Четверг, 28.03.2024, 14:03
Главная | Регистрация | Вход Приветствую Вас Гость | RSS
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Форум » ...И прозой » Горькие сказки » Однажды после (память - так ли она важна?)
Однажды после
LitaДата: Воскресенье, 20.11.2016, 09:20 | Сообщение # 1
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline


Однажды после

1.

- Последний старик живет в нашей башне, - сказала Исме, расчесывая у зеркала белокурые локоны. - Не хочешь разорвать контракт с башневладельцем и переехать в другую? Денег на неустойку у тебя точно хватит, – она кивнула на коробочку с очередным подаренным ей браслетом.
- Хватит, - ответил я, потягиваясь. Вставать не хотелось, а придется – Исме никогда не оставляет меня у себя, да и стелы ждут. – Но жалко.
- Еще заработаешь, - пожала плечами моя девушка.
Вот странно: у Исме тяжелая работа, а она так легко относится к деньгам. А у меня все наоборот.
Про старика я знал – в бюллетенях Конца Эпохи, висящих на каждом столбе, пару дней назад появились портрет и адрес - но все же уточнил:
- Считаешь, стоит переехать?
- Да. Тут может стать шумно.
В этом она была права. В одном из бюллетеней напечатали сжатый, с цифрами и датами, рассказ о конце прошлой Эпохи. Ровно полгода понадобилось, чтобы последний старик того времени умер. И за это время чего только не происходило с ним рядом. То же повторится и сейчас, потому как Эпоха пусть и другая, но люди те же.
- Агрессии не будет, - успокоил я, покидая постель и беря рубашку со спинки стула. – Убить старика – значит сломать ключ от двери в новую Эпоху.
- Не станут его убивать, - Исме отложила расческу, открыла шкатулку с красками для лица и начала рисовать красоту искусственную поверх натуральной. – Могут задаться целью довести старого до решения покончить с жизнью, и нам придется на это смотреть, а то и участвовать в процессе.
- Никто не заставит нас участвовать ни в чем подобном, если сами не захотим, - я в очередной раз упустил из пальцев скользкую хрустальную пуговицу. Дурацкая мода… Но тут же почувствовал взгляд подруги и отвлекся - посмотреть на нее. Оказалось, Исме глядит в зеркало, а ее отражение – на меня, причем в упор. И от такого положения серьезность ситуации почему-то делалась угрожающей.
- Ладно. Подумаю и решу, - пообещал я как можно убедительнее. И продолжил о том, что не напрягало: – А знаешь, со временем неприятное становится смешным. Шесть эпох назад на все лепили таблички «рекомендаций» - «рекомендован для семи лет», «рекомендован для ношения в дождь» или «для выкапывания неглубоких ям», – я хохотнул. – Думаю, то была эпоха, когда все пользовались вещами не по возрасту и не по назначению. Как еще на людях писать не додумались – «рекомендовано для…» Или вот однажды открыли «дикое вещество», которое вроде бы улучшало цвет лица и повышало аппетит. Пихали его в еду, ткани и косметику, пока не оказалось, что оно портит здоровье, а не улучшает… Кстати, не хочешь в новой Эпохе стать моей официально?
Она провела кисточкой с алой пудрой по концу золотистого локона.
- Не понимаю, для чего нужны браки. Что изменит запись в Реестре Пар? Мы вместе, пока хотим, и без записи.
- Просто тогда о нашем «вместе» будет знать государство, и потребует ответа, если мы захотим расстаться, - сказал я, застегивая пряжку на брюках. - И еще что у нас есть друг перед другом обязанности и право родить ребенка.
- Ну разве что из-за ребенка…
Я мысленно усмехнулся. Надо запомнить, что она уже думала о детях. Использую это, если в самом деле захочу жениться. Хорошо, что в Конце Эпохи дети не рождаются и можно просто получать удовольствие и не бояться нежданного сюрприза.
- Все, выметайся, мне некогда – поторопила Исме, беря очередную склянку с кремом или краской.
И пришлось выметаться, потому что характер у подруги, как у любой актрисы с ее тяжелым трудом, отвратительный, и лучше лишний раз не рисковать.

Меня не сильно тревожило, что наша башня скоро станет местом паломничества нервных личностей, жаждущих приблизить смену Эпох. Но от Исме отмахнуться нельзя, не простит – и в то же время платить за каприз не хочется. Контракт с башневладельцем обычный, на два года. Три месяца гарантированного бесплатного проживания еще не истекли, потом платить все же придется, конечно. Но если мы захотим съехать раньше, чем закончится контракт, башневладелец потребует чудовищного размера неустойку. Попробую убедить Исме отказаться от переезда.
Поднимаясь по лестнице, я услышал стук деревяшки по камню. Старик спускался со своего уровня, скребя палочкой по лестнице. Мне вдруг пришла мысль взглянуть на него повнимательнее. Интересно, он понимает, что все хотят его смерти?
Я подождал, даже не пытаясь делать вид, что остановился шнурок завязать или в квадратное башенное окно поглазеть. Зачем притворяться? Любопытство – это же так естественно. Но для порядка решил сделать еще одну естественную вещь – поздороваться, когда тихоход подковылял ближе.
- Привет, старый!
Ходок поднял глаза - древний, но не такой сморщенный, как на картинках в книге с каким-нибудь «романом страхов», прищурился, словно пытаясь узнать меня или кого-то во мне. Или словно спрашивал – и ты? И я. Я тоже хочу, чтобы настала новая Эпоха, и даже работаю на нее, стелы «полирую». В общем, стало ясно – все он понимает, и ответ на свой вопрос я получил.
- Вас же Кай зовут?
- Вообще-то Кайрич, - поправил я нехотя - разговаривать со стариком не собирался.
- Меня зовут Милхе Орэ…
- Хорошо, – я отпер дверь и, войдя к себе, запер ее за собой.
Может, старик что-то и хотел сказать, но не успел. Вот и ладно.

Засиживаться дома было некогда. У «полировщика», он же эпизод-инспектор, в конце Эпохи хватает дел; «полировка» вступит в силу только когда умрет последний старый, а до этого приходится подновлять ее, снова и снова делать одно и то же... Я прикрепил бирку эпизод-инспектора на плечо, прихватил со стола обе ладо́нки, рабочую и личную, и отправился проверять территорию.
Погода доставляла удовольствие: легкий ветерок, не слишком яркое солнце, безоблачность, идеально чистая мостовая - все условия для хорошей прогулки. Девятнадцать моих стел разбросаны по разным местам, но не слишком далеко друг от друга. Каменюки лезут из почвы только там, где живут люди, поближе к городам и в самих городах, и только в конце Эпохи. Тянутся к людям, как всякие там травы-кустарники к рекам и озерам. Они тянутся, мы с ними боремся, а то, что остается, используем как строительный материал.
Первая стела занимала место на газоне, разбитом перед лавкой музыкальных инструментов, серая, четких очертаний немного неровной призмы. Чешуйки, утопленные в камень, поблескивали. Я сел рядом, примяв траву, снял с пояса рабочую ладонку. Опять забыл вчера очистить от старых заданий. Пришлось постучать по камню… Камнем по камню – ладонки тоже делают из стел: после начала новой Эпохи срубают, потому что толку от них уже нет, вся память уходит в землю, оставляя какие-то ошметки. Из каждой стелы делают несколько десятков ладонок, имеющих связь между собой: сообщение, записанное в одной – мысленное или голосом – появляется и в других, заставляя ладонку нагреваться… Постучал, и чешуйки вчерашних сообщений осыпались с нее, остались новые, крепкие, которые и не сколупнешь, пока не прочитаешь. Я тронул одну из чешуек. Что там?
Оказалось, сегодня требуется внести лишь три изменения. Нет, я понимаю, что шпиономания начала Эпохи Грома, когда даже дети раз в две недели являлись в контору для проверки на лояльность – это лишнее. И землю, истощенную посадкой «золотого злака», стоит сделать плодородной, отменив эту самую посадку. Но кому мог помешать недописанный роман в стихах, древний, как само время? Ладно, я должен выполнять задание, а не обсуждать его.
Ладонь, положенную на поверхность стелы, словно бы вдавило в камень. Не особо приятно, но это иллюзия – тянет в камень вовсе не руку, а разум. Я позволил себя утянуть, оказавшись в «нигде и никогда», похожем на полутемную пещеру, подождал немного, привыкая к ощущению легкого давления со всех сторон, и мысленно нарисовал картинку: золотые поля иноземного злака, который так понравился очередному Полуимператору во время путешествия в соседнюю страну. Давление почти прекратилось, и я ощутил, что держу в кулаке что-то напряженное, тонкое и прохладное. Поднял руку, преодолевая сопротивление, а вместе с ней и светящуюся струну, которую сжимал. Нить события, тянувшуюся из ниоткуда никуда: она исчезала, словно расплывалась, на расстоянии в несколько шагов в обе стороны. Но на самом деле никуда не девалась, просто не давала видеть себя всю. И еще – оставаясь неподвижной снаружи, она под этой неподвижностью прятала стремление и течение. Странное – словно одновременно вперед и назад. Но этим легко было воспользоваться. Я чуть расслабил пальцы и, не отпуская нити, последовал за обратным течением - искать нужную точку.
Перед моими глазами вспыхивали картинки-события. Золотое поле злака, потом оно же, но еще зеленое, с небольшими ростками. Рука ощутила узел, от которого отходили в этом месте другие нити, тоньше, как-то связанные с основным события - но их я пропустил, перехватив струну сразу за узлом, и пошел дальше. Картинки мелькали все быстрее, но я поймал нужную - Полуимператор пробует золотую кашу и ему страшно нравится. Вот тут я сделал остановку, сжав струну, что есть силы. Меня ощутимо мотнуло. Течения не любят, когда им навязываешь остановку. Я сжал нить и представил, как мог отчетливо: Полуимператору каша не понравилась. Хуже того, показалась самым противным, что он ел в своей жизни. Под моими пальцами начал возникать узел. Узелок пульсировал - я постепенно ослаблял нажим, пока не отпустил совсем, и узел остался на месте. Изменение принято и вписано в историю. Интересно, этого хватит?
Вперед, вверх по течению, куда легче и быстрее. Я проверил – оказалось, что все вышло как надо. Поглазеть на то, как Полуимператор перед своими советниками ругает и кашу и сам злак, было сплошным удовольствием. В школе эпизод-инспекторов нас заставляют запоминать многочисленные и порой самые неожиданные сведения о правителях, городах и событиях прошлого, и учат, как можно использовать их в работе. Полуимператор - человек настроения. Каша невкусна? Не станем сажать крайне полезный «золотой злак». Работа на десять минут, редко дольше, даже если кажется, что провел в стеле пару суток. А у профессионала вроде меня все выходит даже быстрее.
Закончив, я мысленно выбросился из стелы, как рыба на берег, пережил краткий миг головокружения, и отправился «полировать» остальные каменюки.

На обработку всех стел ушло полдня, и то лишь потому, что первая от девятнадцатой находилась далековато, даже пришлось брать пролетку. А у последней ждал сюрприз – «прилипала».
Пацану было лет пятнадцать. И судя по бледному лицу, проторчал он у стелы полные сутки. Обе ладони лежали на шершавой поверхности. Я подошел и зло, грубо пихнул его в плечо. Толку никакого, конечно. Оторвать от камня его ладони не смог бы и сказочный великан. Я огляделся, вспоминая, где тут видел фонтан. Оказалось – не очень далеко.
Ведерко я на время вытребовал у тетки, торговавшей у фонтана цветами. Наполнил его водой и, вернувшись к монолиту, выплеснул ее на парня. Он что-то проворчал и открыл глаза. Я отправился возвращать ведерко и когда пришел назад, к стеле, «прилипала» уже очухался. Первое, что он сказал, было:
- А какой сейчас год?
Вот все они так.
- Сто третий Эпохи Беспечности, семнадцатое число месяца огня, - милосердно проинформировал я. Сам таким не был, но понимаю – странствуя по чужим историям, напрочь забываешь свою. Однако понимание это одно, а работа – другое. А я – на работе.
- Что ты там менял?
Он скуксился.
- Сделал так, чтобы шпиль нашей Ратуши украсили символом Мира.
Я невольно хмыкнул: мальчишки, все бы им играться.
- Поспорил с кем-то?
- Поспорил, конечно, - не стал отпираться парень.
Это я мог понять.
- Ладно. Дуй хвалиться.
Он встал, пошатываясь – «дуть» вряд ли сможет, но дойти – дойдет. Я бы и сам полюбовался башней со «снежинкой мира», но работа ждет. А внесенное им изменение вряд ли продержится дольше получаса.
– А, да, держи, - я сунул ему в руки карточку с адресом нашей конторы. – Зайди, может тебе найдут работу.
Он округлил глаза:
- Но Эпоха же кончается! Зачем сейчас еще один «полировщик», если все стелы уже расписаны, какая чья? Да и учиться ж надо целых полгода. За это время старикан точно закончится.
- Может, ты будешь стирать данные из старых стел, чтобы потом из них делали всякие полезные вещи вроде ладонок, - заметил я, мысленно похихикав над «старик закончится». – Для этого почти не надо учиться. Воображения у тебя хватает, судя по всему. Или нет… проверишь. Если на башне торчит значок – значит, да, и можно заработать. Если нет – выброси приглашение.
Он кивнул и, кажется, хотел спросить еще что-то, но не стал, просто утопал. Медленно, вспоминая, как ходить.
Я не стал отменять его изменение, но когда закончил с последней стелой и возвращался, то не увидел «снежинки мира» на ратушной башне. Жаль. Это было бы забавно.
--------------------------
рис. А. Винграновской.
Прикрепления: 1704939.jpg (182.2 Kb)



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 20.11.2016, 09:22 | Сообщение # 2
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
2.

Что мне не нравится в моей работе, так это непредсказуемость погоды. Вчера тепло и сухо, сегодня ветер сбивает с ног. Пришлось надевать колёсники и противоветренную маску – и так выбирать направление, чтобы дуло не в лицо, а в спину или хоть в бок. Жаль, что пролетка не везде проедет, а то сел бы в теплое и закрытое от ветра нутро и так путешествовал от стелы к стеле.
Одно хорошо – в такую погоду можно не ждать сюрпризов.
Одно хорошо, а все остальное - плохо. В пятой стеле кто-то лихо порезвился – несколько десятков изменений, отпечатавшихся уродливыми блямбами на поверхности стены. Пришлось выяснять, что именно изменено, и возвращать, как было. В том числе и результат Войны Роста. Сдалась всем эта война! Раз в месяц обязательно кто-то вломится в стелу, чтобы что-то из того времени отменить! И взломщики почему-то надеются, что «полировщик» ничего не заметит. Или раньше, чем заметит и отменит старик «закончится». Все может быть. Потому я обязан проверять все свои стелы каждый день, хотя мог бы и отдыхать иногда. Подновлять запланированные изменения – пятьдесят четыре штуки - надо не зараз, а время от времени. У обученного «полировщика» внесенное изменение держится дней десять.

Сегодня я справился с работой быстрее, хотя пришлось снова вязать узел на «струне» событий, связанных с незаконченным романом в стихах, «Романом о Мечтателе» - вчерашний исчез без следа. Я впервые видел, чтобы «узел» рассосался так скоро. В награду за то, что пришлось напрячь воображение и придумать, что автор романа женился и его супруга по ошибке сожгла рукопись, я позволил себе удовлетворить любопытство: нашел то место на струне, где не очень юный, но очень растрепанный стихоплет корпел над своим трудом, и прочитал из-за его плеча последний вирш. Стихи как стихи. А я вообще не люблю читать, потому что многое запоминаю машинально, по профессиональной привычке.
Едва вышел из стелы, как личная ладонка в кармане куртки начала стремительно нагреваться. Я быстро выбросил ее из кармана на траву, успев обжечь пальцы и поймать отчаянный мысленный зов Исме: «Кай, Кай, Кай!», подождал, пока немного остынет, взял ладонку в руки и услышал: «Приезжай. Театр. Нужно». Я вернул ладонку в карман и отправился ловить пролетку до театра.

Исме сидела в темном зрительном зале, а я ухитрился выйти прямо на сцену. Вечно плутаю в театральных коридорах. Собирался спуститься и уже шагнул на короткую, в четыре ступеньки, лестницу, но она попросила, голосом глухим и усталым:
- Нет, останься там. Сыграй что-нибудь для меня. Любую роль.
Такое уже бывало. В плохие дни, когда ей доставались самые тяжелые, самые черствые и непробиваемые зрители, которых ей приходилось пробивать, потому что в этом и состоит ее работа - добираться до их чувств, опустошая себя, разрывая душу в клочья – она просила что-то сыграть для нее. Не всегда в театре. Видно, сегодня было особенно плохо, раз у подруги недостало сил добраться до своей башни. Мне нравилось делать это для нее, доставляло удовольствие. Обычно разыгрывал перед ней в лицах забавную сценку из жизни. Получалось отвратительно, но она почему-то не возражала. Наверное, это все же помогало наполнить ее пустоту, возникшую после тяжелого спектакля.
Но сегодня я не знал, что играть, ничего забавного по дороге не видел, не был готов - и растерялся. Хотя нет, не совсем. В голове крутился прочитанный монолог из незаконченного романа. Все же запомнилось... Может, прочесть ей?
Я прошелся по сцене туда-сюда, скрипя половицами.
- У некоторых слишком много свободного времени или свободного ума, и они тратят его, чтобы писать стихи, - сказал я, спеша зачем-то сразу же сообщить свое отношение к тому, что собираюсь ей показать. – Но эти, кажется, неплохи.
Я сделал небольшую паузу и прочел:

- Осенний лист, прохладный и пустой.
В нем нет души, а может – я не вижу.
Ты мой… И лишь поэтому, я – твой,
С какой-то ветки, как и ты, острижен,
Отпущен по ветру… Как просто быть простым!
Не знать, не помнить, чем закончат это…
Когда забуду все – где будешь ты?
Какому присягнуть тогда ответу,
Каким вопросом стать и как посметь
Поднять и бросить все, что не пустое?
Недоупасть нельзя, недовзлететь,
Болтаюсь между, и не знаю, кто я.
По мне проходит шов, раздел и стык –
Как черенок листа, как мысль и память.
И если все не сшить, где будешь ты?
А я не буду. Я исчез за швами.

Тишина. Не зная, что еще сказать, я поклонился, обозначая конец представления.
- А хорошо, - сказала Исме почти прежним голосом, и я понял, что помог. – Только тебе эти слова совсем не подходят.
- Конечно, нет. - Я спустился со сцены по боковой лестнице. – Надо смотреть на мир иначе, чтобы такое сказать или в такое верить. Вот старику, наверное, подойдет.
- Пожалуй, - она встала, прошла меж кресел, взяла меня за руку. - Идем домой. И давай как-нибудь зайдем к старику в гости. Это будет весело.
- Весело? - усомнился я. – Не уверен. Я с ним вчера поздоровался, так он сразу же – «А вас же Кай зовут?» - мол, давайте поближе познакомимся. А я не хочу с ним знакомиться поближе.
- Не хочешь – не будешь, - глаза Исме блеснули в полутьме зала. – Я вдруг подумала - это же последний старик на свете! Вряд ли ты или я увидим еще одного.
Тут она была права. Стареть дураков нет. Или, вернее, помнить дураков нет, и из-за этого стареть. Но в каждый век находятся человек сто, которые все же старятся. Не знаю, зачем это нужно. Вот кстати можно спросить.
Я усмехнулся.
- Что? - Спросила Исме. – Понял, что я права?
- Понял, что мне есть, что сказать старику, - ответил я. – И, пожалуй, это и правда будет весело.

3.

В гости не ходят без подарков. Потому на следующий день, как только закончил работу, я отправился на Цветную улицу, которая вдоль и поперек заставлена лотками; а если не лотки - так открытые настежь двери лавчонок, а если не лавчонки, то сидящие прямо на земле сомнительного вида мужчины и женщины со всевозможными вещами на низких столиках перед ними.
Улица была интересной сама по себе. По обеим ее сторонам – забавные статуи, просто так, для красоты, то слишком высокие то слишком низкие фигуры, трагично-комичные, гротескные, без названий, имен и историй. И сидящие или стоящие между ними торговцы разной ерундой кажутся тоже статуями, только живыми. Их товар - сделанное своими руками, иногда вещи прошлых эпох. Вот ради этого я сюда и пришел. Что дарить старику, символу прошлого, как не вещь из прошлого?
Обычно я ничего не покупал, просто смотрел – это бесило Исме, хотя именно она впервые привела меня сюда. Мне казалось, что за свое время и внимание я и так получаю нечто уникальное. Впечатление. А вещи, которые его производят, не важны, их покупка только все испортит. Но в этот раз я решил сделать исключение.
Торговцы не обращали на меня внимания. Впрочем, тут никто ни на кого внимания не обращал. У продавцов и покупателей словно был договор друг друга не видеть.
Я рассматривал странные товары. Сегодня мне не хватало разнообразия. Или его не хватало тем эпохам или творцам выставленных на продажу вещей? Многие выглядели чистым хламом. И хозяева тоже, хотя стариков среди них не было, но были... пожалуй «потертые». Чем-то ж на совсем уж древнюю стелу, куда ты записываешь изменение, а оно уже и не записывается. Были и такие. Их сразу срубали, чистили от остатков памяти и пускали на ладонки или другие вещи для удобства.
В самом конце улицы, где торговцы стояли и сидели уже не так густо, мое внимание привлекла серебристая коробочка на столике перед одним из них, полноватым мужчиной, лет на десять старше меня.
- Что это?
- О, почти артефакт, - продавец взял коробочку и нажал на что-то на ее боку. Захрипело, заворчало, и я услышал голос. Слова были непонятны. И чем тщательнее я прислушивался, тем меньше понимал. – Так в прошлом веке сохраняли голоса и звуки. Стоит недорого.
Идея мне понравилась. Коробочка и голос из прошлого. Как раз подарок для старого. Только звуки мешали думать.
- Хватит, - попросил я. Хозяин «артефакта» понял и нажал другую кнопку – голос стих. – Сколько?
Цена и правда оказалась невелика.
Пока шел домой, моя ладонка опять потеплела. Исме звала, но не срочно, она просто была не против со мной пообщаться. Я заспешил – сначала к себе переодеться, а потом к ней.
Подруга встретила меня не в одном из прекрасных и легкомысленных нарядов, а в домашнем халате, расписанном цветами. Утомленной не выглядела – только недовольной.
- Спектакль отменили, – сообщила она сразу же.
- Почему? – удивился я. Больше тому, что Исме недовольна. Когда не надо делать тяжелую работу - это же хорошо?
- Совет города счел пьесу аморальной, - пожала плечами моя девушка, - опомнились, называется. В пьесе мир вообще без стел. Она уже полгода идет и давно бы могла возмутить зрителей. Но ведь люди ходят на спектакли именно затем, чтобы будить свои чувства и получать от этого удовольствие. От всяких чувств, не только от радостных.
- Ну, видимо, эта пьеса будит не те «всякие», - усмехнулся я и показал ей коробочку. – Кстати, купил подарок для старика.
Исме взяла коробочку, повертела так и эдак, явно заметила кнопку, но нажимать не стала.
- А давай пойдем к нему прямо сейчас, раз оба свободны? – предложила она.
Возражений не было.
Подруга вышла в другую комнату и закрыла за собой дверь. Вернулась быстро, как и всегда. Она не стала, как подобает актрисе, одеваться вызывающе, ярко краситься и вешать на себя много украшений, а надела скромное клетчатое платье с белым пояском, очень простое и целомудренное. Волосы связала в хвост и выпустила челку, которую терпеть не могла, но которая превращала молодую девушку в совсем уж ребенка.
- Идем?
Я взял ее под руку, и мы чинно и благородно поднялись наверх, к старику.
Открыл он сразу.
- Здравствуйте, уважаемый Милхе Орэ, - поздоровался я. – А мы к вам в гости. Ничего?
- Ничего, - с каким-то непонятным мне чувством сказал он.
Его жилая ячейка оказалась вполне современной - никаких тебе вязаных ковриков и картиночек на стенах. Теплая панель на стене в коридоре и холодная – на кухне, где мы оказались как-то очень быстро, с чаем и пирожными, были. Теплые и холодные панели тоже делают из срубленных стел, которые запоминают не только информацию, но и состояние. Нагрей такую стелу – и она надолго сохранит тепло внутри и станет нагреваться, если ее тронуть. То же и с холодом.
Я вручил старику коробку, но он поступил почти так же, как Исме, повертел в руках, но ничего нажимать не стал и поставил на полку.
- Спасибо.
Мы пили чай и молчали, кажется, каждый ждал, что заговорит другой и даст всем тему для разговора. В сущности, мне много чего хотелось спросить, но при Исме... Ее бесят всяческие сложности, а если испортить подруге настроение, она мне это потом припомнит.
Но именно Исме первой задала неудобный вопрос:
- А откуда берется старость? Ведь это же не болезнь, как некоторые думают, и не то, чем можно заразиться, если играться со стелами и тем, что в них.
Старик усмехнулся с явной горечью, я - раздраженно. Слушок про старость, заключенную в стеле, не очень сильно помогал. Любители забраться в стелу и чего-нибудь поменять всегда находились. Другое дело, что, необученные, они или не могли изменить, или их изменения быстро рассасывались. Но есть и те, кто способен приживить изменения так же хорошо, как обученный «полировщик». Еще и поэтому все, что нахожу в своих стелах, я стираю, не дожидаясь, исчезнет ли само и когда.
- Старость – миф, - сказал старик.
Я не удержался, чтобы не поддеть:
- А как же вы?
Он пожал плечами:
- Мифы принимают разную форму. Старение когда-то было естественным. Но когда стирают правду, ее место всегда занимает миф. Теперь старости нет, она стала сказкой, и я – часть ее.
- Но разве не хорошо, что стало так? - спросила Исме. - Ведь быть старым неприятно.
- Может и хорошо, - согласился старик, не сделав моей подруге замечание за бестактность или как там оно называется. - Только когда правда заменяется мифом, всегда что-то теряешь.
- Но и приобретено много, - продолжала спорить Исме. Я удивлялся – она вцепилась в старика и не отпускала. - Человек может жить спокойно, зная, что его не поджидают в конце жизни слабость и болезни. И он будет хорошо выглядеть до самого конца. – Она потерла висок, словно у нее вдруг разболелась голова. – Мне приходилось играть старух, и даже это очень тяжело. А уж быть ими… Влез бы кто-нибудь в стелу и стер еще память о том, что приходится умирать!
- В стелах записаны события, а не способности человека, - заметил Милхе Орэ. - И вообще стелы не для того, чтобы менять прошлое… Как думаете, молодой человек? Ведь вы работаете именно с ними.
- Думаю, что если память в земле уже не помещается и выходит наружу, давая нам возможность поступать с ней как угодно – то почему бы нет? – ответил я.
- Что ж, спорить не стану. Но не думали ли вы, что «поступать как угодно» - это не все, что можно сделать с памятью? Что она намного глубже и полнее, чем просто события?
- А зачем думать о том, что бесполезно? Разве только если это доставит удовольствие.
- Хоть для этого, - кивнул старик. – Попробуйте... исследовать то, что в стеле. В конце концов, оно же вам не чужое. Про удовольствие не уверен, но насчет бесполезности вы неправы.
Исме красноречиво посмотрела на меня – гримаска «еще немного - и мне станет скучно». Все ясно, она получила, что хотела, и пора завершать визит.
- Спасибо, - сказал я, вставая, - общение с вами доставило мне удовольствие.
Именно сейчас старик почему-то решил прочитать лекцию:
- Кроме удовольствия существуют и другие вещи!
- Да, но другие вещи тоже должны приносить удовольствие, - перебил я, и Милхе Орэ не стал спорить, а проводил нас до дверей.
Исме молчала, пока мы не перешагнули порог ее дома. А потом повернулась ко мне:
- Знаешь, я передумала переезжать. Это же уникальный опыт, он может мне очень пригодиться! – ее глаза сверкнули азартом.
- Вот и прекрасно, - согласился я с облегчением.
И от старика, как оказалось, есть польза.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 20.11.2016, 09:27 | Сообщение # 3
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
4.

На следующий день во дворе появились «сидельцы», люди, которые заняли все скамейки возле башни, а кое-кто расположился прямо на земле и почти не отрываясь смотрел на окна срединных уровней. Все-таки, наверное, не стоило печатать в бюллетене и адрес, хотя кто захотел, тот нашел бы старика и без этого, он же, небось, дома не сидит. Проследить за возвращающимся из лавки или с прогулки древним совсем легко… Что будет дальше, я знал, потому что читал. Сначала просто сидение, потом какие-нибудь выкрики, потом старика начнут преследовать, стоит ему выйти за порог, дальше – в зависимости от фантазии. Записочки под дверь, неприятные сюрпризы… Стены башни испишут всякими гадостями, вроде «тебе пора в землю». Но назад уже не повернуть – Исме сама изменила решение, старик стал ей интересен, а мне интересно сказанное им: о том, что память полнее и глубже и с ней много чего можно сделать. Что стоит исследовать.
А как? Исследовать – значит что-то делать с предметом исследования. Проводить эксперименты. Но я давно выбрал свой образ действий. Каждый из обученных «полировщиков» работает с удобным ему образом. Чаще всего это струны или тоннели, по которым можно пройти вперед или назад и что-то поменять. На струнах делается узел - новое обстоятельство, из-за которого поток события из прошлого течет по другому руслу и память изменяется. Или наоборот. Иногда струна сопротивляется, и с большим трудом удается ее удержать, но всегда удается. В тоннеле надо писать или рисовать на стенах, и без того исписанных или изрисованных. В итоге все забывают, что когда-то огромные поля были засажены «золотым злаком» - потому что этого не произошло - и земля осталась плодородной.
И вот, есть у меня струна, а у кого-то - тоннель. И только один способ обращения с ними. Но можно придумать и другие.

В очередной стеле, завязав все нужные узлы, я подергал струну, даже попытался порвать. Конечно, ничего не вышло. Попробовал намотать на палец. На том моя фантазия иссякла. Мало что можно сделать с ниткой, которая тянется ниоткуда и никуда же уходит.
Я думал об этом, идя от стеле к стеле, и кажется, понял. Струны созданы именно для того, чтобы менять прошлое. А если создать что-то еще? Понять бы, что. Я могу воздействовать на то, что в стеле, но оно никак меня не касается. Только старик отчего-то решил, что оно мне «не чужое». К нечужому испытываешь чувства.
Ага. Пункт два устава эпизод-инспекторов: «Никогда не допускайте эмоции в рабочую среду». Причем это правило не тайна и знают его многие; но все равно лезут в стелу со всеми своими радостями и ненавистями, потому что оставаться бесстрастными неспособны, и становятся «прилипалами», которые сами из стелы выйти не могут. Избегать эмоций при моей работе оказалось легче, чем я думал, но однажды, из любопытства, попробовал допустить самую чуточку недовольства. Меня впечатало в стену там, в тоннеле, а реально я шарахнулся о камень стелы, и потом месяц ходил с синяком. Повторять не хотелось. По крайней мере, тогда.
А сейчас – отчего не попробовать? Так что в самом конце работы я рискнул.
Сегодня напрягаться не пришлось – струны легко несли меня вперед и не сильно противились узлам и остановкам. В общем, не работа, а сплошное удовольствие. Вот я и разрешил себе радость, совсем чуть-чуть, как в первый раз.
И сначала вроде бы ничего... а потом меня рвануло и понесло куда-то, словно водяная воронка засосала, и я забарахтался в ней... в чувствах, схожих и не очень с радостью, каких-то осколках... воспоминаниях, но не моих. Спешно наведенное безразличие не помогло, пришлось просто успокоиться, чтобы выйти. Пробовать снова я не стал, тем более обнаружил, что вымотался за эти несколько минут.
А тут еще хлынул ливень.
По счастью, совсем рядом был открытый баланс-бар; я кое-как дотащился до него, вошел внутрь и плюхнулся на первое же свободное место. Подпорхнувшая девчонка-служанка смотрела со страхом – я забыл снять с плеча бирку эпизод-инспектора и напугал ее возможностью заразиться от меня старостью.
- Не заразно, - бросил я ей. – Что, по мне не видно, что не старик?
- Ви-видно, - заикаясь, ответила она. – Но вы же…
- Я «полировщик» как ты подавальщица еды! – не выдержав, рявкнул я. – Разные профессии. И все! Принеси ринзового соку и можешь больше не подходить, раз трусишь.
Девчонка ушла и вернулась с соком – надо отметить, быстро. Исчезла, правда, тоже быстро. Потягивая сок из стакана, я наконец обратил внимание на то, что происходило на сцене, защищенной от зала тень-стеклом. На ней стоял некто, певший пошлую «Сказку о косточке»:

- Ему хотелось, так сказать,
Да встала в горле кость.
Глядел сурово странный гость,
И все, что сказано, сбылось,
Все было, так сказать…

Тень-стекло - странная штука: пропускает все звуки, а вид очень искажает – исполнитель выглядел приземистым толстячком, а мог оказаться тощим длинным субъектом. Ну и конечно странную песенку он выбрал, из тех, которые распевали в то время, когда я был не старше вчерашнего «прилипалы». Да еще и страшно длинную – двадцать один куплет, и все об одном и том же.
Заскучав, я огляделся. В баре было не много людей. Когда все осознают, что Эпохе конец, желающих вернуть себе душевное равновесие станет больше. И тогда непробиваемое тень-стекло в самом деле окажется нужным для защиты исполнителя от зрителя. Или наоборот. Когда один делает то, что хочет, чтобы успокоиться, выплескивает на других свои страх или счастье, или гнев, или веселье, остальные имеют право делать то же самое. И тем самым тоже вернуть себе обычное расположение духа. И они, конечно, не сдерживаются. Вход на сцену баланс-бара платный - и с другой стороны, из зала туда не попасть. Тоже разумно и тоже защищает: через месяц, если старик продержится столько, я не рискну сюда зайти.
Стало потише - певец закончил и ушел со сцены, а я решил перекусить – судя по шуму за окном, ливень и не думал заканчиваться. «Лист еды», принесенный уже другой служанкой, постарше и совсем не пугливой, порадовал. Оказалось, тут можно попробовать много интересных и сложных блюд, два из них я очень любил и немедленно заказал. Мясо в кисло-сладком красном соусе принесли сразу, я увлекся дегустацией и перестал обращать внимание на сцену, тем более там теперь какая-то девица непонятно что пыталась изобразить.
Вкусовые ощущения целиком заглушили все остальные, поэтому я услышал голос очередного выступающего за тень-стеклом, только когда опустошил тарелку.
- Будущее зависит от прошлого, оно питает его. А если нечем питаться, то приходится умереть с голоду...
Я поглядел на сцену. Голос такой знакомый, а выглядел выступающий по прихоти тень-стекла, карликом или ребенком. Он говорил слишком тихо - приходилось прислушиваться.

- И память... словно тусклый огонек
Замрет во тьме беспамятства без боли.

И потом кажется:

- Как помнить правильно и правильно забыть,
Мы разучились или не умели?

Стихи. Опять стихи. Сильно путало, что выступающий все время сбивался на прозу. Но именно проза позволила узнать – фраза «существуют и другие вещи». Я прислушался и быстро убедился, что прав. Старик. Это точно был он.
Надо же, он вылез из своей норы на свет только ради того, чтобы добрести до бара и прочесть всем лекцию. Или он сюда каждый день ходит?
Стало еще любопытнее. Когда он закончил, я быстро расплатился за обед и вышел.
Дождь еще лил, но не сильный. Обойти здание баланс-бара – пара минут, так что я успел. Старик как раз появился из дверей второго входа. Я не подошел сразу, а он очень быстро и целенаправленно потопал куда-то. Даже не представлял, что старики могут так быстро ходить.
Впрочем, шел он хоть и быстро, но недолго – свернул в парк и приблизился к стеле у большого дерева. Положил на нее руки. Я обошел, чтобы видеть его лицо – оказалось, Милхе Орэ закрыл глаза и так стоял, кажется, шепча что-то. Он что, вносит изменения? По лицу его ходили тени, а волосы шевелились, хотя, наверное, это был ветер, капли дождя стекали по лицу. Прошло минут десять. Старик глубоко вздохнул, оторвал руки от стелы и побрел прочь, пошатываясь. Ну точно, он менял прошлое, а эта работа тяжела для необученных и стариков.
Я проводил его взглядом и тоже подошел к стеле. Новые чешуйки с резкими гранями были заметны, как и всегда. Коснулся, желая увидеть, что в них.
Резко и остро ударили по сознанию строчки. Стихи, те самые, которые читал старик. Они возникли на белом листе, а следом за ними и рука, что писала, и сам человек, слишком хорошо знакомый мне растрепанный молодой мужчина, автор «Романа о Мечтателе». Любопытно. Старик, похоже, решил дополнить «Роман». Я досмотрел до того момента, когда автор поставил точку. Можно было стереть все прямо сейчас, только надо ли? Сотрется само, и, в конце концов стела была не моя и если оно не рассосется до утра, то «полировщик», отвечающий за эту стелу, справится сам. С тем я и отправился домой.

5.

На следующий день с утра «сидельцев» стало больше. Окна старик занавесил – наверняка понимал, что это все к нему или за ним. Но пока его никто не трогал.
Перед работой пришлось зайти в контору – получить новую ладонку, моя рассыпалась, углы крошились, чешуйки новых сообщений не держались на поверхности. Наверное, вышел срок ее службы.
В конторе я застал обычную пустоту – и мальчишку-прилипалу, за столом в углу заполнявшего бланк «Обязательных ответов при поступлении на работу со стелами». Судя по лицу, многие вопросы поставили его в тупик. Еще бы. Даже я удивлялся. «Как вы относитесь к событию, произошедшему пять Эпох назад, когда вся музыка, не несущая в себе определенных мелодий, была объявлена вне закона?» А как можно относиться к тому, о чем не помнишь? Или к той музыке, если слышишь ее раз в год, и то случайно? Меня он заметил, когда в очередной раз поднял взгляд от бланка. Немедленно оставил все и подошел.
- Привет. Я решил попробовать.
- Вот и правильно, - согласился я. – Много не заработаешь, но зато сможешь начать сразу, как только закончится Эпоха.
Он ковырнул носком пол.
- Скорей бы. Я видел старика, ходил к его дому… Он не такой старый, может еще долго прожить.
- Тебе что, деньги нужны? – подивился я. – Родители, стало быть, не дают?
- Мало, - признался он. – А у меня есть Цель.
Я невольно хмыкнул. Парень произнес эту самую «Цель» так, что делалось ясно – она особенная. И стоит того, по крайней мере, по его мнению.
- Поугадывать дашь?
Он кивнул.
Я подумал немного и выдал самое простое:
- У тебя требовательная девушка.
Паренек покраснел.
- Нет… пока нет.
Ясно, к чему это «пока» - у него вообще еще нет девушки.
- Копишь на будущее? Покупаешь «деловые бумаги»? Оплачиваешь долг?
Три отрицательных покачивания головой. А мне вдруг стало не охота напрягать воображение, тем более придется им сегодня работать.
- Ну тогда не знаю.
- Статутные споры, - немного помолчав, для эффекта, признался парень.
Я ощутил невольное уважение.
- А ты рисковый… Хотя это можно было понять и по тому, что ты влез в мою стелу, не побоялся «заразиться» старостью. Но ведь тот спор не был статутным?
- Конечно, нет. Просто в группах статут-спорщиков так принято – иногда спорить просто так, не за деньги. Престиж, - последнее слово он выговорил с явным удовольствием.
- Ну ясно. Мне на работу пора. Может, потом увидимся.
Парень кивнул и вернулся к своему бланку. Я еще раз оглядел его – тощий, но одет хорошо, модная стрижка с косой челкой и явно в себе уверен. Люблю таких, самые правильные люди – даже если лезут в стелу.
Но теперь понятно, почему лез. Статут-споры – это за деньги. Платишь определенную сумму, чтобы вступить в клуб. Потом – за каждый спор. В итоге можешь получить в несколько раз больше или все потерять. Зато азарту, наверное, море.
Думалось об этом слишком хорошо, легко. Пришлось перед началом работы очищать разум от лишнего. Сегодня изменений требовалось всего ничего – пять, и погода не подвела: солнце светило вовсю, тротуары давно высохли и даже на траву можно было сесть. Некоторые «полировщики» таскают с собой стулья из материи и проволоки, а я не любил носить что-либо в руках, даже колесники запихивал в заплечную сумку.
На последней стеле я решил повторить вчерашний эксперимент с эмоциями. Но не успел - получил сообщение от Исме - «Можешь зайти ко мне, если хочешь». Я и зашел, правда, без подарка, чем вызвал на ее лице легкое недовольство.
Глубоко за полночь, когда мы получили друг от друга все, что хотели, и лежали, отдыхая, Исме сказала:
- В последнее время ты уделяешь мне мало внимания.
Я малость удивился:
- Если ты о подарке, так некогда было его выбирать…
- Не только о нем. Я актриса, Кай, и чувствую такие вещи. Ты думаешь о лишнем или чувствуешь лишнее… Не спорь! Быть со мной и думать не обо мне – это лишнее. Потому что означает, что рано или поздно тебе от меня будет надо то же, что и другим. Пробуждение чувств. Не пойдет. Я не хочу еще и с тобой заниматься работой. Поэтому рассказывай, прямо сейчас.
Я подумал совсем немного, но все же решился передать ей свои мысли насчет того, что память может доставлять удовольствие.
- Ясно, - сказала она, выслушав. – Искушение любопытством, желание знать больше. А не боишься?
- Чего?
- Того, что станешь не как все. Никто ничего знать не хочет, а ты захотел. Поверь мне, лучше отказаться знать больше и быть довольным тем, что уже знаешь. Мир прост. Ты полируешь стелы, а не переписываешь книги, не прошедшие очередную «проверку на соответствие новым историческим реалиям». Я играю в театре для всех, а не выслушиваю каждого отдельно, позволяя им «слиться» в меня. Старик помнит и стареет и это его выбор. Хочешь все усложнить? Хорошо. Только назад пути уже не будет. Пока что есть равновесие. Но нарушить его легко. Может, именно то, что ты узнаешь, лишит тебя покоя.
Я помолчал, размышляя. Исме удивила. Больше трех лет мы вместе, но моя девушка никогда не говорила со мной так. По сути, мы были только партнерами по удовольствию, или мне так казалось, а значит, обоим безразлично все, что помимо ночных развлечений. Или почти все. Принимал же я ее просьбы прийти и сыграть что-то для нее. Кажется, это называется «принимать участие». Но то, что Исме принимает участие во мне, стало новостью. Пожалуй, такая она нравится мне больше, и узаконить с ней отношения - хорошая идея. Где еще я найду не просто красавицу, а такую, кто к тебе небезразличен?
И я пообещал:
- Подумаю. Ты права, мне не надо знать больше. Знать – значит помнить, а помнить – стареть. А это не для меня.
Она не ответила, но явно согласилась со мной.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 20.11.2016, 09:31 | Сообщение # 4
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
6.

Городские праздники – вещь неприятная. Не говорю о куче подарков, которые просто так, ни за что, нужно дарить куче людей, вроде родственников, кого если год не видишь – ничего не меняется, но вот глупая идея каждый раз украшать стелы то рисунками, то гирляндами бумажных «бантиков», то еще чем доставляет мне лишнюю работу. Украшения мешают погружению и просто бесят, приходится избавляться и от гирлянд, и от эмоций. Правда, праздники – единственный случай, когда заставляющая шарахаться от меня бирка «полировщика» помогает – могу свободно двигаться в любой толпе. Все равно в такие дни я стараюсь встать пораньше, пока будущие гуляльщики спят, и сделать работу до начала самого активного празднования. И сегодня поступил так же. На счастье – все успел.
Но когда возвращался, веселье уже началось. Толпы на улицах, отовсюду музыка, выкрики-поздравления с состоявшимся лет триста назад избавлением от чего-то там. И «сидельцев» возле дома не было – кроме одного человека. Да и тот, похоже, ко мне, а не к старику Милхе Орэ – давешний «прилипала». Увидев меня, парнишка встал со скамьи, подошел:
- Привет. У меня к тебе дело.
Я фыркнул:
- Вот прямо так сразу? И какое же?
- Это касается споров…
- Э нет, - тут же перебил я. – На деньги и вообще не спорю.
- Я не собираюсь с тобой спорить! Ты же не входишь в клуб… Но как знаток, можешь мне сказать, сколько времени у нынешнего старика? Не может же быть, чтоб полгода. Не в наше время.
- А чем, по-твоему, наше время отличается от «не нашего»?
Теперь фыркнул уже он:
- Скоростью… всего. Я узнавал. В холле клуба Статутных Споров стоят на полках толстые «Журналы Событий». В основном по спорам, конечно, но из прочитанного можно добыть любые сведенья. Старики проживают все меньше каждый раз. Три Эпохи назад – больше трех лет. В позапрошлую – полтора года. В последнюю – всего половину от этого, семь с чем-то месяцев. «Сидельцы» появляются каждый раз все раньше. Даже споры заключаются на более короткие сроки.
- Ну, если ты все уже посчитал, - заметил я, - то можешь сам ответить на свой вопрос.
- Могу. Но тебе повезло жить в одном доме со стариком и наблюдать за ним. Может быть неучтенный фактор, о котором я не знаю, а ты – да.
Надо же, какой умный… когда речь не идет о том, чтоб к стеле «прилипнуть».
- Так что скажешь?
А еще настойчивый.
- Скажу, что полгода у старика нет точно. Может быть месяца полтора-два. Но и за это не поручусь.
Лицо парнишки стало слегка напряженным. Явно ждал не такого ответа.
- Хорошо, тогда вот. – Он достал из кармана и протянул мне сложенный вчетверо листок.
Я открыл. Двадцать два пункта – тех способов, какими можно убедить старика, что поскорее помереть - это хорошая мысль. В том числе и странные, вроде «катания шаров».
- Если тебе придет в голову новый способ, если придумаешь или подсмотришь в стеле, скажи мне. Я заплачу. Щедро. Это мой первый в жизни серьезный спор, не мелочевка. И я хочу его выиграть. Старик не должен прожить больше двадцати дней начиная с этого дня.
И когда я протянул ему листок обратно, покачал головой:
- Нет, оставь себе. Только я заплачу лишь за действенный способ. Сначала проверю, а потом заплачу, если все выйдет, как надо.
Я невольно хмыкнул. Серьезный мальчик. Но что можно придумать, кроме уже известных способов, перечисленных в его списке? Сидение под окнами, надписи и выкрики, записки под дверь, неприятные подарки, приставание к старику, закрытие ближайших лавок, чтоб ему приходилось ходить подальше. Могут холод-камень в дом подкинуть, чтобы он мерз. Или наоборот, жар-камень…
- И сколько ты готов платить?
Бывший «прилипала» назвал сумму. Вполне приличную.
- Хорошо, - согласился я.
Паренек простился и ушел, не сказав, как найти его, если вдруг и правда мне в голову придет что-то новое.

Это было достаточно забавно. Потому, когда зашла принаряженная Исме, которая, в отличие от меня, очень любила праздники и не упускала возможность побродить в толпе, где могли узнать актрису, рассказал ей об этом случае. Подруга даже оторвалась от рассматривания себя в зеркале. И очень долго молчала, прежде чем сказать:
- Я могу тебя попросить сделать мне необычный подарок вместо обычного?
Я кивнул и Исме продолжила:
- Не помогай «прилипале». Не вреди старику.
Я постарался не показать удивление. Что такое? Неужели… пришлось вспоминать слово, которым я давно не пользовался - неужели это милосердие или жалость? Исме жаль старого? Или она ищет еще одного нового опыта? Или играет? Я не понимал – и потому не мог отказать. Но если бы понимал, то тоже вряд ли мог. Это же Исме, которую я в эти дни начал узнавать с удивительных сторон.
- Хорошо, не буду.
Подруга улыбнулась:
- Ты будешь награжден, - пообещала она.
И позже сдержала свое слово.

7.

Про катание шаров мне довелось узнать уже на следующий день. Вот уж не знаю, подстерегали старика нарочно эти четверо или он им случайно подвернулся. Хотя какое там «подвернулся», если они были при своей экипировке? Старикан пытался идти по улице, а четверка дружков – три парня и девчонка – катали на его пути явно тяжелые металлические шары, стремясь попасть по ногам. Всего два шара – один человек катит через тротуар, второй, на другой стороне тротуара, ловит. Иногда по ногам все же попадали. Старик имел изможденный вид – и идти не мог, и стоять не давали. Я не был настроен работать и решил закончить все поскорее: потому надел колесники и среза́л путь, как мог, когда увидел эту сцену. Почему-то мне не понравилось.
Я быстро перекатился через улицу, и, подъехав со спины, несильно толкнул парня с шаром.
- Прекратить, - приказал, не попросил, сам таким был и знаю – просить бесполезно.
Обернувшийся парень посмотрел так, словно это я тут занимался ерундой.
- А зачем? – с наивной жестокостью спросил он.
- Хороший ответ. Вот ты когда-нибудь суп варил или видел, как варят?
Парень фыркнул и поставил на землю шар, оттянувший ему руки:
- Мои родители держат столовую. Конечно, я видел!
- Ну вот, - ласково, как ребенку, сказал я. - А что будет, если снять кастрюлю с огня раньше, чем сварилось мясо, закинуть туда заправку и подать на стол?
- Скандал будет. И невкусно. Все надо делать вовремя.
- Именно! – сделал вид, что очень обрадовался, я. – Понимаю, и больше того – поддерживаю ваше стремление приблизить новую Эпоху. Старая уже опротивела. Но мир еще не готов. Ты уж мне поверь. Я со стелами работаю и там такое… - я постарался сделать не столько страшное, сколько озабоченное лицо. – Вот уж не знаю, что будет, если старикан окочурится раньше, чем через два месяца. А ведь это потом и не разгребешь.
Он подумал. На мое счастье, думать парень умел.
- Ну, может. Но два месяца - это же так долго!
- Но оно того стоит. Помни про суп!
Парень кивнул. Сначала мне, потом товарищам и через пять минут никого из них на улице не было. А старикан все это время стоял и ждал, нет бы уйти! Естественно, ждал он, чтобы меня поблагодарить. Но как только шагнул в мою сторону, морщась - ноги наверняка болели от шаров - я быстро сказал:
- Не за что.
Старикан помолчал, потом тяжело вздохнул.
- Не за что - так не за что. Вы не поможете мне дойти до скамейки?
Я никуда не спешил и помог, правда, будучи на колесниках вести куда-то старика оказалось неудобно, но справился. А при виде скамейки понял, что очень хочу присесть и снять эти самые колесники. Сел и снял.
- Я слышал, что вы ему сказали, - заметил Милхе Орэ.
Стало смешно. Слышал и слышал. Или он думает, что я должен сейчас мучиться совестью или как там называется, когда тебе неудобно за свой поступок?
- А какое «такое» там, в стелах? Вы все же проверили, измерили глубину памяти?
Я подтягивал крепление колес на ботинке правого колесника и чуть не уронил его. Надо же, ему любопытно, поддался ли я предложенному им искушению.
- Попробовал, - все же признался я, продолжая поправлять ослабевшие болты. – Но это не доставило мне удовольствия.
- Если бы вы подумали…
- Если бы подумал, - перебил я, решив прекратить все прямо сейчас, - то понял бы, что не стоит вас слушать. Допустим, память глубже и любопытнее чем то, что всплывает с нее на поверхность в стелах. Допустим, с ней можно сделать много интересного. Но почему я должен мучиться, чтобы узнать? Тем более, по вам видно, что много знать и помнить - плохо. Все помните и знаете, и при этом постепенно превращаетесь в развалину. Совершенно бессмысленная жертва. И лично я по вашему пути идти не собираюсь и не хочу брать больше, чем способен унести!
Я замолчал, сам себе удивляясь за длинную эмоциональную речь. Но старик, кажется, не удивился.
- Неужели вам совсем не интересно? – спросил он.
- Мне интересно соотношение ценности предмета и цены за него. А в этом случае цена слишком высока.
Старик пожал плечами, достал из кармана платок, вытер лицо.
- Когда-нибудь вы поймете. Пока событие помнят люди – оно существует.
- Ну, это я понимаю уже сейчас – именно на этом принципе построена работа со стелами. Память стелы первична. И разрушает даже камень.
- В вас так много страха, - покачал головой Милхе Орэ. - Люди и не заметили, как отдали память за долгую молодость. Как вы говорите – соотношение цены и ценности? Не находите, что цена велика и здесь?
- Не нахожу, - я наконец закончил с колесниками, но никак не мог завершить разговор. - Никакой дряхлости. Поздняя смерть, а до нее – полноценная жизнь. И цена – всего лишь довериться стелам и разрешить им нести груз воспоминаний.
- Но этого мало! – он вскочил на ноги так резко, что его шатнуло. - Должен быть кто-то, кто помнит! Человек, не стела! Все забытое людьми исчезает. Не только события. Страны. Люди. Каждую новую Эпоху встречают меньше людей, чем ее провожало!
Это показалось мне бредом. Страну и человека так просто не сотрешь. Кажется, никто и не пытался. Есть в истории моей страны жуткий период тирании, но никто не убирал с доски истории тирана – правились мелкие подробности, которые сняли часть современных проблем, вроде взаимной ненависти двух народов из-за начатой тираном войны.
И еще – кажется, старикан путает «стереть» и «забыть». А может, для него это одно и то же.
Я сделал вид что размышляю и в то же время с весьма задумчивым видом натягивал колесники. А потом встал и кивнул старику:
- Спасибо за беседу, уважаемый.
И попросту укатил.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 20.11.2016, 09:31 | Сообщение # 5
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
8.

Поссориться с Исме – это надо было ухитриться. С утра, провожая ее к пролетке, заметил, что у нас одна работа – за лентяями мусор разгребать. Только мне – в истории, а ей – в душах. Она посмотрела взглядом «неделю не пущу на порог» и села в пролетку, даже не опершись на предложенную ей руку. Сразу стало ясно, что я сделал большую глупость.
После этого, словно себе назло, совершил еще несколько, помельче. Видя, что ночью прошел дождь и мостовая мокрая, все равно надел колесники. Первая же лужа подмочила колеса и заставила ноги поехать в стороны. Сел я в ту же самую лужу, запачкав брюки. Возвращаться не стал из чистого упрямства. Но при этом ощущал такую злость, что у следующей же стелы пришлось успокаиваться, прежде чем лезть внутрь. Не очень-то хотелось, чтобы меня бесконтрольно кидало от события к событию просто потому, что эмоция сильнее меня. И еще с боем и истерикой выдираться из стелы, тратить время и силы. Нет уж. На мокрую траву сесть было нельзя, что тоже злило. Пришлось торчать столбом рядом с другим столбом, стелой. Сегодня требовалось четыре изменения: поменять название горы, дату изобретения, дату подписания «хлебного договора» и закрепить уничтожение «Романа о Мечтателе». И это последнее делать это каждые два дня. Мой узел держался крепко, но я вернулся по струне и повторил историю с сожженной случайно рукописью, добавив подробностей. Что же там такого опасного, в том романе, и что в нем заставило старика пихать в стелу стихи? Стоит зайти в книгохран и почитать. Да, а куда денется книга из книгохрана, если ее стереть из истории? Исчезнет без следа? Вон старикашка намекал, что люди пропадают… Но это я еще проверю. Исчезновение людей само по себе проблема. Родные и друзья пропавших начнут бить тревогу. Впрочем, из их памяти могут стереться те, кто исчез или сами они сотрутся без следа. Но это запускает целую цепочку. У исчезнувшего трое детей, у них тоже есть дети. И все они исчезают… Эдак можно недосчитаться и целого города!

Работу я кончил быстро и поехал домой, уже совершенно не злясь из-за грязных брюк, по пути забежал в книгохран, посмотреть записи населения. Старик соврал – никаких таких исчезновений на стыке Эпох не замечено. Ну и для чего было меня пугать? Разве что и записи стираются... но этот клубок мне не распутать, и стараться не буду.
В последний миг вытребовал на дом «Роман о Мечтателе», хотя книгохранитель сопротивлялся. Пришлось надавить и сказать, что мне нужно для работы. Отказать «полировщику» он не смог. А у меня свободный вечер, который будет нечем заполнить, да небось и не один.
Я устроился в кресле и открыл скрипнувшую обложку. Не очень толстый том, который еще и оказался наполовину пустым – такова старая традиция: все незавершенные книги издают именно так, словно предлагая читателю на пустых страницах написать продолжение. И пишут иногда, вон Милхе Орэ даже в стелу полез. Взгляд зацепился за любопытную фразу: «Когда забуду все – где будешь ты?» Действительно – где? И продолжил читать.

…Очнулся только утром. Не спал всю ночь – не мог оторваться от чтения. Роман рассказывал о Мечтателе и его приключениях, а в итоге - о причине появления стел. Об этом не говорили даже в школе эпизод-инспекторов. Сказка, конечно, но…
Жил себе Влюбленный Мечтатель, которому захотелось сделать мир лучше. Любил он не кого-то, а себя. И в каждом видел свое отражение. А видя, понимал каждого, как себя. Мне сразу показалось – что-то в этом утверждении не так, но не сообразил, что. И вот однажды Мечтатель настолько поверил в то, что все – это он, что обрел великую силу и начал менять мир. Видя, что люди чаще хмурятся, чем улыбаются, сделал так, чтобы они забывали плохое и помнили хорошее. Но радость тоже заставляла их плакать. Мечтатель убрал поглубже вообще все воспоминания, но они не хотели сидеть там долго и то и дело вылезали на поверхность. И он устроил так, чтобы сначала лишние воспоминания, а потом и все отправлялись храниться глубоко в земле. Оттуда они выходили стелами, и любой, кто хотел, мог подойти, прикоснуться, вволю посмеяться или поплакать. А потом вернуться к ровному расположению духа.
Забавная сказочка, словом. Даже слишком. Но последние страницы не показались мне забавными. Во-первых, там нашлись и стихи старикана, те, из баланс-бара, чего вообще-то быть не могло. Допустим, написанное им не стерлось, но закрепиться, стать реальным и появиться в книге могло только после окончания этой Эпохи. И что тогда означают новые стихи в старом фолианте? Во-вторых, книга завершалась стихом, в котором, кажется, упоминались стелы. А ведь «Роман» написан за пару Эпох до того, как из земли начали лезть каменюки. И гневные строчки напомнили мне рассуждения о памяти Милхе Орэ, его злость в последний наш разговор:

Из-под земли - голоса, шепот, полный тоски:
Те, кто и есть, и нет, умоляют – спасите!
Но люди и времена, стали вдруг далеки,
И солнце уже не здесь - на последнем своем зените
Меркнет. И вышел срок выбрать и сделать шаг.
Камни по всей земле - словно пустые вешки.
Можно прожить еще. Можно прожить и так,
Не сознавая смысл и горечь такой насмешки.

Но есть голоса - внутри. Сила, живая дрожь,
Ритм, что весь мир встряхнет, если ему дать волю.
Слышишь, дрожит земля, бьется о камни дождь…
Трещины... и песком стало, что было болью,
Правом не выбирать, выбросить и забыть,
«Можно» с «нельзя» смешать, все перепутав нити.
Каждый сумеет так, и скажет об этом – «жить»,
Если не догорит солнце в своем зените.

Да, слишком похоже на старика… А еще – на угрозу.
Додумывал уже на ходу, потому что работа ждала. Но работу сегодня я делал кое-как, по минимуму – четыре стелы, чтобы закрепить изменения на положенный срок, а не все, чтоб подольше. А потом прошел по «струне» написания романа до самого конца, до момента, когда автор поставил точку. Точка там, конечно, стояла, но только после стиха о стелах. А ведь раньше не он был последним. Я проследил, как автор дописал строку и закрыл рукопись. Возникшее подозрение вызвало дрожь, но другого не было. Старикан умеет менять сегодняшний день и способен вписать в стелу что угодно, которое немедленно воплотится в жизнь. И что мне с этим делать, если я прав?
Пока я просто вернулся домой отсыпаться, но заснуть сразу не удалось – в голове звенели последние стихи романа. А если и они воплотятся? Как и что это будет и чего хотел Милхе Орэ? Повозившись без сна, я поднялся на уровень выше своего и постучал к старику. Долго стучал – он не открыл. Надо было, наверное, сообщить о догадках моему куратору… Но тогда наверняка пришлось бы делать море лишней работы – проверять все остальное, все важное – не вписано ли и там что-нибудь и не ждать ли завтра камнепада с небес или чего похуже? Нет уж. Я лучше понадеюсь, что только один такой умник и умелец нашелся и не наступит Конец Всего в конце Эпохи только потому, что в истории изменен один факт. Один стих. Но хорошо бы, чтоб только один.

9.

Поспать толком не удалось – разбудил шум. Кто-то несся по лестнице, топая и вопя. Много кто, словно все жители башни стремились выбежать наружу. Через минуту я понял, почему: башня мелко дрожала и, кажется, качалась. Паника взметнула меня на ноги; опомнился уже в коридоре, остановился, подумав об Исме. Вышла и она или нет? Проверить, тоже выбежав и поискав ее на улице, или метнуться за ней? Я не был уверен, что смогу заставить себя войти в башню, если выйду сейчас из нее. Но уверен – не приди я за Исме, она мне этого не простит никогда.
Я сбежал по лестнице и не успел постучать, как дверь отворилась. Исме стояла на пороге, лицо испуганное.
- Идем! – сказал я, взял ее за руку и быстро повел вниз. Подруга подчинилась. Похоже, я снова владел ситуацией, и мы помиримся не через неделю, а раньше. Если не упущу момент.
Толпа на улице была изрядная, и все толпились там, где ездят пролетки, со страхом поглядывая – не начнет ли какое здание падать им на головы. Земля тоже мелко дрожала, в мягких домашних туфлях это было особенно заметно. Но тут, снаружи, я быстро успокоился. Наверное, потому, что ждал чего-то, и вот – дождался. Тот вчерашний стих говорил про какую-то дрожь. Может, все происходящее как раз из-за него, хотя в это не очень верилось. Стихи всего лишь стихи. Я больше встревожился бы, опиши старик некий катаклизм безо всяких рифм.
Но там же и про дрожь земли, и про стелы. Не разрушились ли они? Шансов немного, но все же... Захотелось немедля убедиться, что с каменюками все в порядке Я огляделся. Ближайшая стела была не так далеко, но ее скрывали люди, бродящие туда-сюда. Исме заметила мое беспокойство, спросила:
- Что?
- Нужно проверить стелу. Хоть одну. Вдруг разрушились от тряски?
- Ну иди, - равнодушно согласилась моя девушка.
Мне показалось, что нужный момент наступил. Я взял ее за руку.
- Прости. Я был дураком. Сделаю тебе любой подарок, какой захочешь.
И надо было не знать Исме, чтобы не верить – у нее уже есть, чего попросить.
- Когда узнаешь тайну – расскажешь мне, - ответила она быстро. – Вижу, ты уже на пути к тайне.
Все-таки у меня замечательная девушка. Она не мешает мне ни получать удовольствие, ни делать работу....
Я поцеловал ее в щеку и собирался отправиться проверять ближайшую стелу, как увидел старика. Он только что вышел из башни - и похоже, не потому, что боялся, - оглядел толпу с таким выражением… Кажется в нем была гордость.
Я подошел к нему, спросил прямо, потому что не было ни времени, ни желания ходить кругами... и потому что все-таки если это он, то лучше узнать сразу, а не бояться того, чего нет:
- Ну и зачем? Если стелы разрушатся, что будет с миром? Ты подумал, что нельзя будет исправить ошибки?
Он прищурился - не удивления, ни страха - и ответил:
- Значит, надо будет учиться не совершать ошибок.
- Дурак, - в сердцах выдохнул я. Если все правда, если вся эта тряска лишь потому, что старикан сумел вписать в стелу гневный стих, то стелы могут развалиться, как в нем написано. И с этим я не мог сделать ни-че-го. – Не бывает, чтобы совсем без ошибок!
- Зато бывает, чтобы вся жизнь стала одной сплошной ошибкой! Подумай! Тот, кто ничего не помнит, может повторить любую ошибку прошлого! И будет ходить по кругу из неправильностей!
- Дурак! - выкрикнул я, ощущая ужас, и бросился к ближайшей стеле.
Люди расступились и пропустили меня. Сорок шагов – но раньше я увидел, что стела цела. Или пока цела.
Положив на нее руки, нырнул, думая только об одном: скорее стереть тот вирш и другие, если есть. Не дать уничтожить стелы. Или в очередной раз и понадежнее уничтожить всю книгу. И плевать, что стела не моя. Она не дрожала в отличие от земли. Но вместо попадания на линию событий, где еще только пишется «Роман о Мечтателе», меня бросило куда-то в сторону, потом вперед; открывались и закрывались какие-то события, мою руку дергало, словно пальцы запутались в невидимых нитях, или я был куклой-марионеткой, и сразу несколько кукловодов тянуло меня в разные стороны. Потом еще и еще. Страх! Как я мог забыть, что страх – тоже эмоция? Слишком спешил. Меня начало кидать от одного к другому, а сопротивляться я не мог, потому что боялся все больше.
Но я пытался, честно пытался. Долго. Наверное, лет сто. А потом холодная рука взяла меня за загривок и потянула наверх.
Очнулся тут же, у стелы. Надо мной стаяла Исме и хлопала по щекам. Мокрым. Дождь был, что ли? Одежда тоже оказалась мокрой.
- Пришлось окатить, - ответила на не высказанное подруга, показав мне пустую теперь высокую кружку с двумя ручками, - сделала как ты рассказывал. Встанешь?
Я попробовал и смог.
- Спасибо. Ты меня спасла.
- Куда ж деваться, - пожала она плечами. – Ты мне еще тайну должен. Пойдем.
Не спрашивая, куда она приглашает, я принял приглашение. Оказалось – к ней. По пути вернула кружку хозяйке, даме из первой жилой ячейки. Людей на улице, кстати, уже не было, и земля не дрожала. И стела осталась цела. Я запоздало вспомнил, что не удастся стереть стих. Вернее, стереть можно, но исчезнет он из книги лишь в новой Эпохе...
- Рассказывай, - потребовала Исме, когда мы расположились на диване перед уставленным всякими вкусностями столиком.
Я подумал. Рассказывать уже было о чем. Но стоило ли?
- Понимаешь, я ничего не знаю точно, по крайней мере, пока. Дело в нашем старике. Он замыслил кое-что, и даже сумел исполнить.
- Землетрясение? – спросила она.
Я кивнул:
- Да, это его рук дело. Похоже, он влез в стелу и кое-что изменил.
Как-то сам собой сложился рассказ.
- Хорош старичок, - довольно заметила Исме. – Непрост. Но что ты будешь делать дальше?
- Думать. Завтра потру тот стих… И наверное буду каждый день проверять, не появились ли новые.
- Не проще переложить на другого? Пожаловаться кому-то в твоей конторе…
- В том и дело, что нет. Начнут проверять все. А кому придется этим заниматься? «Полировщикам». Ты меня месяцами видеть не будешь.
Она подумала и кивнула:
- Да, не пойдет, - потом улыбнулась: - Мне нравится эта история. Обещай, что расскажешь до конца.
Конечно, я пообещал.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 20.11.2016, 09:32 | Сообщение # 6
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
10.

Когда тебе хорошо, то каждый раз хочется, чтоб подольше. И хотя Исме выставила меня, как и всегда, с утра, но продолжение хорошего я получил. Рабочая ладонка раскалилась от нового, срочного, сообщения. Оказалось, вся работа на сегодня была отменена. Вообще. Рекомендовали к стелам даже не приближаться.
Узнав об этом, я испытал большое удовольствие. Впервые за полгода полностью свободный день. Можно было делать, что хочешь. Но как-то сразу оказалось, что ничего особенно не хочется, кроме как стереть все же стариковы стихи из «Романа». Хотя время подумать у меня было, и теперь я не видел толку в стирании строк, уже повлиявших на мир. А вот если там еще что появилось… и беспокоил повод для внезапной свободы. Неужели кто-то все-таки понял причину вчерашнего земледрожания? Если понял… то мне лучше пойти и во всем признаться, и указать на причину сразу. Иначе вместе со всеми придется ее искать, получать дополнительные задания вроде проверить ту и другую нить события – то ли там событие, не исправленное ли. Четыре с чем-то тысячи ключевых моментов... И если признаться, что все сделал старикан, то работы будет много не только у меня. Но, может, удастся заставить старика рассказать, что еще он изменил и как это делает.
Я понял, что не успокоюсь, пока не узнаю, отчего отменили все на сегодня и первым делом после завтрака отправился в контору.
Моего куратора не было на месте, так что пришлось обращаться к чужому, но знакомому. Мэди, мощный, с широкими плечами, казавшийся мне почему-то вечно усталым, сидел в своей комнате и занимался обычным для кураторов делом – рассылал сообщения на рабочие ладонки своих «полировщиков». Со стороны наблюдать было забавно – свою, материнскую, прислонял ко лбу и напряженно хмурился. Мой делал не так, он просто держал ладонку в руках и наговаривал свое сообщение. Только есть такое мнение, что мысленные сообщения быстрее приходят. Но зачем быстрее-то? Вообще ладонки хоть и хорошая штука, но мороки с ними многовато. Любой «полировщик» может отправить сообщение куратору, но придет оно всем другим «полировщикам», чьи ладонки сделаны из той же стелы. Ну и я не могу быть уверен, что личные ладонки, моя и Исме, помогают нам обмениваться сообщением только с друг другом, хотя до сих пор не было никаких подтверждений сомнениям.
- Работаешь? – спросил я, словно не видел, чем занимался куратор.
Мэди оторвал ладонку ото лба.
- Это вы сегодня бездельники, - заметил он осуждающе, - а некоторым никакого покоя нет.
Славно, мне не пришлось выводить на интересную тему – сам вышел. А что ворчит – так это же Мэди. Он ворчит всегда.
- Да что случилось-то? – притворно удивился я и даже сделал испуганное лицо.
- Можно подумать, ты уже сам не догадался. Вас, таких умных, но с вопросами, с утра уже человек двадцать забегало. Обратка у нас.
И мне как-то сразу отлегло. Значит, обратка – сопротивление реальности внесенным в нее когда-то изменениям, компенсация некого диссонанса... на самом деле или просто похоже на нее. Из-за обратки может случиться катаклизм в природе или, например, эпидемия временного безумия как в прошлую Эпоху. Так может старик и не виноват?
- А, ясно.
Я уже развернулся, чтобы уйти, но Мэди фыркнул:
- Небось, доволен. И нет бы мне помощь предложить или на мой вопрос ответить!
- А у тебя есть вопрос и нужда в помощи?
- Отчасти, - пожал он могучими плечами. – Если ты встречал какую невидальщину, странность, загадку, когда работал в стеле, если краем разума зацепил нечто, что считал невозможным – скажи.
Мне и вспоминать не пришлось. Но спросил я совсем другое:
- Как думаешь, это странно, что даже в школе эпизод инспекторов не объясняют, почему начали появляться стелы, хотя это объяснено в какой-то древней книжонке, притом – развлекательной и фантастической?
Он как-то странно усмехнулся:
- Но ты же все равно нашел эти знания, верно?
- Только потому, что пришлось работать с той книжонкой! – возразил я. – А если б нет?
- Тут невозможно как раз твое «если б». «Книжонку» меняют каждую Эпоху. Или уничтожить пытаются. По крайней мере, в прошлую – пытались. Я с этим работал тоже.
Значит, Мэди не казался древним, а был им. Проживший две Эпохи – прошлая длилась сто двадцать шесть лет, а эта… если считать, что на днях закончится, то сто три. Даже если Мэди застал лишь конец прошлой Эпохи и успел в нем поработать, то выходило много. И судя по его виду, мог прожить еще столько же.
- А для чего уничтожать «Роман о Мечтателе»? – спросил я.
- Из суеверия. Отчасти из страха. Могу назвать еще десяток причин и все будут неубедительны, если ты в них не веришь. «Роман…» написан пятнадцать или двадцать Эпох назад – точно уже никто не знает. Смутное время, время без стел. И порой в романе появляется продолжение – непонятно, как и кем вписанное, да еще так, словно всегда там было. Стереть его можно, но стертое всегда возвращается. А в новую Эпоху закрепится намертво.
Я кивнул:
- Понимаю.
- Есть такое суеверие, основанное на наблюдениях, - продолжил Мэди, - что написанное в романе может менять реальность. Это слишком неудобно и опасно. Потому каждую Эпоху книгу пытаются уничтожить. До сих пор ни разу не вышло.
- Ничего себе, - деланно удивился я. - А если пытаются уничтожить книгу, то почему не изъяли ее из книгохрана?
- А зачем? – усмехнулся Мэди. – Нужна ложная цель, так пусть она будет. Если кто-то запишет что-то в бумажный вариант романа, то вряд ли это изменит мир. Но так проще, чем лезть в стелу, и кто-то наверняка попытается. Вот и пусть тратит на это время и силы... Да, если придумаешь способ навсегда разобраться с романом – скажи. За это, кстати, полагается большая награда.
Я кивнул, все еще думая о своем. Разобраться со стариком, разобраться с книгой... Оставалось уйти, но просто так все бросить я не мог и направился к ближайшей из моих стел. Конечно, работать запрещено и вообще просили не лезть, но никто же не проверяет. Отменить уже случившееся я не мог, стирать стихи толку нет. Только внести свое собственное изменение, пусть даже оно реализуется лишь в новую Эпоху.
В этом-то и проблема. Старик сильнее меня и он уже победил. Я меняю прошлое, а он настоящее. Хотя Милхе Орэ сам является уже историей, прошлым, может менять «здесь и сейчас». Знать бы – как, и тогда я бы…
- Эй!
Я оглянулся. Парнишка, тот самый «прилипала», подошел со стороны другой улицы. Махнул мне рукой, приветствуя.
- Ты ничего не придумал по моему вопросу? – спросил он.
Уй, как серьезно-то, «по моему вопросу». И я даже почти сказал нет, но тут вдруг подумал – а почему, собственно, я должен маяться с поиском ответа и выхода, если можно переложить это на кого-то еще?
- Есть один способ, - приходилось тщательно подбирать слова, и от того говорил я медленно. – Допустим, у старика есть цель в жизни. Если этой цели его лишить, или если каждый раз низводить до ничтожного результат его действий, то он сам жить не захочет. Но нужно не физическое воздействие, иное.
- Расскажи подробнее, - потребовал он.
- Речь о стеле, - я снова немного помолчал, собирая слова. - Есть, знаешь ли, один недописанный роман, стихотворный «Роман о Мечтателе». Старик ухитряется вносить в него правки так, что придуманные им строки не исчезают. Если их стирать или писать что-то еще, что старику не понравится… Кроме того, он каждый раз слабеет – работать в стеле тяжело.
Этого хватило.
- Я понял, - кивнул парень. – Думаю, это поможет. Если получится, принесу тебе обещанную награду.
Прощаться он не стал, просто ушел. А я посмотрел на уже видневшуюся впереди стелу и передумал туда лезть. Вместо этого вернулся домой, переоделся и отправился на спектакль Исме.

11.

Спектакль оказался так себе. Современная сказка о человеке, подруга которого то и дело требовала от него разных подарков и так затюкала, что когда ей в самом деле понадобилось важное, он не стал его искать. В точности с советом друга – «Иногда достаточно ничего не делать». Вот это мне понравилось.
И в следующие три дня, проведенные в кошмаре, я часто вспоминал эти слова, потому что ну очень уж хотелось не делать ничего, а приходилось сильно напрягаться, спешить, выбиваться из сил. Знал бы, что так будет, выбрал в свое время работу попроще.
Утром нового дня, едва проснувшись, я ощутил запах слегка подпаленного дерева. Перевел взгляд на ночной столик и увидел идущий из-под ладонки дымок. Она раскалилась так, что выжгла на столешнице пятно – и была вся покрыта блямбами новых сообщений, как больной «чешуйницей». Впервые в жизни я похвалил Исме, не оставляющую меня у себя ночевать – за испорченную мебель пришлось бы изрядно раскошелиться, да еще и извиняться.
Я вскочил, принес с кухни воды и окатил ладонку. После чего взял ее в руки, чтобы узнать, что за срочность такая, что ладонка накалилась.
Оказалось, сообщения даже не в один – в три слоя. Когда я прочел первый, чешуйки осыпались и тут же выступили новые. Изменения. Мелкие корректировки тут и там. Проверки тех самых узловых моментов и еще множество заданий. Хорошо, память тренированная, и я запомнил все – больше сотни. Рекомендовалось делать это с сегодняшнего дня в каждой стеле и повторять ежедневно всю ближайшую неделю. Неделю! Я не представлял, как все успею. Наверное, сегодня мне не придется спать вообще.
Начинать не хотелось, но конечно, пришлось. И я не сильно ошибся – закончил глубоко за полночь. Вымотался так, что вернувшись, даже ужинать не стал - упал в кровать и задрых.
На следующий день все повторилось. Только я начал раньше и спешил – спешка стоила мне недешево - из четвертой стелы я вышел с головной болью и в полуобмороке. Очухавшись, перестал торопиться, и закончил лишь немного раньше, чем вчера. Когда на личную ладонку пришло приглашение от Исме провести с ней вечер, я извинился и ответил отказом – впервые в нашей общей жизни.
Третий день провел так же, только уже начал немного приспосабливаться, а значит, мог думать не об одной лишь работе. Все-таки не пронесло. Кто-то что-то понял... но, наверное, все же не жуткую правду о способности одного человека изменить не вчера, а сегодня и сейчас. Узнав о таком, что бы делали старшие инспектора из моей конторы? И можно ли хоть что-то сделать, чтобы помешать старику? Вся моя нынешняя работа может быть перечеркнута каким-нибудь очередным стихом… Выходит, я трачу свои силы и время на бесполезное, и оно даже не приносит мне удовольствия! Я был страшно зол на старика и отчаянно хотел высказать ему все. Потерял удовольствие от работы, не смог насладиться ночью с Исме и вообще ничто больше не радовало. Наверное, надо было все же сообщить о причине «землетрясения». О возможной причине – я не был уверен в том, что прав. Только скажи я – имел бы сейчас меньше работы? В этом я тоже не был уверен.
Сегодня я снова нанял пролетку и возчик, словно поняв, что у меня нет выбора, запросил двойную цену, разозлив меня еще больше. Платить все равно пришлось.
Закончилось все на четвертый день – очередным сообщением, отменившим лишнюю работу. Я мог, наконец, заниматься привычным по привычному графику, но так оказалось лишь хуже. Больше времени на злость. Правда, немного улучшило настроение, когда закрепляя свой «узел» с уничтожением «Романа о Мечтателе», я заглянул в текст и в самом конце нашел несколько пошлых и издевательских стихов. Автор романа писал эти строчки, разбрызгивая по листу чернила. Читая написанное, я ощутил и непередаваемое ехидство, что вполне могло принадлежать парнишке-прилипале. Выходит, он справился, и даже больше того. Но как? Нашел профессионала, вроде меня, и заплатил ему? Впрочем, не важно. Главное, чтобы старик увидел «подарочек» и почувствовал его подоплеку.
Мелкая радость дела не улучшила. По пути от стелы к стеле – наконец-то пешком, не тратя денег на пролетку - я думал о потраченных даром времени и силах, об упущенных удовольствиях, и злился. У предпоследней из них понял – успокоиться сам уже не смогу, да и не хочется. Потому повернулся и пошагал в сторону баланс-бара.
Вход на сцену стоил совсем недорого. Я заплатил и поднялся на возвышение, отеленное от зрителей тень-стеклом. Кажется, стекло искажало в обе стороны – я видел перед собой не зрительный зал, а ячейку, похожую на жилище Милхе Орэ. И пятерых или шестерых стариков, сидевших там. Это вызвало странное чувство… что-то среднее между страхом и бешенством. Немного привыкнув и выбрав одного, я обратился к нему:
- Старик, ты дурак. Неужели правда хочешь, чтобы Конец Эпохи никогда не наступил? Собрался свою смерть отменить? Глупо. Вместо тебя мы все «кончимся». Если уничтожишь стелы, то все станут как ты. Всем придется помнить и никто ничего изменить не сможет…
Что-то ударило о стекло, кажется, стакан. И какие-то другие предметы летели в меня. Все, кого я видел, продолжали просто сидеть, но настоящие зрители бросали всем, что под рукой. Страшно не было – наоборот – с каждым ударом становилось легче. Они думали, как и я, были со мной согласны – вот как я это понимал. И больше ничего не стал говорить.
Выйдя из баланс-бара успокоенным и закончив с работой, я отправился в гости в старику – не орать на него, но все же высказать, что думаю.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 20.11.2016, 09:33 | Сообщение # 7
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
12.

В этот раз удалось застать его дома – а так же я оценил этот самый дом иначе. Пусть нет стариковских ковриков и прочего хлама, сильно старых и потертых вещей тоже, но неновые - все. И всё выглядит каким-то… не смирившимся с тем, что его время прошло. Вплоть до бунта. И если старое кресло, куда я сел, начнет отплясывать подо мной жжегу, я не удивлюсь.
Сегодня Милхе Орэ выглядел еще более древним, чем обычно. Круги под глазами и нелепый халат, делавший его похожим на жука-полосатика. Старик даже не спросил, зачем я пришел. Молча провел в комнату, сел во второе кресло, напротив меня и молча смотрел усталыми серыми глазами.
Желание называть его дураком никуда не ушло, но начинать с этого я не хотел.
- Все не так, как вы говорили, - начал я, немного поерзав в кресле. - Люди не исчезают. Народы и страны не пропадают. Это все ложь или обман, который вы пытались мне навязать.
Я заметил, что снова обращаюсь к старику на «вы» и замолчал, ожидая его реплики. А ее не было, он просто смотрел и молчал.
Ну ладно.
- С чего все началось? - продолжил я. - С принятого кем-то решения изменить мир к лучшему. Не важно, кто его принял, даже если причина появления стел - желание глупого Мечтателя из твоего романа. Не такого уж и глупого, кстати. Выбор был свободным, и сейчас никто не против. Кроме тебя. Но это, в общем-то, тоже твой свободный выбор. Только он заставляет всех остальных желать, чтобы ты поскорее кончился.
Он дрогнул весь, даже полоски на халате пошли волнами.
- Люди уже давно кончились! Исчезли! Те, кто не хотят помнить – не люди!
Для старика, какими я их представлял, он был слишком злым. Но так интереснее. Я сам потихоньку переставал на него злиться.
- Кайрич, вы дурак, - он вдруг встал с кресла. - Мы стираем не историю, а память, свою память. А место ее занимает пустота, которую каждый хочет заполнить хоть как-то. Самое простое – удовольствиями. Чем больше стираем, тем больше требуется заполнить. Когда-нибудь у нас останется время только на удовольствия или мы должны прекратить стирать.
Он достал что-то из кармана халата - маленькую коробочку с кнопкой. Нажал – и я услышал невнятные звуки, голос, произносящий что-то, вроде бы на чужом языке. Но взгляд старика требовал – «прислушайся!» - и мне показалось, что если не пойму невнятного, то в чем-то ему уступлю, а это не доставило бы мне удовольствия. Поэтому я прислушался - и звуки сложились в слова.

- В нас хватает опасных, но больше глупых идей:
Как миры спасать и как правильно ходят в гости...
Говорят мне, что кошки, конечно, лучше людей.
Как нам лучше - понять мы сумеем всегда лишь после,

Как закончится время любить, отвергать и жечь,
Не свои хороводы водить или прятать клады.
А не стоит ли память свалить, словно ношу с плеч,
И родиться другими в тот мир, что не будет адом?

Посмотри, выцветают люди листвой страниц.
Память позже сотрут. Помнить нас - ну кому нужны мы?
...Но подняться б до неба и рухнуть однажды вниз,
И хоть так, может быть, понять, для чего мы живы.

Кошки может и лучше, а люди - сплошной бардак.
Нам то лень, то некогда - точка в любом вопросе.
И пока все по мерке, что может быть тут не так?
А за что заплатили - и это поймем мы после.

- Вы понимаете? – спросил он, когда слова закончились.
Я понимал только, что уже пора спросить то, что мне интереснее всего. И что я ошибался, и на самом деле покупка предмета ничего не испортила, не лишила меня удовольствия от самого предмета.
- Пойму, если вы объясните. Расскажете, как и зачем изменили книгу, добавив в нее стихи. И почему так вышло, что они изменили мир.
- Рассказать? - переспросил он. - Могу даже показать...
Во взгляде старика я увидел решение или решимость. Милхе Орэ, не вставая, дотянулся из своего кресла и схватил меня за руку. Я даже не успел одернуть и сделать ему замечание. Потом мир вдруг куда-то исчез. Или не мир. Потому что я видел теперь не старика и стены его дома, а воду, текущую воду. И перила, на которых лежали руки, явно не мои. Большие и почти квадратные. Я захотел поднять их и рассмотреть получше, но не смог.
Что-то отвлекало, что-то настойчиво стучалось в душу, чувство, приносящее немного странное, словно неполное удовольствие. Я сосредоточился на нем, и неполнота сменилась полнотой: потоком хлынуло наслаждение, и источником его была текущая вода. Мне нравились ее шум и плеск, солнечные блики на волнах, свежий прохладный запах. Руки – не мои! - погладили полированные перила моста, подарив еще одно наслаждение, от ощущения теплого бархатистого дерева. Мне не могли нравиться и никогда не нравились столь простые вещи, но сейчас из-за них затапливало чувство счастья, прокатывалось волнами и создавало какой-то шум, гармоничный, как шелест реки. Потом я... тот я, что наблюдал воду, перегнулся через перила. В текущей воде размыто отражалась знакомая фигура. Старик. Это он стоял над водой и вместе с ним и я. Воспоминание? Наверное.
Мы еще долго смотрели на воду, и моя радость была приятной и совсем не чужой. А потом картинка сменилась, и я начал видеть какую-то тропинку с мостиком. Пожалуй, мостик был тот же. Но под ним никакой реки, только заросший травой овраг. И нахлынула уже не радость, а горе. Его я тоже принял как свое и от него получил не меньшее, а пожалуй и большее удовольствие. Наверное, потому что вообще не часто себе позволял испытывать что-то столь сильное.
А потом, сквозь волны чужого-своего чувства, я вспомнил, что в городе нет реки. И никогда не было. А мостик... пожалуй, знакомый. Как-то раз я возвращался с работы и свернул не туда, решив сократить путь; в итоге вышел в похожее место. Зачем старик показал мне это? Как пример стирания из мира этой самой реки? Что ж, это забавно. Но река все же не человек. И даже если в прошлую Эпоху она была, а в эту нет, какая в том важность?
Потом пришла еще одна разумная мысль: никто не стал бы заниматься уничтожением какой-то там реки. Сквозь приходящее извне чувство, словно горячий нож сквозь масло, я направил свою – «не верю».
Наверное, он почувствовал это. А я не стал ждать ответа, а добавил любопытство. «Я хочу знать, и вовсе не о том, что куда-то пропадают речки. Покажи мне, как ты меняешь мир через стелу».
Он не стал сопротивляться, хотя показать вышло кусками, отрывками. Старик кладет руки на стелу. Чувство-вспышка: родное, близкое, не чужое. Кажется старик просто не разделял себя и стелу. Он сам - стела, но живая. Потом он или я уже были не я и он, а автор «Романа о Мечтателе». Этого человека разрывали противоречивые чувства, и пришлось сосредоточиться на своем - любопытстве, чтобы не утонуть и не раствориться в них. И снова не моя, но в этот раз молодая рука написала на белом листе, прежде вырвав тот, с издевательскими стишками, новые строки:

И память... словно тусклый огонек,
Замрет во тьме беспамятства без боли.
И это тоже будет жизнь - всего лишь...
Два слова. Но, отпущены на волю,
Они уже не истина - упрек.

Стихи я проигнорировал, они не вызывали во мне чувства. Но любопытство свое я удовлетворил, уже начал уставать, и потому я захотел выйти, снова стать только собой. И вышел – усилием воли или старик отпустил меня. Он убрал руку с моего запястья и смотрел... кажется, там было что-то вроде ожидания. Наверное, что я пойму. Я и понял.
Но не знал, что делать и говорить. Разве что, обычное:
- Спасибо. - Голос оказался немного хриплым, как после болезни, и все же я это произнес.
Он кивнул. Но других слов не нашлось ни у кого из нас, совсем.
Я встал и сделал шаг к коридору, к выходу. Милхе Орэ проводил меня до двери и, ничего не спросив, запер ее за мной хотя его ожидание явно сменилось разочарованием. Я же порадовался тому, что работа сделана и отправился гулять, хотя и было уже поздновато для прогулки. Но надо было обдумать увиденное. Хотя кое-что стало понятно и так: старик, лазая в стелу, получал свою толику удовольствия.

13.

Но подумать толком не удалось. Мысли мешали друг другу, пережитое, такое приятное, заставляло возвращаться к нему снова и снова и погружало в довольную расслабленность. Хотелось поскорей влезть в стелу и попробовать, могу ли снова испытать подобное, сам, без старика. И мучило желание рассказать, хоть Исме - и в то же время сохранить тайну. Величайшее наслаждение – хотеть двух противоположных вещей.
Наверное, надо было вернуться домой, но я не мог остановиться, испытывая нечто вроде предчувствия: как только остановлюсь, что-то закончится. И брел куда-то по темнеющим улицам, пока не вышел к сценплощадке города, одной из многих – эдакие остатки позапрошлой Эпохи, когда были очень популярны уличные выступления расплодившихся театральных трупп и артистов-одиночек. Сейчас на краю площадки стояли или сидели мужчина постарше и молодой, женщина и девушка. Когда я шел мимо, старший из мужчин как раз сказал:
- Да ну. Скучно же, не стоит вариации.
И стало ясно, что это – вариаторы, любители отыгрывать куски исторических событий в разных интерпретациях, возможно, даже последние в городе. Стало любопытно. Я мало того, что остановился, так еще и повернулся и сказал:
- А хотите для своей вариации нескучную историю?
- Это о чем? – поинтересовалась девушка.
- О том, как один человек научился изменять события в стелах так, чтобы менялось не будущее, а настоящее. – Это вылетело из меня само. А в следующую минуту я понял – хорошая мысль. Если хочется прямо сейчас каких-то новых чувств, то можно их сыграть. Притвориться. Исме рассказывала, что таков один из способов вхождения в роль: начинаешь притворяться кем-то и становишься им. И историю для вариаций я предложил ту, что мне интереснее всего.
Девушка фыркнула:
- Небылица.
- Но ведь забавная. Представь, какие возможности открылись бы, - заметил я, интригуя.
- Слишком много возможностей, - поправил парень. – И сложностей тоже… Разве что интересные персонажи… А кто он, этот человек?
- Последний старик. Он меняет мир и получает от этого большое удовольствие, а потому не может удержаться...
Мне тоже было трудно себя сдерживать. Я присел на край площадки и рассказал им выдуманную на раз историю старика, который, мог изменить все, но только не себя. И о эпизод-инспекторе, который пришел к нему узнать, как он это делает и зачем. Я даже не успел толком обдумать, когда оказался вовлечен в розыгрыш представления по вариации этого сценария.
Разумеется, мне не досталась моя собственная роль – «полировщика», борца со стариками и стелами, - но мужчина-заводила придумал роли для каждого, сумев впихнуть в вариацию девушку главного героя, ничуть не похожую на Исме, но тоже с характером, «сидельца», который от ненависти к старику перешел к защите его... и парнишку статут-спорщика. Забавное совпадение. Именно эту роль я и играл, наверное, хорошо... Даже увлекся и в самом деле начал что-то чувствовать. Но волна чувства не успела поднять меня так высоко, как хотелось бы. Почему-то я начал быстро уставать. Переживать чьи-то радость или грусть со стариком было легко, от меня совсем ничего не требовалось, а сейчас – да, и чем дальше, тем больше. К тому же, я привык видеть высококлассную игру, ну или хотя бы гармоничную, а тут… каждый вел роль так, как считал нужным. Старший мужчина увлекался старинными словами и играл холодновато-отстраненно. Девушка – пылко, и все пыталась увлечь этим и своего партнера, безо всякого результата. Молодой человек в роли эпизод-инспектора, был самым убедительным – он вроде бы совсем не играл, не притворялся, если только не мешала партнерша, которая, кажется, иногда не совсем понимала, чего он от нее хочет. Диссонанс начал раздражать – и, кажется, не только меня. Все они были не такими, как мне бы хотелось, может, остальные испытывали что-то подобное.
И все же мы доиграли до конца, и только потом девчушка, представлявшая «сидельца», сказала:
- Не скучно, но надоело. Что-то не то.
Остальные согласились.
А я поспешил уйти, точно зная, что больше никогда ни на что подобное не пойду. Не понимаю, за что Исме любит свою работу. Хотя нет. Теперь понимаю. Можно посмотреть на себя со стороны.
Вспомнив о подруге, я подумал, что лучше провести остаток вечера с Исме, хотя она меня сегодня не приглашала.
Оказалось, она ничего не имеет против.



Всегда рядом.
 
LitaДата: Воскресенье, 20.11.2016, 09:35 | Сообщение # 8
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
14.

После всего Исме заметила:
- Ты сегодня очень необычный. Словно пытаешься утолить какую-то жажду.
- И ты знаешь, какую, - усмехнулся я, одеваясь. Сегодня и хрустальные пуговицы не раздражали.
- Не то. Что с тобой случилось?
Я решил, что лишнего рассказывать не буду, а из не лишнего не знал, что рассказать.
- Я жду! - потребовала она.
И я все-таки решился.
- Ты хотела тайну… Старик вписывает в стелу вещи, которые исполняются немедленно. И я не думаю, что просто из вредности или характера. Мне кажется, он получает от того удовольствие.
- Тебе кажется или ты точно знаешь?
- Точно, - сказал я.
И рассказал о прожитых мной чувствах и воспоминаниях.
Она покачала головой:
- Не вижу связи. Ты испытал спектр незнакомых эмоций и получил удовольствие. А старикан, если ты прав, раз за разом влезает в шкуру одного и того же человека. Это как если бы я играла снова и снова одну и ту же роль. До определенного момента нравится и такое - можно отточить мастерство исполнения именно этой роли, но потом надоедает. Поэтому ты ошибся и это все же характер.
Я пожал плечами:
- В общем, это не важно. Я-то удовольствие получил и, наверное, смогу снова. Сосредоточусь на этом.
- Не советую, - покачала головой Исме. - А впрочем, можешь и попробовать.
И мне не понравился ее взгляд, хищный и заинтересованный, словно она видела перед собой не меня, а любопытную незнакомую вещь.

Вернувшись к себе, я доспал остаток ночи, а проснувшись, сразу кинулся к стелам. И правда кинулся. Никогда так не спешил на работу. Хотя как раз работу сделал достаточно быстро, и удивительно, что потратил на это столько времени. Но вот потом... я хотел снова подниматься и опускаться на волне чужих эмоций, и не знал, как это получить. Как слиться с тем же автором «Романа о Мечтателе», или известной женой диктатора, которая сделала из него героя, или мореплавателем, всю свою жизнь искавшим Счастливые Острова?
Изменить способ обращения со струной или допустить эмоции так ничему и не помогло. Придумать вместо струны нечто более податливое? Или, войдя в стелу, притвориться тем, чьи чувства хочешь пережить? Разыграть спектакль? Может же такое быть, что и старик всего лишь притворялся! Еще как. Но он умеет этим управлять, он сам живая стела, а я – нет.
В итоге я просто торчал в стеле, бродя туда-сюда по разным струнам событий, сильно устал и не только не получил удовольствия, но испортил себе настроение. И когда окончательно сдался, вышел из стелы и поплелся домой, мир казался мне тусклым и серым. Можно было снова заявиться к старику. Только оказалось, у меня сегодня совсем нет храбрости сделать то, что хочется.
Но у башни меня уже ждал мальчишка-спорщик, о котором я совсем забыл.
- Вот, - он протянул мне связку монет. - Награда.
И я вдруг вспомнил, что парнишка нашел какой-то способ профессионально вписывать в стелу стихи, и, похоже, вместе с ними и эмоции.
- Нет, - сказал я, не принимая плату. – Деньгами не возьму. Нужно знание. Скажи мне как ты или твои друзья сумели это сделать? Как вписали вместе со стихами еще и эмоции? Потому что может я и ошибся, но все равно чувствовал, когда читал, сколько в них налито яда, хотя они адресованы не мне!
Он посмотрел на меня почти с таким же ядовитым ехидством и, кажется, наслаждаясь властью надо мной, властью того, кто знает тайну. Или так, как смотрела в последний раз Исме. Раньше я постарался бы вернуть себе власть, но сейчас мне было все равно.
И парнишка наслаждался недолго - все же он помнил, что должен мне и вряд ли это доставляло ему удовольствие.
- С помощью ладонки, - озвучил он то что, я понял бы сам, если бы думал, а не горячился. – Она запоминает любую информацию, а эмоция – тоже информация. И оно становится твоей опорой в стеле, и твоим проводником. Прижимаешь ладонку к стеле и пишешь в нее свои мысли или слова вместе со злостью. Злость затягивает тебя в стелу. Злясь, находишь книгу и записываешь в нее злой стих. Но надо держаться одной эмоции, чтоб не вылететь.
Я медленно кивнул, поняв или прочувствовав его слова сразу. Наверное, просто был к этому готов. Пытаться обуздать свои эмоции, находясь в стеле - как ехать на колесниках по мокрой дороге. Ноги разъезжаются и вечно несет не туда. Но если есть опора... или если тебе помогает сама мокрая дорога…
- А ты чего хотел-то? Может, я помогу? – прервал мои размышления парнишка.
Я только мотнул головой. Было не до него.
Словно поняв это, «прилипала» ушел по своим делам, а я не стал возвращаться к стелам, чтобы попробовать, но дал себе время подумать.

15.

Все удалось. Даже больше и лучше, чем я думал. Хотя сначала смущало то, что в ладонку надо записывать известное мне чувство. А что делать, если хочешь испытать новое? Но все оказалось проще. У каждого чувства имелось много оттенков, и все они проходили сквозь меня, как волны, принося наслаждение. Счастье известного автора страшных сказок и слепого музыканта. Девочки, считавшей себя поэтессой, и мецената. Так я переживал волну за волной. Но времени заняло больше чем со стариком. Я вышел из стелы в четыре утра и увидел на ладонке, прилипшей к каменюке, чешуйку нового сообщения от Исме. Она ждала меня, я не пришел.
Пришлось вернуться домой отсыпаться, хотя спать не хотелось, словно я выспался там, в стеле, в жизни сказочника, мецената, поэтессы и музыканта. Работа навевала на меня скуку, но она была лишь предисловием к главному.
В очередной раз проверяя «узел» с уничтожением романа в стихах я сунулся в текст, посмотреть, что еще натворил с ним мой друг-«прилипала». Стишки, которые он вписывал, становились с каждым четверостишием все более мерзкими. Без единого плохого слова. Странно, но такое издевательство над стариком мне не понравилось. Я завязал новый «узел», до того момента, когда автор романа по воле мальчишки-«прилипалы» записал эту мерзость, и уничтожил написанное. Еще и потому, что если старик умрет, то стелы срубят… и я уже не смогу получать удовольствие от чужих эмоций.
Сколько времени осталось у Милхе Орэ? Мне казалось, что мало. Тем более и мальчишка говорил, что для выигрыша ему нужны двадцать дней. А они почти закончились.
Эта мысль не давала мне покоя. И еще больше - после того как я увидел старика. Он шел по улице, а за ним тянулась цепочка преследователей. Они вооружились палками с мягкими матерчатыми шарами на концах и этими шарами тыкали старику в спину, не давая идти, а когда он оборачивался – салютовали этими палками. Я догадывался, куда он идет, и не стал мешать ни ему, ни агрессорам, хотя очень хотелось. Я обещал Исме не вредить, а мальчишке – помогать. Проще было не делать ничего, как в той пьесе. И забыть о том, что уже сделал.
Новое сообщение Исме сумело до меня достучаться, потому что сильно нагрело ладонку.
Но встреча не оправдала моих ожиданий. Сначала мы долго-долго пили чай, и я дал себе разрешение рассказать ей о новом удовольствии, потом обсуждали пьесу и роль Исме. И после этого она, хорошо меня знающая и понимающая, в каком я нетерпении, встала и сказала:
- Тебе пора.
Я слишком сильно удивился, чтобы разозлится. Злость и удивление почему-то вместе не уживались.
- Пора? Разве мы не проведем вместе приятную ночь?
- Нет. Не сегодня.
- Но почему? – удивился я. – Разве тебе со мной не нравится?
- Очень. В последние два раза ты был хорош, - признала Исме к моей гордости. - И все же нет. Знаешь почему? Тайна, которую ты мне открыл - вовсе не о старике. Она о тебе. О том, что ты тоже бываешь слабым. А до этого я видела лишь силу и хотела бы впредь видеть лишь ее. Мне не нужен слабак в партнерах – по игре или по любви. Так что ближайшие дни можешь ко мне не приходить. И пока не перестанешь быть зависимым от своей новой игрушки, вообще на глаза не показывайся. Сделайся снова сами собой, любой ценой. И да, и все равно сдержи обещание не вредить старику. Если справишься – это будет лучшее доказательство твоей силы. Тогда я стану твоей женой в новой Эпохе.
Я поставил чашку на стол. Руки дрожали. Такой приз стоил любых усилий, но я не понимал, как сделать то, что она хочет, хотя и понимал, зачем она этого хочет.
- Иди. Подумай. Могу подсказать, хотя это уже будет слабостью с моей стороны. Немного сочувствия и доброты. И все.
Я уже не хотел ни о чем думать. Но знал, что придется.
Исме права, я перестал себя контролировать. Даже сейчас меня тянуло к стеле больше, чем к моей девушке. Разрешить себе любопытство, или страх, или гнев. Захотеть знать. И да, помнить. Раз от этого есть удовольствие, то есть польза. И мне предстоит его потерять, когда старик умрет. Но как и чем я смогу его заменить?
Я не знал, как. Но пообещал себе два дня на покопаться в стеле, а потом… потом я сделаю что-то, чтобы Эпоха закончилась, даже если не придумаю, как сохранить удовольствие.

16.

Эти несколько дней были последними, и может быть поэтому - такими упоительными. Я спешил выполнить свою работу и потому делал ее порой небрежно, за что и получил нагоняй от куратора, прошедшего с обычной проверкой. Я купался в эмоциях, узнавал все больше и запоминал все лучше, наконец, найдя настоящее применение своей тренированной памяти. Я научился переходить по нити эмоций от одного человека к другому. Запоминать интересное. Наслаждаться оттенками чувств.
Поздно вечером, возвращаясь из очередного, может быть, последнего путешествия удовольствий, я снова увидел старика и не где-то, а у стелы. Правда, мысленно я их уже почти и не различал и потому не удивился. Но тут были еще трое. Наверное, из «сидельцев» и тоже вооруженные палками с мягкими шарами на конце, только отчего-то прижавшейся спиной к стеле старик вскрикивал, когда в него тыкали. Я подошел, не знаю, зачем. И только тогда увидел блеск тонких иголок, торчавших из мягких шаров. Щеки старика полыхали нехорошим багрянцем. Я на миг подумал, что он может «закончиться» прямо тут и мне ничего не придется делать, а потом отогнал эту мысль. Я уже все решил. Старик мой. И Эпоха – моя.
Последнее пережитое в стеле чувство было наслаждение властью над людьми. И я встал за спинами агрессивных «сидельцев» и сказал громко и отчетливо, как тот, кто имеет на это право:
- Пошли вон.
Они обернулись. Две девчонки и мужчина. Долго смотрели на меня.
- Ну??
И только тогда трое ретировались, хотя одна из девчонок пыталась что-то сказать, но я срезал это намерение единственным взглядом.
Старик уже начал оседать на землю, но я не дал ему дал упасть. Поддержал, похлопал по щекам, постарался привести в себя. Кажется, получилось.
- Идемте, - сказал я. - Вам надо домой. Уже осень и ночи холодные.
- Мне... не домой надо, - сказал он. - Я здесь тоже... делаю работу.
Я усмехнулся:
- Записались в «полировщики»?
Он пожал одним плечом:
- Это вы занимаетесь тем, что стираете ошибки, которые надо запомнить и не повторять. И даже не понимаете, что стелы - это не самое важное и самое правильное, а наоборот, и только поэтому они оказываются на виду. Чтобы мы сумели увидеть.
Я невольно усмехнулся, не давая себе толком задуматься, о чем он говорит.
- Тогда и вы ошибка.
- И я, - согласился он. - Но вы ею не будете.
- Конечно, не буду! - возмутился я. - Потому что не буду стариком.
Он посмотрел как-то странно.
- Старость это все-таки не болезнь. И разве вам не понравилось помнить и понимать?
Он спрашивал как ребенок, а не как старик. Словно весь его опыт состоял из пары-тройки лет, и Милхе Орэ все еще верил людям. Слишком наивно, слишком искренне. И это напомнило мне совет Исме. Немного искренности...
- Понравилось, - сказал я, - даже слишком сильно. Это доставляет большое удовольствие.
- Удовольствие, - горько повторил он. - Вы понимаете только это. А я и забыл…
Он повернулся к стеле и положил на нее руки.
- Я хотел сделать совсем другое. Но могу иначе. Наверное, могу. Память причиняет боль чаще, чем счастье. Поэтому никто не хочет помнить. Но я... сделаю так, что помнить станет удовольствием.
И если существовал миг, когда я мог сделать все, не делая ничего, то именно этот. Пусть даже я не был уверен, что старик хоть что-то понимает в удовольствиях.
Но делать, что хочешь и когда оно же – что надо, это тоже удовольствие, хотя оно немного горчит.
Я подошел и тоже положил руку на стелу. В общем-то, просто жест, но он казался мне важным.
- Вы делаете неправильно. Нужно не в одной стеле писать изменение каждый день, а в разных и сразу. От восьми до одиннадцати. Этого хватит.
Да, хватит, но я не сказал, для чего.
- Могу показать место, где много стел.
Он не должен был мне поверить. Я бы на его месте не верил. Но чему-то я все же научился у Исме или, может, в той игре с вариаторами, и смог сыграть хорошо. Старик даже не стал спрашивать меня ни о чем, а просто кивнул, соглашаясь.
Я заспешил, боясь передумать, и нанял пролетку, хотя поймать ее в таком часу было непросто и стоило недешево. И всю дорогу, долгие полчаса, думал о том, что он хочет сделать. Я почему-то был уверен, что не получится, но мне хотелось бы. Хотелось получать удовольствие от того, чтобы помнить. Хотя не значит ли это постареть? В этом точно нет удовольствия.
И еще о романе и мечтателе. Раньше говорили, что все зло от книг. Но наверное, зло от мечтателей. Хотя они, конечно, всем желают добра. Старик тоже желает именно его. И даже я, хотя я-то совсем не мечтатель. Но от одной лишь мечты нет толку. Как и от одной лишь работы. И если каждый сделает что-то для себя, не пытаясь облагодетельствовать других, так будет правильнее.
…Старик успел обработать восемь стел. Я ему не помогал и даже не пытался узнать, как он собирается исполнить свое обещание. Наверняка снова с помощью «Романа…». А если нет – не хочу знать, что теряю еще один способ изменить мир, потому что хотя заботиться лишь о себе – проще и вернее, но хочется почему-то и большего. Звезды разгорались все ярче, а Милхе Орэ все больше слабел. И старость проступала отчетливее, словно с каждой стеле он проживал по несколько лет. К последней каменюке он не смог дойти сам, и я почти тащил его на себе. И у этой, девятой, старик почти упал, же успев схватиться за стелу, и тут же сполз на землю. Пять минут неподвижности, десять… И только тогда я понял, что уже не слышу его дыхания, только свое. Не думал, что это происходит так быстро. И так… просто. Ничего не изменилось… Хотя я и не ждал, что звезды начнут падать, но то, что совсем ничего не происходило, стало казаться неправильным почти сразу. Вот я. Вот стела и мертвый старик возле нее. Эпоха закончилась, и нет никакого особого знака. Я мог бы ощутить нечто новое, а почувствовал только злость от обманутых ожиданий. Злой, я пнул стелу – она оказалась пористой и нога застряла в ней. Пытаясь вытащить, не удержался и неловко сел на траву, едва не вывихнув лодыжку. Усмехнулся: хотел знака? Вот он. Вот новое, которое говорит, что мир изменился. Я дотянулся до стелы и потрогал шершавую поверхность. Словно прощаясь. Сентиментальность мне не свойственна, но иногда…
Оттуда, из стелы, на меня, как дикий зверь вдруг кинулись слова и образы. Завертели, словно я, как раньше, влез в каменюку с эмоциями. А потом голос… или нет, голоса, одним из которых точно был голос старика, начали произносить слова, слишком отчетливые, и от того – не понятные. Наверное, от того.
«Мы так часто совершали ошибки и так сильно хотели их исправить, что переписывали историю, даже когда не верили, что это поможет. Вместо того, чтобы не повторять ошибки. И постепенно поколения начинали верить, что так все оно и было. Чем дальше, тем сильнее становилась эта вера. В конце концов мы дошли до того, что верили, уже переписывая – верили, что исправляем неправильное. Переписывали учебники и анекдоты - и верили. А когда веришь, оно обретает силу. И власть над тобой».
«Нет!» - громко и четко произнес я мысленно, и, кажется, вслух, чтобы остановить это. Но «это» не остановилось».
«Время, согласившись стать управляемым, все же предъявило нам свои требования: когда век переполняется событиями, которые хочется изменить, и людьми, которым хочется это сделать, наступает новая Эпоха. Умирает несколько старших поколений – те, кто помнят и понимают. Потому что только к концу начинаешь понимать. Мир просто избавляется от них. Но один остается… может быть, как последний шанс. Но всегда чем больше живет старик, тем сильнее все хотят, чтобы он умер. Дети не рождаются – этот мир для них не подходит, ведь он запишет в их разум те же ошибки, а кому из новых людей нужны старые ошибки?»
Я повторял свое «нет» и оно вплеталось в голоса, делалось частью читаемой мне скучной и страшной морали. И страх, сильный и неуправляемый, мой, а не чужой, не приносил мне удовольствия.
«Каждый из нас в глубине разума помнит, что он что-то забыл. Знаки и вехи, канавы и рытвины остаются в душе. Они пусты. И мы старается заполнить их, и выбираем самый простой способ – утопить недостаток памяти в удовольствиях. И бросаемся все в новые и новые, потому что они мимолетны и преходящи, а пустота – нет».
Меня наконец отпустило. Только я не сразу понял, почему. Рука уже не касалась стелы – нечего было касаться. Вместо каменюки на земле лежала горка песка. А потом раздался звук – как будто зашуршало много-много песка. Ладонка, висевшая у меня на поясе, осыпалась на землю крупными колючими крупинками. И стела, стоявшая неподалеку. И сначала я всего лишь удивился, а потом снова пришел страх. Так не должно быть. Стелы всегда стоят, их можно срубить, чтобы сделать ладонки, холодные и теплые панели и многое другое. Даже в искусственный камень добавляют частицы стел. А теперь что? И главное – почему? Старик меня обманул и вовсе не прописал в стелах удовольствие от того, что помнишь, а уничтожил стелы? Или в чем-то ошибся? Стел уже никогда не будет? И нам придется помнить все – самим? Не получая удовольствия? Помнить – и стареть?
Нет. Милхе Орэ не умел обманывать, хотя мог обмануться. Новая Эпоха наступила и мне предстоит ее пережить. И если я не хочу помнить – никто меня не заставит. Даже голоса из стелы и сказанное ими я сам для себя «заполирую». Не было этого. Не бы-ло!
Но кое-что было, и я не мог это стереть. Мертвого старика и останки мертвой стелы, что казались мне такими же бесполезными, как я сам. «Роман о Мечтателе». Мое желание, чтобы старик сделал все своими руками…
Не совершил ли я ошибку?
Я узнаю это завтра. Или однажды, после.
22.12.15 г.



Всегда рядом.
 
Форум » ...И прозой » Горькие сказки » Однажды после (память - так ли она важна?)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:


Copyright Lita Inc. © 2024
Бесплатный хостинг uCoz