| Lita | Дата: Воскресенье, 05.10.2014, 04:15 | Сообщение # 1 |
 Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава первая. Сны и реальность
...И все было как у всех, пока Жанне не приснился необычный сон.
Старый хромой солдат указывал клюкой на широкую крону дуба над головой:
-- Гляди. Вот она -- наша жизнь. Букашка ползет по дереву, гонимая любовью или голодом. Она может выбрать сучок попрочнее, а может переползти на тонкую веточку. Бедняжку или сдует ветер, или веточка сломается. Но мы же не букашки, мы можем сами выбирать. Думай, не ошибись.
Пестрые грязные одежки вдруг сползли со старика, открывая сияющего, облеченного светом рыцаря. Он растворялся, таял в холодных брызгах, прилетевших в лицо.
Вот и все.
И сначала Жанна даже не вспоминала этот сон. Целых два дня не вспоминала. Может, потому что работы было слишком много, да еще мама приболела, и пришлось взять на себя часть ее забот.
Никому об этом сне девушка не рассказала. Вообще никому. А на третью ночь после той, ложась спать, вспомнила сон все в подробностях, и зажмурилась от неожиданно воссиявшего перед ее внутренним взглядом света. И оттуда, из этого света, раздался голос, сказавший:
- Жанна, Господь призывает тебя, чтобы спасти Францию.
И голос был такой же, как свет. А еще в нем словно мерцающим силуэтом, неясным пока контуром различалась фигура, высокая, прекрасная, дарящая ощущение, от которого хотелось одновременно смеяться и плакать.
Потом, во второй раз, она увидела его не таким и голос тоже не показался столь красивым. Но важнее было не как он говорил а что говорил.
Он не назвал себя, только девушка все равно догадывалась. А догадку ее подтвердили другие голоса, женские. Святые Катерина и Маргарита. Они появились после одного из разговоров с... да, архангелом Михаилом и сразу же назвались сами и выдали имя ее первого знакомого, Посланника Господнего. И с ними было проще, чем с ним, ласковым, но и строгим тоже. С Катериной и Маргаритой можно было просто болтать. Девушки -- они всегда девушки, даже если святые.
- Расскажи что-нибудь!
Они всегда просят рассказать и Жанна рассказывает. Особенно часто просит об этом Маргарита. Жалко, что ее не видно. Но наверное, она рыженькая и конопатая, немного похожа подружку Жанны, Мари. Правда, наверное так нельзя думать. Нельзя сравнивать человека со святой.
А Екатерина черненькая и часто ворчит. Грустная, любит помолчать - но так, что все без слов понятно. Они очень хорошо дополняют друг друга - и жизнь Жанны...
А дуб, совсем как тот, из сна, стоял за окраиной, на холме, и был виден отовсюду. Он казался выше даже церковной колокольни -- остроконечной, с шатровой крышей, позеленевшей от старости. Добрый старик священник все надеялся перекрыть ее когда-нибудь, после войны. Вот только конец войны откладывался и откладывался. Иногда так бывает -- завяжется с какой-нибудь мелочи, а потом все идет и идет... И даже разобраться трудно уже, кто первый затеял и с чего началось... Но мы же не о войне, мы о дубе. Он был великолепен, и возле него всегда жили феи. Если выбраться из дома лунной ночью, то можно было увидеть их танцы на поляне. Некоторые подружки болтали, что видели. Сами, собственными глазами. Хотя сомнение берет, что им удалось ускользнуть из дома ночью. И взрослые на двор-то по ночам выглядывали не особенно. Потому что война. Потому что страшно. И потому что грешно смотреть на танцы фей. А вдруг как увлекут, закружат в хороводе, утянут танцем осенних листьев, и глядь -- ты уже без души. Но все равно: ой как хочется посмотреть на них, хоть одним глазком. Сбросить деревянные башмаки и легче ветра полететь по лужайке, высеребренной луной... Смутно, странно, красиво.
Красивого вообще очень много. А мир сложнее, чем все говорят. Про некоторые вещи никто никогда и не говорит. И спрашивать не стоит, даже у отца Анри. Но он очень добрый. Читает ей разные святые книги. Только там радости не больше, чем в жизни. А может так правильно. Радость должна приходить изнутри?
- Жаннна! Жааааааана!
Городок услышал. Городок встрепенулся. Несколько совершенно разных Жанн оторвались от своих дел и подняли головы. Голос женщины был слишком громким и требовательным, чтобы не поспешить откликнуться, как бы тебя ни звали - и даже если звали не тебя. И слышали его все, кроме той единственной, к кому обращалась кричавшая. Правда, у нее были серьезные причины не слышать то, что звучало снаружи - Жанна слушала приходящее изнутри, и оно звучало для нее громче всего остального, даже громче чем стук ее собственного взволнованного сердца.
Деревянные туфли похожи на ореховые скорлупки. Они гладкие снаружи и изнутри и в них так легко поскользнуться. Но когда доишь корову, лучше все-таки в туфлях шлепать по соломе и навозу. А вот бежать к колодцу -- босиком. И два деревянных ведра телепаются в руках, а вверху солнце льется через листву, и мир выходит праздничный и зеленый. И такие радужные круги перед глазами. А у колодца можно задержаться и поболтать с подружками. Обо всем-обо всем. А назад уже не попрыгаешь. Ведра тяжеленные, ледяная вода сочится сквозь занозистые бока и капает на ноги. Тут невольно взвизгнешь.
Домреми - маленькое село, и ничем не примечательное. Река Мёз тоже маленькая, и не бурная, как раз для постирушек подходит. Жанна любит быть на реке - с той стороны, где есть мостки для стирки виден замок. Тоже маленький. Святой отец говорит что "Домреми" - это значит "Святой Реми". Но люди тут живут не святые, просто хорошие.
Собственно -- тут сходились две деревушки: Домреми и Грё, слившиеся деревушки на границе, на , на краю того лоскутка, что оставался от Франции. А разделял их ручей, протекавший позади дома Жанны. В доме было четыре комнаты и чердак. Косая черепичная крыша. Земляные полы, маленькие окна с деревянными ставнями. Горьковатый запах дров, пылающих в очаге. Деревянные темные балки, подпирающие потолок. Скрипучая лестница. Простая утварь, точно выглаженная прикосновениями многих рук. Все маленькое, тесное, знакомое.
Зато вокруг дома был целый мир. Огромный, бесконечный.
И этот мир умел расти. Этому помогали неожиданные находки. Например на чердаке всегда можно было откопать в старом сене и обломках непонятной рухляди и ветоши какую-то старинную вещь. Ерундовую, например, половинку медного медальона с миниатюрой, почти выцветшей, девушки с необыкновенными глазами - они словно смотрели прямо в душу. Или крошечную бутылочку из под духов. Запаха уже нет, но в детстве, когда она нашла это "сокровище", казалось, что есть. Или несколько листков со странными картинками и словами. Она отнесла из священнику чтобы он прочел, а он почему-то не стал и, кажется рассердился, и все время повторял слово "ересь".
А еще мир рос, когда появлялись странники. Иногда они останавливались ночевать в доме Жанны и рассказывали много интересного о мире. Это, а еще слухи, и разговоры на ярмарке в Грё были источником знания о происходящем.
Слухи приходили вместе со странниками по старой римской дороге на Прованс. Стучались в ставни или в двери. И оставались ночевать. Тогда у очага в доме Дарков собиралась чуть ли не вся деревня. Рассказы странников будоражили умы. Зверства захватчиков, героизм "лесных братьев", жизнь королевской семьи -- все это служило пищей воображению. Позволяло составить картину мира, словно цветные осколки стекол составляли церковные витражи. Жанна сидела, забившись в уголок, затаив дыхание, и только жужжание прялки выдавало ее присутствие. Но звук этот был таким привычным, что не привлекал внимания. До того ли было селянам, перед которыми разворачивалась пестрая и противоречивая картина жизни, перепутанной с войной.
Казалось, война была всегда. Была привычной. Она вошла в обиход, и если военные действия не происходили в самой Домреми, то в умах маячили точно. И не только в виде закованных в железо рыцарей на могучих конях. Не только в виде английских лучников с ростовыми луками из тиса. И даже не в виде ландскнехтов в лохмотьях разбойного вида, которые сбивались в шайки и когда отбирали то, что им было нужно, когда ухватывали то, что плохо лежит: загулявшую свинку или порты с ограды. Война была в христарадничающих калеках. В испуганных и ожесточенных глазах бродяг. И даже в тучах, повисающих над головой, можно было увидать признак военной бури.
Иногда после таких рассказов ей снилось... Разное. Жанна не видела иной войны, кроме ее отголосков - бандитов и калек, голода, чувства опасности и какой-то обреченности в тревожном колокольном звоне, разрывающем воздух и означавшем, что надо прятаться или прятать... Во снах все это было почему-то ближе и страшнее, и еще ощущение или понимание - что так везде, очень давно, и так будет. Что все это - мародеры и умирающие от голода, смерти в бою и смерти случайные, непонятные политические игры, не приводящие ни к чему хорошему, теперь и есть Франция.
Просыпаясь она понимала, что Франция может быть и другой. И слова архангела о спасении и ее, Жанны, миссии, начинали звенеть в ее душе как напряженная, туго натянутая струна. Один из бродяг, переночевавший в ее доме, таскал с собой лютню и, отогревшись у очага, попытался настроить ее скрюченными от подагры пальцами. Тогда Жанна и услышала этот звук - когда вместе с натянутой струной словно задрожал сам воздух.
Решимость ее росла день ото дня, вера укреплялась. Вера в слова архангела - а в господа она верила так, что исповедник иногда упрекал ее за слишком большое усердие, за чуть ли ни ежедневное желание исповедаться - и решимость следовать им и попробовать изменить то, чего другие изменить не могли или не хотели.
Снилась Жанне не только война.
А может, это и не было сном. Дверь дома открылась без скрипа, выпуская на улицу. Песок холодил босые ноги. С высокой травы падала роса. Туман плыл низко-низко, сбиваясь белыми прядями. А над Домреми рассыпала звезды летняя ночь.
Ноги привели Жанну к одному из трех родников -- тому, что зарос тростником, куда сигали напуганные лягушки. Но сейчас они молчали.
Был самый поздний час ночи перед рассветом. И вода казалась огромным круглым глазом, смотрящим на небо с земли. А из воды поднимались и разворачивали лепестки белые лилии. Во флере тумана, беззвучно, всплывали белые, сияющие. А девушка зачарованно смотрела на них. Казалось, вот сейчас она сделает шаг -- и пойдет по воде.
А потом ее растолкали, заставляя проснуться. Надо было доить коров. И небо розовело, готовое принять рассвет. За знакомый мир хотелось уцепиться, как за остатки сна, укрыться в нем и не просыпаться еще долго-долго, елозя по подушке мятой щекой.
Святые не настаивали, чтобы она прямо сейчас, сегодня, шла спасать Францию. Но однажды, когда она сама была к этому готова, время пришло.
Жанна знала, что отец никогда не согласится на такое, даже выслушать не захочет, скорее выпорет, хотя вообще их с братьями не бил, и был достаточно набожным человеком чтобы поверить в ее святых. Просто любовь может выражаться и так: когда защищаешь то, что любишь, даже будучи с ним строгим или жестоким. Словом, она не решилась просить отца сопровождать ее в Вокулер, где девушка собиралась объявить о своей миссии, или скорее предложить свою - и Бога - помощь. Но попросила его брата, дядюшку Лескара.
И с ним тоже было не легко. Жанна сначала говорила горячо и, наверное, бессвязно, просто потому что вообще впервые говорила о таком и так сладко оказалось выговориться, вылить всю свою тревогу и боль за страну на другого человека... Потом поняла по его лицу, что не выходит. Он просто не слышал слов, дядю Лескара чуть ли не пугала ее горячность. Тогда Жанна взяла себя в руки и попробовала иначе:
- Я знаю, как закончить эту войну, совсем закончить. Чтобы не было больше ни мародеров, но грабежей, ни голода. Не сразу конечно, этого никто не сделает сразу. И никаких чудес, хотя мне обо всем и говорят святые Голоса. Просто должен же кто-то попробовать. Почему не я?
Дядя ласково взял ее за подбородок.
-- Что ты такое говоришь, Жанна? Глупышка. Ну посуди сама. Ладно, была бы ты королевой или принцессой, тебя бы все уважали, слушались. Рыцари бы преклоняли колени. Тогда ты могла бы отдавать им приказы и вести за собой, -- он перекрестился, словно воочию увидел воображаемую картину и... жуткое завершение. Или была бы ты юношей. И оторвало бы тебе ногу ядром, как старому Жаку, хорошо, что выжил еще.
-- Дядя!
-- А что, я неверно говорю? -- распалился он. -- Сколько убогих, увечных на той войне? Сколько вовсе пропавших? Был человек -- и нет. А если плен... Это рыцаря есть кому выкупить... Ох, совсем ты меня запутала, Женна. Ты не принцесса и не юноша. Вот как ты в войске с месячными управишься? А то затанут за шатры и изнасилуют скопом. И не морщься, и не отворачивайся, -- хмурился он. -- Озверел совсем народ. Совесть пропала. А у высших и вовсе никогда ее не было. Принесешь ребятенка в подоле, думаешь, отец тебя приветит? Это в лучшем случае! Откуда эти мысли в тебе, кто их в голову вбил? Взять бы его да выдрать, сам бы вожжами отходил.
Жанна вообразила, как дядька гоняется с вожжами за архангелом Михаилом, и хихикнула в ладошку.
- Дядя, я не королева и не принцесса, я та сама Дева, предсказанная давно. Это значит, что все получится, - она невольно покраснела, вспомнив некоторые из слов дядюшки, - не знаю как. Но со мной будет Бог.
- Жанна, ну откуда ты знаешь, что именно ты - Дева?
- Я верю, - просто ответила она. - И знаю, что другие поверят тоже. Возьми меня с собой, пожалуйста. Ты же все равно поедешь в Вокулер, проведать сына, который там служит. А потом уже я сама...
- Сама, сама... Да кто ж тебя пустит к Бодрикуру?
- Он захочет выслушать меня, когда узнает обо мне, - с большей уверенностью, чем все остальное, проговорила Жанна.
- Отец не отпустит! - выдвинул последний аргумент дядюшка.
- А если отпустить - возьмешь? - лукаво спросила девушка.
Дядя Лескар только развел руками.
- Возьму, что с тобой сделаешь...
...И может это надо было считать первым чудом, но отец ее действительно отпустил, хотя Жанна так и не придумала, для чего ей так надо ехать, а просто попросила разрешения. И это придало ей уверенности.
Они выехали ранним-ранним утром -- Жанна как раз подоила коров и выпила парного молока на дорогу. Подхватила узелок с краюхой и прибежала к дому дядюшки.
Тот не торопился, топтался у телеги, смазывая оси колес, поправлял упряжь смирной бурой лошадки, уминал в телеге сено. А Жанна переступала с босой ноги на другую в росистой траве, сгорая от нетерпения.
-- Ну, садись, что ли, -- буркнул Лескар. -- Ох, не нравится мне все это, ох, не нравится...
И всю дорогу бурчал, выискивая ляпы в ее планах.
-- Да просто потому что ты женщина! -- буркнул он наконец, спугнув сидящую на лозовом кусте ворону. -- Женщина, ясно тебе? Сам Бог определил вашей сестре покорность мужчинам, потому что вы глупые и некудышние, поняла?
Жанна сердито покрутила головой и сдула темную прядь с лица.
-- Чепец поправь, дуреха, -- дядя вздохнул. -- В замок едем, не так себе.
- Подумаешь, замок, - совсем по-детски фыркнула Жанна.
...Но замок все-таки произвел на нее впечатление. Тот, что рядом с Домреми, даже если приблизиться к нему был маленьким, и потом, там никогда не было столько людей. А здесь словно собралось пол-Франции. Впрочем, праздник же, Вознесение Господне...
- Посиди здесь пока, - сказал дядя Лескар и вздохнул, кинув взгляд на молодых солдат, торчавших у каких-то сараев, и явно интересовавшихся всем, особенно походившими мимо женщинами, - или нет, лучше пойдем со мной.
Дядя вначале нашел сына; обмен приветствиями, рассказами о жизни, последними новостями... Дядюшка словно тянул время. Жанна терпеливо ждала. Помощник кузнеца, конечно же, ничем не мог помочь ей, не мог провести в Бодрикуру, а сын Дюрана Лескара работал именно помощником кузнеца. И все-таки девушка решилась в конце концов поторопить дядю:
- Дядюшка, идем же.
- "Идемте же", - передразнил он, - эх, буднт мне на старости лет хорошая порка за наглость...
-- Все будет хорошо, -- сказала Жанна неуверенно и обратилась к мальчишке-слуге, такому наглому и расфуфурыенному, будто он был по крайней мере бароном.
-- Мне надо увидеть господина Бодрикура.
Мальчишка окинул ее косоватым взглядом.
-- Ну, проведу, если поцелуешь.
-- Вот что, -- сказал Лескар, ловя наглеца за воротник. Тот вырвался и кинулся бежать, показав мужчине кулак.
-- Крестьяне вонючие!
-- Кто бы говорил... Пойдем отсюда, Жанна!
- Нет! - возразила девушка, - мы пойдем только к Бодрикуру.
- Да не примет он тебя!
Жанна устала возражать. Она подошла к тем самым солдатам, которые провожали женщин взглядами.
- Храбрые солдаты, пожалуйста, проводите меня к коменданту этой крепости. Он очень ждет меня.
Дюран Лескар не успел остановить ее, не дать сделать эту глупость. Вояки обменялись понимающими взглядами. Они явно поняли по своему "он очень ждет меня". И один из них, самый юный, кивнул:
- Хорошо, идем... А это кто? Твой, хм, защитник?
Жанна не поняла, что он имел в виду, но слово "защитник" явно несло какой-то намёк.
- Мой дядюшка, - поправила она, - и защитник тоже.
Солдат хмыкнул и повел их в замок.
Городок Вокулер рядом с Домреми был огромен, но замок, стоящий над ним, вовсе поражал, подавлял каждого высотой своих стен, громадностью башен, серым камнем, вонзающимся в блеклое небо. Но, как с удивлением заметил дядюшка, Жанна вовсе не стеснялась и не дичилась. С грацией ступала босыми ногами по холодной мостовой, и Лескару на мгновение показалось, что вокруг головы ее разливается похожее на корону сияние.
Может быть, солдат, оказавшийся не таким уж плохим, но сильно болтливым, тоже что-то такое заметил. Но он, в отличие от мальчишки и его же собратьев, оставшихся во дворе, никаких намеков не делал, но, кажется, решил показать ей весь замок, все что было ему доступно, или просто не знал, как провести Жанну и Лескара к Бодрикуру. Они спускались, поднимались, и снова спускались. Бесконечные лестницы, то каменные, то деревянные, коридоры со старыми гобеленами, комната, буквально заваленная старыми, ржавыми доспехами, маленькая часовня, многолюдная, полная пара и ароматов стряпни кухня, чердак… как и обычный чердак, разве что с этого видно дальше. Туда уже дядюшка Лескар не полез, но Жанна увлеклась, слушая рассказы молодого солдата, его звали Анри Жё, о людях замка, забавные и печальные истории и даже совершенное вранье вроде сказок о привидении. И на чердаке она выглянула в окно и увидела, наверное, бОльшую часть мира, чем видела когда-либо до этого. Большую и все-таки маленькую часть ее страны, ее Франции, которую нельзя было не любить.
Рыцарь Бодрикур нашелся в замковом дворе, где у чучел упражнялись оруженосцы. Был он величав и сердит. А поскольку двор был тесный, в нем свирепствовало эхо. Так что хотелось прикрыть уши, присесть и спрятаться.
-- Ну, чего там еще?! -- он оглянулся и увидел Жанну с дядюшкой. Жесткое, в складках, обветренное лицо скривилось.
-- Кто вы такие? Чего вам нужно?
Лескар стянул шапку и поклонился, незаметно толкая Жанну в спину. Но она даже головы не опустила, продолжая смотреть Бодрикуру в глаза.
Его глаза сузились, губы вытянулись в полоску. Какое-то время они мерились взглядами.
-- Ну-у?..
-- Господь Бог и Дева Мария посылают меня к вам, рыцарь, -- произнесла Жанна звонко.
Рыцарь нахмурился:
- Повтори. Или объясни.
- Господь Бог прислал меня, чтобы помочь освободить Францию от захватчиков.
Во дворе неожиданно начало стихать; тренировавшиеся останавливались, замирали, смотрели во все глаза на дивное зрелище - девушку в чепчике, из под которого выбиваются черные волосы, черной юбке, льнущей к ногам под струями просквозившего открытый двор ветра, треплющий концы линялой шейной косынки...
- А почему он прислал именно тебя, а не ангела с огненным мечом или хотя бы сотню солдат, умеющих драться и выполнять приказы?
Жанна чуть не брякнула, что ангел тоже с ней, но поняла, как по-детски это будет звучать.
- Потому что Господь и Пресвятая Дева не могут дать нам победу, если мы сами ничего для нее не сделаем.
Лицо рыцаря побагровело.
- Ничего не делаем? - повторил он, явно услышал свое. - Что ты об этом можешь знать?
Он перевел взгляд на Лескара.
- Отец? Забирай свою дочь. И советую высечь ее и выдать замуж.
-- Она племянница, -- ответил Лескар чуть слышно.
-- Тогда, -- рыцарь нахмурил кустистые брови, -- отхлещи ее по щекам, чтобы мозги вправить. Прежде, чем уйдете. Таков мой суд.
Дядя перевел беспомощные глаза на Жанну. Она стояла спокойно. Не краснела, не белела, не прятала лицо, не становилась перед Бодрикуром на колени, чтобы вымолить прощение. Дядя заскорузлой ладонью легонько хлопнул ее по щеке.
-- Сильнее, -- рыкнул Бодрикур.
Лескар ударил Жанну по второй щеке.
-- П-простите ее, вашество...
-- Ступайте! И чтобы я больше вас не видел!
Возвращение показалось Жанне ужасно долгим. Горели щеки - обе, не от пощечины, от стыда за невыполненное поручение и от воспоминания о произошедшем. Почему все вышло так?
Ее небесный покровитель молчал, не подсказывая ответа, святые подруги тоже не давали о себе знать. И даже дядюшка, едущий рядом в одной повозке, более близкий, чем небеса и все, кто на них. Не говорил ни слова. Только уже в деревне, почти у самого дома Жанны тяжко вздохнул:
- Ты правда не можешь про все это просто забыть и жить как все? И можешь Францию?
Жанна подняла на него удивленные глаза. Дядюшку, как и всех людей на свете, заботило только собственной хозяйство, своя жизнь...И вряд ли раньше он стал бы задаваться вопросами, выходящими за пределы его обычного, обыденного, привычного и уютного, во всем объяснимого бытия. Первый как раз и был попыткой остаться в этих пределах. А во втором - надежда на нее. Или надежда на чудо.
-Могу, - ответила она, постаравшись сделать голос уверенным, - и сделаю.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Триллве | Дата: Четверг, 09.10.2014, 01:27 | Сообщение # 6 |
 Полковник
Группа: Модераторы
Сообщений: 247
Награды: 15
Репутация: 64
Статус: Offline
| Глава первая. Сны и реальность
...И все было как у всех, пока Жанне не приснился необычный сон.
Старый хромой солдат указывал клюкой на широкую крону дуба над головой:
— Гляди. Вот она — наша жизнь. Букашка ползет по дереву, гонимая любовью или голодом. Она может выбрать сучок попрочнее, а может переползти на тонкую веточку. Бедняжку или сдует ветер, или веточка сломается. Но мы же не букашки, мы можем сами выбирать. Думай, не ошибись.
Пестрые грязные одежки вдруг сползли с него, открывая сияющего, облеченного светом рыцаря. Рыцарь растворялся, таял в холодных брызгах, прилетевших в лицо.
Заставивших проснуться.
И сначала Жанна даже не вспоминала об этом. Целых два дня не вспоминала. Может, потому что работы навалилось: мама приболела, и пришлось взять на себя большинство ее забот.
Никому о сне девушка не рассказала. Вообще никому. А на третью ночь после той самой, задремывая, Жанна вспомнила вдруг сон все в подробностях и зажмурилась от неожиданно воссиявшего перед внутренним взглядом света. И оттуда, из этого света, торжественный голос произнес:
- Жанна, Господь призывает тебя, чтобы спасти Францию.
И голос был такой же чистый, как свет. В котором мерцающим силуэтом, неясным пока контуром различалась фигура, высокая, прекрасная, дарящая ощущение, от которого хотелось одновременно смеяться и плакать.
Потом, во второй раз, Жанна увидела его не таким ослепительным и голос тоже не был дивно прекрасен. Но важнее было, не как он говорил, а что говорил.
Незнакомец не назвал себя, только девушка все равно догадывалась. А догадку ее подтвердили другие голоса, женские. Святые Катерина и Маргарита. Они появились после одного из разговоров с... да, архангелом Михаилом и сразу же назвались сами и выдали имя ее первого знакомого, Посланника Господнего. И с ними было проще, чем с архангелом, ласковым, но и строгим тоже. С Катериной и Маргаритой можно было просто болтать. Девушки — они всегда девушки, даже если святые.
- Расскажи что-нибудь!
Они всегда просили рассказать, и Жанна рассказывала. Особенно часто просила Маргарита. Жалко, что ее не видно. Наверное, она рыженькая и конопатая, немного похожая подружку Жанны, Мари. Должно быть, так нельзя думать. Нельзя сравнивать человека со святой. Но… почему-то получается.
А Екатерина черненькая и часто ворчит. Грустная, любит помолчать - но так, что все без слов понятно. Святые очень хорошо дополняют друг друга - и жизнь Жанны...
А дуб, что девушке приснился, рос за окраиной, на холме, и был виден отовсюду. Он казался выше даже церковной колокольни — остроконечной, с шатровой крышей, позеленевшей от старости. Добрый старик священник все надеялся перекрыть ее когда-нибудь, после войны. Вот только конец войны откладывался и откладывался. Иногда так бывает: завяжется с какой-нибудь мелочи, а потом все идет и идет... И даже разобраться трудно уже, кто первый затеял и с чего началось... Но мы же не о войне, мы о дубе. Он был великолепен, с царственной кроной, и возле него всегда жили феи. Говаривали, что если выбраться из дома лунной ночью, то можно увидеть их танцы на поляне. Некоторые подружки уверяли, что видели. Сами, собственными глазами. Хотя сомнение берет, что им удалось ускользнуть из дома ночью. И взрослые на двор-то по ночам выглядывали не особенно. Потому что война. Потому что страшно. И потому что грешно смотреть на пляски фей. А вдруг как увлекут, закружат в хороводе, утянут танцем осенних листьев, и глядь — ты уже без души. Но все равно: ой как хочется глянуть на них, хоть одним глазком. Сбросить деревянные башмаки и легче ветра полететь по лужайке, высеребренной луной... Смутно, странно, красиво.
Красивого вообще очень много, если уметь это видеть. А мир — сложнее, чем все говорят. А некоторые вещи никто никогда не поминает. И спрашивать не стоит, даже у отца Анри, настоятеля. Хотя он очень добрый. И читает Жанне разные святые книги. Только и там радости не больше, чем в жизни. А может так правильно? Радость должна приходить изнутри?
- Жаннна! Жааааааана!
Селение услышало. Селение встрепенулось. Несколько совершенно разных Жанн оторвались от дел и подняли головы. Голос женщины был слишком громким и требовательным, чтобы не поспешить откликнуться, как бы тебя ни звали - и даже если звали не тебя. И слышали его все, кроме той единственной, к кому взывала кричавшая. Правда, у девушки были серьезные причины не слышать то, что звало снаружи - Жанна слушала приходящее изнутри, и оно звучало для нее громче всего остального, даже громче, чем стук ее собственного взволнованного сердца.
|
| |
| |
| Триллве | Дата: Четверг, 09.10.2014, 22:27 | Сообщение # 13 |
|
Полковник
Группа: Модераторы
Сообщений: 247
Награды: 15
Репутация: 64
Статус: Offline
| Деревянные туфли были похожи на ореховые скорлупки, гладкие снаружи и изнутри, и в них было так легко поскользнуться. Но когда доишь корову, лучше все-таки в туфлях шлепать по соломе и навозу. А вот бежать к колодцу — босиком. И два деревянных ведра телепаются в руках, а вверху солнце льется через листву, и мир выходит праздничный и зеленый. И такие радужные круги перед глазами. А у колодца можно задержаться и поболтать с подружками. Обо всем-обо всем. А назад уже не попрыгаешь. Ведра тяжеленные, ледяная вода сочится сквозь занозистые бока и капает на ноги. Тут невольно взвизгнешь. А воды нужно много.
Всю жизнь, сколько себя помнит, Жанна жила в Домреми. Селении маленьком и ничем не примечательном. Как и речка Мёз, которая здесь текла. Мёз тоже была маленькая и не бурная, как раз для постирушек подходит. Жанна любила бывать на реке - с той стороны, где мостки для стирки, виден замок. Тоже маленький.
Анри, здешний священник, рассказывал, что "Домреми" - это значит "Святой Реми". Но люди тут жили не святые, просто хорошие.
Если подходить строго, в этом месте сходились две деревушки: Домреми и Грё, как раз на границе, на краю того лоскутка, что оставался от Франции. А разделял селения ручей, протекавший позади дома Жанны.
В доме было четыре комнаты и чердак. Косая черепичная крыша. Земляные полы, маленькие окна с деревянными ставнями. Горьковатый запах дров, пылающих в очаге. Деревянные темные балки, подпирающие потолок. Скрипучая лестница. Простая утварь, точно выглаженная прикосновениями многих рук. Все маленькое, тесное, знакомое.
Зато вокруг дома — целый мир. Огромный, бесконечный. И этот мир умел расти. Помогали его росту неожиданные находки. На чердаке всегда можно было откопать в старом сене и обломках непонятной рухляди и ветоши старинную вещь. Ерундовую, скажем, половинку медного медальона с почти выцветшей миниатюрой: девушка с необыкновенными глазами - они словно смотрели прямо в душу. Или крошечную бутылочку из под духов. Запаха уже нет, но в детстве, когда Жанна нашла это "сокровище", он ей казался восхитительным. Или несколько листков со странными картинками и словами. Она отнесла листки священнику, чтобы тот прочел, а он почему-то не стал и, кажется рассердился, все время повторяя "ересь".
А еще мир рос, когда появлялись странники. Часто они задерживались в доме Жанны и рассказывали много интересного о мире вокруг. Это, а еще слухи и разговоры на ярмарке в Грё были источником знания о происходящем.
Слухи приходили вместе со странниками по старой римской дороге на Прованс. Стучались в ставни или в двери. И оставались ночевать. Тогда у очага в доме Дарков собиралась чуть ли не вся деревня. Рассказы странников будоражили умы. Зверства захватчиков, героизм "лесных братьев", жизнь королевской семьи — все это служило пищей воображению. Позволяло составить картину мира, словно цветные осколки стекол составляли церковные витражи. Жанна сидела, забившись в уголок, затаив дыхание, и только жужжание прялки выдавало ее присутствие. Но звук этот был таким привычным, что не привлекал внимания. До того ли было селянам, перед которыми разворачивалась пестрое и противоречивое полотно жизни, перепутанной с войной.
Казалось, война была всегда. Была привычной. Она вошла в обиход, и если военные действия не происходили в самой Домреми, то в умах маячили точно. И не только в виде закованных в железо рыцарей на могучих конях. Или английских лучников с ростовыми луками из тиса. И даже не ландскнехтами в лохмотьях разбойного вида, которые сбивались в шайки и когда отбирали все, что им было нужно, когда ухватывали то, что плохо лежит: загулявшую свинку или порты с ограды. Война была в просящих подаяния калеках. В испуганных и ожесточенных глазах бродяг. И даже в тучах, повисающих над головой, можно было увидать признак военной бури.
Иногда после таких рассказов ей снилось... разное. Жанна не видела иной войны, кроме ее отголосков - бандитов и калек, голода, чувства опасности и какой-то обреченности в тревожном колокольном звоне, разрывающем воздух и означавшем, что надо прятаться или прятать... Во снах все это было почему-то ближе и страшнее, и еще ощущение или понимание - что так везде, очень давно, и так будет. Что все это - мародеры и умирающие от голода, смерти в бою и смерти случайные, непонятные политические игры, не приводящие ни к чему хорошему, теперь и есть Франция.
Просыпаясь девушка понимала, что Франция может быть и другой. И слова архангела о спасении и ее, Жанны, предназначении, начинали звенеть в душе, как напряженная, туго натянутая струна. Один из бродяг, переночевавший в доме, таскал с собой лютню и, отогревшись у очага, попытался настроить ее скрюченными от подагры пальцами. Тогда Жанна и услышала этот звук - когда вместе с натянутой струной словно задрожал сам воздух.
Решимость ее росла день ото дня, вера укреплялась. Вера в слова архангела - а в господа она верила так, что исповедник иногда упрекал ее за слишком большое усердие, за чуть ли ни ежедневное желание исповедаться - и решимость следовать этим словам и попытаться изменить то, чего другие изменить не могли или не хотели.
Но снилась Жанне не только война.
А может, это и не было сном. Дверь дома открылась без скрипа, выпуская на улицу. Песок холодил босые ноги. С высокой травы падала роса. Туман плыл низко-низко, сбиваясь белыми прядями. А над Домреми рассыпала звезды летняя ночь.
Ноги привели Жанну к одному из трех здешних родников — тому, что зарос тростником, куда сигали напуганные лягушки. Но сейчас они молчали.
Был самый поздний час ночи перед рассветом. И вода казалась огромным круглым глазом, смотрящим на небо с земли. А из воды поднимались и разворачивали лепестки белые лилии. Во флере тумана, беззвучно, всплывали белые, сияющие. А девушка зачарованно смотрела на них. Казалось, вот сейчас она сделает шаг — и пойдет по воде.
А потом ее растолкали, заставляя проснуться. Надо было доить коров. И небо розовело, готовое принять рассвет. За знакомый мир хотелось уцепиться, как за остатки сна, укрыться в нем и не просыпаться еще долго-долго, елозя по подушке мятой щекой.
|
| |
| |
| Триллве | Дата: Суббота, 11.10.2014, 18:08 | Сообщение # 14 |
|
Полковник
Группа: Модераторы
Сообщений: 247
Награды: 15
Репутация: 64
Статус: Offline
| Святые не настаивали, чтобы она прямо сейчас, сегодня, шла спасать Францию. Но однажды, когда она сама была к этому готова, объявили, что время пришло.
Жанна знала, что отец никогда не согласится отпустить ее, даже выслушать не захочет, скорее выпорет, хотя вообще их с братьями не бил и был достаточно набожным человеком, чтобы поверить в ее святых. Просто любовь может выражаться и так: когда защищаешь то, что любишь, даже будучи с ним строгим или жестоким. Словом, она не решилась просить отца сопровождать ее в Вокулер, где девушка собиралась объявить о своей миссии, или скорее предложить свою - и Бога - помощь. Но попросила его брата, дядюшку Лескара.
И с ним тоже было нелегко. Жанна сначала говорила горячо и, наверное, бессвязно, просто потому что вообще впервые говорила о таком, и так сладко оказалось выговориться, вылить всю свою тревогу и боль за страну на другого человека... Потом поняла по его лицу, что не выходит. Он просто не слышал слов, дядю Лескара чуть ли не пугала ее горячность. Тогда Жанна взяла себя в руки и попробовала иначе:
- Я знаю, как закончить эту войну, совсем закончить. Чтобы не было больше ни мародеров, но грабежей, ни голода. Не сразу конечно, этого никто не сделает сразу. И никаких чудес, хотя мне обо всем и говорят святые Голоса. Просто должен же кто-то попробовать. Почему не я?
Дядя ласково взял ее за подбородок.
— Что ты такое говоришь, Жанна? Глупышка. Ну посуди сама. Ладно, была бы ты королевой или принцессой, тебя бы все уважали, слушались. Рыцари бы преклоняли колени. Тогда ты могла бы отдавать им приказы и вести за собой, — он перекрестился, словно воочию увидел воображаемую картину и... жуткое завершение. — Или была бы ты юношей. И оторвало бы тебе ногу ядром, как старому Жаку, хорошо, что выжил еще.
— Дядя!
— А что я неверно говорю? — распалился он. — Сколько убогих, увечных на той войне? Сколько вовсе пропавших? Был человек — и нету. А если плен... Это рыцаря есть кому выкупить... Ох, совсем ты меня запутала, Женна. Ты не принцесса и не юноша. Вот как ты в войске с месячными управишься? А то затянут за шатры и изнасилуют скопом. И не морщься, и не отворачивайся, — хмурился он. — Озверел совсем народ. Совесть пропала. А у высших и вовсе никогда ее не было. Принесешь ребятенка в подоле, думаешь, отец тебя приветит? Это в лучшем случае! Откуда эти мысли в тебе, кто их в голову вбил? Взять бы его да выдрать, сам бы вожжами отходил.
Жанна вообразила, как дядька гоняется с вожжами за архангелом Михаилом, и хихикнула в ладошку.
- Дядя, я не королева и не принцесса, я та сама Дева, предсказанная давно. Это значит, что все получится, - она невольно покраснела, вспомнив некоторые из слов дядюшки, - не знаю как. Но со мной будет Бог.
- Жанна, ну откуда ты знаешь, что именно ты - Дева?
- Я верю, - просто ответила она. - И знаю, что другие поверят тоже. Возьми меня с собой, пожалуйста. Ты же все равно поедешь в Вокулер проведать сына, который там служит. А потом уже я сама...
- Сама, сама... Да кто ж тебя пустит к Бодрикуру?
- Он захочет выслушать меня, когда узнает обо мне, - с большей уверенностью, чем все остальное, проговорила Жанна.
- Отец не отпустит! - выдвинул последний аргумент дядюшка.
- А если отпустит – возьмешь?
Дядя Лескар только развел руками.
...И может это надо было считать первым чудом, но отец ее действительно отпустил, хотя Жанна так и не придумала, для чего ей необходимо ехать, а просто попросила разрешения. И это придало ей уверенности.
|
| |
| |
Выходной и все дома, еще и кот загулял, обычно всегда ночью домой бежал, а сча утро, и его нигде нет. 
Этот еще ничего. У меня второй сайт в два раза уже.