|
Творцы и калеки (полная версия)
|
|
| Lita | Дата: Четверг, 27.02.2014, 15:03 | Сообщение # 16 |
 Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 16.
- Об этом когда-нибудь напишут так, - Мирт тренькнула по струнам, скорее обозначая аккорд, чем играя, - «их было четверо, и у каждого - своя причина спускаться в Шим. Но кому нужна причина, если есть “я хочу” или “я должен”»?
Син скривилась. На самом деле мы никуда не спускались. Вошли в портал, созданный активированным артефактом, и топали по непримечательной пустынной местности без привала уже… давно в общем. По моим ощущениям часов пять, но время, казалось, то растягивалось, то сжималось, словно не уверенное в себе самом.
- Если только ты напишешь… А, вот и врата.
Врата не впечатляли. Просто каменная арка, а за ней – пустота, словно кто-то взял да и стер все, оставив линии и контуры предметов – без цветов. То, что очерчивали контуры, тоже содержало в себе пустоту, едва заметно колыхавшуюся. Входить в арку не хотелось, но пришлось. Деревья и кусты, камни и сама земля… странно было идти по ничему. Небо, обозначенное контурами тяжелых туч, давило, создавая то самое ощущение – спуска куда-то…
- Всего лишь пустота, - словно решил озвучить мои мысли Рейн-Алафе.
- Ну да, - усмехнулась Мирт. – Но ты, не осознавая этого, готов на очень многое, чтобы заполнить «просто пустоту», которой боишься.
- А тебе не страшно? – удивленно и возмущенно спросила Син, останавливаясь, - если нет, то не имеешь права упрекать, не зная, что чувствуют другие. Если да – то и тебе хочется заполнить пустоту. Но хватит ли тебя на это?
Я не понимала происходящего. Мирт явно раздражала Син, с самого начала, с таверны. Но почему-то была приглашена в это приключение. Несмотря на весь опыт наблюдений и игр, я не могла сообразить, чего хочет подруга. А она явно вела нас к какой-то цели.
- Меня – нет. Но может, ее заполнит наша уверенность в себе или чистота наших намерений? – Мирт, кажется, дразнила Син, иронизируя, почти издеваясь. Только зачем?
- Ты знаешь, что наши намерения чисты!
- Знаю? Откуда? Разве я помогала вам их отмывать?
Молчавший все это время Рейн-Алафе раздраженно пнул возникшее на пути полупрозрачное препятствие.
- Может, хватит?
- Пожалуй, нет, - ответила Мирт, терзая инструмент как-то особенно бездарно, вызывая скрипучие, неприятные звуки. Но они, кажется, меняли окружающее. Пока звучала какофония, мир словно наполнялся жизнью, цветами, казавшимися оттенками серого обретал объем, хотя местность и оставалась безрадостной. Но, по крайней мере, я видела дорогу, а не ее контуры.
- Долго еще? – требовательно спросил Алафе.
- Не знаю. Резонанса нет. Вы недостаточно сильно злитесь. И не все. – Мирт посмотрела на меня, - Хиннир, тебя что-нибудь раздражает сейчас?
- Это место, - призналась я, - где должны быть все предатели и подлецы, каких свет не видывал. Бессмысленность его существования. Ну и бессмысленность нашего путешествия, возможно, кажущаяся. Для чего мы тут? Миссия спасения хорошего человека, случайно попавшего в ряды плохих? Необходимость покарать особенно подлого подлеца? Уничтожение этого самого Шима?
- В жизни не догадаешься, - усмехнулась менестрельша, - но главное ты ухватила – бессмысленность…
- Она просто пока не понимает, - почти мирно сказал Алафе, - и не может судить. Песок, по которому мы все идем – это и есть подлецы. Мелкие люди…
- Как раз настолько мелкие, чтобы правильные и не способные на измену мы могли попирать их ногами, - встряла Мирт и снова ударила по струнам, на этот раз вышло удивительно мелодично. - А как же иначе? В этом и есть справедливость – когда хорошие попирают плохих…
- Должны же они хоть где-то получать по заслугам! – вскинулся Алафе, - хоть где-то! И я готов признать совершенное зло…
- Малыш, не увлекайся, - засмеялась Мирт, продолжая наигрывать мелодию, становящуюся все более и боле беспокойной.
- Почему ты назвала меня малышом? – удивился он, кажется, не успев обидеться.
- Потому что только малыш говорит о грехах с таким пылом и азартом, словно упивается новой, интересной игрой. Словно прячется за ними от жизни и себя самого. И тем самым становится предателем.
И она вдруг запела:
- Скажи мне все, что хочешь ты сказать,
Не нужно прятать душу или слово!
И, может, я успею осознать –
Тем, что смолчал, меня ты предал снова.
Всего-то нужно было - сделать шаг,
Но так уютно за чужой спиною.
Спасибо, что сказал мне, что и как,
Теперь иллюзий я уже не строю.
И, может, правда по заслугам казнь,
И незачем кричать и бить посуду...
Но если я предам тебя хоть раз,
Не больше, чем ты сам, я стоить буду.
Рейн-Алафе сделал движение – словно вот сейчас бросится на певицу… И в этот миг мир решительно и резко, слишком резко, стал настоящим: цвета загустели и перестали казаться оттенками серого, появились запахи и звуки. Пахло пылью и почему-то грозой, шуршал пересыпающий песчинки ветер и звучало вдалеке нечто, похожее на эхо горного обвала.
- Мы пришли, - сухо сказала Мирт, опуская инструмент, словно сделала свою работу. В ее голосе не было радости.
- Благодарю, - Син достала откуда-то и протянула ей битком набитый мешочек-кошель.
Менестрельша взяла, кажется без особой охоты, и тут же шагнула в открывшийся портал, исчезла.
- А теперь, - Син посмотрела на меня, - взлети повыше и посмотри на все это сверху. То, что увидишь… ты поймешь. И когда вернешься, я отвечу на все вопросы.
Звучало слишком серьезно. Странная игра. Но я все-таки хотела ответов, и потому сделала, как просила подруга, взлетела на полосатых крыльях тигровой феи и глянула сверху.
Пустыня не была пустыней. Она была лицом, хорошо знакомым мне, или просто очень похожим на него. Лицом Фая, которое не оставалось неизменным. Песок внизу словно двигался волнами и от того выражение лица менялось, становясь то презрительным, то гневным, то обиженным, то мрачным. А еще оно росло – с разных сторон к нему стекались струи песка, растворялись в нем, дополняли.
Спустившись, я не стала ничего говорить, просто посмотрела на Син. Но заговорила не она, а Алафе:
- Любая подлость становится меньше и исчезает, как тень в полдень, если сказать подлецу все, что о нем думаешь. Правду в лицо. Вообще любую правду.
И улыбнулся. Я вдруг поняла – он тут не в первый раз и все видел. Потому Син и не предложила ему посмотреть, как мне. Но если Алафе думает так, как говорит, то почему его взбесила песня Мирт, всего лишь сказавшей ему в лицо свою правду?
- Присоединишься к нам? – спросила подруга. – Мы сюда приходим время от времени. Лечим подлость.
И не дожидаясь моего ответа, показала, как.
Начала Син с того, что «В каждом языке слово “подлость” имеет четкое происхождение, отсылая к таким понятиям как “лживый”, “двуличный” и “предательство”. Но ее очень быстро снесло на брань, правда, без слов, которые не произносят в приличном обществе.
Алафе продолжил, когда она выдохлась, по своему – «Я сам достоин порицания, но все же готов признать это, а значит небезнадежен…». А потом слова закончились; от Алафе волнами пошли гнев, ярость боль… И желание умереть. Настолько сильные, что ощущались физически, когда кожа вдруг становилась шершавой и каменной, глаза переставали видеть, и замирали все мысли. Смерть растекалась от него как чернила из треснувшей чернильницы, пятная пустыню, и та корчилась, вздымая пески и бессильно роняя их, отползая от наших ног, словно хотела спрятаться и не могла. И мне тоже хотелось спрятаться, от смущения и стыда. Словно… я видела взрослых людей, вдруг впавших в детство или безумцев во время приступа - и первые, и вторые хотели, чтобы я разделила с ними их состояние, их веру в нормальность ненормального. Но мои друзья вовсе не безумны. Это всего лишь игра.
Алафе выдохся быстрее, чем Син. И тогда пришла моя очередь. Очередь играть эту роль, уничтожая бесконечную пустыню в мире, предназначенном для «низких людей». А захотелось совсем другого. Придуманная пустыня ничего не стоит; настоящая пустота, боль, гнев стоят настоящих слов.
- Великий квест во имя всяких благ,
Святая цель – уничтоженье зла.
Пожалуй, нет. Оно творится – так,
Когда в душе обида расцвела,
А совладать с ней не хватает сил,
И, взяв копье и меч, как на врага
Идешь на все, что раньше так любил.
Попытка убежать из тупика,
Построив стену меж собой и тем,
Что под размер души не подошло,
И высветило множество проблем,
Которые ты создал. Создал зло?
Нет, я с улыбкой это говорю,
Хотя и страшно за тебя, прости.
А хочешь, дверь чуть-чуть приотворю,
Чтоб смог ты выйти или же войти?
Твой детский квест – игра, спектакль смешной,
В котором столько горькой пустоты…
И все-таки, ты не пойдешь со мной,
И я играть не стану так, как ты.
…Упрямство – камень, а слова - зола…
В игре давно продуманный сюжет
Уже зачат. И хочет или нет,
А завтра будет мир спасен от зла.
Очередные стихи Мирэ Авен. Словно поэтесса, жившая пять сотен лет назад в совсем другом мире, столкнулось с тем же, с чем я сейчас.
Син и Алафе молчали очень по-разному. Друг, кажется, ждал объяснений.
- Ты не поняла, - заговорил он, - так не получится, нужно совсем другое.
- Да все она прекрасно поняла! – перебила его Син. – И сделала это нарочно. Зачем?
- Потому что больше, чем с пустыней, хотелось говорить с вами.
И хотя никто из нас не сказал ничего, выходящего за рамки игры, мир вдруг поплыл, начал таять и выцветать… Шим уходил от нас или мы уходили от него.
И оказались стоящими перед Вратами в Раскованный мир.
- Ты заболела? – спросила Син, уже в своем облике, спросила даже заботливо, но взгляд слишком суровый. Да еще Алафе стоял рядом и держал ее… именно держал, не пуская, кажется, кинуться на меня. – Зачем? Разве не видела?
- Видела. Но для чего… создавать больной мир, чтобы потом его лечить, тем более - так?
Она осторожно, но очень уж ловко вывернулась из рук Алафе.
- Пожалуйста, дай нам поговорить наедине, - попросила девушка друга.
Он кивнул и исчез.
- Послушай, - начала Син, - понимаю, ты обижена за Файанту. Я не собиралась никого обижать. Но, конечно, все несколько не так, как тебе бы хотелось. Чем конкретно недовольна? Не по игре, а вообще?
- Орнадой я недовольна. Тем, что ты совсем ее забросила. А может и остальные миры.
- Недавно там была, - пожала плечами Син, - ничего страшного не происходит. А Алафе наведывается постоянно. Но сделаем вот так.
Я ощутила странное… Словно какая-то часть меня выросла или хотела вырасти, но ждала разрешения.
- Расширяю твои права в Орнаде, - объяснила подруга, - теперь не формально, а по-настоящему. Можешь вмешиваться, когда пожелаешь. Только прими их.
Я не знала, как… но сама в ответ расширила что-то, дав место новому.
- Отлично, - одобрила подруга, - а теперь о главном. Все это - ради Алафе. Дать ему возможность спасти равного, такого, как мы, не вышло из-за Фая. А память о давнем убийстве мучает Ала и то и дело прорывается желанием умереть. Я придумала другой способ помочь: дать выразить себя в самоуничижительном действии, которое ему не повредит. А ты все испортила. Да еще эта твоя игра-подарок с намеком… Но теперь, когда получила, что хотела – не станешь портить следующий раз? Я нарочно сделала пустыню узнаваемой для тебя. Для настройки на нужную волну и в качестве предупреждения, ведь, возможно, все еще хорошего мнения о Фае и даже встречаешься с ним.
- Встречаюсь иногда, - признала я, - и мнение все еще хорошее.
Она посмотрела укоризненно, потом вздохнула:
- Ну и глупо. Ладно, просто больше так не делай. А то в следующий раз нам и раздражитель не понадобится, чтобы попасть в Шим.
- Раздражитель?
- Думаешь, зачем Мирт? В Шиме можно оказаться, только потеряв над собой контроль. Защита, чтоб кто попало туда не лез, - Син усмехнулась. – Мирт жутко бесит, то песенками, то неуместными замечаниями. Только игроки, которые бросают свои мирки в Раскованном, бесят еще больше.
И она, мгновенно сменив тему, начала жаловаться. Раскованный, мир-мозаика, оказался сложен в ведении. Если у сотворенного один хозяин – его Творец, то здесь их было множество, и каждый старался для себя. Не связанные друг с другом «площадки» разных людей все-таки находились в одном пространстве и взаимодействовали. Творцы не только общались друг с другом, но иногда спорили, и это, как ни странно, влияло на мир.
- Когда кто-то совсем уходит, его часть мира умирает, и это как зараза какая-то. Все соседние части лихорадит, их хозяева начинают делать глупости… Например, устраивают своим мирам «репетицию Заката». Думала, каждый станет отвечать за свой небольшой кусочек, и все вместе – за целое. Но пока выходит, что нужен и общий контроль с моей стороны…
Подруга болтала, явно увлекаясь, а я все сильнее ощущала неудобство… Хотелось сбежать и как можно скорее.
- Мне пора, - перехватив паузу, вклинилась я, - надо идти.
- А. Давай. Но возвращайся.
На это я ответила неопределенным жестом. Таким же неопределенным как «наверное, да, а может, и нет».
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Среда, 16.07.2014, 14:36 | Сообщение # 17 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 17
Вернувшись домой, я застала у себя гостя. Фай сидел в главной зале Дома на первом этаже и ждал, ничего не делая. Это ему совершенно не шло.
- Здравствуй, - приветствовала друга я, - рада тебе.
- Здравствуй. Тебя не поймаешь… Много дел?
- Не очень. Но много увлеченности, - ответила я, потом подумала и задала вопрос, который мог ранить или порадовать, но я рискнула: - Ты же давно нигде не был, да?
- Очень. А что?
Я вызвала молочный туман рабочей среды и открыла Орнаду. Над столом появлялись и исчезали картинки, и на всех – драконы.
- Вот. Узнаешь? В этом мире нет ящериц, правда, есть змеи. Люди рисуют именно крылатых змей, хотя начальный образ был другим. И где-то я видела, если, конечно, он сохранился... Да, вот этот витраж.
- Не очень-то похоже, - заметил Фай, рассматривая сине-зеленое нечто на стекле, закрывающем круглую чашу чердачного окна небольшого… Ну, пусть замка. - И что у него с пастью?
- А это, - я хихикнула, - часть легенды. Драконы, видишь ли, огнедышащие, и алое возле пасти - пламя. Ты прекрасный Творец, Фай. Твои создания, даже еще не воплощенные, хотят жить. Думаю, надо им помочь. Только расскажи побольше, а то сделаю не такими, как их представляешь.
Он беспечно пожал плечами:
- Ну и что?
Я задумалась. В самом деле…
- Пойдешь со мной? Поприсутствуешь при творении?
- Хорошо, пошли, - улыбнулся друг.
Молочный туман окружил нас и выпустил в Орнаде, на моем любимом месте, у озера, где уже лет двадцать стоял целый город. Мир встретил вспышкой радости, такой сильной, что на миг я забыла дышать. «Ну, тихо, тихо» - сказала я Орнаде, и она послушалась, затихла.
Я села прямо на траву. Фай опустился рядом. Кажется, весна, воздух полон запахов цветов и сырой земли. Здесь и сейчас и использую подаренное мне право вмешиваться в замысел создателей этого мира. Сотворю новое.
Четко представила себе маленького дракончика. Клубок молочной дымки возник над моими ладонями и обрел форму.
- Стрекозиные крылья? – возмутился Фай тотчас.
Я протянула руку, почесала пузико парящего в воздухе дракошки, он забавно мурлыкнул и тут же улепетнул прочь.
- Пускай пока так, ладно?
Фай засмеялся:
- Ладно, но не делай их слишком хрупкими и слишком доверчивыми, хорошо?
…Мир не сопротивлялся новым существам, ведь драконы уже были тут своими, вписанные в него сказками и легендами, разными на всех четырех континентах и как-то похожими. И той первой, моей сказкой.
Пришлось создать сразу несколько сотен существ и за каждым присматривать - чтобы не обижали. Просьбу Фая я исполнила, сделав их осторожными, а еще – любящими детей. Так проще ввести в мир новое существо – познакомив с ними сначала маленьких людей, которые еще ничего не боятся и всем-всем интересуются. Знакомство прошло удачно. Несколько мальчишек и девочка сразу же заметили чудесных существ и проявили к ним интерес. Познакомившись поближе – когда доверие уже было таким, что позволяло маленьким драконам садиться на плечо или детскую ладонь – придумали общую игру, нечто среднее между прятками и догонялками.
- Пока все! – с облегчением заметила я. - Теперь подождать лет двадцать. Можно, покажу тебе другие миры, то есть слегка похвастаюсь?
- А давай! – легко и весело сказал Фай.
И по правде сказать, я действительно хвалилась перед ним – сначала лучшими, любимыми мирами, тем же Аннат, а потом другими, и одновременно делала работу Творца.
Фай не мог творить, зато он любил и умел рисовать. Я нашла его следы, его картины в одном из своих миров через несколько дней после того, как мы расстались. А потом еще в одном. Но поймать его так и не смогла – друг сам рассказал, как несколько лет по времени мира, жил в одном из городов Аннат, где «зарабатывал на жизнь» рисованием, покупал на заработанные деньги какие-то семена и клубни. Он любил сажать их в пространстве Дома и смотреть, что вырастет. Чаще всего получалось совсем неожиданное. Из зерен кормовой культуры мог вырасти цветок. А из клубня цветка подняться колючий толстый стебель неведомого дерева. И чем больше мы общались, тем сильнее начало казаться – Фай, переставший быть Творцом, не калека, а совсем иное. Большее. И мне до него расти и расти.
Друзья, страстно увлеченные игрой, присылали записки с просьбами вернуться и играть с ними. Я отвечала на письма, рассказывая о том, что делаю, и в свою очередь звала их – выйти из кукольного мира, который в них не нуждался, пока не поняла – они сами нуждались в нем. И тогда перестала настаивать.
Разные увлечения не делают друзей врагами. Но все-таки мне казалось, что мы отдаляемся. И когда было время подумать об этом, становилось грустно. Но бросить все и бежать к ним не спешила. Я занималась именно тем, что люблю и не хотела это менять на другое, чуждое мне занятие, пусть даже могла бы разделить его с друзьями. Выкладываясь, отдавая все сотворенному, я знала - чем больше времени и внимания уделяю миру, тем позже он подойдет к Концу. А это стоило времени, усилий, всего.
Оказалось – можно не делать, а случаться. Происходить вместе с правильными событиями, рождаться вместе с людьми и словами, полотном на ткацком станке и путем корабля по морю. И так вовсе не легче, но просто - хорошо. Как хорошо жить. Все-таки есть что-то искусственное в том, что мы делаем, творя миры, если вместе с ними не творим себя.
Опыт – странная вещь. Он накапливается очень по-разному и всегда в конце концов приобретает новую форму. Наверное, об этом говорила Син, обещая мне большее. Неожиданно для себя я стала видеть и чувствовать полнее. Для понимания сути проблемы уже не надо было входить в мир – хватало и взгляда через рабочую среду. Сама среда стала более податливой – и она не казалась просто инструментом. Скорее партнером, живым существом. Оригинальный «вкус», ощущение от каждого мира, оказалось соложносоставным, как запах хороших духов. Теперь я могла с легкостью определить, в каком настроении был Творец, создававший тот или иной мир, или в каком настроении приходил туда в последний раз… Основой же всех ощущений, полотном, на которое они ложились, как краски, не смешиваясь, но образуя узор, оказалось прохладное ощущение, которое я не сразу узнала, а когда это случилось, удивилась. Потому что узнавание оказалось двойным – каждый мир «пах» молочным туманом рабочей среды – и давал точно такое же ощущение как менестрельша Мирт из игровой таверны.
Я не могла перестать думать об этом. Хотела написать ей, но наша встреча случилась раньше.
В мирах можно просто отдыхать. Проблемы, которые завязывались без присутствия Творца, в его присутствии не появлялись вообще. Так что нередко я торчала то в одном месте, то в другом, ничего не меняя, не делая и не решая. Наблюдая, думая, живя. Это оказалось не так легко, как в мире игры. Ответственность была выше. Не вмешиваясь как создатель, я совершала обычные поступки, и они точно так же ложились на полотно мира, вливались в его историю, как и все остальные, имели продолжение и последствия. Приходилось действовать крайне осторожно. Контакт с любым миром стал настолько плотным, что не всегда я ощущала себя чем-то отдельным.
Все таверны всех миров похожи, хотя где-то выглядят как высокие дома, где-то - углубленные в землю разветвленные пещеры-норы, где-то таверна - дерево, в ветвях которого висят «люльки» для гостей... Но создаются они всегда с одной и той же целью – стать местом, куда можно прийти пообедать, пообщаться с другими, знакомыми и незнакомыми людьми, узнать сплетни и новости и поделиться своими, заключить сделку, послушать менестреля, сыграть партию другую в какую-нибудь азартную игру. Или все это сразу.
Здесь, в Вержате, где каждый имел собственное маленькое окно в другой мир, таверна была обычной – двухэтажное здание, правда о шести углах. И менестреля в нижнем зале, уютном, полном запаха вкуснейшей стряпни, не оказалось. Зато азартная игра продолжалась уже часа полтора. Карты – снова шестигранные! – хлопали по шестигранной же столешнице, компания время от времени менялась, кто-то из игроков то и дело запускал руку в свой личный мир, крошечное, в две ладони окно, едва заметно маячившее над левым плечом, доставая из него разные предметы. А иногда ничего достать не удавалось… Дольше всех сидела за столом рыженькая девушка; она постоянно что-то выигрывала, хотя не имела собственного мира над плечом. Наверное, путешественница. Люди Вержаты научились очень необычно использовать свое «окно в мир» - каким-то образом «поглощали» его и становились способны, нечасто, примерно раз в полгода, совершать путешествие в какой-то другой мир, туда и обратно - Вержата притягивала назад каждого путешественника.
А эта девушка притягивала мой взгляд. Было в ней что-то знакомое. Пожалуй, модель поведения – она комментировала игру в стихах, наверное сочиняя их на ходу:
- Жизнь сложна, игра сурова. Но приятней жить, играя. Невезенье – просто слово… О! Пожалуй не права я.
А иногда изрекала нечто философское:
- Создатель карт отсек добро от зла, и вновь смешав, колоду он составил. И в карты смотрим мы как в зеркала, и видим там себя, вне правд и правил.
Вдохновенный азарт игроков передался и мне. Теперь так случалось довольно часто, я заражалась чужими чувствами и училась это контролировать. И почти всегда знала, что хотел сказать человек своими словами или поступком, какого ответа ждал на них. Рыжая девушка не собиралась никого обижать рифмованными шутками; она развлекалась сама и веселила других. Хотелось присоединиться – но я не знала правил игры карточной и словесной, и не решилась. И прошло не больше получаса, как все закончилось.
Рыженькая поблагодарила всех партнеров по игре – да так, что ушли довольными даже те, кто все время проигрывал, - и, взяв со стола оставшуюся от игры плоскую фишку с фигурными отверстиями вдруг кинула ее мне:
- Лови!
Если б хоть показала сначала свой интерес, а то просто бросила, ничем, кроме предложения ловить, не предупредив. Я вскинула руку, пытаясь ухватить летящий предмет, но фишка была слишком маленькой - проскользнула меж пальцев и, шлепнув меня в лоб, упала на стол.
- Ой, - я засмеялась и прихлопнула деревяшку ладонью, как пойманную бабочку, - почти получилось!
- Да, почти, - рыжая встала и, подойдя, села за мой столик. – Не узнала меня?
Что-то вдруг изменилось… Ощущение, которое она вызывала, стало чуть иным. Весенняя прохлада. В сочетании с ее прежним поведением, подначками и прочим, полное узнавание возникло совсем легко.
- Мирт? О. Я не знаю настоящего имени. Но это ты, менестрель из игровой таверны.
- Настоящее имя почти такое же, - она улыбнулась, - и да, это я. Ты же уже читаешь подслои.
- Подслои чего? – удивилась я, хотя примерно поняла собеседницу.
- Меня. Себя. Всех. Ну, может, до себя еще не добралась. Пожалуй, это самое сложное. То есть у тебя уже есть подозрение, что не все так просто, как казалось в начале.
Давая себе время подумать над ее словами, я взяла со стола фишку и принялась ее рассматривать. Тонкая плоская дощечка длиной с две фаланги пальца. Одна сторона покрашена красным, вторая зеленым. Отверстия по форме как замок и ключ… Загадка и ответ.
- Я очень люблю загадки, правда. Но твоя больше похожа на лабиринт, который растет, пока по нему идешь. Вверх, вниз, в стороны. Но я сама хочу расти.
- И перерасти лабиринт? Тогда, наверное, стоит убрать перегородки? – предложила рыжая. – В общем-то, это уже происходит, естественным путем. Чем больше делаешь, тем больше понимаешь. Свое, чужое - нет разницы.
Я ощутила возмутительную неправильность в этих словах. Поправила:
- Нет своего и чужого, - и, подумав, добавила, - и никогда не было. Просто нам почему-то удобнее думать иначе.
- До определенного момента, - кивнула она. – А потом вдруг оказывается, что этого мало или это неверно – в свете нового понимания, ослепительного и волнующего.
Это понимание, пронзительно-рыжее, сидело передо мной сейчас в облике Мирт, отчаянно «пахло» молочным туманом «рабочей среды», и чем-то очень напоминало Фая.
- Ты не Творец, - сказала я, удивляясь, как не догадалась сразу.
- Это очевидно, - рыжая пожала плечами и вдруг запела негромко, только для меня:
- Пути свои мы выбираем сами,
Решенья принимая неспроста.
Не все хотят быть гончара руками,
Творить живое с чистого листа.
Мирам рожденным нужно так немного,
Но лучшее им стоит подарить
Стать должен кто-то глиной, глиной бога,
Чтоб было из чего богам творить.
Материал для будущих событий,
Он ниоткуда вряд ли будет взят.
И кто-то создает сплетенья нитей,
А кто-то, словно глина в пальцах, смят.
Я не отрывала взгляда от нее, стараясь поймать ускользающую мысль. Поймала неожиданное – похожесть имен. Мирэ, Мирт. И другую похожесть – всех песен, которые слышала от нее, на стихотворения древней поэтессы. Разве поэт не может стать Творцом? А Творец не может ли сделаться молочным туманом «среды»? Или им становятся сразу? Это не калечность и не отказ от чего-то, а просто другой выбор.
Столько вопросов. Но я не задала ни одного. Только сказала:
- Понимаю.
Потому что еще одно слово от нее, еще один взгляд и меня переполнит «пронзительное понимание». Переварю сначала это, а потом вернусь за второй порцией.
- Благодарю, - я встала и протянула ей обратно ее фишку. – Это была хорошая игра.
Она кивнула, забрала фишку, окликнула какого-то человека вошедшего в таверну и пошла к нему. А я метнулась в Раскованный мир, больше всего на свете желая поделиться с друзьями неожиданным и таким прекрасным знанием.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Среда, 16.07.2014, 14:37 | Сообщение # 18 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| 18.
Врата игры выглядели древними - выцвели, потрескались, и сделалась вдруг заметной тяжеловатость налепленных на псевдодеревянных створках завитушек. Я пожелала войти, мысленно толкнув дверь, но она не открылась. На Вратах медленно и словно неохотно возникла надпись: «“Раскованный мир” временно закрыт для посещений. Попробуйте войти позже».
Закрытие Раскованного не обрадовало. Для него нужна серьезная причина и вряд ли ее появление осчастливило друзей. Но, теперь, по крайней мере, я могу застать их дома.
Разрешения приходить без спроса мне так и не дали, поэтому пришлось сначала переместиться к себе. Стена Теплого была почти целиком покрыта записками от Син. «Где ты?», «Ты нам нужна!», «Риан, нужна помощь!» - и еще много в таком же духе. Я ощутила ужасный стыд – друзьям понадобилась поддержка, а где я была? В мирах, которым помощь не нужна. Да, но им нужна я сама… Ладно, сделанное уже сделано; ругать себя или расстраиваться бессмысленно, нужно действовать. У меня есть для друзей хорошая новость, и может, мир игры просто закрыт на «переделку», без «серьезных причин».
На записку с вопросом «Приду?» Алафе ответил одним словом: «Разрешаю».
Когда я появилась, он сидел за столом и листал какие-то (свои собственные, поняла тотчас) записи. Тут же стояла чернильница совершенно официального вида – тяжелая, грубой формы, и такого размера, что туда могли бы макать перо, не мешая друг другу, одновременно дюжина писцов.
- А вот, наконец, и ты, - сказал он строго. – Прошу подождать, пока не вернется Син. Нам надо с тобой поговорить.
Тон его, совсем не дружеский, заставил ответить так же прохладно:
- Согласна и подожду. А что случилось с вашей игрой?
Алафе полистал записи и ответил, не глядя на меня, голосом гулким и невероятно обаятельным – словно захотел показать себя в лучшем свете именно сейчас:
- Поскольку ты называешь ее «ваша» а не «наша», то вероятно, не особенно заинтересована в ответе. Но отвечу: Раскованный мир больше не существует. И лучше бы ты задала свой настоящий вопрос.
Друг не предлагал сесть; я выбрала для себя кресло и опустилась на краешек. Мягкое – а неудобно и неуютно.
- У меня нет других вопросов. Но, наверное, они есть у тебя? – это просто висело в воздухе – он хочет знать… Или должен знать.
Алафе неожиданно улыбнулся, словно я оправдала какие-то его ожидания и надежды:
- Действительно, есть. Вот ты ушла от нас. Ясно, почему. Но раз возвращаешься, значит, понимаешь ценность дружбы и неблаговидность своего поступка…
- Какого поступка? – невежливо перебила я, совершенно сбитая с толку. О чем он вообще говорит?
Лицо друга стало суровым:
- Оставить нас ради Фая. Или есть и другое? Впрочем, есть, но началось именно с этого.
Я не сразу нашла слова для ответа. «Оставить ради Фая»… Надо попробовать сразу объяснить, как я это вижу, и жаль, что тут нет Син, придется повторять и для нее.
- Нет никакого «оставлять». Вы мои друзья, и Фай тоже. Одно другому не помеха. Как работа не мешает дружбе, хотя, признаю, в последнее время слишком редко…
- Дружба с Фаем не мешает тебе, но мешает нам, - прервал Алафе. - И мы не можем быть твоими друзьями на таких условиях.
Вот тут я начала слышать его, как людей в мирах. С пониманием, что он вкладывает в свои слова и какого ответа хочет. Покаянного согласия. А еще Алафе страшно устал… думать обо всем, что сейчас высказывает мне. Перекатывать мысли с места на место как камни, с каждым разом становящиеся все тяжелее.
Он так и не дождался ответа, резко закрыл тетрадь, встал, прошелся от стены к стене словно волк в клетке:
- Это трудно, когда приходится решать… Все-таки ты была нашим другом. Я и Син спорили… Долго, много…
- Спорили обо мне?
Алафе посмотрел так, словно я совершила непростительное, перебив его.
- О том, что делать. В жизни каждого человека наступает момент, когда должен выбирать. Нельзя оставаться между теми и этими, и быть и с теми и с другими. Поступки, полезные одним, вредят другим и наоборот. Не выберешь сама – заставят обстоятельства. Только выйдет хуже. Мучиться всю свою жизнь…
Я поняла – эти слова уже не о нас, а о нем самом. И что-то толкнуло заговорить о том же:
- Мне кажется, тебе пора перестать мучить себя и других. Допустим, когда-то сделал зло. Но оно уже сделано. Ничего не изменить. Разрешая ему жить в себе, продолжаться столетиями, ведешь себя как больной, который отказывается принимать лекарство. Ты лечил мир, но не желаешь вылечиваться сам. Заставляешь других о тебе беспокоиться, помогать исподтишка.
Это было не к месту и не ко времени, но так хотелось, чтобы и услышал, и понял. И я надеялась - это выбьет нас из колеи странного разговора о дружбе с Фаем.
Не выбило, и кажется не услышал. Это оказался как раз такой случай, когда он не захотел говорить о себе. Алафе взял со стола и открыл свою тетрадь:
- Прочитаю тебе кое-что. Первое: друзья доверяют друг другу во всем. У них нет и не может быть тайн, ведь полудоверие - это не доверие вовсе. Второе: друзья стремятся прежде всего сохранить дружбу. Любой ценой. И отказываются от всего, что ей мешает. Третье: у настоящих друзей есть только два выхода из сложной ситуации: все принимают позицию одного или выбирают того, кто примет решение за всех и подчинятся ему.
- Откуда это? - спросила я, - и что это?
- Кодекс Дружбы, конечно. Простые и универсальные правила. Я записал их для нас…
- Не согласна!
Видимо, сказала слишком резко.
- С правилами кодекса? – спросил Алафе, оставив игры с голосом, сделавшимся прежним, капризно-детским. - С его необходимостью?
- Со всем этим. Мы были друзьями и без правил. Имели тайны и не отказывались от своего мнения – это не мешало дружить. Вообще ни от чего не отказывались. Никто из нас не менялся «под общее»…
- Просто не возникало такой необходимости. А сейчас возникла. И дружба не умрет, если ты согласишься убрать Фая из своей жизни.
Не понимает. В самом деле - не понимает. Попробую, еще раз. Где-то на грани восприятия я слышала зов, странно неопределенный. Какой-то из моих миров нуждался во мне. И больше хотелось понять – какой, чем разбираться в никому не нужных правилах и обвинениях.
- Скажи, а почему я должна принимать ваши условия, а не вы мое, единственное: принять, что я имею право дружить, с кем хочу?
- Потому что это больше, чем ты можешь требовать или просить, - в начале предложения в словах Алафе звучал металл уверенности, но в конце голос по-детски сорвался. Словно подтверждая: в самом деле, мои друзья не могут этого. Как миры не могут жить без внимания Творца. А Син и Алафе нуждаются в моем, очищенном от Фая.
Оставались еще слова, но я не видела в них смысла. Внутри родилось и нарастало с каждой минутой неприятное, шершаво-колючее напряжение. Как слова, которых не скажу: что никогда не соглашусь с его позицией жертвы, с выбором Син, готовой вывернуться наизнанку и изменить то, что сам Алафе менять не хочет. Или с их отношением к Фаю.
Но я же несла им доброе знание. И все еще хотела донести его.
- Мы не венец творения. Люди становятся Творцами, Творцы – молочным туманом рабочей среды. - Прозвучало как-то… малодушно, словно я нашла повод прервать неприятный мне разговор и стараюсь отвлечь внимание. Но все равно закончила. - Или еще чем-то. Всегда есть что-то еще.
Губы Aлафе сделались тонкой бледной линией. Наверное, он тоже решил, что я просто ушла от разговора. Друг закрыл тетрадь, положил на стол и встал спиной к нему, словно защищая свои записи.
- Да, всегда есть. Но это «что-то» вовсе не обязано быть добром. Подумай об этом. Можешь идти, нам больше не о чем говорить. По крайней мере, пока.
Я не стала спорить.
Уходила совершенно спокойной. Наверное, я плохой друг… Исчезла, бросив игру, единственное место, где мы все еще могли быть вместе – пока хотели. С детским упрямством желала только общего творения, общения вне Раскованного…
Возвращение, занимавшее прежде долю секунды, растянулось на полузабытую четверть вечности. Я словно шла без надежды и цели, как в ледяной пустыне. Тянувший меня мир болезненно дергал душу и я уговаривала его подождать, потерпеть, и поторапливала себя, пыталась ускориться… В какой-то миг с самого дна души поднялось понимание – это Орнада зовет, и с ней происходит страшное. Я рванулась, уже совершенно не считаясь с тем, что могу, а чего нет, продавливая, сминая, разрывая преграду, и наткнулась на пустоту за ней. Не поверила. Снова потянулась навстречу Орнаде. А Орнады больше не существовало, и частица ее во мне умерла, присыпав душу едким горячим пеплом. Мир, ставший и моим тоже, погиб. Но почему?
Меня вышвырнуло из пустоты в Теплый дом, где со стены уже звала новая записка, давшая ответ на первое «почему», но породившая второе:
«Я уничтожила зараженный мир. Син».
Ничего не понимая, я накарябала на том же клочке бумаги:
«Можно прийти?»
В ответ на стене начали одна за другой возникать записки – возникать и исчезать раньше, чем успевала прочесть или понять. Словно их автор на самом деле не хотел всего этого писать, но остановиться не мог и, написав, кидал бумагу в огонь. И не один автор. Я узнавала не почерк, но «вкус» слов Алафе и различала написанное Син, как не спутала бы их самих друг с другом.
«Все твои действия складываются в такую картину, что трудно поверить в ненарочность…», «У вас с Фаем общий план, направленный против?..», «Мы создали Раскованный мир, а ты… позавидовала? Приревновала?..», «Герой, срисованный с калеки Фая!», «это расшатает любую систему. Вот и Раскованный рухнул…», «А эти драконы?? Как посмела вписать их в Орнаду?», «расформировала расу магов, освободила место для тварей Фая…», «Ты же тоже Творец и должна…», «не понимать все по своему – а верить друзьям. Игра была нашим «бо́льшим», а ты убила его…»,
Слова вспыхивали разными цветами, словно были написаны эмпатическими чернилами и перед моими глазами возникали осколки миров и событий, пережитых нами вместе, которые никак не собирались воедино, и мои собственные слова ответа, который я могла бы написать, если б сумела оторваться от ловли ускользающих слов и смыслов. Наверное, сказала бы, что у нас есть слишком мало, чтобы тратить это на себя. И расти - не игра, где можно жить среди копий самой себя и своих друзей, одновременно во многих ипостасях. Чем больше чужих жизней мы проживем - тем меньше дадим своим созданиям.
Последняя записка от Син задержалась на стене надолго:
«Человек, вышедший за свои пределы, становится Творцом. Творец, вышедший за свои – человеком. Стоит только создать близкое к идеалу. Ты почти совершила это с Орнадой. Не знаю, почему такая дрянь, как драконы, вписалась в идеал… Любое действие после твоих последних сделало бы мир этим совершенным, а нас с Алафе вернуло к грязной человеческой жизни. Наверное, надо было оставить, как есть, не предупредив тебя об опасности, дать закончить начатое и получить по заслугам. Но я так не могу, это подло. Поэтому мир уничтожен. И наша дружба тоже».
В воздухе возникла маленькая рамка с бумагой под стеклом. Мое стихотворение. Только на месте слов «Моим друзьям» была выжженная дыра. И прежде, чем я подхватила рамку, она упала, брызнув во все стороны стеклом.
И мое спокойствие брызнуло, разлетелось осколками. Я все еще человек, и мне может быть очень больно. А как утолить свою боль почти всемогущему Творцу?
Создать мир.
…где грозы и бури не прекращаются, с гневом стихий и Гневом богов.
…или еще один Шим, в котором печаль превращается в песок или пепел – и каждый шаг попирает ее.
…или мир с проблемами, который займет меня надолго, затянет, отвлечет.
…или тот, где все страдают как я.
Все что угодно можно понять, когда испытаешь на себе. Только стоит лишь подумать о возможности сотворить страшное, как немедленно расхочется его делать. Разве что как Син и Алафе… писать записки взахлеб или говорить, захлебываясь словами, за каждым из которых стоит боль, страх, гнев. Это нельзя нести в миры. Потому что не только Творец чувствует свое творение, но и оно - создателя. И отвечает, меняясь согласно им… Я видела много раз такие ответы мира, но не задумывалась. Что будет с миром, выйди я из себя? А если стану большим или просто другим, как Мирт и Фай? Мои миры превратятся в сирот, опекаемых всеми?
Странно, но в это не верилось. От новых вопросов, не касающихся дружбы и права на нее и мыслей о Фае, стало легче. Захотелось увидеть его, и я потянулась, словно спрашивая: «Где ты?»
Фай находился… пребывал… верного слова было не подобрать, в странном пространстве, где со всех сторон – взгляды, взгляды, взгляды. Бесконечность пустоты, и в ней - знакомая стена, кушетка, окно, висящее в воздухе. Кусочки, осколки, обломки мира.
И среди всего этого – мои друзья, едва узнаваемые. Они что-то делали, или оно само происходило, странное и страшное. Призванный ими молочный туман таял от прикосновений или взрывался в руках, если удавалось его взять. Миры открывались и тут же захлопывались, словно не хотели или не могли впустить своих Творцов. Потом Син кинулась на Алафе с кулаками, а он не увернулся и не ответил, а улыбнулся почти счастливо, словно был рад удару. Но драки не вышло – подруга тут же отступила, вернулась к молочному туману, а друг наклонился над столом с открытой тетрадью и начал быстро писать что-то, остановился... добавил еще слово и вдруг схватил свой дневник и швырнул в стену. Листы рассыпались, разлетелись по всей комнате. Я могла бы прочитать…
Нет, не так. Я читала
«…чего-то не хватает…
«Люди совсем не меняются, даже получив такую возможность. От каждого можно ждать подвоха. Всюду те, кто мешает. Разрушает твое просто потому, что так захотелось.
Но это ничего. Я готов с ними драться.
Но самый страшный наш враг - это мы сами. То, кем мы были, хотя, говорят, без этого не стать тем, кто мы есть. Нелогично, мы уже этим стали. Почему никогда не бывает просто? И наша ответственность - без нее никуда!
Если что-то можно сделать просто - то это жить. Много жизней сразу - это не много миров. Я могу наконец-то...»
«Раскованный – правильное имя! Столько силы еще никогда не было. Все время хочется что-то делать... Я словно скинул какую-то ношу.
И здесь тоже есть враги, хотя они никогда не признаются в своей враждебности а будут вредить исподтишка. Ну уж нет! Это не обычный мир и не наши миры. Тут все будет, как я хочу. Все будет правильно!».
«Победа.
Мы победили.
Только так и должно быть!
Я хочу еще побеждать, победить один раз мало!
Враги это хорошо, их тоже можно…»
«Почему-то уходят. Да ладно. Это же самые худшие, с ними нам нечего делить, вот пусть и…»
«Почему все стало по-другому? Мне кажется, победу кто-то украл, но ведь она уже произошла. Как можно украсть прошлое? Зато стало так легко становиться многим...»
«…закрыли. Те, кто там оставался, не захотели играть по нашим правилам. Они делают свои лоскутные миры с собственными правилами. Лучше наших все равно нет. Син говорит, что у нас украли идею»
«…не получается, как будто я разучился. У Син то же самое. Выходит только становиться многим, хорошо выходит, но после этого в голове туман. И ничего не придумывается.
Воображение словно заражено пустотой, из которой ничего не сделать. Мы становимся людьми?
Вчера спал несколько часов. И все время хочется есть».
«Наверное, это зараза и мы оба знаем, кто нас заразил».
«Ненавижу Фая, не хочу стать, как он! Нет, даже хуже...»
«Не хочу!»
Больно было читать эти обрывки панических, полубезумных мыслей. И очень хотелось вмешаться в происходящее, но мне не дали, отвлекли – голос Фая произнес в моей голове с интонацией, намекающей на улыбку:
«Ты придумала хорошую сказку».
Сказка? Не понимая, при чем тут она, я постаралась припомнить финал, словно написавший себя без моей воли:
«Страх всегда рождает непонимание, страх потери того, что у тебя есть, а от него родится одиночество. Оно уменьшает любого, даже если он очень большой. И кажется, что есть лишь один выход: защититься любой ценой.
А лучшая защита – напасть. Кукольная война стала настоящей - и люди и драконы быстро нашли причину ненавидеть друг друга, сделали придуманное настоящим.
Только непрекращающиеся сражения быстро подвели их к черте, за которой начинается путь вниз. А вместе с ними покатился их мир.
Но творец предусмотрел и это, и сделал так, чтобы любить можно было, как хочешь сильно, а ненавидеть лишь до определенного предела. И на этом пределе каждому давался выбор, а те, кто не хотели выбирать, просто становились тем, что ненавидят, чтобы не со стороны смотреть на свой страх, а понять, пожив его жизнью.
Когда в войне, разбившейся на тысячи конфликтов с тысячей причин для драк, люди и драконы достигли этого предела, мир замер в ожидании, что выберут его обитатели.
И каждый выбрал свое. Кто-то увидел единственный выход – оттолкнуться от достигнутого дна и взлететь. И взлетел.
Кто-то попытался скатиться еще ниже, ведь это всегда легче. Но не смог и возненавидел себя – и стал собой.
Кто-то продолжал ненавидеть драконов – и стал драконом. Самое простое, даже проще, чем ничего не делать – превратиться в то, что ненавидишь.
И конечно, ни одна история не должна заканчиваться без надежды. Люди и драконы все еще хотели расти. Поэтому они продолжали тянуться вверх, особенно те, кому труднее всего. И помогали друг другу, ведь в те времена многим нужна была помощь, а страх уже не мешал им видеть это. И, наверное, однажды они перерастут самих себя и даже своего творца – каждый творец хочет этого и счастлив, видя такое. Единственное, из чего нельзя вырасти – это необходимость оставаться человеком, даже если ты дракон или создатель миров».
Так вот что, есть награда для моих друзей. Я сама про нее написала.
«Награда… - услышала я ироничный голос Мирт, - а может, это наказание? Вот тебе, отказавшейся делать мир боли – положено первое или второе?»
«И то, и другое, - признала я, - но если наказание и награда одинаковы, какой в них смысл?»
Молчание. Мне явно предлагали подумать, и не только Мирт, а все наблюдатели, одной из которых стала и я.
Ничто не должно заканчиваться так, как наша дружба или как жизнь Орнады и драконов, пятое поколение которых было ростом с человека, а двадцатое - с дом, и с перепончатыми крыльями вместо стрекозиных. Но оно уже закончилось. Я могу предложить друзьям начать с начала – награда? Предложение снова дружить они посчитают жестоким оскорблением, злом. Но дать им гнев и обиду – наказать? Или Син и Алафе смогут понять такое, и, порадуются нашей похожести? Не награда ли – понимание, даже когда - такое?
Их мир разваливался, их Замок Чести рассыпался на кусочки от того, что сами они разваливались. Достигли своего предела, своего дна, когда растратили себя на себя в игре. Но могли стать кем-то новым, с новой силой. Именно это предлагали им сейчас невидимые наблюдатели: иной путь и бо́льшую ответственность.. Чем оно станет, все равно зависит лишь от них. Или кем они станут. Никто никого не хотел наказывать и не сбирался награждать. Просто оставался единственный выход.
Друзья замерли, кажется, только сейчас начав понимать, что они тут не одни. А я наконец, стала видеть и узнавать наблюдателей – по идущим от них ощущениям. Вон Мирт. Син и Алафе могут стать как она, материалом для миров. Это шаг вверх. Вон Фай… Какой огромный. Я пыталась найти его границы и никак не могла. Ну, правильно, кто-то же должен быть и пространством, в котором живут миры, а пространство – безгранично. «Но это слегка ограниченная безграничность, - ответил он безмолвно, - поэтому нас много. И возможно, станет на двух больше». Мне подумалось – хорошо бы. Ведь это тоже шаг вверх.
Здесь был и Творец, с которым я желала познакомиться, крылатый кот из игры. И много незнакомых и в то же время – чужих тут нет. И чужого.
Правда, половину из того, что предлагали друзьям, я не могла понять – не хватало опыта. Всегда есть куда подниматься; чем выше находишься, тем дальше становится линия горизонта, которого хочется достичь.
Я замирала от радостного предчувствия их выбора – ведь это будет так же красиво как сотворение мира. Син и Алафе сделают себя! Может даже придумают свое, новое, использовав опыт игры, где пробовали столько всего… такая возможность тоже была. Ведь не откажутся же они…
Бесконечное пространство раздвинулось еще больше. Исчезли последние приметы Замка Чести. Вместо потолка проявилось небо, серое, в тяжелых тучах. И друзья менялись тоже, раздавались вширь, обретали иные очертания, и вот уже передо мной не два человека, не два Творца, а два творения. Драконы, алый и золотой.
Син и Алафе повернули красивые шеи с костяным гребнем и бросились на нас, тех, кто наблюдал. Или только на меня и Фая, если видели нас. Но в следующий миг они сцепились друг с другом и покатились по бесконечному простору, и за ними он съеживался, исчезал. Потом драконов словно разнесло по разные стороны мира, и снова кинувшись в драку, не встретились, точно пролетев мимо. Они пробовали еще несколько раз и только потом взлетели в высокое, открытое для всех и всего небо. Исчезли среди облаков.
Исчезло все. Я снова была в Теплом Доме, и в кресле сидел, словно ничего не случилось, Фай, привычно маленький и неизмеримо большой не-Творец.
- Не отказался бы от чая, - заметил он с улыбкой.
- А я – от надежды. Они же вернутся?
Спросила почти жалобно, по-детски.
- Обязательно вернутся. Ты все правильно придумала – от самого дна ненависти есть лишь один путь – вверх.
- Но это просто выдумка, Фай. Сказка. А жизнь никогда ей не была. И только бы они не стали снова людьми. Син так этого не хотела…
- Чтобы стать человеком, надо быть им, - не согласился он. А может наоборот – согласился. - Человек и человеческое не исчезают, когда становишься Творцом, они важны, создателю, который помнит себя человеком, творение дается легче… Поэтому мы спим и едим, как и раньше. А сказку про «выйти из себя – вернуться к жизни в мире» придумали очень давно, и с тех пор она ходит меж Творцов, но верят в нее почему-то только самые... - он подумал, но, кажется, так и не нашел слова. - Вот ты бы поверила?
- Поверила уже. Просто меня не пугает «снова сделаться человеком», я вообще не стала про это думать. И не верю в идеальный мир, если честно.
- Вот. Стоило подумать, и ты поняла бы, что это просто байка... а если не думать, то очень страшно.
- А как же миры Син и Алафе? Или твои и Мирт. Осиротели?
- Нет, конечно. Прими они предложение, миры бы «поднялись» вместе с ними, стали самостоятельными. А так… тоже стали. Но создания перестают нуждаться в создателях по разным причинам.
Я подумала и кивнула:
- Дети уходят от родителей, если взрослеют. Или когда хотят уйти, пусть даже к этому и не готовы.
- Вот именно, - он улыбнулся, - сама-то замечаешь, что берешь сравнения из человеческой жизни?
- Так больше неоткуда. А у тебя вообще все по-человечески. То чаю попросишь, то забор покрасить…
- Ну, про чай я пошутил, но кое-кто обещал мне стихотворение.
Я фыркнула:
- У Творца миры вместо стихотворений. Хочешь мир в подарок? Еще один? Кстати, среди тех, которые в тебе, есть и мои?
- Несколько, - признал Фай, - и конечно, я хочу еще один. А ты бы не хотела?
- Узнаю, когда стану как ты, - ответила я, тряхнув кудряшками, - ну ладно, сам напросился!
И демонстративно закатав рукава пестрого платья, призвала туман «рабочей среды», который тоже был когда-то человеком или Творцом. И начала создавать новый мир, пообещав себе, что там обязательно будут драконы.
24.05.2014 г.
Всегда рядом.
|
| |
| |
