших туфлях. Из-за угла выглядывала пара мальчишек, одетых в рубашки с длиннющими рукавами – то ли на вырост, то ли мода такая. Мальчишки шептались. Ничего не слышно, вот жалко...
- …Травки! С Мертвого поля, между прочим. Трава на костях растет только чародейская.
- Сражение было тысячу лет назад, от костей давно ничего не осталось!
- А ты видел, чтобы долинник до такого размера вырастал? А глазастый куст?
- Хен, ведунку упустим! Кто нам тогда амулеты сделает?
- Ее еще уговорить надо. Скажет – вы еще маленькие, и нечего...
Оказывается, очень даже слышно, если хочется. Короткий диалог заставил меня задуматься. В мире, сотворенном только что, больше тысячи лет назад началось и закончилось сражение? Ничего не понятно. Время тут течет быстрее, чем мое? Даже если мальчишки приврали про тысячелетие – все равно это годы, а не минуты или часы. И да. Я создавала взрослых людей, а не детей, значит, должно было пройти время, чтобы они родились.
Сердце резануло печалью - это мой мир, мгновение назад я знала о нем все, и вот - ничего не знаю. Поправимо ли это?
Вернулась знакомая тоска, но на этот раз она отчетливо указывала направление - следом за женщиной с треугольной корзинкой. Мальчишки почему-то не стали продолжать преследование, примерно этого я и хотела.
Нагнать женщину оказалось несложно, хотя она то и дело пропадала в переулках, причудливых и извилистых. И вместе мы шли довольно долго. «Ведунка» то ли не видела меня, то ли не обращала внимания, хотя я особенно не таилась.
Потом город закончился, почти сразу за городскими воротами начиналось поле, наверное, то самое. Да, трава тут стояла высоты неописуемой, а цветы казались ярче, чем обычно. И они словно светились, хотя этот свет был скорее ощутим, чем видим. Женщина положила корзинку на землю, встала на плоский камень и запела, печально, страшно и горько... Напряжение, не отпускавшее меня, прорвалось знанием - внутреннее зрение обострилось, давая увидеть и понять цель пути.
Я подошла к женщине ближе, не желая больше скрываться.
- Постой. Не нужно этого делать.
Она обернулась, и смотрела на меня долгое мгновение.
- Почему?
Не спросила, кто такая и зачем вмешиваюсь, но задала один вопрос, в который вмещаются многие.
- Земля умирает там, внутри, - сказала я и вместе со словами передала образ и чувство, - а снаружи, в людях, которые пьют отвары собранных на Поле трав, умирает правильная наследственность, оставляя будущим поколениям болезни и безумие. Твоя печаль меняет этот кусочек мира. Кого ты потеряла?
- Дочь, - ответила она, - единственную, мое сердце, мое счастье. Это…
она зачем-то кивнула в сторону поля. Я услышала не сказанное, но подуманное: «Это единственное место, где могу скорбеть». Неизвестно, как и когда в моем мире развился «порядок», запрещавший горевать открыто. Может, потом удастся это изменить, ведь так нельзя, неизвестно, сколько еще таких полей существует или появится позже.
- Понимаю. Но ты видишь сама.
Конечно, она видела, поэтому сошла с камня.
- Десять лет… Все есть, а моей Азанны нет, как и всех людей, которые остались на этом поле.
- Не только там, - возразила я, - они остались в своих детях, в том, что успели сделать, в победе, если то была победа или в поражении, когда оно имело место. В чьей-то памяти.
- Память болит, как рана, но без этой боли я уже не чувствую себя живой.
Понять кого-то иногда легче, чем помочь. Время вспять не повернуть и не возвратить ей дочку. Нужно совсем другое…
Но пока я размышляла, ища выход, она смотрела на меня и вдруг спросила:
- О чем ты думаешь?
- О том, что всегда чего-то не хватает – времени или понимания…
- Даже тебе? – перебила «ведунка», кажется, она узнала своего Творца.
- Ну да. Сейчас хотелось бы просто сидеть, молчать… - недолго думая я опустилась прямо в яркую траву. - Солнце заходит, и это красиво. Закат, мой первый закат в этом мире…
- Закат? – она посмотрела на небо, - да, наверное.
А потом села рядом… И все, что мы делали ближайшие полчаса – молчали.
Тоска исчезала, уходила. В те моменты, когда я и горевавшая по дочери женщина, встречаясь взглядами, едва заметно кивали, словно продолжая разговор, уходило без возврата все ненужное, лишнее.
Едва солнце скрылось за горизонтом, обе поднялись и последний раз обменялись кивками. И все. Она ушла, без слов пообещав, что больше не будет петь и плакать по дочери. А я попыталась избавить землю от «неправильности», но ощутила сопротивление, даже несмотря на то, что хотела помочь. Похоже, уже сотворенный мир, пожив, перестает быть таким податливым, как в начале. Поэтому доверилась ему, дала свободу меняться, когда придет время.
Домой вернулась не сразу – нашлось еще несколько мест требовавших внимания - и тотчас подошла к стене с запиской и написала на пергаменте синим карандашом: «Помощь не нужна, но если хотите - приходите в гости».
Ответ возник тут же: «Возможно, позже».
Я так и оставила пергамент висеть на стене, хотя все слова с него почти сразу исчезли.
Потом там же находила записки от других Творцов – на бумаге, на коже, камне, коре, листьях деревьев или ткани. Обычно нужны были советы, но советом я редко могла помочь и потому не отвечала, но читала с удовольствием. Из этих записок узнала, что молочный туман зовется «рабочим планом» или «рабочей средой» и множество других интересных вещей. Прочитанные записки исчезали или оставались надолго, словно ждали ответа. Я училась, а научить ничему не могла и лихорадочно, но все равно кропотливо творила миры, стараясь как можно быстрее освоить новое для меня и очень увлекательное дело.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Суббота, 03.08.2013, 07:26 | Сообщение # 3 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 3.
На своем сто сорок седьмом мире я остановилась и решила в следующий раз попробовать новое, оригинальное и додумалась до совместного Творения. Из записок, появлявшихся на стене, узнала - так делают иногда, но с чего начать – не имела понятия.
Неведомый Творец, приветствовавший меня первым, больше не давал о себе знать. Наверно все создатели по натуре одиночки. Доходить до всего пришлось самой - чем больше работала, тем больше понимала. Знала, что миры не просто так болтаются, а живут в особом пространстве, ощущаемом как «рядом». Что всегда появляюсь в своих мирах вовремя, а ощущение внутреннего напряжения говорит о необходимости вмешательства, но между моими визитами может пройти и сто лет и два дня… И в мире, который создаешь, всегда рано или поздно появляется то, чего не планировалось. Ты заранее даешь миру все для развития, но развитие его конечно и этот путь никогда не повторяется. Творец работает с помощью воображения и молочной дымки «плана», но с живыми существами приходится действовать напрямую, например, дипломатией и созданием правильного впечатления, а для этого снова нужна фантазия - выбрать подходящий образ «небожителя» или «чудо» и воплотить их. Но порой все бесполезно. Один мир пришлось уничтожить, вернее – дать ему умереть.
…Он звался Фелл, я любила его, как и все остальные. Но решила не быть в нем ни богом, ни богиней. Заботилась, как обо всех своих мирах и обитателях, и не поддерживала никаких легенд о сотворении. Не показывалась в виде какой-то сущности. Но людям нужна вера и они придумали себе странного бога, который даже за самую мелкую помощь или услугу требует залог. Со временем люди решили: подобающее богу разрешено и им самим. И тоже стали торговать всем, включая жизнь и волю. Люди Фелла никогда не вели крупных войн – их развившееся искусство дипломатии позволяло подавлять все конфликты переговорами. Зато каждые такие переговоры превращались в настоящее театральное представление, многодневное, иногда многолетнее. Они принимали любые залоги и одобряли странные законы, которые никого не защищали – человек мог войти с улицы в твой дом и взять какую-то вещь – и если никто не видел, как он брал, то это тебе предстояло доказывать, что вещь – твоя. Феерическое богатство, страшная нищета, потрясающий по наглости разбой. Столичный блеск и трущобы в двух шагах от города. Они изменили мир по образу и подобию Творца, которого придумали для себя, своего бога-менялы.
Я пыталась вмешаться, приходя к ним, наконец-то, как должна была с самого начала, давала понимать и чувствовать неправильность, как той женщине на Аннат, но и тогда люди Фелла не верили мне, другому «богу», не верили в меня. А их вера, в конце концов, стала напоминать глумливо-издевательское неверие. Желая получить одобрение своего Вечного менялы, они несли в храм подарки, не получая желаемого, пожимали плечами, и продолжали делать то, что делали, а вину за все возлагали на того, кто оказывался менее хитер и ловок, или с кого можно безнаказанно потребовать виру.
Существовала возможность разобрать мир, как мозаику, и собрать заново. Но это значило убить моих людей. Чем старше мир, тем менее податливым он становится. Чем больше требуется изменить, тем сильнее последствия.
Однажды я услышала, как девочка просит у своего бога-менялы блага для любимого и в залог отдает свою любовь. Она обращалась не ко мне и не меня считала способной на такое, но разве так уж велика разница?
Я не оставила их, но перестала вмешиваться. И даже когда люди Фелла начали приносить в жертву богу-меняле других людей, не стала мешать. Просто дала им дожить и умереть такими. Дала умереть миру, хотя могла продлить его жизнь. И больше уже никогда не чуралась обычной «божеской» работы и появлений в собственных мирах. Пусть лучше знают точно, а не выдумывают кошмарное.
Существовал и другой путь: однажды попробовала создать «богов» - вышло неплохо, но они большую часть времени занимались своими интригами и дрязгами, впутывали в них людей, а потом тщательно следили, чтобы все записали в очередной саге. От этого пути тоже пришлось отказаться.
Любые миры кроме Альмиды, легко открывались мне. Стоило мысленно произнести имя или представить описанное в очередной появившейся на стене записке, как молочный туман отправлял меня туда. Я изучала чужие миры, чужие творения и многому научилась так. Использовать чужие идеи в своих мирах не считалось дурным тоном. Однажды увидела свою выдумку в другом мире – смешного ленивого оракула, который в итоге заставлял человека самого отвечать на свои вопросы, и цветовую азбуку, рут. Кому-то понравились мои задумки, и это порадовало меня. Миры одного Творца узнавались по схожему ощущению от них. На каждом оставалось нечто вроде отпечатка его личности, как едва заметный след пальцев на сделанной мастером глиняной посуде. Иногда я ощущала и присутствие самого создателя, дающее такое же чувство, как его мир, только ярче, сильнее и отчетливей. Я уже никогда не забывала «вкус» этого чувства, неописуемого никакими словами, и могла узнавать созданное одним мастером.
И все-таки я надеялась, что однажды смогу оказаться в Альмиде и потому недоставленное письмо всегда носила с собой, в кармане.
Записки на стене Теплого Дома, рисунки или иные послания от собратьев-Творцов, появлялись часто. Из них я узнавала не только имена миров, но и много всякого. Например, Теплый дом у нас один на всех, но для каждого принимает свой вид и находится в отдельном пространстве, где никто не помешает Творцу работать. Он служит не только и не столько для жилья, сколько как средство общения. Иногда в записках были предложения совместного творения - развить идею, обсудить концепцию нового мироустройства. Один Творец предлагал сделать цепь миров. Не зная, как это, я отозвалась, и он пригласил меня к себе. Приглашение и стало дверью – прочтя на своей стене «Приходи» я тут же оказалась в чужом Доме.
Хозяин этого гибрида пещеры и особняка – какое-то удивительное, двойное зрение, позволило увидеть чужой Дом и снаружи - выглядел как высокий мужчина, темноволосый, с чудовищно яркими белыми прядками в волосах – но, наверное, не седина, скорее естественный для него цвет.
- Привет, меня зовут Горрик, - улыбнулся он, и тут же нас окутала молочная дымка, впрочем, у Горрика она имела золотистый оттенок. – Давай пробовать?
И прежде, чем я ответила, погрузился в молочный туман «рабочей среды» и начал творить.
Никогда не видела, чтобы кто-то делал что-нибудь так быстро. Модели появлялись и исчезали, менялись, разрастались, но чем-то не нравились ему и темноволосый снова и снова сминал их и делал новые. Я подключилась со своей стороны, добавляя детали и дополняя ими уже сотворенное. Иногда Горрик произносил или думал фразу вроде – «да, вот тут», или «нет, эта идея не подойдет» – а я едва успевала – а чаще всего нет, – понять, о чем он. Миры и идеи зажигались как факелы. Вспыхивали в воображении, но, не успевая ничего осветить, гасли. Вместе с мыслями Горрика приходили и образы, но и они мелькали картинками слишком быстро листаемой книги. Старалась успеть, творила отдельное, но, по моему мнению, подходящее его мирам, выхватывала и воплощала какие-то частицы образов, словом, работала.
И увлеклась. Оказалось, творить вместе - интереснее и сложнее, чем одному - ответственности больше, приходится немного напрягаться, но это… приятно.
В конце нашей работы, когда у нас вроде бы получилось, я вымоталась совершенно, до состояния «едва живая». А Горрик усталым не выглядел.
Заметив мое удивление, он развел руками:
- Всегда был таким – слишком быстрым, даже слова произносил чересчур скоро. Придумывал и говорил слова, которых до этого не существовало, но в которых нуждался мир, как мне думалось. Там, где я жил, это считается чем-то вроде болезни и называется «белым неистовством».
Я смотрела на него сквозь тающую дымку золотистого тумана, и мне вдруг начало мерещиться совсем другое… Подумала немного и отважилась сказать:
- Кажется, ты не человек.
- Конечно, человек. Но какой именно человек? Можешь описать?
- Обычный - две руки, две ноги, одна голова…
- Понятно, - засмеялся он, - предпочитаешь видеть тех, кто одной с тобой расы и вида, как и многие, но на самом деле я выгляжу вот так, - он сотворил из тумана нечто вроде огромной головы со множеством глаз.
- Ой, - сказала я невольно.
Он снова засмеялся:
- Именно «ой».
Мне стало стыдно за себя. Человек имеет право выглядеть, как хочет. Тот, кто ведет себя по-человечески, может иметь вид чудовища, но останется человеком. Внутреннее важнее и больше внешнего.
- Извини, - смущенно сказала я. - А как начать видеть то, что есть, а не то, что хочется?
Он улыбнулся - хорошая улыбка, наверняка она хороша и в его настоящем обличье.
- Уверена в своем желании?
- Конечно. Какой смысл рисовать ненастоящее поверх настоящего? Да еще и обидно для другого.
- На самом деле тут нет обиды, но если привыкнешь, можешь попасть в неловкую ситуацию, - подсказал он. – Постепенно научишься, когда мысль про иные расы утвердится в твоем разуме. Но работать вместе у нас не получится.
- Уже поняла, - кивнула я, – хотела лишь поговорить о том, как связать миры в гроздь, но оказалась в самом центре творения… Спасибо тебе. А как ты попал сюда?
- Да, наверное, как все попадают. Использовал свое умение, свой дар быстро произносить свежепридуманные и обычные слова, чтобы стать больше всего, больше даже своего мира – иначе не выжил бы. Оставил прежнего себя там и оказался здесь. Для меня не существует теперь никакого «Там», а для того мира нет меня.
- И это всегда так? – спросила я.
- Всегда. Несправедливо, да? – он снова улыбнулся, - Творец не может самого главного, о чем мечтает. Но дело и в другом: трудно удержаться, когда видишь непорядок в мире, откуда ты родом, а ведь он не твой на самом деле, а создан кем-то еще. А в чужие творения мы вмешиваться не можем.
Позже я обдумала это. Горрик прав, удержаться было бы трудно, я даже начала творить именно с желания улучшить свой мир, хотя в итоге вышел новый. Но больше всего меня беспокоило недоставленное письмо, тот долг, который не успела выполнить. Кажется, с этим я ничего не могла поделать.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Суббота, 03.08.2013, 08:58 | Сообщение # 4 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 4.
Мысль о совместном Творении не отпускала меня. О со-творении. Не обязательно грозди миров – это пока казалось слишком сложным, - а чего-то одного, попроще. Экспериментального мира с интересным условием существования в нем жизни.
Но пришлось дать себе отдых на время – фантазия, прежде легко выдававшая идею за идеей, начала иссякать и придумать особенное не выходило. Лучшим видом отдыха оказалось чтение. Книг я из своих и чужих миров натаскала уже немало; почти сразу узнала, что языковые границы для Творца не существуют, и я могу читать все, и написанное мной понятно другим – не один раз приходилось править очередную «священную книгу Богов», когда записанное в ней делало жизнь людей невыносимой. Многие идеи брала из прочитанного, но порой вместо миров получались стихи, и, кажется, неплохие. Это и смущало и радовало.
Несколько «суток» (каждый «день» ощущался как завершенный отрезок времени), я читала, благо возникла передышка и ни в одном из миров не требовалось мое присутствие. Странно, но некоторые книги, хорошо написанные, с интересной историей, совсем ничего не давали, а приносили разочарование и печаль. Другие, простые и даже тускловатые – наоборот, запоминались и наполняли огнем вдохновения, на волне которого хотелось творить. Наверное, в этом никогда не разобраться.
Я снова и снова посещала чужие миры, присматриваясь, видела, что и как сделано, но не разделяла на «нравится» и «не нравится». Скорее на «подходит мне» или «не подходит». Мне – означало моим мирам. Постепенно этого «подходит» набралось очень много. Я ничего не забывала. Странное чувство, различать «здесь и сейчас» и «тогда и там», но каждое воспоминание видеть фактом, вещью лежащей на полке разума. Случившееся до превращения в Творца, помнила как яркую и интересную книгу - и только. А настоящее было всем, естественное и полноценное, как яблоко в ладони – тяжелое, ароматное, гладкое.
Постоянство, цикл «Творение-отдых-Творение» не делал жизнь рутиной, но затягивал. Я упрямо продолжала есть и спать, по чуть-чуть, но отчего-то так казалось правильным, читала записки, появлявшиеся на стене Дома, и порой отвечала на них. Иногда писала сама, прося объяснить непонятное. Ту же стену, например. Можно ли с ее помощью написать одному Творцу или только всем? Мне тотчас ответили: можно, если знаешь его, помнишь имя и чувство, которой он вызывает. «Неадресованное» получают и могут прочесть все создатели. Притом, если один ответит на записку, она пропадет со стены, так что не получишь сотню ответов на один вопрос.
И вот однажды прочитала такое: «Нужна помощь со стихами – составить рифмованное пророчество» и как-то сразу поняла – это мое. Потрясающая самоуверенность! Я собиралась предложить то, чем никогда всерьез не занималась, и написала на белом как снег листе, почему-то торопясь, словно боясь, что меня опередят – «готова помочь». Ответ возник тут же: «Жду» - и стены моего Дома стали стенами чужого.
Замок. Честное слово это был настоящий замок – высокие потолки, витражные окна и пол-мозаика, а снаружи - хаотическое нагромождение башен. Плутать не пришлось - приглашение сразу перенесло в ту комнату, где находилась хозяйка. Я поздоровалась, рассматривая ее. Короткие светлые волосы, полная, скорее даже тучная, одетая в полосатый облегающий костюм. Но когда она поднялась мне навстречу из-за стола, за которым сидела – точным, экономным движением, я поняла - тут больше мускулов, чем жира и телом своим она владеет великолепно. Интересно, эта девушка правда так выглядит, или я рисую ее такой, как хочу?
- Син, - представилась хозяйка. – Надо зарифмовать вот это: правда и ложь как огонь и лед, но первая всегда в твоем сердце, а вторую не принимай, гони прочь. Можешь сам стать льдом и пламенем, выжечь всю ложь и так открыть правду.
Что-то будоражило меня, толкало изнутри, похожее на вдохновение во время создания миров и волнение от того, первого Творения. Только сейчас я не держала в ладонях белый туман «рабочего плана», но это не помешало тут же выдать новое – пусть не мир, но стихи:
- Растает лед и огонь догорит,
А чистое сердце свой путь найдет.
В нем истина где-то на дне лежит,
И ложь, как огонь, на ветру дрожит,
И тает она, как от пламени лед.
Ты станешь льдом и огнем пускай.
Но правда всегда в твоем сердце, знай.
- Ух, ты, - искренне восхитилась Син, очень меня смутив, - здорово. Спасибо тебе. Чем помочь в ответ?
- Наверное, ничем. Разве только поговорить. Есть время?
- Пока да. Присядь. Чаю? Сока? Какой-то другой напиток?
- Не стоит, - присев, я еще раз огляделась, - а почему замок?
- Это красиво. Снаружи вот так, - она достала из ниоткуда кусочек молочного тумана и сотворила из него дворец, дав мне рассмотреть все детали. Башни, галереи, еще башни, высокие стены, зубчатые и прямые. Красивым почему-то не казалось, скорее всего, просто от отсутствия привычки.
- А ты и правда выглядишь как человек?
Она засмеялась, громко и раскатисто.
- С ума сойти! А как еще я должна выглядеть?
- Ну… Я всех вижу такими же, как сама, людьми. Но иногда выясняется, что люди не все.
- Все, - перебила девушка, - и наши творения тоже люди, как бы они не выглядели. Так у нас принято говорить. Не знаю, как ты видишь, но вот.
Замок-модель превратился в человеческую фигурку – миниатюрная копия Син.
- Да, именно это, - мне понравилось уверенность, точное знание, что передо мной не иллюзия, не игра воображения. - А ты уже творила миры вместе с кем-то?
- Да и много. Хочешь попробовать? – взмахом руки она развеяла туманный образ.
- Хочу, но думаю, это сложно, - пришлось признаться прямо сейчас и сделать это оказалось просто.
- Смотря какие условия прописывать миру или мирам. Вообще какой смысл ты вкладываешь в это – «совместное творение»?
- Придумать и сделать вместе то, что не выходило у одного… Не по силам одному, - поправилась я.
- А что не по силам? - с легким скепсисом поинтересовалась Син.
Да, в самом деле… Творцы - почти боги. Во всем, кроме одного.
- Не могу вернуться в свой родной мир, например.
Девушка внимательно посмотрела на меня:
- Чего-то не успела, не сделала? Не попрощалась с родными?
Я поняла, как давно не вспоминала о родных и в который раз удивилась своему отношению к прошлому.
- И это тоже. И дело незаконченное осталось.
- Творцам в родные миры дорога закрыта, - кивнула она, - может, для того чтобы мы скорее забыли, ведь Творец который думает о другом, чужом мире - плохой Творец. Хочешь, схожу и передам родным слова от тебя?
Я удивилась тому, что сама не подумала об этом. Впрочем, мне просто никого было бы послать.
- Нет, не стоит. Могло пройти много времени… Но есть послание, которое не доставлено. Я курьером работала, и не успела…
- Могу передать его адресату, - Син даже не стала вставать с места, протянула руку, - где это послание?
…Письмо, мой неизменный карманный талисман, ничуть не истрепалось, словно время на него не действовало. Передав его хозяйке замка, я тут же спохватилась:
- Но как? Ты найдешь мой мир, но того человека?.. А если век сменился…
- Письмо – часть твоего мира, оно несет на себе всю нужную информацию, я просто считаю ее и использую. И за век не беспокойся. Творец всегда приходит вовремя.
Син «мигнула», словно пропала на долю мгновения и снова появилась, но только рука ее была пуста, без письма.
- Все, - заметила она и чуть нахмурилась. – Так. Зовут. Хочешь со мной?
Я кивнула раньше, чем успела понять, куда она меня зовет, и подумать о доставленном – чудом, не иначе - письме. Молочная дымка окутала нас и переместила в иное пространство.
Чужие миры никогда не ощущаются так, как свои. Для меня поляна, куда нас вывело, была просто поляной, а для Син – точкой напряженности, где понадобилась вмешательство, работа. Кроме нас тут оказался седлавший какое-то ездовое животное юноша, судя по одежде – не простого происхождения, хотя, может, в этом мире все так одеваются – шикарный камзол, полностью покрытый вышивкой на одной половине и совершенно не тронутый шитьем на другой, брюки с металлическими бляшками по внешней стороне штанин, узенький плетеный пояс - невероятно сложно, должно быть, сотворить такое плетение из десятка разноцветных, очень толстых нитей. То ли принц, то ли актер… Нас он традиционно не видел.
«Что думаешь о нем? - услышала я в своей голове голос спутницы. О, телепатия и тут работает. Наверное, мое удивление оказалось слишком заметным. Син подтвердила: - Ну да. В своих мирах и в рабочем пространстве мы обладаем этим в полной мере. Как и способностью понимать, где необходимы».
«Не знала. Никогда этим не пользовалась…»
«И ничего не внушала своим людям?» - то ли удивилась, то ли порадовалась она.
«Нет, а зачем? Всегда можно поговорить… Думаю, этот человек в гневе. Еще немного и начнет орать на свое животное».
«Не начнет, это самый сдержанный из близнецов, старший. Сейчас вмешаюсь».
Молодой человек, рывшийся в седельной сумке, вдруг замер, потом повернулся к нам... Вернее к Син, которая теперь выглядела иначе - золотоволосая девочка, играющая огненными шариками. Под ее взглядом, юноша опустился на колено, медленно, словно его заставляли или он сам заставил себя.
- Великая и Милосердная… Прости меня и дай забыть!
Девочка-Син не пошевелилась, но продолжала смотреть на него пристально, строго, потом погасила свои искристые шарики и ответила в рифму:
- Забыть недолго. В чем твоя заслуга,
Когда простить не можешь брата, друга?
Забвенья просишь, значит, будешь рад
Не знать, что у тебя есть друг и брат?
Я немного удивилась. Если она способна так легко придумывать рифмованный ответ, зачем ей моя помощь с предсказанием?
«Ничего я не могу, просто память хорошая. В этом мире мой образ – Богиня, говорящая стихами, а миру несколько миллионов лет. За это время вмешательство требовалось тысячи тысяч раз, пришлось заучить множество стихов, некоторые переделать, это ведь легче, а ситуации, когда мое присутствие нужно для разрешения конфликта, все время повторяются. Даже надоело уже… Ну вот, опять!»
Коленопреклоненный тем временем пытался что-то объяснить, бессвязно, незаконченными фразами, то ли боялся своей Богини, то ли спешил.
- он знает… и все равно не хочет… а я ждать не могу… как будто у нас всех есть время!.. Если ты решишь, то закончится…
«Нужно сказать ему: время всегда есть, зачем тратить его на войну? Храбр тот, кто положит меч и протянет другому открытую ладонь. Захочет найти понимание, а не удовлетворение. Бороться нужно с настоящими врагами» - обратилась ко мне новая знакомая.
Пришлось спешно искать слова, но получилось почти сразу. Сочиненное мной тут же повторила Син:
- Есть время для всего и всех, раз надо
Быть вместе иль решить, что лучше - врозь.
И пониманье - лучшая награда,
Себя ли, брата - не ко мне вопрос.
Любое лучше, чем война и горе,
Тяжелый труд хоть что-нибудь понять.
Откажешься - и сам себя ты вскоре
За трусость перестанешь уважать.
И добавила мысленно, уже для меня:
«Хорошо».
Старший брат поднял голову, поглядел на свою Богиню.
- ты этого хочешь?
- Сложны мои желанья и просты. Не мне решать, чего желаешь ты, - ответила Син.
Брат встал с колен и таким мне понравился куда больше.
- Если есть время, то надо пробовать...
Девочка-богиня кивнула и исчезла, а настоящая Син снова стояла рядом.
Она еще позанималась другими срочными делами вроде наведения мелкого «ремонта» - поправки сбившегося климата и необычного свойства, за последнее столетие приобретенного деревьями – слишком быстро вырастать и стариться. Чем дольше находилась в этом мире рядом с ней, тем больше я понимала смысл и суть ее действий и вопросов уже не задавала, не желая мешать. И тем больше любовалась миром, в ночном небе которого среди прочих звезд пылали две ослепительно яркие, немерцающие.
Ощущение, которое вызывал мир, не точно повторяло чувство от присутствия Син, к нему примешивалось еще одно, другой «отпечаток». Кажется, все это было совместным творением моей новой знакомой и другого создателя.
- Ну вот, с этим закончила, - наконец сказала Син, - а твои стихи очень удачные, хотя и немного в иной манере, чем мне привычно.
- А почему обязательно вещать стихами? Разве богиня не может перейти на прозу?
- Не может к сожалению. Есть легенда – когда Богиня заговорит прозой, время мира закончится. Один раз белый стих использовала – не поняли, решили – все, всему конец. С тех пор только и слышу: «времени нет» да «время иссякло»… В общем, ты меня очень сильно выручила.
Я смотрела на нее, и отчего-то настроение поднималось все выше и выше. Может, оттого, что впервые мои стихи оказались кому-то нужны.
- Да ничего такого, - ответила я и ощутила, что и мне пора заняться собственными мирами – неудобное чувство, вроде слишком сильно затянутого пояса, призывало в один из них.
- Может и ничего, но ты все-таки пришла на помощь, - заметила Син с улыбкой.
…Вернувшись к себе, не сразу - из дома новой знакомой отправилась в призывавшую меня Шалензу – я снова и снова мысленно повторяла заворожившее меня имя мира Син – Орнада… Очень хотелось еще раз увидеть его.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Суббота, 03.08.2013, 09:57 | Сообщение # 5 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 5.
Мы с Син обменялись парой записок, прежде чем снова встретиться. Письма, предназначенные мне, узнавались по острому чувству, возникавшему неоткуда - желанию немедленно подойти и посмотреть на стену, и они первыми бросались в глаза. Я несколько раз побывала в Орнаде, присмотрелась к ее жителям, носящим одежды с чудной вышивкой, и хотя нового для себя не нашла, все-таки каждый раз с трудом заставляла себя покидать этот мир.
Приглашение от его создательницы пришло примерно через месяц и, конечно, я последовала ему, перенеслась в замок.
Син ждала меня. Чайник, чашки, конфеты – разноцветные полупрозрачные «цветы» и «листья», крошечные, но очень пышные булочки – все как у людей. Кроме разговоров, конечно, болтали мы о мирах, своих и чужих, условиях их существования и гибели, о мирах безо всяких условий, разных расах, профессиях, увлечениях.
- Люди Орнады очень красивы, - заметила я невпопад, - светлая кожа, пропорциональное сложение, и волосы всех цветов - мне в голову не приходило использовать все оттенки.
Син поморщилась:
- Ну, может и красивы. Я уже как-то не замечаю, привыкла. Когда-то у меня были именно такие понятия о красоте, но с тех пор они изменились. Предпочитаю ограничивать фантазию, свою и своих творений, создавая не больше пяти рас, и в каждой не балуя разнообразием вида. А то такого напридумывают порой для объяснения хоть того же разного цвета волос, что мои дыбом поднимаются.
Я удивилась.
- Их легенды так ужасны?
- Порой просто чудовищны и имеют последствия. Пару тысяч лет назад один ученый якобы установил: люди с прическами белого цвета души не имеют. Вроде как чем волосы темнее, тем душа взрослее, старше, а у беловолосых она еще не родилась. Теория прижилась, потом ее дополнили и развили, и скоро от цвета прически стало зависеть, какую работу можешь получить, какая девушка согласится выйти за тебя, и куда пустят учиться... Естественно применялась и краска и магия, чтобы изменить родной цвет. И конечно разработали меры по узнаванию перекрашенных, совершенно дикие «проверки на чистоту». Мои просьбы и требования оставить эту чушь не помогли. Тогда постепенно сделала цвета мягче, тусклее.
Она рассказывала, а я представила, как сама поступила бы на ее месте. Смотря по обстоятельствам. Легенды и правда дело серьезное, но не хочется «ограничивать фантазию», ни свою, ни чужую.
- ...Поэтому правильнее взять проверенное многими Творцами во многих мирах и применить к своему. Сложить из ровных, обработанных кусочков стекла свою мозаику, а не маяться поиском новых форм и цветов, которые если и приживутся, то грозят проблемами.
- Не согласна! – ответила я тут же. - Новое пробовать всегда интереснее.
- Да кто мешает пробовать? – кажется, она рассердилась - пробуй! Сложи новое из того, что уже есть, - или найди незнакомое, но работающее. В конце концов, ты отвечаешь за каждый мир, и если он окажется нежизнеспособным из-за «нового», вини себя, а не других.
Что-то очень мне не нравилось в ее рассуждениях, хотя было в них правильное, верное. Мы в ответе за свои миры. Имеем ли право смело экспериментировать – и вообще на хоть какую-то смелость, свободу?
- Син, новое, которое работает, тоже создают. Делают это за тебя. Или для тебя, - поправила я, поймав ее гневный взгляд. - Но кто-то должен это делать.
- Хочешь повесить на меня еще один долг? - неожиданно усмехнулась она, без гнева скорее снисходительно, - не выйдет. Можешь взять его себе, если считаешь правильным искать новое, губить сотворенные миры. Могу даже разрешить поэкспериментировать в Орнаде. Хочешь?
- Нет, не хочу, - сразу же ответила я. Да, Орнада понравилась мне, но разрешение что-то там делать почему-то не радовало, а наоборот, погружало в печаль. Словно… Мать отдавала свое дитя.
Она смотрела уже совсем иначе, словно понимала больше, чем было сказано.
- А ты какой образ предпочитаешь?
- Образ? - не поняла я.
- Да. Какого бога или богини? Из известных тебе мифов и сказок или такого Высшего Существа, в которого сама верила, пока не стала Творцом?
Вопрос смутил. Кажется, для Син мой ответ важен, но, наверное, он тоже против ее правила «используй старое и проверенное».
- Любимый образ - мальчик со свирелью, олицетворяет обычно Судьбу, иногда Жизнь, а где-то - Смерть. Я придумала его, вернее, взяла из своей человеческой жизни. Когда-то встретила - не бога конечно, просто мальчика прохладным весенним вечером, когда цвела яблоня.
Син ждала продолжения, но вопрос задала вовсе не «Что же дальше?», а:
- Кем он был для тебя, тот мальчик?
- Маленьким братиком. Существом из сказки или сна. Самой весной. Чудом. Ничего такого между нами не произошло, просто поговорили, я подсказала ему дорогу и дала напиться из своей курьерской фляги, а он принес мне ветку яблони с белыми цветами. Но понимаешь... этот малыш говорил не как все дети, а словно видел вокруг какой-то другой мир.
- Дурачок, безобидный помешанный?
Я нахмурилась. Пожалуй, рассказанное можно было понять и так.
- Нисколько. Очень разумный маленький человек. Наверное, он произносил обычные слова, просто я воспринимала так… как часть сказки.
- Но если ты так к нему привязана, то почему не создала такого в одном из своих миров, а сама стала им? Или все-таки создала?
- Нет, - честно призналась я. - Мальчик уже часть меня, и отделить его от сердца, это... Не получится. А если получится, боюсь, окажется, что в нем нет ничего особенного.
Она встрепенулась и, поднявшись, подошла к своей стене с записками, сняла одну из них, прочла.
- Зовут. Если захочешь, приходи в гости позже.
Я кивнула и, не прощаясь, вернулась к себе.
Оказалось, бессонница все еще возможна. Спать после встречи с Син хотелось зверски и хватило бы пары минут… Но их просто не было. Вместо сна или дремы я промучилась, наверное, несколько часов, вспоминая наш разговор, взволновавший, а в чем-то и возмутивший меня. Потом ощутила зов и отправилась выполнять работу Творца именно как работу, желанную и даже интересную, но менее важную, чем другое.
Позже, уже Дома, сорвала со стены очередную записку с полуразборчивой надписью и, скомкав, бросила на пол. Но белый комок не давал покоя. Подняв и расправив его, перевернула на чистую сторону взяла карандаш со стола и записала какую-то мысль. Синий стержень вывел две строки потом еще две. Они сложились вместе, удивив рифму. Стихи я писать не собиралась, не до них сейчас. Но от написанного мое напряжение как будто стало меньше. И я продолжила. И закончила. Перечитав, поняла - вышло странное.
Скажи, я постараюсь повторить
Слова твои, но губ не разжимая.
Так легче их понять, принять, простить.
И осознать, что ты – не я, другая.
В иное веришь, ценишь опыт свой,
Не путаешь подвох и подоплёку,
И рисковать не хочешь головой
Тех, кто открыт и дару, и уроку.
И потому - не к сердцу новизна,
И кажется рискованным движенье
Вне колеи... Но всех ведет она,
В каком-нибудь известном направленье.
И там всё хорошо наверняка,
Ведь временем проверены устои.
Но разве навсегда твоя рука
Должна остаться, как у всех, пустою?
Не хочется взять что-то наугад,
Не глядя даже, и рискнуть немного,
И мир создать, что из фантазий взят,
Из снов твоих, из грез мгновенных бога?
Придумать и слова, и времена,
Соединить подземное с небесным...
Вдруг красота родится? А она
Так хороша, так ярка в неизвестном.
Не будем спорить. Каждый прав чуть-чуть
И капельку не прав - не ново это.
На свой тебя не уведу я путь,
И ты не дашь мне верного ответа.
И думаю, что нужен лишь баланс
Проверенных путей, тропинок новых.
И что-то, может, свяжет их, как нас,
Без лишних слов и споров пустяковых.
Почему бы не сказать то же самое теми же словами Син, раз уж меня так взволновало? Но, подумав, поняла, что знаю ее совсем плохо. Вдруг ей это совсем не надо. Пусть будут стихи, слова на бумаге, а не вслух.
Через несколько моих дней Син пришла в гости. Совсем другая Син - легкая и свободная, больше человек, чем Творец, правда, одетая так же, как и в прошлый раз – во все облегающее и по виду страшно неудобное. Огляделась, покачала головой.
- Почему так просто? Ты же можешь шикарное сделать.
- Могу, наверное. Но именно это увидела в воображении, когда шла сквозь метель. Именно этот дом меня принял и отогрел. Тут мне хорошо.
- Поняла. А что там? – Син кивнула на окно.
- Пустыня, очень красивая, барханы каждый день меняют ее облик, но на месте остаются камни.
- Камни? – заинтересовалась она. - Покажешь?
Я не поняла, что такого интересного в камнях, особенно для человека, у которого за окном прекрасные в своей естественности горы.
- Покажу. Пошли, прогуляемся.
Она согласилась с какой-то детской радостью, словно ребенок, отпущенный на долгожданную прогулку. Выйдя за порог, девушка остановилась, прищурившись, осмотрела пустыню.
- Ух ты... Прямо как живое все, дышит и движется. Мои горы на месте стоят, к сожалению.
- Но ведь это горы, они и должны стоять.
- Должны, но надоедают быстро. Неизменность хороша, на ней взгляд отдыхает. И я не так уж часто смотрю за окно и тем более выхожу наружу. Но за все время ни разу не удалось увидеть никаких перемен. Неизменность не отзывается на чувства. Плохо тебе или хорошо – картина за окном одна и та же.
- Можно изменить пейзаж, - подсказала я.
- Запросто, - Син шагнула вперед, подняла ладонь, заслонив лицо от солнца и, выбрав какую-то цель, двинулась к ней. - Но он не только мой. А сколько лет ты уже Творец?
Пришлось задуматься о том, какой срок назвать – исчисленный по ощущениям, в которых я не уверена, или время существования мира Аннат, и отвлечься от удивившего «но он не только мой».
- Около тридцати лет. А первому творению несколько миллиардов.
- Сначала тоже удивлялась, - улыбнулась Син, - тому, что мы словно живем медленно. Или наши миры живут быстро. Два времени.
Она шагала очень легко и упруго и, в отличие от меня, почти не оставляла следов. Плотное тело подруги словно было невесомым, а сухое и тонкое мое весило, как скала.
- Два времени - это у специальных курьеров, - ответила я, стараясь догнать ее, и все равно отставая.
- Специальных?
Рассказ возник как-то сам собой и вылился в откровение о том, как я стала Творцом. Впервые рассказывала это кому-то. Над моей прекрасной пустыней стояло клонившееся к закату солнце, пески, алые и золотые, мягко, переливчато сияли. Камни, даже белые, почему-то совсем не отражали этот свет и не теряли своего цвета. Мы дошли до одного, второго, третьего... Их было без счета, но нам почему-то не хотелось останавливаться, потому обе шли вперед и вперед, к медленно выступающему из дымки горизонту.
Рассказ мой тоже словно жил в ином времени и растянулся надолго, словно я произносила по слову каждые десять шагов, не больше.
- Я профессиональный борец, - сказала Син, выслушав, - Арена, соревнования, победы и поражения... И того и другого хватало. Но в один из дней пришлось превысить свои возможности именно ради поражения. Прямо с Арены попала в Дом, вернее, в Замок Чести – так в моем мире называли чудесное место, где принимают лишь тех, кто не предал принципов.
Никогда не слышала, чтобы девушка говорила о чести так. Но ведь у меня была своя честь, та, которая заставляла тревожиться о недоставленном письме, просто о ней не требовалось говорить.
- Наперегонки? – спросила Син, - или бросаем камни на расстояние?
- Лениво бросать, - призналась я.
- Тогда полетели! - и она пустилась бежать так же легко и профессионально, как шла по песку.
Я отстала сразу же, но решила – здесь мой мир, значит, возможности мои безграничны. То есть сейчас не только догоню ее, но и перегоню… И после этого уже не бежала – летела, едва касаясь песка ступнями, чтобы оттолкнуться и лететь дальше...
И вместе с этим бегом ощутила восторг и радость жизни, чистые, искренние и абсолютные, как в детстве или во время Творения. Такие же сладкие, как после доставки любого письма. Такие же новые, как неожиданная нужность моих стихов кому-то. Я делила все это с Син - и бег-полет, и день, и путь, который закончился почему-то у порога Теплого Дома, хотя бежали мы от него, а не к нему. Словно Дом обогнал нас, чтобы встретить тут.
- Здорово, - сказала Син, и я согласилась, не зная другого, более подходящего слова. Ни я, ни она не запыхались. - Приходи в гости, как сможешь, лучше завтра. Хотя твое завтра может наступить раньше или позже, чем мое… В общем, просто приходи.
Конечно, я пообещала прийти. Кажется, теперь я знаю, зачем нужны друзья.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Суббота, 17.08.2013, 10:13 | Сообщение # 6 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 6.
Мое «завтра» наступило дня через четыре. Миры словно сговорились не отпускать своего Творца в гости… Вержа́та, жители которой, рождаясь, получали в наследство окно в один из моих миров и при удаче могли общаться с кем-то через него или обмениваться вещами: пока не сообразила сделать «окно» маленьким, имела кучу проблем с этим обменом… А́ленис, где у каждого – свой личный бог. Рито́ре, морской мир… Но, удивительно - паузы в работе возникали как раз тогда, когда нужны, и длились долго, позволяя отдохнуть. А у нас с Син они совпали уже дважды. «Жду тебя!» - ответила она на мое «Можно прийти сейчас?».
Чуть ли не впервые за все время в Доме я подошла к зеркалу, расчесала рыжие кудри, почти не растрепавшиеся, поправила воротник рубашки и застегнула пуговицу у самого горла. Может, придумать себе симпатичное платье? А, ладно, кому интересны наряды?
Син встретила меня, сидя за красивым низеньким столиком вместе с человеком лет тридцати на вид, смуглым и черноволосым, одетым в подобие длиннополого серого кафтана.
- Здравствуй, - первым сказал он, - я Ала́фе.
У него оказался совсем не подходящий к изысканно-красивому лицу голос, высокий и с какой-то истерической ноткой, но и он не лишал этого человека обаяния. Впервые видела такое. Но я, наконец, поняла, кто был со-творцом Орнады – ощущение от его присутствия оказалось знакомо по миру Син.
- Здравствуй. Меня зовут Рианна́т, или Рианн. Можно так же Аннат или Ан... Любое сокращение подойдет.
Он смотрел доброжелательно, но не просто, не легко, под таким взглядом я смутилась и начала болтать чушь.
- Алафе живет здесь же, в Замке Чести, - пришла на помощь Син, начиная новую беседу, - правда его застать сложно. Садись, не торчи на ногах.
Я заняла одну из квадратных креслоподушек, стоявших вокруг стола. Так вот кого Син имела в виду, говоря о пейзаже «он не только для меня» Но сразу возник другой вопрос:
- Почему именно горы? - я кивнула на заоконное, - и отчего не заменить их на другое, если одному из двоих надоело?
- Еще не настолько надоело, чтобы менять, - ответил Алафе. - А можно и мне спросить?
- Можно, - кивнула я, но напряглась, почему-то ожидая подвоха.
- Сколько миров ты уничтожила?
Считать ли это подвохом? Наверное, нет. Ему интересно, а почему - этого знать не нужно.
- Один.
- Всего лишь? Правда? - Алафе явно удивился, и часть обаяния слетела с него как вуаль с лица «таинственной незнакомки».
- Правда и истина, - склонила голову, как на церемонии в каком-нибудь настоящем замке. Вдруг так лучше? Или друг Син воспримет как шутку и перестанет быть таким серьезным и строгим.
- Верю тебе, - он вздохнул и, кажется, расслабился. - А мы перестали считать после первого десятка.
Мы - наверное, Син и Алафе. Совместное Творение? И мне расскажут про него?
Я решила не тратить время даром и сразу спросила:
- Как вы работаете вместе?
Алафе встал, кажется, ему было неудобно на мягкой, но скромных размеров креслоподушке. Серая хламида его оказалась не такой уж и длинной – чуть ниже колена, просто свисала до пола, когда Творец сидел. И он уже не казался таким безгранично обаятельным.
- Каждый занимается тем, что у него получается качественнее. Я определяю число, форму и расположение материков, нужное миру количество воды, размер и спектр главного светила, а так же как повлияют на мир дополнительные источники света и все факторы, которые потом уже не получится изменить без сложностей и жертв. Син занимается расами - некоторые легко уживаются вместе, а другим лучше не встречаться, и даже не знать о существовании друг друга. Природными ресурсами тоже ведает она, распределяя их по материкам и океанам. Законы для будущих людей создаем вместе, но форму подачи, то, как именно получат их наши творения, выбирает Син, у нее это выходит лучше.
- Поняла! – быстро сказала я, уловив паузу в его объяснении, - вы просто разделили обязанности.
Тонкие брови Алафе чуть приподнялись:
- Вообще-то это ничего не упрощает.
- Тогда зачем Творить вместе?
- А для чего ты хочешь это делать? - спросила девушка насмешливо.
- Для интереса или для опыта. Еще никогда так не делала, это новое. Ну и предполагала, что два Творца смогут дополнять друг друга.
- Именно так, - усмехнулась Син, - ну и где у тебя сказано насчет «просто»?
- Нигде, - весельем от нее так и брызгало и я не могла не заразиться, особенно после полной серьезности речи Алафе, - есть вещи, которые одному Творцу в голову не придут, а другой их во сне видит и обдумывает каждый день и можно обменяться идеями и воплотить их вдвоем. Попробовать вместе такое, на что один никогда бы не решился.
- С новым мы связываемся не часто, - признался Алафе, - старое и проверенное надежнее и стоит меньше крови нашим будущим мирам, да и нам тоже. Но мне давно хотелось попробовать одну вещь, - он посмотрел на Син.
Девушка пожала плечами.
- Тебя же не переубедишь. Но идея же глупая!
- А в чем идея? - тут же загорелась я.
- Другой способ Творения, - пояснил Алафе. - Не строить мир у себя на глазах, деталь за деталью, а создать как бы семечко, в котором уже будет все нужное, и дать миру развиваться, расти... Память у меня прекрасная и забыть важное – вряд ли. И потом пока мир растет – он мягок и податлив и можно изменить его, одно добавить, другое убрать.
- Ладно, давай попробуем, - согласилась немного нехотя Син, - покажем Рианнат, как мы работаем вместе.
Алафе несколько картинно щелкнул пальцами – я сама любила это делать не так давно – и нас окутал молочный туман «рабочей среды».
- Начали! – строго и даже сурово сказала оставшаяся сидеть Син.
И они начали, обманув мои ожидания, что два Творца, взявшиеся за новое, сначала обсудят свои действия. Дымка «плана» начала тихонько шевелиться, словно огромный, хорошо-выспавшийся зверь, который просыпается поочередно каждой частью своего тела, обретала форму, теряла ее и обретала другую... Это было как чудо, как игра: Алафе создавал модель и перебрасывал созданное Син, девушка добавляла свое и бросала обратно ему, он ловил и вносил новые изменения, и так без конца, с невыразимой легкостью, с ощущением слаженной четкой работы, потрясающей естественностью и гармонией. Лишь иногда создатели останавливались на миг и, наверное, обменивались мысленными репликами, которых я не слышала, кивали или качали головами и делали какой-то жест. Образы, кусочки мира и заготовки для них перелетали по воздуху от одного к другому, а порой останавливались рядом со мной, словно авторы предлагали оценить работу - но для этого давалось слишком мало времени, прежде чем показанная часть возвращалась к ее Творцу – упаковывались в плотные шарики, а те вкладывались друг в друга.
Почему-то именно в эти моменты Творения Алафе сделался по-настоящему красивым – словно высокий лоб стал еще выше, черные волосы - черней, а гладкая смуглая кожа обретала какое-то подобие внутреннего сияния. Син немного терялась на его фоне, но наблюдать за ней поднимало в душе неожиданный восторг. Словно вот-вот получу желанный подарок.
Когда они закончили, в воздухе висел туманно-золотистый шар с отростками, тянущимися к создателям – познакомиться, а может - обнять.
- Вообще-то ничего так, - заметила Син, и шар исчез, наверное, отправленный в пространство для миров. – Какого цвета сделаем Очи Богов?
- Белые надоели, алые не нравятся, а вот зеленых еще ни разу не бывало… - Алафе посмотрел на меня, - видела в ночном небе Орнады две яркие звезды?
Я кивнула:
- Немерцающие, с алым отливом, заметные даже днем.
- Син вешает такие в каждом мире, где мы с ней в небожителях… Вроде личной подписи мастера.
Дымка исчезла.
- Не обиделась, что тебя не позвали с собой? – спросила девушка, поднимаясь и переходя на диван, коричневый в аляповатых ярких цветочках
- Не-а. Я бы только все испортила, уж очень у вас все… слаженно.
Она улыбнулась, довольная, и прилегла, положив ладони под голову.
- Спать хочется…
Алафе подошел к окну и встал, явно любуясь горами.
- Хочешь прогуляться и осмотреться тут? – спросил он меня.
- Хочу.
- Тогда пойдем.
- Жених и невеста, - с дивана фыркнула Син.
Алафе оглянулся с улыбкой.
- Ну, ты же знаешь, Творец способен любить только свои Творения и больше ничего.
- Да идите уже, - девушка повернулась на другой бок, демонстрируя свое отношение, и мы удалились.
В Замке Чести оказалось чудовищное количество запутанных коридоров, освещенных идущим ниоткуда светом. Минут через десять блужданий я взмолилась:
- Выведи меня, наконец, на солнце и воздух! Еще немного, и забуду, как они выглядят!
Он засмеялся и через несколько минут мы оба стояли на пороге Замка и наслаждались теми самими свежим воздухом и солнцем.
Неяркое, словно бы утреннее светило озаряло горы, которые я толком не успела рассмотреть в окне. Небольшое озерцо и зелень, море зелени всюду. И небо – до самого горизонта, который привычно скрывался в тумане и расплывался.
Алафе шагнул с порога на выложенную камнями дорожку. Я присоединилась к нему, наслаждаясь красотой.
- Зачем вам такой огромный дом?
- В жизни до всего этого, - Творец неопределенно махнул рукой, - Син жила в большой тесноте. Кем ты была в своем мире?
- Курьером, доставщиком срочных писем с особым даром.
- А я служил при Сером Судье. Это человек, который видит и слышит правду, его невозможно обмануть. Но решение Судья принимает не только на основе своей уверенности, но и с помощью такого человека как я, собирающего доказательства вины, приводящего доводы, почему можно простить преступившего закон… или почему нельзя. И однажды я убил человека. Не спрашивай, как и почему. Просто поверь.
Я верила и не собиралась спрашивать. Алафе молчал, пока не заметил на тропинке какое-то маленькое существо.
- Смотри, нирт, - он замер и вдруг оглушительно громко хлопнул в ладоши. Существо рассыпалось на несколько десятков таких же, но совсем крошечных, удравших в кусты с возмущенным писком. – Смешной. В траве снова соберется воедино и станет целым и невредимым.
Мы прошли еще немного, никого не встретив, и с каждым шагом мне все больше казалось - Алафе ждет, но он так и не сказал, чего, а спросил:
- Вернемся? Син, наверное, уже отдохнула.
Путь назад почему-то показался короче, но в замке уже был гость. На подходе к зале, где оставили Син, мы услышали, как девушка гневно и яростно говорит кому-то:
- Убирайся, вместе с подарком! Я думала, ты наконец-то понял!
Алафе ускорил шаг и вошел в залу первым, я следом, чтобы увидеть разъяренную Син, не заметившую нашего появления, и мужчину, стоявшего у стены.
- Хорошо, - ответил гость, - больше не стану тебя беспокоить.
И исчез, не дав рассмотреть себя как следует.
Только тогда девушка обратила внимание на нас, вернее, на Алафе.
- Представляешь он – он! – пришел с подарком!
Она подняла с пола какой-то листок и показала: на листке очень красивое существо – вроде оранжевой ящерицы с крыльями, но с более круглым телом и зубчатым гребнем на спине. Под рисунком было написано имя или название существа, но я не успела прочитать – девушка скомкала бумагу и бросила на пол.
Черноволосый Творец посмотрел на меня.
- Пора идти, - сориентировалась я, - до свидания.
И тут же вернулась к себе домой, понимая, что видела не предназначенное для меня - и не смогу не думать об этой новой загадке. Я хотела знать, кто тот человек и как называется существо, которое он решил подарить Син.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Суббота, 17.08.2013, 11:33 | Сообщение # 7 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 7.
Это крылатое чудо ухитрилось присниться мне в коротком трехминутном сне после очередной работы. Написав Син и Алафе и получив ответ «Пока нет времени на встречу», я больше не приставала к ним, но выкинуть из головы происшествие не могла и решилась на отчаянный шаг – написать человеку, хозяину рисунка с крылатой ящерицей. Не зная, как его зовут и вообще ничего, но решив не спрашивать о нем у Син. Я же могу адресовать записку любому, кого видела хоть раз.
Так и поступила - нарисовала на листке то существо – получилось скорее карикатура на рисунок, и написала:
«Хочу поговорить о твоем подарке Син. Можно прийти?»
Ответ возник тут же:
«Давай»
-…Но рисовать ты не умеешь – вторую часть ответа я услышала уже в пространстве чужого дома.
- Справедливо, - отвечая, я оглядывалась с легким удивлением. Не замок и не мое «среднее уютное», по стилю похожее и на современные дома, и на что-то сказочное, а самый настоящий дом. Деревянные стены, одна, как водится, с записками, мощные потолочные балки, окна с резными подоконниками, и резьба вообще везде – лента деревянного кружева у потолка, стулья с фигурными ножками и спинками… Хозяин стоял у мольберта - тоже резного и очень хрупкого на вид.
- Фай, - представился он, шутливо отсалютовав кисточкой, измазанной в красном и золотом, - а ты?
Я открыто рассматривала незнакомого Творца. Серые глаза, каштановые, темными и светлыми прядями вперемешку, волосы, густые брови, невыразительные губы, которым не шло улыбаться. Светлая рубашка с распахнутым воротом, светлые же брюки… Общее впечатление - благородный на отдыхе.
- Рианнат. Что рисуешь?
Он повернул ко мне мольберт. Узкое ящеричное тело цвета травы, крылья и огромные синие глаза.
- Дракон.
Так вот как оно называлось. Имя существу очень шло. Интересно, почему Син не понравилось?
- Замечательный.
Фай вернул мольберт в нормальное положение и усмехнулся.
- Хочешь себе в подарок? Бери.
Вот так вот просто. Стало совсем непонятно, о чем говорить. Все, что хотела, узнала - как называется существо. Остальное меня как бы и не касается.
Зачем-то шагнула к мольберту. Под моими ногами скрипнули половицы.
Нет, все-таки его драконы – красивые. Хотя – рептилия с крыльями – как это может быть красивым?
Фай наблюдал за мной так же открыто, как я рассматривала его в начале нашего разговора. Ну, на что тут смотреть? Рыжеватая кудрявая грива, яркое платье - алые и синие цветы на голубом фоне, лицо еще, наверное, усталое…
- Поможешь?
Пришлось отвлечься от сумбурных мыслей ради ответа:
- Помогу, конечно, а с чем? Совместное Творение? Но в этом опыта нет.
- Опыт не понадобится, - он положил на картину последний штрих, поставил кисть в жестянку с водой, вытер руки полотенцем и кивнул на дверь. - Пойдем, покажу платформу.
«Платформа» оказалась садом - яблони, вишни и какие-то совсем уж незнакомые деревья с редкими желтыми плодами.
- Вот, - представил он мне все это одним жестом, - можно заниматься чем угодно. Подрезать кусты или сухие ветки у деревьев, выложить дорожки ракушками - вон там коробка с ними стоит, можно расписать забор.
Я честно хотела притвориться довольной, но не успела - Фай понял, должно быть, по изменившемуся лицу, что ждала совсем не такого.
- Ничего другого не предложу, - сказал он. – Миров я больше не творю.
- Если не Творец, тогда кто ты?
Минуту спустя сообразила - вопрос неправильный, недобрый. Скорее всего, с Фаем случилось несчастье - я слышала даже об исчезнувших Творцах - хотя не представляю, как можно отнять у создателя силу, его воображение. Будет оно - появится и туман «рабочей среды», дающий ощущение приятной прохлады где-то внутри. Но не дай боги Фай все-таки ответит – тогда моя ошибка станет еще больше, еще непростительней.
- Наверное, все-таки забор, - сказала я поспешно, - хотя ты вот заметил, что рисовать не умею, а предлагаешь такое… Не боишься?
- Не понравится – сотрешь, – флегматично заметил он.
- Мне не понравится?
Фай кивнул без слов:
- Сейчас принесу краски и кисти. Рисуй, пока не надоест, стирать ненужное можно с помощью воображения, а оставить попрошу лишь те рисунки, которые самой придутся по душе. Идет?
Я согласилась, радуясь, что он словно не заметил глупый вопрос насчет ''кто ты'' и не собирается, видимо, на него отвечать.
Забор, как же. Это были плоские стоячие камни, штук сто, торчавшие из земли как попало, разной формы и размеров. Поверхность у всех гладкая, и рисовать оказалось легко. Но это если говорить о процессе вождения кисточкой по камню. Все остальное… Я быстро захотела взять свои слова назад и поменять работу на что полегче, те же деревья обрезать - и раньше такое делала, правда, не часто. Ни один рисунок – ни один штрих! – не нравился. Умаявшись и даже вспотев, я села на землю и задумалась. Руки в краске, короткое платье на шнуровке - тоже, обтягивающие брюки в весьма аляповатых, но чем-то даже милых пятнах. Некоторые из сочетаний цветов этих пятен показались симпатичными. Решила начать с простого - взяла свои испорченные брюки за образец и наляпала пятен на ближайший камень. Странный забор ничего ни от чего не отделял, скорее, стоял тут… для красоты. Правда, особой красоты в нем пока не было. Итак, пятна. Некоторые вышли очень живописными, их оставила. Подрисовала пару извилистых полосок тонкими кистями – не то! – и тут же стерла, представив, что полоски исчезли. Капнула краски и размазала ее. Странно, но и это тоже вышло вполне симпатично. Дорожки, кривые, зигзаги, причудливые сложные фигуры… Увлеклась и начала рисовать пальцами, вернее одним пальцем. Макала его в краску и ставила точку на уже нарисованном. Иногда цвета не сочетались, вызывали головную боль и желание поморщиться, иногда - желание улыбнутся. Сделала рамку на камне, поняла - она тут не нужна, и стерла тоже. Разрисовала лицевую сторону, смотревшую на дом Фая, принялась за вторую. А еще у камня были торцевые стороны, по ним пустила длинную пересеченную другими цветами змейку…
Когда, наконец, закончила и огляделась, с облегчением поняла, что Фая нет, и он ничего не увидит, пока сама не покажу, отошла подальше, полюбовалась и решила – пойдет! Цветасто, бестолково, но по-своему красиво. Священный камень какого-нибудь дикого народа.
Фай не рисовал, а занимался своими кустами, обрезая ветки ножницами угрожающих размеров. Глупый вопрос – уже второй! – вертевшийся в голове, пусть и не долго: зачем делать все руками, если Дом даст, что захочешь – так и не задала.
- Готово! – объявила я.
Хозяин молча отложил ножницы и проследовал за мной. Недолго, минут пять любовался на пестрый валун и кивнул с улыбкой:
- Хорошо.
- А у тебя тут дождей не бывает? – спросила я с тревогой.
- Не хочешь, чтоб смыло? – догадался он.
- Не хочу. Почему-то приятно знать, что есть такой камень, который я сама разукрасила. Успех это или провал – не знаю. Но результат все равно.
- Дожди случаются, - сказал художник, - но можно сделать так…
И что-то изменилось. Не сразу поняла суть изменения – рисунки перестали быть нанесенной на камень краской и превратились… в часть камня, жилы и вкрапления, выпуклые или контррельефом. Так оказалось еще красивее.
- Теперь не смоет. А еще можешь повторить у себя.
- Повторить? Как?
- Мысленно поставь его рядом с твоим Домом или где захочешь.
Я попробовала сделать так, но в успехе уверена не была. Это не припомнить пару любимых, знакомых до последнего шва платьев, которые потом появятся в шкафу Теплого Дома.
- Боюсь, это будет не тот камень, - грустно сказала я, снова глянув на свое творение.
- Тот-тот, - уверил Фай, - Дом поймет твою мысль и поставит точно такой же монолит, где пожелаешь, он не умеет творить новое, только брать образ из памяти хозяина.
- Но вокруг моего – пустыня, а я никогда не видела пустынь! – заметила я почти возмущенно.
- Значит, представляла их. Ри, память разная. Одно помнишь, потому что видел. Но так же помнишь и все свои мечты, прочитанные книги и картинки из них.
Точно. Есть одна сказка, которую очень люблю, с цветной пустыней и Чудовищем, прекрасным и не злым. Все равно не хотела бы с ним встретиться… Может, именно потому в моей пустыне не было чудовищ.
- Спасибо тебе, - сказала я, - если честно, устала жутко и спать завалюсь не на минуту, а часа на три, но зато счастлива. Не знаю уж, почему.
- Занималась интересным делом, – сказал он, вдруг зевнул, словно ему хватило одного слова «спать» чтобы ощутить сонливость, - и увлеклась новым видом творения. Все увлекательное поднимает настроение.
Творение. А я снова вспомнила, что Фай не Творец. Все-таки спросить? Нет, не сейчас. Может, потом еще встретимся, хотя… тем для общения больше нет. Как напроситься в гости, если захочется?
Кажется, я сама себе придумывала сложности. С Син причина для общения и визитов не понадобилась, зачем искать ее сейчас, с Фаем?
Мы вошли в дом, хозяин предложил воду – вымыть руки, но я только фыркнула и сделала так, чтоб они стали чистыми. Правда, ощущение краски на пальцах осталось. От стены Дома, где висели послания, позвало одно, предназначенное мне. Син. Я подошла, нашла нужную записку.
- Зовут… - оставаться вроде незачем, тем более подруга хочет меня видеть, но почему-то задерживалась на пороге. – Одолжишь кисточки? Не уверена, что могу навоображать такие же хорошие.
Фай усмехнулся:
- Могла бы взять у своих творений в мирах. Одолжу, конечно.
- Взять - это украсть? – притворно возмутилась я.
- Почему украсть? Попользоваться и вернуть, купить и оставить себе…
- А деньги откуда взять?
- А заработать?
В самом деле… Чего это я делаю вид, что не знаю, откуда берутся деньги? Предметы, создаваемые из ничего в любом сотворенном мире, существовали, только пока были нужны миру, не мне. Надуманная, воображенная монетка или драгоценный камень, скорее всего, рассеются, как только отдам их кому-то.
- Заработать - это запросто, - захотелось показать ему язык, но сдержалась.
Фай вышел в другую комнату и вернулся с набором кистей, целых четыре штуки.
- До послезавтра, - кивнул он, отдавая их. И не уточнил до чьего послезавтра, моего или его.
Первым делом, придя домой проверила свой раскрашенный камень. Стоит! Прямо под окнами. Хорошо, что не под дверью. Немного промаявшись от неопытности, передвинула его подальше – загляденье. Из окна виден, и на солнце цвета так и полыхают. Может все камни в пустыне сделать такими? Но тут же отвергла эту мысль. Все – много. Надоест ведь.
Быстро переоделась в нехитрый наряд из моего человеческого прошлого и отправилась к Син.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Суббота, 17.08.2013, 17:05 | Сообщение # 8 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 8.
А она оказалась не дома. Какой-то город, шумный, гомонящий – день ярмарки или праздника, ярко одетые люди, и подруга, сменившая обтягивающие штаны и блузу на платье с пышной юбкой, красивая заколка в волосах – блестящие камушки, висюльки и цепочки. Сразу же захотелось такую, тем более здешнему ветру очень уж понравилось играть моей гривой. Представила в своем кармане, достала… Совсем не то, хаос перепутанных висюлек, грубо выглядевшие стеклянные «камни» и неработающая застежка. Придется или тщательнее воображать или купить. Превратила свою недоделку в ленту, повязала непокорные кудряшки.
- Теперь знаю, чем тебя осчастливить, - улыбнулась Син, наблюдавшая за моими манипуляциями, она ждала у каменной арки, сквозь которую то и дело проходили люди, и я слышала ее, несмотря на гам праздничной толпы, словно никакой толпы и не было. - Как вообще отдыхаешь? Хочу предложить свой способ - ничего не делать!
- Как отдыхаю? - повторила я с предчувствием какой-то будущей радости, нового и чудесного, или старого и оттого - милого. - Смотрю миры, свои и чужие, читаю книги, слушаю музыку, придумываю под нее что-то интересное...
Син засмеялась.
- Понятно. Значит я вовремя. Наша работа страшно затягивает. И когда начинаешь думать только о ней, то уже не можешь выполнять хорошо. Такой парадокс. Поэтому нужно отвлекаться. Этим и займемся. Хм... ты бы появилась уже, а то стою тут и сама с собой разговариваю.
Я смутилась. Забыла, что невидима, пока не захочу «проявиться» и не обратила внимания, что Син люди обходят, а значит, видят ее. Тут же пожелала стать зримой и стала. Никакого удивления со стороны прохожих и зевак. Видимо, тут норма появление людей из воздуха.
- А красивее ничего нет? – спросила девушка-Творец, рассматривая мой наряд.
Бежевые брючки и голубая блузка с широким воротом казались мне красивыми. Ну конечно, не такими, как заколка Син...
- Понятненько, - создательница кивнула в сторону арки, - значит пункт первый - одежная лавка.
...Но первой стала все-таки ювелирная, где она продала несколько красивых ярких камней. Серебром вышло аж пять кошелей, хозяин предложил охранника «на весь день и почти даром», но подруга отказалась.
- Сопрут, так сопрут, - беспечно махнула рукой Син, когда вышли на улицу, - сильно жалеть не стану, просто вернусь домой за новыми «подарками». На моих алтарях много чего оставляют, а в некоторых мирах обычай именно такой - богиня принимает подношение напрямую - я и принимаю. У тебя удивленное лицо... Не получаешь подарков?
- Конечно, получаю. Когда нужно, просто заставляю вещи исчезнуть с алтаря. Порой оставляю себе... Детские рисунки, например, или красивые карты...
- Карты? ты любишь играть! О, тут где-то должен проходить турнир по игре в ветту, - она подмигнула: - Я научилась лет двадцать назад на очередной ярмарке.
- Нет, карты местности. Всюду рисуют по-разному, хотя и немного похоже. Где-то карты в виде сложных схем - пока разберешься, голову сломаешь, или...
- Поняла, ты любишь все сложное, - подруга несильно пихнула меня в бок. - Но с этим не сегодня. Пошли, повеселимся! Да, держи! - девушка протянула мне один из мешочков с деньгами, - да покрепче, тебя, в бытность Творцом, наверное, еще не обворовывали. Это может показаться забавным приключением или испортит настроение… Видишь тут где-нибудь яркий лоскут над крышей магазинчика?
Я огляделась по примеру Син и нашла первой, хотя она была выше ростом примерно на ладонь:
- А вон там. И на нем колокольчики.
- Так это «смешилка», а не магазин одежды, там веселые истории рассказывают. Все, нашла! – подруга схватила меня за руку и повела сквозь толпу, рассекая ее как корабль волны.
Лавки и магазинчики здесь выглядели так – столики или полки с товаром, вокруг которых натянута ткань; ни крыши, ни двери, но внутри тихо, словно шелковистые стены останавливали все звуки с улицы. Торговцы не всегда встречали нас лично, некоторые словно не были рады. Платяную мы посетили уже нагруженные игрушками, корзинкой со сластями и «чудными ардскими пряностями», коробками с дивными стеклянными фигурками и даже посудой. Сложив все это в специальный шкаф у входа в магазинчик, возле которого стоял маленький смуглый человек в полосатой униформе, прошли вглубь лавки и принялись щупать ткани, рассматривать, примерять и обсуждать одежду. У Син обнаружилась страсть к широким поясам – вышитым бисером, плетеным, из деревянных колец и металлической проволоки, кожаным и тканым, а у меня – к накидкам и шарфам.
- Но куда, куда все это носить? – спросила я в сто шестой раз, не в силах отказаться от пятого по счету шарфика.
Хозяйка, читавшая в кресле, иногда поглядывала на шумных покупательниц с одобрением.
- Куда угодно. В миры, в гости, или на праздник какой-нибудь... Просто так тоже можно, - заметила подруга.
- Просто так никто не увидит!
Син засмеялась:
- Чушь и ерунда! Ты сама видишь всегда!
Нагрузились мы изрядно, и чтобы не шататься с покупками по рынку, отправили все наши вещи по Домам, а потом продолжили гулять. Заколку, как у Син, я не купила - тут делали совсем другие, массивные, из небьющегося стекла, металла и дерева, не нравящиеся мне. Зато приобрела кучу бус. Было приятно держать их в руках, яркие, шуршащие, со следами ручной обработки дерева или камня... Потом все-таки зашли в палатку, где играли в ветту, но только понаблюдали за игроками – правила оказались слишком сложным, тем более, здесь ужасно шумели, а шум я терпеть не могу. Покатались на карусели.
Зашли в смешилку и похихикали над забавными и не всегда пристойными сказками. Посмотрели театральное представление... Оказывается, радость – сама по себе отдых.
На маленькой круглой ротонде два человека перебрасывались стихами, насмешливыми, ехидными, серьезными…
- Однако, дуэль! - заметила Син, - хочешь попробовать тоже? У тебя хорошо получается.
- Но не настолько. Сходу придумывать остроумные и едкие ответы я не сумею, - тут же признала я, и она пожала плечами:
- Тебе виднее.
День подходил к концу. Лавки пустели, владельцы сворачивали пестрые ткани стен, складывали на повозки товары и столики. В последней раз пройдя вдоль оставшихся - в основном почему-то оружейка и еда - вышли к площади, где происходило нечто интересное. Пожилой мужчина стоял на маленьком квадратном камне и что-то рассказывал. Син нахмурилась и принялась проталкиваться сквозь толпу, пару раз огрызнувшись на недовольных, и мне пришлось следовать за ней.
- ...воду как лекарство, называл его «эликсиром» и утверждал, что обязательно поможет, - закончил человек на камне. Рядом с ним стояли еще двое, кажется, стражи, а человек в одежде с вышитым на груди разделенным надвое сердцем, сидел за отдельным столиком с интересным набором предметов: шкатулкой, парой простых чаш без ножек, водяными часами и кувшином, раскрашенным в два цвета, черный и белый.
- Плохо ли сделанное тобой? - спросил «сердценосец». И седой мужчина на камне ответил:
- Плохо, - совершенно без эмоций, словно происходящее тут ничего не значило.
- Хорошо ли то, что ты делал?
- Хорошо, - согласился спрошенный.
- Почему это плохо и отчего хорошо?
Человек задумался только на миг:
- Обман остается обманом и деньги я брал не как за воду, а как за лекарство. Людей исцелял не я, а они сами, когда достаточно сильно верили в исцеление. Но вера - всегда часть исцеления, даже с применением лекарств. Когда человек выздоравливает – нет разницы, по какой причине.
- Ради чего все сделанное? – задал новый вопрос человек с разделенным сердцем, как оказалось – последний на этом суде или разбирательстве.
- Ради надежды.
Похоже, старик на камне очарован или опоен напитком, после которого можно говорить лишь правду. Надеюсь, ему не сделают ничего плохого.
- Припишут заплатить штраф в казну, - заметила Син, словно прочтя мои мысли, - но не казнят. Если только не вмешается случай и люди.
- Чье-то слово может отменить справедливое решение? - удивилась я.
Она пожала плечами, зазвенев приобретенными днем украшениями.
- Ме́ру... Мага-судью так называют, это тот, кто за столом, присудит штраф, но потом задаст вопрос...
- Назначаю выплатить двести хисов в городскую казну и пятьдесят в гильдию лекарей, - подтверждая ее слова, изрек поднявшийся со своего места маг-судья, меру. - Если здесь есть тот, кто желает иного, прошу сказать сейчас или оставить свои желания при себе навсегда.
И точно, из толпы тут же вышел парень, по виду из аристократов. Весьма богатый наряд был ярок и блестящ, без единой складки на брюках белого шелка или ткани, похожей на шелк и золотистой рубашке с широчайшими рукавами. За вышивку на них я отдала бы что угодно – вьющаяся лоза, словно живая, правда, с жуткими деталями вроде окровавленных шипов. Правое ухо молодца целиком закрывали сережки, левое пряталось под зачесанными на бок матово-белыми волосами. А лицо... красивое лицо портила кривая и какая-то дикая усмешка.
- Требую Суда Чаш, - сказал красавчик.
- По праву Родства, Долга или Веры?
- Последнее. Этот, - юнец кивнул на старика на камне, - мне не родственник и ничего не должен, но я верю, он станет торговать своим «чудесным эликсиром» и дальше и однажды все-таки убьет кого-то.
- Как записать ваше имя?
- Юниус Со Ар Шеиф.
Меру открыл шкатулку. Она оказалась полна совершенно одинаковых темных пузырьков. Но судья не притронулся к ним, а поглядел на людей. Не на толпу – именно на людей. Я ощутила каждым своим нервом, каждой клеточкой, что меру обращается ко мне… и к Син… и к тому человеку слева… и к той женщине в платье с двойной юбкой…
- Если кто-то желает защитить обвиненного словом или деянием, он может сделать это, пока капает вода. - Меру перевернул водяные часы, и голубая влага начала сочится из колбы в колбу. Казалось, каждая падает целую вечность.
- Подержи, - попросила девушка-Творец, и, сунув мне в руки корзинку с последними покупками, пошла вперед к столу.
- Я сделаю это, тоже по праву веры, веры в справедливость, - ее голос звенел, а лицо, когда она снова повернулась ко мне и толпе... Я не узнала ее сейчас. Совсем другая, какая-то сияющая и немного страшная.
- Хорошо, госпожа, - согласился маг-судья. - Как записать ваше имя?
- Син Аше Вайенари.
- Слово или поступок?
- Пока слово, но и поступок, если понадобится. А справедливость не такая. Одному человеку приходится говорить правду после «судебного напитка», а второму верят на слово. Будет ли неправильно, если потребовавший Суда Чаш поднимет не кубок воды с каплей случайника, а то самое питье, которое предложили обвиненному и ответит на те же вопросы, что задали ему?
Меру подумал, потом достал из шкатулки флакон, налил в кубок воды из кувшина, добавил каплю из флакона и протянул юнцу:
- Пейте. Во имя правды и справедливости.
Белоголовый красавчик подошел, с равнодушным и совершенно спокойным лицом взял чашу и выпил воду, но медленно, словно жидкость приходилось с трудом проталкивать в горло.
- Ради чего ты вызвал лекаря Ханхима Дора на Суд Чаш? – спросил меру.
- Ради себя.
Толпа совершенно притихла.
- Ты действительно веришь, что рано или поздно он убьет человека?
- Да, верю. Все лекари убивают.
Обвиненный с камня наблюдал за происходящим уже более осмысленно, кажется «судебный напиток» перестал туманить его мозг.
- Хорош ли твой поступок?
- Нет, не хорош.
- Плох ли он?
Разодетый кивнул.
Судья закрыл шкатулку, сложил одна в одну чаши со стола.
- Разбирательство закончено, - сказал он, - наказание остается прежним. Госпожа, господин, благодарю вас.
Син с достоинством кивнула, юнец, которого неизвестно за что поблагодарили, повернулся и отошел в толпу. Горе-лекарь Ханхим спустился с камня, попрощался с меру коротким поклоном и тоже ушел.
- Пойдем, посидим где-нибудь, - сказала подруга, ее трясло.
«Где-нибудь» оказалось маленькой забегаловкой в подвале дома, с надписью на дверях «сегодня только шем». Зал, однако, был полон, и нам пришлось сесть за единственный свободный столик, мимо которого то и дело бегали служанки. Одна из них, мелькнувшая и пропавшая, принесла нам напиток с шапкой золотой пены. Как ни странно, у него оказался привкус молока, что очень мне понравилось.
- Безобразие, - сказала Син, стискивая прозрачный, с двумя ручками-финтифлюшками, торчавшими у верхнего края, стакан с шемом, - надо вернуть себе спокойствие, а не выходит…
Я отставила свой напиток, протянула руку и взяла ее за запястье:
- Наверное, ты все правильно сделала.
- Наверное? – удивилась подруга, – Случайник, который капают в кубок при Суде Чаш – не яд, но может стать им. Он каждый миг изменяет суть, пока не смешается с другой жидкостью. Что именно попадет в чашу, никто не знает. Может, всего лишь снотворное… По капле в каждый из двух кубков. Обвиненный и человек из толпы должны осушить их и тот, кто удержится на ногах, пока капает вода в часах, объявляется правым. И может требовать наказания для другого, если конечно другой остался жив… - она помолчала. - Я знаю таких, как этот Юниус. Любят только себя и думают лишь о себе, постоянно ищут острых ощущений… или доказывают дружкам свою «смелость». Ему не важно, виноват лекарь или нет. Думаю, все-таки нет. Ханхим Дор помогал людям, хотя и врал при этом. Но половина надежды лучше, чем никакой. Из двух зол - лжи и эгоизма – второе хуже.
- Но ведь мы же бессмертны, - заметила я, - и даже самый страшный яд, выпей ты его...
- Не уверена в своем бессмертии, - ответила Син уже спокойней, и я вдруг поняла - ее трясло от гнева, а не от страха, - не проверяла. Тем более случайник… кто знает, не станет ли он ядом и для таких, как мы? А если не отравит насмерть, а лишит дара творить и превратит в калеку, как Фай? Лучше уж смерть.
Калека. Вот как зовет его Син. Мне художник калекой не показался. Я хотела спросить, но тут к нашему столику подошел высокий красивый человек. Секунда и возникло ощущение, позволившие узнать Алафе.
- Вот вы где, - он опустился на третий стул у нашего стола, - хорошо спрятались.
- А ты хорошо погеройствовал, - фыркнула Син, смерив его взглядом, - признавайся, сколько миров спас. И какой ценой.
- Цена не имеет значения. - Тут у Алафе был иной облик, да и голос не писклявый, а глубокий, бархатный, хотелось слушать и слушать. Но и еще что-то. Темное и в то же время сияющее. Страшноватое…
- Руки давай, - нарочито сердито сказала девушка, стиснула его запястья так же, как и я, когда хотела ее поддержать. Словно волна прошла сквозь меня, приглушив все звуки, даже голос моих мыслей. В Алафе и Син что-то изменилось – сейчас они перестали быть похожими на людей, хотя выглядели как люди. А у него оказывается два сердца, одно над другим. А Син когда-то сломала руку и до сих пор левая у нее слабее правой.
- Что это? – спросила я с удивлением, когда волна ушла и звуки вернулись.
- Другая работа, - хрипло ответил Алафе, откашлялся и добавил, – сделать другого.
- А разве мы уже не сделали себя?
- Да, и после этого с собой или для себя уже ничего сделать не можем, - Син отпустила, наконец, его руки и Творец потер запястья, словно с них только что сняли кандалы. - Мы конечный продукт, Рианнат, твердое совершенство. Алмаз, который уже огранен.
- Ха! - возмутилась я, - всегда можно расти, менять огранку!
- Для этого нужен ювелир, другой Творец. Если ухитришься обессилеть, то не сможешь восстановиться, пока не помогут со стороны.
- А смерть всегда отнимает кучу сил, - с каким-то горьким сарказмом завершила девушка-Творец. - Если однажды тебе, Ал, надоест жертвовать собой, я очень порадуюсь.
Подумав, я поняла, что не хочу сейчас говорить о смерти или спорить о совершенстве. Наверное, жертва стоит того, если речь идет о спасении миров и Алафе – герой, или, по крайней мере, знает, что делает. Но мысль о конечном продукте возмущала, как всякая неправда. Я не чувствовала себя совершенством. И не хотела им быть. Творцы происходят из людей, людей создают творцы, а между нами - молочный туман «рабочей среды», который мы или делаем, или призываем... Но дверь в большее должна существовать и для нас, как существовала она для любого человека, который мог стать создателем миров.
- Рассказывай, - потребовала Син, снова берясь за свой шем. – Легенду в жизнь превратил?
- Сама превратилась, поверь, - поторопился оправдаться Алафе. - Знаешь же, как наши творения додумывать любят. Я всего лишь дал людям миф о Выборе. А они стали каждый год для Жертвы на Камне человека выбирать. Всем миром. Кошмар. Кто угодно может оказаться Жертвой - ребенок после девяти лет, женщина, тот, кому и так осталось жить всего ничего...
Его слова говорили мало. И в то же время я видела картинку - как совсем еще мелкий мальчишка шел на подламывающихся ногах к Камню, на котором обязан был закончить свою жизнь ради того, чтобы отсрочить конец мира. «Пока есть тот, кто согласен умереть за других, другие смогут жить». А как насчет спросить согласия жертвы?
- Риан?
- Да? – отозвалась я, вернувшись из мира своих мыслей, глубокого, как колодец.
- Почитаешь стихи? Я говорила Алафе, что ты поэт.
Кажется, пропустила окончание рассказа. Может и к лучшему – не хочу знать, как умер пожертвовавший собой Творец, тем более - вот он, сидит рядом со мной за одним столом.
- Кто поэт? Я? Син, врать не хорошо!
Подруга нахмурилась:
- Если человек пишет стихи, он поэт. Логично?
Она смотрела так... Немного устало и с какой-то надеждой, но у надежды этой был странный вкус или вид. Я поняла, что совершила ошибку, начав спорить.
- Син, ну правда, - одно дело понять, что спорить не надо и совсем другое – прекратить спор. Сразу – не получилось. – Давай, почитаю, стихи мастера, и ты увидишь разницу.
Девушка пожала плечами.
- Ну, почитай.
Совсем без интереса... И все-таки я решила продолжить задуманное:
- Вот. Стихотворение поэтессы Мирэ Авен. Немного про нас, мне кажется.
Тяжелое бремя - для всех находить имена,
Писать на песке и по душам рассеивать знаки.
Ведь это мятеж, хоть такая ты и не одна,
И много еще маяков загорится во мраке
Один от другого, без цели и смысла… Почти.
А просто вот так – как творец облаками играет.
И слово когда-нибудь станет Судьбой во плоти.
Твоей ли, чужой? Вряд ли это хоть кто-нибудь знает.
Даешь и берешь, подменяя реальность игрой,
С обочины камень поднимешь, а, может, уронишь -
Изменится мало, но этого хватит порой,
Чтоб слово твое перестало быть словом всего лишь.
Чего же ты хочешь? Какую судьбу поместить
На новой странице? Щадить тебя или не надо?
Ты тоже бунтарь и мятеж твой - в желании жить
Не как-то, а счастливо, истово, полно и жадно.
Читая, не верь и хоть этим себя защити.
Быть может, слова укрепят твою личную стену,
А может, зажгут в твоем сердце одно из светил.
...За Чудо не жаль заплатить настоящую цену.
- Да ладно! Почему этот стих лучше твоих? - возмутилась девушка-Творец.
- Ну, хоть потому, что своих тебе пока не читала, - скромно заметила я.
- Но писала. И я хочу еще стихи. Не ради работы, а в подарок.
Молчавший до этого Алафе кивнул:
- Неожиданный подарок - самый лучший. А мы тоже можем что-то подарить. Ведь можем?
Он и Син обменялись взглядами. Пожалуй, это был целый разговор за несколько секунд.
- Можем, но не сегодня – произнесла она вслух их общее, по-видимому, решение, - сейчас нужно домой.
Мы расплатились с подошедшей служанкой, вышли из таверны и без лишних слов отправились каждый к себе. Правда, я ощущала себя слишком странно, чтобы заниматься в этот вечер чем-то важным. Перебирая покупки и отыскивая место для каждой из них, снова и снова переживала это странное состояние - веру в большее, в дверь, куда можно выйти даже оттуда, где так хорошо, и понимала – пока не найду ее – не успокоюсь.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 16.02.2014, 08:59 | Сообщение # 9 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 9.
Меня разбудило счастье. Необыкновенное ощущение: яркого праздника и одновременно - тихого послепраздничного вечера, завершающего день, в котором все удалось. Но такой был вчера. Точнее по моим ощущениям после ярмарки прошло уже два дня-периода. Син с Алафе пока в гости не звали и сами не приходили. Так откуда счастье?
Почти сразу пришел ответ - родился новый Творец. Стоило войти в рабочую среду, как я увидела сотворенный им мир. Золотое небо. Сиреневая листва прямых как стрелы деревьев, но отчего-то очень краткий срок жизни людей. А, они перерождаются, четырежды, и в итоге проживают каждый по нескольку жизней. Чудная выдумка! Ее автор была вдвое старше меня, перешагнувшая человеческую ограниченность или слабость ради дара Творения. Не двадцать - а почти сорок лет. Мы встретились глазами через бесконечные и ничего не значащие расстояния и улыбнулись друг другу.
Я хотела поработать, но не смогла. Счастье опьяняло и не давало думать, воображение выплескивалось за край - в сотворенные миры, и в них всегда что-то менялось, хаотично, бесконтрольно... Словно счастье было энергией, которую можно использовать как угодно. На это воображение согласилось - перенаправить силу счастья на важное и нужное.
В мире Мэйлишан я создала когда-то белое небо. Но у людей Мэйлишана развилась непонятная болезнь - непереносимость небесно-белого цвета. Они защищали глаза полупрозрачными шарфами и повязками, вытачивали из бросового «золотого камня» круглые или продолговатые плоские пластины-окуляры и козырьки для шапок. Мне не нравилось видеть, как они мучаются, но цвет неба изменить не удавалась, лишь подкрасить на пару лет, не больше. Сейчас... Я просто попросила, и небо стало светло-сиреневым.
Потом создала новый мир и прописала в нем особенность - раз в году все живые существа ощущали счастье, вроде моего нынешнего. Еще - села за стол и написала стихотворение для Син и Алафе. Сходила в один из миров, известный искусством каллиграфии, и заплатила за оформление стиха – запись красивыми буквами, первая в начале строчки обрамлена орнаментом, остальные украшены завитушками. А посвящение золотой краской: «Моим друзьям, Син и Алафе». Потом вспомнила о Фае и его кисточках. Пора попробовать что-нибудь нарисовать. Тут же нафантазировала краски поярче, вышла из дома и взялась раскрашивать стены.
Пока рисовала, пока счастье держало мой ум пустым, вернее, придерживало его для себя, казалось, что мои рисунки хороши. Но как только эйфория отпустила, и я посмотрела своими глазами, то пришла в ужас. Линии и фигуры, попытки изобразить цветок и человека, на полстены изображение развернутого письма с иероглифами. Оно единственное показалось красивым. Остальное стерла, и начала заново.
Потом изнутри дома позвало знакомое ощущение. Вошла, проверила стену - точно, записка от Алафе, просящего о разрешении прийти. Быстро черкнула на том же листе «давай» и он появился. Увидел кисточки в моих руках, удивленно приподнял красивые брови.
- Ты занята?
- Уже нет, - я припомнила, как поступил с кистями Фай, нашла стакан, который по рассеянности утащила из какой-то таверны, наполнила его водой и поставила туда рисовальные инструменты.
- Ты еще и художница, а не только поэт?
Гость сел за стол, где лежало мое стихо, начисто переписанное умельцем. Пока Алафе не заметил и не заинтересовался, мысленно отправила листок в шкаф. Потом торжественно вручу обоим.
- Ничуть. У Фая однажды попробовала и понравилось. Сегодня новый Творец родился...
- Знаю, - отмахнулся он. - Фай? Ты с ним знакома?
Видимо счастье все еще бурлило в моих венах. Скрывать знакомство с Фаем я не собиралась, но постаралась бы преподнести его в какой-то другой момент. Судя по лицу, Алафе и так был чем-то озабочен, а я еще подкинула ему невеселых мыслей о человеке, который обидел Син.
- Знакома. Его дракон очень мне понравился, я спросила о нем через стену. Фай разрешил прийти и мы немного поболтали.
- Не стоило тебе… Ну да ладно. Вреда калека причинить не сможет. Но будь осторожна. Чем он сейчас занят, кстати?
- Живет, - я пожала плечами, - и вроде бы счастлив.
- Счастлив... Ну, понятно, на его совести нет ни пятнышка или Фай так считает. А вот на моей...
- А что на твоей? - удивилась я.
- Убийство. Это… все еще со мной и всегда останется. Никто не избавит от ноши, никогда. Лучше бы умер...
- Послушай, - остановила его не из жалости, а скорее... из какого-то иного чувства, неприятного, из-за того, что сильный человек голосом капризного мальчишки произносил пафосные слова, жалуясь на себя самого, - это было, да. Но с тех пор ты сотворил много миров. И спас много миров.
- И уничтожил, - заметил гость почему-то с улыбкой, - но к этому толкнула ответственность.
- Необходимость убивать оправдывается ответственностью? Перед кем? – я спросила прежде, чем задумалась над собственными словами и тем, почему вдруг они вырвались и почему – эти.
Алафе вскинул голову, в глазах стояло отчаяние. Мгновенная перемена от жалобы к улыбке и обратно – вот что меня поразило. Особенно – переход от улыбки к отчаянию.
- Осуждаешь? Правильно. То, первое убийство и сделало меня Творцом, а я недостоин такой чести. Ответственность перед другим человеком заставила убить, и теперь этого не остановить… Я обречен повторять свою ошибку, хоть именно она возвысила…
- Нет, - снова перебила я, почти с тем же чувством, к которому теперь добавилось непонимание, – не осуждаю и даже не сужу. Пытаюсь лишь разобраться вместе с тобой. Если ты для этого сюда пришел, понять себя…
- О, я понимаю себя, - мгновенно признал он, – только этого мало.
- А что еще нужно?
Алафе подумал и тряхнул головой:
- Не знаю, но этого нет.
От его ответа возникло ощущение почти как от слов про законченное совершенство.
Гость встал из-за стола.
- Пойду, - и тут же исчез, оставив меня столь же растерянной, сколь счастливой я была час назад. Наверное, он все-таки хотел сочувствия. Но жалобы в стиле «лучше умереть» совершенно не вызывают во мне желания сочувствовать, а врать не хотелось. Да, Рианн, ты так и не научилась вести себя «правильно»…
Тут, по счастью, позвали миры, и блаженные несколько часов я занималась любимым делом, увлеченно и почти неистово.
«Поможешь?» - спрашивала записка Син.
«С радостью» - ответила я и мгновенно оказалась в Замке.
- Надо бы дать тебе разрешение приходить, когда хочешь, не спрашивая, и не отказалась бы от такого же разрешения с твоей стороны… - не здороваясь, сказала девушка-Творец. Как и всегда в облегающем и темном, но более решительная, чем обычно. – Пока твой Дом не стал частью Замка Чести, как Дом Алафе в свое время. Ала надо вытащить. Он пришел в бесхозный, ничей мир и растворился в нем, стал его душой. И умирает вместе с ним. Не знаю, сумеет ли вернуться, как после обычной «героической смерти».
Про ничьи миры я слышала. Иногда Творцы исчезают. Мир остается без защитника и тогда о нем заботятся все, правда, мир-сирота все равно долго не живет.
- Уже знаешь, как ему помочь?
- Пока нет, - отмахнулась она. - Идем.
Идем… Хорошо, когда слово не расходится с делом, но в таком случае, как этот, я предпочла бы подготовиться. Ощущение не из лучших: «ничей мир» - общая вещь. Много кто тут руку приложил, а гармонии не чувствуется, ее заменяет... Раздирающее душу несовершенство и неприкаянность всех и всего.
- Как мир называется? - спросила я, мучительно сглотнув комок в горле. Мы материализовались у горного водопада, красивого, неистового - и такого же беспросветно-сиротского.
- Шенадар. Да зачем тебе? - удивилась Син.
- Не знаю. Просто... Хочется почувствовать полнее...
- Куда полнее-то?
Ответа на этот вопрос я не знала. Местные отчаяние и обреченность словно смотрели на меня глазами друга-Творца - такого, каким он был в нашу последнюю встречу. Возможно, именно мои слова подтолкнули его прийти и отдать всего себя, вместе с жалостью к себе и болью прошлого, никому не нужному миру…
- Сейчас попробую одну вещь, - Син вытерла рукавом мокрое лицо - брызги водопада долетали и до меня, еще немного, и волосы придется выжимать, - не пугайся.
Хорошо, что предупредила. Я видела много «чудес» и некоторые делала сама, но не такое. Син стала таять, терять плотность и растекаться... Полупрозрачными струйками, вроде прядей тумана «рабочей среды», сразу во все стороны. Очень тревожно. Но тревога ушла, когда на какой-то миг я ощутила, как неприкаянность, сиротство мира потеснились, уступая место... Не надежде, а скорее намеку на нее, острому осколку, семечку возможности… И почти сразу напряжение взорвало эту полунадежду и вышибло Син оттуда, где создательница была, или старалась быть... Когда подруга снова появилась у водопада, она выглядела ошеломленной. Ей даже пришлось сесть на мокрую землю. Я быстро подошла и опустилась рядом.
- Не вышло?
- Нет. Он не принял меня, - Син зачем-то отодвинулась – оказалось, чтобы сесть, сложив ноги особым образом, выпрямив спину и разведя руки в стороны вверх ладонями. Вдох-выдох. Какое-то упражнение. Я ждала, не мешая. Минута, и подруга опустила руки и изменила положение тела на удобное.
- Воображение Творцов безгранично - оно превращает каждую глупость в фантастическую, - девушка больше не мокла, словно брызги и водяная взвесь избегали ее. Представить сухость проще, чем тепло в ледяной пустыне. Минута - и я тоже совершенно высохла. И даже больше – ни одна капля воды теперь не долетала до меня.
- У тебя еще мало опыта, - заметила Син с легкой улыбкой, мгновенно погасшей, - даже для глупостей.
- Наверное, - согласилась я. - Даже не представляю, как это, раствориться в мире. Если только... Иногда погружаюсь в работу с головой и возникает ощущение, как будто я - всё.
- По сути, так и есть, - заметила Син. - Есть мысли по делу?
У меня не было времени, чтобы подумать, а и еще очень мешало напряжение мира, его готовность к смерти. Рано или поздно все миры поворачиваются к создателю этой стороной, обретают какое-то особое смирение перед лицом неизбежного. Но я не видела тех, кто торопит свой конец, до этого дня.
В Шенадаре все зашло уже довольно далеко. Моря испарялись, растения чахли, животных остались считанные виды. Люди... Лучше такого не видеть никогда. И при этом ощущалась внутренняя потребность к еще большему, еще худшему… Она и неприкаянность были теми течениями, которым следовал мир.
Я ощущала виноватой и себя, из-за Алафе. Но чувство вины не поможет, нужно действовать.
- Давай вот что попробуем, - предложила я.
Мы попробовали все. Мир был не против изменений. Претерпев тысячи тысяч вмешательств от чужих ему людей, он привык и стал более… отзывчивым? Нет, не так. Допустим, есть щель в заборе и есть калитка. Обычно все пользуются последней, но вот калитку заклинило или ключ потерялся. Тогда гости и хозяева начнут лазать через щель и постепенно расширят ее. Вот так с этим миром – Творец ушел и калитку заперли навсегда, но после многих посещений щель превратилась в огромную дыру. В общем, работалось легко, но это не помогало. Мелкие и крупные изменения не приживались или почти ничего не давали. Мы создали источник с особой энергией для подпитки мира, Источник Надежды. Син название не нравилось, но лучшего не нашлось… Энергия просто исчезала, словно ее выпивало невидимое чудовище. Это и было чудовище по имени отчаяние. Мы пошли на крайности и создали еще один мир, привязав к нему Шенадар, чтобы новый не дал ему утонуть. Вышло наоборот – гибнущий потянул свежесозданный на дно, как якорь. Пришлось порвать связку.
Опускавшийся в море континент мы кое-как удержали, а вот с вулканами на соседнем материке ничего сделать не могли.
- Все, передышка, - мы так и не покинули берег у водопада, пользуясь тем, что можем заниматься одновременно многими делами, не сходя с места. И теперь обе позволили себе просто сидеть на чахлой желтой травке и ничего не делать.
- Кажется, не справимся, - заметила я.
- Придется… Нет, только не сейчас! - Син раздраженно ударила кулаком по земле. - Орнада зовет. И, похоже, это надолго. Так, есть выход! Я могу оставить тут всё на тебя... Но лучше если пойдешь со мной и поможешь в Орнаде.
- Конечно, как всегда...
- Не как всегда! - перебила подруга, - речь не о стихах, а о разрешенном вмешательстве. Согласишься?
Я подумала и неуверенно кивнула. Это казалось… неправильным, невозможным и рождало глубокий внутренний протест. Вспомнились слова Горрика: «В чужие Творения мы вмешиваться не можем». Так он говорил не о том, что мы не должны менять чужое, а о том, что не способны?
- Вот и правильно, - кивнула Син. - Я тебе доверяю. Теперь легче?
От этого и правда стало легче. Окутанная молочным туманом «рабочей среды», я во второй раз примерила на себя мысль о вмешательстве в чужое Творение.
- Смотри, - не дав мне времени на рефлексию, подруга развернула перед нами картинку одного кусочка мира: довольно большой дом, выглядевший хорошо снаружи и оказавшийся очень бедным внутри – поцарапанные стены, покосившаяся мебель… Скрипучая колыбелька с ребенком. - За новорожденным надо присмотреть, его хотят отдать в «призвание», а он нужен не там. Еще вот тут, - открылось помещение без окон с арочным потолком. Какой-то человек, щурясь при неярком, неизвестно откуда идущем свете, писал в толстой книге, сверяясь с другой книгой, стоявшей на подставке. – Легенду надо исправить. Вместо «Он получил в дар силу, от которой ему самому не было пользы» - «силу, от которой ему не было вреда». Сможешь?
- Сделаю, - кивнула я и занялась делом.
Все-таки это непросто, когда не чувствуешь мир. Но стоило перенестись в Орнаду – стало легче. Я могла узнавать нужное и ненужное, имена континентов и людей, названия городов и легенды, подробности истории и особенности культур… Это помогало.
«Призвание» оказалось очень даже хорошей школой для сирот и «лишних» детей. Только ее учащиеся никогда не видят родителей, если они есть. «Только в отрешенности от всех раскрываются истинный талант и сила» - вот во имя чего детей сразу же увозили в другой город и давали каждому новое имя.
И все-таки я это сделала! Явилась в дом со скрипучей колыбелью в облике странницы со вдохновенным лицом и полным обаяния голосом и рассказала сказку, наскоро переделав одну из известных мне, сказку о Герое, которого нет.
«Он мог стать многим, как может каждый.
Но путь сиротский не ляжет прямо.
Шестой ребенок - семье обуза
И был он отдан в чужие руки.
Родных не видеть, любви их, ласки
Не знать вовеки - сиротство духа.
Так мало нужно, чтоб стать несчастным.
А кто несчастен - себя теряет.
Он мог стать многим. Другой, быть может,
И не был отдан на воспитанье
Чужим, безликим – и стал Героем.
Со злом сражался, и, побеждая,
Отцу и маме шептал «спасибо,
Что так любили, что были рядом».
Другой, не этот, никем не ставший…
Сильней надежды одна лишь вера,
Но выше веры – любовь простая,
И там где верят в нее, где любят,
Так мало нужно чтоб стать Героем».
Этого оказалось достаточно. Молодая мать передумала отдавать свое дитя.
А с переписчиком еще проще – он посадил кляксу и чернила сами собой сложились в новые слова. Аж четырежды, пока не поверил, что это «высокая воля». Они ужасно упрямы, эти люди с разноцветными волосами, даже если лысые…
Закончив, побродила по Орнаде и обратила внимание девушки-Творца на пару вещей показавшихся важными – на странное вырождение той культуры, из которой в ее мире делали муку для хлеба. Син ругнулась и отправилась лично разбираться с этим.
- Орнада всегда сюрпризы подкидывает, - заметила создательница, вернувшись, - спасибо тебе. И пошли мир спасать.
За время, пока нас не было, Шенадар подошел к самому краю и застыл на нем, готовый сорваться в любой миг.
- Как мало мы можем, - сказала подруга, ощущая, наверное, то же самое - беспомощность. - Моя первая неудача за все время.
- Пока еще не совсем неудача. Син, мы же не только Творцы, но и люди. А как одному человеку помочь другому? Как проще всего?
- Поддержать в том, что он делает, - подруга нахмурилась, - хочешь умереть?
- Нет. Просто быть вместе с Алафе. Тоже влиться в этот мир и разделить с ним все. И потом… не дать уйти совсем.
- Мы спасаем его, а кто спасет нас? – усмехнулась она, - но вообще-то… это выход.
И Син стремительно растворилась, как и в первый раз, но сейчас – до конца.
Я не представляла, как сделать это – и хорошо. Смогла… придумать свой способ и просто вдохнуть себя как воздух в легкие Шенадара. Так можно оживить умирающего. Но не мир. Его можно лишь поддержать на уже выбранном пути, его и Алафе.
Но когда меня позвал мой мир, Астайа, я поняла, что не смогу сейчас уйти отсюда. А надо. И просто сделала иное, новое – раздвоилась: одна осталась тут, другая отправилась в Астайю.
Жизнь мира Шенадар стремительно двигалась к концу. Зимы становились лютее, растения отказывались расти, ночь и день длились то невыносимо долго, то чересчур коротко... А потом мир взорвался, как слишком туго натянутый воздушный шарик, испытав боль умирания. Чувствовать смерть тяжело. Я не отступила лишь потому, что не отступила Син. Наверное, друзья и для этого тоже, вместе когда плохо, а не только когда хорошо. И по-настоящему разница не так уж велика, если «вместе» - настоящее.
Но ничто не вечно. И потом, после того как все закончилось, я вернулась домой – а Син увела в Замок Алафе, живого и здорового. Теперь я понимала, почему он иногда приносит себя в жертву. Это... Это больно, но кроме боли есть еще что-то. Жертва не только опускает в самую темную глубину, где тебя вообще не может существовать, но и поднимает туда, где всё - ты. И хотя умирать тяжело, но вспоминая, насколько сладко быть всем, думаешь - если бы еще раз! И хотя это значит снова умереть, все равно готов или почти готов на это.
Только есть и другие способы подняться. Творение, например, или когда рождается Творец. И умирать не обязательно.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 16.02.2014, 09:00 | Сообщение # 10 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 10.
- Закрой глаза и не подглядывай!
Я и не собиралась. Сюрприз есть сюрприз, какой смысл портить себе удовольствие?
- А теперь смотри!
Я посмотрела. Дорога, весна, цветущая яблоня по обочинам, синее небо, ослепительное как Истина. Цвет его в Орнаде уникален - голубизна с золотистыми переливами, вспыхивавшими и гаснущими. Не угадаешь, когда увидишь их, но ждешь и надеешься.
- Подожди, это еще не все, - предупредила мои восторги Син.
Мы подождали. Дорога не из важных, изредка тут проезжали смешные пятиколесные повозки, проходили люди, но вот впереди показалась крошечная фигурка, и у меня вдруг сильнее заколотилось сердце. Неужели?..
Мальчик на дороге, обрамленной пеной белых цветов, был словно картинка в раме. На плече сумка, разношенные ботинки немного хлябают, на курточке заплата, а брюки подвернуты. Так просто. Но большего не нужно, ведь это он, мой Мотылек.
- Но как?..
- Как ты рассказывала, - улыбнусь Син, - и как я почувствовала. Если хочешь, можно познакомиться, поговорить.
Ребенок прошел мимо. Никого из нас троих маленький странник не замечал, а мне очень хотелось, чтобы он увидел и встретил меня.
Я бегом рванула к повороту дороги, там остановилась, села на жесткую траву обочины и сделалась видимой и такой же, как в ту, особенную, встречу – форменная куртка с курьерским значком-молнией, сумка, фляга...
Фляга! Открыла ее и сделала глоток.
- Хороший день! – услышала я незнакомый, но приятный мальчишеский голос, - а можно и мне немного воды?
- Конечно можно! - я протянула подошедшему ребенку флягу, он взял, и долго-долго пил, запрокинув голову, потом вернул мне сосуд, - спасибо. А меня Орег зовут.
Орег. Слишком много времени прошло, и я не помнила как звали того, первого, мальчика. Но имя этого понравилось, в нем была душа.
- Ну, мой герой, подаришь девушке цветок в благодарность за утоление твоей жажды? - я говорила странные и красивые слова, не свойственные мне и возможно, слишком сложные...
- Конечно! – он огляделся, быстро понял, что яблони слишком высокие и ему не дотянуться до цветов, заметил за дорогой небольшое совсем деревце, цветущее в стороне от прочих, тут же спустился на обочину, перебрался через канаву, при его росте больше походившую на овраг, сорвал белую гроздь и, вернувшись, протянул мне. Приколов цветы к воротнику значком-молнией, я улыбнулась:
- Спасибо. Пошли?
Он кивнул и мы пошли.
...Я ухитрилась забыть про Син и Алафе, а друзья деликатно испарились, оставив меня наедине с мечтой и прошлым. Прошлое ведь не обязательно боль и страдания. Я узнала своего мальчика – вот и все. И рассталась с ним, лишь приведя к порогу дома тети, который он и искал, шагая из одной части города в другую.
Найти друзей оказалось не сложно - я чувствовала их присутствие в Орнаде, как и любых Творцов в любых мирах, и просто последовала собственному чувству.
Оно привело меня на берег моря, синего-синего. Волны и прибой, изменчивые и неизменные. И друзья, словно неотъемлемая часть этого кусочка мира.
- Понравился наш подарок? – спросила Син. Она сидела на песке и кидала в море камешки, а прибой выкатывал к ее ногам новые. Алафе ходил туда-сюда с таким серьезным лицом, словно считал в уме.
- Очень, - ответила я.
- Но это еще не все, - улыбнулся друг-Творец. - Син говорит, тебе очень нравится Орнада. И потому решила...
- Я решила дать тебе право менять все это, - подруга раскинула руки немного театрально, или словно хотела взлететь. - Разрешаю вносить свои правки, любые, какие сочтешь нужным, не спрашивая.
После того, первого, раза, я смогла довольно быстро прийти в себя от потрясения, которого не избежала, хотя Син всего лишь разрешила сделать нужное. Сейчас новое разрешение и право обрушились на меня как скала.
- Син... Но я не буду знать, что менять, ведь Орнаду не чувствую, как свои миры…
- Рианнат, это честь, - перебил Алафе. - Понимаешь?
Глядя в его глаза, я, кажется, в самом деле поняла. Право на изменения - вроде медали. С ней ничего не делают, но изредка достают полюбоваться. Я не должна ничего менять, хотя и разрешили.
- Хорошо, - согласилась я. - Но у меня тоже есть для вас подарок…
Алафе почему-то просиял.
- Видишь? - спросил он у подруги. И Син кивнула.
Я мысленно взяла из своего дома листок со стихом и протянула ей.
Кажется, Син удивилась и, хотя она и должна была, ее лицо отразило разочарование. Правда, только на миг. Девушка развернула листок, прочла написанное, улыбнулась:
- Спасибо. Это здорово.
мне вдруг почудилось, что стих никуда не годится. Пусть даже не он разочаровал подругу…
В ночь зимнюю, в полдневный зной,
Где тени не видны,
Мои друзья всегда со мной –
Так мне они нужны.
Ведь трое больше одного -
И грусть от нас бежит.
Все, что есть в мире моего,
И вам принадлежит.
Назло бесчисленным векам,
Текущим как вода,
Я верю в нас и верю вам
Сегодня и всегда.
Разве это не наивно, и не по-детски – верить, что зарифмованные слова обладают какой-то ценностью?
Принятый подарок уже исчез из рук Син, наверное, отправленный в Замок Чести. Возникла неожиданная пауза, которую нечем оказалось заполнить. К счастью, ее прервал Алафе - как раз тогда, когда я готова была сделать глупость и заговорить о мире Шенадар и его «спасении». Может, между собой они все обсудили, но со мной никто ничем не делился.
- А у нас тут новая легенда возникла, некий «Просвет», – сказал творец. - Хочешь послушать?
- Из тебя рассказчик никакой, - поморщилась Син с заметным неудовольствием.
- А я и не собирался сам рассказывать. Мы же хотели посетить тот храм, мятежный?
Девушка кивнула.
- Ну вот... Рианнат, примешь еще одно приглашение?
- Если только не надо опять глаза закрывать.
Алафе усмехнулся – совсем другой, никакой печали и в глазах свет. Здорово-то как. Да боги с ним, с обсуждением происшествия в Шенадаре, если друг счастлив.
- А почему храм мятежный?
- Служители там все как один с Кафедры Скептиков. Есть такая в местном университете. Не знаю, кто додумался… уважения Богам никакого не выказывают и вечно вопросами забрасывают и ворчат. Только не удивляйся.
- Сегодня уже не смогу ничему удивиться! - опрометчиво решила я.
Храм как храм, внутри красиво и обошлось без гигантских статуй, которые я терпеть не могу. Росписи интересные – сбегающие сверху вниз широкие «ленты» с картинками, каждая рассказывает целую историю. И еще смешные подвески вроде тряпичных фонарей с длиннющей бахромой. Видимо, какие-то «священные» игрушки - висят посреди залы и никто их не убирает.
Служитель, сухопарый мужчина с волосами сиреневого оттенка, занял позицию как раз под одним из «фонарей»: поднял взгляд к потолку и провозгласил, заставив замолчать собравшуюся в холле толпу:
- Боги дают нам все. Они тратят на нас свое время и жар своих мыслей. Чем мы можем ответить им? Своим вниманием, ведь Высшие существа, как и люди, нуждаются в нем. Творцы отличаются от нас лишь возможностями, а нужды их те же. И даже бог не может изменить себя или мир, если не хочет этого, а у создателей зачастую нет желания хотеть…
Невидимость с неслышимостью – хорошая штука: я смогла свободно рассмеяться. Это сколько же «боги» должны общаться с человеком, чтобы он знал их так хорошо?
Но, к сожалению, «молитва» на том и закончилась, и посетители быстро вымелись из храма. И тут...
Син обернулась девочкой, играющей огненными шариками, Алафе – суровым воином в странных доспехах, по виду сделанных из шелка. Ему не очень шло, и, пожалуй, та же девочка лучше бы смотрелась с ручным зверем. Милосердная и Строгий, два бога мира Орнада, предстали перед одним из своих творений.
- Господин, госпожа, - священнослужитель заметил появление «небожителей», неглубоко поклонился и замер в позе ничуть не почтительной, скорее вызывающей.
- У тебя остались вопросы с прошлого раза, аэстин? - спросил Алафе.
А сиреневоволосый, оказывается, имеет довольно высокий чин. «Аэстин» идет сразу же после аэста, прямого «доверенного лица» Богов в целой туне - почти самостоятельной области с собственной столицей. Но он совсем не похож на высокопоставленного!
- Остались, но сейчас нет времени на это, - отмахнулся аэстин - от своих богов! – причем совершенно не колеблясь. Вот это да… - А вы, Величайшие, хотели о чем-то спросить своего недостойного служку?
Не слугу, а именно служку. Еще интереснее. И вид у говорившего раздраженный.
- Расскажи легенду о Просвете, - потребовал-предложил Алафе.
Аэстин скривил и так не слишком-то красивое лицо:
- Странное желание… - один из огненных шариков Син подлетел к нему, минуту покачался перед лицом «недостойного служки» и вернулся к ней, - как пожелаете, Великие. Итак… истинная жизнь – бесконечное путешествие по череде жизней-Просветов, нанизанных, как бусины в ожерелье, на вашу волю и наш свободный выбор. Первая в том, что все существует, второй – в праве остаться в этом Просвете или уйти на следующий, ведь он лучше и там «легко все сложное, а тяжелое ничего не весит». Но следующий - прямо за дверью смерти и не иначе. И ваша воля так же и в том, чтобы прежде чем уйти, мы завершили все свои дела в этой жизни, сделали все возможное. Таков известный людям миф, возможно, далекий от правды. Разрешите теперь заняться моими делами.
Нет, все-таки это здорово. Отчего мои творения не говорят со мной в таком духе? Мне нравилась его непочтительность, не оскорбительная, а отрезвляющая. Напоминание: создание – не собственность создателя и может иметь свои важные и неотложные дела, никогда лишним не будет.
Син и Алафе переглянулись.
- Есть благодарность у людей, - сказала девушка. – Немало знаешь ты о ней. Порой себя благодаришь и тем себе немного льстишь, а есть иная, и она не всем понятна и видна. Ее, что сразу не открыть, хотим тебе мы предложить.
Что-то зазвенело, и в воздухе перед священником повисла яркая звезда. Аэстин не смог смотреть на нее и закрыл глаза ладонью, очень по-детски. Звезда коснулась головы священника и исчезла. Он опустил ладонь. Лицо осталось недовольным, но слова оказались совсем не как прежние:
- Благодарю вас, Величайшие, ваше доброта безгранична, а ваше милосердие больше вашей доброты, ведь мы чаще нуждаемся в нем, как и все, кто несовершенен и способен на ошибки…
И в таком духе аэстин разливался минут пятнадцать, снова удивляя меня. Когда он закончил, Милосердный и Строгая благосклонно улыбнулись и исчезли, вновь появляясь рядом со мной в привычном мне виде.
- В чем подвох? – спросила я, наблюдая, как священник не очень уверенной походкой удаляется куда-то в сторону маленькой двери в углу храма. - Вы сделали его более почтительным?
- Неа, - усмехнулась Син, - более разговорчивым. Аэстин Отри сам по себе довольно красноречив, но теперь его красноречие потеряет меру. Он все время будет отвлекаться на красивости, путаться в собственных причудливых выражениях, не сможет уже так явно богохульствовать, но станет собирать толпы слушателей... И сохранит должность. Его хотели снять и отправить в ссылку, но нам он нужен тут.
Я хмыкнула. Придуманный выход не очень нравился, еще неизвестно, хочет ли сам аэстин сохранить место, а избыток красноречия и вовсе не дар, а проклятье... но Творцам виднее.
- Вот почему они то и дело придумывают свое? Зачем им что-то большее, чем даваемое нами? - вздохнула Син, первой выходя из Храма. Снаружи он мне не понравился. Длинное и кажущееся приземистым здание. Из крыши тут и там торчат какие-то арки, словно змея начала разворачиваться, но передумала и так и застыла. Маленькие окна и никаких витражей, но стекла с золотистым отливом и широкий вход обрамлен чудесной, воздушной резьбой. Даже у Фая такого не видела. О-ой. Я ему кисти так и не вернула.
Мое сознание зацепилось за слово «большее» и пошло дальше, заставив спросить:
- А зачем это большее нам? Мы же создаем миры, все новые и новые, учимся, творим, ищем и находим...
- Ну, про новое мы уже говорили, - миролюбиво и даже как-то лениво заметил Алафе, - а создаем, потому что существуем для этого. Чем еще заниматься, если ты Творец?
- Кроме того, творить интересно. Но, правда, и сложно порой и устаешь даже от интересного. Но зато – у-до-влет-во-ре-ние! – Син произнесла слово по слогам, как незнакомое, и засмеялась, – то есть это дает нам ощутить себя значимыми. Очень-очень значительными. Даже божественная ипостась такого не позволяет, даже исполнение просьб тех, кто в нас верит. И это много, но не большее, нет.
Алафе кивнул соглашаясь:
- Да, большее - это что-то сверх ежедневных обязанностей. Выходящее за рамки нашего бытия. А ты правда хочешь этого большего, Рианнат?
- А разве вы не хотите стать больше?
- Мы и так достаточно большие. Но вообще смотря какое «большее». – И Син добавила зачем-то, словно ставя точку в разговоре: – Да, смотря какое.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 16.02.2014, 09:01 | Сообщение # 11 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 11.
А мне было не важно, какое. Хотелось стать большим. Создатель – не венец творения, он может совершенствоваться, развиваться, вырваться вперед. Просто надо бежать изо всех сил, а не плестись.
И я побежала.
Предложений работать вместе Син и Алафе мне не делали, да и я с этим не спешила. Раньше... А сейчас сама взялась за творение той самой грозди миров, о которой уже имела представление. Итак… один мир, а к нему привязан другой простым условием. И еще один – но условие связи иное. К этим двум привязаны еще несколько, а к тем свои и так… до дюжины. У Хатана и Ошраи общие сезоны, наступающие в одно время. Ошраи делится с Таманно жителями, которые не могут существовать только в одном мире и обязательно должны проводить время в обоих. Живут вдвое дольше, ведь в каждом мире «засчитываются» только дни проведенные там. Во всех трёx протекает «река жизни» с густой золотистой водой, иногда бьющей из земли в виде родников. Она отнимает память или возвращает ее. И так далее... Ни одно условие не повторяется, ни одно не противоречит другому.
В общем, я просто переоценила свои силы. Создавая миры один за другим, со всеми их многочисленными связями, вдруг ощутила, как «плыву». Вернее – как плывет все сделанное мной. Не могла удержать, не хватало чего-то… может воображения, или память не способна оказалась сохранить такое количество деталей или какие-то условия все-таки мешали мирам быть в гармонии.
И мир перевернулся. Встал с ног на голову. Не тот, что я творила, не один из них, а мой внутренний. Все созданное стало казаться… Игрушками, ненастоящим. И безмерная тяжесть этого ненастоящего придавила меня. Барахтаясь в ней, как в болоте, и пытаясь выбраться, я ощущала свое бессилие во всем, кроме одного – это и сделала: позвала на помощь беззвучным криком заплутавшего в лесу немого ребёнка.
И сразу…. Или почти сразу все изменилось. Работа, которая… которую я провалила, уже не казалась игрушкой, а тяжесть… не ушла, но стала иной. Кто-то помог - у меня на глазах некоторые связи отменились, другие соединили не соседние миры, а дальние. И вот гроздь уже не поворачивается, как попало, не дрожит, грозя рассыпаться, а сверкает, живет. И ощущение - доброго взгляда и крепкого плеча успокоило и поддержало. Друг. Рядом – друг, а остальное неважно…
Как я оказалась дома, выбравшись из тумана «рабочей среды», не помню. Но после этого долго-долго ничего не могла и не хотела. И опять, словно чувствуя мое состояние, миры не звали какое-то время. Нужды посещать их не было, зато возникло желание увидеть Син и Алафе, поделиться с ними, рассказать, но встать и дойти до стены казалось невозможным, а сами они не приходили.
Но пришел Фай. Да не один, а приволок с собой какое-то существо, огромное, неуклюжее, с густой бежевой шерстью. Когда это чудо, своротив по пути стул, почти расплющив о стену кресло и сорвав штору, подошло ко мне, валявшейся на своем «диване отдохновения», я ощутила, чудесный и очень сильный запах - травы, цветы и нотка, похожая на аромат разломленного пополам спелого яблока.
- Это дикан, - представил Фай, но не очень дикий. Помогает восстановить силы и поднимает настроение. Если согласишься, конечно.
- Так заметно, что мне надо восстановиться? - спросила я печально. Дикан лег рядом, став чуть ниже ростом - как раз на уровне подлокотников дивана - и заурчал. Глубокое мерное... Бормотание, вибрация, пронизывающая все. Но от этого становилось хорошо. Тепло... Дремотно.
- Не так, но заметно. А, вижу, все в порядке и ты согласилась. Вернусь через... Скоро в общем. Ничего делать не нужно, просто лежи, поспи, если захочется и хорошо бы погладить и расчесать дикана. Вот.
Он достал откуда-то чудовищных размеров расческу, положил на стол и пропал.
При виде штуковины длинной чуть не с мою руку, я оторопела. Фай ничего не приказывал и даже не просил, но спокойно лежать, думая о том, что позже придется работать этими расческограблями, оказалось совершенно невозможно. Попробовала выбраться с дивана - отпихнуть дикана, но зверь не ушел, и я перелезла через подлокотник. Дотащилась до стола и взяла расческу. Каменная, с двумя удобными руками. И при этом почти ничего не весит. Подошла к животному, присела рядом и для начала погладила шерстяную спину. Урчание стихло. Я сделала что-то не так? На всякий случай отодвинулась подальше, но дикан поднял голову со смешными ушами, похожими на крошечные бантики, и посмотрел так внимательно... будь это человеческий взгляд, он говорил бы - не уходи. Решила принять этот перевод, как правильный, придвинулась снова и провела расческой по мохнатому боку. Спутанные на вид патлы расчесывались легко. Похоже, нам обоим, мне и дикану, одинаково нравилось. Удивительно, вот только что ничего не моглось и не хотелось, а сейчас снова... Зверь требовательно заурчал и я продолжила.
Через час или два отложила расческу и, пропуская пряди бежевой, сладко пахнущей шерсти между пальцами, стала массировать тонкую белую как снег кожу существа. Дикан был очень большим, но это радовало, а не пугало. Можно теребить, гладить, лохматить и когда надоест одно место все равно останется много других. Я чувствовала счастье, но очень быстро устала, обычной физической усталостью, поэтому легла в обнимку с диканом, не уверенная, что он не против, зарылась в его шерсть и закрыла глаза.
- Засоня, - сказал голос надо мной, и я проснулась. Судя по ощущениям, спала нормально, часов восемь.
- Еще какая, - согласилась я. Дикан пошевелился, заставив вспомнить о нем. Я отодвинулась, зверь поднялся и встряхнулся. Искорки... Даже целые солнечные зайчики разлетелись от его встряхивания, один попал на руку, и я ощутила прилив сил и настроения. Вот чудо!
Это оказалось почти так же хорошо, как и счастье от рождения нового Творца.
- Где ты нашел такое волшебное существо?
- Я его сделал когда-то. Как теперь? Лучше?
- Теперь неописуемо, - охотно призналась я. - Можно как-то тебя поблагодарить? Ну и его.
- Его уже отблагодарила, а меня... Раскрасишь еще пару камней?
Я засмеялась, потом встала и быстро привела себя в порядок, мысленно причесавшись и сменив помятое платье на глаженое.
- У тебя получается намного лучше.
- Но не так, как у тебя, - он опустился в кресло и меня порадовал этот знак, что Фай побудет подольше. Дикан лег к его ногам.
- Кстати... Извини за кисти. Забыла вернуть.
- Главное помнишь, что забыла, - усмехнулся художник.
- Творцы ничего не забывают. - Я вдруг заметила вышивку у него на воротнике. Вроде опять крылатая ящерица. И все-таки не удержалась от вопроса:
- Слушай... А что там с драконами?
- А что с ними? - словно бы удивился он.
- Просто... Син не понравилось, но ты не оставил идею, рисуешь их и вырезаешь и даже вышиваешь…
- А почему нет? Мне нравятся драконы и не важно, кому они не понравились.
- И тебе... не неприятно продолжать иметь дело с отвергнутой кем-то вещью?
Нет, я понимала, вопрос глупый, но судя по выражению лица Фая, он поставил художника в тупик. Я примерила на него одно из неписаных правил: при разрыве отношений уничтожаются все подарки, знаки внимания, записи и прочее. Так принято. Это и высказала вслух, как оправдание.
- Допустим, мы с тобой поругаемся,- Фай сложил ладони вместе и тут же резко развел их, - или подеремся. Пойдешь и уничтожишь камень, который раскрасила по моей просьбе и моими красками?
Я возмутилась:
- Конечно, нет!
- А почему?
У меня был ответ, но очень уж детский:
- Потому что... Пусть поругались и подрались. Это не отменяет общих радостей или тревог, вообще всего общего. Опыт не стирается и не вымарывается. И кстати, завтра мы можем помириться, а камень уже тю-тю… И много хорошего я себе скажу за поспешное решение.
- В точку! – он поднял палец, - расколошматив вдребезги прошлое, всюду потом натыкаешься на осколки и ранишься ими. Но вещи - просто вещи. На полке стоят эмпатические чернила, подарок Син и очень полезная штука, а есть бесполезная - том «законов Большего суда», который Алафе однажды прочесть присоветовал. Он тебе уже рассказал, что человека убил?
Я удивленно кивнула.
- Ну вот и пример. Алафе постоянно теребит свою память и не дает себе покоя. Когда-нибудь он найдет такой способ «исцеления», как создать мир, в котором все страдают. Раненый прошлым, ты становишься калекой и поступаешь как калека.
Удивившись тому, как свободно Фай пользовался словом, означавшим его собственную беду, я задумалась надолго.
Друг не мешал, гладил дикана.
- Син не такая, - заметила я осторожно, и, конечно же, сразу вспомнила Орнаду. - Ее настоящее больше волнует, чем прошлое. Но именно она помогла, доставила письмо в мой родной мир. И потом я ей помогла со стихами для поэтической богини.
- Ты владеешь словом? – заинтересовался Фай.
Я пожала плечами:
- Не очень-то. Но могу срифмовать пару фраз.
- А собственные стихи тебе нравятся? – спросил художник с улыбкой в голосе.
- Иногда, - призналась я. И торопливо предложила, радуясь возникшей возможности сделать ему подарок, - а хочешь, и для тебя придумаю стишок?
Фай засмеялся.
- Нет, ну правда! О чем хочешь? - я тоже села в кресло, стараясь найти в себе поэтическое вдохновение. Дикан, растянувшийся на полу, стал совсем плоским. Бежевый коврик, да и только! Руки успели привыкнуть к его шерсти, чудесно-мягкой на ощупь и снова захотелось погладить его.
- О чем угодно. Может, в тему нашего разговора? Что прошлое не вымарывается, как ни старайся. К тому же – оно никогда не бывает только твоим, а другому бесполезно приказывать забыть. Бесполезно требовать отказаться… отказать себе в праве на разговор, даже когда он невозможен. И хорошая ссора не заменит хорошую дружбу.
И прежде, чем возразила, прочел:
- Так много в ссорах пищи для ума...
А сердце - для него нет горше вести,
Чем эта мысль - что мы уже не вместе,
Я – сам собой и ты везде - сама.
Но знаешь, я нашел лазейку, щель,
Неявный выход в лабиринте боли.
Что разговор? Слова, слова всего лишь,
И не они, а ты - святая цель.
А потому... Пока дышу, живу,
В любые дни - не важно, кем я буду -
Всё, сделанное мной - тебе, как чуду,
Как высшему земному существу.
Мой каждый шаг, вперед или назад,
Творенья рук моих, виденья бреда -
Мой диалог с тобой, моя беседа,
И в ней есть все, что мог бы я сказать
Без суеты и лишних громких фраз...
И верю я, меж «да» и «нет» повиснув,
Что этот разговор, ведомый жизнью,
Слагает «мы» из двух отдельных нас.
Стихи он читал так же, как я рисовала – плохо. Но за словами было что-то такое… больше, чем все «плохо» и «хорошо». Чуждое определений. Настоящее.
- Спасибо, - сказала я.
Может, Творец и правда способен любить лишь свои творения, но кто заставит меня верить в такую правду? Тем более что так легко представить Фая влюбленным в Син.
…Мои рисунки, скромно показанные, Фай одобрил и подарил кисточки, которые я честно попыталась вернуть. А когда он собрался уходить и расталкивал уснувшего дикана, сказала другу: «Разрешаю приходить в мой дом, когда пожелаешь, не спрашивая позволения!». И только потом сообразила - Фай уже приходит сам, когда хочет.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 16.02.2014, 09:01 | Сообщение # 12 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 12.
Разрешение Син я и вправду оставила себе, как сувенир или талисман, но стала чаще бывать в Орнаде, изучала ее.
Четыре континента и четыре расы – люди, перевертыши, «ночные» и маги, для чего-то выделенные в обособленный народ. Сейчас это становилось совсем уж бессмысленным, на волне технического развития, когда магия перестала цениться. Люди жили везде, у «ночных», предпочитающих существовать в темное время суток и склонных спать днем, хотя свет им ничуть не вредил, свои поселения, чаще всего - в горах, перевертыши любили леса, маги практиковали свое «тайное искусство» в собственных городах и всюду, где им находилось место, но держались замкнуто. «Отступники» порой преподавали в университетах – причем не магию, а любые другие дисциплины. Университеты с кафедрой скепсиса преподнесли мне много сюрпризов: разговаривать с их учащимися или учителями было очень интересно, все как один оказывались потрясающе умны, мыслили причудливо и рассуждали вдохновенно даже о самых простых вещах.
Мое любимое место - озеро у рощи. Угол глухой, но все равно тут постоянно кто-то жил.
Сейчас - целая семья: муж, жена и ребенок, маленькая девочка. Все рыжие с черными прядями – потомки людей и «ночных».
Две звезды - «очи богов» - сверкали в дневном небе. Листва деревьев наливалась густым синевато-зеленым цветом в преддверии лета. Пахло мокрой землей после недавнего дождя. Хорошо-то как…
Отец семейства сидел на крыше, занимаясь починкой кровли, а мать на ступеньках крыльца читала дочери какую-то книгу.
- И тогда Богиня Милосердная сказала: «Ты знаешь сам, а мой ответ непрост: построил дом ты, но забыл про мост…»
- Ай, мама! – воскликнула умостившаяся на коленях у матери девочка, вдруг оттолкнув книгу. – Она злая!
- Кто, радость моя? - удивилась мать.
- Она, - девочка ткнула пальцем в картинку. Ничего не понимаю. Иллюстрация очень хорошо изображала Син в облике девочки-богини. – Плохое лицо! Не буду смотреть!
- Аонь, это же наша Госпожа…
- Злая, злая! Не хочу!
- Ну и художники пошли, - засмеялся с крыши отец и чуть не уронил вниз очередную порцию плоских штук, которыми выкладывал кровлю, - не могут нарисовать Милосердную так, чтоб картинка ребенка не напугала!
Я присмотрелась – нормальный рисунок, красивый даже. Только глаза у «богини» слишком пронзительные, пожалуй.
Громыхнул далекий гром.
- При, слезай уже! – попросила жена, откладывая подальше книгу и вставая с дочкой на руках, - гроза идет.
- Сейчас, уже сле…
Оказывается, у меня неплохая реакция. Когда отец начал падать с крыши – еще только начал - я уже сотворила дракона, который поймал его на лету на свою широкую спину, мягко опустил на землю… и исчез. Почему именно дракон, если я могла просто сделать так, чтобы человек не разбился? Не знаю.
Так получилось.
- При! – запоздало вскрикнула женщина.
Девочка на ее руках смотрела во все глаза. Напугаю ребенка своими чудовищами… Но Аонь не казалась испуганной.
- Ллон, все хорошо. Я живой, - с удивлением повторил муж, вставая на ноги. - Ты видела?
- Этого... Это создание Богини? – не выпуская ребенка из рук, жена бухнулась на колени, - Спасибо, спасибо, Великая…
Ну вот, теперь родится еще одна семейная легенда…
Кстати о легендах. Есть в Орнаде знаменитый Библиотечный город… хотелось узнать больше о Просвете и том откуда пошла эта сказка…
- Ты встречаешься с Фаем? – Син появилась рядом ниоткуда и я очень обрадовалась, несмотря на ее сердитый вид – мне казалось, что мы не виделись тысячу лет.
- Два раза встречалась, - уточнила я.
- Не хочу вмешиваться в чужие отношения... но Фай – предатель. Могу доказать.
Между нами возникло туманное окно, а в нем - картинка. Девочка, лет шестнадцать, не больше, короткие волосы в небрежной стрижке, простое лицо и очень красивые губы, сейчас сосредоточенно сжатые. Окутанная молочным туманом рабочего пространства, она создавала миры. Целую сеть миров с какими-то особенными взаимосвязями, сложными и многогранными. Большая часть работы происходит в голове Творца, но зримое исполнение выглядело… Безупречным. Изменение одного мира влияло и на другие, и так по всей цепи. При этом изменения оказывались гармоничными… Пусть это пока была модель, которую девочка проверяла в действии, я не могла оторвать от нее глаз.
- Это Кайти, она гений-Творец.
Творение обходилось без звуков, но мне казалось, что вокруг девочки-Творца звучит музыка, рождавшаяся от ее действий. Двойственное чувство – завидовать непостижимой легкости чужой работы и восхищаться ею. Смогу ли я так когда-нибудь?
Но в какой-то миг девочка остановилась, огляделась, тревожа рабочую среду ненужными движениями, и заговорила... Сначала одним, а потом другим, кажется, мужским голосом. Сотворенное за ее спиной ждало, сколько могло, а потом начало рассасываться обратно в молочный туман рабочей среды.
- Кайти безумна, - подтвердила мое подозрение Син. - И я очень хотела ее вылечить. Мы хотели.
Картинка изменилась: Фай, Алафе, Син в одной из комнат замка. Их спор:
- Надо убедить ее на время оставить Творение, - это говорил Алафе. – Если после каждого девочке хуже…
- Вмешиваться нельзя, - Фай стоял на ногах, тогда как двое других сидели. – Даже «ради ее блага». Чем больна Кайти и как болезнь связана с ее гениальностью? Со способностью творить?..
- Я могу точно назвать ее болезнь, она тяжелая, затяжная и приведет к полному распаду личности, - перебила Син. - Мы можем ей помочь и должны сделать это, вместе.
- Вместе решить за нее?..
- Девочке надо помочь, - вставил свое слово Алафе. – Сам видел, в каком она состоянии…
- Я видел гениального ребенка, который как-то прожил все это время и создал много потрясающих миров. И нас, трех… самоуверенных Творцов, что вместо созидания занимаются… Собой. Кайти живой человек и личность. Она не просила о спасении...
Видение погасло.
- Видишь? – спросила подруга, - этого достаточно?
Я кивнула.
Хотелось обдумать увиденное, но Син не дала времени:
- Спасение Кайти было задачей именно на троих и вдвоем бы ничего не вышло. Как двоим не поднять творение ветви из полусотни связанных миров…
- Но как вы собирались ее лечить? – перебила я.
Она едва заметно усмехнулась, словно знала какую-то тайну:
- Скоро ты начнешь понимать и чувствовать больше и будешь знать, как делать совершенно потрясающие вещи. И покажу еще одно... – создательница задумчиво помедлила, словно принимая какое-то решение, потом кивнула: - Да, прямо сейчас.
Дымка рабочего плана окружила нас и быстро растеклась в стороны, унося с собой успевшее стать обычным ощущение «я Творец»... Мгновенная паника пришла и тут же исчезла. Я не перестала быть тем, кто создает миры. Просто здесь и сейчас способности Творца - не центр моей Вселенной. Им стала... Я сама.
Это шокировало почти так же, как разрешенное вмешательство. По привычке ухватившись за необходимость знать, чтобы понимать, я получила от окружающего всю информацию.
Мы стояли на поляне - золотистая с голубоватым отливом листва над головой и оранжевая трава под ногами - и кроме этой поляны ощущалось еще несколько осколков, вроде эскизов - других полян, озер, гор. Незаконченная работа, заготовка. Всё в дымке, но присмотреться нет никакой возможности – знание-видение сразу пропадает, как мираж. Странно. То ли есть, то ли нет. Как это может быть?
И Син выглядела тут иначе. Юная девушка с синими глазами, стройная и хорошенькая. А потом к нам подошел столь же прекрасный юноша и взял ее за руку. Aлафе.
- Здесь, в Раскованном мире, мы такие, - сказала подруга, - только такие, всегда. А можно сделать так.
Она что-то изменила, и на поляне появилась еще одна Син, такая, какой я и знала ее, девушка плотного телосложения. И эта вторая улыбнулась мне и сказала:
- Я снова могу подраться на арене, если пожелаю.
- С самой собой? – спросила я.
- Потом сюда придут и другие. Чувствуешь? Тут ничего не надо делать!
Да, я чувствовала, и все еще оставалась центром собственного мира. Только не понимала, приятно мне это или нет. Никакой ответственности за миры. Ошеломительная неправильность, возвращающая к ощущениям детства, когда обо мне заботились другие, и можно было делать все, что пожелаешь.
- Все, кто сюда придут – такие же Творцы. С тем же могуществом, - попыталась рассуждать я, с трудом возвращаясь к теме беседы от затягивающего ощущения «ничего не надо делать».
- Не здесь! Мы сделали ограничение по форме, - Алафе похлопал себя по плечу,- человеческое тело - человеческие способности.
- Но внутри все равно Творец!
- Да. Но этот мир не потерпит нарушения встроенного в него Закона и вышвырнет прочь любого, кто станет использовать способности Творца. Или самоуничтожится. Хочешь жить тут - принимай здешние правила. Выбрал быть человеком – будь им.
Я продолжала переживать странную легкость, и смущавшую, и искушавшую меня и пыталась разобраться в себе. Алафе прав, правила есть правила. Как в игре. Если не нравится – не играй. Но и тут хотелось большего. Только чего?
- Значит... Когда становишься кем-то, то можешь не больше, чем выбранное тобой существо? Как одноглазый троа, житель гор, ты очень силен, но не способен к магии, как хрупкий фэ-эль с крыльями бабочки – умеешь управлять снами, но не выносишь дневного света. Как человек живешь пятьдесят или восемьдесят лет… А потом умираешь?
- Умирает твое воплощение, образ. Но сам не потеряешь ничего, а опыт приобретешь.
Видя, как горит от волнения лицо Алафе-юноши, я снова вспомнила Шенадар. Нужен ли мне опыт смерти? Хочу ли прожить одну, две или десять жизней? Мысль казалась привлекательной.
- Но как же наши подопечные миры?
Двое... нет, трое, переглянулись.
- Вообще-то ты уже знаешь ответ и именно тебя мы должны благодарить за идею, - сказала Син-прежняя. – Помнишь, как разделилась в Шенадаре? Как ушла и осталась? Именно тогда я поняла: стать большим - это стать многими. Свобода. Здесь только мы сами, и наши творения – это тоже мы, каждое из них. Понимаешь? Когда мы покидаем этот мир, время тут останавливается, история замирает. Это наш «просвет». Мир только для нас, где все легко.
Я молчала, думала. Никогда не слышала, чтобы Творцы делали мир для себя. Правда, мы самое недружное общество, какое можно представить, в нем трудно «услышать» о чужих делах.
- Что ты думаешь об этом? – спросила девушка-Син и обе при этом смотрели в упор.
- Наверное, мысль хорошая. Но если все не только для вас, но и для других, то понадобится контроль. Ответственность. Порядок. Ведь все мы разные. А у разных разные желания и представления о том, как надо. Возникнут споры…
- Ты понимаешь, - довольно кивнул Алафе. - Одного Закона мало и нужна стройная система правил. Даже знаю, что взять за образец. Рианн, можешь создать здесь кусочек своего родного мира, и в него без твоего разрешения никто не войдет. Воплоти мечту.
Они видели мои сомнения и ждали, чем отвечу – им и себе... Но мне нужно было время – обдумать всё. Конечно, подопечные миры я все равно ощущала - словно нас разделяла ледяная броня и с другой стороны кто-то касался ее тонкими пальцами. Но меня эти касания ничуть не беспокоили. Зато, кажется, тревожило отсутствие беспокойства. Так неправильно. Если и правда разделиться, быть и там, и здесь - станет правильнее?
- Тут никогда не появится лишнего, чужого, не предусмотренного замыслом, - подтолкнул Алафе.
- Верю, - ответила я. И неожиданно для себя заторопилась: - Пойду, дел много.
- Но уходить не обязательно... - начал Алафе, и обе Син перебили его почти одновременно:
- Тебе не понравилось…
- Еще не знаю, - честно призналась я, - смущает почему-то. Но я разберусь.
Ощущения от «Раскованного мира» оставались и приятными, и скребущими.
- Ты же любишь всё новое, - с упреком произнёс сказочно красивый юноша, так и не отпустивший руки прекрасной девушки. - Любишь рисковать.
- Вообще-то не очень...
- Просто попробуй! Не уходи, не попробовав, - Алафе помолчал, внимательно глядя на меня, - не поняв того, чего не понимаешь. А если уйдешь, выходит, сама откажешься от возможности…
- Возможности быть с нами, - добавила Син. И на это я ничего не могла возразить, потому что действительно хотела быть с ними. И уступила, решив сделать не как хочу сама, а как советуют друзья.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 16.02.2014, 11:10 | Сообщение # 13 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 13.
Полностью свободная в Творении, иначе, чем раньше, по-особенному, когда любые, самые невероятные законы мира не смогут никому навредить, кроме меня самой, я не знала, с чего начать и решила посмотреть, что и как творят мои друзья.
А они почти не останавливались, увлеченные, счастливые, брали отдельные кусочки мира и связывали между собой тоненькими нитями-переходами. Алафе приятно напомнил Горрика - уверенностью себе и тем, как быстро создавал и помещал на свое место детали - одну рядом с другой так, что все вместе казалось цельным. Идеальная долина - в окружении красивых гор, с рекой и водопадом, хорошей землей и частицей пустоши. Идеальный морской берег - высокий с разных сторон, но посредине пологий, как раз для гавани. Правильные ветра и течения, помощники кораблей. Идеальный город-страна: с землями для культур, с пустыней для племен кочевников, с горами для любителей приключений и подземными реками – просто так. Син в Раскованном предпочитала работать не в паре с ним, а отдельно. Она ловко складывала кусочки в кусочки, создавая многомерное, раскрывающиеся как цветок: Долина среди гор, в горах пещера, там подземная долина и под ней пещерные ярусы невообразимой красоты. И никаких экспериментов с законами мира и привычным ему положением: цвет травы всегда зеленый, в замке живет король, а вода не горит. Но и тот и другой первым создавали место для себя, дом, в каждом кусочке, идеальном или нет. Тоже замок, вернее, много замков.
Я поступила так же, как и мои друзья, и первым на определенный мне платформе поставила дом, похожий и не похожий на Теплый, тот, где жила в Альмиде и даже на наш курьерский дом. Сложнее оказалось заполнить его мебелью. Все нужное поместилось в одной комнате: стол, кровать, кресло, еще одна кровать, подвешенная к потолку в виде гамака. Пришлось напрячь воображение, чтобы обставить и второй этаж.
Дальше пошло легче. Подумала немного и сделала вокруг своего дома горы, позаботившись о будущей себе и проложив единственно проходимую тропинку к дому. За горами простерлись бесконечные долины, дальше - море и река, а потом я решила, что и так придумала слишком много. И, наконец, озаботилась самой собой, образом, которым хочу жить. Почти сразу поняла, что домик в горах подойдет только отшельнику, но мне не хотелось быть отшельником. И тогда придумала себе историю: стала девочкой, которая владеет волшебной силой, но не всегда может совладать с ней, а потому ушла в горы искать наставника. Конечно, она-я нашла его - наставником стала тоже я. Чтобы впервые разделиться на двоих – не ради миров, а для игры - понадобились некоторые усилия, но потом все проходило гораздо легче и первой своей ошибки - создавать не окружение под себя, а себя под окружение, я больше не повторяла. Для создания нового образа приходилось покидать Раскованный мир, и входить снова – уже в образе. И долго, очень долго это оставалось единственным, ради чего я его покидала. Я не ограничилось двумя ролями, как творение не ограничила несколькими мирами.
А миры, конечно звали. Заставляли разделяться ради решения их проблем, быть и там и тут, но множественная жизнь уже не заставляла напрягаться. Проблемы решались, истории моих персонажей начинались и заканчивались, смерть больше не страшила, хотя я не находила в ней ничего притягательного, как в тот раз, в Шенадаре. У нас с друзьями то и дело случались приключения и не однажды мы спасали миры, свои и чужие, ведь там уже появились чужие - пришедших или приглашенных Творцов. Я проживала жизнь за жизнью, одна интереснее другой. Королева и зажигатель фонарей, циркачка и ее волшебное животное, призрак и смешной маг-«доставатель ненужных вещей».
Как-то раз мы разыграли историю гибели Шенадара – не договариваясь, все вышло само. Повторение в игре совершенных в жизни действий несло привкус фальши и отнимало надежду. Было до боли жалко тот кусочек мира, назначенный на «роль» обреченного Шенадара. Я попыталась отойти от сценария, влиться в крохотный гибнущий мирок и оживить его, подарив часть своей души – мой персонаж мог совершить такое, но мирок принадлежал другому и следовал чужой воле. Он не принял подарок. И когда все закончилось, когда осталось только звездное небо и мы трое, повисшие в пустоте, мне в руки упала звезда. Прохладная и колючая, она вспыхнула в последний раз, заставив зажмуриться и превратилась в золотой кружок с фигурными прорезями и надписью: «Цена не имеет значения». Потом Син объяснила, взволнованно и многословно, что придумала давать орден имени Алафе тем, кто не боится жертвовать собой.
Однажды все-таки пришлось выйти из игры целиком, когда позвал мир, подошедший к Концу. Слишком уж рано подошедший. И это заставило - с большим трудом как отрывают от себя важное и нужное - вырваться из Раскованного мира.
Мир вне игры ошеломил, он был не такой яркий, но более настоящий, и ранил этой своей настоящестью. Пришлось сесть в траву мира Финнис, показавшуюся слишком жесткой и холодной, и отдышаться. Отчаянно кружилась голова и что-то зудело или болело, не во мне, а вокруг. Хотелось немедленно уйти, но я не могла, не решив проблемы. Не знаю, как долго сидела так, пока не сумела взяться, наконец, за работу. И чем дальше, тем больше мне нравилось, хотя все равно хотелось вернуться в Раскованный.
Финнис вообще-то доставлял мало хлопот. Создала его я одним из последних, уже имея опыт и избегнув главной своей ошибки - «мне очень хочется, чтобы было именно так!», когда «так» означает будущую проблему, хотя сейчас выглядит здорово. Но в последнее время проблемы в нем множились с невероятной скоростью. Визиты «части меня» словно и не помогали. А итогом стало умирание.
Почти незаметное. Я не видела его признаков, но ощущала вкус. Не очень сильный. Словно миру самому все равно, умирает он или нет. И на вид все в порядке. Цветы цветут, люди живут, никаких необычных верований и легенд, никаких предпосылок гибели.
И все равно эти времена были Последними. Машинально поправляя мелкие нестыковки – в основном совершенно непонятные ссоры друзей и семейных пар, участившиеся зимние грозы с чудовищными молниями и штормами там, где их быть не должно – я все отчетливее чувствовала собственный мир, словно вспоминала хорошо забытое. Не очень приятное чувство, тем более, оно возвращало тревогу, ощущение дисгармонии и отчаяние от двух несовместимых желаний – бросить все и вернутся в Раскованный мир, остаться и как можно скорее поправить все нестыковки.
Последнее пересилило, правда, причиной стал тот же Раскованный. Мне казалось, я не смогу там играть, пока не разберусь с проблемами Финниса - они станут тревожить меня, стучаться в разум и сердце, не давая жить многими своими жизнями, лишат покоя, а значит и удовольствия. А этого не хотелось. Поэтому отложила мысли об игре – на время, лишь на время – и занялась делом.
Только «дело» невероятно затянулось. Оказывается, я отвыкла чувствовать собственный мир, чувствовать правильно, понимая, где и что не так, и не уходя полностью в это чувство, не тоня в нем. Чем дальше, тем больше становилось точек напряжения – словно мир только и ждал, когда приду, чтобы обрушить на меня свои проблемы. Двигаясь от одной к другой, я утихомиривала боль, затыкала дыры, меняла условия и ничего не добивалась. Ссоры прекратились – но ураганы стали свирепее. Как только успокоила природу – люди начали войну, по совершенно ничтожному поводу, словно просто захотели подраться. Войну прекратила – начались землетрясения… Я барахталась в проблемах одного мира – не грозди, которую в самом деле трудно удержать, а единственного – пока отчаяние и беспомощность не дошли до критической точки, а после нее – словно лопнула какая-то корка, панцирь, отделявший меня от Финниса. Только тогда я поняла. Связи. Мир создал особенные связи. Совершенно невероятные и лишние зависимости: от семейных ссор зависели ураганы, от затянувшейся весны – когда начнется новая война, от землетрясений – смена правящей династии. Прежде, чем начать работать с этими парами, я постаралась понять, откуда и главное, почему они возникли, использовав самый простой способ.
Раствориться в мире, стать им оказалось неожиданно легко. Мир как ребенок приник ко мне и начал жаловаться на свои беды, жаждя, желая, требуя внимания, заботы, любви. Я приняла его, впустила, обняла… Позволила наполнить себя до краев – а чему-то, что не поместилось, даже выплеснуться, но не потеряться. Просто мир вырос… перерос меня, потому что я сама с ним не росла. Сейчас, спешно, все-таки пришлось вырастать, неудобно и болезненно, ощущая вину и злость на себя. Ни одно творение не может и не должно довольствоваться частью любви, внимания, души Творца. Части всегда не хватает, для роста, для движения вперед и вверх, для жизни. Миру Финнис пришлось создать другой источник – эти связи, соединявшие самое неожиданное, и чем неожиданнее, тем лучше. Чем больше разница между связными вещами – тем больше энергии получал мир, дергая связь. Как постоянно звучащая струна, которую то натягивают, то отпускают, меняя высоту звука.
Мне никогда не было так стыдно. Сначала заставлявшая себя работать, вскоре я погрузилась в свой труд с головой, совершенно забыв о Раскованном и об игре, испытывая волнение, жажду помочь миру и просто жажду дела, и под конец – радость. Отвести мир от грани удалось – но ощущение триумфа и победы горчило от понимания – Финнис оказался на пределе из-за меня.
Стоило решить все проблемы всех миров и получить передышку, как немедленно захотелось вернуться в игру. Там тоже ждали – мои воплощения, чьи истории не могли завершиться без меня. Множество интересных историй и жизней. Я хотела вернуться… и боялась, что снова забудусь и этим наврежу своим мирам. Надо рассказать Син и Алафе об опасности увлечения игрой.
Я быстро написала записку и отправила ее в замок друзей. А потом попыталась занять себя простым делом – наведением порядка в каморке, куда складывала всяческие милые вещицы, приобретенные в своих и чужих мирах. Но отвлечься от мыслей о Раскованном не вышло и все валилось из рук. Алый с серебром каменный шар выскользнул из ладоней и упал прямо на стеклянную статуэтку, девочку с музыкальным инструментом. Шар раскололся, статуэтка не пострадала. Ни с того ни с сего подняв тучу пыли со стены рухнул травяной гобелен, – пришлось быстро выскочить вон, чихая и кашляя, забыв о том, что я Творец, и могу просто заставить пыль исчезнуть.
Мысль об игре ныла и дергала как незажившая рана. Совсем измучившись от невозможности как-то с этим сладить, я решила спросить совета… или просто выползти, наконец, из Теплого Дома, где все напоминало о других домах, оставленных в Раскованном.
Фай был у себя – рисовал очередного дракона, золотого с алыми концами крыльев, гребнем и кончиком носа.
- Нравится? – спросил он, поздоровавшись.
- Конечно.
- Хочешь, подарю?
- Нет-нет-нет! Не хочу подарков.
- Хм. Тогда сама подари что-нибудь. Да, ты же стих обещала. Давай не стих, а сказку. Про драконов. Только – не врать!
Это был вызов. И странно как всего несколькими словами Фай сумел меня раззадорить и отвернуть мои мысли от игры.
- Сказку – и чтоб не врать? Ладно! Но тогда ты рисуешь к ней картинки. Все, а не только драконов.
- Принимаю, - он обмакнул кисть в золотую краску, поправил зубец драконьего гребня и, наконец, перестал делать вид, что жутко занят работой.
Отложив кисти и краски, вымыл руки и сел, предложив мне то же самое:
- Итак?
Я нарочито красивым жестом поправила выбившуюся прически рыжую кудряшку и загадочно улыбнулась. Ощутила, как меняется атмосфера, словно мир этот и дом меня поддержали и не заставила Фая и мир ждать долго.
- Ты не поверишь, мой друг, но когда-то драконов не было, и никто не знал о том, что они могут быть… Но вот однажды скучающий творец… нет, просто творец, придумал их. Может, драконы приснились ему, или он прочел о них в книге, как читаешь сейчас ты. Главное, Создатель сразу же полюбил свои творения и подумал – вдруг, если сотворить таких, их полюбит кто-то еще? А если в мире станет больше одним предметом, который можно любить, ведь это хорошо. Тогда он сделал так, чтобы драконы существовали, и пустил их летать в небе своего мира. Но слишком грозный вид пугал людей, которые никак не могли привыкнуть к новым соседям, и только в сумерки драконы казались прекрасными – крылья их светились, а полет расчерчивал небо сияющими узорами.
Фай достал откуда-то пузырек чернил и чистую тетрадку:
- Садись, записывай, пока не ушло.
Я хмыкнула на его торопливость и села писать. Слова получались то алыми, то синими, то золотистыми – каждая новая фраза своего цвета.
- Это и есть эмпатические чернила Син?
- Они. Не отвлекайся.
- Строгий какой, - проворчала я и продолжила писать, но не долго. Нашлось нечто, требующее ответа прямо сейчас. Мое любопытство.
- Послушай… Почему вы поругались? Знаю про Кайти, но все равно не понимаю.
Фай отвел взгляд в сторону. Немного неприятно. Словно он хочет что-то скрыть… Я поймала себя на этой мысли и мысленно же отвесила себе оплеуху. Еще не хватало кого-то в чем-то подозревать. Когда не понимаешь - спроси.
- Не стоило говорить про это, да?
- Может, но сказанное сказано, - художник снова смотрел прямо и я ему верила. – Просто если рассказать, ты увидишь свое, истолкуешь рассказанное в свете собственного опыта, ведь шаткие камни, на которые я наступал, поднимаясь на эту гору, обрушили меня, а не тебя.
- Понимаю, - я все же решила настоять на своем, - но какими были камни?
- Предсказуемыми, пожалуй, - он задумчиво потер щеку. - Первые годы… Или столетия дружбы, кажется что ты и твои друзья - одинаковые. Или хотя бы похожие. Даже если любимый ответ одного «наверное, да, но, может, и нет», а другого - «Да, и прямо сейчас!» или «нет, никогда!».
Я понимала, потому что помнила. В Раскованном мире, даже разделившись на множество жизней-ролей, мы оставались самими собой, и там встречались даже чаще, а потому я то и дело слышала «да, наверное, или все-таки нет» от Алафе, а категорические отказы и согласия - от Син.
- Вот сидим тут и сплетничаем, - он вдруг улыбнулся, - закончишь сказку?
- Закончу. Но закончи и ты, - попросила я. - Допустим, вы уже поняли, что разные. А дальше?
- Дальше или эта разница служит вашей пользе и помогает учиться новому… Или становится все глубже, как пропасть, и разводит вас по разные стороны… Мира. А потом - бабах! – и общий мир раскалывается на несколько отдельных личных миров. Понимаешь, все можно терпеть, пока терпимы к тебе. Но если терпение лишь с одной и стороны, то оно кончается быстро. Когда слышишь кучу смешных обвинений, на которые даже не знаешь, как ответить. Например, что ты не вовремя разбудил и не дал выспаться…
- Выспаться? Творцу минуты хватит, чтобы проснуться бодрым! Но допустим… Один терпел, второй сорвался и допустим, даже не раз. А третий?
- Или отмалчивался, или произносил длинные, бессмысленные, крайне пафосные речи. Потом пытался «поговорить откровенно». О том, для чего постоянно мешать и раздражать.
- А ты мешал и раздражал? – в это верилось еще меньше.
- Один раз точно, с Кайти. Давай вернемся к сказке? Так интересно, чем закончилось.
Я и сама решила - для одного разговора вопросов и ответов достаточно. Еще и над этим думать и думать. А может и не стоит.
Я дописала последнюю часть истории; финал вышел неожиданным… Вообще начиная с середины празднично-яркие цвета чернил изменились на коричневый, красноватый, густо-фиолетовый… Несказочные цвета для несказочных слов. Фай заметил мое сомнение.
- Не получилось?
Протянула ему тетрадь:
- Сам посмотри, - и пока он читал, огляделась снова. Да мне тут, оказывается, нравится.
Но остаться я не могу.
Фай закрыл тетрадку, лицо у него было довольное.
- Это хорошая история. Я нарисую иллюстрации и приду похвалиться. Что такое? Почему вздыхаешь?
- Завидую, - призналась я во мгновенно возникшем чувстве, - тоже хочу быть художником.
Впрочем, ведь и могу, в Раскованном мире, если хватит воображения придумать себе такой талант. Циркачка из меня вышла не очень, магичить быстро перестало нравиться. Да, попробую стать художницей по имени Файанта… Только надо помнить об ответственности за миры вне игры и не увлекаться. Я должна это смочь или хоть попробовать. А если не выйдет – придется совсем отказаться от игры. Толку стараться о ней не думать нет никакого. Как нет смысла выбрасывать сувениры и все время натыкаться в собственной памяти на тех, кто их тебе подарил.
- Ты словами рисуешь лучше, чем я красками… Пора идти? – спросил Фай, когда я встала из-за стола.
- Не то чтобы пора. Хочу попробовать новое.
- Всегда есть, что пробовать, - кивнул он, читая тетрадку - так увлеченно, что я смутилась. А совет очень уж к месту.
- Постараюсь, - пообещала я, и спокойно, без страха и жажды, вернулась в Раскованный мир, манивший уже не так сильно и мучительно, как раньше.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 16.02.2014, 13:37 | Сообщение # 14 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 14.
- Как? - спросила Син - жрица местного бога. - Файанта? И ты художница, рисующая души?
Я скромно опустила глаза. Талант придумать не сумела, но особый дар – в два шага пересекать расстояние от души до другой души и рисовать любую, какой коснусь - смогла. Курьерский шаг, мой врожденный дар, словно преобразился в эту способность; и я могла честно сказать, что теперь умею обращаться с кистями и красками, пусть лишь на территории мира игры.
Впервые использовала это тут же, в Раскованном, когда вошла в новую жизнь, жизнь золотоволосой художницы Файанты и, сделав несколько шагов по дороге, ведущей в город, услышала грустную и завораживающую песню. Неподалеку под деревом сидел старик с Флейтой Жизни, выдумкой другого Создателя, живущего на моей территории и попросившего разрешения принести сюда собственную легенду. Инструмент давался в руки лишь тому, кто знал, что скоро умрет – давался ради возможности еще раз, в музыке, прожить свою жизнь и даже исправить ошибки… Старик предложил нарисовать флейту, которую я с любопытством рассматривала, а потом и музыку… Прожилки на дереве флейты, как бы перетекая с одной трубочки на другую, встречаясь и пересекаясь, создавали на поверхности инструмента рисунок, похожий на человеческое лицо. Лицо этого самого старика. А в музыке увидела струящиеся лианы, девушку, танцующую красивый танец… Дальше это уже был дождь, обложной ливень. Эти потоки – движения, струи, я и рисовала, не владея собой, дрожа и ничего вокруг не видя…
- И чего же ты хочешь? – второй вопрос жрицы прозвучал так же недружелюбно, как и первый. Нелегкий же характер придумала Син очередному своему воплощению!
- Работать тут. Ведь это Храм Души?
Жрица развернулась и пошла прочь, бросив:
- Да, храм называется Храмом Души, но художник тут не нужен.
Отказ. Странно. Я думала, Син узнает и поддержит меня. После того, как создатели игры ввели правила, общаться здесь получалось лишь в рамках взятой на себя жизни-роли, и нельзя было просто взять и спросить «Эй, ты чего?» - хотя очень хотелось. Вернее спросить могла – и нас немедленно вышвырнуло бы ко входу в Раскованный мир, на нейтральную, неигровую территорию. И вряд ли это понравилось бы подруге.
Стук каблуков золоченых туфелек Син-жрицы стих под колоннами Храма, я вышла наружу, решая, куда и как теперь направить свою историю, свою жизнь. На служение в этом Храме я возлагала большие надежды. На общение с друзьями и очередное приключение. Ну, нет, так нет. Есть и другие варианты.
Может именно потому, что надежды мои не оправдались, я сумела в этот раз сохранить самоконтроль, и, проживая четырнадцатью жизнями тут, в Раскованном, едва заслышав зов сотворенных миров, немедленно и с легким сердцем покидала его. Теплый Дом встречал меня, вернувшуюся, как-то особенно тепло. Ничего не менялось внешне, но я ощущала душевный подъем и вдохновение, накатывавшее солнечными волнами. «Дом скучает», - объяснил это пришедший в гости с книжкой, сделанной из записанной мной сказки и его рисунков, Фай. Картинки оказались замечательными, даже казалось, что нарисованные драконы и люди двигаются, дышат...
Однажды случилось чудо – меня позвала Орнада. Правда, придя туда, не нашла никаких проблем, зато похулиганила, успешно подкинув сказку о драконах с картинками Фая семье, живущей у озера, оставив себе сделанную Домом копию. В следующий раз я попала к ним через пару лет по их времени и очень обрадовалась, увидев книгу на столе, с закладкой. Открыла на заложенной странице и прочитала:
«Но просто летать драконам было неинтересно, и творец решил дать им задание, которое займет всю их жизнь.
- Растите, - сказал он, - становитесь больше. И делайте больше всех, кого встретите.
- Мы попробуем, - пообещали драконы.
Это оказалось не так просто. Люди уже привыкли к грозному виду крылатых рептилий, и охотно знакомились с ними. Оказалось, самый простой способ вырасти - общаться, узнавая новое и делясь своим, таким же новым для того, кто не ты. Чем больше драконы тратили себя на других, тем больше становились, раскрывая в себе самих безграничный мир и черпая оттуда силу и свет, чтобы отдавать их снова и снова. И люди – так же, и тем и другим нравился этот путь».
Чтение не мешало анализировать обстановку. Ни Син, ни Алафе не были в Орнаде очень давно. Впрочем, не удивительно, друзья увлеклись игрой. А моя записка – прочли ли они ее? Наверное, стоит добавить к ней еще одну. Не хочу, чтобы этот мир пострадал так же, как мой Финнис.
«Орнада в вас нуждается. И все другие миры тоже. Разделение себя на части не решает проблем, миру нужен весь Творец, а не его часть…» - вот что написала на очередном листе, который отправила не на стену, а повесила на «вратах» в мире игры. Конечно, там записку увидят и другие Создатели, но это даже лучше. Предупредить всех…
Но когда я вернулась в Раскованный, меня уже ждали Син и Алафе, ждали у тех самых врат.
- Больше так никогда не делай, - сухо и холодно – куда там ледяному тону отказавшей художнице жрицы! – сказала девушка. Какая-то на себя не похожая, незнакомка, с которой у нас никогда не было ничего общего – ни работы, ни приключений.
- Постараюсь, - пообещала я смущенно, - просто вы миры забросили, а им от этого плохо. Записка на вратах показалась хорошей идеей…
- Речь не о записке, - строго, но не так сухо, как подруга, скорее, с ожиданием, что пойму и проникнусь, - перебил Алафе. – Незачем напоминать нам о наших обязанностях. И тем более незачем отравлять жизнь другим пустыми угрозами.
- Угрозами? – удивилась я, - нет там угроз! Только предупреждение.
- А разница невелика! После твоей записки народ отсюда толпами повалил обратно, в свои миры, - Син, кажется, собиралась сказать еще что-то резкое, но Алафе положил руку на плечо подруги и она, немного помолчав, повторила, - больше так не делай.
- Так вы в Орнаду не пойдете пока?
Девушка снова вспыхнула:
- Тебя только это интересует? Делаем ли мы свою работу, а не радость друзей и как этой радости не мешать? Кстати. Файанта. Не хочу ее больше видеть. Пускай она исчезнет. Все, я ушла.
И подруга в самом деле тут же исчезла.
Алафе задержался, чтобы посмотреть на меня и попросить:
- Не обижайся на нее. Она успокоится и остынет. Но, правда, больше так не делай, - и тоже ушел.
Я и не собиралась обижаться. С Файантой, хотя и грустно, но пришлось поступить так: придумать историю о том, как художница душ отправилась странствовать по другим мирам - рисовать их души, и с помощью красок и картин изменять, исцеляя, помогая. А другие мои жизни-роли почему-то уже не радовали. Поймав себя на мысли, что хочу завершить вот эту жизнь… и вот эту… и еще ту… не стала противиться такому желанию. Завершенные – красиво и изящно или просто и безыскусно истории не беспокоили, а оставшиеся пять жизней – пусть и любимые – не заставляли денно и нощно торчать в игре. Сладчайшее удовольствие от нее исчезло, или превратилось во что-то еще. В немного отстраненный интерес исследователя. Я приходила в Раскованный смотреть и слушать. Наблюдать комедии и драмы, с участием друзей или совсем незнакомых Творцов. С некоторыми из них потом очень хотелось познакомиться, например, с тем, кто постоянно принимал вид огромной крылатой кошки. Тут, в кукольном мире, горели настоящие страсти… И можно было научиться как на своих ошибках, так и на чужих, никому не повредив. Но я не все понимала. Например – почему игра вызывает столько споров? Ушедшие вернулись, да еще и привели с собой других, но теперь многие оставляли на вратах мира записки и очень часто – с горячими несдержанными словами. Потом записки исчезли – я попробовала повесить там свою, для нового знакомого, но поняла, что не могу – Син, хозяйка Раскованного, запретила это.
И, наверное, это и в самом деле было необходимо.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Среда, 26.02.2014, 11:22 | Сообщение # 15 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 15.
Легенда о драконе прижилась в Орнаде – я видела изображения крылатого зверя Фая в виде вышивки, орнамента на фасадах домов, узнавала его в песнях, поговорках вроде: «Не всяк, кто крылат, дракону брат». Моя сказка-книжка оставалась в той же семье, и теперь повзрослевшая Аонь читала ее своим близнецам. Тоже – когда немного повзрослели.
«Но это продолжалось недолго. Так случается, если кто-то насытится общением, наполнится до краев знанием о других или другом и не знает, что делать дальше. Люди и драконы по-прежнему могли приятно проводить время вместе, но этого было мало. Или нет, не так – это уже было не то. Просто общение, просто привычка, ничего особенного. Всем хотелось большего, но какого-то иного большего. И они решили попробовать конфликт, войну. Шутейную - никто не собирался никого убивать или обижать. Так возникла особая игра, по правилам которой драконы и люди - враги.
Они договаривались о том, где проводить бои, как начинать их и заканчивать. И драконы пролетали над городами, грозно рыча и поднимая свирепый ветер, а люди собирались в команды и армии и приходили к жилищам драконов с копьями-тростинками и деревянными мечами.
И все было бы хорошо, если бы не возник страх. Сначала боялись ранить противника, а потом люди стали думать: а вдруг драконы и правда начнут рушить города? - а драконы: а вдруг копья и мечи станут настоящими?
Страх всегда рождает непонимание, а от него родится одиночество. А это уменьшает любого, даже если он очень большой. Страх диктует одно решение: защититься любой ценой».
Я начинала писать детскую сказку, а продолжила вот так, удивив себя саму.
И давно уже мечтала все-таки поймать Син вне Раскованного мира - поговорить о накопившемся, но не удавалось. И я решила снова посетить игру.
Арена в игре была всего одна и на ней все время кто-то сражался. Сейчас – полнотелая воительница – воплощение Син, и тонкий и чуть ли не плоский юноша, который, кстати, выигрывал.
Подруга - умелый воин. Движения, точные и красивые, превращали бой в танец. От ударов, нанесенных и даже просто обозначенных, в воздухе вспыхивали цветные линии, искры, круги – какая-то магия. Несколько десятков людей наблюдали за сражением, происходящим на площадке без перил или веревочных ограждений, выкриками одобряли особенно удачные удары и осуждали неудачные. Бойцы словно и не слышали толпу. Син показалась мне увлеченной и оттого прекрасной. Захочет ли подруга говорить? После того случая с запиской ее игровые воплощения вели себя с моими весьма сурово и строго… А я к тому же решила бросить игру и давно там не появлялась.
Кто-то толкнул – оглянулась и увидела красноголового великана.
- Извините, – пробасил он с узнаваемыми интонациями Алафе. – Болеете за девочку?
- Уже нет, - ответила я с улыбкой, все-таки есть что-то удивительно притягательное в любом его облике. Особенно когда не вспоминает о своих винах. Друг, конечно, узнал меня в облике «тигровой феи», раскрашенной черно-оранжевыми полосками крылатой девушки, но прямо сказать не может. - Она же проигрывает. Вернее, уже проиграла!
Как раз объявили победителя, юношу с именем Маэле, и ему вручили награду, красивый витой браслет на плечо.
- Жаль, жаль. Девочка проиграла уже второй бой и будет сердита, - он явно хотел меня предупредить.
- Представляю. Я бы тоже злилась.
Великан кинул еще один взгляд на арену и исчез. Не знала, что такое большое существо может так здорово слиться с толпой.
Не дожидаясь, пока и Син заметит меня и подойдет, я поймала ее взгляд, увидела в нем узнавание и подошла.
- Не сердись. И не убегай, пожалуйста, я хочу подарить тебе одну вещь.
- Не очень-то побегаешь с такими синяками, - буркнула подруга. – Подарок? Проигравшему? Утешительный приз?
- Нет. Вряд ли тебе нужно утешение. Ведь оно означает жалость, а жалость оскорбительна.
Воительница фыркнула:
- Ты словно видишь мою душу насквозь. Пойдем, посидим в спокойном месте, а то все на нас пялятся. Там еще и встреча с другом назначена.
Ничего не оставалось, кроме как подчиниться.
Таверна, куда мы пришли, показалась слишком уж кукольной, ненастоящей, как таверну представляет тот, кто никогда их не видел: светлая, чистая зала со столиками, амбал у двери и тучный хозяин в белейшем фартуке за стойкой. Колесо со свечами под потолком - общее освещение, и лампы по стенам возле столиков – специальное. Ну и менестрель, конечно, вернее – менестрельша, кругленькая как шарик девушка в черной курточке и брюках, с шапкой густых рыжих волос, просто полыхающих в неярком свете таверны. Она играла на неизвестном мне инструменте с коротким толстым грифом и пела.
Мы устроились за столиком; тут же подпорхнула служанка – тоже чистенькая и улыбчивая, которая даже не спросила, что нам надо, а принесла две кружки пенного напитка, «за счет заведения».
Я попробовала. Напиток был чуть солоноват и приятен на вкус. Поставила кружку на столешницу. Син осушила свою и теперь смотрела на меня в ожидании.
Я выложила перед ней на столе прямоугольник темного стекла в медной рамке.
– Прикоснись, пожалуйста.
Син подумала и осторожно, словно чего-то опасаясь, тронула одним пальцем угол артефакта. Прямоугольник посветлел. На нем замелькали картинки, не очень быстро, чтобы можно было рассмотреть пейзажи и людей, страницы книг с иллюстрациями и сценки из городской жизни. Они сложились вместе, словно составляя многогранный драгоценный камень который, ярко сверкнув, превратился в надпись: «Добро пожаловать в игру». Она сменилась другой. «Выберете образы для постройки мира».
Син нахмурилась:
- Что это?
- «Творец Миров», волшебная игра. Представляешь, ты сама можешь создавать целые миры. Сначала всего один… Как неопытному Творцу, тебе не дадут сделать больше. Вот, - я ткнула пальцем в надпись о выборе образа и на стекле медленно поплыли изображения. Нарочно выбирала самые красивые и самые любимые места из миров Син, чтобы перенести их в этот «артефакт». Потом появится «выбор живых существ» и там, в качестве моделей, люди и животные, созданные подругой, и «выбор имени для мира» - среди предоставленных имен есть и «Орнада».
- Все очень легко, но интересно. Когда сделаешь мир, то время от времени надо заходить в игру и проверять, как там и что. Он будет развиваться совершенно самостоятельно. Так здорово за этим наблюдать! Но для полноценного развития нужно внимание Творца…
Подруга вроде бы заинтересовалась, она листала картинки, касалась надписей, что-то выбирала, а потом отменяла и выбирала другое, но с совершенно каменным лицом. Пожалуй, я все-таки перегнула палку с прямолинейностью намеков.
- А если не заходить? – спросила Син жестко, и быстрым, точным, нервным движением - словно отравленную иглу, которой боялась уколоться, - положила артефакт на стол.
- Тогда однажды потеряешь свой мир.
- Но я ведь могу пойти и создать другой… Если захочу. Если у меня будет на это время. И в любом случае не понимаю смысл подарка.
Я вздохнула. Упрямство – это такая штука, ломая которую можно сломать человека. Но захочет ли она сама отказаться от нее и надо ли ей это?
- Развлечение. Отвлечение. Когда на что-то рассердишься и не сможешь с этим справиться, можно поиграть, занять мысли интересным делом, попробовать новое, испытать себя в том, чего никогда не делала и узнать каково это, взять на себя ответственность. Помогает расти.
- Игра действительно помогает расти, - усмехнулась Син, - рада, что ты это видишь. Предлагаю сыграть в особенную игру, поучаствовать в приключении. Оно… не очень опасное, но важное. Да, важное, – повторила подруга, и это явно было послание для меня, а не для моего персонажа. - Согласишься?
- Ага. Соберется команда? – спросила я, соображая, почему не удалось объяснить главного.
Девушка кивнула:
- Да, ждем одного человека. И нам как раз не хватало кого-то… вроде тебя. Кстати, я Эйне.
- Хиннир-эс, - представилась я. Мы и так узнали друг друга, но игра есть игра. – А почему именно я?
- Ну, всем и всегда нужен человек… который знает разницу между верным и неверным. Видишь ли, мы пойдем в Шим.
- Шим? - повторила я, - что это?
- Место, противоположное Ирему, предназначенному для хороших людей. В Шим попадают… самые страшные люди. Которые натворили достаточно зла, перешли границы, переполнили чашу.
Я невольно вспомнила слова Фая про Алафе. Не он ли построил этот Шим? Не это ли тот мир, в котором все должны страдать, чтобы мой друг чувствовал себя комфортно?
- А зачем нужен такой мир?
- Может и не нужен, - согласилась Син-Эйне не очень охотно. – Но точно нужно какое-то место для всех… предателей и прочих низких людей. А там им самое место. И всем, кто не придерживается своего выбора, одной стороны, своих взглядов и принципов и меняет их, когда и как хочет, словно надоевшую одежду.
Дальше спрашивать расхотелось. Да и играть в это тоже. Но отказываться было поздно.
Менестрельша, словно услышав нас, запела:
- Есть у правды две стороны, у фантазии их – без счета.
Ты придумал свой Замок Света, где нет места теням и Тьме.
Но, конечно, не знал тогда, что создание грёз - работа,
И что кровлю чинить придется, даже если она - в уме.
Но пока ты решал, как быть, набежали смешные дети,
И рисунки мелком и краской осквернили твой вечный Свет.
Ты прогнал художников криком, а рисунки... Легко стереть их,
Надо только представить, будто их как не было, так и нет.
Но потом наступила полночь, и ты глупо и долго злился
От того, что померк во мраке твой сияющий идеал.
А придумать рассвет так сложно, если спать совсем не ложился,
И бродил, охраняя замок, и обиды свои считал.
А с утра разразился ливень, и за ним ударила стужа...
Словом, сам ты, конечно, понял, как безжалостен твой каприз.
Даже если все эти вещи у тебя внутри, не снаружи -
Ты поверил и в ночь, и в ливень, а от веры нельзя спастись.
И я думаю, может быть, ты оставишь игрушки эти -
Строить Замки, что чище Света, самых Темных врагов крушить.
Под завесой красивых врак так легко совсем не заметить
Безыскусное и цветное, настоящее чудо - жизнь.
Син поморщилась, а я с интересом поглядела на девушку. Певица зачехлила свой инструмент и, встав, подошла к нам.
- Так мы идем? – спросила она у Син.
- Идем, только, пожалуйста, больше не пой ничего… эдакого. Не трать пыл понапрасну.
- Я просто делаю свою работу, - с легким недовольством заметила менестрельша, и кивнула мне: - Я Мирт, а ты?
Я представилась, все еще рассматривая девушку. Она не была Син или Алафе. Совершенно незнакомый Творец, «пахнущий» прохладой весеннего утра. И в то же время от ее присутствия рождалось знакомое ощущение. Может, я видела один из ее миров.
Подошел еще один человек, коренастый мужчина с волчьими чертами лица. Оборотень, наверное. И воин – усы, борода и меч прилагаются. Представился Рейном, но не узнать друга-Творца было невозможно.
- Пошли, - скомандовала Син вставая.
И мы пошли.
Всегда рядом.
|
| |
| |
