|
Стена
|
|
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 09:53 | Сообщение # 16 |
 Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава третья. Встречи. Старые друзья
На следующий день Шела немного поутих – наверное, просто устал носиться взад-вперед в поисках сокровищ. Он шел рядом с Льеш, время от времени забирая к себе на плечо Бьяну, и никуда не рвался.
Ближе к вечеру странники остановились в очень красивом месте – небольшой ложбинке, где трава по-весеннему зеленела, и деревья, молодые осины, пока не оделись в осенние цвета. Тихо, ласково и успокаивающе шелестела их листва; у корней одной из осин журчал родник, и вода в нем оказалась чистая и вкусная. Неподалеку виднелась деревушка или село, но странники, решившие немного отдохнуть в ложбинке, так и остались здесь. Шела вынул из кармана чудо-компас и, увидав в нем намек на припрятанные неподалеку богатства, решил прогуляться за сокровищами. Он уговорил Тарзина присоединиться к нему, и они какое-то время ходили вокруг ложбинки, пока компас не повел их в сторону поселка.
Остальным жаль было тратить вечер, тихий и теплый, прозрачный как хрусталь, на поиски сокровищ к тому же возможно еще и несуществующих. Отпущенная гулять Бьяна суетилась в траве, Вистра и Льеш тихо беседовали, наслаждаясь покоем и миром, а еще больше – возможностью не беспокоиться ни о чем, став частью этого вечера, этой жизни, этого покоя. Синева неба была как откровение; успевшая прогреться за день земля казалась мягкой как пух.
Они провели время лучше, чем искатели сокровищ, которые вернулись затемно с пустыми руками. Шела громко и долго жаловался, что у компаса то и дело меняется настроение; сначала он давал им довольно точное направление, а потом вообще перестал работать. Мальчишка тряс и тер его и уговаривал, и уговоры, как ни странно, помогли – компас блеснул золотом, намекая на нечто в северном направлении. Потом чудо-игрушка вновь закапризничала и указала на юг, сделавшись серебристой и украсившись синими огоньками, видимо, намекая на сапфиры.
Мальчишка рассердился всерьез; утром он даже не заикнулся о том, чтобы выбрать одно из тех направлений, которые давал компас.
- Не стоит возиться, - сказал Шела не без бравады, - это не последнее сокровище на моем пути. Да и неплохо было бы сегодня переночевать под крышей, - закончил он, вытряхивая из волос травинки.
Шела выразил общее мнение странников. К тому же, небо начали затягивать тучи самого мрачного вида, обещавшие ливень, и стоило найти какое-то укрытие раньше, чем он начнется.
Неподалеку от деревни путешественникам преградило путь болото, пришлось обходить его через заросшую причудливо-изогнутыми елями низину. Льеш неосторожно запнулась о корень и растянулась на сырой осенней траве. Мышка пискнула, улетев в траву. Тарзин подоспел на помощь девушке, помог подняться, но Льеш тут же снова села, держась за лодыжку.
- Ну, вот, - горько сказала она, - и конец путешествию. Наверное, это вывих.
Тарзин ощупал ее ногу и успокоил Льеш.
- Нет, просто сильный ушиб. Но пешком идти все же не стоит.
- И что де...
Она не успела закончить. Тарзин, передавший свою суму Вистре, с видимой легкостью поднял девушку на руки.
- Как ты там говорила – носить тебя на руках?
Льеш смущенно улыбнулась.
- Ты начал с конца списка. Только не вздумай влюбиться в меня!
- Мне нравится эта мысль. Кто-нибудь против?
Девушка не ответила. Она обхватила руками крепкие, сильные плечи Тарзина, удерживаясь в равновесии, чтобы хоть этим помочь ему.
Шела выпутал из травы Бьяну и посадил ее к себе на плечо.
До деревни было недалеко; Вистра шел рядом с Тарзином, готовый в любой миг принять в свои руки его ношу. Но в тот самый миг, когда он собирался предложить помощь, впереди послышался голос, певший простую песенку, одну из тех, которые так любят маленькие дети. Тарзин остановился, и вовсе не усталость стала причиной этого.
- Не может быть!.. - вдруг расцветая улыбкой, ясно говорившей о том, что может, и еще как, произнес он. – Вот так встреча!
За елями мелькнул человеческий силуэт и голос, совсем уже близкий, закончил детскую песенку:
- В небе солнышко сияет,
Стороною дождь прошел.
Если солнце, каждый знает –
Это очень хорошо.
- И́рхе! – воскликнул Книжник. - Друг-медведь, где тебя Мотылек носил пятнадцать долгих лет?
Человек вышел навстречу странникам. Высокий, на две головы выше Тарзина, широкий в плечах, с добродушной улыбкой на загорелом лице. Сразу стало понятно, почему Книжник назвал его медведем – он был настоящим великаном по сравнению с любым из них. В руках Ирхе держал корзину, куда свободно поместился бы весь багаж странников, и еще осталось бы место.
- Разумник Тарзин! Это и правда ты?
- Кто же еще, медведище? Каким ветром тебя занесло в эти края?
- Попутным, дружище, попутным… Что случилось, молодая госпожа? Почему вы позволяете столь многое моему другу Разумнику?
Льеш, к которой он обратился, засмеялась.
- Я не позволяю, он сам. А почему вы зовете его Разумником?
- А это его шутливое прозвище, - усмехнулся великан по имени Ирхе. - Я вижу, он уже немного запыхался. Вы позволите мне заменить его, госпожа?
Льеш кивнула; человек-медведь поставил на землю корзину с какой-то ягодой и осторожно принял ношу у Тарзина, подняв девушку на руки легко, как пушинку – и это была совсем не видимая легкость. В руках великана Льеш казалась маленькой, словно ребенок.
- Приглашаю всех ко мне в гости, - сказал Ирхе. - Мирта, правда, никого не ждет, но вряд ли ее это смутит.
- Мирта все-таки стала твоей женой? – переспросил Тарзин. – Ты не обманываешь?
- Зачем мне обманывать, друг Разумник? Ты думал, что первая красавица Биарны не сумеет разглядеть в таком медведе как я, его достоинств?
Тарзин потрясенно улыбнулся:
- Подумать только, когда-то мы с тобой старались завоевать сердце одной и той же девушки, но оно все равно досталось тебе, а я узнал об этом только через пятнадцать лет!..
- Не думаю я, что ты остался ни с чем, старый друг. Сохранить свободу – это тоже немало.
- Свободу?.. Да ее сколько угодно вокруг, протяни руку и возьми. И разве свобода заменит настоящую любовь?
Улыбка человека-медведя была ослепительной.
- Никогда, старый друг, никогда.
Тарзин не без труда поднял с земли корзину с ягодой и они пошли следом за Ирхе, который шагал уверенно и широко, то и дело возвращаясь к недопетой им песенке.
Дом человека-медведя оказался под стать ему – большой, просторный и шумный. Прежде чем хозяин пересек двор, двое мальчишек и две девочки выбежали ему навстречу из дверей дома.
- Папа вернулся! – кричали они, совершенно не смущаясь присутствием посторонних.
Мальчишки были младшими; старшие, девочки, вели себя потише, но Сказочник видел – все они рады возвращению отца. Потом в дверях дома встала хозяйка – статная, полная достоинства синеглазая женщина без тени седины в волосах.
- Где это ты блуждал так долго, любимый? – спросила она. - И как мне называть твоих гостей – друзьями или врагами?
- А что, госпожа, он притаскивал в дом и врагов? – спросил Тарзин, улыбаясь.
- Случалось и такое… Нитарзиану, ты?! Или это мне мерещится?
- Я рад был бы стать твоим миражом, раз уж не довелось стать твоим мужем, прекрасная Мирта. Но Судьба, наверное, лучше знает, кто достоин красоты, а кто – свободы.
Женщина с шутовской учтивостью поклонилась.
- Ты, я вижу, по-прежнему говоришь, как думаешь, а думаешь то, что говоришь, благородный Нитарзиану. Заходите же в дом, милые гости, пока не начался дождь.
* * *
Вечером полило так, словно в небесном котле скопилось море воды, и всю ее разом природа решила выплеснуть на землю. Земля была не против; люди же попрятались по домам, и некоторые из них всерьез радовались дождю, позволившему им побыть немного с теми, кого они любят, не отвлекаясь вечными заботами и делами. А еще это была возможность аккуратно перебрать воспоминания, желания и мечты, и разобраться в себе.
Ногу Льёш после нескольких холодных примочек, туго перебинтовали; Мирта отправилась на кухню и, к возмущению Льеш, не позволила ей помогать. Девушка убеждала ее, что нога уже совсем не болит и ей не повредит постоять немного у плиты, и что готовить она умеет и никого не отравит. И шутливые и серьезные слова не помогли. Госпожа Мирта никому не разрешила вмешиваться в священнодействие приготовления обеда.
Она изумительно готовила; попробовав первое блюдо Льеш признала, что ничем помочь не могла, зато могла все испортить. Дети госпожи Мирты, ее муж и гости уплетали яства за обе щеки; Вистре пришлось уговаривать себя есть медленно и с достоинством, не торопясь прикончить одно блюдо, чтобы приняться за другое. За стол не пригласили только Бьяну, ужасно понравившуюся младшей из девочек, но Бьяна, как воспитанная мышь, кушала вареные овощи из маленькой миски на полу и к людям не приставала.
Дождь не прекращался до самого вечера и, кажется, собирался идти всю ночь, а нога Льеш, вопреки ее уверениям, все еще болела, в чем ей пришлось признаться.
- Вам придется остаться по крайней мере на три дня, пока она не сможет нормально ходить, - заметила Мирта.
- Но, госпожа, - попытался возразить Вистра, - у вас собственная семья большая, а вам придется кормить еще и нас!
- Так ты об этом беспокоишься? И что же ты предлагаешь? Выбросить вас на улицу? Взять с вас деньги?
- Не давать нам бессовестно пользоваться вашей добротой и заставлять помогать по хозяйству.
Мирта засмеялась.
- Заставлять помогать? Но «заставлять» и «помогать» – вещи несовместимые. Помочь – значит сделать что-то добровольно, с открытой душой, а если из-под палки, то какая же это помощь? Впрочем, тот, кто желает работать без дела не останется. – Хозяйка подмигнула Книжнику, - ты еще помнишь, Нитарзиану, как я заставила тебя и Ирхе побегать, исполняя мои просьбы?
- Еще бы не помнить! Мне пришлось научиться многим и разным вещам, только для того, чтобы угодить тебе, Мирта.… И потом, знаешь, я тысячу раз вспоминал тебя с благодарностью!
- Это почему еще? – неожиданно заинтересовался Шела.
Немного смутившийся Тарзин потер виски:
- Ну, представь себе, два бездельника ухаживают за одной и той же девушкой. Вспыльчивые и беспечные, и каждый из них считает себя лучше другого. Сколько нам тогда было – по девятнадцать?
- Это мне было девятнадцать, - поправила Мирта, - а вам – по двадцать два.
- И все же ты оказалась мудрее нас. Мы щеголяли друг перед другом подарками, которые дарили тебе, изысканностью одежды, высокомерием – ты же требовала от нас совсем другого - уметь и мочь. По твоей просьбе я научился лепить из глины посуду и разные фигурки, ходить по канату, готовить несколько десятков редких блюд, танцевать, резать по дереву и камню, а Ирхе – находить воду под землей, говорить на четырех языках, делать замечательные маски из кожи и бумаги, плести коврики из цветных нитей и держать себя в руках. Здорово, правда?
- Не знаю, - усомнился Шела. - зачем все это – ходить по канату, делать маски, плести коврики? Странное занятие для мужчин…
- Клянусь тебе, мы думали так же – но никогда не жалели о том, чему научились. Обстоятельства жизни не всегда так благополучны, как в начале ее – мы были молоды и обеспечены родителями, но сами не знали еще, как станем зарабатывать себе на жизнь. А это не устраивало Мирту, которая была не только красавицей, но и умницей.
- Нитарзиану, у тебя ведь тоже всегда была голова на плечах, и кое-что в голове, и тебя не зря прозвали Разумником.
- Это случилось много позже. А тогда я не умел толком пользоваться ни головой, ни руками, а учиться этому оказалось так увлекательно!
Мирта с улыбкой качала головой:
- Сейчас ты вспоминаешь об этом, как о чудесном приключении, а тогда, случалось, и возмущался, и злился, и бросал наполовину сделанное. А уж как вы ругались с Ирхе, пока не научились помогать друг другу!..
- И какими потом мы стали друзьями! Жаль, что нам все же пришлось расстаться.
- Зачем же? – удивилась Льёш.
- Мы жили в маленьком красивом городке под названием Биарна, далеко отсюда, - ответил Тарзин. - Мой отец делал фейерверки, и это получалось у него настолько хорошо, что его пригласили в столицу, на должность придворного фейерверкера. Один вельможа не поскупился на обещания и все их выполнил, чтобы накануне карнавальной недели заполучить моего отца: карету за ним прислал и людей, которые помогли собрать вещи и выгодно продать старый дом, дал новое жилище поблизости от дворца. Я уехал вместе с семьей, а Ирхе остался в Биарне. Правда, потом я вернулся, но уже не нашел ни его, ни Мирту.
- Ты ведь тоже не сказал мне, где тебя искать в столице, - заметила Мирта, - а по тому, что знали, мы не смогли найти.
- Это было бы чудом, если бы нашли. Карнавальная неделя закончилась, и вельможа оказался не так уж заинтересован в моем отце… Мы перебрались подальше от двора, и потом еще дважды переезжали с места на место. Один Мотылек знает, каким чудом мы с Ирхе встретились снова… Чем же ты велишь мне заняться с утра, госпожа?
- Разве я все еще повелеваю тобой? – женщина лукаво улыбнулась. - Тогда обещаю, Нитарзиану, найти такое дело, которое понравится тебе.
- Пусть выполнение его порадует тебя, - попросил Книжник. - Я не могу надеяться на твою любовь, но остаюсь претендентом на твою радость, прекрасная Мирта.
Хозяйка дома улыбнулась в ответ.
* * *
Дождю надоело лить сразу после завтрака на следующий день. Шела, решив вновь поискать сокровища, позвал с собой Тарзина, но Книжник отказался. Мирта, в самом деле, нашла ему занятие по сердцу. Она достала из зеркального шкафа деревянную статуэтку – высокого, широкоплечего юношу, который держал за руку девушку, прижимающую к груди букетик цветов. Девушка, словно в чем-то сомневаясь, чуть искоса смотрела на него. А юноша улыбался ей такой хорошей, доброй улыбкой, что смотрящему на него тоже хотелось улыбнуться.
- Помнишь?
- Конечно. Я подарил это тебе перед тем, как уехал, - на миг в глазах Тарзина блеснуло что-то похожее на легкую необидную зависть. - Ты и Ирхе всегда были такой красивой парой!
Мирта погладила пальцами фигурки девушки и юноши со спокойной, мягкой улыбкой.
- Такими мы были почти двадцать лет назад. А теперь – посмотри, скоро поседею, мои дети вырастут и разлетятся из родного гнезда… Я хотела бы навсегда запомнить это мгновение, этот год моей жизни – когда старость еще не подкралась к нам, и дети – с нами.
- Ты никогда не будешь старой, Мирта, - ласково сказал Тарзин. - Но я понял: хочешь, чтобы я сделал еще одну статуэтку, изобразив тебя, Ирхе и детей такими, какие вы сейчас.
- Ты хорошо понял меня, Нитарзиану, - она поставила обратно статуэтку и прикрыла дверцы шкафа, - если только тебе понравилось мое предложение.
- О, оно очень понравилось мне! Вот только нужно найти подходящее дерево и инструменты.
- Дерево – старая яблоня, которую мы спилили в этом году, а инструменты… помнишь те, что подарил тебе Ирхе? Я сберегла их для тебя.
Тарзин удивленно покачал головой.
- Как же тебе это удалось? Столько лет…
- Время – это всего лишь время, – тихо сказала Мирта.
«Когда Герой снова оказался у Стены, оставившей ему лишь половину мира, то впервые посмотрел на нее не как на препятствие, которое нужно преодолеть - хотя именно для этого и пришел - а как на загадку. Просто пока он не мог разгадать ее. «Может, люди на той стороне не откажутся говорить о Стене», - подумал он с надеждой.
Медлить Герой не стал - достал из кармана платок и, завязав глаза, шагнул навстречу Стене. Ничто не преградило ему путь, не остановило его. Герой отсчитал десять шагов и, будучи уверен, что теперь-то наверняка перешел на другую сторону, снял повязку с глаз. Стена стояла у него за спиной, а впереди – другая половина мира. И Герой не чувствовал себя счастливым - он мог в любое мгновение вернуться на половину, которую оставил, но не способен был соединить разделенное. Это стало новой печалью – иметь возможность преодолеть Стену, но не мочь одолеть ее.
Он передохнул немного и отправился исследовать мир по другую сторону Стены.
Мир был как мир, не лучше и не хуже того, что он знал. Трава здесь не была зеленее, а небо синее. Только дорога оказалась удобнее и короче, и она привела его к маленькой хижине.
На стук вышла худенькая девочка в залатанном платье.
- Кто ты и что тебе нужно? - спросила она.
- Я странник и ищу приюта на ночь, - ответил он. - Если твои мать и отец разрешат, я переночевал бы в этом доме».
- Родителей сейчас нет, но ты можешь переночевать. Только помни - я дочь и внучка колдуньи, и если обидишь меня, я тебя заколдую.
Герой вежливо поклонился маленькой госпоже, впустившей его в дом.
В доме был беспорядок – как случается, когда хозяйка или хозяин только учатся вести хозяйство. Герой выложил на стол свои запасы и пригласил девочку угоститься нехитрой походной снедью. Он ничуть не удивился, когда она согласилась и разделила с ним хлеб и сыр, вяленое мясо, луковицу и несколько яблок. Маленькая хозяйка приготовила вкусный чай и налила себе и гостю. Герой поблагодарил ее. Он видел, что девочка нарочно напускает на себя строгий и даже сердитый вид, а на самом деле она очень грустная и несчастная. Наверняка ей приходилось нелегко.
Она рассказала, почему; ее родители ушли в город - сначала мама, которая умела лечить, отправилась бороться с болезнью, поразившей большую часть жителей, потом отец ушел за ней. Он обещал вернуться скоро, но так и не пришел назад.
- Сколько уже ты одна? - спросил Герой.
- Несколько месяцев, - ответила маленькая хозяйка, - но я не знаю, что с моими родителями - в город никого не впускают и никого не выпускают оттуда.
Герой задумался, как можно помочь ее беде.
- А ты и вправду умеешь колдовать? - спросил он.
Девочка повертела на руке причудливый деревянный браслет и отдала кому-то строгий приказ:
- Немедленно убери со стола!
Тотчас невидимая рука подняла грязные чашки и тарелки, перенесла их через всю комнату, к бадье с водой, и опустила в нее. Другая или та же смахнула со стола прямо на пол все крошки, шелуху от лукавицы, нож и вилки.
- Ну вот, - огорчилась девочка, - так я и знала! Это дух, он служит тому, кто носит браслет, но никогда ничего не делает правильно.
- Кажется, он сделал все, как ты просила - убрал со стола, - заметил Герой, понимая теперь - большая часть беспорядка связана с тем, что девочка не делает все сама, а приказывает духу.
Маленькая хозяйка вздохнула.
- Жаль, что этот дух не может перенести меня к моим родителям. Никакое волшебство не отопрет запертых ворот, не разрушит стен.
Услышав это, Герой вспомнил о печали, которую принес с собой.
- Видела ли ты Стену? - спросил он. - Ту, которая делит мир пополам?
- Все стены делят мир, - ответила она. - Когда чего-то не можешь - это Стена. Если можешь, но не хочешь - тоже. Когда тебя обидят - ты отгораживаешься от всех, и нет прочнее стены, чем та, что ты строишь. Но обычно мы не видим стен, потому что не хотим видеть.
- Я встречал человека, для которого стен не существует, - удивившись недетской мудрости маленькой хозяйки, сказал Герой, - я сам пришел из-за Стены, но смог пересечь ее только с закрытыми глазами.
- Человек, для которого нет стен - самый счастливый на свете. Но ему не позавидуешь, ведь такому человеку не на что опереться...
И эти слова Герой долго вспоминал перед тем, как заснуть на удобной постели в доме внучки и дочери колдуньи».
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 09:55 | Сообщение # 17 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава четвертая. Кладоискатели. Новый знакомый
Старшая дочь Мирты, двенадцатилетняя Эмо́ри, кажется, считала себя красавицей. Она проводила много времени у большого, в рост человека, зеркала, что стояло в зале. В присутствии гостей или родителей девочка примеряла и снимала бусы, цепочки, ожерелья, браслеты, ленты для волос, заколки и серьги из большой деревянной шкатулки. Братья дразнили ее, девятилетняя Зиа, младшая сестра, увивалась за ней неизменным хвостиком, но Эмори не обращала внимания ни на кого. Она пыталась добавить себе красоты с помощью разнообразных хитростей, украшений и легкого, детского пока еще, кокетства. Замечая обращенные на нее взгляды, девочка мило краснела, но занятия своего не оставляла. Вистра, понаблюдав за ней с полчаса, понял, что Эмори старается привлечь внимание Шелы, который был близок к ней по возрасту.
Утро второго дня в гостеприимном доме Ирхе выдалось таким же погожим, как и первое. Тарзин готовил для будущей поделки куски древесины. Льеш, нога которой перестала, наконец, болеть торчала на кухне, оживленно болтая с Миртой и, кажется, не столько помогая, сколько учась у нее готовке. Шела, как обычно, проснулся позже всех.
Выйдя из спальни, мальчишка бросил косой взгляд на прихорашивавшуюся у зеркала Эмори, и подошел к Вистре.
- Пойдешь со мной? – спросил он. - Я хочу поискать клад.
- Можно, - согласился Вистра, - только далеко уходить не станем.
- Далеко мне и самому неохота. Сейчас чего-нибудь перехвачу и пойдем.
Внимательно прислушивавшаяся к их разговору Эмори подошла к Шеле.
- Можно, я тоже пойду?
Мальчишка поморщился:
- Вот еще… Искать клад – занятие не для девчонок. Упадешь, устанешь, заплачешь – что тогда?
- Не заплачу, не бойся. Я с папой за грибами хожу в дальний лес, и даже ночевала там. И потом, я могу подсказать тебе, где искать клад.
- Вот еще! – повторил Шела. – У меня есть чудо-компас, твои подсказки мне не нужны.
- Ну и ладно, - обиделась девочка, вернулась к зеркалу и снова занялась собой.
- Вечно ко мне девчонки липнут! – пожаловался Шела, когда они с Вистрой вышли из дома. - Лучше бы богатство… А оно, кстати, где-то поблизости!
В самом деле, чудо-компас видел сокровище. Стоило пройти двадцать шагов от дома Мирты и повернуть на улицу с названием «Праздничная», как темное стекло стало золотистым с желтыми, красными и зелеными пятнами.
- Вроде недалеко, - с надеждой заметил Шела. - Только бы компас опять не закапризничал!
Он заметался из стороны в сторону, горячась и тревожась, что клад снова ускользнет от него; пластина то темнела, то делалось золотой, этот цвет с каждым разом делался ярче и гуще, как и цвет пятен. Наконец мальчишка отыскал такое место, где чудо-компас не терял золотого цвета, и где вибрация, передающаяся пальцам, не затихала - пустошь, где стояли несколько больших серых валунов. Камешки были немаленькие, но Шела обошел каждый из них с лицом, сияющим от надежды и азарта.
- Точно, под этим булыжником, - решил он, указывая на средний камень. - Ух, какой здоровый!
- Как же ты собираешься доставать свое сокровище? Ни тебе, ни мне этого камня не сдвинуть.
- Можно попросить нашего великана-хозяина, он же настоящий силач…
Уже начинало темнеть, искателям сокровищ пришлось возвращаться.
* * *
Шела рассказал хозяину дома о кладе, что лежал под камнем и попросил помочь достать его. Ирхе пообещал ему это. Но прошло несколько дней, прежде чем он нашел время сдержать свое обещание; у человека, обремененного семьей, всегда находятся важные и неотложные дела.
Заметив, что отец и Шела собираются в небольшое путешествие, Эмори попросила взять ее с собой. Мальчишка недовольно морщился, но не сказал ей сразу «нет».
- Ну, не знаю… Споткнешься на ровном месте, как Льеш… К тому же надо сначала у твоей мамы спросить.
- Мама меня отпустит, я знаю! – с жаром воскликнула девочка и с мольбой посмотрела на отца. – Ну, папа, ну, пожалуйста!…
- Э, нет! Главная у нас тут мама, спрашивай у нее!
Девочка надулась и отправилась на поиски матери. Шела заторопился, явно надеясь, что успеет уйти до ее возвращения, но не тут-то было. Эмори вернулась очень быстро.
- Мама отпустила! – она с торжеством посмотрела на собиравшихся в дорогу.
- Тогда переоденься во что-нибудь, и идем, - видя, что она хочет возразить, Ирхе остановил ее: - Странствие – дело серьезное, дочка. Какие ни есть штаны не дадут тебе замерзнуть, и не станут мешать, как твои длинные юбки.
Девочка не стала спорить и ушла. Шела фыркнул ей вслед:
- Можно было и без переодевания обойтись. Мы же собираемся по-быстрому сходить до тех камней, достать сокровище и вернуться, а не продираться сквозь чащу!
- Ничего, не повредит, - заметил с улыбкой Ирхе, - это хорошая игра, и если Мори хочет играть с нами, пусть принимает правила игры.
Мори приняла эти правила и с недетской серьезностью отнеслась к совету отца. Она сменила красивое длинное платье на неприглядные шерстяные штаны и куртку, а так же заплела волосы в косу и прихватила корзиночку со съестным.
- Умница, дочка, - похвалил ее Ирхе и подмигнул Шеле: - Пошли?
Вистра и Тарзин проводили их одобрительными улыбками.
«Охотники за сокровищами» вернулись вечером; не дожидаясь расспросов, Шела принялся взахлеб рассказывать о путешествии.
До камней добрались быстро, Ирхе передвинул нужный камень, под которым обнаружилась гранитная плита, совсем небольшая, но человек по прозвищу
«Медведь» не смог даже пошевелить ее. Поняв, что сегодня до клада им не добраться, Шела расстроился. Пришлось поставить камень на место, чтобы никто не достал сокровища раньше них, и вернуться домой.
- Ну что с ней можно сделать, с этой плитой? - рассуждал Шела за ужином. - Подкопаться под нее, а лучше – расколоть и по кусочкам убрать в сторону…
Кажется, он впервые был серьезно озабочен чем-то, но никто ему особенно не сочувствовал. Вистра понимал лихорадочно-восторженное состояние мальчишки, не спорил с ним, и не потакал ему. Случайно оказавшись рядом, Сказочник услышал, как Эмори рассказывает об их путешествии матери.
- Большое красивое поле… Трава высохла и шелестит так вот - «Ш-шур – ш-шур», словно мышка скребется в норе! Небо яркое-яркое, а солнце почти не греет, только светит. А зимой ляжет снег, он укроет все это поле, и траву, и камни, и тропинку, по которой мы шли сегодня… Все будет спать, а небо останется таким же, но солнце совсем остынет. Зачем вообще зима, мама?
- Это закон для всего живого, - ответила госпожа Мирта. - Вот, смотри, сегодня ты прошла немалый - за шагом шаг - осенний путь. Ты сердцем радость испытала, а ноги просят отдохнуть. И твой усталый взгляд находит хозяйку ждущую кровать... Земле, и миру, и природе вот так же нужно отдыхать. Зима приходит, чтобы было у всех нас время помечтать, найти слова, восполнить силы, любимых у огня собрать, и в их кругу, смеясь и хмурясь, понять, что счастью нет конца... Одна лишь отдыха не знает любовь, согревшая сердца.
- Значит, земле тоже нужен отдых? Но ведь она такая большая…
- Много сил она отдает своим детям, как каждая мать.
- Я понимаю, - голосок Эмори зазвучал искренней радостью, - как ты, мама. Она может все на свете, но иногда ей нужно немного времени и для себя.
Вистра слушал разговор дочери и матери и улыбался. Шела, увлеченный только своим сокровищем, не заметил красоты неба, шелеста сухой травы, ему недосуг было думать о том, зачем на свете существуют зимы. Эмори, не ослепленная блеском золота, увидела так много – и кто из них получил настоящий дар?
«На следующее утро Героя разбудили громкие резкие звуки - где-то недалеко звонко пели трубы. Девочка, проснувшаяся раньше него, радостно воскликнула:
- Это сигнал, что город снова открыт для каждого, а болезнь побеждена! Наконец-то я смогу увидеть родителей!
Она собиралась пойти в город сразу после завтрака, но не успела - высокий усталый человек и женщина с лекарской сумой переступили порог раньше. Девочка с радостным криком бросилась на шею отцу, обняла маму.
Герой приветствовал настоящих хозяев дома, помог наколоть дров для очага, и был вознагражден настоящим горячим обедом. Мать сразу взяла все в свои руки. Забрав у дочери браслет, она распорядилась духом так, что во мгновение ока в доме стало чисто и уютно. Конечно, она могла сделать все сама, но была еще более усталой, чем ее муж.
Хозяева дома не расспрашивали гостя, а Герой спросил только далеко ли до города, из которого они пришли.
- Полдня и еще час, - сказала женщина. - Вы обязательно должны побывать там, ведь это заколдованный город. Осень в нем наступает гораздо позже, чем в других местах.
Герой поблагодарил за совет и, попрощавшись с хозяевами, отправился смотреть город.
Он, наверное, и вправду был заколдован. Во всем мире лето подходило к концу, шелестя опадающей листвой, а город оставался зелен и ярок. Многие деревья стояли в цвету, словно не только лето, но и весна надолго задержались здесь.
Побежденная болезнь никак не отразилась на красоте города, а люди, спасенные от беды, радовались жизни и свету.
Улица, прямая и широкая, привела Героя на площадь, где начиналась ярмарка, и там он увидел маленького человечка с лицом беспечного, удивленного ребенка. Человечек этот бродил между торгующими, люди на площади толкали и бранили его, хотя он никого не трогал. Наконец кто-то бросил в него гнилым яблоком, и это словно послужило сигналом – со всех сторон на человечка посыпались гнилые овощи и всяческая дрянь. Он не пытался увернуться от зловонных снарядов, только закрывал голову руками и вздрагивал от каждого удара.
Герой пробился сквозь толпу и встал, заслонив собой маленького человечка; несколько гнилых помидоров ударились о его грудь и расплылись отвратительными кляксами.
- Эй, ты решил испортить нам потеху? - спросили из толпы. - Кто ты такой?
- Я человек, как и вы, и он.
- Кто тебе сказал, что он человек? – вперед выступил высокий, налитый силой парень. - Его мать спуталась с колдуном и родила от него дурачка. Разве ты не видишь, что я прав?
- Я вижу только, что ему плохо, и он не может защитить себя.
Парень из толпы усмехнулся:
- Если бы он не трогал нас, мы не трогали бы его. И зря ты думаешь, что он беззащитен.
Но все же толпа рассеялась, и Герою не пришлось больше спорить. Однако, человек, которого он защитил, исчез.
Появился он, когда Герой отошел от этого города подальше и присел перекусить. Дурачок вышел из-за дерева и сел на землю в нескольких шагах от Героя, разложившего на куске полотна свой нехитрый обед.
- Здравствуй, - приветствовал его Герой. - Ты не голоден? Хочешь хлеба с сыром?
Человечек долго молчал, глядя на него глазами голубыми и чистыми, как небо. Потом поднялся, подошел ближе.
- Покажи, - попросил он и протянул к Герою руку.
Герой не понял, что он должен показать ему, но прикоснулся к руке человечка своей рукой.
- Да, - сказал дурачок, - Стену можно разрушить, но иногда это не стоит того.
- Что ты знаешь об этом?
- Я ничего не знаю, я просто живу.
Он снова сел, взял кусок хлеба и принялся неторопливо жевать. В глазах гостя светился ум. Словно поняв, о чем думает Герой, человечек подался вперед и сказал:
- Я не сумасшедший. Просто хожу другими путями.
- А какие пути – другие?
- Думается мне, что твой – один из них, - улыбнулся человечек.
Герой задумался. Ему хотелось еще поговорить о Стене, почему-то казалось – здесь и сейчас он может узнать все, что захочет, но делать этого не стоит.
- Верно, - словно прочитав его мысли, сказал дурачок. – Подаренное знание не так ценно, как приобретенное с опытом. Впрочем, я иногда даю людям узнать какие-то вещи о самих себе. Например – что они не счастливы. Но люди злятся на меня. Они не хотят открывать глаза, не хотят видеть.
Человечек порылся в кармане, достал оттуда горсть цветных стеклышек, через какие дети смотрят иногда на мир, и протянул их Герою.
- Возьми. Полезно иногда посмотреть вокруг новым взглядом.
Герой принял подарок, смысла которого не понял, и пока перебирал в ладони красные, синие и зеленые стеклышки всех оттенков, гость ушел, оставив его одного».
- ...И тебе всегда будет мало! - воскликнула Льеш, и этот возглас заставил Сказочника отвлечься от сказки.
- А по-другому глупо! - парировал Шела. - Поищи дурака, чтоб отказался от богатства!
- По-моему, ты свихнулся со своими кладами! - вид у Льеш был возмущенный и воинственный, и у Бьяны, уже привычно сидевшей на ее плече, тоже. Горная мышь взъерошила шерстку и, кажется, даже оскалилась. Казалось, или она или ее хозяйка сейчас набросятся на Шелу.
- Пожалуйста, не ссорьтесь! – попросил Вистра, не веря, правда, что его послушают.
Шела с усмешкой глянул в его сторону.
- Ну вот, и Сказочник вернулся!
- Разве я уходил?
Мальчишка хмыкнул:
- Когда садишься за свою писанину, тебя все равно, что нет.
Льеш с каким-то мрачным торжеством взглянула на Вистру:
- Вот видишь? Господин Ирхе сказал, что ему придется подождать, у него и без Шелиного клада дел невпроворот. Шела обиделся на весь свет, ведь ему мочи нет как стали вдруг нужны закопанные побрякушки...
- А не заткнулась бы ты совсем? – выкрикнул рассвирепевший Шела и пулей вылетел из комнаты.
- Ну вот, ты и добилась, чего хотела, - заметил Тарзин, мирно сидящий в углу с куском дерева и маленьким острым ножиком.
Льеш сняла взволнованную Бьяну с плеча и, погладив, проворчала со вздохом:
- Никто меня не любит…
- Это неправда, - тотчас отозвался Книжник, – но если тебя угораздило в это поверить, вряд ли кто-то сможет тебе помочь.
Девушка не ответила, и на мгновение Вистре показалось - она сейчас заплачет. Он поднялся из-за стола и подошел к ней.
- Пойдем, погуляем, - просто предложил он.
- Скоро стемнеет, - заметила Льеш, усаживая мышь в ее клетку, где она обычно ночевала.
- Ты боишься темноты?
- Нет, - казалось, она удивилась.
- И я нет, - Вистра улыбнулся, - ну что, идем?
И они пошли.
Вечер выдался ясный, светлый, удивительно теплый - так осень напоследок одаривала людей, и как всякий последний дар, этот был прекрасен и желанен. Льеш и Вистра прогуливались по городку под шорох падающих листьев и болтали о пустяках.
- Наверное, у меня сегодня неудачный день - все меня задевают, хоть плачь. И сама хороша - представляешь, я чуть не нагрубила госпоже Мирте.
- Бывает, - согласился Сказочник.
- Да, бывает. Бывают дни – хоть головой об стену, хоть в омут той же самой головой… Все, все не так. Назначь любую цену – трава навек останется травой, хоть предложи ей серебра и злата, хоть пригрози словами волшебства. И знаешь почему? Трава богата тем самым, что навек она – трава. А я мечусь меж будущим и прошлым - инерцию судьбы не одолеть. И вечно путать лучшее с хорошим - куда уж хуже, если посмотреть! Ругать богов, смеяться над другими, не над собой - нелепый выбор твой. Ведь грош цена и гневу и гордыне, трава навек останется травой... ой, что это?
Оба остановились, свернув на очередную улицу, посреди которой два высоких мускулистых парня яростно дрались на мечах. Здесь были еще несколько юношей и девушек, что наблюдали за поединком и подбадривали дерущихся советами и возгласами. Дерущиеся нападали и отступали, тонкие мечи блестели в неверном свете уличных фонарей, звон клинков далеко разносился в вечернем воздухе.
Льеш и Вистра подошли поближе и остановились, наблюдая.
- Они же поубивают друг друга, – шепнула пораженная девушка.
- Вряд ли, - заметил Сказочник, - я думаю, клинки тупые.
- Но все равно они из железа, а не из бумаги! Деревяшкой и то можно синяк заработать…
- Госпожа когда-нибудь держала в руках деревянный меч? – спросил смуглый невысокий человек лет сорока, стоявший среди прочих.
- Нет, - девушка посмотрела на заговорившего, - а что?
- Ничего. - Незнакомец усмехнулся, - Геро и Радье фехтуют боевыми клинками, которые тщательно заточены.
- Серьезно? – не поверила Льеш. - Нет, не может быть!
Как раз в этот момент один из дерущихся ранил противника в руку. Тот, однако, словно и не заметил ни раны, ни проступившей на рукаве крови и продолжал сражаться.
- С ума посходили! - потрясенно сказала Льеш.
- Ну отчего же, они превосходные фехтовальщики, каждый из них отвечает за свои действия. К тому же я здесь именно для их безопасности.
- Вы - их учитель? – решил Вистра.
- Нет, господин. Я маг и слежу за тем, чтобы вред не был причинен - держу заклятье, которое делает плоть бойцов тверже камня. Раны и кровь - только иллюзия, а боль они ощущают лишь частично.
Маг замолчал и сосредоточенно повел ладонью, после чего смог вновь вернуться к разговору.
- В этом нет почти никакой опасности, господин и госпожа.
Льеш вынула из волос запутавшийся в темных прядях золотой лист и снова посмотрела на поединщиков.
- Понимаю. Но заклятье не может быть абсолютно надежной защитой, тем более такое. Что защищает их, когда оно дает сбой?
- Ничего. Заклятие действительно время от времени дает сбой, но Геро и Радье знают об этом - и это придает поединку остроту. - И тут же почти без паузы маг добавил: - Госпожа владеет магией и разбирается в заклятьях?
- Ничем я не владею, - отмахнулась Льеш, - и ни в чем не разбираюсь. Волшебство для меня – просто игра.
Маг едва заметно кивнул – Вистре показалось, что он разочарован – и снова сосредоточил свое внимание на поединщиках, а Льеш, взяв Вистру за руку, потянула его прочь.
Когда они отошли на порядочное расстояние, Вистра спросил у девушки:
- Этот человек не понравился тебе?
- Вовсе нет. Помнишь, я говорила, что иногда угадываю? Так вот, что заклятие сбоит, я тоже просто угадала. А сейчас и еще кое-что. Человек, говоривший с нами, станет нашим спутником.
- Правда? - не поверил Сказочник. – Пока на это не похоже. Он даже не представился.
- Вот и мне странно. К тому же я его разочаровала, - девушка хихикнула. – Кажется, сначала маг решил, что встретил коллегу.
- Может, он не сильно и ошибся, - улыбнулся Вистра. - А интересно, какой он маг - добрый или злой.
- Ой да ладно! Ни один человек на свете не знает о себе, добрый он или злой! И просто нельзя подходить к жизни с мерками сказки.
- Но я же Сказочник, - он пожал плечами и произнес с легкой, необременительной гордостью, - у меня нет других мерок.
- Прежде всего, ты человек. Представь: все, что у тебя есть, - жизнь без сказок...
- Для меня это слишком страшно, - тихо признался Вистра неожиданно ощутив, как безмятежность сменяется печалью, - я был бы ограблен, обобран до нитки. Я был бы несчастен. Прости, понимаю что, говоря так, обижаю всех остальных людей, называя их обделенными... У каждого есть какой-то особенный дар, который делает жизнь - жизнью. Казалось бы - все просто. Ты родился, ты живешь - чего тебе еще? А человек не хочет просто жить; он хочет жить счастливо. Полюбить что-то с такой силой, чтобы эта любовь стала небом и бездной, вдохом и выдохом, и сердцем. Любить - значит жить. Для меня - любить сказку...
Прохладная ладонь Льеш, которую он ощутил в своей ладони, укротила его внезапную горячность. Вистра ощутил озноб и понял, что заставляло его говорить - это был страх, страх самый большой на свете потери, какую он мог себе представить - перестать любить сказки и быть Сказочником.
- Я понимаю. Прости меня. Обещаю, что никогда больше не покушусь на твою веру. - Льеш заглянула ему в глаза, и произнесла напоследок, словно одарив подлинным сокровищем: - Все мы любим разное. И все же это - одна и та же любовь.
И печаль в сердце Сказочника тихонько растворилась в золотой, как закатное солнце, благодарности.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 09:56 | Сообщение # 18 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава пятая. Обещание мага
Следующий день принес всем превосходное настроение. Для него не было причины, ну так что же? Льеш, перебиравшая свежесобранные ягоды вместе с госпожой Миртой, напевала какую-то мелодию, время от времени вспоминая слова. Хозяйка, то и дело отвлекавшаяся на одного из своих детей, долго прислушивалась потом, наконец, спросила:
- Ведь ты «Синий Колокол» поешь?
Льеш кивнула.
- Да. Старая, странная песня. Очень красивая. Очень тревожная.
- Верно. Я и не думала, что кто-то еще помнит ее, ведь на самом деле это очень старая песня.
- Лет пятьдесят, не больше, - не согласилась Льеш, - моя мама знает ее.
- Ее знал и мой дедушка-рыбак, который не вернулся из моря, - Мирта отставила в сторону чашку с ягодой. - Пожалуйста, спой ее для меня!
Девушка смутилась:
- У меня нет голоса, госпожа… а, впрочем, если хотите…
Она вдохнула побольше воздуха и тихим дрожащим голосом запела:
- Слышишь, колокол бьется синий?
На ветру его голос звонок…
Может, кто заплутал в пустыне?
Может, где-то плачет ребенок?
Заплутавшим кто путь укажет,
Кто поддержит упавших духом?
Синий Колокол путь подскажет,
Если сердце твое не глухо.
Если беды свои оставишь
И другим поспешишь на помощь…
Вряд ли будет легко, ты знаешь,
Через мерзость, тоску и полночь,
Через страхи все… но иначе
Малодушно закроешь двери,
И тогда о тебе заплачет
Синий Колокол, глас потери.
Так выходит, что ты не волен
«Нет» сказать ему, встать в сторонке.
Только вспомни, как был ты болен,
Как в лесу заплутал ребенком.
Кто помог тебе, кто утешил,
Тот не зря оказался рядом.
Синий Колокол, глас надежды,
Для него прозвучал набатом.
Я рассыплю слова простые,
Как веснушки по светлой коже.
Неужели ты сможешь – мимо?
Неужели ты скажешь – «позже»?
Если так, значит все напрасно,
И опять победит жестокость,
Хоть звучит тревожно и ясно
Синий Колокол, голос Рока.
- Старая странная песня, - повторила Мирта слова Льеш, и снова принялась за ягоду. - Не такая уж и странная. Думаю, мой дедушка слышал синий колокол, мама рассказывала, что он всегда бросался на помощь и всегда успевал. Попробуй не ответить, если в тебе звучит набат…
Семилетний Тино вбежал в комнату и, подойдя к Льеш, потянул ее за руку.
- Пойдем, пойдем со мной!
- Зачем, малыш? – удивилась девушка – младшие дети Мирты любили играть с Тарзином, а не с ней.
- Какой-то человек спрашивает тебя… Он волшебник, смотри, что дал мне, - мальчик показал Льеш стеклянный шарик с разноцветными блестками внутри. - Пойдем!
Девушка послушно пошла за ним. Вистра подумал немного и решил остаться.
Из комнат вышел, зевая, Шела. Он привычно уже спал до самого обеда.
- Привет. Чем это таким вкусным тут пахнет?
- Пока еще ничем, - усмехнулся Сказочник.
Мальчишка сделал несчастное лицо.
- А я го-о-олоден, - протянул он и вздохнул в притворной печали, - ну прямо звер-р-рски!
Госпожа Мирта налила ему супа и усадила за стол. Мальчишка мгновенно расправился с завтраком и попросил добавки.
Вистра, возившейся с целым кустом комнатной розы, которую нужно было пересадить в горшок побольше, то и дело ловил на себе взгляд мальчишки. Наконец, Шела не выдержал.
- А ты, наверное, и стряпать умеешь? – спросил он с ухмылкой.
- Умею немного, А почему ты спросил?
- Да так… смотрю на тебя и думаю: цветы сажать – не мужская работа, но тебе, кажется, все равно. Как и Книжнику, и его другу Медведю.
- Нет мужской и женской работы, - осадил его Сказочник, боясь, что госпожа Мирта обидится на эти слова, - когда нужно что-то сделать, просто делаешь это и все. Почему я не могу стряпать или варить, если мне нравится? И, по-твоему, я должен жить в беспорядке, ведь убираться – не мужская работа?
- Еще не один мужчина не отказался съесть то, что приготовила для него женщина, - улыбнулась ничуть не обиженная хозяйка. - Но если тебе, юноша, не нравится, как я готовлю…
Явно не ожидавший, что разговор примет такой оборот, Шела на миг растерялся. Потом зачерпнул полную ложку супа и облизнулся:
- Вы готовите как Богиня, госпожа!
Суп немедленно отправился по назначению, а госпожа Мирта удовлетворенно кивнула:
- Ну, то-то же!
После завтрака мальчишка снова завел речь о богатстве, ждущем его под камнем.
- Может, вы поговорите со своим мужем, госпожа? Я обещаю, что поделюсь с вами... Ну, правда золото же всем нужно, и вам тоже!
- Не то чтобы очень... - пожала плечами Мирта.
Шела шумно выдохнул.
- У меня тоже есть мама, - сказал он; наверное, эти слова были придуманы специально на такой случай. - Она обрадуется, если я стану богатым человеком.
- Ты уже богат - твоя мать любит тебя.
- За материнскую любовь не купишь новый дом!
- А новый дом тебе нужен больше материнской любви? Прости, но если Ирхе сказал, что помочь не может - ему виднее.
Шела с печальным видом вышел из-за стола.
Льёш вернулась через час, и лицо у нее было очень странное.
- Что случилось? – спросил Вистра.
- Ничего, - девушка досадливо поморщилась. - Это тот маг, с улицы, но что ему было нужно, я так и не поняла. Представь, мы все это время проболтали о Силе, о том, как люди относятся к магии, обо всех предрассудках… Пустая болтовня! Но я не остановила его, когда он говорил, и говорила сама. Не понимаю.
- Возможно, это волшебство, или в маге есть что-то такое, что заставляет тебя слушать его и говорить с ним, - заметил Тарзин, отвлекаясь от своей работы. - Некое мистическое обаяние.
- Ох, и сильны же мы списывать все непонятное на мистику! – всплеснула руками Льеш. - И это быстрее всего приходит в голову. Вот напросится этот самый маг к нам в спутники, тогда узнаете, что такое настоящая Сила!
* * *
Глубокой ночью Вистра проснулся от предчувствия беды: словно что-то сказало ему - «вот сейчас», а через мгновение будто гигантская рука качнула землю. Зазвенели стеклянные висюльки на маленьком ночном светильнике, задребезжали стекла в окнах, что-то упало и покатилось по полу в одной из комнат.
- Вставайте! – воскликнул он, вскакивая с постели. - Землетрясение!
В несколько мгновений все оказались на улице, полураздетые, закутанные в одеяла, испуганные и растерянные. Земля продолжала качаться, стены дома зримо ходили ходуном, открывались и закрывались двери…
- О, боги! – прошептала Мирта, прижимая к себе четверых своих детей. - Какой ужас…
Все население маленького городка высыпало на улицу, испуганные дети плакали, не меньше них испуганные взрослые пытались успокоить и детей, и себя. Некоторые успели прихватить с собой какие-то узлы и свертки, и даже мебель. Стулья, табуретки, маленькие столы сиротливо стояли на траве.
Невесть откуда вынырнул смуглый маг, полностью одетый и спокойный. Отыскав взглядом Льеш, державшую в руках клетку с Бьяной, он кивнул ей, и, присев на корточки, принялся сосредоточенно водить ладонями над землей и шептать невнятные слова. Толчки затихали и возобновлялись, земля качалась под ногами. Маг несколько раз топнул ногой и выкрикнул фразу, больше похожую на ругательство. Твердь пошатнулась в последний раз и замерла.
Люди, выгнанные из домов угрозой для их жизней, оживленно зашевелились, и, поверив, что землетрясение закончилось, стали расходиться по домам.
Маг поправил завернутые до локтей рукава, подошел к Льеш и остальным из дома Ирхе.
- Вот и все. По крайней мере неделю будет тихо.
- Неделю? – переспросил Шела. - Только неделю?
- Со стихиями трудно работать, они капризны как дети, и сильны как боги. А я всего лишь маг, а не бог. Можно запретить стихии выразить себя здесь и сейчас, но ее гнев вырвется в другом месте.
- Мне показалось, вы не налагали запрета, - заметила Льеш, - а договаривались о чем-то… и я не поняла того, что вы сказали в конце.
Смуглый улыбнулся. Вопреки представлениям о магии и магах, он не выглядел усталым после своего волшебства.
- Я действительно попытался договориться со стихией. Вначале все шло хорошо, потом в ней взыграла гордость, и мне пришлось обругать ее и поставить на место. На время, конечно же. Но в следующий раз толчки не будут такими сильными. А вы все же не только играли в магию, но и учились, госпожа, раз поняли так много. Кстати, меня зовут Сэлех.
- С ума сойти! – тут же влез в разговор Шела. - Ни за что бы, ни поверил, если бы сам не видел… а вы не разыгрываете нас, господин? Может, стихия успокоилась сама?
Маг не рассердился и не обиделся.
- А ты из тех, кто не верит собственным глазам? Тогда вот доказательство, - Сэлех сделал жест, как будто что-то поймал и бросил – с неба немедля закапало. – Этот вызванный мною дождь охладит и тебя, мой друг, и стихию.
Тонкие лучики рассветного солнца пробивались из-за горизонта. Увидав, наконец, что только они и остались на улице, Ирхе предложил вернуться в дом, и пригласил Сэлеха войти. Маг охотно принял предложение.
Спать не хотелось; вопреки уверениям Сэлеха, что сегодня землетрясения не будет, тревога не уходила, и Вистра, которому сказки всегда помогали прогнать тоску и тревогу, привычно взялся за стило.
«Это всего лишь игра, - думал Герой, глядя на цветные стекляшки в своей большой ладони, - но и в самом деле стоит посмотреть на мир новым взглядом». Странник поднялся на высокий холм, с которого мог видеть разделившую мир преграду и поднес к глазам зеленое стекло. Стена никуда не исчезла, не стала ближе или дальше; Герой, может, и ждал неподспудно какого-нибудь чуда, но не огорчился, не получив его. Он взял красное стекло и взглянул на Стену сквозь него, потом сквозь оранжевое, желтое и синее. Стена не менялась - менялся мир. Он окутывался синими или розовыми сумерками, наливался алым, как спелое яблоко, зеленел весенними красками, самыми свежими и самыми яркими из всех. Герой больше не видел Стену, потому что теперь он и в самом деле смотрел на мир. Мир был красив и ярок - а без цветных стекол даже еще ярче, ибо тогда в нем было множество цветов. Герой увлекся и не заметил, что он уже не один на холме.
- Это просто игра, - произнес он, напоследок заглянув в синее стекло, и услышал в ответ:
- Игра никогда не бывает просто игрой, мой друг.
Он оглянулся и увидел сидящего на траве золотоволосого мужчину с ослепительной улыбкой.
- Прости, что помешал тебе размышлять вслух, - сказал незнакомец, сверкнув яркими синими глазами, - но ты сказал слова, на которые я не мог не откликнуться. Меня, кстати, зовут Игрок.
Пришелец носил удобный и простой наряд путешественника, на траве возле него лежали походная сума и меч в ножнах из темной кожи.
Герой назвал себя и спросил своего нового знакомого:
- Чем же еще бывает игра, кроме самой игры?
- Жизнью, - с улыбкой ответил Игрок, - а иногда жизнь - игрой. Случается, что, играя всерьез, становишься другим человеком надолго или навсегда. Бывает, игра понравится так сильно, что решаешь продолжать ее до конца твоих дней. Тот, кто играет - никогда не постареет.
- А у твоего пути есть цель? - спросил Герой лукаво. - Или ты просто играешь в странствие?
Игрок рассмеялся.
- Цель моего пути – остров Латт. Но и любая другая подошла бы мне так же хорошо, как и эта. А что влечет тебя?
- Надежда, - сказал Герой, - надежда получить такой ответ на мой вопрос, чтобы после уже не появлялись новые вопросы.
Игрок покачал головой:
- Ты хочешь невозможного. И я скажу тебе, почему. Человек любознателен. Разум его вечно ищет всему объяснений. Но душа человека хочет не знания, а веры. Чтобы верить, не нужно знать. Ответы, которые находишь для разума, не подойдут душе, если не помогут вере. Поэтому даже найдя вернейший из верных, познав правду и истину и их отличие друг от друга, ты все равно станешь спрашивать и искать, искать и спрашивать, и никогда не почувствуешь себя довольным, пока не поверишь.
- Но у человека нет выбора, - заметил Герой. - Если он не будет искать ответов, то не найдет ничего, что мог бы найти вместе с ними.
- В этом весь секрет, - улыбка расцвела на лице Игрока. - Кто не ищет знания, не находит и веры.
Они разделили нехитрый походный ужин и, спустившись с холма, вместе ступили на дорогу. Человеку, который ищет ответов, всегда по пути с другим таким же человеком.
- Что это такое, остров Латт? - спросил Герой вскоре после начала их пути.
- Место, где невозможное встречается с возможным. Остров посреди огромного как океан озера, сам испещренный озерами, малыми и большими, которые образуют целый лабиринт. Некоторые из озер размером с ладонь, а другие не переплыть и за день. Вода их соленая, как в море, и пить ее нельзя, но на дне озер таится вся правда и вся ложь мира.
- Что же нужно тебе? – чувствуя одновременно уважение и удивление, спросил Герой. - Ложь или правда?
- Ни та, ни другая. А вернее - обе они. Озерный Лабиринт для меня такая же игра, как все остальное, как сама жизнь – величайшая из всех игр. Я не верю, что волшебные озера вмещают только ложь или правду. Материи эти слишком различны, и не уживаются вместе. Значит, должно быть то, что связывает их или примиряет. Вот за этим я и иду туда.
Герой ненадолго задумался.
– А если ты разочаруешься? - спросил он. - Если мир не захочет играть по твоим правилам, и ты не увидишь в озерной воде ничего?
- Никогда еще я не был разочарован, мой друг. Да, я играю по собственным правилам и меняю их так часто, как только можно, иногда выигрывая иногда оставаясь в проигрыше. Победы доставляли мне радость. Проигрыши научили большему, чем многие мои победы. Но настоящим проигрышем было бы разочарование в игре, а этого я не могу себе позволить».
- …Так за чем же дело стало?
Шела и старшая дочь Мирты сидели за столом, и играли в «Покорителя Морей», двигая крошечные кораблики по вырезанной из дерева карте. Маг Сэлех наблюдал за игрой, пригубливая заваренный Миртой цветочный чай. Госпожа не отпустила его, обещая накормить вкуснейшим завтраком, в благодарность за магию, и он согласился подождать завтрака.
Маг оказался человеком скромным и тактичным. Ни о чем не расспрашивал и ни во что не лез. Вопрос Шеле, пожаловавшемуся, что никто не помогает ему достать клад, был первым.
В ответ Шела пожал плечами.
- Да ни за чем, - усмешка тронула губы мальчишки, но не задержалась на них. - У всех вечно находятся другие дела, и никому нет дела до меня. Господин Ирхе занят, от Сказочника толку никакого, Злая Шутиха и не подумает мне помогать, а Книжник себе на уме.
Услышав столь «лестную» характеристику себе и своим друзьям Вистра удивился ее несправедливости. Но Шела и не мог быть справедлив - его устами говорила неутоленная жажда, горячее желание заполучить сокровище.
Сказочник не обиделся; но обиделась Эмори.
- Зачем ты обзываешься? - звенящим от возмущения голосом спросила она. - Это же твои друзья!
- Мои друзья и сами себя так называют, - фыркнул Шела, - Льеш – Злая Шутиха, Тарзин – Книжник, а Вистра – Сказочник. А меня иногда зовут Шилом…
- Я совсем не об этом говорила, - девочка посмотрела на него удивленно: - А ты, оказывается, злой…
Она оставила игру и вышла из-за стола.
- Тоже еще проблема на мою голову, - поморщился Шела. - А вы не можете мне с этим помочь, господин маг?
Сэлех тихо засмеялся красивым, мягким смехом.
- Что я должен сделать? Заставить ее разлюбить тебя, или тебя – влюбиться?
- И ничего смешного! Она мне прохода не дает. Вчера, представляете, предлагала помочь достать сокровища.
- Не нужно недооценивать любовь, - покачал головой Сэлех, - она черпает силы из себя самой, и этот источник бездонен. С этим ничего нельзя поделать. Что же касается сокровищ… я помогу тебе.
- Когда? – пылко вопросил Шела. - Вы не думайте, я же не за так, я поделюсь!
- Сокровища мне не нужны, - возразил маг.
Мальчишка как-то сразу притих.
- И что же… вам нужно?
Сэлех беспечно пожал плечами:
- Думаю, мы сумеем договориться.
Маг и Шела вышли из комнаты, оставив Сказочника наедине со сказкой, которую он перечитывал, уютно устроившись в кресле. Льеш и Тарзин ушли спать, Ирхе отправился укладывать младших детей. Вистра отложил свиток, немного поиграл с Бьяной, которую выпустил побегать по деревянной игровой карте - мышке очень понравились специальные канавки для фишек-корабликов - и тоже решил прилечь. Сон не обманул его ожиданий и пришел сразу, как только Вистра закрыл глаза.
* * *
Вечером этого дня Книжник закончил статуэтку. Не похваставшись, не сказав никому ни слова, он преподнес ее хозяйке, опустившись на колено.
- Госпожа моя, - сказал он, - примите этот скромный дар, в который я вложил частицу своего сердца и все мое восхищение перед вами!
- Ах, Нитарзиану, Нитарзиану! – засмеялась Мирта. – Как был, так и остался галантным рыцарем!
Она взяла из его рук статуэтку. На небольшой деревянной платформе стоял Ирхе, державший на плечах старшего из мальчишек, который в восторге поднимал вверх руки и смеялся. Рядом с ним - Мирта с видом немного сердитым, но на самом деле - счастливым. Казалось, она или бросится снимать с плеч мужа расшалившегося ребенка, или нежно обнимет Ирхе. Второй мальчишка стоял рядом с ней, протягивая к ней руки. Чуть поодаль девочки казалось о чем-то спорили или секретничали, наклонившись друг к другу и поглядывая на родителей и братьев; все улыбались, все были счастливы.
- Тебе нравится? - спросил Тарзин, поднимаясь с колен.
- Очень. Твои руки по-прежнему искусны, а твое сердце видит больше, чем твои глаза.
- Я рад, что не обманул твоих ожиданий. Не обманывай же и ты моих, - Книжник подмигнул Мирте. - Я ждал, что ты ответишь мне «я с радостью подарила бы тебе поцелуй, если бы…»
- Никаких «если», - Мирта подошла к Тарзину и поцеловала его в щеку, как младшая сестра, - вот тебе твой поцелуй.
- Что это такое? – уставил руки в бока недавно вернувшийся с кухни Ирхе. - А если я заревную?
- К Тарзину, любимый? Неужели ты знаешь его так плохо и еще хуже знаешь меня?
- Я пошутил, любимая, - хозяин поставил на стол глиняную кружку с чаем и кивнул сидевшему у окна Шеле. - Завтра у меня свободный день и я буду рад исполнить свое обещание.
- Извините, но мне больше не нужна ваша помощь, - произнес Шела с холодноватой гордостью. - Маг добудет мне сокровища.
- Ну, как хочешь, - видно было, что что-то тревожит Ирхе, но он так и не сказал об этом ни слова.
- Мама, мама! – в комнату вбежала Эмори. - Юни и Тино не хотят играть в «Строителя замков» и не хотят спать. Они просят, чтобы ты пришла и выдула из их голов все грустные мысли!..
Не успела она закончить фразу, как из-за ее спины в комнату шагнула девятилетняя Зиа, младшая сестра Эмори.
- Мама! – топнув ногой, капризно воскликнула она. - Мальчишки меня не слушаются! Ну почему ты не идешь?
А по лестнице, ведущей на второй этаж дома, уже топали маленькие ножки четырехлетнего Юни.
- Мама, мама!..
Во мгновение ока Мирта взлетела по лестнице и взяла на руки младшего сына:
- Ну, что, мой хороший?..
- Не буду спать, - сказал Юни, - не хочу!
- Но поспать нужно. И знаешь, почему? Чтобы завтра вновь встало солнышко, сегодня ты должен закрыть глаза хоть на минуточку. Обещаю, когда ты откроешь их, уже будет утро. Ну, а теперь… - Мирта тихо подула на лоб малышу. - Вот и все, я выдула из твоей головки все грустные мысли и ничто больше не помешает тебе уснуть.
- Мори расскажет сказку? - спросил мальчик
- Пусть Зиа расскажет тебе и Тино! – воскликнула Эмори, чем-то ужасно возмущенная. - А то каждый вечер все я, да я!
- Я сама расскажу вам сказку, Юни, - не стала ни с кем спорить Мирта. - Пойдем баиньки, мой хороший!
Она унесла сына, а Ирхе ушел из гостевой залы мгновение спустя. Так что из хозяев в ней осталась только Мори.
- А как это, быть сказочником? - неожиданно спросила она.
Вистра немного растерялся. Дети часто задают вопросы, которые ставят взрослых в тупик.
- Это... Сказочно, - сказал он. - Так же, как быть ребенком.
Эмори дернула плечиком:
- Я скоро вырасту. Быть ребенком плохо.
- Что же в этом плохого?
- Ну-у... Тебя никуда не отпускают одну, все запрещают и говорят, что делать. Взрослым никто ничего не запрещает.
- Это не так, - возразил Тарзин, - у взрослых запретов существует даже больше. И они сами налагают их на себя. Просто мы слишком... Разумные. Дай нам позволение, так мы станем размышлять по полдня над каждым пустяком, проверять, как он связан с другими пустяками, и какая нам от этого польза. Дети не размышляют подолгу над одной и той же вещью. Они что-то делают или не делают, вот и все. Дети – самые удивительные существа на земле, и самые счастливые – тоже. Ведь они совершенны и для них нет непреодолимых преград.
- Тарзин, ты говоришь с ребенком, а не со взрослым мудрецом, - напомнила вернувшаяся с кухни, где мыла посуду, Льеш.
- Ребенок мудр от природы, - Книжник подмигнул Эмори. - Ведь ты поняла, что я хочу сказать?
- Что я не права. - Девочка потеребила челку и добавила: - Мама говорит так же, как ты.
Вернувшаяся Мирта увела дочку спать, и остальные тоже разошлись по комнатам.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 09:58 | Сообщение # 19 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава шестая. Клад и заклятья
Утром выпал первый снег. Вистру разбудила Льеш, вся сияющая, яркая и такая красивая, что у него захватило дух.
- Посмотри! – она отдернула штору, за которой царила чистейшая белизна.
Стоило только глянуть в окно, как он мгновенно проникся чудесным духом искренней безыскусной радости. Мир сиял, белый-белый, благоухающий снежной свежестью и чем-то еще, большим, чем любой приятный запах. Аромат счастья витал в воздухе, чувство праздника, которое делало удивительно вкусной самую простую пищу, наполняло смыслом слова и поступки. Легко-легко было все – думать, дышать, разговаривать, верить, двигаться, а главное – ощущать себя счастливым, плывя на волнах дня-праздника.
Счастливый смех наполнил дом. Смеялись и шутили все – Тарзин и Льеш, Мирта, Ирхе, их дети. Только Шела не присоединился к ним.
- С ума посходили? – ворчал он, косясь на счастливую Льеш. – Новый день пришел, как же – счастья полные карманы…
- Тебе обязательно причина нужна? – удивилась Льеш. - Почему нельзя просто радоваться?
- Радоваться? – в устах Шелы это слово прозвучало как оскорбление. - Чему?
- Жизни, первому снегу, новому дню, ясному небу, людям, которые рядом, благоустроенности мира, надежде, что так будет всегда… Тому, что я могу целый день называть причины и ни разу не повторюсь.
- Поду-у-умаешь… У меня даже на одну причину больше. Сегодня я наконец-то стану ужасно богатым человеком, - мальчишка сверкнул глазами. - Моя мечта исполнится, и вот тогда я всласть порадуюсь всему и сразу.
- Ну что ты за человек такой! – воскликнула Льеш, отходя от него. - Никак с тобой нормально не поговоришь!
Мальчишка, наконец, улыбнулся.
И улыбка не сходила с его уст до самого прихода мага Сэлеха, чей визит никого не удивил.
Он собирался выполнить данное Шеле обещание - достать сокровище, и сделал даже больше обещанного - привел с собой пони, чтобы увезти богатство. Почти сразу, как только Шела ушел собираться в поход, Сэлех спросил у Льеш, не пойдет ли с ними и она.
- Сто лет в темноте, я-то вам зачем? – искренне удивилась девушка и стала вдруг суровой и серьезной. - Кем бы вы ни считали меня, я не давала к этому никакого повода.
- Простите госпожа, но я пока не считаю вас кем-то, - с такой же строгостью ответил маг, - только подозреваю, но хотел бы знать. Некоторые вещи вы делаете машинально, например, считываете скрытое знание. Думаю, не все так просто и с вашей «игрой в магию». То, как вы реагировали на мои слова о Силе тоже удивительно и необычно.
- Разве? - перебила девушка невежливо. – По-моему, ничего удивительного я не делала, просто слушала.
- Именно. Это была проверка – такие истории учитель рассказывает ученикам и смотрит, кто и какие задает вопросы. От них зависит… специализация будущего мага. Вы не задали не одного. Либо не имеете к магии никакого отношения, либо ваш выбор не нуждается в подтверждении ни перед кем. Просто потому что вы сами что-то вроде Силы. Это называется «быть ойнэ».
- Я не понимаю, - сказала девушка.
- И не нужно. Главное, чтобы я понимал. Поэтому я прошу вас пойти со мной. Вдруг выпадет случай понять?
- Вы собираетесь изучать меня?
- Нет. Наблюдать, искать ошибку в своих рассуждениях сделанных на основе наблюдений.
Льеш нетерпеливо вздохнула. Кажется, она поняла, что пойти придется. Так она и ответила:
- Хорошо, я с вами, но только если Вистра тоже идет.
Маг кивнул не споря:
- Как пожелаете.
Девушка тряхнула головой, точно избавилась, наконец, от досадной помехи:
- Ну, вот и хорошо. Только ты, Сказочник, не отказывайся сразу из упрямства или вредности…
- И не подумаю! – повторив ее жест, тряхнул головой Вистра. - Может мне доведется подсмотреть, как два умелых мага снимут проклятие с древнего клада!
* * *
Проклятие снимать не пришлось – его там просто не было.
Вместе с Льеш и Вистрой в поход за богатством напросилась и Эмори. Шела ворчал, но недолго. Стоило ему сделать шаг за порог – а значит, навстречу желанному богатству - как он перестал обращать внимание на тихо идущую рядом девочку. От нее и польза была – Мори знала короткую дорогу к камням, и помогла сократить время пути.
Серый пони смирно ступал по тропе рядом с Эмори. Отчего-то они сразу подружились – девочка и пони. Дорога оказалась не особенно хорошей, и охотники за сокровищами потратили на нее целых полтора часа. Правда, кроме Шелы, никто никуда не спешил.
Достигнув серых камней, мальчишка первым делом обошел кругом тот, под которым оставил лежать сокровище и убежденно кивнул:
- Порядок, никто тут до меня не копался. Вот этот самый камень и нужно убрать, господин маг – под ним плита, которую мы не смогли поднять.
- Сделаю, - Сэлех театрально закатал рукава. - Отойди-ка подальше!
Мальчишка послушался. Маг зачем-то потрогал поверхность камня, задумчиво потеребил подбородок.
- Так-так, и как же это сделать?.. - пробормотал он, размышляя вслух. - Может, вот так?
Руки его на миг вспыхнули багровым светом; Сэлех коснулся камня и тот легко, точно невесомый, отодвинулся в сторону, открывая плиту. Маг наклонился и так же легко поднял ее и аккуратно отложил в сторону, а за ней и вторую, которая нашлась под первой.
- Очуметь можно! - искренне восхитился Шела, не теряя секунды, выудил из седельной сумы пони припасенную для такого дела лопату, и бросился копать. Никто не вызвался ему помочь, к тому же он не взял с собой второй лопаты.
- Вы выбрали красивый способ, - негромко заметила Льеш. - Что это было?
- Заемная сила, - улыбнулся маг, - долго объяснять.
Мальчишка даже в одиночку справился очень быстро – азарт не давал ему ощущать усталость.
- Нашел! – завопил он спустя час или около того, когда лопата звякнула о металл. Мальчишка оставил инструмент и принялся руками сгребать в стороны землю, обнажая крышку обшитого почерневшей медью сундука.
Сундук оказался большим, но очень мелким. Шела торопливо откопал его весь и убедился в том, что стенки высотой всего в ладонь. Замка на сундуке не было.
- Опять не повезло, – мальчишка с досадой отбросил прочь лопату. - Плоский, как тарелка! Того, что в нем есть, мне и на карманные расходы не хватит!
Он уже взялся за крышку, собираясь приподнять ее, но маг остановил его:
- Подожди, не открывай. Проклятья я не чувствую, но проверить не мешает. – Сэлех спрыгнул в неглубокую яму и ощупал крышку ящика.
- Кажется, есть… но мелочь. Убрать это проще простого.
Его взгляд вдруг упал на Эмори, подошедшую поближе. Девочка смотрела на него, как на бога.
- Что такое, дитя? Есть какие-то мысли?
- Я… вы… вы будете творить волшебство? – спросила дочка Мирты.
- Совсем небольшое, дитя мое. Хочешь в нем участвовать?
Девочка кивнула:
- Если только это можно…
Сэлех выбрался из ямы.
- Я понимаю, о чем ты думаешь, - тихо сказал он, - может, и вправду, мальчик обратит на тебя больше внимания, если ты… все-все, молчу, - маг взял за руки отчаянно покрасневшую девочку. – Вот сейчас я передам тебе часть своей волшебной силы – как раз столько, сколько нужно, но ты должна внимательно слушать меня и делать все так, как я говорю. Поняла?
Эмори кивнула. Маг отпустил ее руки и кивнул в сторону ямы:
- Спускайся.
Девочка спрыгнула в яму и встала рядом сундуком, ожидая слов мага.
- Потри друг о друга свои ладони… так, хорошо, видишь алый свет?
- Вижу! – воскликнула Эмори, ее ладони, в самом деле, багрово сияли.
- Положи руки на крышку и повторяй за мной… - маг произнес несколько коротких отчетливых слов и девочка повторила их. – Отлично. Из тебя вышла бы хорошая волшебница. Теперь попробуй поднять крышку. Не поддается? Сделай вот такой знак…
- Эй-эй, это мое сокровище! – попытался вмешаться Шела, желавший сам отпереть сундук, но дочка Мирты уже повторила за магом странный жест, повторила очень точно – казалось она и Сэлех связаны невидимой нитью…
- Что ты делаешь? – вдруг спросила Льеш, Вистра заметил в ней тревогу - словно бы в этот момент тихий голос нашептал ей о беде, но она не поверила ему до конца. - Ты же рискуешь жизнью девочки!
- Ничего подобного. Если бы тут было что-то серьезное, я сделал бы все сам, - Сэлех досадливо поморщился. - Хотел доставить девочке маленькую радость.
Сундук, наконец, поддался усилиям и открылся.
- Ой, - воскликнула Эмори. Сундук оказался полон монет вперемешку с блестящими камнями, какой-то ветошью, неопознаваемыми обломками чего-то и пылью.
- Красотища, - определил свое отношение Шела, пожирая глазами богатство. - Дайте мне кто-нибудь мешок! Мори, вылезай, дай мне место!
Льеш кинула ему пару полотняных мешков из седельной сумы пони, и мальчишка принялся торопливо перекладывать богатство из ящика, тщательно выбирая из него всю дрянь - может, когда-то это и было чем-то ценным - богатой одеждой, книгой или свитком, но время безжалостно уничтожило все, до чего смогло дотянуться. Камешки, большие и маленькие, золотые и серебряные и медные монеты, каких давно уже не чеканят, целые и сломанные браслеты, ожерелья, перстни, бусы из золотых ракушек с крупными жемчужинами, россыпь каких-то непонятных серебряных загогулин ссыпались в плотный мешок.
Эмори, стоя у края ямы, смотрела то на сокровище, то на Шелу, но так и не дождалась от него доброго слова. Она тихо вздохнула и отвернулась.
- Не огорчайся, - шепнул ей маг, - мальчик увлечен своим сокровищем, он поблагодарит тебя позже.
Льеш покачала головой, явно не одобряя его ложь, но промолчала.
Шела все сделал сам – перегрузил сокровища в мешки, и приторочил их на спину пони. Вряд ли он сумел бы поднять все сразу, но разделенное на две части сокровище оказалось не таким уж тяжелым. Опустевший сундук сиротливо глядел из ямы.
- Вот теперь я богат, - подбоченился Шела, когда вся работа была закончена. - И счастлив! Ну что, поехали обратно?
Возвращение Шелы переполоха не вызвало, как ни хотелось этого мальчишке. Мага пригласили войти в дом и напоили чаем. Эмори, как и в первый раз, интересно и ярко рассказала о путешествии:
- Шела копал и копал, а потом – звяк – открылся сундук, словно ему надоело прятаться и лежать в земле. Господин маг сказал, что я могу помочь, и дал мне силу – у меня по рукам пробежали теплые мурашки и красивый красный свет, как закат…
Далеко не сразу но, в конце концов, все же оказавшись в центре внимания, мальчишка с видом победителя выложил перед всеми свое богатство. Развязав горловину одного из мешков, Шела порылся в нем, достал ожерелье червонного золота с зелеными камнями, и, держа его на весу обеими руками, протянул Мирте.
- Пожалуйста, примите его от меня, госпожа.
- К сожалению, не могу, - покачала головой Мирта, - мне нечем будет отдариться.
Шела, явно без понимания происходящего перевел взгляд на Ирхе, словно спрашивал, не нужно ли ожерелье ему. Великан погрозил Шеле пальцем предупреждая его следующие слова:
- И не думай даже предлагать что-то мне! Я во всем согласен со своей мудрой женой.
Мальчишка вздохнул, но спорить не стал и упустил ожерелье обратно в горловину мешка.
- Да я только хотел вас порадовать... Ну ладно. Тебе, Вистра, тоже ничего не нужно?
Сказочник пожал плечами. Но он не хотел огорчать мальчика и потому ответил:
- В следующий раз, ладно?
- Идет. Тебе, Льеш, не предлагаю. Ты не только откажешься, но еще, пожалуй и по шее настучишь.
Шела обернулся к Тарзину.
- Я обещал тебе что-то подарить? - он снова запустил руку в мешок, и достал серебряную застежку для плаща - птицу в неровном кольце. - Я свое слово сдержал. Сдержи и ты свое - прими подарок.
- Если хочешь, - Тарзин взял изящную вещицу и прикрепил на воротник, - спасибо.
Мальчишка вытер со лба несуществующий пот и облегченно выдохнул:
- Ну, хоть один!
Сидевшая со всеми за столом Эмори вдруг тихо ойкнула, глядя на свои руки:
- Я пальцев не чувствую, - жалобно сказала она, - ой, мамочка…
Во мгновение ока Мирта оказалась рядом с дочерью; она попыталась взять ее ладони в свои, но руки девочки словно приросли к столешнице.
- Холодные и твердые как камень! - хозяйка дома стремительно обернулась к магу. - Что происходит с моей девочкой?
- Ничего плохого, госпожа, - Сэлех уже стоял рядом. - Разрешите, я посмотрю.
Он коснулся закаменевшей руки девочки и нахмурился.
- Так, ясно. Просто откат от волшебства. Сейчас я все исправлю, - он произнес несколько коротких слов, вновь зажигая на своих руках багровый огонь, и положил их на руки Эмори.
Прошла минута, не меньше, но Эмори побледнела и прошептала едва слышно:
- Теперь я и ног не чувствую…
Маг рванул с шеи шнурок с амулетом и приложил его ко лбу девочки. Эмори дернулась и застыла, замерев, с широко открытыми глазами.
Мирта вскрикнула.
- Сейчас же расколдуйте дочь! - потребовал Ирхе, надвигаясь на мага.
Сэлех растерянно молчал. Растерянность удивительно не шла ему; казалось, маг, остановивший землетрясение и этот человек – совсем разные люди.
- Пока нельзя, - хрипло сказал он. – Кажется, у вашей дочери несовместимость с магией такого рода. Поэтому…
- Исправьте это! – потребовала мать и хозяйка. – Исправьте немедленно!
- Я не знаю, как. Должен подумать…
- Может быть, я знаю, - вмешалась Льеш, и обратилась к Мирте: - Нужна ваша помощь.
Госпожа дома мгновенно взяла себя в руки:
- Что я должна делать?
Льеш не задумалась ни на миг:
- Верить. Любовь сильнее колдовства. Встаньте поближе к девочке, и вы тоже, господин Ирхе. Да, вот так, и обнимите ее за плечи. А теперь вы должны думать не о том, что с ней случилось, не о своей тревоге и боли, а о том, как любите Мори.
- И это поможет? - спросил Ирхе, обнимавший одновременно и дочь и жену.
- Любовь сильнее, - повторила Льеш и положила ладонь на голову окаменевшей девочки.
Тишина повисла в комнате; никто не двигался и не говорил, только маг Сэлех кусал красивые губы, и, кажется, хотел и не решался что-то сказать. Шела замер над своим сокровищем, Вистра… Он и сам не понял, как оказался на ногах, когда уловил взгляд Льеш, и когда понял, что она просит о помощи. Сказочник встал рядом и положил руки ей на плечи… одну, потом и вторую и, осмелев, обнял девушку.
Пальцы Льеш слабо дрожали. Каким-то образом Вистра чувствовал: внутри замершей Эмори идет борьба – магии и веры, или ошибочного и правильного. И все они помогали в этой борьбе, кроме Сэлеха. А он… Сказочнику казалось – маг старается не мешать, не вмешиваться, и это трудно. Он замер, полузакрыв глаза, и словно сдерживал что-то, рвущееся наружу, держал границу, как страж у ворот осажденного города. Невесть откуда взявшийся запах нарциссов разлился в воздухе; он не был неприятным, но от него почему-то хотелось чихнуть. Сказочник с трудом сдерживался, чтобы не разрушить сосредоточенности Льеш, пока она сама не чихнула - неожиданно и громко.
- Можете снимать ваше заклятье, - сказала она, потерев нос.
Сэлех коснулся тем же амулетом затылка Эмори. Девочка зашевелилась, несколько минут беспомощно смотрела на мать, потом расплакалась в ее объятиях.
Ирхе облегченно вздохнул, Льеш потерла ладони, словно они горели, Вистра убрал обнимавшие ее за плечи руки. Девушка посмотрела на него с улыбкой, но ничего не сказала. А потом на мага. Но ничего не сказала.
Лицо Сэлеха дрогнуло. Сдержанно поклонившись Мирте, он произнес:
- Простите меня, госпожа. Я был беспечен, - и прежде, чем хозяйка успела ответить ему, покинул гостеприимный дом.
- Странный человек, - заметила Мирта, - странный даже для мага.
Никто не нашел, что ей ответить.
* * *
- Он, в самом деле, странный, этот маг, - вечером у камина Вистра и Льеш тихо беседовали, и Сказочник отчего-то вспомнил слова Мирты. - Он как неполная мозаика… нет-нет, не смейся!
- Я не смеюсь, - Льеш погладила ладонью пушистое одеяло, в которое куталась, сидя у огня. Она отчего-то мерзла весь этот день. - Но я жду, что ты скажешь больше и лучше. Почему – мозаика?
- Представь, что человек состоит из кусочков, подобно картинке-мозаике; этих кусочков так много, что он не может присматривать за всеми и то и дело теряет один или другой… И не знает об этом, но рано или поздно узору его души, его жизни, не хватит именно этих частичек. Вот таким я увидел мага Сэлеха. Его узор неполон, а значит, он не счастлив.
- Если узор неполон, чем заполнить бреши на нем? – очень серьезно спросила девушка. - Что вставить на место потерянных стекляшек души?
- Песню, - сказал Тарзин, входя в комнату, на руках у него сидел четырехлетний Юни, - общение с добрыми людьми, надежду, любовь. Чудо в конце концов. Любую нить для штопки дыр. Вистра, можно тебя спросить - ты сохранил кинайю?
Сказочник кивнул. Тарзин опустил в кресло малыша и попросил:
- Можно на нее посмотреть? Я почему-то все чаще вспоминаю эту вещь.
Сказочник распотрошил нагрудный кошель, с которым никогда не расставался и достал веретенце с золотой нитью. Тарзин принял его в свои руки бережно и, кажется, с волнением.
- Ну вот… Сейчас у меня такое чувство, словно я знал, что с ней делать, но забыл.
- Мог и забыть, - улыбнулась Льеш. – А уж знал наверняка. Ты все-таки Книжник, мудрец.
Тарзин засмеялся:
- Ну, какой из меня мудрец, Льеш!.. Даже этот мальчик мудрее меня. Скажи, Юни, что самое плохое на свете?
Малыш потеребил пальчиком блестящую пуговицу на своей рубашке и ответил:
- Когда мама сердится… или плачет.
- Вот! – Тарзин поднял вверх палец. - Хуже всего, когда мама сердится или плачет, ведь это значит, что в мире что-то ужасно неправильно.
- Ты сам до сих пор ребенок, - заметила Мирта, входя в комнату и забирая маленького сынишку с кресла. - Видела, как ты вчера играл с моими детьми. Представьте, он рассказывал им какую-то историю, показывая ее в лицах, а дети топали, хлопали и кричали, что надо не так - быстрее, медленнее, веселее или печальнее. Но история-то была о капризной принцессе, и надо было посмотреть, как Тарзин в «веселом» варианте с хохотом кивал «Отрубить им головы!», как в «быстром» представлял повара, готовящего именинный пирог для принцессы; как смеялись дети, когда он еле двигался, рассказывая историю медленно, как его и просили… И, сколько я его помню, он всегда был таким.
- Но разве это плохо, Мирта? Разве радость твоих детей не стоит того, чтобы немного притвориться ребенком, даже если ты давно забыл, что это такое?
- Ах, Тарзин, Тарзин… - покачала головой Мирта и унесла младшего сына спать.
- Мы говорили о кинайе, - напомнила Льеш.
Книжник пожал плечами.
- О ней мне пока сказать нечего, - он протянул веретенце с нитью Вистре.
В этот миг Сказочник понял, что должен сделать.
- Возьми ее себе, - сказал он. Припомнилось, как не хотелось ему отдавать кинайу Шеле. Сейчас он не чувствовал никакого нежелания.
Тарзин казался потрясенным.
- Но ты же… ты же это не серьезно?
- Серьезней некуда, мой друг. За все это время я о кинайе ни разу не вспомнил, а ты думал о ней. Пусть будет у тебя. Мне кажется, так правильно.
Тарзин долго, пристально смотрел на маленькое веретенце в своей ладони.
- Не жалко отдавать чудо?
- Жалко, если чуда не будет, потому что я пожалею его отдать, - усмехнулся Вистра.
Льеш поправила сползшее с плеча одеяло и улыбнулась.
- Вот это я и называю – делать невозможное, - сказала она.
«Игрок оказался изумительным спутником. Он хорошо умел слушать и так же хорошо рассказывать, и рассказы его всегда были к месту и ко времени. Казалось, нет для него ни одной безвыходной ситуации, и в любой он способен сохранить бодрое расположение духа и уверенность в себе. И Герой убедился в этом не один раз.
Однажды вечером они подошли к стоянке кочевников, которые радушно приняли их, накормили и напоили. Но когда гостей уложили спать в лучшем шатре, Игрок, приподняв полог и выглянув наружу, заметил:
- Окружили со всех сторон. Знаешь, утром они собираются убить нас.
- За что? – удивился Герой. - Мы не сделали им ничего плохого!
- Таковы их законы. Когда-то это племя было племенем избранных, а потом совершило великий грех и Боги отвернулись от него. Эти люди считают, что единственное условие, на котором их простят – проливать кровь чужаков на алтаре Богов.
- Может, ты ошибся? Они приветили нас так радушно…
- И это тоже велит им их вера. Не обольщайся их улыбками, мой друг.
- Что же теперь? – спросил Герой, удивленный тем спокойствием, которое выказывал Игрок. - Драться? Но противников слишком много.
- Может, драться и не придется, - ответил Игрок, сладко потягиваясь. - Подождем до утра.
Герою ничего не оставалось, кроме как лечь спать.
За час до рассвета острый нож разрезал полог их шатра, и внутрь пробралась тоненькая, черноволосая девушка. Герой, который так и не смог уснуть, поднялся ей навстречу, но девушка, казалось, и не заметила его. Она разбудила Игрока и сказала, взяв его за руки:
- Я не могу позволить тебе умереть. Стражники спят, усыпленные травой шеен, которую я подсыпала им в питье, и за оврагом тебя и твоего друга ждут быстрые кони. Уходите, убегайте далеко-далеко, ведь я так и не сумела убедить отца, что Боги не хотят вашей смерти, - девушка выпустила руку Игрока и печально вздохнула: – Зачем только я встретила тебя на тропе жизни!..
Странники тише тени выскользнули из шатра, добравшись до оврага, оседлали ждущих там лошадей и поскакали прочь.
- Кто эта девушка? – по дороге спросил Герой
- Дочь вождя племени. Пока ты слушал однорукого певца, она подошла ко мне, и рассказала об опасности, что грозит нам. Сначала я не поверил ей, но увидел любовь в ее глазах и передумал. Ради любви она и спасла нас обоих, хотя… так или иначе, она все-таки потеряла меня, и не понимаю, какая ей польза от моего спасения.
Герой улыбнулся; Игрок был храбр и умен, но одного он, кажется, не знал.
- Любовь не признает пользы, - сказал он другу, - и не думает о смысле. Она делает то, что считает нужным, согласно велениям сердца, и это единственный маяк, на который она держит путь в туманах жизни.
Игрок склонил голову, легко признавая эту правду и так, вместе, они продолжили свой путь».
Этот день должен был стать их последним днем в доме Ирхе и Мирты – назавтра странники собирались уходить. Оправившаяся от колдовства Эмори сидела в уголке общей залы и смотрела на Шелу грустными глазами. Мальчишка заметил это и недовольно насупился, делая вид, что отношение девочки ему абсолютно не интересно. Правду сказать, ему было не до нее. Он уговаривал спутников повернуть назад, и проводить его до дома вместе с его сокровищами.
- А один, что ли, не дойдешь? – спросила Льеш, кормившая Бьяну печеньем.
- Не дойду, - огрызнулся Шела, - для меня обычное дело. Я… находил что-то ценное и не мог донести его до дома.
- Находил? Как же, поверю я! Конечно, речь о ворованном добре и ничего удивительного, что хозяин добра находил тебя и, накостыляв по шее, отнимал свое. И правильно…
- Да что ты знаешь о моей жизни?! – воскликнул Шела, он вскочил со стула, яростно сжимая кулаки, словно собираясь броситься на Льеш. - Тебя никогда не били в подворотне, не выбрасывали из компании просто потому, что ты не можешь поставить хоть на медяк пива для всех! Тебя не называли словами, от которых кожа вскипает мурашками, ярость никогда не застилала тебе глаз, с тебя не снимали последнюю рубашку в бесчестной игре! Ты не завидовала каждому, у кого есть больше, чем пара штанов и дырявые башмаки! Тебе не снились бредовые кошмары, в которых ты находишь и теряешь все, кроме жизни…
- Ну, хватит! – Льеш поднялась со своего места, спокойная, как и прежде, посадила на плечо взволновавшуюся мышь. - Ты услышал хоть слово из всего, что наговорил? Ты шляешься по подворотням и пивнушкам, страдаешь, когда не на что угостить пивом компанию таких же бездельников, как ты сам, играешь на деньги и нарываешься на шулеров и обманщиков, завидуешь всем и каждому, видишь во сне кошмары и ничего не хочешь изменить. Значит, тебе нравится такая жизнь! Шататься по злачным местам, воровать и завидовать – это твой выбор. Неужели думаешь, что способен только повторять без конца «у меня все будет», тащить все, что плохо лежит, и получать за это колотушки? А если ты, в самом деле, так думаешь, то ты глупец, каких мало и никто не сможет ничем помочь тебе!
- Ты… ты… ненавижу! – выкрикнул Шела и бросился прочь из комнаты.
Льеш вздохнула глубоко и безнадежно и только тут заметила, как смотрят на нее Тарзин и Вистра.
- Я опять не права? – совсем не так уверенно спросила она.
- Не в этом дело, - Тарзин потер щеку, явно стараясь найти слова. - Можно было как-то иначе сказать все, что ты… думаешь.
- Думаю? Делать мне больше нечего, думать о нем! Он разозлил меня…
- Я понимаю. Только какая разница – он тебя, или ты его? Из злости никогда ничего хорошего не выходит.
- Это точно, - Льеш села в кресло, озабоченно прикусив губу.
Бьяна спрыгнула с плеча ей на колени, ткнулась в ладонь, заставив погладить себя.
Эмори, ставшая случайным свидетелем неприятной сцены, подошла к ней.
- А Шела и правда… все это?.. – едва слышно с трудом выговаривая слова, произнесла она. - Ворует и… играет на деньги?..
- К сожалению, - не громче нее сказала Льеш и, кажется, только теперь пожалела о поднятом шуме, - прости…
За что она просила прощения, Льеш, должно быть, и сама не понимала. Лицо девочки задрожало, став некрасивым, жалким, и Эмори выбежала вслед за Шелой, унося с собой не выпущенные на волю слезы.
- Ну вот, - растерялась Льеш, - а я, кажется, хотела как лучше.
Тарзин и Вистра переглянулись.
- Но ведь это все правда! Шела действительно такой… - девушка остановилась. - И какими еще словами можно сказать об этом?
- Мне кажется, не обязательно было говорить. Правда есть правда… но, понимаешь, нет на земле человека, способного просто принять ее. Мы строим для себя жизнь, полную иллюзий. И не желаем отказываться от них, пока они не начинают вредить нам. Нет абсолютно злых и совершенно добрых людей.
Сказочник кивнул, согласный с его словами.
- И что же теперь делать? Молчать и не говорить негодяю, что он негодяй, не упрекать вора за воровство, пьяницу за пьянство?..
- Нет-нет, постой. Подумай не о том, что ты хочешь сказать, а о том, как ты хочешь это сказать. Какая цель у твоих слов? Упреком ты собираешься заставить вора перестать быть вором, негодяя – сделать хорошим человеком, а пьяницу – отучить от бутылки?
- Не знаю. Чаще всего желание изменить кого-то приходит позже, а первой – злость. В самом деле, нельзя же быть таким… таким…
- В этом все дело. Твои слова оскорбляют и возмущают, вместо того, чтобы вылечить, исцелить. Когда приходит время для правды, и на том краю земли не скрыться от нее. Самое плохое и самое хорошее, что ты можешь узнать о себе – это правда, - Тарзин устало вздохнул, - подумай об этом и найдешь и другие слова. Они всегда есть.
- Не всегда, - не согласилась Льеш, теребя шерстку Бьяны. - Если человек такой, как Шела. Порой я просто ненавижу его.
- А это еще хуже, - заметил Сказочник. - Ненависть отравит и его, и тебя.
- А я не хочу травиться… да, в самом деле, лучше промолчать. Но порой мне кажется, что молчание – та же трусость. Если не смог сказать правду другим, не сможешь сказать и себе.
- Это не так. Просто помни, что правда двояка, и проверяй ее на себе. - Тарзин поднялся с места: - Пожалуй, мне стоит пойти попрощаться с Миртой, завтра на это уже не будет времени.
Льеш и Вистра проводили его взглядом.
- Хорошо, когда есть, кому сказать «прощай», - заметила девушка, - хотя это очень грустное слово.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 10:00 | Сообщение # 20 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава седьмая. Нежданные гости
Когда человек дает обещание, Боги смеются. Глубокой ночью Вистра был разбужен грубым тычком, выволочен из постели двумя молодцами, имевшими вид лиходеев, и препровожден вниз. На первом этаже были собраны все - хозяева и их гости. Последними два тех же лиходея притащили четверых детей Мирты. Теперь все они молча стояли перед каким-то человеком, наверное, предводителем проникших в дом грабителей. В том, что это грабители, сомневаться не приходилось. Предводитель, оглядывавший пленников с усмешкой, парень едва старше Льеш, в простой темной одежде, был бы очень красив, если бы не шрам во всю левую щеку, безобразная ветвистая отметина от виска к скуле. Кроме него в доме орудовали еще только трое мерзавцев, но никто - ни Мирта, детей, которых грубо согнали по лестнице, ни Льеш, ни Тарзин, ни сильный как медведь Ирхе не пытались сопротивляться. И Вистра не пытался тоже. Как только взгляд предводителя коснулся его, Сказочник услышал гулкий низкий звук, от которого в голове помутилось. Через миг помутнение прошло, хотя звук продолжался, и на место головокружения пришла обезволивающая слабость. Волочившие Сказочника мерзавцы отпустили его.
- Стань к остальным, - приказал предводитель и Вистра покорно исполнил приказ.
- Что вам нужно? - спросил Ирхе, гнев бессилия звучал в голосе человека, который при всей своей силе не мог защитить свою семью.
- То, что нам нужно мы возьмем сами. - Взгляд молодца со шрамом коснулся полураздетого, белого как мел Шелы. - Тащи сюда свои бирюльки, дружок.
- Нет! – вскрикнул Шела. - Это мое золото!
Но он уже шел, поднимался по лестнице - хотя никто не заставлял его! - и вместе с ним один из грабителей. Двое других почти бесшумно обыскивали дом, оставив главаря сторожить захваченных врасплох гостей и хозяев.
Из верхних комнат, куда поднялся Шела, послышался шум короткой потасовки - наверное, мальчишка кинулся на защиту своих богатств, сбросив с себя покорность... Через несколько минут разбойник выволок его из комнат с разбитым носом и завернутыми назад руками. С мальчишкой грабитель управился одной рукой; вторая была занята мешками с шелиным богатством.
- Хорохоришься? - едва Шела оказался в поле зрения меченого, как прекратил вырываться из жесткой, причиняющей боль хватки, и державший отпустил его. - Вызывает уважение. Хотя в этом нет смысла, и ты уже понял, что проиграл. Это все сокровища? Отвечай правду!
Шела обезволенно подчинился прямому приказу.
- Да. Камней и золота больше нет.
- Камней и золота? - заметил уточнение меченый и потер щеку, покрывшуюся вдруг нехорошей желтизной. - Но есть и другое? Что же?
Видно было, что мальчишка сопротивляется... Но надолго его не хватило.
- Чудо-компас - сказал он, переступая через себя.
- О. Как мило. Покажи.
Мальчишка снова отправился в свою комнату и снова в сопровождении другого разбойника.
- Чудесная, трогательная картина…- Меченый с улыбкой глядел на четверых детей Мирты. - Станьте поближе к родителям, детки, вот так... Возьмите на руки этого милого малыша, госпожа, а то он сейчас заплачет.
Мирта покорно наклонилась, взяла на руки Юни и отчаянно прижала к себе.
- Негодяй! – тихо, выразительно сказала она.
- Ну почему же, - не согласился предводитель, скрипнув тонкими сухими пальцами, - я не причинил никому никакого вреда, и не собираюсь. Мне заплатили за доброту, и вот я добр. Разве не так? Или по-вашему лучше быть добрыми и хорошими бесплатно?
Вистра заметил, как заострились его скулы, как лихорадочно заблестели глаза на желтом лице - словно меченый стремительно заболевал... Или словно он был из воска и таял на ярком солнце.
- Фальшивой минки4 не стоит твоя доброта, - сказала Льеш с тихим гневом.
- Она стоит ровно столько, сколько за нее платят, - бесстрастно парировал меченый.
По лестнице, подгоняемый тычками и пинками, спустился Шела. Сопровождавший его разбойник протянул главарю чудо-компас. Главарь оглядел простую вещицу и сунул в карман. Шела закричал - страшно и отчаянно; если бы мог, он кинулся бы на меченого.
- Хочешь драться? За это? - предводитель тронул карман с чудо-компасом. - Слишком горяч. Выброси-ка его на улицу, - сказал он ухмыльнувшемуся товарищу, - пусть немного охладится.
Разбойник сгреб Шелу в охапку, открыл дверь и сильным толчком выбросил мальчишку в снег.
Двое, обыскивавшие дом, вернулись и обменялись с меченым знаками. Предводитель изобразил вежливый поклон и быстро и бесшумно покинул дом вместе с остальными, унося с собой все сокровища Шелы, чудо-компас и спокойствие этого гостеприимного дома.
Сразу после их ухода оцепенение покинуло хозяев и гостей, но долгих пять минут никто не двигался и не говорил. Потом маленький Юни громко расплакался, и только тогда все очнулись. Ирхе бросился к одной из полок, достал стражевский «маяк» - керамический шар-артефакт - и разбил его, посылая сигнал в ближайшую сторожку.
Тарзин вышел на улицу и, вернувшись, позвал с собой Сказочника.
Шела сидел в снегу и, трясясь всем телом, покрасневшим от холода, повторял снова и снова:
- Все… все забрали… больше ничего… ничего…
Только вдвоем Тарзину и Вистре удалось поднять его и завести в дом.
Уснуть в эту ночь смогли только младшие мальчики Ирхе и Мирты – они были совсем еще малышами и знали одно простое средство от всех бед – забраться с головой под одеяло и покрепче зажмуриться…
Стражи появились очень быстро; двое немедленно отправились по обычным следам, оставленным грабителями возле дома и на дороге, двое, в том числе и капитан стражей, осмотрели дом и расспросили хозяев о том, как грабители проникли внутрь.
- Поздно ночью, - рассказал Ирхе, - в дверь постучали. Когда я подошел и спросил, кто там, услышал жалобный стон и просьбу о помощи. Я открыл - на пороге стоял какой-то человек, за спиной его еще трое. После этого я перестал владеть собой и делал все, что приказывал человек со шрамом на щеке.
- Вероятно, амулет подчинения, - сказал капитан стражей, - действует на всех, кто окажется в поле зрения владельца амулета.
Он не оставил своим вниманием и гостей, расспросив каждого. Так работала стражевская интуиция, превращая полученное знание в другое знание: на основе рассказа участников происшествия, он мог точно сказать, где искать злоумышленников. Так и случилось. Когда Шела последним закончил свой рассказ, капитан стражей кивнул своему подчиненному:
- Река возле Тяжелой Пристани, - сказал он.
- И Северные ворота, - уточнил второй страж.
Они ушли, оставив дом, и раньше, чем вернулись, Тарзин обнаружил еще одну пропажу - исчезла кинайа. Кроме нее и сокровищ Шелы грабители не взяли ничего, оставив к удивлению Льеш кошелек с деньгами в ее комнате.
Ограбленный и униженный, мальчишка замкнулся в себе; за целый день он не произнес ни слова и не съел ни куска, и с большим трудом его уговорили выпить горячего молока с медом. Та четверть часа, что он провел на снегу, давала себя знать; его трясло и лихорадило.
Льеш присела рядом с завернутым в два одеяла, смотрящим в одну точку Шелой, и попыталась втянуть его в разговор. Напрасно; мальчик словно не слышал ее, и не реагировал ни на какие слова. Вистра попытался расшевелить его так, как он это умел – ласковыми уговорами, дружеской заботой, но тоже потерпел неудачу.
- Придется вытаскивать, - вздохнула девушка, - все равно надо с ним поговорить, и как можно быстрее.
Заметив, что Вистра удивлен, она вздохнула.
- Сказочник ты и есть. Самое простое никогда не приходит тебе в голову... Думаешь, грабители учуяли золото и камни по запаху? Ведь они точно знали, за чем пришли!
- И ты думаешь, Шела?..
- Скорее всего, перед кем-то похвалился. И навел мерзавцев на этот дом.
- Льеш! – укоризненно воскликнул Вистра.
- Ну что – Льеш? – девушка невесело улыбнулась. - Было бы замечательно, если бы я ошиблась, правда?
Она задумчиво потеребила прядку волос:
- Знаешь, а ведь много времени уйдет, пока мы найдем для Шелы и его переживаний отдушину, какая нашлась для Тарзина, - заметила она, - и еще больше, если примемся его уговаривать. Пожалуй, можно все сделать быстрее и проще.
- Как? - спросил Вистра.
- С помощью моей обычной игры в магию. Ты не возражаешь?
- Почему я должен возражать?
Льеш пожала плечами:
- Обычно спрашивают у того, кого собираются зачаровывать, но Шела сейчас невменяем - вот и спросила у тебя вместо него... Так, только не смейся. Беды не будет от того, что я притворюсь волшебницей.
- Притворишься? – повторил Вистра. – Мори ты помогла по-настоящему, так какое притворство?
- Мори помогла не я, а ее родители. - Она потерла ладони, подержала их сомкнутыми несколько минут, потом подошла к Шеле и осторожно коснулась пальцами его висков. Мальчишка вздрогнул, взгляд его стал осмысленным.
- Возьми себя в руки, - голос Льеш прозвучал и приказом, и просьбой одновременно – такой силы, что и Вистре захотелось подчиниться. - И поговори со мной.
- О чем? – Шела слабо пошевелился в одеялах.
- О том, где ты был и что делал, когда гулял вчера. О том, что рассказал своим новым друзьям в местной таверне.
Мальчишка поморщился:
- Тоже мне, таверна, одно название… Пиво наливают только до заката, а в полночь закрываются.
- Значит, это приличное заведение, – не согласилась девушка.
Шела опустил голову, кажется, снова начиная проваливаться в свое беспросветное отчаяние.
- Но другой ты все равно не нашел, - немного встряхнула его Льеш.
- Нашел, - попался на крючок мальчишка, - а толку то… Там ни пить, ни играть не умеют, а только треплются. Соревнование тоже устроили, на лучшую байку…
- И что ты рассказал?
- А ничего. Делать нечего, как попусту трепаться.
Льеш заметно напряглась:
- Но о чем-то ты все же говорил со своими новыми друзьями… Неужели сокровищем не похвастался?
- Я что, совсем дурак? – казалось, Шела стал прежним, и возмущенная гордость зазвучала в его голосе. - Об этом я ни слова не сказал. Не веришь?
Льеш покачала головой. Мальчишка резко вскочил на ноги, роняя одеяла, и схватил со стола маленький портняжный ножичек.
- Клянусь, что не сказал ни слова, кровью своей клянусь, – и прежде, чем кто-то успел остановить его, чиркнул лезвием по ладони и сжал пальцы. Кровь, проступив сквозь них, закапала на пол.
- Ну, точно дурак! – Льеш подскочила к нему, отобрала нож и толкнула обратно в кресло. - Дай сюда руку!
Шела позволил перевязать ладонь и даже не поморщился.
- Без этого нельзя было? – ворчала девушка, завязывая бинт.
Мальчишка слабо пошевелил рукой и посмотрел на нее.
- Но ты же не веришь.
- Верю. Но не потому, что ты имел глупость поклясться кровью, - она вытерла алые пятна с пола, и снова села рядом с Шелой. - Я хочу верить.
Ушедшие по «горящему следу» стражи не нашли никого и ничего. Ни у Северных ворот, ни у Пристани. Капитан стражи попросил странников задержаться еще на сутки, впрочем, они и не могли никуда идти до тех пор, пока Шела отчаянно кашлял и температурил.
Но следующий день принес неожиданную радость. Вистра и Льеш, сидя в одной из комнат, обсуждали, сколько и чего стоит взять с собой, когда они снова начнут путь, как услышали крик Шелы; Льеш поморщилась и поспешно закрыла уши руками.
- Вопит, словно его оборотень укусил, - проворчала она. - Ну что там опять случилось?
Двое спустились со второго этажа вниз, в залу, по которой скакал счастливый Шела, размахивая круглой пластиной темного стекла. Все были здесь – Ирхе и Мирта, Тарзин и четверо детей счастливой пары.
- Эй-эй! - заметив новых зрителей Шела остановился и помахал рукой державшей вещицу. - А вот что у меня есть!
- Чудо-компас! – ахнула Льеш. - Откуда?
- Капитан стражей принес. Увидел его возле здешней реки, там, где нашлись и снова потерялись следы грабителей, - мальчишка хихикнул: - Шрамолицый не поверил, что компас настоящий! Найди еще такого дурака!
Шела снова запрыгал по комнате, но тут же остановился и схватился за голову.
- Ох, раскалывается, - простонал он и мелкими шажками добрался до ближайшего кресла.
Его трясло – то ли от волнения, то ли из-за болезни. Госпожа Мирта закутала его пледом.
- Сиди, сейчас приготовлю тебе лекарство.
- Горькое оно, - пожаловался мальчишка.
Льеш переглянулась с Миртой, и, оставив Вистру, шагнула к ней.
- Я сделаю лекарство сладким, - пообещала она.
Женщины ушли на кухню. Тарзин присел возле кресла Шелы. Дети Мирты устроились на полу рядом, все, даже до сих пор обиженная Эмори. Ирхе с улыбкой глянул на друга и на своих детей, принявших близко к сердцу чужую беду, и куда-то ушел.
- Я расскажу тебе поучительную историю, чтобы ты не скучал, - сказал Книжник.
Мальчишка улыбнулся немного натянуто – голова, наверное, болела очень сильно.
- Давай, рассказывай... А почему ты, а не Сказочник?
Вистра, устроившийся на скамье, хмыкнул и позволил Тарзину ответить за него:
- Надо же дать ему отдохнуть от любимого ремесла. Так вот, жил на свете одинокий волшебник. У него не было ни жены, ни детей, но однажды он нашел в лесу ребенка, оставленного, наверное, недавно проходившим сквозь лес кочевым племенем. Он был добр душой и не мог оставить дитя, да и сердцем своим прикипел к нему с первого взгляда. Итак, он взял ребенка в свой дом и свою жизнь и назвал Даррен, это значит...
- Подаренный, - закончил за него Шела.
- Правильно, - ничуть не возмутился тем, что его прервали Тарзин. - И вот малыш вырос.
- Так быстро? – громко удивился мальчишка и снова поморщился, тронув пальцами виски.
- А ты хотел, чтобы я рассказал тебе всю его жизнь до дня двадцатилетия, до того дня, когда он узнал о Семенах?
- Какие Семена? – вяло поинтересовался Шела.
- А-а... Зла и Добра. Отец-волшебник рассказал ему, и тем навсегда лишил покоя. Есть, говорят, волшебные Семена. Тот, кто найдет их и посадит, окажет миру величайшую милость... Вот так и говорится. Не сказано – где искать, как и то, какое из Семян надо посадить. Ну, Даррен конечно рассудил, что Семя Добра. И в самом деле, что хорошего могло бы вырасти из Семени Зла?
- И его, конечно, унесло из родного дома на поиски Семян?
- Точно, - согласился Тарзин. - Но Даррен, упрямый, конечно, нашел дракона, который и охранял Семена.
- И убил его? – с неподдельным интересом спросил мальчишка.
- К счастью нет. Дракон отдал семена Даррену, правда, загадал ему загадку. Только это оказалась не обычная загадка. Он не спрашивал его, что важнее всего или где начало бесконечности. Он спросил – какое Семя ты посадишь? «Семя Добра», - конечно же, ответил юноша. «А сумеешь ли ты отличить его от другого?» – спросил тогда крылатый зверь, и юноша с уверенностью сказал: «Сумею». И уверенность его впечатлила даже дракона.
- Драконы обычно охраняют клады. А этот охранял Семена? Они были из золота?
- Нет, обычные семена, похожие на узкий и тонкий наконечник стрелы. И совершенно одинаковые. Даррен тут же и собирался их посадить, но понял, что на самом деле не знает, которое ему нужно.
- И пустился в новый путь, ища мудреца, что все ему растолкует, - уверенно сказал Шела.
- А другого не оставалось. Побывал он во многих краях и странах, даже на Острове мудрецов и в Лесу Гарпий, да только так ничего и не узнал. Но мы забыли о его отце. А отец, прождав сына очень долго – ведь он любил его и каждый миг расставания с ним был как год – отправился за ним. Он не знал, куда ушел Даррен, но сердце вело его.
- Можно пропустить, - махнул рукой мальчишка, казалось, он позабыл о головной боли, - они все-таки встретились.
- Да в заснеженной пустыне. Дарен был в полном отчаянии. Никто не смог подсказать ему, как различить Семена, а они становились все тяжелее, чем дольше он носил их с собой. А когда дорога привела в ледяную пустыню, силы его иссякли. Там и нашел его отец. Нашел и отогрел у костра. Даррен узнал отца, но он был печален, и силы не возвращались к нему, как ни старался отец, не помогали ни волшебство, ни доброе слово. А когда костер прогорел и погас, и из-подо льда показался клочок оттаявшей земли, отец взял семена из руки сына и посадил их в теплую почву. Оба.
- Оба? – не поверил Шела, потом подумал и кивнул. - А, ну да. Зла без Добра не бывает.
- И вырос цветок. Когда он раскрылся, из него вылетела яркая бабочка. Она кружила над цветком и над миром, и мир наполнился музыкой, от которой все старые стали молодыми, злые – добрыми, а добрые – еще добрее…
Льеш, несшая Шелле питье и остановившаяся в коридоре, чтобы послушать сказку, не мешая рассказчику, шагнула в комнату.
- Вот, выпей, - она протянула Шеле полную светлого травяного отвара чашку. – Этот сладкий.
Мальчишка понюхал и непонимающе глянул на нее.
- Да это ведь тот же самый!
- Не тот. Говорю тебе – он слаще всего, что ты пил в своей жизни. Уж поверь мне, я это приготовила! Пей, пока не остыло!
- Ладно-ладно, - мальчишка осторожно наклонил чашку так, чтобы жидкость едва коснулась губ, облизнулся и удивленно моргнул. – И, правда, сладкий.
Он залпом выпил лекарство, вытер губы и спросил.
- А еще можно?
Льеш рассмеялась и погрозила пальцем.
- Завтра, сладкоежка. И не вздумай пробраться ночью на кухню! Предупреждаю все остальное лекарство горькое!
Мальчишка нахохлился и, завернувшись в плед, спрятал в нем и лицо.
* * *
Шела был счастлив, и счастье придало ему сил справиться с болезнью. На следующий день лихорадка уже не трепала его так сильно. Хозяева гостеприимного дома понемногу успокаивались. Прошло уже два дня, а все, что сумели, обнаружить стражи – это чудо-компас Шелы да исчезнувшие у реки следы. Здесь оказалась замешана сильная и очень специфическая магия, как сказал капитан стражей.
Тарзин то и дело вспоминал потерянную навсегда кинайю.
- Никто так и не узнает, что она такое… Но ведь Дори обещал, что ее вернут в Аври!
- Так может грабители и вернут, - проворчал Шела. – А вот мне никто ничего не вернет.
Но ворчал он не очень убедительно: явно считал свой первый клад потерянным навсегда и думал только о новом кладе. Его жажда сокровищ разгорелась с новой силой. Льеш предлагала мальчишке проискать клад возле своего родного города, а не тащить его отсюда, но Шела почему-то хотел появиться в Гьеллене уже с сокровищами. И чем дальше отступала болезнь, тем чаще просил, требовал и канючил, чтобы его проводили до дома. Особенно доставалось Сказочнику.
- Ну, какая тебе разница! Если хочешь оставаться в Луханне, так Гьеллен тоже Луханна.
- Это так, - согласился Вистра, - но я должен успеть закончить сказку. От Гьеллена до границы не так уж далеко.
- Кто тебя заставляет топать к границе? Пойдешь на запад, там городов куча.
- Вот приставучий! – заметила Льеш недовольно.
- Тебя я с собой не зову! – окрысился мальчишка. – Тоже мне, великая волшебница.
Льеш оскорбление проигнорировала.
- И правда пора в путь, - заметила она, - долгое сидение на одном месте портит нам всем характер. Вистра, давай в самом деле проводим его.
- Давай, - мгновенно как-то и очень легко приняв решение, ответил Сказочник. – Только ведь тебе нельзя возвращаться в свой город…
- Значит, напрошусь к тебе в гости. Не сейчас, потом, а то ты испугаешься и сбежишь.
Шела хихикнул:
- Я бы сбежал...
В комнату вошел Тарзин. Он посмотрел на троих и спросил:
- Мы уходим, да? Дорога продолжается?
- Мы возвращаемся, - поправил Сказочник.
«Игрок был позером ровно настолько, насколько позволяли приличия, правдолюбцем и лжецом – попробуйте не поверить ему, и попробуйте поверить! Ослепительная улыбка и ослепляющая ярость равно украшали его. Соединяя все это в себе, Игрок становился чем-то большим, чем человек - и меньшим.
Лошадей они оставили в последнем городе, где побывали - дальше начинались леса и холмы, и лошадь не всюду смогла бы пройти. Ни один из странников не пожалел о том, что снова путешествует пешком.
Однажды ночью Игрок подстерег человека, притаившегося за деревом. Человек этот и не пытался сбежать. Высокий, тощий и какой-то жалкий, он ежился, точно стараясь стать незаметнее. Одет он был в нечто истрепанное и бесформенное.
- Кто ты? – грозно глядя на незнакомца, спросил Игрок.
От этого взгляда несчастный еще больше съежился и задрожал.
- Я никто, - ответил он, прижимаясь спиной к дереву, точно желая врасти в него, – просто трус.
- Трус? – повторил Игрок. - Кто назвал тебя так и почему?
- Все называют меня трусом. Я боюсь всего, что знаю и не знаю, всего, что вокруг, даже шорох ветра в листве заставляет меня дрожать.
- Зачем же ты прятался и следил за нами?
- Я прятался от вас, - признался Трус, задрожав еще сильнее, - боялся, что вы захотите поколотить меня или ограбить…
Игрок оглядел его с ног до головы и покачал головой.
- Мы не разбойники, да и будь иначе, никогда не польстились бы на твою одежду. Хочешь пойти с нами? Это лучше, чем стоять за деревом у дороги и дрожать в одиночестве.
- Вы возьмете меня с собой, господин? – удивился человек. - Зачем я вам нужен? От меня же нет никакой пользы!
Его глаза наполнились слезами, а колени подогнулись, но Герой не дал ему упасть.
- Нет на свете бесполезных людей. Ты можешь поведать что-нибудь интересное об этих местах, а можешь рассказывать истории, которые скрасят монотонность пути. И кто знает, может, мы сумеем стать полезными тебе.
Трус смотрел на него глазами удивленного ребенка и долго не отвечал.
- Хорошо, я пойду с вами, - сказал он наконец, - только знайте, если появится хоть какая-то опасность, я тут же сбегу.
- Но ведь ты вооружен, - заметил Герой, - а при виде вооруженного противника любой подумает, прежде чем напасть.
- Я не расстаюсь с оружием из трусости и еще потому, что порой меня из-за меча принимают за храбреца и не трогают.
Игрок и Герой решили, что не стоит переубеждать человека, который так верит в свою трусость.
На этой дороге, как и на многих других, были свои «хозяева», взимавшие дань со всех проходящих. Их оказалось пятеро, вооруженных и уверенных в себе. Когда разбойники остановили Героя, Игрока и Труса и потребовали отдать им все, что у них есть, Трус в самом деле попытался улизнуть, но двое разбойников ухмыляясь, заступили ему дорогу. Тогда он, не дожидаясь, пока они бросятся на него, обнажил свое оружие и кинулся в драку с яростным кличем...
Игрок во время битвы бесил своего противника ехидными шутками; разбойник в конце концов так разъярился, что кинулся на соперника, бросив меч, и был немедленно побежден. Игрок пришел на помощь Герою, дерущемуся с двоими. Клинки звенели, сталкиваясь, разбойники отступали все больше и больше, а потом побежали. Получив передышку, Герой оглянулся, ища остальных двух разбойников, и увидел, что один из них, поверженный Трусом, лежит на земле, а второй убегает. Лицо Труса дышало яростью и силой, но когда он вложил в ножны свой клинок и увидел, как Герой смотрит на него, опустил плечи и поник.
- Да ты настоящий храбрец, - заметил с одобрением Игрок.
- Нет, господин. Просто иногда беру свою трусость и поднимаю ее над собой как флаг, раз уж не могу сделать смелость своим флагом - и это все что я могу. А в следующий раз я обязательно сбегу.
Герою и Игроку оставалась только пожать плечами в ответ на такое обещание
И трое пошли дальше, с каждым шагом приближаясь к острову Латт и его озерам».
--------------------------------------------------
4 - Минка – мелкая медная монета.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 10:01 | Сообщение # 21 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава восьмая. Полусила, полуправда
Все было сказано и решено. Утром следующего дня странники задержались лишь на полчаса: чтобы не торопясь собраться в дорогу, и ничего не забыть. Шела попытался даже помириться с Эмори, которая не разговаривала с ним с того дня, как явились грабители. Девочка молча выслушала все его извинения, и вздохнула.
- Ну ладно… ты же не виноват.
В чем не виноват, она так и не объяснила, а Шела не спросил.
- Мне будет очень недоставать тебя, - сказала хозяйка, грустно глядя на Тарзина.
- Правда? – улыбнулся он. - А знаешь, ты не права. Когда рядом такой человек, как Ирхе, не может еще кого-то не хватать.
- Ну ты и сказал! – усмехнулся Ирхе и хлопнул друга по плечу, так, что он покачнулся. - Ты бы поскорее возвращался, раз уж уходишь!
- Я постараюсь, - Тарзин вскинул на плечо дорожную суму. – Правда, я буду очень стараться.
Дорога звала, заполненные припасами сумы не тянули плеч и казались совсем легкими, когда странники покинули дом Мирты,
На окраине городка их ждал Сэлех. Очень вежливыми и очень точными словами он попросил разрешения присоединиться к ним. Слова эти были пределом вежливости и пределом простоты. Вистра никогда не говорил и не писал так… И он не смог отказать просящему. Странников стало пятеро.
И они действительно повернули назад. До зимы оставалось не так уж много, а Сказочник знал, что к путешествию по зимним дорогам он не готов.
Шела, оживленный и веселый, не расставался с чудо-компасом; то и дело поглядывал на него и неустанно болтал о будущем своем богатстве. Первой это надоело девушке.
- Помолчал бы ты хоть минуту, пустозвон, - в сердцах сказала она.
- Не нравится – не слушай, - ничуть не смутился Шела. - Я не с тобой говорю.
- А, ну да, конечно… Кому-то здесь очень нужна твоя болтовня.
- От болтуньи слышу! Тоже мне, магиня высшей ступени - нет, чтоб самой украденное поискать, на местных стражей понадеялась… Могла бы хоть Сэлеха попросить найти грабителей или хоть ту кинайю!
Льеш остановилась посреди дороги.
- Прости, молодой господин, но я не занимаюсь поиском украденного, - заметил маг спокойно, и отчего-то это сразу остудило пыл Шелы, - даже когда меня об этом просят.
- Глупость какая-то. Вы же маг, а в этом деле замешана магия – кому, как ни вам разобраться в этом?
Сэлех глубоко вздохнул.
- Понимаешь я же не такой маг. Конечно, я слышал, что произошло, у меня есть знакомый страж. Но представь себе охотника, который держит собак; он учит своих питомцев находить и поднимать дичь, выполнять его команды и так далее. Он воспитывает себе помощников, заставляет их полюбить себя и сам привязывается к собакам. Но от этого у него не появится собачьего нюха, согласен? Я маг и Сила служит мне, так же, как я служу Силе. Но я охотник, а не собака охотника. Я не умею вынюхивать и выслеживать.
Шела хмыкнул:
- Я как-то об этом не подумал.
- С ума сойти! – не удержалась Льеш. - А вы хорошо влияете на него, Сэлех, если он уже начал думать!
- От дуры слышу, - беззлобно, даже как-то равнодушно парировал Шела.
* * *
Сэлех не спрашивал ни о чем; кажется, цель пути была ему неинтересна, а произнесенного Шелой слова «кинайа» он словно не заметил – может, просто не расслышал его.
Оказалось, маг хорошо знает не только здешние места, но и всю Луханну. Узнав, что идут они в Гьеллен, он предложил сократить путь. Странники посоветовались и решили и в самом деле пойти по короткой дороге.
Идея была столь же хорошая, сколь и плохая. Сэлех вел их по непростым, полузаросшим тропам, по местам, где почти не встречалось жилья и людей. Странная пустота как-то быстро сделалась привычной и перестала тревожить. Странники не спешили, но отчего-то уставали все больше. Запасы провизии кончались слишком быстро, и хотя каждый раз дневной их путь, словно по волшебству, заканчивался на пороге дома, куда их пускали переночевать даром или за деньги, своими запасами хозяева этих домов делились редко даже за золото, но чаще всего все же кормили хоть чем-то.
Так они и шли, питаясь скудно, и ничего, ну совершенно ничего не происходило с ними, разве что усталость все росла.
И прошло довольно много времени, прежде чем Вистра решил достать карту и посмотреть, как вышло, что на обратном пути они ухитрились обойти стороной Лиихэй и Серебряную Столицу. Но ничего удивительного в этом не было. Маг в самом деле вел их короткой дорогой, которая пролегала вдалеке от селений, к тому же, выйдя из Румно и свернув на юг, в Лиихэй, они уже начали возвращаться.
Шела ворчал:
- Нарочно, что ли, вы выбираете такие места, где нет ни людей, ни кладов?
Сэлех выслушал это совершенно спокойно.
- Многие поколения ищут клады, и лишь немногие люди зарывают их, - заметил он резонно. - Думаю, даже с твоим компасом тебе придется изрядно потрудиться, чтобы найти вожделенное богатство.
- Я уже нашел два, и это было совсем не трудно.
Сэлех не ответил, и мальчишка увидел еще один повод побухтеть:
- Сколько нам еще топать? Четыре дня уже...
- Меньше, чем прошли, - сказал маг.
Мальчишке ответ не понравился.
- Далекая Страна и то ближе, - проворчал он.
- Может и ближе, но ее не существует. Зато есть Хиландэ, Убежище.
- Хиландэ? – повторила Льеш. - Никогда не слышала. Что это?
- Что-то вроде мира-полустанка. Хиландэ можно призвать в любое мгновение. Единственное условие - для этого нужна сильная воля или сильная нужда.
- Там где есть одно условие, найдется и второе и третье.
- Найдется, госпожа, если поискать. Но Хиландэ наполнено… хм, полусилой, которая приятна и полезна любому человеку, как прохладная вода в жаркий день, как тепло огня в холод. Усталый странник, разочаровавшийся в жизни человек, потерявший веру в себя, приходят в эту землю, чтобы отдохнуть и восполнить силы. Время в Убежище течет так, что за десять часов там здесь проходит всего лишь час. Кроме того, в Хиландэ не действует магия, но после отдыха в нем восполняются и волшебные силы.
Шела заинтересовался.
- А моему чудо-компасу это поможет? Мне кажется, он перестал работать.
- Конечно, поможет. Если все согласны, я могу призвать Хиландэ. Мы войдем в эту землю пустыми сосудами и выйдем наполненными.
- Кажется, это хорошее предложение, - заметил Тарзин.
- Возможно, - не согласилась так легко Льеш, - но чем-то придется заплатить за все, чем одарит нас этот полустанок.
Сэлех не стал спорить.
- Конечно, у этого есть своя цена, но она не покажется вам высокой. Полусила, питая человека, воздействует на его разум. Человек начинает вспоминать забытое, рассказывать вслух какие-то истории, отвечать на вопросы, вообще становится очень разговорчивым. Это и есть плата за отдых.
- Всего-то? – изумился Шела. – По-моему, надо соглашаться.
Вистра переглянулся с Льеш, потом с Тарзином.
- Мы согласны, - за всех ответил он.
- Хорошо. Это место подойдет, - Сэлех огляделся и, подобрав сухую ветку, воткнул ее в свежевыпавший снег.
Он не говорил ничего, не делал никаких жестов, но сразу же вслед за этим Сказочник почувствовал, что мир изменился.
На один миг солнце стало слишком ярким для его глаз, и пришлось зажмурится, чтобы не ослепнуть от белизны снегов и синевы неба. Какой-то иной, нездешний звук едва заметно коснулся слуха, точно где-то вдалеке протрубил рог. Невыносимо было слышать зов и не откликнуться на него… Но он не успел вздохнуть, как все кончилось и, открыв глаза, Сказочник увидел мир прежним. Все с любопытством оглядывались. Стало теплее, хотя снег по-прежнему лежал нетронутым покрывалом, искрясь на солнце.
Странники находились на небольшой поляне, через которую пробегала хорошо утоптанная тропа. Ветви деревьев, окружавших поляну, красиво переплетались и чуть качались от теплого ветра. Несколько небольших беседок стояло здесь, словно нарочно приготовленных для усталых путников. Они приняли предложенное и заняли одну из них.
- Когда полусила начнет действовать, вы почувствуете радость… и пожелаете общения, - сказал маг. - Мир не изменился, и только если вы сами захотите, вашим глазам откроется нечто особенное.
- По мне никакой разницы, что вокруг, если ты счастлив, - блеснул глазами Шела. - На меня эта полусила уже действует.
- Расскажите мне еще об этом Убежище, - попросила Льеш. - Почему его так называют?
- Из-за отдыха, который предоставляет Хиландэ, и от того, что магия тут не действует. Невозможны и магические поединки… а раньше они случались нередко, и любой маг мог ускользнуть от своего противника в Убежище.
- Но ведь это волшебное место? - спросил Шела, топтавшийся по свежему снегу, издававшему странный звук, совсем непохожий на обычный скрип.
- И да, и нет. Волшебное потому лишь, что необычное, но полусила – не магия. Представь себе два берега реки. Один – простая жизнь безо всякого волшебства, другой – это самое волшебство, Сила. Между ними - поток, разделяющий берега, это и есть полусила. И к магии, и к обычной жизни она имеет равное отношение. Можно прийти в Хиландэ, чтобы отдохнуть, но оставаться нельзя. Здесь можно вернуть волшебным вещам их свойства, но нельзя творить волшебство. Словом, когда мы наберемся сил, нас отправят восвояси, туда, откуда мы пришли.
- Выходит, у этого места есть собственная воля?
- На самом деле так можно сказать о любом месте, юный господин. Вспомни, не случалось ли тебе попадать в дом, где ты чувствовал себя неуютно безо всякой причины?
- Без причины? Ну, это вряд ли. Для неприятностей причина всегда найдется.
- Тогда вспомни иное – тебе не бывало где-нибудь хорошо и приятно просто так? Нет ли места, куда ты всегда возвращаешься, чтобы почувствовать это снова?
- Я возвращаюсь домой, - очень серьезно заметил Шела, - и сюда я бы вернулся не раз.
- Если захочешь, я научу тебя призывать Хиландэ. Только помни - лишь усталые и несчастные попадают сюда.
- А отсюда уходят отдохнувшие и счастливые. Я же говорю, отличное местечко. А зачем вы воткнули палку в снег?
- Отметил точку призыва. Если кому-то захочется побродить здесь, он не должен отходить от точки дальше двухсот шагов. Хиландэ невелико. Выйдя за его пределы раньше времени, окажешься где угодно, только не там, где нужно.
- Понятно, - Шела широко зевнул. - Нет, бродить я тут не буду, лучше посплю.
Он отошел к другой беседке и преспокойно развалился на скамье, бросив под голову свой дорожный мешок.
- И даже ни кинулся искать тут свои клады! - подивилась Льеш. - Скажите, господин маг, есть еще другие места, куда можно попасть так... необычно?
- Несколько есть, - кивнул маг. - А что, госпожа, вам довелось побывать в одном из них?
- Даже и не знаю. Вистра, помнишь Амарэт и Смотрителя Маяка? О, вы же не знаете, Сэлех… рассказать?
- Расскажите, госпожа, - согласился маг, - я с удовольствием послушал бы историю вашей дороги с самого начала.
- Тогда начать должен Вистра. Ну-ка, Сказочник, покажи, на что ты способен!
- На многое, как и все мы, - Вистра погладил рукой резную спинку беседки, теплую и бархатистую на ощупь, - и я готов рассказать, как все это начиналось. Однажды летним днем я вышел из дома. Погода была глупая – дождь все собирался пойти, но его решимости хватало лишь на несколько капель. Хозяйки то и дело вывешивали белье сушиться, но при первых признаках дождя снимали его с веревок. Наконец это им надоело и, ворча, они унесли белье, чтобы развесить его в доме. Тут-то из-за туч и выглянуло солнце - неразумно с его стороны - ведь все уже поверили, что солнца не будет. Наверное, поняв это, оно обиделось и снова спряталось в тучах, теперь уже надолго. Я посмотрел на небо. Серые тучи походили на непреодолимую стену, навсегда отделившую землю от неба. «А ведь всем нам так нужно тепло, - подумал я, - и как жаль, что сами мы светить не умеем!» Я вернулся в дом, бросил в сумку несколько необходимых в дороге вещей и отправился в путь – искать землю, в которой люди светят, как солнце…
Вистра продолжал рассказ, не замечая, что постепенно его история перестает быть похожей на сказку и он уже не властен над словами. Событие цеплялось за событие, фраза за фразу - и вот уже он рассказывает Сэлеху о находке кинайи, о Безумце и Маяке… Поток слов казался неостановимым. Его несло все дальше и дальше, и что-то мешало по привычке подкрашивать реальность фантазией. Он хотел немного смягчить рассказ о Седару, но не смог. Собирался передать свое ощущение вдохновенного творения, когда придумывал сказку для королевских близнецов, но что-то дало ему. Наверное, для Хиландэ, берущего плату историями, чувства и фантазии человека были неважны. В конце концов, рассказ Вистры превратился в сухое изложение фактов, и только потому он закончил его за час. А закончив, увидел, что Льеш смотрит на него с подозрением.
- Что такое? – спросил он. - Я неправильно рассказал?
- Не знаю, как и ответить. Ты начал очень хорошо, так поэтично и красиво… Потом язык изменил тебе, а может, это ты изменил своему языку. Слова были верные, но говорил ты их неправильно.
- Но я, кажется, ни в чем не солгал!
- Ты рассказывал одну только правду, голую правду, - Льеш задумалась. – Оказывается, голая правда похожа на песок в волосах – и мешает, и не избавиться. Мне кажется, что правда, какую ты говорил, не нужна никому.
- Тогда чистая правда не песок в волосах, а ил на дне пруда, - сказал Тарзин. - Если потревожить его, вода надолго станет мутной. Сознание человека не привыкло воспринимать чистую правду. Совсем немного подправив ее вымыслом, сумеешь говорить с ней и о ней.
- Тогда правда уже не будет правдой, - заметил Сэлех. - Это как добро и зло: когда добрый позволяет себе сделать зло, он перестает быть добрым.
- Но ведь все можно исправить! И к тому же и добро, и зло, и правду каждый понимает по-своему.
- Но здесь это не имеет значения.
- Это имеет значение везде, - не согласился Книжник. - Послушайте, господин маг, яд остается ядом, а нектар - нектаром в любой стране.
- С этим тоже легко поспорить. Капля яда может быть лекарством, а, питаясь одним нектаром, долго не протянешь, - Сэлех замолчал, поджав губы. - Ну, не важно. Мы пришли сюда отдыхать, а не спорить.
Сэлех бросил на снег свой плащ и сел, подогнув под себя ноги и держа прямой спину.
- Я собираюсь «отпустить дух», чтобы мой отдых был полнее. Пожалуйста, не тревожьте меня какое-то время.
- Нужна тишина?
- Не обязательно. Я все равно не услышу, как вы разговариваете. Просто не трогайте меня, - он несколько раз ритмично выдохнул и через мгновение его взгляд стал пустым и прозрачным.
Льеш хмуро смотрела на него.
- Что-то не так? – спросил Тарзин.
- Мне здесь не нравится. Странное место. Не радостное.
- Я тоже не чувствую особой радости, - признался Сказочник, - хотя на душе и в сердце легко, так легко… Я попробовал бы сейчас продолжить свою сказку, - Вистра достал из-за пазухи свиток, из мешка - дорожную чернильницу и стило, - да, надо попробовать.
- Ты счастливый человек, Сказочник, - Льеш улыбнулась – очень грустной получились эта улыбка, никак не подходящая сказанным словам, - на все печали, на все радости и загадки у тебя есть ответ – чернила, перо и бумага. Самые верные, самые лучшие друзья, которые никогда не предадут, и которых сам ты предать не можешь.
- Льеш? О чем ты говоришь? – спросил Тарзин. Вистра уже обмакнувший стило в чернила, посмотрел на девушку.
- О правде моей жизни. Я ужасный человек, всегда предаю друзей, и они уходят от меня.
- Я твой друг, Льеш. И Вистра тоже, и даже Шела, хотя он никогда не признается в этом.
- Так будет недолго.
Сказочник поднялся, не заметив, что опрокинул на снег чернильницу, сделал три шага и опустился на корточки рядом с присевшей на край скамьи Льеш.
- Что с тобой?
- Ничего. Воспоминания. Я хочу рассказать одну вещь. Просто чтобы вы не думали, что я хороший добрый человек…
- Льеш! – с просительными интонациями откликнулся Вистра. - Мне не нужно ничего знать!
- Но мне нужно, чтобы ты знал. У меня была подруга на семь лет младше меня, я звала ее Искоркой. Эту дружбу я не могу описать - если бы мы могли, то не расставались бы и на мгновение… Искорка не была счастливой. Ее отец - солдат, ставший банкиром, которого интересовали лишь войны и деньги, ее мать целиком посвящала дни младшей дочери, красивой капризнице с очаровательными кудряшками и синими глазами. Искорке казалось, что ее никто не любит. Поэтому она придумала для себя легенду о герое. Она нарисовала в своем воображении его образ и, в конце концов, полюбила несуществующее. Эта любовь была сильнее нее самой, и она рассказала мне о ней. Что я могла сделать для ребенка, который имел мечту, и понимал, что ей никогда не сбыться? Обделенная вниманием, добротой и любовью в своей семье, Искорка просто не могла не любить свою выдумку. Однажды она спросила меня, есть ли возможность, что где-то в каком-то другом мире ее придуманный возлюбленный существует. И я сказала – да, есть. Сказала, не представляя себе силы детского сердца, способного любить мечту. Сказала и забыла... Искорка не забыла, да и не могла забыть. Однажды когда в семье ее случилось несчастье, и я пришла утешить ее, я сказала, что общаюсь с неким духом, который может странствовать по этим самым «другим мирам» и девочка ухватилась за это, как за соломинку. Она попросила меня послать этого «знакомого духа» на поиски ее любимого. Я пообещала, хотя уже тогда понимала – все это слишком серьезно. Прошло немного времени и мне пришлось продолжать игру, рассказывая о «найденных» духом мирах и их обитателях. Апогеем всех моих выдумок стала ложь о том, как дух нашел ее придуманного возлюбленного. Девочка была счастлива, игра, которая длилась три года, принесла ей надежду и… еще что-то, чему я не знаю названия. Мне казалось, что она счастлива, да, но и несчастна тоже. Несчастна от того, что не может присоединиться к возлюбленному прямо сейчас. Я хотела утешить ее, но причинила ей вред. И вот так Искорка решила умереть, чтобы тоже стать духом, и уйти к нему. - Льеш закрыла лицо руками. - Все это из-за меня, из-за моей лжи.
- Ты хотела ей одного добра.
- Все мы хотим одного лишь добра. Но что для меня было добром, для Искорки оказалось кошмаром.
На миг повисло молчание. Потом Сказочник все же осмелился задать вопрос, который волновал его:
- Она умерла?
- Нет, ее спасли. Только… там, на грани, что-то случилось с ней. Искорка погасла, осталась только зола... Она перестала верить - верить мне и верить в свою придуманную любовь. И во всякую другую тоже. Мы встретились с ней еще один последний раз, и она сказала мне об этом. Потом мы больше не виделись. Только здесь, - Льеш коснулась виска, - мысль и память. Я помню ее и думаю о ней, о той, с которой поступила так страшно, так безжалостно...
Сказочник молчал, не зная, как ответить. Слова девушки были горьки, и вряд ли он мог утешить Льеш словами. Поэтому просто обнял ее, крепко прижал к себе и не отпускал так долго, как только смог. Тарзин молчал тоже, он смотрел в сторону восхода и теребил пальцами рукав куртки.
Льеш взяла себя в руки очень быстро; почувствовав, что ей это больше не нужно, Сказочник разжал объятия. Ничуть не смущаясь, девушка высвободилась и поправила волосы.
- Правда горька, - сказала она, - а память - еще горше.
Она опять замолчала, а потом с удивленным и тревожным видом огляделась по сторонам.
- А знаете, ведь это место вовсе не для мирного отдыха. У него совсем другая цель.
Сказочник хотел спросить, отчего она так решила, но вдруг понял, что тоже знает это. Он ощущал это знание почти физически, неприятным скребущим чувством, зудящей кожей, вспыхнувшими щеками и кончиками похолодевших пальцев. «Обман! – противным шепотом звучало в душе, и шепот этот отдавался в каждой клеточке тела. - Ложь!»
Тарзин имел вид человека, который внезапно разгадал странную загадку. Заворочался на скамье и проснулся Шела.
- Нам здесь не место, - сказал Книжник.
В тот же миг сидевший на снегу маг зашевелился и поднялся.
- Что такое? – спросил он. - Чья тревога взбудоражила Хиландэ?
- Моя, - ответила девушка, - и у меня есть причина. Скажите, господин маг, почему вы обманули нас?
Ни тени волнения не отразилось на лице мага.
- Обманул? И в чем же, госпожа?
- Предназначение этого места вовсе не в отдыхе, а в том, чтобы выведывать чужие тайны.
Сэлех приподнял бровь.
- Госпожа, я говорил вам об этом любопытном побочном эффекте…
- Это вовсе не побочный эффект, - Льеш на миг прикрыла глаза, словно всматривалась внутрь себя. - Полусила не действует на вас и всеобщая «разговорчивость» вас не касается. Правда, отдыха вы тоже не получаете. Для чего же привели нас сюда?
Сэлех глубоко вздохнул, провел ладонями по лицу, словно надеясь стереть с него написанную на нем усталость, и заговорил совсем другим голосом. Голосом человека, которому некогда, а чаще и незачем давать объяснения, но вот сейчас он вынужден делать это.
- Во-первых, я заботился о вас. Да, это место не служит отдыху, но оно дает отдохнуть – в краткий срок и почти бесплатно. Можно ли было не воспользоваться этим? Во-вторых – да, госпожа, и тут вы правы, сам я не получаю ничего. Я маг, я сам – источник Силы и здешняя полусила на меня никак не влияет. И – тоже правда! – я хотел немного больше узнать о вас всех.
- Ты думал, мы сами не рассказали бы тебе? – удивился Тарзин.
- Нет-нет, господин Книжник, это совсем другое. Вкусивший здешнего отдыха говорит правду, а не то, что считает правдой. Поверьте, это большая разница, - он беспомощно развел руками. - Я ни в силах объяснить иначе, но в том, что я сделал, нет для вас никакой обиды.
- Ваш поступок странен, - заметил Вистра. - По сути, вы обманули нас, но никакого обмана как бы и не было. В то же время никому не сделано зла.
- Я понимаю, - сдержанно поклонился маг. - Я выведу вас из Хиландэ и оставлю, если вы решите отказать мне в доверии.
Он наклонился, вытаскивая воткнутую в сугроб ветку, и тут же мир вокруг разительно изменился. Нет, и поляна, и лес, и снег остались на своих местах, только цвета – темные и светлые, больше не были такими густыми и сочными, да снова стало холодно. Исчезло и чувство неправильности происходящего, и Сказочник, наконец, вздохнул свободно.
- Обсудите это, если пожелаете, - сложив руки на груди, Сэлех демонстративно отошел в сторону шагов на двадцать, и остановился спиной к спутникам.
- Я действительно чувствую себя отдохнувшим, - заметил Тарзин.
- Отдых обманом не был, - напомнила Льеш. - А вот что-то другое - да. В последнюю минуту мне сделалось не по себе.
- И мне тоже, - сказал Вистра. - Даже дышать стало трудно, но теперь прошло.
- А раз прошло, чего тогда вы разводите шум на ровном месте и придираетесь к Сэлеху? Ну не сказал человек, всего, подумаешь, - Шела пожал плечами. - Это так важно?
- Может, и нет, - согласился Тарзин, - наверное, не стоит его прогонять.
Льеш улыбнулась.
- Ты в последнее время столько молчишь, что хотя бы поэтому стоит к тебе прислушаться. А ты как думаешь, Вистра?
- Не знаю, что и думать. Сэлех – маг, у него могут быть свои непонятные нам цели… Дорога покажет больше.
- Тоже верно. - Льеш посмотрела на Шелу. - А тебе хочется, чтобы Сэлех остался?
- Хочется, но моего мнения никто не спрашивает, - мальчишка беззлобно и подозрительно беззаботно пожал плечами. – Ладно, пойду позову его.
Но маг уже и сам подходил к ним, как-то поняв, что «совет» закончился.
- Нам пора в путь, - сказал Вистра.
Сэлех кивнул, и, дав странникам время поправить сбившиеся ремешки дорожных сумок, снова повел их короткой дорогой.
« - Что значит быть героем? – спросил Трус у вечернего костра. - Расскажите мне об этом, вы, которые никогда не знали иной судьбы. Нужно ли обязательно убивать чудовищ или же нет?
- Ты знаешь это, но боишься поверить себе, - улыбнулся Игрок. - Знаешь, что иногда нужно разбираться в происходящем с тобой, иначе оно само с тобой разберется.
- Совсем не обязательно убивать, - заметил Герой, - ведет тебя и направляет твоя храбрость, а может, стремление к цели, или надежда, или любовь или еще тысяча похожих вещей – вот то, что важно по-настоящему. Это источник всех твоих сил, твоей уверенности в себе, ответ на все сомнения. А сомнений, поверь мне, будет немало.
- Откуда же взяться сомнениям, если ты силен и у тебя есть цель?
- Всегда быть сильным и уверенным не сможешь. Если разделишь свой путь с друзьями, рано или поздно кто-то из них спросит тебя, нет ли цели поближе; кто-то заспорит с тобой о дороге, или о способах достижения цели, и немного поговорив с ними, ты проникнешься их желаниями. Если будешь одинок – усталость одолеет на привале, и ты подумаешь – куда и зачем я иду, и так ли уж это нужно? Душа одинокого – странная душа. Беспокойство - обычное состояние человека, оно позволит меняться и учиться, но рано или поздно лишит уверенности.
- Если все это так сложно, я рад, что я Трус, а не Герой. Трусом быть намного проще - ты всегда можешь отступить, и никто не спросит с тебя за это.
- Любой человек всегда может отступить - сказал Игрок, - но спросит за это с него только он сам.
Спутники рассказали Трусу о цели своего пути, и он решил, что остров Латт подходящее место для него, ведь там нет никакой опасности. Услышав это, Игрок и Герой переглянулись, но не стали разубеждать его.
Ночью их разбудили голоса волков. Хищники выли так близко, что странникам пришлось взяться за оружие и ожидать нападения всю ночь до самого рассвета. Только когда взошло солнце, волки угомонились, но отсыпаться за бессонную ночь трое не решились, и продолжили путь к ближайшей, знакомой Трусу и Игроку деревушке.
Но деревушка, когда они дошли до нее, оказалась пуста, и только древний седой старик прятался в одном из домов.
- Что случилось, отец? – спросил Игрок тревожно. - Отчего все жители ушли, бросив свое добро и оставив вас тут?
- Разве вы не слышали, господин, как воют волки? Это не простые звери, а оборотни, огромные, хитрые и страшно злые. Один из них долго жил среди нас и даже хотел жениться на нашей девушке. В самый день свадьбы в деревню заглянул охотник на чудовищ, который сразу понял, что жених – волкодлак… Он предупредил нас, но никто ему не поверил, ведь охотник - издалека, а оборотень жил среди нас очень долго. Тогда он бросил в оборотня серебряной монетой, и на глазах всей деревни красавец жених превратился в страшного зверя. Первое, что он сделал – это перегрыз горло своей невесте… - старик вздохнул. – Мы бедные люди, серебра у нас отродясь не бывало, и если бы не охотник, может, оборотень так бы и жил среди нас, никого не трогая. Потом волк снова превратился в человека и горько заплакал над убитой невестой – он так любил ее, что жизнь стала ему не мила. Тогда охотник сказал ему: «Сделанное – сделано, но ты знаешь, я не отпущу тебя. Твои сородичи-волки придут сюда по твоему зову». «Это дело между мной и тобой – согласился оборотень, - идем, нужно закончить его поскорее». И они отправились в лес, откуда ни один из них не вернулся, а через день появились волки. Всю ночь они оплакивали своего, а утром вышли к деревне… Люди испугались и, бросив скарб, бежали в соседнюю деревню. Только я остался, да мне уже девяносто лет и смерть меня не страшит.
Странники переглянулись.
- Что станем делать? – спросил Игрок. - Охотиться на волков?
- Кто из нас сумеет отыскать оборотней в диком лесу? – покачал головой Трус. - Днем мы не отыщем их, а ночью они сами найдут нас, и это будет игра по их правилам. Лучше отвести старика в другую деревню и уходить подальше.
Так и решили; хотя старик не хотел уходить, в конце концов они уговорили его.
Но их постигла неудача – когда путники дошли до следующей деревни, она тоже оказалась пустой. Наверное, страх погнал людей из первого селения еще дальше, а с ними и местных жителей. Странники решили попытаться еще раз, но и следующая деревня оказалась пуста, и только в четвертой они смогли оставить старика его дальним родственникам. Поспели как раз вовремя - все люди, что остались в деревне, собирались уходить еще дальше.
- Вот что такое настоящая трусость, - сказал Игрок, когда они покинули деревню, - когда человек бежит без оглядки от своего страха и даже не пытается оглянуться и посмотреть ему в лицо. А ведь страх не так страшен, как бегство от него.
- Ты прав, - ответил Трус с печалью, - в трусости мало достоинства, но в том, чтобы трусить всегда, его нет вовсе».
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 14:19 | Сообщение # 22 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава девятая. Откровенность. Вечерний гость
Около пяти часов вечера странники нашли приют на маленьком постоялом дворе, пристроившемся к краю полузаросшей дороги. Вистра не понимал, зачем здесь нужен постоялый двор, если по дороге давно никто не ездит. Но местечко было уютное - ложбинка между двумя удивительно симметричными холмами, к подножью одного из которых и прилепился аккуратный домик с зеленой крышей. Склоны холмов покрывали невысокие разлапистые ели; отливающую голубым длинную хвою припорошило недавним снегом - красота уже не осенняя, а зимняя.
Для гостиницы дом был слишком мал, для обычного обиталища – великоват. И слуг тут не держали, хозяйка, женщина лет пятидесяти, хлопотливая и радушная, встретила странников очень приветливо. Ее пожилой муж, выйдя один раз к гостям, сказал жене: «Ты распорядись, дорогая…» и больше уже ни во что не вмешивался.
Хозяйка сама подала гостям ужин и проводила в их комнаты, попутно извиняясь, что может предоставить лишь эти, очень маленькие - посетителей в гостинице не случалось уже очень давно и остальные не были готовы к приему гостей.
Ближайший город находился в дне пути или около того. Странники провели в «Каблуке и кошке» остаток дня и остались на ночь, чтобы на следующий день сразу после завтрака пуститься в путь.
Завтрак вышел поздним - на всех напала невероятная сонливость, отступившая только к десяти утра. Хозяйка, госпожа Тайх, по просьбе Вистры накрыла стол в общей зале на первом этаже и сама с удовольствием присоединилась к гостям за столом. Позднее подошел и ее муж, господин Нишшле.
- Почему так называется – «Каблук и Кошка»? - спросил Шела, не отрываясь от вкуснейшего рагу.
Госпожа Тайх с улыбкой взглянула на любопытствующего мальчишку.
- Тебе правда интересно или ты спросил из вежливости?
Шела хмыкнул:
- Какая такая вежливость? Просто непонятно. Вот, например, есть трактир «Мерин и Подкова» - его хозяин любит лошадей. В баре «Пенное счастье» лучшее в городе пиво, а постоялый двор «Змей и Яблоко» назван из-за того, что вроде бы эта сказка спасла жизнь дочери хозяйки…
- Хватит-хватит! – засмеялась женщина. - Со мной когда-то случилась маленькая прелестная история. В память о ней я назвала свою гостиницу. Правда, признаюсь, я бы хотела узнать, как сказка может спасти кому-то жизнь.
- Сейчас расскажу. Вы же знаете эту байку - Змей сидел на яблоневом дереве и никак не мог решить, есть яблоко сейчас, или подождать еще. Потом ему показалось, что оно еще неспелое и Змей решил, пока яблоко зреет, прогуляться за пределы Сада… Там оказалось так интересно, что он вернулся нескоро, а когда вернулся, в Саду уже не нашел ни яблони, ни яблока, зато появились первые Мужчина и Женщина… Он говорил с ними, учил своей мудрости, а они его – своей… В общем длинная и скучная история. У хозяйки той гостиницы была дочь. Как-то раз девочка заболела: потеряла способность спать. Лекари и лекарства то ли совсем не могли помочь, то ли помогали плохо. И вот мать стала читать ей на ночь всяческие истории, пока не дошла до этой. Именно на сказке «Змей и Яблоко» девочка уснула как заколдованная, - мальчишка усмехнулся. - Ничего удивительного - скучища ужасная, и именно такую дребедень можно рассказывать без конца: Змей то и дело идет погулять за пределы Сада, а, возвращаясь, рассказывает Мужчине и Женщине о том, что видел. Так весь мир можно описать, а мир ведь немаленький! С тех пор, говорят, девочка засыпала при одном упоминании этой сказки, а вскоре совсем выздоровела, и трактир переименовали в честь этого чуда. Вот и вся история. Теперь ваша очередь, госпожа Тайх.
Хозяйка постоялого двора не задумалась ни на миг.
- Я рассказу свою историю не так, как она выглядела со стороны, если бы смотрел равнодушный, а так, как я почувствовала ее. Наверное, будет похоже на сказку. Однажды возвращаясь с рынка, я увидела сидящую на речном берегу девочку лет десяти, хмурую и насупленную, словно грозовая туча. Она была обута только в одну туфлю, вторую теребила в руках. Простое любопытство и что-то еще побудило меня подойти к ней. «Что случилось, маленькая госпожа?» – спросила я. Девочка тронула каблук туфли, которую держала в руке, и я увидела, что он держится на честном слове «Вот, - сказала она, - каблук отваливается. А мне еще шагать и шагать. Если бы не Звездочка, я бы не оказалась здесь. Из-за нее всегда неприятности». «Кто это – Звездочка? - спросила я. - Твоя сестренка?» Девочка хихикнула и приподняла клапан сумки, которая стояла рядом с ней на земле. Оттуда высунулась кошачья мордочка. Оглядевшись, кошка громко мяукнула и попыталась выпрыгнуть из сумки. Хозяйка успела поймать ее и прижала к себе, не давая убежать. «Противное животное, - гладя Звездочку, ласково произнесла она. - Ну что мне с тобой делать? Почему каждый год ты убегаешь на этот глупый кошачий луг?» «Потому что он кошачий, - улыбнулась я, - на нем растет особая трава, которую очень любят кошки. Когда она зацветает, ее запах привлекает кошек из всех ближайших сел. И знаешь, кажется, сами кошки довольны и счастливы в эту минуту не только потому, что есть на свете луг с такой вкусной травой». «А почему же еще?» – с любопытством спросила девочка. «Просто вопреки привычному для кошек закону, в этот раз они не каждая сама по себе, а все вместе, это так непривычно и необычно – а все необычное делает счастливым». Девочка долго смотрела на меня, а потом хитро прищурилась. «Тогда я сделаю так, - сказала она и она скинула и вторую туфлю, - пойду домой босиком. Правда, это будет и странно и непривычно, зато удобно, и сделает меня счастливой!» Она встала, засунула туфли в сумку, понадежнее перехватила переставшую вырываться Звездочку, и, махнув мне рукой на прощанье, отправилась босиком по обочине дороги, где росла трава. Вот такое маленькое происшествие дало имя моей гостинице.
- Н-да, - хмыкнул Шела, - что-то очень уж умная девчонка попалась вам, госпожа.
- Ты прав, мой юный господин. Но я предупреждала, что не смогу рассказать правильно. Для меня все было так – именно эти слова говорила девочка, а как уж там случилось на самом деле… То, как я это увидела и запомнила, больше настоящего
- Так вы кого угодно убедите, - заметил Шела.
- Вся хитрость - верить в то, о чем говоришь.
Мальчишка с притворной озабоченностью почесал в затылке:
- А вот у меня не получается. Я верю в то, что, как только найду клад, так сразу же стану счастливым, но никто со мной не соглашается.
- Спор о счастье - один из самых старых. И кстати из самых бессмысленных, - заметила Льеш, поглаживавшая насытившуюся мышку. Госпожа Тайх не возражала против того, чтобы с ее стола кормилось это милое существо, но поглядывала на Бьяну с легкой опаской, наверное, боялась мышей.
- А я и не собираюсь спорить, тем более с тобой, - беззлобно огрызнулся Шела. - Я вообще не хочу, чтобы ты шла со мной одной дорогой. Может, свернешь на ближайшем перекрестке, а? Вон Сказочник с тобой куда угодно пойдет, и Книжник тоже. А мы с господином магом...
- Вот уже как - мы с господином магом? - Льеш взглянула на Сэлеха. - Что скажете, господин маг?
- Мальчик не прав. - Маг поднялся из-за стола. - Думаю, нам пора в путь.
Вистра слегка удивился; насколько он успел понять, Сэлех предпочитал не решать за других и охотно принимал чужие решения, да и все равно ему было куда идти - а значит, и когда.
- Пожалуй, - согласился Вистра, - только нужно расплатиться.
- Я посоветовала б вам задержаться, - госпожа Тайх кивнула за окно. - Слышите звон? Буря идет. Если выйдете сейчас, она застанет вас в пути.
В самом деле, на протяжении всего завтрака слышна была зыбкая звенящая музыка, похожая на капель, без тени гармонии - может, поэтому она быстро переставала обращать на себя внимание, и никто не спросил, что это.
- В такой день как-то не верится в бурю, - заметил Тарзин, выражая, наверное, всеобщее мнение - ясное солнечное утро радовало чистым светом и небесами без единого облачка. - Откуда ей взяться, госпожа?
- Ветролов еще никогда не лгал. Если вы поможете мне снять его с дерева и занести в дом, я буду вам благодарна.
Тарзин, Вистра и Льеш, которая призналась, что ей любопытно взглянуть на ветролов, способный предсказать бурю при ясном небе, последовали за хозяйкой.
К дому прилегал аккуратный на первый взгляд сад с вишнями и яблонями. Но внимательный человек заметил бы, что здесь не хватает той ухоженности, которая говорит о неустанной и постоянной заботе. То же самое говорил о себе весь дом – госпоже Тайх и господину Нишшле не хватало на все рук.
Ветролов - рамка из очень красивого золотистого дерева с прикрепленными к ней на цепочках деревянными, стеклянными и медными палочками разной длинны и толщины - висел на толстой ветке старого вишневого дерева. Тарзин поставил к стволу лестницу, осторожно снял ветролов с ветки и передал его Вистре – игрушка весила немало. Палочки сильно раскачивались, стукаясь друг о друга и звеня, пока ветролов был на ветке, хотя ветра почти не ощущалось. В руках у Вистры мелодия несколько поутихла, но в ней по-прежнему слышалось беспокойство, и палочки раскачивались точно живые.
- Как это действует? – с любопытством спросил Сказочник, когда они заносили чудесную вещицу в дом.
- Когда ожидается маленький ветерок, качаются только деревянные палочки, - пояснила хозяйка, - если ветер ожидается средней силы – тогда стеклянные, если сильным - медные. Если же грядет буря, и те, и другие, и третьи бьются друг о друга. Ураган может сорвать ветролов с дерева, поэтому я и снимаю его.
- И все-таки ничто не говорит о буре, - сказал Тарзин. - Редко можно увидеть небо такой чистоты.
Словно услышав его слова и за что-то обидевшись, упомянутые небеса резко потемнели. Не прошло и трех минут, как непроглядная мрачная туча заволокла безмятежную синь, похоронив под собой и саму память об ее чистоте; воздух напрягся и загустел, вздрогнули и задрожали стекла в окнах – от первого порыва ветра, обещавшего стать не последним. Где-то, пока еще в отдалении, громыхнул гром - резко и яростно, заставив всех вздрогнуть.
Вистра аккуратно и осторожно положил ветролов на указанную полку, и подошел к окну; можно было не верить своим глазам, но остальные видели то же самое. Льеш отправилась с госпожой закрывать все окна, Шела, гонявший по столу Бьяну, проворчал, не оборачиваясь к окну, словно мог видеть спиной:
- Опять застрянем. А вы, господин маг, не могли бы усмирить бурю?
- Не стоит вмешиваться в то, что нас не касается, - сухо сказал Сэлех, словно изменил решение как можно скорее вернуться к путешествию.
Им поневоле пришлось задержаться; Тарзин поблагодарил хозяйку за предупреждение - попади они в бурю, странникам пришлось бы туго. А в безопасности под крышей можно было наблюдать за тем, как буря перемешивает воздух с не успевшим растаять снегом, с землей, песком и водой неровного, идущего местами ливня, слушать, как дрожат стекла, и ничего не бояться.
Хозяин и хозяйка сделали все, чтобы гости чувствовали себя уютно даже сейчас - зажгли многочисленные, дающие приятный золотой свет свечи, приготовили вкусный обед и предложили игры - господин Нишшле вынес гостям коробку с фишками и фигурками «переставки», разлинованную квадратами доску для локк и костяные фигурки к этой игре, с извинением выложил на стол карты («Ради Богинь, не подумайте, что я считаю вас азартными людьми. Карты сами по себе ничуть не плохи. Они помогают скоротать время...»), меченые пятнами шестигранники флеги, многоугольники фирна. Он много знал об играх и коллекционировал эти знания, как оказалось позже; и немножко - сами игры.
- Так забавно и так любопытно сравнивать правила разных игр! - заметил он, задумавшись над карточным ходом - игру предложил Шела и никто не отказался. – Вот, например, флега. Надо составить шестигранники так, чтобы они соприкасались сторонами, помеченными одинаково. Это обычное правило, многие игры начинаются с этого. Но вот дальше! Как только шестигранники с одинаковыми метками выложены правило тотчас меняется: теперь игроки должны сложить определенную комбинацию в зависимости от того, какие метки совпали. При этом основных меток три - черта, точка и точка с чертой. «Да» «нет» и «не знаю»! Или допустим «можно» «нельзя» и «думай сам»! Остальные метки выстраиваются вокруг них, как слова в предложении вокруг основной его мысли. Можно прочитать расклад флеги как целую историю!
Они попробовали почти все, даже пощелкали треугольниками фирна, хотя правила там оказались замороченные, зависящие даже от погоды и формы стола. Шела вначале был азартен, после заскучал. Льеш, Вистра и Тарзин больше любопытствовали всем, что хозяин может рассказать об играх – а рассказывал он увлекательно и знал много, хоть играл плохо - чем занимались самой игрой. Маг Сэлех передвигал фишки или карты совершенно равнодушно. А госпожа Тайх сесть за стол категорически отказалась.
- Нет уж, только не это! Немало пришлось мне переиграть, пока воспитывала детей, но тогда, по крайней мере, от этого была польза, а сейчас это только способ провести время, которое я могу потратить и с большей пользой.
- Особенно любил поиграть наш младшенький, - улыбнулся хозяин, - пока не вырос, шебутной парнишка.
- Не говори так о собственном сыне, Ниш! У мальчика был сложный характер - почти такой же, как у тебя в юности. Вы оба доставили мне хлопот.
- Но, в конце концов, наш младший женился на хорошей девушке и сам стал отцом, - добавил господин Нишшле. - У него теперь большая и очень дружная семья.
- Вы отдали ему тот дом, в котором жили, - предположил Тарзин, - и потому живете здесь, в глуши, на отшибе.
Женщина беспечно улыбнулась.
- И поэтому тоже. Но именно так правильно. Родители всегда отдают лучшее детям, ведь самим им нужно немногое в этом мире. Немножко любви в сердцах их детей, немного доброты и понимания. Человеку необходимо быть нужным хоть кому-то. Хотя… это ведь трудно объяснить. Люди не любят друг друга, но людям всегда нужны другие люди. Кто-то должен, возвращаясь, зажигать для тебя огонь в окошке...
- Да уж, - поморщился Шела. – И на этот свет вечно слетаются целые толпы. Только, по-моему, надо заниматься прежде всего тем, кто рядом, а не гостями.
- Гостеприимство – это закон, - заметила госпожа Тайх.
- Ну да… Наш дом открыт для всех, и разные люди приходят и уходят – всех моя мать принимает, всех выслушивает и одаривает своим вниманием. И так было всегда - она либо продает в городе свое рукоделье, либо бегает по лавкам в поисках цен пониже, либо принимает очередных гостей, и у нее хватает времени на всё и на всех, только не на меня.
- Но это не значит, что мать не любит тебя, - сказал Тарзин. Хозяева дома явно растерялись от обвинения мальчишки собственной родительнице.
- Любовь – это делать все для того, кого любишь. Прежде всего. – Мальчишка встал из-за стола. – Пойду спать, все равно заняться нечем.
Он ушел и Вистра, уставший от шума, почти всегда сопровождающего любую игру, тоже поднялся к себе в комнату, где нашлось место лишь для кровати, небольшого столика, тумбы и двух крошечных табуреток. Он подошел к столику, выложил на него свои нехитрые пожитки, отыскивая свиток со сказкой - но тотчас вспомнил, что с чернилами опять проблема - пролитое на снег в Хиландэ не сумел собрать бы и маг.
«Потом попрошу чернил у хозяйки», - подумал он и отправился немного побродить по второму этажу гостиницы. Здесь нашлась прелестная маленькая зала, прихотливо украшенная живыми лианами, льнущими к стенам, оплетающими несколько полок с книгами, с любопытными картинками на стенах, красивым резными столиками и удобными креслами. Сказочник взял с полки одну из книг и сел в кресло, решив прочитать. Но уединение его оказалось недолгим.
Тихо ступая, в залу отдыха вошла Льеш с Бьяной на плече; девушка прогулялась вдоль стен, рассматривая акварели с изображениями всего, что только может летать – птиц, драконов и даже крылатых людей - а на одной картинке, как утверждалось, изображался ветер - и тоже села в кресло, взяв мышь на руки.
- Почти как в Хиландэ, - сказала она вдруг. - Все вместе и каждый - наедине с собой. А можно сделать, чтобы стало еще больше похоже - начать откровенничать. Хочешь узнать, что такого я натворила, что меня почти выгнали из города?
- Не хочу, - признался Вистра.
- Так я тебе и поверила... - усмехнулась девушка.
Вистра не заметил в ней никакого волнения, и потому больше не стал противиться рассказу.
- Я и моя подруга Юнка отдыхали в «Скворечне». «Скворечня» - это городок из крошечных наемных домиков на двух-трех человек в нескольких днях пути от города, у озера. Все было замечательно - мы купались в озере, катались на лодке, учились стрелять из лука, кухарничали, когда не ленились, а нет, так заказывали еду, участвовали в розыгрышах и праздниках... А потом в «Скворечню» приехали двое молодых людей, которые сразу же прицепились ко мне и Юнке.
Голос девушки оставался спокойным, вид - безмятежным. До этих ее слов Вистра мог объяснить ее спокойствие тем, что история не является болезненным воспоминанием. После них стал подозревать: Льеш держит себя в руках настолько хорошо, что этого нельзя заметить.
- Кажется, парни решили завоевать нашу благосклонность любыми способами. Они были наглы и бесцеремонны и не всегда трезвы. Приставания нам очень быстро надоели; кроме всего эти... люди еще и повадились стучаться в наш домик по ночам. Мы решили уехать. Вечером собрали вещи и легли спать. И тут снова явились они. Пьяные до потери себя, тарабанились в дверь, пока не сломали петли. В нашем домике было три комнаты, мы занимали лишь одну... Мы успели запереться в ней, прежде чем парни ворвались в дом. Не знаю, где в этот миг слонялась тройка охранявших «Скворечню» стражей... Двое точно знали, за чем пришли - они досконально описали, что сделают, когда найдут нас, пока ломились в каждую из трех дверей, не зная, за какой из них спрятались мы. Но эти двери оказались крепче... А может, кто-то спугнул мерзавцев.
Девушка замолчала и тем дала Вистре возможность вмешаться:
- Льеш, не стоит...
- Помолчи, - перебила она так же спокойно, потеребила длинную шерстку Бьяны, - я почти закончила. Парни ушли под утро; я и Юнка, мы так и не сумели уснуть и долго боялись отпирать - все чудилось, что мерзавцы только сделали вид, что ушли, а сами затаились с той стороны двери. Утром мы уехали, никому не рассказав о ночном происшествии. Прошел почти год. Однажды я увидела на улице родного города одного из тех парней. Я подошла к нему, встала на его пути - он смотрел, не узнавая - и из всех сил ударила его по лицу, отчаянно желая, чтобы он почувствовал… Боль, страх, потерю. Он свалился на мостовую, а я просто ушла.
В тот день, когда мы с тобой познакомились – через два дня после той встречи - ко мне домой пришли два спокойных вежливых стража, которые попросили пойти с ними к магу-судье. Парень не мог говорить и почти ослеп - я вложила в удар слишком много гнева и желания причинить вред, и тем искалечила его – такая вот она, моя «магия». Но меру, едва взглянув на меня, сказал, что хотя парень может полностью ослепнуть, не эта вина стоит сейчас передо мной в его лице. Мне нужно научиться держать себя в руках. Поэтому он отослал меня из города, и еще потому, что пока я в Марресе, парень не сможет поправиться, если, конечно, я не сумею так вот сразу простить его и остальных. И себя. Представь, меру сказал - я нуждаюсь в собственном прощении не меньше, чем они.
Она все еще оставалась спокойна. Сказочник начинал понимать причину этого, а причина, если она была такой, убеждала его что беспокоиться не нужно. Если Льеш простила - как следует поступать с прошлым - значит она сильнее и своего прошлого, и своего гнева.
- Наверное, после этого все неприятности будут мне казаться неудобствами местного характера, - сказала Льеш уже не так бесстрастно - словно услышала мысли Вистры и решила опровергнуть их. Сказочник встал с кресла и присел на пол возле девушки. Льеш посмотрела на него с любопытством, потом кивнула какой-то своей мысли и тоже села на пол.
- Удобно, - заметила она.
- Да. Послушай... Замешаю горечь и сладость, отопру прошедшему дверь. Что там было - грусть или радость? Разве верно вспомнишь теперь? Вспоминая - смеемся, плачем, забывая - не верим снам. Мы ли прошлому дань заплатим или прошлое платим нам? Ничего, смотри, не осталось, только бьется кровь у виска. Но убийственно сладка жалость, а случайная боль - близка... Настоящего мы не ценим, прошлым тешимся наяву... Ах, вот встать бы на гулкой сцене прокричать бы в лицо ему: «Ты ушло! Я шагаю дальше в новый день, что б он ни сулил!» Не услышишь ни капли фальши в крике, что тебя исцелил. Отпустить и простить - так просто, словно ношу сбросить с плеча. В настоящем жить, а не в прошлом, не ему - себе отвечать. А не сможешь вот так, внезапно, я тебе легко помогу: бесшабашной, полной азарта напишу тебя - не солгу даже звуком. Смешным и милым все в написанной будет судьбе. Тогда ты поймешь – только так и было, и поверишь мне, как себе.
- Поверю, - согласилась Льеш и улыбнулась так, что даже беснующийся за окном ветер притих, - но я должна знать, кому доверяю переписывать мою жизнь. Расскажи мне одну из своих сказок.
- Рассказать… да, я могу. Вот послушай: мой Герой встретил на пути Игрока человека увлеченного жизнью. А Герой и сам влюблен в жизнь и потому они хорошо понимают друг друга. Потом им повстречался Трус, который совсем не трус… В общем подробно рассказывать долго. Но вот что случилось с ними дальше...
«Дорога их завершилась на берегу огромного, как, море озера. Любого, кто желал попасть на остров Латт, ждала здесь маленькая, ярко разрисованная лодочка. Трое сели в нее и не прошло и получаса как они ступили на землю. Озерный остров встретил их яркой зеленью трав и ослепительной синевой воды. Озер было много, и все они манили, обещая открыть что-то такое, что запомнишь на всю жизнь.
Трое разбрелись по острову между озер, выбирая каждый для себя какое-то особенное. Герою пришелся по душе небольшой водоем, напоминавший формой крыло бабочки. Вода в нем оказалась прозрачная, но, заглянув в озеро, странник так и не увидел дна, точно водоем был бездонен. Герой улыбнулся: в глубине озера отражалось небо, и небо отражалось в его глазах, смотрящих на отраженное небо. Герой не видел этого, но чувствовал, словно небеса теперь наполняли его душу, как прохладная вода - водоем. Было в этом что-то простое и правильное как собственное имя. «Мир играет со мной на равных, - подумал Герой, - он предлагает свои правила, и я могу выбрать то, что мне по сердцу. А иногда я предлагаю ему свои, и тогда мир выбирает. Как жаль, что люди не хотят играть на равных. Каждый из нас желает выигрывать и ничего не платить за это». Через миг ему казалось, что эта мысль – вовсе не его, а принадлежит одному из его спутников, а потом к ней присоединилась другая, такая же подаренная: «Трус ты или смельчак – неважно. Одним из твоих худших врагов всегда останешься ты сам…».
Если это были ответы, то Герой не мог себе представить вопросов, которым бы они служили. Ему вдруг показалось неправильным, пусть и не нарочно, не желая того, подслушивать чужие мысли. Отраженное небо, на которое он смотрел, подернулось мутной пеленой, а когда она рассеялась, Герой увидел Стену. Она смотрела на него со дна; Герой с удивлением подумал, что совсем забыл о ней, напомнившей о себе видением и полуответом на незаданный и даже не задуманный вопрос: «Есть стены из камня, есть и люди-стены. Что же можно поделать со Стеной, если она – повсюду? Чем разрушить ее?»
Озерная вода зябко колыхнулась; сквозь нее Герой все еще видел Стену, только теперь - сломанную. Потом пришли со всех сторон люди; они наклонялись, поднимая камни от разрушенной преграды и, уходили, унося их с собой. Вскоре от камней не осталось и памяти, зато справа и слева, впереди, позади и повсюду вырастали новые Стены, построенные из старой. «Значит, ломать в самом деле не имеет смысла, - понял Герой, - из каждого камня вырастет по новой Стене. Но как разрушить, не ломая?»
Отчаяние охватило его. Он снова посмотрел в озерную воду и увидел там не Стену и не людей, выстроивших из ее камней другие стены, а Труса и Игрока, словно друзья стояли рядом с ним. Герой оглянулся и увидел, что это действительно так.
- Пойми, - сказал Игрок, - стены всегда существовали, и будут существовать. Человеку нужна опора и он выбирает ту, которая точно уж не подастся под тяжестью, которую он обычно несет с собой. А что такая опора увеличивает тяжесть – это не всякий осознает, да и не сразу.
- Пойми, - эхом ему отозвался Трус, - иногда разрушить Стену – значит искалечить человеку жизнь.
- Что же делать? Забыть о Стене и оставить мир разделенным?
- Не Стена делит мир, - сказал Игрок - мы сами делаем это.
- Но однажды настанет миг, когда все, что знают и умеют люди, все, во что они верят, скажет им: они не могут больше жить за Стеной. Только тогда она падет, став не нужна.
- Мы все такие разные, - сказал Герой с печалью. - Даже вы и я, прошедшие вместе не короткий путь - что знаем друг о друге? Чтобы понять что-то вместе, надо сначала понять друг друга.
- Или хотя бы себя - грустно сказал Трус. – И, боюсь, эту Стену сломать труднее всего, а построить – легче легкого».
- Ты слишком суров к своему Герою, - сказала Льеш. - Почему бы тебе просто не сделать всех счастливыми?
- Это будет неинтересная сказка, - ответил он, - и потом, разве честно давать моим героям меньше, чем имею я сам?
- Выходит, если ты не знаешь разгадки, ответа на вопрос – твои герои должны пройти сто дорог, пережить все испытания, чтобы найти его для тебя?
- Не только они помогают мне, но и я помогаю им. Кто, как не я вытаскивает их из всех передряг?
- И кто, как не ты, толкает их в эти передряги?
- Справедливо, - с улыбкой согласился он, - но им это нужно не меньше, чем мне!
- А разве тебе самому надо так много? Ты хочешь знать, что это за Стена?
Вистра посмотрел за окно в мир, охваченный бурей, и ответил:
- Я знаю.
- Значит, и в самом деле... - Льеш прислушалась к чему-то и с удивлением сказала: - Кто-то поет.
В этом не было бы ничего удивительного если бы поющий не находился не внутри дома, а снаружи, там, где кричала и плакала, как горюющая женщина, буря. На фоне ее, а порой, казалось, и вместе с ней, чей-то голос немелодично выпевал обрывки разных песен.
Льеш и Вистра спустились вниз - там лучше было слышно странного певца, хотя ветер относил в сторону большую часть слов. Кажется, он стоял у самой двери; стучаться новый гость почему-то не торопился.
- Это еще что такое? - недоуменно спросил хозяин постоялого двора, находившийся тут же, как и хозяйка, со свечой в руке.
Тарзин и Шела выглянули из своих комнат и спустились вниз. Не было только Сэлеха. Неведомый певец между тем продолжал петь, стоя на пороге, за дверью:
- Жизнью связан, плывешь по краю,
Замечая в час забытья,
Как звезда встает золотая –
Чья-то слава, но не твоя.
И рождается в сердце горечь –
Песне мира - да твой бы голос!
Жизнь – не просто пустая слава,
Редко радость, но часто – мрак.
Сладок яд и нежна отрава,
И неведомо, где и как
Так ошибся, что платишь болью
За спасение нелюбовью…
Певец помолчал, словно ожидая одобрения невидимых слушателей и вновь его хриплый, немузыкальный голос вмешался в шум ветра:
- Нелюбовью, в которой трепет,
И молчание жжет уста.
Как бессмысленны чет и нечет
Там, где льется росой с листа
Жизнь, бестрепетная такая,
Что, не глядя, шагнула с края!
Выбор странный – хуже и лучше -
Не достоин твоей души.
Смерть едва ли чему научит,
Если не научила жизнь,
Там, где яростью встретят снова
Неудобное чье-то слово.
Он снова помолчал в ожидании, но, так ничего и не дождавшись, закончил:
- Вот и все, нет тебе прощенья,
Если так же шагнул с листа.
Стой! Там будет жестоким мщенье,
И взамен любви – пустота
Крикнет имя твое глумливо.
Все ли мрачное так красиво?..
Голос умолк, но неведомый певец все еще стоял на пороге.
- Я открою, - сказала госпожа Тайх и вышла в преддверье.
Через минуту она вернулась вместе с высоким тощим незнакомцем. Стащив с головы меховую шапку с забавными ушами, он поклонился, согнувшись почти пополам, и представился, тотчас превратив себя в знакомца:
- Я Иррео, или просто Ррео. Мой привет всем присутствующим!
Гости и хозяева вежливо представились.
- Садитесь за стол, господин Ррео, - предложила хозяйка, споткнувшись о двойное «р» в трудном имени.
- Нет-нет, пожалуйста, просто Ррео, без господина, - новый гость уселся на предложенный стул, и тотчас ему был подан теплый ужин и горячий чай.
- Благодарю… Ах, какое счастье быть в тепле и никуда не спешить! Как давно я мечтал об этом!
- Но отчего же вы не стучали? – спросила госпожа Тайх. - Я бы сразу открыла вам.
- Я был занят, - пожал плечами Ррео, - пел песню. Разве вы не слышали? И разве не поэтому отворили, хотя я и не стучал? Песня – лучший способ привлечь внимание, и потом, мне так больше нравится.
- А если бы вам так и не открыли? – спросил хозяин.
- Тогда я остался бы на улице. Но случилось иначе - так кто из нас прав?
Господин Тайх, наверное, уверившись, что поздний гость - человек мирный, ушел. Странники тоже оставили нижнюю залу, не желая смущать своим любопытством нового гостя. А Ррео и в самом деле был любопытен.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 14:20 | Сообщение # 23 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава десятая. Отступления творческие и не очень
Следующее утро мало чем порадовало. Буря унялась, но ветер все еще оставался сильным и к тому же пронзительно холодным. Высунувший нос на улицу Шела, как самый нетерпеливый из странников, тут же вернулся в дом, поближе к огню камина.
- Надо быть чокнутым, чтоб в такую погоду по дорогам слоняться, - заметил он.
Сказочник разжился у господина Нишшле чернилами и попытался продолжить сказку, но текст не шел. Тогда он спустился из своей комнаты в нижнюю залу, к остальным.
В гостинице было тепло и уютно и каждый, кроме того же Шелы, смог найти себе дело по душе. Тарзин починял старый сломанный стул, сделанный еще дедушкой госпожи Тайх из гибких переплетающихся веток, Ррео небезуспешно ему помогал. Хозяин нашел в лице Сэлеха благодарного слушателя, а маг, вчера не проявлявший к игре никакого интереса, сегодня согласился на партию в локк. В зале было хорошо слышно, как в одной из комнат игроки азартно щелкают фишками.
Вистра сел к огню, где что-то починяла Льеш – а Бьяна ей мешала, пытаясь взобраться по починяемой ткани - и где старый стул, благодаря усилиям и стараниям Иррео и Тарзина, обретал новую жизнь.
Шела наблюдал за их работой. Кажется, он страшно скучал, иначе не стал бы задирать Льеш. Когда девушка уронила катушку ниток, он подобрал ее, откатившуюся в его сторону, и ехидно заметил в рифму:
- Злая Шутиха еще и портниха.
- Не груби, - совершенно спокойно сказала девушка и поймала катушку, брошенную ей вместе со словами.
Шела скуксился, как от кислого.
- Почему ты назвал красавицу Шутихой? – полюбопытствовал Ррео.
- Потому что это прозвище в самую точку. Язык острый, как жало, и шуточки еще те...
- Напрасно ты так, дружок, - заметил Ррео, - хорошенькой девушке позволено и простительно очень многое.
- И что вы все в ней находите? – фыркнул мальчишка, глаза его ярко блеснули. - Нос длинный, волосы короткие и все в разные стороны торчат, носит жуткие тряпки… Шутиха и есть.
- Я, кажется, просила не грубить? - каким-то иным тоном вопросила Льеш. Шела отодвинулся подальше, к камину.
- У мрачного господина тоже есть прозвище? - нейтральным тоном спросил Ррео.
- У какого мрачного господина? – удивился мальчишка. - А-а, у Сэлеха… Нет, вот у него нет прозвища. Разве что Повелителем Землетрясений обозвать, так слишком длинно…
- Повелитель Землетрясений? Это за что?
Мальчишка тотчас выложил Ррео историю с землетрясением.
- И как еще его после этого называть? – закончил он. - Великим Волшебником?
- Ну, то, что он маг, я понял сразу, - Ррео не включился в предложенную Шелой игру - придумать прозвище для Сэлеха, - а как называть… погоди, может, прозвище само к нему прилипнет.
- Это какое же прозвище? – спросил, входя в залу Сэлех. - И кто посмеет дать мне его? Ты?
- Может, и я. А господин маг против? - казалось, Ррео не услышал угрозы, прозвучавшей в голосе Сэлеха.
- Господин маг посоветовал бы тебе следить за своим языком. Или придумать прозвище себе самому, прежде чем раздавать их другим.
- Так у меня уже есть, - Ррео беспечно улыбнулся. - Ни за что ни про что меня прозвали Волчьим Всадником.
Он поправил последний поставленный им на место прут, разогнул спину и заметил:
- Пора и отдохнуть немного.
- Тем более, клей закончился, - согласился с ним Тарзин.
Они покинули залу вдвоем – Ррео беспечно насвистывая, а Тарзин с баночкой из-под деревянного клея в руке.
- Неприятный тип, - заметил Сэлех, и свирепо уставился на Шелу. - Про землетрясение ты ему рассказал?
Под его взглядом мальчишка съежился:
- Да… а что, нельзя было?
- Бездна его знает, - помолчав, признался Сэлех, - но я терпеть не могу таких, как этот… Волчий Всадник. Строит из себя невесть что… Если он предложит себя в спутники, мой вам совет, господин Вистра, откажите ему.
- В спутники? - удивился Шела. - С чего бы?
- С того, что у него ветер в голове, - оборвал маг, - да не просто ветер, а целая буря, такая, как вчера. Общаться с ним, как пить изменяющийся яд5 – никогда не знаешь, проглотил воду или отраву.
- Интересное наблюдение, - заметила Льеш. - И все это вы успели понять за пять минут?
- Я все-таки маг, госпожа.
- Вы всегда говорите о себе по-разному. То «я всего лишь маг», то «я все-таки маг». – Девушка наконец оставила шитье и позволила Бьяне возиться в ворохе брошенной на пол ткани. - Так сильны вы или слабы? Можете ли рассчитывать на свою силу?
- Не всегда. Если вы ойнэ, то вам проще…
Из другой комнаты выглянул хозяин, окликнул Сэлеха:
- Господин маг, вы больше не хотите играть?
- Конечно же, хочу.
- И я с вами, - мгновенно нашелся Шела.
Маг и мальчишка ушли.
- Мне кажется, Ррео ушел нарочно, чтобы дать нам возможность обсудить его за его спиной, - заметил Вистра.
- Но мы же не станем этим заниматься? - не очень уверенно спросила девушка. - Хотя и очень хочется. Будешь ли ты против, если Волчий Всадник попросится к нам в компанию?
- Не знаю. И отчего все меня спрашивают? Я уже давно никого никуда не веду!
- Наверное, просто по привычке, - улыбнулась она. - Среди нас только у тебя одного есть ясная цель.
- Привычка, если уж она завелась – обязательно вредная привычка, ты не думаешь? - спросил Вистра, смеясь. - Вот у меня была одна... Честно сказать их очень много... Так вот, уединение в моей природе, в моей привычке. Я долго жил с матерью, отчаявшейся найти для меня хорошую девушку и сыграть свадьбу. Оба младших брата уже создали свои семьи, оставалась, правда, еще сестра. А потом получилось так, что я стал жить один в доме моих бабушки и дедушки. Оказалось, так лучше для меня. В доме матери было довольно шумно, часто приходили братья или забегали их жены, то похвалиться, то пожаловаться, а иногда друзья и подруги. Нет-нет, не думай, что я не люблю людей или ненавижу веселье. Просто… вдохновение – очень капризная штука. Если уж оно побаловало тебя своим присутствием, хватай перо с бумагой и не дай ему уйти просто так. Творить – радость, Льеш. Но представь, что в дом врывается целая толпа нежданных гостей - мама, конечно, не выгонит их, и покоя в доме больше не найдешь. Случается, кто-то прибегает и ночью – за советом и помощью, - Вистра вздохнул, - словом, я хорошо понимаю Шелу, который говорил о вечных гостях. Прости, я хотел объяснить тебе, но не вышло. С моих слов получается, что другие люди мне только мешают. Это не так. Но привычка… привычка творить сильнее меня.
- Действительно, сильнее, - спокойно улыбнулась Льеш. - Больше не нужно слов, Вистра. Твои братья живут в обычном мире, где самая большая проблема – добыть побольше денег, все равно каких, золота, серебра или меди, где нужно поддерживать репутацию, принимать гостей и ходить в гости… Ты живешь еще и в другом мире; в нем существуют волшебники и единороги, заколдованные принцессы и говорящие камни. Это трудно понять, а объяснить невозможно. Не всегда другие могут дать нужное тогда, когда это тебе нужно. Чаще всего они делают все шиворот-навыворот, а для тебя это очень тяжело. Поэтому ты решил жить один, время от времени навещая родных.
- Именно так. И вот, оказалось, что это совсем не обязательно. Я разделил с вами дорогу – уединения нет и в помине, а вдохновение посещает меня не реже, чем обычно. Знаешь, наверное, то, что раньше, это все-таки было одиночество.
- Может, только вряд ли оно было настоящим, - произнес голос Иррео.
Волчий Всадник стоял, опираясь плечом о косяк дверного проема - замер на границе коридора и комнаты, словно ему требовалось разрешение, чтобы войти.
- Почему ты так решил? – спросил Вистра.
- От одиночества легко не избавиться. Если оно дало деру тотчас, как только вы завели себе спутников, значит, это ненастоящее одиночество.
- Твои слова показывают, что ты знаешь больше, чем говоришь, - заметила Льеш.
- Как и любой из нас. Я знаю, что вы прекраснее всех девушек, которых я встречал в своей жизни. Но не стану же я говорить об этом!
- О, не стоит, - с улыбкой заметила Льеш. - Лучше говори об одиночестве.
- Лучше? О нет, - Ррео прошел, наконец, в комнату и присел у камина. - Была на свете девушка, которая любила меня, странная девушка, предпочитавшая тень свету, а печаль - радости… Однажды она сказала мне: «Когда-нибудь я умру. Великая Госпожа придет за мной, и я попрошу ее сделать меня тенью, чтобы можно было еще один, последний раз, увидеть тебя. Скажи, ты не испугаешься, если я приду к тебе после смерти?» «Не испугаюсь», - ответил я. Ее слова поразили меня, а следующие – еще больше. «Пообещай мне, - попросила она, - если умрешь раньше меня, то тоже придешь ко мне тенью». Вот так она любила. И я пообещал ей то, чего не обещал никому и никогда… Случилось так, что все-таки она умерла раньше. Я ждал ее, мертвую. Очень долго ждал, почти год. И когда она не пришла, почувствовал себя одиноким. Одиночество – это когда не только живые, но и мертвые отвернулись от тебя. Как вам такая история, госпожа?
- Чего ты хочешь? – с удивлением в голосе спросила Льеш. - Чтобы я сказала тебе, хороша она или плоха?
- Нет, это было бы глупо… могу я перейти на «ты», раз уж вы не церемонитесь со мной?
Девушка покраснела.
- Извини. Я не подумала, что это звучит как оскорбление.
- Я не оскорблен, напротив, для меня честь, что такая красавица говорит мне «ты». Я был бы счастлив стать твоей тенью, и соловьем, воспевающим твою красоту, и золотым перстеньком на твоем пальце…
- Ну, хватит, хватит! Называй меня Льеш, или Шутихой или как тебе хочется, но только не красивой девушкой!
- Я говорю так, потому что это правда, но как пожелаешь, - глаза Ррео смеялись, словно печальный рассказ не изливался только что из его уст. - Я стану называть тебя Льёш, а ты зови меня Волчьим Всадником или просто Всадником.
- Мне больше нравится Ррео, - призналась девушка. - Ты, наверное, бард?
- Подумала так из-за той песни, у дверей? Какой из меня бард с таким голосом? Признайся, много ты слышала столь скрипучих тембров?
Льеш засмеялась:
- Совсем не слышала. Но все равно ты не прав. С тех пор, как услышала твою песню, мне хочется услышать ее еще раз. Хочешь, верь, а хочешь – нет.
- Почему нет, поверю. И охотно спою для тебя и твоего друга… Вистры, кажется? И еще - Сказочника.
Вистра кивнул:
- И так, и так меня называют. Как мне звать тебя?
- Все равно. Выберешь песню, Льеш, или я могу спеть о чем угодно? – девушка кивнула, и Ррео на миг задумался – а скорее просто сделал вид. - Ну ладно, тогда вот эту. Кто хочет, может подпевать!
И он запел – так же немелодично, как тогда, в бурю, и так же странно притягательно.
- Ты можешь делать, что хочешь и так, как захочешь делать.
Вот прямо сейчас – беги же туда, где солнце встает.
И если изменит гордость, и если позволит смелость,
Надежда тебя оставит, но ярость взамен придет.
Какое песчинке дело до Бездны и океана?
Забудь же, что ты – песчинка, потребуй себе свое!
И ты уже не узнаешь, что путь этот – путь обмана,
И жажда подступит к горлу, как кинжальное острие.
Пусть серые тучи снова затмят над тобою небо
И хриплый голос струною оборванной дребезжит…
Ты можешь гордиться, ставший таким, как никто здесь не был,
И так как ты безоглядно никто не сумел бы жить:
Неистово и безумно, разорвано, грозно, пьяно,
Отказываясь от блага, срывая покров с лица…
Но до конца не сможешь пройти этот путь обмана –
Как у любой неправды нет у него конца.
Все, что тебе грозило, кажется смутной тенью
Здесь, на пороге ветхом, где сходятся все пути.
Время еще настанет для правды и откровенья,
Прежде тебе, беспечный, нужно себя найти.
Надо понять, кем стал ты, странную роль играя,
Сложенную из осколков чьих-то чужих ролей.
А жизнь ведь – она проходит, и – твоя, не чужая,
Сокровища нет дороже у всех земных королей.
Если зовет надежда - сиреною из тумана -
Сгинешь, на зов ответив, а не ответив – сгоришь.
Забудь, что ушла когда-то, ведь это был путь обмана -
Она тебя возвратила на тот, где сейчас стоишь…
- Где только ты берешь свои песни! – вздохнула Льеш, когда он закончил. - В них столько беспокойства!
- Толку от них немного, - согласился Ррео. - Какие нравятся тебе?
- О, разные. Жаль, что я петь не умею, могу лишь продекламировать.
- Я был бы счастлив, услышать песню из твоих уст, даже если бы в ней не было ни одной верной ноты…
- Да хватит уже! – Льеш ударила ладонью по ручке кресла, так, что даже Бьяна затихла в своем тряпичном гнезде, должно быть, испугавшись. - Перестань меня хвалить!
- Я не могу, - признался Ррео, - я всегда говорю только правду.
- Молчи о правде. Пусть она кипит в тебе, перебивая и ветра вкус и вкус вина, и жажду сна, и боль без края. Слова остры, слова горьки – а правды слово горше яда…
- Не надо слов простых, не надо, - перебил Ррео. - Ты лучше глянь из-под руки на мир, что за тобой стоит, на мир, придуманный тобою, где ложь без боли и без боя успела правду победить. Хотя едва ли в этом суть. Все пораженья и победы, молчанья, истины, беседы, осколки знания и бреда – сойдет на нет когда-нибудь.
И вообще, - закончил Ррео, - слова - это только слова. Они шершавы, и наносят царапины бытию, и помутневшее стекло не дает человеку разглядеть в нем свое отражение.
Льеш долго пристально смотрела на него странным взглядом, а потом спросила с неожиданной серьезностью и с печалью, глубокой как Бездна:
- Кто ты?
- О, госпожа! – в явно притворном ужасе всплеснул ладонями Ррео. - Кто же задает такие вопросы?
- Тот, кому нужен ответ, - парировала Льеш с той же серьезностью.
- Тот, кому нужен ответ, не доверяет чужим словам.
- Ты ушел от ответа.
Ррео улыбнулся и развел руками.
- Каждый уходит, как умеет.
Разговор их не был долгим – Ррео отчего-то не сиделось на одном месте и, повторив в очередной раз слова восхищения Льеш, он покинул залу.
- Я готова поверить во что угодно, - заметила Льеш после того, как он ушел, - даже в то, что Иррео Волчий Всадник мне снится. Скажи, Вистра, как бы ты написал о нем в своей сказке?
Сказочник помедлил один лишь миг и ответил:
- «Что-то неуловимо заставляло видеть в нем опасного человека. И в то же время было ясно - опасен он лишь для себя. Человек, который угадывает твою душу раньше, чем сам успеешь понять, что таит твоя душа... Никто не смог бы сказать – добрый он или злой, но со всем, что в нем, он был настоящим».
- Действительно, угадывает, - согласилась Льеш, - и действительно опасен. Он знает больше, чем говорит… Да, как все мы, но знает как-то иначе. Ты должен обязательно вставить его в свою сказку!
- Если получится.
- Что значит «если получится»? – удивилась она, отвлекаясь от темы. – Ах, забыла, ты же не хозяин своим персонажам.
- Ну да. Стоит только выпустить их из головы на бумагу – и все, они становятся такими самостоятельными! Порой с ума сходишь, пытаясь заставить их сделать то, что тебе надо. Лучше согласиться с волей героев. Ох, и надоел же я тебе со своими «творческими отступлениями»!
- Совсем нет, - засмеялась Льеш. - Мне же интересно! Не было бы интересно, так и не спрашивала бы!
Она покосилась на него с хитроватым прищуром.
- А вот еще хочу знать, как бы ты написал в своей сказке обо мне?
- Это нескромный вопрос, - невольно улыбнулся Вистра.
- Ну и пусть нескромный. Сделай мне подарок!
Сказочник вздохнул – он был немного стеснен ее просьбой и одновременно рад ей.
- «Она была как надежда... ни на чем не настаивала, но и не отказывала ни в чем. Казалось порой, что между ней и всем самым лучшим на свете нет расстояния, и все настоящие богатства мира – доброта, понимание, милосердие - каждую минуту принадлежат ей. А потом все менялось, и она приближала к себе отчаянную резкость, гнев и печаль. Странная и прекрасная – все, чего она касалась, изменялось – и вправду, она была как надежда».
Он замолчал. Льеш смотрела на него, и Вистра не знал, как истолковать этот взгляд, пока она не заговорила:
- Ты очень добр ко мне. Столько хороших слов… спасибо.
- За правду не благодарят, - напомнил он.
- Да, конечно… Словами – нет. Можно тогда я по-другому?
Она встала с кресла и подошла к нему. А он поднялся ей навстречу, но не успел сделать первым то, что сделала она. Поцеловала его.
- Ты… - тихо сказала Льеш когда «поцелуй благодарности» прервался – в ее глазах застыл безмолвный вопрос.
«Да, - мысленно ответил Вистра, - да, я люблю тебя». Но оказалось - сказать это вслух так трудно, что пришлось собираться с духом. А пока он делал это, вернулся Тарзин с новой порцией клея и снова принялся за старый стул.
Ррео многое знал и о здешних местах и о кладах, и за ужином - за одним столом сидели гости и хозяева - охотно рассказывал об этом мальчишке. Сэлех, и без того мрачный, хмурился, но рассказу не мешал. Только в самом конце ужина он попросил Волчьего Всадника:
- Не морочь мальчишке голову.
- Больно надо, - фыркнул Ррео, - как я уже заметил, я всегда говорю только правду, господин маг без прозвища. Не то, что другие.
Брови Сэлеха чуть приподнялись:
- Да? И кто же эти другие?
Ррео пожал плечами и неопределенно махнул рукой – словно беря в круг всех сидящих за столом, и никого из них.
- Люди. Старые и молодые, спокойные и тщеславные, гордые и трусливые… Стихоплеты, ткачихи, градоначальники, маги…
- Вы ведете себя вызывающе.
- Правда? – Ррео поднялся и изобразил вежливо-насмешливый поклон. - Прошу прощения. Я не хотел никого обидеть.
Сэлех побагровел, но сдержался.
- Никто не обижен. Только впредь… выражайтесь осторожнее.
- Что для одного осторожность для другого – беспечность… - Ррео как ни в чем ни бывало сел за стол, - все имеет двойную природу. Если человек трусит, я знаю – где-то в глубине его сердца живет отчаянный храбрец. Если вижу перед собой могучего мага, то понимаю: внутри него – ребенок, не доигравший в детстве в Великого Волшебника.
- Я же просил…
- Все-все, - Ррео примирительно поднял руки. – Лучше поговорим о чем-нибудь другом. Если вы пойдете в Керрат – это город неподалеку отсюда - вам надо знать о нем побольше.
- Я расскажу все, что нужно, - заметил Сэлех.
- Отчего же теперь не рассказать?
Маг нехорошо усмехнулся.
- От того, что вы наверняка будете комментировать мой рассказ и создадите... неправильное впечатление.
- Тогда можно сделать наоборот – я буду рассказывать, а вы станете комментировать. Согласны?
Маг подумал, и к удивлению Вистры, ожидавшего резкого и быстрого отказа, согласно кивнул:
- Хорошо.
Волчий всадник отодвинул тарелку, словно насытившись, хотя Вистра видел, что он съел совсем немого.
- Госпожа, вы восхитительно готовите, - Ррео положил руку на сердце и благодарно кивнул хозяйке, тут же смущенно покрасневшей. - Итак, город. Зовется Керрат, место шумное и необычное. Имеет славу воровской столицы и вольницы всяческого сброда. Тут в свое время золото копали, да еще и сейчас копают, так что набежало всяких любителей легко и быстро нажиться… Город несметно богатых и чудовищно нищих, но так как нищих всегда больше чем богатых, то и ворья тут хватает. И, несмотря на это, в городе достаточно безопасно. Особенно для того, кто путешествует в компании мага. Я ничего не упустил, господин?
Сэлех подумал и кивнул.
- Ничего, кроме того, что старая дорога, идущая меж холмов, в город не ведет, а сворачивает в сторону.
- Но неподалеку отсюда большой тракт, - заметил хозяин Нишшле, - а Керрат и в самом деле город как город. Вы собираетесь уходить уже завтра, господин Вистра?
Сказочник кивнул без раздумий. К вечеру погода наладилась. Потеплело так же неожиданно, как вчера похолодало. Помогая госпоже Тайх внести и повесить обратно на ветку ветролов, он с удовольствием ощутил теплый и мягкий ветер, ласковый, как ладони матери.
- Да, завтра, - Вистра огляделся с улыбкой – гостиница «Каблук и Кошка» очень нравилась ему. - Пора идти.
- Наконец-то! – потер руки Шела. - Ну наконец-то! Рядом с таким городом уж точно найдется парочка кладов!
- И как самому-то не надоест каждый раз одно и тоже? – вздохнула Льеш. - Золото – серебро – сокровище… Скорее бы мы отправились в путь! Проводить тебя до этого твоего города и не слышать больше о кладах и сокровищах!
--------------------------------------------
5 - Изменяющийся яд, лахэйн – отрава, которая меняет свои свойства каждые несколько мгновений, становясь то ядом, то просто водой, то снова ядом, но уже другим. Перестает меняться лишь после того, как попадает в организм человека.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 14:22 | Сообщение # 24 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава одиннадцатая. Слова и золото
Когда на следующее утро они собрались уходить, Ррео в гостинице уже не было. Расплатившись с хозяйкой, взявшей с них совсем недорого, странники вышли в путь, бодрые, немножко шумные, и не скоро успокоились. Шела, вопреки высказанному вчера желанию, не пытался обнаружить клады с помощью чудо-компаса, Тарзин что-то напевал, а Льеш то и дело принималась ему помогать. Вистра и Сэлех разговаривали, правда, просто для удовольствия.
К городу подошли вечером; и снаружи и изнутри он не показался Вистре чем-то ужасным. Только плата за вход оказалась выше, чем в других городах. Льеш, хранительница кошелька, снова сделалась мрачной – денег почти не осталось. По счастью, Сэлех немедленно вложил в опустевший кошель свои средства, двадцать золотых, но настроения девушки это почему-то не улучшило. Стражи, прежде чем впустить их, спросили какое дело у странников в Керрате.
- Никакого, - за всех ответил Вистра, - мы просто путешественники.
Пришлось назвать имена, которые один из стражников записал в толстую книгу. Какие-то сомнение у него вызвала сидящая на плече девушки мышь, но он так ничего и не сказал и пропустил гостей.
Стоило войти в ворота, как низенький полный человечек кинулся им навстречу.
- Благородные господа! Вы уже думали о ночлеге и добром ужине? Не угодно ли вам оказать честь лучшей гостинице в этом городе? Я с радостью провожу вас туда за три серебряных!
- За три серебряных мы тебя сами куда угодно проводим, - уставив руки в бока, возразила Льеш, она была в ужасном настроении после того, как поспорила со стражем в воротах о входной пошлине. – Мы и без тебя гостиницу найдем. Вон сколько народу на улицах – любой укажет путь забесплатно!
- Вы правы, благородная госпожа, - не обиделся и не смутился человечек, - вот только куда? В городе двадцать гостиниц, лишь в этом районе их шесть – как вы найдете лучшую? Но, может, я не прав и вам все равно, где ночевать? Если клопы и прокисшее пиво вас устроят… - он пожал плечами. - Но такая милая девушка не должна ночевать в клоповнике, вроде «Двух фиалок»! Я хочу всего лишь помочь вам за два серебряных – разве это так много за мою доброту?
- За доброту, как же, - Льеш уже видела других добровольных гидов, которые приставали к другим путешественникам, только что вошедшим в ворота и не собиралась долго спорить, - один серебряный и ни медяка больше.
- Как пожелает госпожа, - очень уж легко согласился толстяк, и стало ясно, что можно было еще поторговаться. - Я отведу вас в «Черный Голубь» – лучшую гостиницу в городе!
Лучшая оказалась и самой дорогой. Льеш, оставшаяся казначеем их «экспедиции» и расплатившаяся за все, пришла в ужас. Все цены были в золоте, и хотя комнаты стоили того и никто не возразил против Бьяны, все же после расчета за сегодняшний и завтрашний день, с завтраком и обедом, в кошельке осталось лишь несколько монет даже после вложений Сэлеха.
Комнаты - маленькая для Льеш и две побольше, для Вистры, Шелы, Тарзина и Сэлеха, оказались хороши. Чистые занавески и белье, натертый до блеска пол, свежий букетик цветов – это осенью-то! – на столике, покрытом красивой скатертью. Тарзин и Вистра, бросив пожитки, отправились заглянуть в соседнюю, где расположились Сэлех и Шела и нашли ее такой же милой. А комната Льеш бывшая даже дешевле, вообще оказалась выше всяких похвал. Изящные стулья с высокими резными спинками из красного дерева, пушистый ковер на полу, камин со статуэтками хорошеньких фарфоровых котят на каминной полке и большое зеркало на стене, чистое, без единой царапины. Над столом, бывшем в явном родстве со стульями, висела симпатичная картина – танцующая девушка в венке, олицетворение самой Весны. В общем, Льеш больше не ворчала, что пришлось потратить четырнадцать золотых и что если они решат задержаться в Керрате, то придется потратить еще четырнадцать, а взять их пока неоткуда. Правда, для задержки не было никакой причины.
Вистра устроившись поудобнее снова принялся за «Стену».
«В тот час, когда они собирались покинуть Озерный остров, на землю его спустился Дракон, который, гневно рыча, принялся чинить разрушения. Он взрывал землю когтистыми лапами, поливал ее огнем из своей глотки, и волшебные озера вскипали и испарялись, безвозвратно погибая.
- Остановись! – вскликнул Герой, не веря, что чудовище услышит его, но оно услышало и повернуло к троим голову с горящими алой яростью глазами.
- Что остановит меня? – спросил дракон грозно и сурово.
- Разум, который сильнее ярости.
- Ты ничего не знаешь о ярости, человек и сын человека. И почему я должен слушать тебя, а не голос, который говорит мне - «отомсти»?
- Потому что сейчас человек говорит громче этого голоса, - дерзко усмехнулся Игрок, - и потому, что ты все-таки дракон. Человеку, который вечно цепляется за свои чувства, пристало говорить о мести и приходить в ярость при одной мысли о своих врагах. Дракон мстит, сохраняя холодным разум, и не впадая в ненужный гнев.
Крылатый зверь подумал немного и кивнул в согласии.
- Ты говоришь, словно дракон, как это ни удивительно, и потому прав. Хорошо, ты вразумил меня, но не думай, что я буду тебе благодарен. И ты, и твои друзья должны знать кое-что об этом острове. Однажды я пришел сюда узнать судьбу рода драконов. Я был уверен, что нас ждет власть над миром, и только искал подтверждения этому, но в одном из озер увидел власть людей и гибель моей родины, Города-Под-Облаками. Я не поверил этому, никому не рассказал о своем видении и не пытался предупредить соплеменников об опасности. И пришел час, когда сами горы ополчились на нас и начали содрогаться и рушиться, погребая в пещерах и драконов, и их сокровища. Теперь на месте города бездонная пропасть, и только пятеро из нас спаслись. Единственное, что утешает меня - вторая часть видения так и не сбылась, и люди не правят землей... Вера лжи не приносит счастья, но знание правды - тоже. Правда - золотая цепь, она приковывает к себе того, кто знает ее.
- Если правда - золотая цепь, - заметил Трус, - как и всякое золото, она должна быть подвластна дракону.
Дракон встопорщил костяной гребень и развернул черные с алым крылья.
- Разве я сказал, что она не подвластна мне? Но, кроме того, правда - это соблазн, и ложь - соблазн тоже. Если вы до сих пор не поняли этого, то поймете.
Потом он взмахнул крыльями и улетел. И только когда Дракон покинул остров, Герой Игрок и Трус увидели, что на дне выкипевших озер сверкают чистейшей воды драгоценные камни - по одному в каждой чаше, словно овеществленные правда и ложь - соблазн и сокровище. И никто из троих не прикоснулся к этим камням, когда они покидали остров Латт».
Вистра проснулся позже всех и самым последним узнал об исчезновении Сэлеха и Шелы. Вещи мальчишки и мага остались в комнате, но никаких объяснений, куда они ушли и почему никому ничего не сказали. Слуга сообщил, что постояльцы покинули комнату в семь утра.
- В семь? – удивленно повторила Льеш. – Вот это да! Какова должна быть причина, чтобы Шела поднялся в семь?
- Можно пойти поискать, - предложил Вистра и тут же понял, что сказал глупость. Город огромен, никто из них не знает его, но все хорошо помнят, что говорил о Керрате Ррео.
- Зачем? Рано или поздно сами появятся – за еще один день в гостинице нам платить нечем, так и так придется уходить. А вот местный рынок посетить стоит – запасов в дорогу почти не осталось.
Странники по-прежнему не сильно заморачивались припасами, но старались иметь хотя бы кое-что на случай, если не найдется где и чем пообедать, и чтобы покормить мышь. Поэтому Тарзин, Льеш и Вистра отправились искать рынок.
К счастью, он оказался совсем рядом. Стоило ступить в пределы рынка, как к возможным покупателям кинулись бойкие торговцы, расхваливавшие свой товар, обещавшие показать нечто особенное. Казалось, сегодня ярмарка – так шумно, ярко и весело было на рынке. Отчаянно хотелось позволить увлечь себя, и – кто знает? – может, и вправду купить нечто неповторимое…
Но денег не хватало, так что Вистра, Тарзин и Льеш не очень-то слушали навязчивых торговцев и прошли совершенно равнодушно мимо рядов с одеждой и обувью, какими-то странными, невообразимыми вещами, механизмами, игрушками, музыкальными инструментами, безделушками и драгоценностями и многим другим. Они не спешили, но когда купив не засыхающий дорожный хлеб, сыр, чай, аппетитные непортящиеся колбаски, вернулись в гостиницу, Шелы и Сэлеха все еще не было.
- Вечная Тьма, где их носит? – ругнулась Льеш.
- Надо попробовать найти здесь заработок, - заметил Тарзин, - если не сейчас, то позже деньги все равно понадобятся. Хотя честно сказать, мне тут не нравится. Слишком шумно.
- А, по-моему, это совсем не страшно, - заметил Вистра, - город как город…
- Ох, Сказочник, где были твои глаза, когда мы бродили по рынку! Там же карманников больше, чем торговцев! Тарзин и тот заметил!
- По крайней мере, двух - мальчишку, что ловко срезал кошелек с пояса очень полной дамы, и обаятельного сухопарого старика похожего на аристократа, который яростно торговался, пока ему не надоедало, и уходил, незаметно прихватив с прилавка какую-нибудь вещь.
- В городе не могут жить одни лишь негодяи.
- Наверное, нет… а, вот и наши беглецы!
В самом деле, в комнату Тарзина и Вистры, самую большую из всех, где хватило места для четверых, вошли Сэлех и Шела. Маг казался усталым, мальчишка был мрачен. Он плюхнулся в кресло так, что чуть не перевернул его и уставился взглядом в потолок.
- Где вы пропадали? – спросил Вистра.
- В библиотеке, - обронил Шела, не отрывая глаз от потолка.
- Где?! – поразилась Льеш. - В библиотеке? С семи утра до семи вечера? Ну, вы даете!
- Простите, госпожа, наверное, надо было предупредить вас и остальных… - Сэлех пожал плечами безо всякого сожаления. - Но я очень торопился. Когда я уходил, мальчик проснулся…
- Вранье! – перебил Шела мгновенно вскипая. - Это ты меня растолкал! И потребовал пойти с тобой. И, между прочим, пообещал мне приключение!
- А разве это не было приключением? Полдня ты провел в сокровищнице человеческой мудрости, среди книг, многие из которых редки как упавшая звезда, а некоторые так и вовсе равных не имеют…
- И пропади они все пропадом! Тоже мне приключение... Больше вам от меня ничего не надо? – Шела встал с кресла и издевательски поклонился. - Тогда я, с вашего позволения, отправлюсь в кровать, откуда вы меня вытащили в безднову рань!
Он вышел, оставив дверь открытой, и Вистра с удивлением смотрел ему вслед. Мальчишка ёрничал и злился, но словно бы заставляя себя, переступая через усталость или что-то еще.
- Так я все-таки объясню, - вновь заговорил Сэлех. - Я проснулся за час до рассвета и вспомнил одну местную легенду о сокровищах. Мне подумалось, что из этого может выйти толк, ведь легенды не вырастают на пустом месте. Я разбудил мальчика, ничего ему не говоря о сокровищах, но зная, что он очень в них заинтересован, а это могло помочь быстро найти нужное. На поиск библиотеки мы, к сожалению, потратили больше часа - в Керрате нет ни одной общественной, а только частные – платные. Я сумел договориться и предложил хозяину библиотеки свои услуги. Потом ввел Шелу в транс Поиска и поставил к полкам. Но нужных мне знаний там не нашлось. Вот и все.
Сэлех замолчал, потом, спохватившись, достал вышитый шелковый кошель, и протянул Вистре.
- Я поторговался с хозяином библиотеки, и он заплатил мне за мои услуги не только бесплатным обращением к его книгам.
Сказочник взял кошелек, взвесив его в ладони, передал Льеш.
- Вы свободный человек, господин маг, - сказал Сказочник, - просто мы беспокоились из-за того, что вы исчезли, и потому что не могли оставаться в гостинице, не заплатив, а платить нечем.
- К тому же я вас задержал, - извиняющимся тоном напомнил Сэлех, - мы могли бы продолжить путь сегодня утром. - Маг развел руками. - Я посчитал, что нужно, наконец, дать мальчику его сокровище. Он тратит на его поиски не только свое, но и наше время. Прошу прощения за то, что заставил вас волноваться.
Маг поклонился и вышел. Несколько минут царило молчание, потом державшая кошелек Льеш высыпала его содержимое на столик, не довольствуясь ощущением полноты и веса, и присвистнула:
- Интересно, за какие магические услуги столько платят?
Кошелек был полон пятиальсов, монет достоинством в пять золотых.
- Может и в самом деле поискать здесь работу? - спросил Тарзин озабоченно. - Вдруг мне тоже так повезет?
- Теперь это совсем не обязательно - на такие деньги даже тут можно месяц прожить. Как думаешь, Вистра?
- Если хотите, можно остаться подольше, - согласился он.
- Я не об этом. Считаешь, Сэлех и правда жалеет, что нас задержал?
- По-моему, он чем-то увлечен не меньше, чем Шела своими кладами, - заметил Тарзин.
- По его виду такого не скажешь, - Вистра взял пятиальс покрутил в пальцах, ощутив тяжесть золотой монеты и положил на стол, - но, кажется, ты прав.
- Шела сказал бы, пожалуй, что он влюбился в Льеш...
- Тарзин! - всплеснула руками девушка. - И ты туда же! Хватит уже делать предположения, ни на чем не основанные!
Книжник подмигнул ей и с самым серьезным видом спросил:
- Так уж и ни на чем?
Утром Сэлех снова ушел в библиотеку, но на этот раз без Шелы. Он не настаивал, чтобы странники задержались в Керрате, но задержка выходила из его ухода. Вчера Льеш заплатила за еще один день пребывания в гостинице, и пока беспокоиться было не о чем.
Тарзин нашел себе приятного собеседника из гостей нижней залы; оставив Книжника в обществе нового знакомца, Льеш, Вистра и Шела отправились побродить по городу, жутко-опасному городу под названием Керрат. Вообще-то причиной прогулки был Шела. Льеш решила, что нужно хоть что-то сделать с его подавленностью, ну и немного выгулять засидевшуюся в клетке Бьяну. Прогуляться мальчишка согласился, но прогулка нисколько не развеяла его мрачности.
- Глянь-ка, - сказала Льеш, когда они проходили мимо оружейной лавки, - сколько тут всяких штучек! Может, зайдем, приглядим что-нибудь для тебя, а, Шела?
- Не хочу, – коротко бросил мальчишка.
Девушка остановилась посредине тротуара и внимательно посмотрела на него.
- А чего ты хочешь?
- Пива. Я посидел бы в сумрачном подвальчике за кружкой пенного зелья. Но ведь ты не дашь мне денег и, скорее всего, не отпустишь меня одного в этом чудесном городе, - он усмехнулся, - а тебя в пивную ничем не затащишь.
- Почему нет? – неожиданно улыбнулась Льеш, и мальчишка удивленно заморгал. - Да ладно, не смотри на меня так. Пошли, поищем твой «сумрачный подвальчик».
Искать не пришлось, пивная оказалась в двух шагах - не подвальчик, а маленький домик, от порога до самой крыши покрытый резьбой. «Последний тарик» гласила замысловатая вывеска. Остроумный рисунок на щите ниже надписи изображал монетку с ручками и ножками, которая изо всех улепетывала от бегущего за ней человека.
Внутри хватало места для полудюжины столиков, и почти все оказались заняты. Трое присели за чистый столик у самой двери и заказали три кружки пива, опять же, к удивлению Шелы. В пивной, несмотря на многолюдность, было не шумно и очень уютно; деревянные стены украшала искусная резьба, столы и даже стулья, простые стулья с узкой деревянной спинкой, были покрыты ею. Льеш не стала спускать мышь с плеча, опасаясь, что ей захочется что-то погрызть. Бьяна не возражала и сидела смирно.
- С ума сойти! – выдохнул Шела, отхлебнув из своей кружки и слизнув с губ пену - кажется, он начал оттаивать. – И ты станешь пить пиво?
Льеш сделала глоток, немного подумала и поделилась своим мнением:
- Вкусно.
Вистра улыбнулся и тоже хлебнул «пенного счастья». Он не любил пиво, но признал, что у этого очень приятный вкус.
- Кто бы рассказал – ни за что бы не поверил, - изумился в который раз мальчишка. - Гляди, захмелеешь с непривычки.
- Жаль тебя разочаровывать, но вряд ли, - фыркнула Льеш. - Ну, как, тебе уже лучше?
Мальчишка вздохнул.
- Лучше – не лучше, а что было – то было.
- И что было?
Шела поставил на стол полупустую кружку, снова мрачнея.
- Вы сейчас смеяться начнете. Я не хотел идти с Сэлехом, но вот пришлось. А потом, в библиотеке, он что-то сделал со мной – я почувствовал жуткий интерес ко всем этим книженциям, свиткам и прочему, и как сумасшедший кинулся рыться в них, высунув язык от азарта, чуть ли не слюни пуская…. Когда все закончилось, стало так мерзко! Представьте, Сэлех даже спасибо не сказал! Он просто использовал меня как…. Как инструмент, как вещь! Никто так со мной не поступал, никогда!
Выпалив это «никогда», он схватил кружку и залпом допил свое пиво.
- Может, стоит сказать, чтобы он больше так не делал?
Шела посмотрел на Льеш, кажется, не понимая, всерьез она, или просто издевается.
- Думаешь, он тебя послушает?- с иронией спросил он.
- А почему нет?
- Так он же маг… правда, и ты у нас великая и могучая… Все, кто имеет хоть какую-то власть, всегда делают то, что хотят и никто им не указ.
- Ты ошибаешься, – не утерпев, возразил Вистра,- если бы все делали то, что хотят, это был бы кошмар...
- Ты же Сказочник, - перебил Шела, в глазах его вспыхивал и гас странный, почти фанатичный свет, - ты ничего не знаешь о власти. Она ставит человека над всеми – ну, почти над всеми законами и правилами мира, исполняет его желания, карает его врагов и награждает друзей. Человек с властью использует все, что попадается ему на глаза для своих целей, из всего извлекает выгоду. И у него есть право на это! Власть – это право поступать с другими как тебе заблагорассудится без сомнений и колебаний!
- Пожалуйста, послушай, - очень мягко попросила Льеш, - пока ты в это веришь, всегда найдется кто-то, кто станет использовать тебя, поступать с тобой как с вещью.
Шела просто пожал плечами, он явно немного успокоился.
- Когда я разбогатею, никто не посмеет меня использовать. Золото станет стеной, за которой я буду в безопасности.
- Золото не даст тебе защиту от самого себя, - сказал Вистра. - Если кто-то снова и снова использует тебя, не считаясь с твоими желаниями, ты привыкнешь и начнешь поступать так же.
- Да никогда, - с уверенностью, похожей на недавний фанатизм сказал Шела. - Я буду добр ко всем, даже к тем, кто меня ни во что не ставил... Ну может и дам им понять, что они... были не правы. – Мальчишка усмехнулся. - У богатого человека не бывает настоящих врагов.
Льеш вздохнула.
- Ты как всегда все понял по-своему… Кажется, придется или заказать еще что-нибудь, или рассчитаться и уходить – на нас уже поглядывают недовольно - занимаем столик, а ничего не взяли, кроме пива.
Она сделала знак служанке, девушка подошла, приняла плату и предложила добрым господам еще чего-нибудь. Но никто ничего не хотел.
Трое пробыли в пивной совсем недолго и, выходя, наткнулись взглядом на нищего у дверей. Замотанный в лохмотья, с капюшоном, накинутым на лицо, он сидел на земле, раскачиваясь из стороны в сторону и мыча странную песенку. Невероятно длинные ноги нищий вытянул поперек тротуара; прохожие ругались и обходили попрошайку, а некоторые бросали в его чашку монетку, и тогда он сгибал колени, освобождая путь. Когда трое входили в «Последний тарик», нищего не было.
Его длинные ноги не мешали выходить из пивной, но Льеш почему-то вдруг остановилась возле нищего.
- Подайте на хлеб насущный, добрая госпожа! – тотчас загнусавил попрошайка, не поднимая скрытого капюшоном лица. - Я умираю с голоду, и нет в целом мире никого, кто пожалел бы меня…
Шела ухмыльнулся.
- Много раз слышал, как нищие, чтобы разжалобить людей, рассказывают печальные истории, но ни разу – чтобы нищий сокрушался о том, что никто на свете его не жалеет.
- Госпожа, будьте милосердны!
Упавшая в глиняную чашку монета заставила нищего замолчать. Брови Вистры поползли вверх от изумления – Льеш кинула попрошайке пятиальс. А нищий не бросился целовать ноги своей благодетельнице и только сгреб в ладонь «пятерку» и кивнул головой.
- Идемте, - сказала Льеш товарищам, словно ничего другого и не ожидала.
Но в гостиницу они не вернулись. По дороге Льеш спросила Шелу:
- Мог бы ты показать мне, где тут находится библиотека, в которой вы были?
- Зачем? Тоже чем-то интересуешься? Или завидно, что Сэлех ухитрился прежде тебя кучу денег заработать?
Девушка поморщилась.
- Опять ты за старое! А я-то все стараюсь быть с тобой повежливее!
- Ну, прости, - явно смутился он, - я не хотел. Привычка порой сильнее человека. Да, нам в ту сторону.
- Не заблудишься?
- Не-а. А и заплутаю, так чего проще - спросить у первого встречного, где тут дом господина Юлле.
Спрашивать не пришлось, заблудиться оказалось невозможно. Библиотека – она же – дом господина Юлле, занимала всего лишь двухэтажный, зато очень большой дом, похожий на маленький дворец с колоннами и парадной лестницей из розового камня. Смотрелось все очень красиво.
Шела позвонил, дернув шнур дверного колокольчика с золотой кистью, и дверь немедля открыл пожилой мужчина с приятным смуглым лицом, наверное, библиотечный служитель.
- Добрый день, господин Альг. А господин Сэлех тут?
- Это вы, молодой человек, - улыбнулся служитель, - нет, господина мага сегодня не было. Вы и ваши друзья хотите войти и воспользоваться сокровищами мудрости времен?
Внимательные голубые глаза пристально оглядели спутников Шелы, задержавшись с явным неодобрением на Бьяне.
- Нет, господин. Мы хотели бы предложить хозяину библиотеки свои услуги, - ответила Льеш.
Служитель Альг досадливо нахмурился.
- Мне кажется, - сказал он вежливо, но непреклонно, - молодой человек неверно информировал вас. Если бы господину Юлле требовались ваши услуги, он сам пригласил бы вас и предложил работу. Уважаемый маг Сэлех просто оказался в нужное время в нужном месте. Здесь книгохранилище, а не залы благотворительности.
- И все же то, что мы умеем, может пригодиться господину Юлле, - продолжала настаивать Льеш, а Вистра с удивлением смотрел на нее, не понимая, чего она добивается.
- Тогда постучите в дверь на другой стороне дома и скажите ему об этом, - с легким раздражением ответил служитель, - если он примет ваше предложение, то сам приведет вас ко мне. Желаю удачи.
Дверь закрылась.
- Э-эй, ты чего? – спросил Шела. - Что это такое мы умеем делать?
- Пока не знаю, - усмехнулась Льеш, - но интересно будет попробовать. Может, еще доведется узнать, за что такие деньги отвалили Сэлеху.
Обойдя дом, они постучали в другую, куда более скромную дверь; наверное, дом был разделен на две части, в одной из которых жил хозяин, а во второй находилась библиотека. Эту дверь открыл страж, спросил, кто такие и по какому делу. Льеш, взявшая все в свои руки, представила себя и друзей и назвала причину визита. Их впустили в дом и проводили в маленькую комнату с несколькими креслами. Удивляясь, что не выставили сразу, Вистра сел в кресло и принялся ждать, пока о них доложат господину Юлле. Льеш явно что-то задумала, но правил своей игры не открыла никому. А потом вернулся страж и сказал, что хозяин ждет их.
Господин Юлле принял их в уставленном книжными полками кабинете; он оказался невысоким, очень полным человеком лет пятидесяти. Отчего-то он не производил смешного и нелепого впечатления, как все маленькие чрезвычайно тучные люди, и совсем не казался эдаким ожившим воздушным шариком. И полнота не мешала хозяину библиотеки двигаться удивительно легко.
- И что же такое вы умеете, госпожа? – отчего-то он сразу обратился именно к Льеш.
- Не знаю, - честно призналась девушка. - Я, конечно, не маг, но могла бы быть полезной вам и вашим книгам.
Хозяин библиотеки не удивился и не рассердился.
- Вот как? Тогда мне стоит подумать над этим, - с улыбкой сказал он. - Вы знаете другие языки, кроме всеобщего?
- Пожалуй, нет.
- Почему – пожалуй? – кажется, господин Юлле, наконец, удивился. - Вы не уверены в том, что знаете, а чего нет?
- Я не уверена, что, говоря о языках, вы подразумеваете так же и язык танца, и язык жестов, и язык души. Их я понимаю.
- Интересно, - хозяин сложил руки на груди и задумался, - что-то в этом есть. Так, взгляните-ка вот на это.
Он взял с полки крохотную книжицу и вручил ее Льеш.
- Не могли бы вы перевести это?
Льеш открыла томик и полистала его. Вистра увидел на страницах одни лишь квадратики – квадратики с точкой внутри, с двумя и четырьмя снаружи, перечеркнутые сплошными и прерывистыми линиями. Чье это было письмо и письмо ли, он не знал.
- Откуда это? – спросил он.
- Мотылек знает. Купил у какого-то нищего. Если вы коллекционировали хоть что-то, господин, то должны понимать, как радуется сердце приобретению нового предмета коллекции... Я собираю книги – ну и читаю их, естественно. Когда могу. Беда в том, что в моей библиотеке полно вот такого, - он кивнул на томик в руках Льеш, - и никто мне не скажет, не каракули ли это какого-нибудь дитяти из древнего племени.
- Нет, - улыбнулась Льеш, - могу в этом поклясться. Я не могу прочесть, но смысл понятен.
- Правда? – господин Юлле, кажется, не поверил. - Простите, госпожа, но не вы первая пытаетесь убедить меня в том, что понимаете. Итак – что же это?
- Проверка, - улыбнулась девушка, - должно быть, когда-то вы занимались созданием шифров, а может, только увлекались им. Словом, это написано вами, и если в начале проглядывают смысл и логика, то в конце не текст, а лишь хаотическое скопление знаков. А суть в том, что вы хотите проверить меня.
Брови господина Юлле чуть приподнялись.
- Впечатляет, - спокойно сказал он и забрал из рук Льеш книжицу, - но об этом вы могли просто догадаться. Немного ума, чуть-чуть логики и изрядная доля везения – вы и представить себе не можете, к каким результатам это иногда приводит. Идемте-ка со мной.
Он отворил дверь, и пошел по коридору, и гости двинулись за ним. Дом был богатым, но богатство не выставлялось напоказ. Просто время от времени взгляд натыкался на ковры и гобелены превосходного качества, вышколенные слуги приветствовали господина поклонами, всюду были чистота и порядок, и множество стражи. Это и в самом деле, оказалось не жилище, а маленький дворец.
Наконец хозяин отворил двустворчатую дверь и Вистра понял, что не ошибся, мысленно разделив дом на две части. Длинный коридор привел их из жилой в библиотечную – именно она и находилась за двустворчатыми дверями. В библиотеке оказалось светло, просторно и полно стражей. Ну, ясное дело, книги – сокровище. А сокровище надо охранять. Причем стражи стояли там, где не бросались в глаза, но их присутствие напоминало – шутить не стоит. Из большого высокого зала, стены которого занимали книжные полки от пола до потолка, они прошли в другой, поменьше, а из него в третий, где, кроме редких стеллажей и двух столов посредине комнаты, не было ничего. За одним из столов сидел служитель Альг, аккуратным почерком заполнявший лежавший перед ним лист бумаги, изредка поглядывая на открытый на последних страницах толстый том, стоявший тут же на подставке. Целая кипа исписанных листов высилась на краю стола. При виде гостей Альг поднялся и поклонился.
- Покажи госпоже свою работу, - сказал хозяин библиотеки, - вернее, не ее, а книгу, над которой ты работал.
Альг сделал приглашающий жест, и Льеш подошла к столу. Остальные последовали за ней. Книга на столе сохранилась не особенно хорошо. Обложку, скорее всего, сделали новую, но вот со страницами ничего нельзя было сделать. Желтые, серые и рыжие пятна покрывали их. Кое-где у листов были оторваны углы и сами они, потемневшие и сморщенные, казалось, побывали в воде. Правда, на написанном это мало сказалось. Мелким бисерным почерком в книге шли одна за другой строки непонятного Вистре языка.
- Это «Книга о Лжи» тарийского автора Милха Одэ. Я восстанавливаю тарийский текст и делаю перевод, и почти закончил, - со сдержанной гордостью заметил служитель Альг.
- Чудесно, - кивнул господин Юлле, - так что главное нам известно. Я предлагаю, госпожа, чтобы вы перевели несколько строчек откуда угодно. Вряд ли вы знаете тарийский - Империи Тария не существует уже больше пятисот лет.
- Я не знаю тарийского, - согласилась Льеш. - Но могу попробовать.
Она аккуратно и осторожно повернула книгу к себе, полистала ее и остановилась. Вистра подумал – а что Льеш станет делать теперь? Как можно перевести то, что даже не можешь прочитать? Но девушка ничего не стала делать, по крайней мере, так казалось. Она несколько минут смотрела на страницу каким-то немного не своим, прозрачным взглядом, и вдруг заговорила, переводя:
- «И тогда Бумажный Старец, у которого нет ни сердца, ни души, а только чистые листы, чтобы чертать на них прошлое и будущее, сказал ему: «Случается, что ложный след уводит на верную тропу, и правда иногда убивает того, кто стремился к ней. Но правда перестанет существовать без лжи. Вот зачем я сижу здесь и пишу ложь – чтобы того, о чем я пишу, никогда не случилось». «Я не знаю, что ты пишешь в своей книге, - ответил Одинокий Пастух, - но в мире каждый день, каждый час случаются несправедливость и смерть, отчаяние настигает людей, болезнь и горе идут за ними по пятам, а старость стережет каждого, кто бы ни родился. Если не об этом ты пишешь, то о чем? Если не это – худшее, тогда - что?». - «То, что все мы – часть одной большой лжи, а о чем она – ты от меня не узнаешь». Так они говорили друг с другом, и не было мудрости в том, чтобы отвечать на вопрос младенца словами умудренного старца. Но другие ответы звучали бы ложью». Красиво, - вздохнула девушка, отрываясь от книги, - жаль, что тут нет нашего знакомца Ррео, ему бы понравилось.
Господин Юлле посмотрел на Альга – тот принялся разбираться в стопке исписанных листков, достал один и протянул его хозяину библиотеки с растерянным видом. Господин Юлле пробежал глазами по строчкам и не без удивления взглянул на Льеш.
- Почти слово в слово. «Бумажный Старец, без сердца и души с одной лишь бумагой для прошлого и будущего мира…»
- И даже лучше, - честно признал Альг, хотя и явно безо всякого удовольствия. - Госпожа, вы и в самом деле не знаете тарийского? Как же тогда?..
- Разве вам нужно объяснение? – улыбнулась девушка.
Господин Юлле осторожно, словно боясь спугнуть сидевшую на нем бабочку, положил листок на стол.
- Хорошо. Тогда, если я попрошу вас сделать невозможное, вы, госпожа, наверное, не откажетесь сразу?
- Откажусь? – удивилась Льеш. - Даже не попробовав? Ни за что на свете!
Хозяин испытующе посмотрел на нее, словно проверяя решимость девушки, потом достал с книжной полки нечто вроде кожаной тетради, показавшейся крошечной в больших пухлых ладонях господина Юлле. Это и была тетрадь, с каракулями и рисунками на полях; текст оказался на всеобщем, и это были стихи. Очень бережно раскрыв тетрадь на последней странице, хозяин библиотеки подал ее Льеш.
- Это тетрадь поэтессы Мирэ Авен. Я думаю, вы слышали о ней. И это подлинник.
Льеш держала тетрадь на руках, как ребенка, как хрупкую бесценную вещь, и даже еще осторожнее.
- Сколько же лет этой тетради?
- Почти тысяча. Не удивляйтесь, что она так сохранилась. Мне ее предложил маг. А тому она досталась от другого мага и так далее. Кто-то из них ухитрился наложить на нее заклятье для полной сохранности, и за пятьсот лет бумага не состарилась ни на один день. Но вот в чем беда – последнее стихотворение написано уже на обложке и оно не закончено. То ли поэтесса стала писать на чем-то другом, что не сохранилось, то ли вдохновение оставило ее... Словом, ни в одном собрании стихов Мирэ Авен его нет, только в этой тетради, и то не до конца. Мне хотелось бы знать, было ли оно дописано, и как.
- Я попробую. Ну-ка, что тут у нас, - Льеш открыла тетрадь на последней странице, зашевелила губами, читая про себя. - Пожалуй, слишком сладко. Попробую выполнить обещание.
Она огляделась, окинув внимательным взглядом стол, полки и незанятое никем кресло, и села прямо на пол, положив перед собой тетрадь.
- Расступитесь немного, - попросила она, - да, вот так хорошо. Вистра, возьми пока Бьяну.
Сказочник снял мышку с ее плеча, а девушка минуту помолчав, начала читать – очень медленно, так что ощущение того, что это стихи, почти пропадало:
- Я предвижу – любовь такова,
Что зовет, и спастись не пускает.
Ты на пламя летишь, не скрывая уже торжества,
Но свеча догорает.
Нет ничьей в том тоски и вины,
Только вера и воля живая.
Я с надеждой смотрю – я смотрю со своей стороны,
За тобой наблюдая.
Может, нынче все будет не так?
Может, сжалится пламя над нами?
И счастливо вздохну я, биению крыл твоих в такт,
И заплачу стихами.
Или может тебя попросить
Не лететь на огонь, что алеет
В недалеком окне?.. Я готова свечу погасить,
Если только успею.
Жаль, что мне не успеть все равно,
И надежда последняя тает,
Словно лед от дыханья. Пусть сбудется что суждено!
Но свеча догорает...
Торопись! Я не в силах сдержать
Крик и шепот, души не жалея.
Ты летишь, ты успеешь… Хоть я не умею летать,
Но любить я умею.
Эта жажда сильнее меня,
Жажда странная, роковая.
Ты летишь на огонь, потому что сильнее огня,
И горишь, не сгорая...
Льеш подняла глаза от строчек на обложке и закончила, глубоко, проникновенно и чутко, словно стихи были – ее собственные:
- …Путь закончен. Ни слова в упрек.
Я напрасно тебя пожалела –
Ты отважней меня и счастливей меня, мотылек.
…А свеча догорела.
- Вы настоящая волшебница, госпожа, - сказал Юлле, вытирая со щеки слезу. Лицо его раскраснелось от волнения. - Сэлех вам и в подметки не годится. Ах, вы же не знаете Сэлеха…
- Знаю. Сэлех – обученный маг, - осторожно закрыв тетрадь и встав на ноги, девушка вернула ее владельцу, - так, как он, я не умею.
- Ай, госпожа, о чем вы говорите? Он же просто ремесленник, выполняет свою работу ради денег, вот и все на что он годен.
- По-моему, вы не правы, - Льеш отряхнула юбку от несуществующей пыли, - я видела, как он остановил землетрясение, и никто не заплатил ему за это ни полушки.
- Конечно, он не мог упустить возможность произвести впечатление, - господин Юлле казалось, переменился – сейчас это был совсем не тот человек, который плакал от счастья, слушая стихи. - Посмотрите на его манеры, и как он двигается, и как одевается. Он показывает себя прежде всего магом – существом избранным, не похожим на других. Гордым и мудрым, да еще и таинственности на себя напускает!..
- Нам пора идти, господин Юлле, - сказала Льеш, забирая мышку и Вистры.
- Как, уже? А я ведь даже не спросил, не обладают ли ваши спутники талантами, не меньшими чем ваш, и никак не отблагодарил вас за то, что вы сделали... Всего моего состояния не хватит, чтобы отплатить за такое, но – вот. – Он отстегнул от пояса приятно звякнувший кошелек, - хотя это всего лишь золото, госпожа.
Льеш немного подумала и взяла кошель.
По дороге в гостиницу необычно молчаливый Шела вновь разговорился:
- Ты защищала Сэлеха… Но я-то знаю, что он тебе не нравится! Почему же ты защищала его?
- Потому что гнев превращает в подлую клевету любую правду. Тарзин однажды сказал, что правду нужно проверять на себе, прежде чем произнести ее. Он прав.
- «Правда двояка. Проверяй ее на себе», - кивнул Вистра, - это Правило Зеркала из одной не очень старой сказки. Там еще было Правило Двери – «Если есть выход, должен быть и вход», и Серое Правило – «Сила всегда права», и Правило Ладони – «Все дороги ведут к себе», и правило Чаши «Нельзя пронести полную чашу и не пролить ни капли, и чем больше жаждешь этого, тем больше прольешь»…
- Сила всегда права? - повторил Шела, словно услышал только одно из всего сказанного. - Вот это мне нравится! Только почему его назвали серым, а не золотым? И я бы никогда не стал защищать человека, которого терпеть не могу!
- Что-то я тебя не пойму. То «мы с господином магом», то такое вот признание, - улыбнулась Льеш.
- Ничего тут нет смешного! - почему-то вдруг разозлился мальчишка. - Ты и маг друг на друга похожи. Вы самих себя не любите и делаете все, чтобы другие тоже вас не любили! А себя надо любить!
Девушка и не пыталась на это ответить. К тому же они, наконец, подошли к своей гостинице.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 14:23 | Сообщение # 25 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава двенадцатая. Мозаика
Едва они вошли, как Сэлех, явно ждавший их возвращения, подошел к странникам.
- Надо уходить отсюда, господин Сказочник, - сказал он с явной тревогой.
- Что случилось?
Маг поморщился, словно этот вопрос был острым камешком, попавшим в его обувь:
- Ожидается Ночь Жажды.
Странники недоуменно переглянулись.
- И что там с этой ночью? – спросил Шела. - Какое-нибудь местное суеверие, велящее приносить в жертву пришельцев?
- В жертву? – Сэлех даже улыбнулся, но улыбка тут же и погасла. – Конечно, нет, здесь живут люди, а не варвары. Ночь опасна, но объяснять слишком долго, и, если можно, я сделаю это позже. Этот человек повезет нас на своей колеснице.
Топтавшийся в стороне молодой человек, не старше Вистры, с изысканно-красивым лицом и серьгой-кольцом в левом ухе, подошел и вежливо поклонился.
- Ска́ве к вашим услугам.
Льеш смотрела то на него, то на Сэлеха.
- Неужели это так опасно? К тому же Тарзин где-то бродит…
- Дождемся его и уедем. Поверьте мне, госпожа, так будет лучше.
«Почему-то обратный путь показался троим длиннее и дольше. Оставив лодку ждать других, кто захочет попасть на остров, Трус Герой и Игрок отправились прочь пешком, но ушли недалеко, когда землю укрыл туман. Белая дымка окутала округу, спрятав от взгляда все, что дальше расстояния вытянутой руки, и, чтобы не заплутать в тумане, странники решили, присев у костра, переждать пока туман уйдет.
В памяти каждого из них свеж был визит дракона и его слова. Потому никто не удивился, когда Трус спросил:
- Почему Дракон не стал нападать на нас?
- Потому что хотел уйти с острова победителем любой ценой, - усмехнулся Игрок. - Не сумев победить правду, он захотел победить нас - с помощью правды, которую нам сказал.
- И я чувствую себя побежденным,- признался Герой, - но не драконом и не правдой, а Стеной.
- Друг, не печалься о том, чего не можешь изменить, - Игрок положил ему руку на плечо. – Думаю, каждый из нас сейчас ощущает себя проигравшим. Знаете, а давайте рассказывать о своих победах! Это поднимет наш дух.
- Тогда ты расскажи первый, - предложил Трус, - а потом пусть расскажет Герой. Мне нужно много времени, чтобы вспомнить, когда и кого я победил.
Игрок с усмешкой пожал плечами:
- Уверен, ты вспомнишь легче, чем думаешь. Однажды я поспорил с Судьбой и победил в этом споре. Вот как это случилось. Я странствовал и в пути встретил человека, который жаловался на Судьбу так громко, что, наверное, его слышали не только существующие боги, но даже и не существующие. Но ему этого было мало, и, едва убедившись, что я не глух, незнакомец принялся излагать мне свое мнение. «Человеку в этом мире нельзя полагаться на самого себя, все решает Судьба, у которой все продумано и выверено. Она не позволит человеку сделать хоть маленький шажок в сторону от задуманного ею, и Рок - второе имя Судьбы и никто еще не избегнул ее внимания...»
«Вы соединили разные понятия, - сказал я ему, - смешав их вместе в одной чаше, как старое и молодое вино, и получили гремучую смесь, которая свалит с ног даже великана. Неудивительно, что у вас от таких размышлений немного кружится голова...»
Я хотел подбодрить его этой шуткой, а он только печально посмотрел на меня и сказал, что я обречен, как и все.
«Судьба – это выбор и свобода воли, - сказал я тогда, - а Рок – пугало для трусов, висящий над дорогой меч… Но вот вопрос – кто заставляет человека ходить под этим мечом? В мире полно дорог, над которыми ничего не висит. Почуяв опасность, можно пойти навстречу ей, а можно убежать, и поверьте мне на слово, никакая неизбежность не угонится за убегающим человеком».
Спутник мой пришел в ужас от таких слов.
«Она покарает вас, если услышит!» - воскликнул он.
«Возможно, - согласился я, - но только если у нее нет чувства юмора. А в это я не верю, ибо не раз оказывался в ситуации, которую можно объяснить лишь тем, что Судьбе захотелось пошутить».
«Неужели вы будете спорить и с ней, если она вдруг встанет перед вами?» - в еще большем ужасе воскликнул он. «Я спорю с ней каждый день, - сказал я, - и то и дело получаю от нее ответы. Случается мне чего-то просить у Судьбы – например, немного времени или возможность исправить ошибку. Не скажу, чтобы она всегда давала просимое, но если бы поступала так, то я не уважал бы ее, как теперь. И сейчас, споря с вами, я по-настоящему спорю с Судьбой. И если правы вы, и Судьба - это только рок и предопределенность, то она заставит меня бежать, а если прав я, то сама от меня убежит».
Такого мой собеседник не вынес и поспешно покинул меня, унося с собой и Судьбу, такую, в которую он верил.
Настала очередь Герою рассказывать о его победе:
- Однажды я победил колдуна. Он заколдовал влюбленных, которые пришли к нему за помощью, превратил в двух птиц. Этот колдун громко называл себя повелителем демонов и, желая испугать меня, обещал, что вызовет одного из них, чтобы тот наказал меня за дерзкое вторжение в его жилище.
«Я тоже повелитель демонов», - сказал я тогда.
«Ты? - не поверил колдун. - Какими же демонами ты повелеваешь?»
«Теми, которые живут во мне. Демоном страха – тысячу раз мне приходилось побеждать его, но все равно нередко случалось, что потом он брал надо мной верх. Демоном алчности – его я победил давно и больше не имел с ним дела. Демоном высокомерия – с этим достаточно было просто поговорить, не так уж он оказался силен. Демоном отчаяния… Вот с этим труднее всего, мой он или чей-то еще. Случалось мне побеждать чужой страх, и чужую алчность, и чужое высокомерие, но с демоном отчаяния даже ты ничего не сможешь сделать».
«Если все это имена демонов которыми, ты повелеваешь, значит, можешь вызвать любого из них. Сделай это, а я позову своего, и посмотрим, чей демон сильнее». «Сначала ты вызови, - предложил я, - а после я сделаю то же». Колдун был заинтригован, он прошептал несколько коротких слов, и под потолком его пещеры заклубился синий дым. Из дыма сложилась грозная фигура с тремя рогами на массивной голове, громадными ручищами и ногами как две колонны. «Ну, теперь твоя очередь», - сказал колдун. Но я, как вы понимаете, не стал шептать никаких слов.
«Кто ты? - спросил я у чудовища, - и что ты делаешь?» «Я слуга, - ответил он голосом столь мощным, что стены пещеры затряслись, - и служу повелителю». «Это сейчас, - сказал я. - А кем ты был и что делал прежде?» «Прежде я был слугой и служил повелителю», - ответил демон без раздумий. Тогда я задал третий вопрос: «Кем же ты будешь потом и что станешь делать?» «Потом я буду слугой, - демон запнулся, и продолжил намного тише: - И стану служить повелителю». - «И это все? Всегда одно и тоже – служить, но никогда не быть свободным и жить, как живут все остальные? Выполнять чужие желания и никогда - свои? Иметь тысячу лет, а может, даже и вечность, чтобы очередной повелитель снова и снова посылал тебя на край света, и никогда не видеть ни благодарности, ни покоя?»
Трехрогая голова демона дрогнула. «О чем ты говоришь? - спросил колдун. - Демон рожден рабом и останется рабом». «Никто не рождается ни рабом, ни слугой, - сказал я, - но иногда можно позволить сделать из себя раба». Демон взревел: «Я никому не позволю делать из меня раба!» - и исчез в синем дыму. «Как видишь, я победил, - заметил я, - побил твоего демона, как бы он ни звался, даже не призывая своего. И с любым из тех, кого ты захочешь напустить на меня, справлюсь так же просто. Поэтому тебе лучше поскорей расколдовать влюбленных и отпустить их». Колдун скрипел зубами и ругался, но сделал то, что я просил.
Игрок посмеялся над его историей, а Трус только улыбнулся - ведь настала его очередь рассказывать.
- Все, что я могу сказать - однажды я победил себя. Не могу иначе описать эту победу, и она, конечно, не сравнится с вашими, как не равен им мой рассказ, но эта победа – все, что у меня есть.
Игрок и Герой переглянулись.
- Если бы мы спорили, чья победа больше, ты победил бы в этом споре, - просто сказал Герой».
* * *
Тарзин вернулся через час – и очень удивился тому, что они куда-то уходят. А, узнав причину, не согласился с тревогой, поднятой Сэлехом.
- Я слышал об этом от местных, но ничего такого страшного. К тому же уже почти вечер...
- Не стоит слишком верить местным, - качнул головой маг. - Так вы едете?
- Я хотел бы остаться, - сказал Тарзин. – Если честно, я заинтригован всем, что услышал о Ночи.
- Но это опасно! Слишком опасно для всех нас! Жажда окажется сильнее, и вы перестанете владеть собой...
- А что посоветуете вы, господин Скаве?- неожиданно для всех – но явно не для самого Скаве – обратилась к нему Льеш, прервав причитания Сэлеха. – Эта ночь в самом деле так опасна?
Скаве посмотрел на нее со странной полуулыбкой и, потеребив серьгу, серебряное колечко с зубцами, ответил:
- Да ни капельки.
Сэлех-маг еще больше изменился в лице, вопрошающе взглянул на Льеш – и что-то вроде упрека или сожаления появилось в его взгляде. Он так и не сказал ничего, просто вышел прочь, не попрощавшись и не объяснив своего ухода, не дав обещания вернуться.
Вистра поймал себя на мысли, что они победили – как, кого и почему, он не мог бы сказать. Главное было в этом – победа, и что-то большее вместе с ней. Кажется, остальные тоже почувствовали это – лица их сияли чувством, слишком похожим на торжество.
- Ну и что вы теперь станете делать? – задал вопрос Скаве, все это время находившийся поблизости. - Просидите в гостинице до утра и так и не узнаете, чего вам надо было бояться?
Но это никому не пришло в голову; необычное поведение мага, проявленная им горячность привлекли к Ночи Жажды куда больше внимания, чем если бы он сутки напролет говорил только о ней. Вечер медленно но верно набирал силу, когда все четверо, но без мышки, явно уставшей и потому возвращенной в клетку, и Скаве, беззаботно оставивший у ворот свою повозку, покинули гостиницу и отправились бродить по красивым улицам города, имевшего недобрую славу. Темнота поднималась с земли, другая такая же опускалась с неба. Где-то посередине они встретились и сомкнулись, как створки раковины, заключив в себе мир-жемчужину.
Людей на улицах оказалось не больше чем в любую другую ночь. Появившиеся фонарщики выполнили свою работу, и темнота отступила; освещенные теплым живым светом улицы преображались, и не только они. В свете фонарей лицо Скаве показалось Вистре знакомым; возможно, он видел его раньше в этом городе, или их несостоявшийся возница кого-то напоминал Сказочнику. Скаве много интересного знал о Керрате; он охотно рассказывал забавные и серьезные истории, развлекая гостей, пока они бродили, не имея иной цели, кроме как занять время до наступления загадочной Ночи Жажды.
Когда стало достаточно поздно, чтобы вечер мог называться ночью, Скаве, прервав очередную историю, спросил:
- Может, я зря стараюсь и вам нужно совсем другое? Посоветовать какое-нибудь место или заведение?
- Не стоит, - торопливо, словно страшась, что кто-то успеет раньше нее, ответила девушка. – И так хорошо.
- Как же, хорошо, - проворчал Шела, - таскаемся туда-сюда, как неприкаянные. Если эта ночь – праздничная, то где ее признаки? Ни цветных фонарей, ни масок, ни бочек с вином на каждом углу…
Он был прав; ничего особенного в городе не происходило – по крайней мере, они, гости Керрата, необычного не замечали.
- Ночь Жажды вовсе не праздник, - заметил Скаве с едва заметной усмешкой, - она – как похмелье жизни… Правда, для одних это обычное состояние и они ничего не заметят и не почувствуют, а для других - гибель.
Шела не унимался:
- Еще и все двери открыты настежь! – заметил он, когда странники проходили мимо очередного дома с распахнутой дверью. - Что, сегодня не воруют в вашем славном городе?
- Не будь таким злым, Шела! - попросила Льеш.
- Так это ведь легче, - не подумав, брякнул мальчишка.
Скаве остановился посреди улицы и расхохотался оглушительно громко:
- Так-то, госпожа! Даже ребенок знает, что легче быть злым, чем добрым! Погодите, он еще не то скажет, когда почувствует на себе влияние Ночи… а может, и не почувствует, как я уже заметил.
Огонь в фонаре, под которым они все вдруг остановились, качнулся, бросая на лица причудливую тень.
- И скажу, - безо всякой злости ответил Шела.
- Скажешь, – повторил совершенно спокойно Скаве – словно и не он мгновение назад хохотал как безумный. – Если захочешь. Кого-то, случается, тянет на откровенность... Да, малец, злым быть куда легче.
- А не наоборот? – спросил Тарзин, зачерпнув с обочины снега и уминая его в руках. – Кому захочется приставать к добряку, который, ну хоть сколько его обижай, не обижается, и все тут! А злого только тронь - тут же и вспыхнет, как порох. Мечта любого задиры…
- Не получить по шее, - закончил Шела, перебивая его. – От добряка точно не получишь. Мечта задиры – безответная жертва. У тебя, Книжник, поди, и врагов-то нет, как ты можешь судить об этом?
- Лень и пустота мои враги. А еще – непонимание и отчаяние…
- Лень и отчаяние не надают тебе по морде, не расквасят нос и не вывернут карманы! Да что с вами говорить! Хоть один из вас может поставить все на последнюю карту? У кого из вас есть цель, идя к которой, забываешь есть, пить и спать? - Шела по-своему понял растерянные взгляды спутников и горделиво расправил плечи. - Среди вас нет равных мне.
Скаве присвистнул.
- Эк тебя занесло, малец! Высокого же ты мнения о себе!
- Кто бы говорил! Костюмчик на тебе не из дешевых, как и обувь, и вряд ли ты моришь себя голодом. Или станешь сейчас врать, мол, тебе все равно, что есть и во что одеваться?
Черноглазый керратец покачал головой:
- Глупости говоришь, малец. Любому человеку по нраву вкусная еда и хорошая одежда...
- Я правду говорю!
- Правда всегда одна – для каждого своя. И видна она только на очень большом расстоянии. Но даже летописи врут, ведь пишут их люди. Возьми в руки любую книгу, прочти два слова – и ты увидишь ложь и почувствуешь ее. А правду не почуешь, пока она не подойдет к тебе вплотную и не брякнет тебя кулаком по темени, - Скаве потер макушку, словно там уже была шишка, набитая правдой. - И увесистые же у нее кулаки!
- Еще один Книжник на мою голову… - проворчал Шела. - Библиотека тут совсем рядом, если так любишь книги – там тебе и место!
- А нарываться на неприятности – это свойство твоей натуры, как я понял? – вполне дружелюбно, без скрытой угрозы спросил несостоявшийся возница.
- Ну, хватит уже ругаться! – вмешалась Льеш, раньше, чем Шела брякнул что-нибудь в ответ. – В самом деле, если библиотека открыта, пойдемте в библиотеку! Мне захотелось посмотреть, о чем это врут здешние летописи.
- О вполне обычных вещах, госпожа. О том, что было, когда нас не было и том, как хорошо там, где нас нет. Или вот бы одна половина людей не лгала так много, а вторая – не позволяла бы так часто себя обманывать. А библиотека близко, да. Вы знакомы с ее хозяином?
- Совсем немного. Наша Шутиха оказала ему ма-аленькую услугу... – Шела вдруг замолчал, встретившись со взглядом Льеш. Таким спокойным и мирным – и таким красноречивым. Он поспешно закрыл рот и постарался отодвинуться подальше от девушки.
- Ясно, - Скаве наконец-то двинулся вперед, а за ним и остальные.
Чистота в Керрате была потрясающая. Ровные мостовые очищены от снега – по ним было приятно идти. Фонари горели ровно, и Вистра до сих пор не увидел ни одного погашенного или разбитого. Все самое простое – дома не выше, чем в три этажа, почти ничем не украшенные, обсаженные деревьями прямые улицы, незатейливые и безыскусные вывески лавок и таверн… Никаких причудливых затей, но простота оказалась хороша сама по себе – на ней отдыхали взгляд и душа. Здание библиотеки - маленький дворец - как ни странно, очень хорошо вписывалось в общую картину. Библиотека была открыта. Гости постучали и их впустили без единого вопроса. Страж проводил пятерых в кабинет господина Юлле, который занимался каким-то делом… впрочем, делом ли? Он перебирал лежащие перед ним на столе кусочки цветного стекла, металла и камешки всех форм и размеров.
- Вы очень вовремя, госпожа, – сказал он, поднимаясь навстречу гостям и обращаясь к одной Льеш. – У меня есть для вас работа.
- Работа? – повторила девушка.
- Да, госпожа. И я готов заплатить за нее, сколько пожелаете и вперед.
Он взял со стола кругляш золотого, невесть как затесавшийся в мешанину камешков и стекляшек. Взял, но удержать не смог и не успел предложить его Льеш. Монетка выскользнула из пальцев, прокатилась, звеня, по паркетному полу и остановилась, завершив свой последний круг. Все глаза в этот миг смотрели только на нее – это было подобно колдовству, странному гипнозу или сну, от которого не хочется просыпаться.
Первым от наваждения очнулся хозяин библиотеки... Только вот Вистре показалось, что не монетку он уронил сейчас - а душу свою - таким несчастным вдруг стало его лицо, таким горьким взгляд.
- Пойдемте со мной, - сказал он.
Никто не спросил – куда, зачем? Хозяин библиотеки отворил маленькую дверцу, спрятанную за портьерой, и ступил из кабинета в узкий коридор. Гости последовали за ним.
Коридор совершил поворот и закончился у двери светлого дерева. Господин Юлле открыл ее и сделал понятный жест, предлагая гостям войти в светлую, просторную комнату.
- Кого ты привел, отец? – услышал Вистра, перешагнув порог комнаты, и только тогда заметил говорившего – мальчика на кровати возле окна. – Это новые актеры? Они сыграют для меня пьесу?
Мальчику на постели было не больше, чем Шеле… да пожалуй, и меньше. Кожа его отливала нездоровой желтизной, а лицо, неулыбчивое, малоподвижное, казалось совсем не детским. Комната была просторна и хорошо проветрена, ковры и маленькие картины в рамках висели на стенах, возле кровати стоял столик на колесиках с хаотичной россыпью вещей. Сказочник видел книги, цветные карандаши, игрушки из дерева, кости и металла, нехитрые детские украшения, фигурки из бумаги, клубки ниток, мотки проволоки, ножницы, свечи, какие-то детали и макет небольшого дворца.
- Нет, Ха́нни, они не актеры, - ответил хозяин библиотеки, вошедший в комнату сына последним.
- Значит, певцы и менестрели? А эта девушка – танцовщица? – взгляд мальчика обратился к Льеш. - Ты станцуешь для меня?
- Нет, - негромко, но очень твердо сказала Льеш.
Лицо мальчика исказилось обидой.
- Она не хочет танцевать, отец! Ты мало заплатил ей?
Господин Юлле смотрел на девушку с немым укором:
- Неужели так трудно исполнить просьбу ребенка, госпожа?
- Не трудно, - мягче, осторожнее – совсем не так как прозвучал ее ответ Ханни - сказала она, – но мне показалось, что это не просьба, а каприз.
- И что это меняет? У ребенка есть право на капризы. И если этого мало – я прошу вас станцевать для Ханни. Впрочем, возможно, вы хотите награды? Получите любую…
- Нет, - повторила Льеш, на мгновение Вистре показалось, что она колеблется, но вот взгляд девушки встретился со взглядом мальчика и сомнение исчезло с ее лица.
Господин Юлле застыл, точно закаменев, а Льеш сделала несколько шагов к постели его сына и присела на самый краешек.
- Значит, ты не будешь танцевать? – уже с меньшей обидой спросил Ханни. – Тогда расскажи историю.
Он приподнялся, опираясь на руки, подтянул свое тело назад и оперся спиной о спинку кровати. И только тогда Вистра понял, что мальчик – калека и не может ходить; его ноги лежали под одеялом беспомощными, безжизненными колодами.
- Что же тебе рассказать?
- Смешное. Однажды из окна я видел, как дрались мальчишки, и один расквасил нос другому. Осенью и зимой бывает скользко, и люди часто падают, это тоже очень смешно, особенно когда они начинают громко ругаться.
- Что же в этом смешного? - спросил Тарзин. – Человек упал, ему больно.
Ханни дернул плечом.
- У него тогда такое лицо… словно готов кого-нибудь стукнуть. А сам мокрый и грязный или весь в снегу. Грозное лицо и жалкий вид - разве это не смешно?
- Разве ты сам никогда не падал? – задал Шела бестактный вопрос. Он бесцеремонно занял единственное в комнате кресло, остальные так и остались стоять, кроме Льеш.
- Не помню, - мальчик снова подтянулся на руках, садясь поудобнее, - и это не интересно. Если вы не актеры и не певцы, то кто вы?
- Мои гости, Ханни, - сказал господин Юлле, - обычные люди.
- Жалко, - почти с прежней обидой произнес мальчик, - простые люди и ничего больше. Ничего смешного в вас нет.
Он снова посмотрел на Льеш и спросил с надеждой:
- Может, ты все-таки станцуешь для меня?
- Нет, Ханни. Но историю могу рассказать. Ты любишь сказки?
- Не-а. Они все глупые и никогда не говорят, как было на самом деле.
Шела коротко хохотнул:
- Точно! Все это красивое вранье о том, как красавица полюбила урода…
Льеш покачала головой и посмотрела на Вистру:
- По-моему, это по твоей части, Сказочник. Есть ты, и есть люди, которые не любят сказки. Попробуешь разубедить их?
- Постараюсь, - пообещал он и подошел ближе, но присесть на кровать, как девушка, не торопился. – Ханни, давай поиграем!
- Во что мы будем играть? – спросил мальчик. – Это интересная игра?
- Мне кажется, что да.
Сын господина Юлле поморщился:
- Кажется… ты же взрослый! Как я могу верить тебе? Взрослые легко обманывают, когда им это надо.
- Но разве я когда-нибудь тебя обманывал?
- Какая разница, ты или другой? Если я не захочу, то не стану играть с тобой.
- Конечно, - легко согласился Вистра, - а игра вот какая. Сказка – это волшебство. В жизни каждого человека случаются волшебные, сказочные, счастливые мгновения. Если каждый расскажет о таком из своей жизни, я сложу эти рассказы вместе, как кусочки мозаики, и сделаю из них целую сказку.
- И что это докажет? – фыркнул Шела.
- Ничего. Просто, может, вы почувствуете, что сказка – часть вашей жизни, увидите еще одну из ярких красок мира.
Мальчик на постели шевельнулся
- Странная игра, но мне интересно, что из этого получится, - он кивнул Льеш, - рассказывай, ты первая.
- Нет, не так! – вмешался Шела. – Лучше бросить жребий!
Ханни глянул на него с уважением.
- Точно, так интереснее, - он взял со столика кости-кубики, часть вещей смахнул на пол, освобождая место для броска, и подал кости Шеле, - кто выбросит больше, тот и рассказывает первым.
- Сначала брось сам, - предложил Шела.
Мальчик кинул кости на одеяло – выпало два и четыре.
- Все равно мне не о чем рассказывать, - сказал он, - в моей жизни нет никакого волшебства.
Вистра взял кости и бросил их на столик. Ему досталось три и пять, Льеш выпало пять и четыре, Шеле - две единицы, Тарзину – две пятерки. Скаве отказался бросать.
- А ты, отец? – спросил Ханни, когда Вистра готов был предложить Тарзину начать свой рассказ.
- Ты хочешь, чтобы и я тоже?.. – почему-то удивился господин Юлле.
- Да, хочу, - в голосе мальчика прорвались капризные нотки. - А ты не хочешь?
Хозяин библиотеки взял кубики со стола и бросил их прямо на пол, на свободное от ковра место. Они катились, гремя, и никак не могли остановиться… Казалось, время замерло, и этот миг растянулся в вечность. А потом кости застыли, повернув к небу те из сторон, которых так жаждут многие игроки. Шесть и шесть.
- Никогда не играл… никогда не выигрывал… - тихо проговорил господин Юлле, словно не слыша, что его слова противоречат друг другу. - Надо же…
- Рассказывай! – потребовал от него сын.
Господин Юлле невесело усмехнулся, глянул на гостей, как-то очень естественно нашедших свое место в этой комнате – Тарзин присел на резную лавчонку, Скаве встал, прислонившись к стене, Вистра – на крошечную деревянную приступку у самой постели. Льеш снова сидела на кровати а Шела не покидал своего кресла.
- Я ничего не знаю о волшебстве, – сказал он, - но однажды когда я и трое моих братьев делили наследство… Я был младшим и мало что осталось бы мне после дележки, а то и совсем ничего. Но мой старший брат любил вино. На свои деньги – я и тогда уже имел свои! – я купил бочонок лучшего вина ему и его друзьям, сидящим в таверне. Утром брат подписал отказ от своей доли наследства. Потом, конечно, он кричал, требуя вернуть ему то, что он отдал во хмелю. Другой мой брат давно хотел жениться на молодой вдове, но отец не разрешал ему. И вот теперь, когда отец умер, препятствий больше не осталось. У вдовы имелись и дом, и хозяйство, и деньги – не было только детей. Я нашел мага, который сделал для нее амулет, единственный в своем роде амулет, который позволит зачать бесплодной. За него я пообещал магу услугу… Я предложил амулет брату в обмен на его отказ от наследства. Брат хотел сам добыть подобный талисман, ему хватило бы и решимости и средств, вот только не всякий маг может сделать его, а тот, кто может – только раз в своей жизни. А доля наследства моего брата была не так уж велика. И он отступился. Только последний брат оставался для меня проблемой – и никаких подходов к нему я не знал. Он не пил и ни в чем не нуждался. Но случилось так, что в грозу он спрятался от дождя под деревом, и именно в это дерево ударила молния. Так не стало последней помехи на моем пути. И я понял – Трое или кто-то еще, неважно, помогают человеку, который переделывает мир под себя, а не себя под мир. Всегда поступать так, брать, ничего не давая, нападать при малейшем проявлении слабости, предотвращать зло злом – путь хищника, самый лучший путь. Понять это было счастьем для меня.
Несколько мгновений стояло молчание, потом заговорил Тарзин.
- Я люблю жизнь. И я люблю стихи. Одно из них… когда-то я прочел его и почувствовал, что в нем есть волшебство. Потом, перечитывая его, я уже не мог чувствовать это так остро, но все равно это хорошие стихи. Надеюсь, услышав их, вы тоже почувствуете волшебство.
Он вздохнул, набирая в грудь побольше воздуха, словно собирался крикнуть и прочел совсем негромко, но с большим чувством:
- Я не вижу, но верю, есть что-то такое под солнцем,
Что упасть не дает, строит фразы и города.
Гаснет свет за окном, но надежда одна остается,
И она для тебя – как звезда.
Не смотри на нее, ты ослепнешь, и трогать руками не надо,
Пусть сияет, как может, до самого до утра.
Чтобы, где бы ты ни был, тебя находила награда,
Чтоб надежда была как сестра.
Есть же что-то что выше и жизни и смерти и власти
Всех земных королей и всего, что ты знал до сих пор.
Не поместится в сердце твоем это странное счастье,
И надежда твоя – твой укор.
Никого убедить ты не сможешь, что мудр, в самом деле.
Сам ты сторону выбрал, на которой тебе воевать.
И порой восклицая: «Ну как же мне все надоели!»
Так желаешь, что их не сумел ты понять.
Снова торным путем – от желанья к желанью любому,
Если что прозревая – то только себя самого.
Ну а кроме надежды, зовущей из дома и к дому,
Что же нужно тебе? Ничего.
- Волшебство, – сказала Льеш, начиная рассказ в свою очередь, - оно есть и в очень простых вещах. Помню, я лежала в пшенице, среди качающихся под ветром колосьев, надо мной - угольно черное бархатное небо с яркими огоньками звезд… Это было самой прекрасной вещью, что я видела когда-либо. Сердце человека слишком тесно чтобы вместить такое… и тогда оно начинает расти, становится огромным, так, что в нем хватает места даже для неба, даже для мира. Когда сердце твое вырастает, чтобы вместить мир – это и есть счастье.
Лицо ее сияло; Вистре хотелось взять ее за руку и тихонько сжать в своих ладонях маленькую ладошку девушки.
- Раз уж мы стали говорить о счастье… а оно действительно – волшебство – я не смею говорить о нем «было», - сказал он. - Счастье есть и будет. Для меня это – улыбка тишины. Словами не объяснишь. Просто посиди, прислушиваясь к тишине до тех пор, пока она не заставит тебя улыбнуться - ни с того, ни с сего. Ничего смешного нет в тишине, но она дает радость.
- Для тебя все так просто, - сказал Ханни.
- Ну да, - немного смущенно согласился Сказочник, - я верю в добро и доброту, и в надежду тоже. Мы живем лишь от надежды к надежде.
- Я не знаю этого. Я знаю только, что самая лучшая игра – та, которая никогда не надоедает; смотреть, как играют другие, как они живут, ссорятся, падают и поднимаются, тратят время своей жизни на ерунду. Все, даже мой отец.
- О чем ты, Ханни? – очень удивленно спросил покрасневший господин Юлле.
- О золоте и серебре. Ты берешь одну монету и превращаешь ее в две. Но ни золото, ни серебро не могут вернуть мне ноги, - ответил мальчик. Он произносил слова жестко, но не зло. - А значит все это – пустяки и ерунда.
Его отец покраснел еще сильнее.
- Я смотрю на других людей… и никогда не забываю о том, что они – другие. Я смеюсь над ними, а они даже не знают об этом. Может, в этом и нет волшебства, но мне это нравится.
Из всех них, кажется, только Шела понял и поддержал Ханни – лишь на его лице была улыбка.
- Я не люблю стихи, - в свою очередь сказал он. – Я люблю, когда меня уважают. Однажды мне приснился сон, что я стал королем. Это было волшебно.
Рассказы закончились – те кусочки цветного стекла, из которых Вистре предстояло собрать свой узор. Все – если только Скаве не захочет что-нибудь рассказать. Сказочник глянул на него вопросительно, но несостоявшийся проводник только качнул головой.
- Нет, вряд ли. – Он вдруг усмехнулся: - Жаль, что вы не видите себя со стороны. Какая трогательная картина!
Эти слова вновь кого-то напомнили Вистре – смыслом или интонацией. И кажется, не только ему.
- У вас знакомое лицо, - сказала вдруг Льеш, глядя на Скаве с легким прищуром, - и манера говорить.
- Я все-таки выдал себя? – что-то столь же похожее на насмешку, сколь и чуждое ей, прозвучало в словах черноволосого возницы. - Да, правда. Не хватает шрама.
Он потер правую щеку, и именно в этот миг Вистра вспомнил его и его слова, почти такие же - «Какая чудная трогательная картина»…
- Ты был Меченым, - снова опередила остальных Льеш. В ее словах не слышалось ни удивления, ни страха.
- Ты? – мгновенно вскинулся Шела. - Так это был ты?..
- Потише, малец, - поморщился от его вопля Скаве, - я не бандит, я тот, кого нанимают для дел, которые не могут или не хотят сделать сами. И я не причинил вреда ни тебе, ни кому-то еще.
- Да ты… - сжатой пружиной вскочил на ноги Шела, лицо его стало пунцовым.
- Так ты разбойник? – с больши́м интересом спросил Ханни, приподнимаясь на руках и не отпуская взглядом лицо Скаве.
- Когда за это платят.
- И в тот раз… тебя тоже наняли? – спросил Вистра.
- Конечно. И предупреждая ваш вопрос, госпожа, - с легкой улыбкой он кивнул Льеш, - я не могу назвать имя нанимателя. Но он очень настойчиво попросил никого не трогать.
Совсем другой, насмешливо испытующий, взгляд достался и без того взбешенному Шеле. Если бы Тарзин и Вистра не загораживали ему путь, он бы кинулся на Скаве с кулаками.
- Мерзавец… гад… сволочь… - одно за другим гнусные слова слетали с губ Шелы и он все никак не мог остановиться. Но запас его ругательств оказался не бесконечен, как и ярость. Мальчишка почти упал обратно в кресло и уставился взглядом в никуда.
- Кинайа, - произнес потрясенный больше всех Тарзин, – ты забрал кинайю. Что ты сделал с ней?
- Отдал тому, кто нанял меня.
- Если из всего этого ты сможешь сделать сказку, - перебил его обратившийся к Вистре Ханни, - это и правда будет чудом.
Вистра хотел ответить, что да, будет, но сказка уже оживала в нем и готова была выйти в свет.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 14:28 | Сообщение # 26 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава тринадцатая. Танец для Ханни
«Туман продержался до самой темноты и тьма, сошедшая на мир, не много изменила в нем. Разве что теперь, если бы не костер, Игрок, Трус и Герой не видели бы ничего даже на расстоянии ладони. Дышащих туманом, их неудержимо клонило в сон, и никто из троих не смог противиться дреме.
А утром, проснувшись, они посмотрели друг на друга так, словно были не знакомы.
- Мне снился берег, - сказал Игрок, - берег моря, песок и камни, протянувшиеся цепочкой от заката к восходу. По берегу навстречу солнцу шли девочка и мальчик; они касались камней, лежавших и стоявших на песке, и камни тоже превращались в песок. Чем дальше шли дети, тем больше становились камни на берегу, они уже не рассыпались от одного прикосновения. Но над берегом порхали разноцветные бабочки, и если одна из них садилась на камень, он просто исчезал. Иногда на месте камня оставались начертанные на песке слова – я не успевал прочесть, как они исчезали, но уверен, что это стихи. Казалось, это какая-то игра и правила ее, наверное, знало лишь море, которое шумело, заглушая голоса поющих где-то труб...
- А мне снилось, что я был королем, - сказал Трус с гордостью, наверное, считая свой сон более важным и значительным, чем сон Игрока. - Замок мой стоял на берегу моря. Я повелевал и приказывал - это было приятно. Я обладал богатством – а это еще приятнее. Вельможи и сановники выказывали мне знаки почтения и уважения, - Трус на мгновение замолчал и добавил с удивлением: - Но мне не хватало чего-то очень важного и нужного, хотя я имел все, о чем только мог мечтать.
- А мне снился Зверь, - признался Герой, - один из тех, кто захотел говорить со мной, а не биться, и он рассказал о Пути Хищника.
- Что же это за путь? - спросил Трус.
Герой призадумался, вспоминая.
- Когда берешь все и не даешь ничего, не склоняешься перед миром, а заставляешь его кланяться тебе, и когда никто не может остановить тебя. Мы сидели на зеленом холме, я и он - высокое небо стояло над нами, невдалеке шумело море, и берег искрился белым песком. Слева от холма возвышался замок и я слышал бой барабанов и рев труб. Зверь говорил со мной, и я понимал его. А потом он замолчал, смолкли трубы, и даже звук прибоя растворился в тишине, которая спросила меня: «Хочешь ли ты разрушить Стену после всего, что узнал о ней?» и я ответил: «Хочу». «Тогда иди и сделай это, - произнес голос тишины мира, - но начни со своей и помни – когда она падет, все, что за ней, обрушится на тебя. И еще – ты не должен решать за других». И я подумал – и верно, это и есть Путь Хищника.
- Что ж, - сказал Игрок, - тут наши пути расходятся. Сны показали каждому его дорогу, и дороги эти разные. Мне - искать ответ на загадку прикосновения, от которого рассыпаются камни.
- Мне - то, чего не хватало, когда я был королем, - эхом отозвался Трус. – То, чего не получают в награду.
Герой снова ощутил ожидание и надежду, с каким смотрит на него небо, и кивнул.
- А я должен понять, что делать со Стеной, - сказал он».
- Хватит, - остановил Сказочника Ханни, - я не понимаю тебя.
- Прости, - вдохновение уходило, гасло, и несказанных слов было жаль, - «Стена» – это моя сказка, то ради чего я пришел в Луханну, и она о…
- Стене, - закончил мальчик на кровати с легкой усмешкой. – Это я понял. У твоих героев много свободного времени, если они болтают о пустяках. А ведь я говорил тебе, что не люблю сказки. Жизнь сама строит стены, и сама разрушает их. Легко жертвовать другими и чужие никогда не ранят так больно, как свои…
Мальчик посмотрел на отца, и тот побледнел.
- Разве я когда-нибудь обижал тебя, Ханни?
Вместо ответа Ханни прочитал голосом хриплым и ломким:
- Серебряный ливень в ладонях листвы,
И шепот и шорох. Прочь!
Надо уйти, не склонив головы,
В сырую и темную ночь.
Может быть, эхо последней трубы
Даст и тебе покой.
Сам ты – хозяин своей судьбы,
Ты, и никто другой.
Горесть и жалость - лишь жалкий плен,
Стыдно себя жалеть.
Только не будет сердцу взамен
Камень в груди болеть.
Странная кара – молчанье впрок,
Страшен удел такой.
Сам ты свой выбираешь рок,
Ты – и никто другой.
Вечность по краю – за мигом миг,
Сорванный голос слаб.
Не все ли равно, кто ответит на крик –
Странник? Изменник? Раб?
Жизнью достойно платить за жизнь,
Щедрой и злой рукой.
Сам ты – хозяин своей души,
Ты – и никто другой.
Все и ничто – сушь и дожди,
Радуга и роса.
Бездна снова в небо глядит
И в Бездну глядят небеса.
Жалкий, снова себя пожалей,
Что нет ножа под рукой.
Сам ты хозяин жизни своей,
Ты и никто другой.
- Ты хочешь умереть? – в голосе господина Юлле почему-то было одно лишь спокойствие, и краски вернулись на его лицо.
- Я хочу понять, - отозвался Ханни уже ни на кого не глядя, - и для этого смотрю на других, на то, как они смеются и плачут. На что тратят свое время.
Мальчик замолчал, очень надолго, и никто не нарушал тишины, пока сам он не сделал этого, заговорив неожиданными, не своими словами:
- «… Где-то росло дерево, такое высокое, что в ветвях его дневали звезды, и солнце отдыхало ночью, встречаясь с луной на самой границе времени. Наступал срок, когда плоды его созревали и были они слаще самой жизни, потому у корней дерева собирались люди и звери. Однажды и я попробовал сладкий плод, но сладость его быстро истаяла на языке, оставив взамен невыносимую горечь. Я поспешил заглушить ее вкусом сладкого плода, но сладости вновь не хватило надолго. И так я с жадной торопливостью уничтожил его, и потянулся за следующим. Но следующий плод оказался горек, а послевкусие его - сладким. И горечь эта, и эта сладость были другими; они не привязывали к себе, но освобождали друг от друга. Доев горький плод, я отошел от дерева, которое больше ничего не могло дать мне, кроме этой всегда и горькой, и сладкой правды жизни». - Ханни помолчал и спросил уже сам, не словами сказки или легенды: - Почему всегда нужно выбирать? Почему нельзя взять и то, и это, если только ты не трус и не калека?
- Скорее всего, тебе не хватит времени, - сказал Тарзин, - ты тратишь себя, платишь собой за каждый выбор. Кто захочет платить за то, что по-настоящему не нужно, за прихоть или каприз? Брать и отдавать - не одно и тоже.
- И «дать все сразу значит не дать ничего», - почти с презрением продолжил мальчик. - Вы можете говорить так, злыми красивыми словами, можете притворяться, что вам не нужно ничего большего. Я не могу даже притвориться, у меня на самом деле нет выбора. Да, конечно, «сладость жизни ничто без горечи жизни». Но и это тоже каждый решает за себя.
- Чего же ты хочешь? – тихо спросила Льеш и поправила сама себя: – Что желаешь понять?
Ханни не задумался над ответом, он просто пожал плечами и закрыл глаза. Мальчик выглядел усталым, и на лице его теперь было только равнодушие.
- Тебе стоит подумать над этим, - не оставила все как есть и не дала Ханни полностью уйти в себя девушка, - если хочешь видеть больше, чем грозное лицо и жалкий вид. Если хочешь понять, почему печаль никого не может украсить, и почему она не лучше увечья...
- Госпожа! – тихо воскликнул хозяин библиотеки и отец. - Вы не должны так обращаться с моим сыном!
- Разве я делаю что-то плохое? – спросила Льеш с легким удивлением. - Скажите, если так.
Господин Юлле отвернулся. Поникшие плечи и весь его облик выдавали глубокое и беспросветное отчаяние.
- Все мы хотим понимания, а его нет. И нечего выдумывать несуществующие стены.
- Да уж, одной этой было бы достаточно, - усмехнулся Скаве, насмешка прозвучала так жутко и нелепо, что господин Юлле резко обернулся, и горящим взглядом впился в лицо разбойника, - но она не одна. Ты никогда не сможешь дать другому то, чего у тебя нет. А то, что есть, возможно, дать не захочешь. Причина не нужна, - Скаве говорил все громче, все злее, словно переступил границу, за которой «нельзя» превращается в «можно». - Чаще всего – каприз, прихоть. И никто не хочет жить иначе. Ведь на самом деле так проще. Здесь лишни и ярость и жалость…
- Ярость и жалость, - повторил мальчик на кровати и потянулся к столику за старой потрепанной книгой, обрушив на пол несколько хрупких вещиц, попавшихся под руку. Книга, раскрытая – одним движением, словно Ханни помнил страницу - была протянута Скаве. – Прочитай.
Разбойник подчинился, и взял из рук мальчика книгу, мельком взглянув на обложку – «Окна и Двери» - и прочитал негромко и невыразительно:
- Здесь лишни и ярость и жалость,
Но взгляд встречен взглядом сквозь пламя костра.
«Ты помнишь, как все начиналось?»
«Я многое помню, Сестра».
Разомкнуты души-объятья,
На смену им – цепи и кольца оков,
И люди друг другу - не братья…
Все волки здесь в мире волков.
Проклятье и благословенье,
Отчаянный плач и отчаянный смех,
Надежда живет лишь мгновенье,
И то не для всех, не для всех.
Нет в этом ни смысла, ни цели,
Тем более воли людей и богов.
Как листья слова облетели –
Все волки здесь в мире волков.
И можно кричать и смеяться,
Молить о пощаде, поддержки просить…
Не стоит огню доверяться,
Что смог мотылька подманить.
На миг он поможет согреться
И высшую цену потребует вновь
А сердце всего только сердце.
Все волки здесь в мире волков.
Немая тупая усталость…
Но не говори мне, что это пройдет.
«Ужель ничего не осталось?»
Остались огонь и полет.
И слово, что нужно держаться
Хоть как-то… Что, нет утешительней слов?
Осталось рычать и кусаться.
Все волки здесь в мире волков.
На лице Скаве отразились вначале удивление, а потом удовольствие. Мальчик захлопнул возвращенную ему книгу и небрежно бросил на столик, с которого вновь посыпались безделушки.
- Впечатлило? - спросил он, заметив, наверное, довольство наемника.
- Более чем...
- Вам не надоело? – перебил долго молчавший Шела. - Вся эта тошнотная чепуха, вроде поиска смысла жизни и болтовни о добре и зле? Дурацкая игрушка для взрослых, которая была облезлой еще в начале веков! Злой, добрый – какая разница? Никто тебя не спросит, как ему поступить с тобой и тебя будут унижать снова и снова!
- Больше, чем ты сам, никто тебя не унизит, - ответил Ханни.
- Верно, - согласился с каким-то отчаянным чувством Скаве, - нет для человека худшего врага, чем он сам, малец.
- Говори только за себя!.. – рассвирепел Шела и повернулся к Вистре с таким видом, словно собирался бросить ему вызов. - Почему ты назвал меня Трусом?
- Это не так, Шела, - ответил Сказочник, - я вставил в сказку твои слова – но не тебя. К тому же, Трус на самом деле не такой уж и трус. А ты храбрец, я знаю.
Мальчишка долго смотрел ему в глаза, словно ища в них правду, потом неожиданно улыбнулся.
Зазвенела, скатившись со стола, очередная безделушка, Шела вздрогнул, и улыбка угасла, словно ее не было. Вистра почему-то вспомнил монетку, оброненную господином Юлле. Разговоры, которые они вели, и все происходящее, влекло за собой такое чувство, словно все они подняли что-то, а удержать не сумели. Прозвучало много слов там, где слова не нужны. Так легко строить стены, даже не желая этого...
- Пожалуй, я все-таки станцую, - негромко сказала Льёш и все взгляды обратились к ней, - если здесь есть место для танца, какая-нибудь комната попросторнее.
- Конечно, госпожа, - с большим достоинством ответил хозяин библиотеки, - я провожу вас.
- Но взамен я попрошу у тебя кое-что, - Льеш придвинулась к Ханни так близко, как только смогла. - Ты должен участвовать в танце.
- Госпожа!.. – тихо воскликнул отец, но Льеш словно и не услышала его.
- Разве тебе не сказали? – спросил Ханни. Щеки его пылали. – И разве ты сама не видишь?
- Я ничего не вижу, - сказала Льеш, - кроме одного – это неправильно, когда человек ненавидит себя.
Молчание, воцарившееся после этих слов, было самым тяжелым из всех, какие случались в жизни Вистры.
- Я провожу вас, - повторил господин Юлле, и, подойдя к стоящей в углу ширме, отодвинул ее и взялся за спинку стоящего за ней кресла для калек.
- Нет, только не так! – почему-то воспротивилась Льеш. – Возьмите его на руки!
- Нет! – на этот раз проявил неожиданное упрямство сам Ханни. - Только не ты, отец.
Вистра так и не смог разгадать выражение лица господина Юлле. Но было оно неправильным для человека, которому только что отказали в чем-то очень важном для него.
- Если ты понесешь меня, то не сможешь показывать им дорогу, - предпринял попытку объяснить свое желание мальчик, - пусть лучше кто-то другой.
- Можно мне? – спросил Тарзин, и Ханни, даже не взглянув на него, кивнул и откинул в сторону одеяло, под которым прятались тонкие худые ноги. Тарзин подошел и осторожно поднял его на руки.
Господин Юлле отворил двери и вышел в коридор; гости, как и в первый раз, последовали за ним.
Путь по коридорам дома снова оказался недолгим и закончился перед небольшой двустворчатой дверью темного дерева с несимметричным резным узором. Хозяин библиотеки отворил ее и, войдя первым, зажег одну за другой множество ламп, прикрепленных к стенам этой очень большой и совершенно пустой комнаты.
Отполированный до блеска пол из темного, почти черного камня, вовсе не был скользким, каменные стены от самого пола и на высоту человеческого роста украшали причудливые узоры. В них можно было увидеть переплетенные лианы, и свившихся в клубок змей, странные нечеловеческие лица и натянутые на невиданном инструменте струны. Стены, пол и потолок, поймавшие в себя свет многочисленных ламп, словно впитали его, и замерцали миллионом ярких точек-огней, похожих на звезды.
- Это полуночник, - господин Юлле тронул мерцавшую стену, - камень, который… да вы сами видите.
- Красиво, - согласилась девушка. Сбросив обувь, она прошлась по гладкому мерцающему звездами полу и улыбнулась, - теперь нужна только музыка. Ты умеешь петь?
Этот вопрос был задан Ханни, которого Тарзин усадил к стене, чтобы он мог опереться спиной.
- Не умею. И не люблю.
- Жаль, - искренне огорчилась девушка. – А может, все же попробуешь?
- Тебе не понравится.
- Откуда ты знаешь?
Эта детская перепалка удивила Вистру, но сильно удивиться он не успел. Подошедший из коридора страж сообщил господину Юлле, что в двери ломится человек, называющий себя бардом, и он утверждает, что здесь позарез нужен тот, кто умеет петь.
Хозяин библиотеки глянул на гостей.
- Это ваш друг?
- Нет, - ответил за всех Вистра, - мы никого не знаем в этом городе.
- Прогнать? – спросил страж и, не сомневаясь в ответе, сделал шаг назад.
Но господин Юлле остановил его:
- Нет. Приведи сюда.
Страж ушел, и через несколько минут вернулся с высоким, худым, знакомым пятерым странникам человеком, одетым в щеголеватый костюм.
- Ррео! – ахнула Льеш. - Ты и есть тот бард?
- Можно сказать и так, - усмехнулся Волчий Всадник, - чем только не приходится заниматься в этой жизни!
Господин Юлле смерил его взглядом, потом перевел взгляд на Льеш, но так и не задал вопроса, написанного на его лице.
- Что и для кого я должен спеть? – спросил Иррео и сам же ответил. - Я полагаю, что-то необычное для этого вот мальчика?
- Попробуй, - пожал плечом Ханни совершенно равнодушно, не приняв правила игры, которую предлагал ему Волчий Всадник.
- Веселое или грустное?
- Пусть она выбирает, - ответил Ханни и кивнул в сторону Льеш.
Девушка все это время не отводила от Ррео взгляда.
- Даже не знаю. Выбери сам. Только… Пусть там будет хоть какая-то надежда.
Ррео улыбнулся:
- Какую-то я обязательно найду.
И запел:
- Что-то стало с надеждой. Она не пьянит и не греет.
Может быть, лишь немного, но это - чужая награда.
Потому лишь бессмертная, что умирать не умеет,
Слишком много она преподносит нам сладкого яда.
Мы хотели б иначе, да только не будет иначе,
Если видим ее, остальные пути нам не милы.
Может быть, для надежды и нет нерешимой задачи,
Только нам, а не ей, те решенья искать, что есть силы.
Льеш постояла, прислушиваясь, медленно прошлась по комнате, все тише и тише с каждым шагом, пока не остановилась совсем посреди звездного буйства. Первыми начали танцевать ее руки, поднявшиеся одна за другой и упавшие как уставшие крылья. Шаги, легкие и скользящие или тяжелые и медлительные, поворот головы, всплеск рук, словно поймавших что-то, сомкнутые ладони, – что в них? Красивая бабочка? Солнечный луч? Истина? Но ладони раскрыты, и они – пустые… Следы танцующей слабо светились, лицо и руки метались в полумраке голубыми маячками. Вот она пошатнулась, словно глубоко потрясенная: ведь, в самом деле, нельзя так – искать, ждать и желать, получить, наконец, желанное, и увидеть, что оно – пустота.
- Что-то стало с надеждой. К ней снова боюсь прикоснуться.
Говорят, что хрупка – а сломать ее больно, я знаю.
Иногда это нужно – лишь так и сумеешь проснуться,
Но надежда одна пробудит, усыпит же – другая.
Как и все, слишком слаб – той тропою иду, что короче:
Без нее не дышу я, а с ней - не могу надышаться...
Это путь по струне ее власть надо мною упрочит.
Как сорваться легко нам и как нелегко удержаться!
Вистра не заметил, как и сам начал двигаться в странном неправильном ритме танца, как остальные тоже оказались втянуты в него. Танцевали, каждый – по-своему. Скаве просто качал головой, но и этого было достаточно; Тарзин делал маленькие шажки – вперед, словно хотел присоединиться к Льеш, и тут же – назад. Господин Юлле поднимал и опускал ладони, Шела покачивался из стороны в сторону, словно под гипнозом, а Вистра закрывал и открывал глаза – и даже с закрытыми продолжал видеть Льеш. А Ханни протягивал к танцующей руки и всем своим безвольным не способным к самостоятельности телом тянулся к ней.
- К ней себя не привяжешь ни словом, ни той паутинкой,
На которой роса на рассвете однажды дрожала...
Уходить одиноко проторенной этой тропинкой,
Повторить невозможно, особенно, если сначала.
Не смеется, не плачется, только поется некстати,
Луч последний погас, и свеча на окне догорела...
Я прошу - разожги тот огонь, пусть надолго не хватит,
Пусть обманчив тот свет, лишь бы это меня отогрело...
Пронеси его сквозь все дожди, заслоняя рукою,
Это нужно нам всем, это жизнь между небом и краем.
Пусть надежда живет, пусть нас снова одарит собою,
И спрямит те дороги, которые мы выбираем.
И, в конце концов – в самом конце – Ханни все-таки стал частью этого танца; Льеш танцевала, словно не замечая протянутых к ней рук, пока не обернулась в одном из движений, и не посмотрела в глаза мальчику. Через мгновение она оказалась рядом с ним, на коленях, сжимая его ладони своими ладонями. Потом поднялась – и потянула его за собой… Долгое мгновение Вистре казалось, что Ханни встанет на ноги, что случится чудо. Этого - не случилось, но может, было другое, не заметное взгляду. Ханни улыбнулся, выпустил руки танцующей, и он больше не казался Сказочнику калекой. Сейчас у стены сидел мальчик, уставший от дневных игр и присевший отдохнуть – но что тут такого, скажите? Отдохнув, он встанет на ноги и снова пойдет играть.
- Что ты видишь? – спросил Ханни у Льеш очень серьезно.
- Человека, который снова будет ходить, - так же серьезно ответила девушка, глядя в его глаза.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 14:29 | Сообщение # 27 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава четырнадцатая. Ночь Жажды
Как и когда они снова оказались на улице, Вистра не помнил. Несколько минут он словно пребывал в каком-то другом мире и видел – глаза в глаза - каждого из персонажей своей сказки. Словно Игрок, Трус и Герой преодолели предел, положенный всему воображаемому в реальном мире, чтобы о чем-то рассказать ему.
Чей-то негромкий, язвительный голос разрушил иллюзию:
- Счастлива? Тебе ни минки не заплатили, и даже спасибо не сказали!
Совершенно очнувшись, Вистра вздохнул. Нет ничего нового на свете; Шела опять поддразнивал Льеш.
- Это неважно, - сказала девушка, - да я и не сделала такого, что стоило бы благодарности.
- А могла бы? Нет, скажи мне, могла бы? Сумела бы сделать так, чтобы калека встал и пошел не когда-нибудь, а прямо сейчас?
- Ты ухватил самую суть! - с усмешкой заметил Скаве. - Слышите, госпожа, он корит вас за бескорыстие. И он прав – всегда надо требовать плату. Зло и добро продаются и покупаются так давно, что равно поистаскались. Их было бы уже не отличить друг от друга… Но «добро» продают охотнее, а «зло» дороже стоит. Нет добрых, нет злых. Есть продавцы и покупатели...
- Заткнись! - выкрикнул Шела с такой яростью, словно все сказанное делало ему больно. – Я хочу верить! Но не тебе!
Кажется, он хотел сказать что-то еще, но почему-то передумал и вместо этого отвернулся и быстро пошел прочь. Тарзин последовал за ним; наверное, он лучше всех понял, что Шеле нельзя сейчас оставаться одному.
- Бедный запутавшийся мальчик, - сказал Скаве и Сказочник почему-то вздрогнул. - Слова тоже никогда не помогают, сколько их ни скажи.
Именно это напомнило Вистре: этот человек - наемник, приведший в мирный дом других наемников, чтобы ограбить его. Тогда он поступил с Шелой жестоко, и не верилось, что сейчас Скаве пожалел его. Нужно было прогнать разбойника, заставить уйти…
- Прощайте, - сказал Скаве, словно угадав желание Вистры, и неторопливым шагом удалился по одной из улиц.
- Кто он? - глядя вслед уходящему, спросил Ррео.
- А ты? - ответила вопросом Льеш. - Как ты ухитрился оказаться там, где стал вдруг нужен? Следил за нами?
- Следовал, госпожа, а не следил.
- Ладно, - вздохнула девушка, – я тебе верю. Хотя ты второй раз отказываешься отвечать на один и то же простой вопрос.
Ррео неожиданно улыбнулся.
- И мне несказанно повезло, что ты относишься ко всему так доброжелательно, Льеш. У меня есть для тебя подарок, - Ррео вынул из кармана что-то слабо блеснувшее в свете фонарей и протянул на ладони девушке, - игрушка.
Это был небольшой плоский камешек, одна сторона которого раскрашена золотой краской, другая - серебряной.
- Золото и серебро – это отказ и согласие, «да» и «нет»?
- Верно. Иногда не знаешь, какой ответ дать, перед тобой лежит выбор, все дороги кажутся равно привлекательными и нужна помощь, подсказка. Тогда и бросаешь и́льм – так называется игрушка. Некоторые из дома не выходят без этой штуки.
- Чем это мне поможет, если я предпочту не выбирать сама, а полагаться на случай? Если выбор окажется плох, можно свалить вину на камешек, так что ли?
- И это тоже. Просто… человек никогда не знает себя так хорошо, чтобы не ошибаться. С ильмом или без него.
Как-то очень легко было смириться с тем, что Ррео иногда говорит загадками. Девушка взяла камешек из его руки, подбросила его, поймала, но не стала смотреть, что выпало, а сунула в карман.
- Зря мы обидели Шелу.
- Обидели? – удивился Вистра.
- Конечно. Мне кажется, он… и в самом деле хотел, чтобы я вылечила мальчика. Вид Ханни тронул его, а мы… я нагрубила ему.
- Ты хорошо знаешь его? – спросил Волчий Всадник, и эти его слова тоже казались частью начатого им разговора. - Нет? Тогда почему решила, что он пожалел мальчика? Прости, но мне кажется – тебе просто хочется так думать.
- Ничего мне не хочется, - вздохнула Льеш, - потому что до сих пор я все делала неправильно.
- Нельзя всегда и все делать правильно, - заметил Ррео с каким-то особым чувством, - нельзя всегда побеждать. Позаботься о тех, кого ты любишь.
Льеш странно глянула на него.
- Что-то мне расхотелось бродить по улицам до рассвета безо всякой цели. Здесь есть куда пойти? Какое-то особенное место такой Ночью?
- Даже два. Но предупреждаю, тебе будет трудно сделать выбор. Мы можем пойти к моему знакомому бывшему актеру или на ярмарку.
- На ярмарку? Ночью? – опешил Вистра.
- Сегодня даже кукольный театр открыт, и там дают запрещенные представления с запрещенными куклами. Итак, Льеш, ты выберешь сама или воспользуешься ильмом?
- И не подумаю, - фыркнула девушка. - Сначала к твоему другу. Потом на ярмарку… Только вот Шела и Тарзин – они же потеряют нас!
- Да куда они денутся? Вернутся в гостиницу, где вы остановились, станут сидеть у огня, рассказывая друг другу истории, и ждать остальных.
Город, кажется, начал оживать и просыпаться, хотя наступил тот поздний час, когда стоило подумать о сне. Людей на улицах становилось все больше, людей веселых и мрачных, спешащих и неторопливо бредущих опустив головы. Во многих окнах горел свет, но музыки, громких возгласов и шума не было слышно. В свете фонарей под пологом начавшего падать снега Керрат был красив. Разглядывая его, задерживаясь у любопытных статуй, примечательных домов, Льеш и Вистра шли медленно, а Волчий Всадник не торопил их и охотно рассказывал истории, связанные с этими статуями и домами. Но, в конце концов, и эта дорога закончилась у дверей трехэтажного здания с очень узкими окнами. Ничем другим этот дом не привлекал внимания; простые серые стены не украшены ничем, да еще порядком пооблезли. Несмотря на три этажа дом производил впечатление приземистости, словно гигантская рука однажды ударила по нему и вбила в землю на несколько этажей, оставив над поверхностью лишь три. Узкие окна глядели с мрачноватым прищуром.
- Похоже на тюрьму, - призналась Льеш, - уж подземелья тут точно есть.
- Скорее подземный этаж. Это бывшее хранилище документов городской стражи. Судебные книги и все такое… Теперь тут что-то вроде клуба.
- Клуба чего или кого?
- Личностей, - усмехнулся Ррео, - сама увидишь. Тебе будет интересно.
Не стуча, он толкнул створку двери, и она отворилась в узенький серый коридор. Коридор оказался извилист донельзя; Вистра насчитал семь поворотов, прежде чем они вошли в обширную залу, полную людей. Люди сидели у стен, на стульях, в креслах и даже на полу, а посреди залы, в круге, обозначенном двуцветной красно-зеленой веревкой худенькая девушка декламировала стихи:
- Не боюсь я ночей, ледяных и беззвездных,
Не боюсь суеты и холодных ветров,
Ни воды, ни огня, но боюсь перекрестка
Убивающих слов.
Не страшусь ожиданий, бесцельных стремлений,
Не страшусь даже собственной черной тоски,
Ни метелей, ни бурь, но боюсь мановений
Равнодушной руки.
Не боюсь одиночества злого упрека,
Не боюсь никуда не ведущих путей,
Не боюсь не допеть, но боюсь раньше срока
В мир уйти бессловесных теней.
- Мрак и ужас, Дье́на! – воскликнул, встав на ноги, маленький седоватый мужчина. - Где ты откопала это старье?
- Там же, где ты свои обноски! – со смешком парировала девушка; мужчина в самом деле был одет во что-то вычурное, допотопное. Впрочем, не он один. В зале было тепло и, несмотря на многолюдность как-то уютно и домашне.
- Плевать на тряпки. В такой манере уже не только не пишут, но даже и не читают!
- Ну и дурак, - почему-то именно сейчас решила обидеться девушка, вышла из круга и уселась на скамейку среди прочих слушателей. Тут, наконец, новых гостей заметили. Седоватый уставил руки в бока, и чуть склонив голову набок, спросил:
- И по чью же вы душу, гости дорогие?
- Да уж не по твою, Беда, - с усмешкой ответил Ррео, Льеш и Вистра молчали, шокированные таким приемом.
- Это радует, - человек подошел и поклонился. - Ва́рью, по прозвищу Беда. Ты, кажется, Волчий Пастырь.
- Всадник, - поправил Ррео.
- Точно. У твоих друзей есть прозвища?
Вистра и Льеш переглянулись. За спиной Варью в круг вышла пара – немолодой мужчина и девочка, изображавшие что-то вроде пантомимы.
- Льеш Злая Шутиха и Вистра Сказочник. Что-то я не вижу Ге́рина.
- Он готовит «бродяш». Снимайте все лишнее и находите себе место.
Не прошло и минуты, как трое, скинув шапки и куртки на руки Беде, уселись на табуретах возле самого входа. Впрочем, Ррео предпочел сидеть на полу, на толстом круглом коврике.
- Ты чем-то недовольна, госпожа? – спросил он со странной значительностью.
Льеш поморщилась.
- Ничем. Просто так меня еще никогда не представляли.
- Разве я солгал? Тогда уж не я первый, ваш мальчишка ввел меня в заблуждение…
- Ой, помолчи! – явно почувствовав, что он готов продолжать в таком же духе и дальше, воскликнула Льеш. - Не мешай смотреть.
Хотя это было бесцеремонно, Ррео подчинился. Девочка и пожилой мужчина на ковре продолжали свою пантомиму – мужчина пытался хитростью выманить у нее красивую брошь, девочка сопротивлялась. В конце концов, он попытался выменять брошь на монету, и только тогда владелица согласилась. Но, получив желаемое, мужчина безмолвно выразил обиду и злость – и Вистра вдруг понял, что он считал яркую брошку ценной добычей и отдал за нее куда больше, чем получил. Бросив ее на пол, он удалился. Можно было подумать, что все это происходило на самом деле. Место странной пары занял старик, принявшийся отчаянно сквернословить на двух или тех языках.
Во всем этом – и в странных стихах, и в пантомиме, и в выступлении юноши, ловко складывавшего из бумаги разные фигуры, и в ругавшемся старике не было ничего любопытного; ничего такого, что могло бы привлечь внимание зрителей. Но люди сидели и смотрели, лишь иногда переговариваясь тихими голосами. Из двери, противоположной той, в которую вошли трое, появились мужчина и женщина с уставленными чашами подносами. Над чашами поднимался бередящий душу аромат. Сидящие у стен брали чаши с подносов, или качали головой, отказываясь от угощения. Ррео тоже взял и, отхлебнув, прищурился от удовольствия.
- М-м, это даже лучше чем я помню. Не хотите? – он кинул Льеш и Вистре на чаши. – И зря.
Женщина с подносом двинулась дальше, но, решившись в последний миг, Льеш и Вистра протянули руки за чашами. Их глаза встретились; через мгновение оба улыбались друг другу и одновременно пригубили напитка. «Бродяш» оказался горячим вином с пряностями, был очень вкусным и вовсе не кружил голову. Наоборот – сознание стало вдруг кристально ясным.
- Что здесь происходит? – спросила Льеш. - Это же не обычное сборище друзей или людей с одинаковыми интересами. Все слишком просто… Бумажные птицы, старые стихи и это… - она бросила взгляд в круг, где сидел и тихо напевал, раскачиваясь из стороны в сторону, молодой человек. - Такое не может удержать здесь людей… Нет, я не то хотела сказать. Не понимаю, что все это значит.
- Может, и ничего, - сказал Ррео очень серьезно, поворачивая в руке чашу, - Герин объяснит лучше, если захочет…О, вот и он!
В веревочный круг вышел высокий мужчина с очень светлыми волосами и глазами темнее беззвездной ночи. На него тотчас обратили внимание, разговоры разом прекратились и наступила тишина, казалось, невозможная там, где собралось столько людей. Герин с легким укором покачал головой:
- Не забывайте, зачем вы здесь, - и это было все, что он сказал.
Выйдя из круга, он тут же подошел к Ррео, Вистре и Льеш.
- Как всегда вовремя?
- Так получается, - ответил на его насмешку Ррео. - Это Вистра и Льеш.
- Сказочник и Злая Шутиха, - поправил Беда, появившись из ниоткуда рядом с ними.
- Герин Легкая Рука, - представился хозяин.
Вистре сразу подумалось, что прозвище удивительно подходит ему. Почему-то казалось: что бы он ни сделал – только так и нужно и все у него получится. И при взгляде на Герина не приходило в голову, что в этом есть какой-то секрет.
Варью по прозвищу Беда отирался рядом, то и дело поглядывая на Вистру, словно чего-то не понимал, или ждал от Сказочника каких-то действий. Герин наоборот, ни задержался и снова куда-то ушел.
В веревочный круг вышел мальчик с плетеной коробкой, потоптался там немножко и принялся раздавать зрителям маленькие, в пол-ладони, таблички из необожженной глины, на каждой из которых был рисунок или надпись. Льеш, Вистре и Ррео тоже досталось по табличке. На той, что получила девушка, была нарисована удивительная маска из двух неравных половинок. Правая ярко по-клоунски раскрашена и весела, левая серьезна и строга. Четкого разделения не было – две половинки проникали друг в друга и словно добавляли одна другой то, чего им взаимно не доставало. На доставшейся у Вистре табличке оказалась надпись. Прочтя ее, он на несколько минут перестал видеть и слышать происходящее. «Стена в голове»... Ррео на свою едва глянул и спрятал ее в карман.
В веревочном круге уже кто-то говорил, бурно жестикулируя:
- …в Лабиринте Гнева… Стены его исписаны предсказаниями, но Бог Судьба не для того создал Лабиринт, чтобы мы пользовались им, как и всем остальным – к своей пользе! Он хотел наказать людей, которые прогневили его… Наказание бывает больше вины… и это случается чаще чем ты думаешь… Ты один в темноте, и тебе кажется, раз так – можно не беспокоиться. А потом она ударит из-за угла в тот самый миг, когда ничего кроме спокойствия не останется в душе. Привыкнешь к нему – получишь удар в спину. Насторожишься, станешь оглядываться – тьма отступит. Вновь успокоишься – и снова она ударит. Тьма станет играть с тобой, повторяя слова, от которых сердце замрет, наполнится ужасом ожидания в темноте. И тогда ты увидишь, что справедливо предупреждение Тьмы, высеченное на стенах Лабиринта: «Тьма – тьма», и что она госпожа и тебе, и себе… Роковые предупреждения – Штормовое: «Никто тебе не поможет», предупреждение Тёрна: «Пощады не будет», и Предупреждение Осколка Льда: «Мне не больно», и Предупреждение Полотна: «Печаль - белая прореха в черном полотне жизни», и Предупреждение Порога: «Все одиноки»…
- Не хочешь попробовать? – спросил Ррео у Вистры.
- Попробовать что? – удивился Сказочник, все еще под впечатлением прочитанного на табличке – и того, что услышал из круга.
- Отдать другим то, что тебе не нужно. Свой страх, свое умение или неумение, или какую-то из твоих вещей, а может, слово или движение. Ты можешь выйти в круг и сделать все, что захочешь.
- А почему ты сам не попробуешь? – спросил Вистра почти вызывающе. Из глубин души прорвалась неожиданная беспричинная злость – не на кого-то и что-то, а просто так.
- Да, как же ты сам? – поддакнула Льеш, словно ведомая чем-то подобным его злости, а может – противоположным. – Тебе нечего отдать? У тебя нет лишнего?
- Все это просто игра, - улыбнулся Ррео, - но никто из нас никогда не призна́ет этого.
Он шагнул в освободившийся веревочный круг. Люди, сидевшие и стоявшие у стен, вели себя по-разному. Одни тихо переговаривались, другие сидели, низко опустив головы, некоторые поглядывали на «сцену» обозначенную двуцветной веревкой, некоторые занимались каким-то делом – женщины вязали, рядом мужчина починял рукав куртки. Две девочки играли тряпичным мячиком.
Вистра почему-то подумал, что Ррео станет петь – как хорошо подошел бы этому месту и этому мгновению неровный хриплый голос Волчьего Всадника. Но Ррео не стал петь.
- Обман – как песок. У него нет вкуса, но он скрипит на зубах, - сказал Волчий Всадник, и Вистра сразу понял, что именно это и было написано на доставшейся ему табличке. - По пути обмана идти легче. Особенно самообмана. Но каждый сам выберет, какого из волков оседлать - правду или ложь.
Он замолчал, и молчание его почему-то заставило обратить на него внимание даже игравших мячом малышек. Может, именно этого Иррео и хотел – всеобщего внимания, и первые слова сказал ни кому и ни для чего. А теперь он заговорил о другом:
- Истина всегда ускользает, но правда – лунный свет, который ты можешь поймать полной чашей или взглядом. Она глядит на тебя с той стороны дрожащего в воде отражения. Мысли твои будут снова и снова скользить по воде, как лунные блики, и могут встретить в ней свое отражение. Но иногда оно находит тебя раньше, чем ты к этому готов.
Сказав это, Ррео покинул круг.
- Так вот почему тебя называют Волчьим Всадником, - казала Льеш задумчиво. – Не спрашиваю, какого волка ты оседлал…
- А это и неважно, госпожа. Главное, что я его, а не он меня. Ну что же, может быть, ты захочешь станцевать?
- Нет, - качнула головой девушка, - здесь любой танец – всего лишь сумма движений.
- Ага. А жизнь – сумма вдохов и выдохов, и не только здесь и сейчас.
- Твои слова, - неожиданно вмешался Беда, - против всего, во что хотят верить люди.
- И что же? Посмотри на тех, кто собрался здесь – они пришли за своей лунной правдой. Кто-то ее найдет и потеряет покой. И забудет, что долгий покой только изматывает душу.
- Правда – тоже, - пожал плечами Варью, - Особенно лунная.
И снова странно посмотрел на Вистру.
В веревочном круге женщина показывала фокусы. Льеш увлеклась зрелищем, а Ррео стал негромко объяснять ей, в чем секрет того или иного трюка. Сказочнику захотелось понять, чем он привлекает внимание Беды, и Вистра тихо спросил у него:
- Я могу как-то помочь вам?
Беда только пожал плечами.
- Оно бы конечно неплохо… Вы сможете прочитать… вслух, для всех, то, что я вам дам?
«Вслух, для всех» – видимо, значило - в веревочном круге.
- Я бы и сам… но волнуюсь, заикаюсь – вот даже сейчас, - добавил Беда, - а перед всеми и вовсе…
- Что я должен прочитать? – спросил Вистра.
- Сейчас… - толстяк взял его за руку и потянул за собой из полного зрителей и слушателей зала.
Выбраться из толпы оказалось совсем легко – даже те, кто сидел, без единого слова просьбы поднимались и отодвигались в сторону, освобождая дорогу идущим.
Выйдя из зала в недлинный коридор, Беда выпустил руку гостя, и очень быстрым шагом ушел вперед, бросив Сказочника в одиночестве. Вистра не успел удивиться этому, как он вернулся, неся в руке листки с неровным краем, точно торопливо выдранные откуда-то прямо сейчас, помятые, исписанные мелким, но разборчивым почерком.
- Вот это… если захотите.
Сказочник взял в руки листы, пробежал глазами текст – и удивленно уставился на Беду. Скорее всего, это были страницы из дневника.
- Хорошо, - как бы заставив себя, с большим трудом выговорил Вистра. Написанное на листах так не подходило седоватому Варью по прозвищу Беда, а еще больше не подходило этому миру, что с каждым мгновением в душе Сказочника нарастало противоречие. И все-таки вернулся в общий зал, шагнул в веревочный круг и, глядя на листок, прочел:
- Добро и доброта – не для тебя. Что видишь ты? Надеты лица-маски на маски душ, и холодны сердца. Не равнодушье грубит – мягкотелость. Тебе опорой будут корни льда, прошившие насквозь глаза и руки, вздыхающую грудь, улыбки щель, твой каждый шаг и каждое желанье. На сиром пепелище нет огня. И прочен лед – чего еще ты хочешь? Что в мире есть достойное тебя? Лед чист как ярость - вся она твоя, как ложь бессмертен - вот твое бессмертье. Что, мало? Оглянись, увидишь – сад? То будет Бездна без надежд и неба, где серый пепел и холодный лед, белее лжи и горше черной сажи. Кем хочешь, стань, а после – кем не хочешь. Попробуй все, возьми себе свое, без злости и отчаянья и лени – лень оправданьем служит лишь глупцу. Живи по жажде, жажду утоли – средь льда и пепла кровью и слезами. До равнодушья только лишь полшага. Себя жалей, а не других, что станут смеяться, если к их ногам падешь, и по тебе свой к счастью путь протопчут. Вот твой урок, который мир дает, твой вечный след на пепелище-жизни, твое раскаянье и оправданье, что вмерзли в лед осколками огня.
Кем мог быть человек, написавший такое в дневнике? Вот он стоял среди слушателей – низенький человечек с глазами жадными, как неугасимое пламя… Что могло случиться с ним, если из души его вырвались такие слова?
- Благодарю, - сказал Варью, отнимая у покинувшего веревочный круг Вистры листки.
Место, где сидел Сказочник, оказалось уже занято, но он и не собирался снова садиться.
- Пойдем? – спросила Льеш.
- Пойдем, - ответил он.
Ррео увязался следом.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 14:41 | Сообщение # 28 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава пятнадцатая. «За рекой живет дракон»
Они вышли на воздух, показавшийся Вистре необыкновенно свежим после воздуха залы. Он вдохнул глубоко, как смог и, закрыв глаза, простоял так несколько минут.
- Пробрало? – спросил Ррео с усмешкой.
Юноша открыл глаза. Льеш стояла рядом, кажется, частично разделяя его облегчение, а, частично – думая о чем-то своем, но Волчьему Всаднику до всего этого не было дела.
- Пожалуй, самое время посетить ярмарку, - сказал он. - Хотите?
Сказочник пожал плечами.
- Можно. Только деньги у нас на путешествие, а не на лишние покупки.
- А это совсем не такая ярмарка… ага, а вот и ваши друзья.
По освещенной улице шли Тарзин и Шела. Мальчишка казался вполне спокойным. Вистра кивнул им обоим, и вопросительно посмотрел на Тарзина – тот пожал плечами, выражая одновременно и уверенность, и сомнение в том, что все уже хорошо, и они без слов последовали за проводником – Волчьим Всадником.
Ррео вел их уверенно, и в то же время постоянно и очень ненавязчиво петляя, сворачивая в невероятные подворотни, казавшиеся тупиками, но имевшие не менее невероятный выход, заставлял пролезать в щели на месте оторванных досок в заборах, переводил из света во тьму и обратно. Сказочник и рад был бы решить, что проводник заблудился и повернуть назад, но он уже не знал, где это самое «назад», да и по виду Волчьего Всадника нельзя было сказать, что он плутает. В этот час они оказались полностью в его воле.
В какой-то миг пятеро все же вышли на небольшую площадь, очищенную от снега. На площади располагались самодельные прилавки и столики, наверняка просто вытащенные из дома, а иногда своей цели служили брошенные на землю кожи. Цель была - предоставить на суд и выбор покупателей всевозможный товар. И товар этот так же мало походил на товар, как его хозяева – на торговцев. Маленькие и большие вещи, многие на вид потрепанные, поцарапанные или даже сломанные, лежали на прилавках; игрушки, сувениры и посуда, украшения, одежда, картинки, сухие букеты, свитки, кусочки цветного стекла, несобранная до конца мозаика… Никто не хватал за руку возможных покупателей, не расхваливал своего товара, и вообще было слишком тихо даже для ночной ярмарки.
- Товар, достойный удивления, - осторожно сказала Льеш, а Шела фыркнул:
- Не представляю, кому может понадобиться этот хлам.
- Его хозяевам, - улыбнулся Ррео, - тут ведь никто ничего не продает. Но прицениться не запрещается.
Слева стояла чуть ли ни единственная здесь палатка, похожая на настоящую торговую. Среди всевозможных вещей Вистра заметил висящие на стене крылья из проволоки и тонкой прозрачной материи с блестками. Наверное, часть карнавального костюма птицы или бабочки. Льеш заинтересовалась, подошла ближе и прикоснулась к нежной розовой ткани, натянутой на проволочный каркас. Серебряная бахрома, пришитая по краю крыльев, тихонько шевелилась под ветром. На левом крыле висела бумажка с надписью «2 лима».
- Крылья, – заметил Тарзин с улыбкой.
- Крылья, - издевательски хмыкнул Шела, - бутафорские. Тряпка и проволока. Далеко ты на них улетишь?
- Я же не об этом… просто представь себе – тут продаются крылья, то, что отличает куколку от бабочки и будни от праздника. Вот послушай, я знаю одну историю… Дракон устал летать, опустился в пустыне и уснул под солнцем, согревающим его раскинутые по песку крылья. Когда он проснулся, то понял, что песок засыпал их, так что дракон не может освободиться и даже шевелится с трудом. «Зачем ты сделала это? – спросил он у Пустыни. - Зачем отняла у меня крылья, без которых я всего лишь большая ящерица?» «Разве это так плохо, быть ящерицей? Что пользы тебе от крыльев, кроме того, что они превращают тебя из ящерицы в дракона?». «Они дают мне небо, - ответил Дракон, - небо, которое снаружи - такое же, как изнутри». «Как и я, - заметила Пустыня, - и как ты». - «Верно. Но раз ты знаешь это, то поймешь, почему я не хочу быть ящерицей снаружи, оставаясь драконом внутри». - «Разве только крылья делают дракона драконом?». - «Не только они, но все мои достоинства и недостатки. То, что хорошо для дракона - плохо для ящерицы, и наоборот. И случается, недостатки погребают под собой достоинства, как твой песок - мои крылья…»
- Надоело, - перебил его мальчишка. - Если тебе так понравились эти крылья, просто купи их.
- Крылья не продаются, - сказала хозяйка товара, молодая женщина в красивом, синем с серебряной вышивкой, платье, которая прислушивалась к сказке Тарзина с явным интересом. Помолчав, она добавила: – Крылья не продаются, потому что я не хочу продавать их.
- Зачем же тогда они тут лежат?
- Чтобы я смогла посмотреть на них глазами других людей, - женщина погладила проволочные крылья и опустила руку. Взгляд ее блуждал.
Примерно так обстояло дело со всем остальным «товаром». Выставленное на продажу не продавалось. Вистра заметил, что кто-то даже торгуется с продавцами но, понаблюдав подольше, заметил: из этого тоже ничего не выходит. Продавец и покупатель в какой-то миг оставляли спор и мирно расходились. Иногда вещь переходила из рук в руки без спора, и Вистра не видел, чтобы за нее платили.
Шела прицепился к юноше, державшем на столике перед собой картинку из цветных камешков, в которой не хватало нескольких. Картинка, естественно, тоже не продавалась, юноша пытался собрать ее, беря камешки из кучки на том же лотке. Тут же висела бирка с ценой - один тар. Медяк - это было почти даром.
- Не понимаю, - Шела повертел в руках бирку и отпустил. – Ну, ничегошеньки!
- Здесь выставлены не столько вещи, сколько воспоминания. Представь, что кто-то захотел продать память, - объяснял Ррео.
- Из этого же ничего не выйдет!
- Вот-вот. Есть, к примеру, вещь, которая то и дело попадается тебе на глаза, и надоела уже хуже мозоли. Ты хочешь ее выбросить, но рука не поднимается. Все эти соображения насчет «это еще может мне пригодиться» и так далее… Или ты вспомнил, как она тебе уже пригодилась. Или резонный довод, что ее можно продать или подарить. При этом ты знаешь - вещь эта и дальше будет надоедать тебе, если чего-нибудь с ней не сделать. Тогда-то и приносишь ее сюда. Кто-то приценится к ней, и ты сможешь представить себе, что в самом деле избавился от надоевшей вещи, и понять, что почувствовал бы тогда. Разберешься в себе, отличишь правильное от неправильного. Ненужное сможешь подарить «покупателю».
- По мне, так не стоит наворачивать вокруг этого такую кучу сложностей, - поморщился Шела, - и вообще нам тут нечего делать. Вот там, по-моему, цирк или балаган, идем, посмотрим.
Стоящая впритык к одному из домов палатка, которую Шела принял за вход в балаганный театр, отгораживала небольшой тамбур перед дверью в дом. В палатке не было человека, собиравшего плату за вход, только двое мужчин, которые снимали со стены над дверью длинную полоску бумаги с надписью – «зверь на ловца бежит». Заметив новых гостей, они посторонились, и дали им пройти.
Вошедших встретил свет, полные всевозможной верхней одежды вешалки, куда и они повесили свою, яркие матерчатые перегородки, делящие большую и, кажется, единственную в этом доме комнату, на множество укромных уголков.
- На цирк непохоже, - подозрительно оглядываясь, заметил Шела.
Никто не успел ему ответить, как гости дома или его хозяева - нельзя было понять, так как все вели себя одинаково - стали убирать многочисленные перегородки; от них остались только натянутые поперек всего зала веревки, с которых свисали небольшие плакаты с разнообразными надписями. Чаще всего повторялась надпись насчет ловца и зверя. Вистре понравилась такая: «Власть – магия равновесия». Он покатал эти слова так и эдак, переставил местами, чтобы вышло «Магия - власть равновесия», и улыбнулся, подумав, что бы на это сказал Сэлех. Мелом на стене было написано «Завтра – это всегда больше, чем сегодня», рядом невероятно коряво, так, что едва можно прочесть: «Я путь твой опишу наверняка: не замечаешь зла, пока оно тебя не треснет по макушке, или под нос не сунет свой кулак… Не надоест тебе вот так наскакивать колотушки?»
Выше этих и других надписей - сложным шрифтом с невероятным завитушками, затруднявшими прочтение куда сильнее, чем корявая небрежность – «Если ждешь удачи с юга, лучше смотреть на север», на потолке - нечетко чем-то серебристым - «Мир – двойное кольцо на пальце всемогущего времени», и кусочками цветного стекла на необъятном столе в центре зала –
«Лучше быть тенью цветка, чем цветком, источающим яд.
Не звездою светить свысока – ночью брести наугад
Быть чашей у родника, уставшей от рук и губ,
Землей, где корнями дуб – честь служенья светла и горька».
- Справедливость живет в нас, там же обитает несправедливость, - прочла Льеш еще одну надпись на чем-то вроде флага – расплывающейся краской по ткани. – Интересно, но длинно. Лучше так: «Каждый сам себе судья».
- В самом деле, лучше, - заметил какой-то человек, стоявший рядом с кисточкой в руках. - Вы можете предложить свою правду.
Он усмехнулся, но обиды не было в этой усмешке без насмешки. Заговоривший мог бы сойти за шута. Одежда висела на нем как на вешалке – и когда-то этот набор нелепого тряпья был чем-то ярким, веселых цветов. Цвета еще кое-где сохранились, причем в самых неожиданных местах – пятно алого на груди, зеленое зияло на боку и выглядывало из подмышки, ярко-желтое на плече и колене и целиком сшитая из разноцветных ромбов вторая штанина выглядела почти новой. Несмотря на усмешку, он оставался серьезным.
- Предложить свою правду? - повторила девушка. - А зачем?
- Чтобы у этого дня и этой ночи было то, чего нет у другого дня и другой ночи. Мы, как видишь, никак не можем остановиться на одной правде. А правило игры договариваться не разрешает.
Мальчишка повертелся, читая надписи и спросил:
- Это игра? И можно выиграть?
- Можно, - кивнул человек, тотчас переключив свое внимание на Шелу. – Попробуешь?
- Само собой. Если надо всего-то предложить то, что всем понравится. Ведь так?
- Смекаешь, - уважительно протянул «шут».
- Тогда предлагаю такую правду: «За рекой живет дракон».
- Хм, неплохо. Я бы даже сказал – потрясающе. И не стану спрашивать, почему именно дракон и почему за рекой. Думаешь, это такой дракон, который хранит сокровища? О них ты тоже подумал?
- Обязательно. Сокровища – это же самое главное.
- Да-а… Дракон за рекой – символ неподдельного страха, опасности, что нависает над тобой. Где бы ты ни был – за рекой всегда живет дракон. Эта река иногда в тебе самом, а значит и дракон - твой собственный зверь. Может, он сторожит сокровища, что должны принадлежать тебе. Если решишь пойти и сразиться с ним – или захочешь поговорить – то можешь получить их. Не золото, не серебро – спокойствие и мир, когда самый жестокий твой страх побежден и уходит, а ты остаешься.
- Вообще-то я предпочел бы золото, - с некоторым разочарованием заметил Шела.
- Посмотрим, что можно сделать, - ответил человек, похожий и непохожий на шута, и отошел в сторону.
- Он пошутил? Или издевается? – спросил мальчишка озадаченно.
Шут скользил по обширной зале, подходя то к одному, то к другому, и что-то говорил каждому. Некоторые пожимали плечами, другие снимали со стен и веревок плакаты, переворачивали их чистой стороной и что-то писали. Надпись на стене и на столе была стерта, затерли и надпись на потолке, и потом высокий человек, взяв в руки кисть на очень длинной палке, обмакнул ее в серебряную краску, и написал «За рекой живет дракон».
Не прошло и пяти минут как именно эта, и только эта надпись украшала залу. От других не осталось и следа - только одну, нанесенную какой-то стойкой краской просто затушевали рисунком. Странные «то ли гости, то ли хозяева» разбились на небольшие кучки, что-то громко обсуждая, и казались очень довольными.
- Ты победил, - сказал «серьезный шут» снова подходя к ним, в руках он держал небольшую плоскую шкатулку. Ее он протянул Шеле. - Это твоя награда.
Мальчишка взял шкатулку открыл и замер над нею. Она была полна монет, поверх которых лежала тонкая золотая пластинка с фигурными прорезями, окаймленными мельчайшими, ярко блестящими камнями - карта для игры в ало́й.
- Это мне? – спросил мальчишка очумело.
- Тебе, - человек протянул руку и захлопнул крышку шкатулки, словно золотой блеск чем-то мешал ему. - Или хочешь иное сокровище?
- А к-как же... – от волнения и Шела начал заикаться. И почему-то не нашел иного вопроса, кроме странного: - Как же дракон? Ведь сокровища всегда охраняет дракон!
- Дракон? Хм, я могу загадать тебе загадку… Могу спрятать шкатулку и дать тебе подсказку о том, где искать ее. А можно ничего такого не делать. Ведь ты не просил и не требовал, не лез в пещеру, чтобы украсть или отнять богатство у ее хранителя, не нарушил никакой клятвы… Это не приз, вырванный тобой из когтей чудовища, а подарок, и он твой безо всяких условий и драконов.
Едва «серьезный шут» отошел, Шела, порывисто развернулся к двери.
- Ты куда?
- Подальше. Пока не отобрали, - признался он.
- Вряд ли кто-то станет за тобой гоняться. Тебе же сказали – сокровище твое.
- Может, и сказали. Мало ли что можно сказать?.. Нету таких дураков, чтобы богатство дарить.
- Да ты глянь - им же не до тебя! - тихо рассмеялась Льеш.
И это действительно было так.
«Серьезный шут» вышел на свободное место, ведя за руку какого-то юношу.
- Внимание! - совсем негромко окликнул он. - Мы начинаем.
Разговоры разом стихли. Юноша приведенный «серьезным шутом» привлек бы внимание и без его возгласа. Он был одет в шитый серебром ослепительно белый камзол и сам по себе необычайно красив.
- Ой, - сказала Льеш и прижала ладони к щекам.
- На сказочного принца похож, - прокомментировал Шела почему-то сердито.
- Точно, принц и есть, - согласился Иррео.
Девушка глянула с подозрением на обоих насмешников и вздохнула:
- Когда-то я их именно так и представляла. Что скажете, Вистра, Тарзин?
- Ну, мне проще. Мои сказочные принцы так не одеваются - у них нет ни малейшей возможности такое проносить сколько-нибудь долго, – заметил Сказочник. - А красавцы бывают.
- Он не принц, а бард, - Тарзин кивнул, привлекая внимание к инструменту в руках прекрасного юноши, - или певец.
- С такой внешностью еще и голос? – сыронизировал Ррео. - тогда это точно принц...
- Есть ли на свете что-то, над чем ты не мог бы посмеяться всерьез? - спросила Льеш.
- Всерьез? Разве что над правдой.
Прекрасный юноша пододвинул к себе стул, поставил на него ногу, уложил на колено инструмент и тронул струны, выдав короткую трель.
- «За рекой живет дракон», - сказал он с задумчивой улыбкой. - Драконом может быть и вера. И она же - сокровище, которое стережет дракон. Вера в себя или в других, или, например, в счастье.
Он подарил установившейся разом естественной тишине еще несколько аккордов и запел.
Песня оказалась знакомая - «Полет Ворона». Вистра прислушался – он знал, что существует несколько вариантов этой баллады, но в точности такой еще не слышал. И вообще-то он не любил ее, но…
- Был мир – если хочешь, зови его странным,
Стрела на излете, светило в зените, -
Вся ложь в нем, вся правда укрыты туманом
Последних времен, обрывающих нити.
Там свету и тьме равновесья не стало,
И падшие души вопили: «Спасенья!»
И ярость, и горечь конца без начала
Сводила на нет вечный смысл сотворенья.
Ответом на зовы всех близких и дальних
Разверстое небо послало поруку -
Дух света спустился на крыльях печальных,
С улыбкою тихой простер свою руку
И стали Врата, и сказал он: «Войдите!
Там будет иное, и жизнь не прервется».
И ринулись к свету из мира в зените
Способные выбрать, забывшие солнце.
Уходишь навеки, дороги не будет назад.
Бездомно и сиро ты будешь скитаться по свету.
И в этом пути никогда не сумеешь сказать,
Зачем же вдруг бросил ты землю закатную эту.
- Ой, - вслед за Льеш повторил Тарзин.
Это было действительно «ой». Голос певца оказался под стать его внешности - красив и ясен, кроме того, певец великолепно владел им, и когда нужно, делал хриплым голосом говорящего Ворона или прозрачно-звенящим голосом Духа.
Но певец замолчал, не допев, лишь продолжал перебирать струны.
- Случается, наши желания оказываются больше нас самих, - сказал он. – Вы все знаете, что там дальше. Дух открыл врата для всех и все ушли. Кроме него – ворона чернее ночи без звезд и без надежды, последней ночи этого мира, ворона, не пожелавшего покинуть свой мир в его последнюю ночь. Дух был крылат – как все духи, и он пустился вдогонку ворону и просил его уходить тоже. Напрасно...
Юноша заиграл громче и снова запел – с последнего куплета:
- И дальше и выше и духу за ним не успеть,
Ведь белые крылья так слабы без гордости бренной.
Ты сможешь понять, может быть, но не сможешь стереть
Полет чернокрылого с вещего неба вселенной!
Пока он летит, не померкнет алеющий свет,
И мир не сорвется, на тонкой подвешенный нити,
В ту черную бездну, где даже и гордости нет,
Которой живет он, нечаянный мира спаситель.
А дальше, чтоб там не случилось, крыла – для небес,
Душа для надежды, для слов у костра – эта повесть.
Быть может, и мой мир и жив, и пока еще есть
Затем лишь, что в небе парит чернокрылая совесть?
- Вот так, - певец завершил песню беспорядочной трелью. - Если бы... если бы хоть кто-то из них, Дух или Ворон, остановился и подумал, - если бы конечно для этого осталось время - ничего бы не случилось. Человеку только дай возможность поразмышлять, и он перевернет все с ног на голову. Это в нас от дракона. Не думаю, что духи и вороны другие.
Шела, все это время распихивавший по карманам подаренные ему монеты, уронил одну или две. Монеты укатились куда-то в сторону, Шела, выругался так громко и зло, что привлек внимание.
- Мальчик, мальчик! – вмешался Ррео. - Потише. Если начнешь ругаться, непременно спугнешь свою удачу. Она не любит грубости. Чем ты недоволен?
- Просто не понимаю, - признался Шела озабоченно, - и не верю. Это все какая-то игра или обман. Да, точно, - глаза мальчишки вспыхнули догадкой, словно разрешившей внутреннее противоречие. – Монеты фальшивые. И это - он потер ногтем пластину алоя, - хорошо натертая медяшка с «бриллиантами» из стекла.
Догадка Шелы не выходила за рамки его обычного понимания; в том мире, где он жил, золото никогда не падало с неба, никто никогда не прощал долгов должникам, и никто никогда ничего не делал просто так, даром.
- Это не бриллианты, а топазы, - сказал человек в странной шапке с крылышками, который уже какое-то время с улыбкой наблюдал за мальчишкой. - Простая вещь - камни и золото, безо всякого подвоха и подоплеки... Люди всегда ищут сокровища не там, где нужно. Самое большое – всегда в тебе самом, если, конечно, тебе не пришло в голову вынуть его и закопать поглубже. Все мы слепы… и как слепой слепому, могу сказать – я завидую твоему простому выбору. Все мы тут ищем жемчуг в золе. А ты свою жемчужину уже нашел.
Игра - если то была игра - продолжалась. «Искатели жемчуга» расселись кто где - Вистре и его спутникам тоже пришлось сесть - и принялись перебрасываться стихотворными строфами - любыми, в которых были слова «дракон», «река» и «живет». Таким странным способом - ибо стихи звучали всякие - и детские и взрослые, и смешные и трагические - создавался настрой, нагнеталась атмосфера, в которой каждому хотелось узнать больше о драконе, что живет за рекой. Вистра чувствовал, как нарастает это напряжение, и ждал чем и как оно разрешится.
В отличие от компании Герина, тут никто никого не называл по имени. Сказочник подумал что, наверное, эти люди и не знают друг друга, и не хотят знакомиться ради одного единственного вечера.
Как-то вдруг, разом, перебрасывание стихами прекратилось. Какая-то женщина поднялась, постояла, глядя в никуда, пока негромкий ропот не стих. Тогда она заговорила:
- Тьма в безлунную полночь,
Звезд прозябанье, тишь…
Руку подашь ли в помощь?
Скажешь ли? Промолчишь?
Знаешь, спешить негоже,
Но торопись успеть!
Нет ничего дороже
Жизни, что знает смерть.
И перед знаньем подобным
Рассеется, будто дым:
Что это значит, быть добрым?
Что это значит, быть злым?
Свет на чьих-то ладонях,
Чьи-то пока пусты.
Мчатся времени кони,
Камни круша и мосты.
Где те цветы и травы
В облике золотом?
Вечность, как же вы правы,
Молчащие о пустом!
Но Бездна вздохнет утробно
И бьется над миром седым:
Что это значит, быть добрым?
Что это значит, быть злым?
Эхо забытых правил
В шелесте тростника.
Кто-то себе не оставил
Ни звука, ни огонька.
Как же вот так, без знака?
Кто ты, живущий врозь?
Все что сбылось - двояко,
Правда лишь – что сбылось…
Правда вновь неудобна,
Проклятьем стала своим:
Что это значит, быть добрым?
Что это значит, быть злым?
Она помолчала, словно прислушиваясь к эху собственных слов, слышимому ей одной и произнесла напоследок:
- Дракону дела нет до зла с добром.
- Отвечаю, - подхватил мужчина с недовольным лицом:
- Ни печали, ни страха, бессонница лжет,
Тишина неподсудна, как Бездна.
Здесь в паденье давно превратился полет,
И пощады просить бесполезно.
Нет награды за веру. Есть пламень в ночи,
Пыль дороги, что слов тяжелее.
Пусть же сердце не знает – стучи, не стучи,
Все пройдет и закончится – Ею.
Друг и враг - посмотри! – так изменят легко
Разом сердце твое остужая.
Вот и все и надежда уже далеко,
Не твоя она больше, чужая.
Только звезды в холодной пустой тишине
Будут знать, для чего же все было,
О твоей небывалой и вечной весне,
Что бессмертие в смерть обратила.
Он провел ладонью по жестким, коротко стриженым волосам и с непередаваемым пафосом сказал:
- Дракону дела нет до зла с добром.
Хоть жизнь хоть смерть все скажешь - поделом.
И будешь прав...
Вистра еще не понял правил, но ему нравилась эта игра.
- Продолжаю! – поспешно выкрикнули сразу двое, но, несмотря на явное нетерпение, один тотчас уступил другому, который и прочел:
- В тени, не знающей преград,
Где дни и ночи друг за другом,
Ты сам себе и друг и брат -
Легко ли быть себе лишь другом?
С душой открытой отомсти
Всему, что счастьем жить мешает!
Но не суди и не гляди,
Как целый мир в огне сгорает.
Зачем, когда - ты будешь знать
Когда все жданное случится.
Нельзя все время побеждать,
А проиграть – легко ль решиться?
Отдать, что знал и что имел,
Той, что всему предел положит…
Будь трусом, коль не очень смел -
Быть каждый должен тем, чем может.
Горит, близка и далека,
Звезда упрямая, живая.
Ее не скроют облака,
Но для кого она? Не знаю.
Быть может этот чуткий свет
Предел положит ожиданью?
Отчаянью предела нет,
И гибели. И состраданью.
Круги, что по воде бегут,
Читай как книгу откровенья.
Кем был ты, кем ты станешь тут –
Меж пониманьем и сомненьем?
Меж золотом и серебром,
Проклявшим жизнь и в жизнь влюбленным,
Меж тем, что все зовут добром,
И злом без злости сотворенным?..
Он не стал продолжать общее стихотворение, но с ожиданием повернулся ко второму. Человек, который ждал своей очереди, прочел свое:
- Жребий брошен, выверен шаг,
Рука коснулась руки другой.
Солнце встало, давая мне знак,
Луна взошла, освещая путь мой.
Я знаю, прощения мне не знать
За этот выбор, всем назло,
Но лунное золото не отнять,
Не спрятать солнечное серебро.
О нет! Я рождаюсь снова!
О да! Умираю вскоре…
И если желалось чего-то другого,
То разве все в этом горе?
Кольцо на пальце на той руке,
На этой, ты видишь, еще одно –
Как Бездна и небо, как свет вдалеке
И долгие тени за чьей-то спиной.
Легко ли, просто ль вот так играть,
Собой измеряя добро и зло?
Но лунное золото не отнять,
Не спрятать солнечное серебро.
О да! И небо и Бездна!
О нет, между небом и Бездной
Вся жизнь. И вечная грань исчезла,
Сочтя себя бесполезной.
Не власть, не слава – кому нужны
Странные эти игрушки Сил –
Все, что захочешь и знанье цены
Тем, кто вовремя попросил.
А вовремя – это всегда понять
Кто ты в этой игре миров,
Где лунное золото не отнять,
Не спрятать солнечное серебро.
И да – на последнем дыханье,
И нет – меж неверьем и верой
Ты тот, в ком бессонно звучит мирозданье
Душой – не оспоренной мерой.
Вот так до конца, без правды и лжи,
Без лишних слов и постылых фраз.
А если что-то не так - скажи,
Пусть тени не разделяют нас.
Здесь на одном нам костре сгорать –
Реке непокоя неведом брод,
И лунное золото не отнять,
Не спрятать солнечное серебро.
Я есть! Я еще узнаю,
Что значит гордость и горечь!
Смотри – свечой уже сгораю,
Летя мотыльком – на голос.
Несколько минут они обменивались понимающими взглядами, а потом первый вновь заговорил о драконе:
- Дракону дела нет до зла с добром.
Хоть жизнь, хоть смерть все скажешь - поделом.
И будешь прав, приняв как верных слуг
Ложь с правдой, восхищенье и испуг,
И друга и врага - но есть цена,
Которую заплатят все, сполна.
- Не в золоте она не в серебре, - поддержал второй, -
И мало знает о добре и зле,
Как и дракон. И вот...
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 14:41 | Сообщение # 29 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| - Заканчиваю! – поднялась женщина, которая начала.
Как понял Вистра, каждый выбирал что-то из своего стихотворения и вставлял это в свежесочиненную строку стихотворения о драконе. В то же время все стихи переплетались между собой, вели – от добра и зла к жизни и смерти, от них – к выбору и правде с ложью, и дальше к золоту и серебру…
- Я ослепнуть хочу от сияния лунной красы,
Да звезда не дает. И – в дорогу, в дорогу пора!
Ненавидеть устав, я любить научусь за часы,
За мгновения те, что остались еще до утра.
Ночь была – словно Бездна, и мрак не бывает мрачней,
Точно смерти самой жизнь частицу себя отдала…
Между спящим и павшим остаться - вне воли моей,
А подняться и жить нету силы. Такие дела.
Ничего нет бессмысленней молча смотреть в небеса,
Если хочется криком кричать и отчаяньем выть.
Но сверкают брильянты земли – снова пала роса,
И вьюнок золотистый так свился – Судьбе не развить.
И любовь, что светла и горька, улыбнется, стряхнет
Страх, усталость, отчаянье дней, что уйдут в никуда.
Между спящим и павшим не быть. Ведь любовь не умрет,
И бессонницей дарит ее роковая звезда.
Облака на надежду похожи – вот так же она
Изменяет свой облик, живя по законам своим.
Что-то станет неважным, и все-таки это – война,
И заплачешь опять по себе горше, чем по другим.
Ток летучий живого огня, что в тебе заключен,
Сохрани, сбереги, если сможешь, а нет, так пожар
Путь разбудит того, кто владеет волшебным ключом,
Открывающим двери в сердца, что забыли свой дар
Между спящим и павшим.
Она сжала ладонь в кулак и, сверкая глазами, завершила стихотворение о драконе так, словно смотрела сейчас в глаза крылатому зверю:
- Дракону дела нет до зла с добром.
Хоть жизнь хоть смерть все скажешь - поделом.
И будешь прав, приняв как верных слуг
Ложь с правдой, восхищенье и испуг,
И друга и врага - но есть цена
Которую заплатят все, сполна.
Не в золоте она не в серебре
И мало знает о добре и зле,
Как и дракон. И вот, где тьма и свет,
Живет дракон, или дракона нет?
Ты сам сказавший «ладно, может быть»,
Сокровище сумел ли сохранить?
И если нет - что даст тебе закон –
Ведь за рекой всегда живет дракон?..
- Потрясающе, - тихо сказал Тарзин, - потрясающая игра.
Вистра был с ним согласен, Льеш кажется тоже, Волчий Всадник тонко улыбался, и непонятно было, как он ко всему относится. А Шела до сих пор еще думал только о своем сокровище.
Нет, кажется, уже не только о нем. По лицу его пробегали тени – сомнения, неразрешимые противоречия и страх. Кажется, он готов был драться за богатство, которое ему дали просто так, и которое никто не отнимал. Хотелось попробовать объяснить ему, но Вистра и сам мало что понимал.
Не прерываясь, не останавливаясь, «искатели жемчуга» затеяли разыгрывать небольшую пьеску. По крайней мере, это казалось пьесой. Для этого понадобилось совсем небольшое место, на которое встали трое – женщина и двое мужчин. Один сел на корточки, взъерошил волосы и сделал такое лицо, какого не увидишь у взрослого. Видно было, что ему непросто держать такое выражение, но он все же держал. Второй мужчина накинул на шею яркий шарф, повесил на ухо сережку и, заняв у кого-то несколько колец, унизал пальцы. И он, и женщина остались стоять.
- Где-то и как-то, - сказала женщина, - мальчик встретился с драконом. Ничего удивительного не было бы в этом, если бы дракон не был таким большим, а мальчик – таким маленьким. Даже имя его состояло всего из двух букв, тогда как имя дракона несло в себе целых двадцать. И все же они смогли увидеть друг друга и заинтересовались друг другом. Шел дождь, и музыкой к их разговору звучали шепот и шелест его.
- Здравствуй, - первым сказал мальчик - мужчина, представлявший его, смотрел доверчиво и просто.
- Здравствуй, – отозвался мужчина-дракон, перстни и серьга остро блеснули, и блеск этот отразился в его глазах. В этот миг он и вправду походил на зверя – хранителя клада. Он раскрыл крыло-плащ, и закрыл мальчика от струй воображаемого дождя. - Скажи мне, малыш, как ты оказался здесь в такую погоду?
- Я убежал из дома.
- Почему же?
- Потому что хочу подумать над многими вещами. Мама и папа часто заняты, и когда я подхожу к ним со своими бедами, просят подождать, пока они закончат дела, а потом забывают, что обещали поговорить или поиграть со мной. А еще у меня есть старший брат, и он говорит, что я совсем, совсем никому не нужен.
Мужчина, игравший мальчика, тихо всхлипнул. Тот, который представлял дракона, сделал короткий жест, заставивший его отвлечься.
- Что же ты ответил ему?
- Ничего, ведь он старше меня и умнее в столько же раз, сколько лет нас разделяет. Он не понял бы моих объяснений, или посмеялся над ними.
- Что же ты хотел объяснить ему?
Мужчина-мальчик улыбнулся.
- Что он ошибается. Понимаешь, нет на свете ни одного существа, которое совсем никому не нужно.
Дракон тихо наклонил голову и Вистра увидел, что он плачет.
- Что с тобой? Я чем-то обидел тебя? - с тревогой спросил мальчик.
- Нет, совсем наоборот, малыш. Ты сказал мне ответ на загадку, которую я не мог разгадать в течение всей своей жизни. Мне не стыдно признаться в этом, но мне жаль, что я не встретил тебя раньше. Ведь когда я родился, увидел рядом и вокруг только ветер да камни, в которых мать-драконесса спрятала мое яйцо. Я подумал, что не нужен никому, и сразу же стал несчастен. Быть несчастным в этом мире - значит быть одиноким.
- Разве одиночество так ужасно?
- Да, малыш, - дракон, развернул и сложил и второе «крыло». - Видишь, вот идет дождь – сколько в нем капель, скажи мне? И может ли одна капля так же называться дождем? Кто-то говорит: дождь – плохая погода, но это не так. Дождь это повод посидеть в тишине и, прислушиваясь к его голосу, узнать что-то новое о себе и о мире, и открыть, что мир тоже умеет говорить. И все, даже дождь, говорило мне раньше, что я одинок, пока живу. Что-то умирает в тебе, когда ты совсем один, и рождается вновь, и над всем этим ты не властен. Одиночество ничем не ограничено – оно безгранично. Тем ужаснее, тем страшнее. Никто из нас не может вместить бесконечность. Одиночество – потеря, но лучше быть потерянным в темноте, чем говорить о непонятном, разрывая сердце. Все мы – дети одиночества.
Он умолк и снова заговорила женщина - так просто мог бы говорить ветер, или дождь, или сам мир:
- Маленькие птицы, нахохлившись в ветвях большого дерева, ожидали окончания грозы. Шум дождевых капель казался шумом невидимого воинства. Ветер притих; его голос, повторявший одно и тоже, был бессилен перед голосом дождя.
Мужчина-мальчик поежился под драконовым крылом.
- Как странно, - сказал он, - а я думал, худшее, что может случиться со мной – это нелюбовь. Оказывается одиночество гораздо хуже.
- О, нет, малыш, есть вещи, которые хуже одиночества, - ответил дракон.
- Какие же?
- Например, уныние. Оно пускает в тебе корни и приносит плоды, от которых твоя жизнь становится похожей на старый гриб, не нужный даже червям. Уныние – холодное пламя. Если уж однажды ты открыл для него свою душу, значит, где-то и как-то вдруг ослабел. Не надо бояться – но и не бояться нельзя. Есть вещи, которые могут казаться хуже уныния – ненависть, ярость гнев, но все это – тоже пламя, только горячее. Оно быстро сжигает, да, но после него остается хотя бы пепел. На пепле, знаешь ли, может произрасти многое. После уныния не остается даже пепла.
- Странно… Я не боялся уныния, но теперь мне страшно. Но что же случилось с тобой, таким большим, как же могло хватить и на тебя, столь огромного, одиночества мира?
- Просто однажды, почувствовав себя одиноким, я уже не мог избавиться от этого чувства. Даже когда рядом были другие, люди и драконы, я чувствовал себя несчастным. Ведь мать оставила меня. Может ли быть нужен кому-то тот, кто не нужен собственной матери? Одиночество страшит даже сильнейших, ведь избавление никогда не придет.
Губы мужчины-мальчика задрожали, глаза наполнились слезами.
- Я понимаю тебя. И понимаю теперь, как можно быть вдвое несчастнее. Тот, кто одинок, еще может избавиться от одиночества, а тот, кто считает себя одиноким, ничего не может поделать с этим.
- Да, - согласился Дракон. - Я летал по свету и спрашивал всех, есть ли где ключ от двери одиночества, а ты, малыш, дал мне его прежде, чем мне в голову пришло спросить тебя. Как мне отблагодарить тебя?
- Никак, ведь ты уже сделал это. Я понял, что мне нужно вернуться прямо сейчас, ведь родители могут потерять меня и испугаться. Но, пожалуйста, если тебе не трудно, покатай меня немного.
- Сейчас, в грозу? Ты не боишься молний?
- Почему я должен их бояться? – улыбнулся мальчик, поднимаясь. - Ведь молнии – это не одиночество, не уныние и не глупость. Молнии – это свет и вспышка, похожая на вспышку правды, от которой долго туманится взгляд. Ты можешь понять меня, ведь и ты сам не боишься грозы.
Женщина сделала шаг, раскинув руки, обняла обоих - и мальчика, и дракона – и отпустила.
- Они летали долго, - произнесла она, - так долго, что когда вернулись, гроза уже закончилась. Мокрые птицы пели; зарево заходящего солнца делало огромным этот мир, над которым вставала радуга – правда дождя. Только тогда они попрощались - так же легко, как и встретились. И, такие разные, они не забыли о том, что дали друг другу. Какая разница, состоит твое имя из двух букв или из двадцати, если ты имеешь брата, маму и папу, или если у тебя есть хотя бы один этот мир и радуга в небе – ты никогда уже не будешь одинок, уныл или несчастен.
Женщина отступила и мужчины вышли из круга. Она – осталась, повела рукой, в задумчивости, означавшей, наверное, что она собирается сказать что-то важное для нее.
- Молчание, - произнесла она, - такая простая вещь. Если все действительно так и за рекой живет дракон, давайте почтим его молчанием. Не каждый из нас может посмотреть в глаза дракону, своему или чужому. Не каждый осмелится заговорить с ним, и из тех, кто осмелятся, немногие не пожалеют, что заговорили. Это дракон многое может сказать человеку, но человеку нечего сказать дракону – чужому или своему. И в молчании нет трусости; даже дракон знает об этом. Слова легко выдают любое намерение. Молчание так же легко скрывает его. Давайте помолчим и отдадим дань дракону молчанием, ибо так или иначе все мы отдаем ему свою дань.
И была тишина. Кажется, она началась раньше, чем женщина закончила говорить. Ее слова уже были частью тишины, и Вистра счел это самым удивительным из чудес, которые видел в своей жизни... Кое-кто не хотел умолкать; но молчание распространялось, как аромат, долетая до каждого, и каждого - покоряя. Оно захватывало и оставляло после себя – только себя. Что-то в душе Вистры потянулось навстречу ему – другая тишина, та, что помогала ему творить. Тишина уединения, ошибочно называемого иногда одиночеством....
Такая тишина, такое молчание не могут оказаться долгими.
Юноша-певец сидящий у стены, снова заиграл. Рваная, неровная мелодия заставила встрепенуться, в удивлении и испуге посмотреть вокруг. Она словно бы говорила – дракон не за рекой, он рядом. Шела провел ладонью по лицу и вздохнул.
На свободное пространство вышла девушка и начала двигаться под музыку, которая звучала. Вистра не сказал бы «танцевать», и даже написать так не смог бы. Девушка рассказывала о чем-то с помощью противоречивых, как и мелодия, движений – то коротких и резких, то плавных и медлительных. Сказочник не понимал, о чем этот рассказ, ни сути его, ни содержания – ничего. Но вот Льеш, кажется, понимала. Она смотрела на девушку в центре залы такими глазами, словно это она сама.
Девушка продолжала пытаться превратить ворох разрозненных движений в танец, но тщетно. Она не хотела сдаваться и признавать поражение. Двигалась все быстрее и быстрее, вскидываясь и падая, бросаясь на колени и вскакивая на ноги, на лице ее и во всех ее движениях было недосказанное. Вистра увидел, как смотрят на нее Тарзин и Ррео, и понял – они понимают тоже. С ним, в его стане отлученных от какой-то истины, был только Шела.
Кажется, все они поняли, что больше нет смысла тут оставаться. «Искатели жемчуга» больше ничего не могли дать им.
…Когда палатка, натянутая над входом, скрылась из глаз, когда первые лучи рассвета погасили и свет фонарей, и тот, другой, что горел в сердцах, утолив странную жажду, когда они уже стояли на пороге своей гостиницы, только тогда Льеш оглянулась, а Вистра тихо спросил:
- Были ли они?
- Были, - очень твердо и очень четко ответила Льеш.
Что-то большее, чем усталость тела, потянуло Вистру в постель, но спал он совсем недолго. Проснувшись и спустившись в нижний зал позавтракать вместе с друзьями, он встретил Ррео, ночевавшего в той же гостинице и присоединившегося к странникам за их столом. Завтрак не успел закончиться, когда явившийся как не в чем ни бывало Сэлех предложил продолжить путь.
- Доброго утра, господин Серый Маг, - приветствовал его Ррео.
Сэлех долго смотрел на него с лицом потемневшим и неподвижным.
- Серых магов не бывает, господин Волчий Всадник.
- О, конечно. Кто же захочет признать себя серым? Но вы же не белый и уж тем более не черный, А если так, то…
- Вы начитались сказок, - оборвал его Сэлех. - Черное и злое или белое и доброе? Не пытайтесь загнать меня в рамки ваших ограниченных понятий!
- Маги не любят рамок?
- Как и все остальные люди. Могу предложить вам надежную клетку и ошейник, господин Волчий Всадник, а так же поводок для вашего языка, которому вы даете слишком много свободы.
- Ну, вы еще подеритесь! – вмешалась Льеш, но на этот раз Сэлех обратил на нее не больше внимания, чем на каплю дождя, утонувшую в луже.
- Не советую лезть в мои дела. Пока ты стоишь в стороне, я могу терпеть твое присутствие, но это все, что я тебе предложу. Это ясно?
- Ясно-то ясно, - словно не заметив перехода на «ты» кивнул Ррео, - только… ошейник и клетка ничуть не лучше ненависти.
- Правда? Ты откажешь мне в ненависти только потому, что сам не испытываешь ее? Тогда ты ничего не знаешь о ненависти…
- Возможно. Но мне так больше нравится.
Сэлех Резко замолчал и как-то очень быстро взял себя в руки. Счастье, что Иррео больше ничего не сказал, только спросил Вистру, можно ли ему пойти с ними. Сказочник не знал, что и ответить. Ррео и Сэлеха в одной компании иметь вряд ли стоило, но отказать человеку потому, что другой человек себя не контролирует?
И шестеро включая Волчьего Всадника и ворчавшего, что он не выспался, Шелу, вышли из города после обеда. Прямо за воротами настроение Шелы, резко переменилось. Он на ходу выгреб из карманов все подаренные вчера монеты, протянул их Льеш.
- На, трать если надо.
- Ты уверен? - серьезно переспросила девушка.
Мальчишка кивнул и ухмыльнулся довольный тем, какое впечатление на нее произвел.
- Тебе еще Бьяну кормить, - напомнил он, кивнув на сидящую на этот раз в переносной клетке мышь.
На привале, когда Керрат был еще виден из маленькой то ли беседки, то ли хижины, поставленной у дороги наверное, для отдыха, Вистра решился, наконец, спросить Ррео, куда он идет с ними.
- О, никуда. Я просто иду с вами, из желания попутешествовать. В Ночь Жажды я решил, что это по мне.
- Ничего нет хорошего в этой Ночи, - резко и не в тему сказал Сэлех. - Люди сходят с ума, а тебе весело!
- О нет, господин маг, вы ошибаетесь. В Ночь Жажды исчезают все стены – я о тех, за которыми каждый из нас прячет себя. Но иногда человек должен ломать их, иначе стены сломают человека.
«Ночь, когда исчезают стены» - мысленно повторил Вистра без удивления, ведь он видел все своими глазами.
- И я упустил это! – тихо сказал он.
- О, только не делайте из этого культа! – то ли ему, то ли Ррео бросил Сэлех. - Красивые слова не превратят грязь в золото. А причина Ночи самая банальная и приземленная. Однажды, когда городские свалки переполнились, местный градоправитель попытался заставить заниматься мусороуборкой самих горожан. Горожане этого не поняли – что за новая мода, брать свои чистенькие повозки, грузить их зловонным мусором и отвозить подальше, а то и новый отвал копать? Сжечь, и вся недолга! Словом никто никуда не пошел и не поехал, хотя вонь от свалки уже по улицам Керрата гуляла. Тут к градоправителю явился то ли колдун, то ли чародей и предложил решить проблему - за золото. Градоправитель думал недолго; колдун обошел весь город вокруг городской стены и сказал свое Слово. Заклинание должно было сделать так, чтобы время от времени жителям города нестерпимо хотелось разгребать мусор… Но этот «умелец» что-то напортачил. Со свалкой в итоге, хотя и не скоро, разобрались специальные службы, куда пришлось нанять побольше людей на деньги из казны. Но с тех пор на этой земле случается такая ночь, когда каждый разбирается со своей собственной свалкой... Вот и вся тайна, и вся красота ее – красота помойки. Жаль только, что наступление Ночи нельзя высчитать, а только почувствовать, ступив на землю города.
- Это ничего не меняет, - заметил Волчий Всадник. - В Ночь Жажды люди не бегут из города куда подальше. Разве что некоторые… Ночь - не добро и не зло.
- О, мы снова говорим об этом? Замечательно! – словно бы даже обрадовался маг. - Добро и зло, любимые игрушки болтуна и бездельника. Каждый считает себя добрым и хорошим, а всех остальных – плохими и злыми. Но разве ты добр, Всадник Волков? Разве вы, госпожа, добры? И никому из вас никогда не приходилось переступать через другого, ломать его, ради своей пользы или своего удовольствия? Вы, господин Сказочник, пишете только о прекрасном и вечном, и никогда слова ваших сказок не рвут ничьих сердец? Вы не знаете, господин Книжник, что книжная мудрость жестока и всегда спорит с жизнью – до кровавых слез? А ты, мальчик, уверен в том, что весь мир должен пасть к твоим ногам? Берущий от жизни все, ты счастлив? Не беспокоит, что другие ненавидят тебя?
- Ненавидят? – повторил Шела совершенно равнодушно. - Да наплевать.
- Замечательно. А если спасение мира будет зависеть от тебя?..
- Чего-о-о? Тоже мне еще развлечение, мир спасать. Он не больно-то кидается спасать меня. Я поступлю с ним так, как он напрашивается.
Наверное, он ждал, что кто-то ответит на его обвинение, и потому переводил ожидающий взгляд с Вистры на Льеш и Тарзина. Волчий Всадник пожал плечами и ничего не сказал. Льеш, кажется, все же попыталась найти слова для ответа, а Сказочник понял, что ответить не сможет. Правда была в словах Сэлеха и Шелы – и одновременно ее там не было. Если сказка не трогает сердца – зачем такая сказка? И притом ведь все слова, сколько их ни есть, не изменят человека, который не хочет меняться.
- Я не говорила что добра, - заметила, наконец, Льеш, - да и никто из нас не говорил. Но любой может стать добрым, не сразу и не во всем, одну за другой делая лучше частицы своего сердца…
- Госпожа, - прервал ее Волчий Всадник, - вы говорите это человеку, который не слышит вас.
- Добрый, злой…- проговорил Тарзин. - Это не выбор. Я знаю доброту и то, что нужно быть добрым. Или хотя бы постараться.
- А другие станут жадно и бессовестно пользоваться этим, - сказал Сэлех. - Доброта – самая одинокая и беззащитная вещь на свете. Быть недобрым – это не значит злым, а просто быть как все. Что это за путь, по которому ходит каждый? Путь, на котором до крохи подобраны все сокровища, все камешки стерты в песок, оборваны все цветы с обочины?
- Какой же путь нравится вам, господин маг? – спросил Ррео без тени насмешки, без улыбки на лице и без скрытой издевки. Так спокойно, что даже Сэлех успокоился, отвечая:
- Быть… чем-то. Человеком, который может бросить вызов любому другому человеку или событию; который никого и ничего не боится, смотрит в глаза собеседнику и не видит в них своего отражения, что говорит ему – ты ничтожество… Не чувствует себя ничем, пустотой, нет даже еще меньшим – грязью. И не становится грязью всякий раз, выползая из ракушки своего дома, идя навстречу тем, кто только лишь посмеется над ним. Мир жесток, он так любит смеяться.
Спокойствие его стало неестественным и оттого – страшным; костер прогорел, остался пепел.
- Нужно идти дальше, - сказал Ррео очень мирно, - просто идти.
Костер затушили, недоеденное сложили обратно в сумки, и продолжили путь. Шела то и дело поглядывал на свой чудо-компас, был весел и возбужден. Ррео споро и неторопливо шагал рядом с Вистрой и Льеш, молчаливыми и задумчивыми. Тарзин беззвучно шевелил губами, словно пытался продолжить тот странный разговор, что разбередил всех. Сэлех то ускорял шаг, то почти останавливался, но и он молчал.
- Что ты сделал с ним? – тихо спросила у Ррео Льеш.
- Почти ничего. Ночь Жажды – хитрая штука. Если ты не позволишь себе, хм, разгрести мусор, то мусор разгребет себя сам. Даже против твоей воли, с болью и кровью. Человек не должен поступать так с собой.
- И ты решил это… таким способом?
- Другого под рукой не оказалось
Вистра посмотрел на него:
- Тебе никто не говорил, что ты ужасный человек?
- Часто, - беспечно пожал плечами Волчий всадник. - Но помнишь, за рекой всегда живет дракон. Иногда он пересекает реку.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 14:43 | Сообщение # 30 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая. Правда
Вечер в пути нагнал их прежде, чем странники дошли до какого-нибудь жилья. Сказочник ловил себя на желании оглянуться на давно исчезнувший Керрат, но не торопился сделать это. Город оставил в нем свой след, но не был первым городом, сделавшим это. И не был последним.
По дороге проезжало немало повозок; хозяин одной из них подвез странников до ближайшего перекрестка, откуда они снова двинулись пешком. Идти оказалось не так холодно, как сидеть в поскрипывающей телеге. Вистра пообещал себе, что при первой же возможности наймет карету или экипаж в «Гильдии Колеса и Копыта». Возвращаться - так возвращаться!
Так вот, шаг за шагом, можно было идти без конца, но начало смеркаться. Странникам пришлось ускорить шаг, чтобы найти ночлег до темноты в ближайшем селении.
На ночь их пустили знакомые Сэлеха, двое хмурых мужчин звероватой наружности.
- Всегда думал, что все друзья мага обязательно тоже маги, - заметил Ррео, устраиваясь спать на отданной ему лавке.
Сэлех даже не посмотрел на него.
- Вы слишком много думаете, господин Волчий Всадник, и все не о том.
- Возможно, - как-то очень легко согласился Ррео, - привычка такая.
- Как и молоть языком без цели, - съязвил маг.
Ррео не обиделся:
- Кто из нас не любит всласть поболтать? Особенно с достойным собеседником?
- Интересно мне, кого вы считаете достойным.
- О, почти всех, - Ррео лег, закинув руки за голову и глядя в потолок так, словно оттуда на него смотрело небо. Льеш отдали комнатку рядом с кухней, а хозяева разместились в соседней, - всех, кому хотя бы время от времени нужен собеседник.
- Спать давайте, - проворчал Шела. - Сколько можно болтать?
Как ни странно, но все послушались.
Утром обнаружилась, что Шелы нет. Маг Сэлех был молчалив и суров, и на предложение найти мальчишку с помощью волшебства не ответил.
Искать не пришлось. Льеш увидела в окно своей комнаты, что мальчик сидит в снегу шагах в десяти от дома, грязный, в разорванной одежде, с кровящим носом. Кажется, он плакал.
Когда они вышли, Шела вскочил и, торопливо семеня, отбежал от дома еще дальше. Льеш хотела подойти к нему, но в ответ на три сделанных в его сторону шага, мальчишку словно толкнула невидимая рука. Он совершил героическое усилие, чтобы не упасть, когда словно против своей воли шагнул спиной вперед, но расстояние между ним и девушкой не уменьшилось.
- Что с тобой случилось? – спросила она удивленно.
Мальчишка открывал и закрывал рот, пытаясь рассказать, и не мог; в ход пошел язык знаков, но и знаками он не сумел объясниться. Шела топтался по снегу, сильно хромая, снова и снова пытаясь заговорить. Кто-то побил его, но нельзя было понять - за что.
Хозяева на шум даже не выглянули. Девушка достала платок и опять попыталась подойти к Шеле, но он снова отодвинулся.
- Я тебя не обижу, - сказала она, - только вытру кровь.
Мальчишка отчаянно зажестикулировал, указывая то на Сэлеха, то на себя, то куда-то в сторону. Он был так взволнован, что едва ли сумел бы все объяснить, даже если бы мог говорить.
Тарзин тоже совершил попытку приблизиться к буйствующему мальчишке, и того швырнуло прочь от сделавшего один лишний шаг Книжника. Шела задыхался и хватал ртом воздух, точно вынырнул из-под воды; он попытался написать что-то на снегу, но письмена расплылись почти тотчас.
- Заклятие отчуждения, - сказал маг сухо. - Ни один человек не сможет приблизиться к нему, а сам он не сможет ни с кем говорить.
- Это навсегда? – спросил Тарзин
- Нет, конечно же. Но снять нельзя, само пройдет со временем.
- Но кто мог его заколдовать?
На это Сэлех не ответил даже жестом, и никак не показал, что слышал вопрос.
Шела, где-то потерявший шапку, отчаянно дрожал. Вистра снял с себя собственную, Тарзин добавил к ней свой пушистый шарф и перчатки – теплый комок перебросили Шеле. Он поймал и тут же натянул все на себя. Шапка была ему велика, как и перчатки, но он вряд ли заметил это. Губы его шевельнулись, произнося безмолвное «спасибо».
Льеш ушла в дом и вернулась, неся теплое питье, которое помогло бы мальчишке согреться. Маг поколдовал над ним, а Шела, увидев это, отказался пить из ковша, который девушка поставила на снег и отошла прочь вместе со всеми, чтобы мальчишка смог взять его.
- Это выгонит из твоего тела простуду, - сказал маг почти грубо, - ты должен выпить!
Мальчишка посмотрел на ковш, на мага и сделал знак, чтобы тот отпил первым.
Сэлех недобро улыбнулся и, подойдя к ковшу с остывающим питьем, выполнил просьбу. Только после этого трясшийся от холода, несмотря на теплую одежду Шела, ни в чем так не нуждавшийся, как в горячем питье, взял ковш со подтаявшего снега и жадно припал к нему.
Кормить его завтраком пришлось на улице; Сэлех не мог сказать, как скоро заклятье растает. Так они и отправились в путь, забрав из дома дорожные мешки, и не сумев упросить хозяев продать им несколько теплых вещей для потерявшего свои мальчишки. Порванную одежду ему удалось кое-как зашить.
Странники шли очень медленно, из-за отчаянно хромавшего Шелы, которому никто из них не мог помочь. Бледное лицо и закушенная губа были знаками боли, которую он испытывал. Вначале Шела тащился позади всех, потом… потом оказалось, это мальчишка ведет их за собой и так легче для всех.
Ррео подобрал с обочины недлинную палку – отброшенный кем-то посох или сломанную оглоблю, окликнул мальчишку и бросил ему. Шела поднял палку из снега, примерился к ней, перевесил на другое плечо дорожный мешок, который отказался отдать Тарзину, и пошел дальше, опираясь на эту жердь. Вистра, не так давно принявший решение нанять экипаж, жалел о том, что не сделал этого в Керрате. Ему было мучительно от того, что вот рядом с ним человек, нуждающийся в помощи, а он не может помочь ему. Еще и этим жизнь отличается от сказки - ты не всегда способен сделать нужное, переступить через свою силу или свою слабость...
Все ждали, когда спадет заклятье, но оно не исчезало. Разве что расстояние, на которое Шела мог подходить, уменьшилось до пяти шагов.
Когда они ужинали припасенными хлебом и сыром, сидя на расстеленных одеялах, Иррео предложил:
- Я могу попытаться снять заклятье. Только это больно.
Шела залился румянцем, потряс в воздухе сжатым кулаком, стащил с головы шапку и дернул себя за волосы, снова одел ее, попытался что-то сказать с помощью знаков и сам же оборвал себя. Кажется, он отчаянно желал снять заклятье и не боялся боли.
- Хорошо, - Волчий Всадник привязал свой взгляд к его взгляду. – Повторяй за мной слово в слово… и я знаю, что ты не можешь говорить, но это меня не интересует. Ты должен найти в себе силы – и все.
В голосе Волчьего Всадника прозвучала неожиданная власть. А потом он выбрал слова для этой власти:
- Не бороться, не драться – устать, опуститься
Низко, к самому дну, без единого плеска…
Это слишком легко, в «был и не был» укрыться,
Это слишком легко и для всех бесполезно.
Оторваться от воли своей, и чужую
Взять и выбрать ведущей – до самого края…
И потом полюбить свою жизнь – вот такую,
Что, как в зеркале, трусость мою отражает.
При первых же словах Сказочника словно ударило и что-то колючее жесткое заворочалось у него внутри. Словно это все было и нем, и его упрекали в трусости… Нет, не упрекали, в том-то и дело. Но так было еще больнее. И не только ему. Тарзин с тихим звуком согнулся от невидимой ноши, Льеш наоборот, выпрямилась и застыла в отчаянном напряжении, Сэлех стал белее снега, и жадно впился взглядом в лицо Волчьего Всадника. А мальчишка просто шевелил губами, повторяя за Ррео его слова, и как прежде, не мог произнести ни звука.
Ррео продолжал:
- Можно было б оставить, как есть, но не трушу,
Словно смелость нашел я в последнем «не буду!»,
Словно властью – своей! – укрепил свою душу,
И поверил какому-то странному чуду,
Обещавшему боль, одиночество, полночь,
Нищету и богатство – в едином порыве.
И не знаю, готов ли принять эту помощь,
Но себя, как я есть, принимаю – впервые.
Шела говорил - слабым шепотом, похожим на шелест крыльев бабочки в полной тишине перед тем, как мир разродится бурей. И больше не имело значения, громок его голос или тих, если он снова был. Заклятие начало поддаваться.
И только тут, наконец, мальчишку настигла обещанная боль. Он закричал шепотом и, согнувшись пополам, упал и уткнулся лицом в снег. Льеш, Тарзин и Вистра инстинктивно рванулись к нему, но неведомая сила оттолкнула прочь – на этот раз их, а не Шелу - не позволила, не пустила. А Ррео продолжал говорить – и Шела, подняв искаженное лицо, упрямо повторял за ним все громче, все четче, странное и страшное:
- Я – лишь эхо, я тень чьих-то правд или правил.
Пусть мой образ размыт, а мой мир искалечен,
Пусть не нужное взял, а что ценно – оставил,
И ни это, ни то заменить уже нечем.
Я смогу все исправить. Тенями по снегу
Страх и ярость сойдут, два жестоких искуса.
Может где-то и есть оправданье побегу,
Но бежать от себя – это выход для труса.
Казалось, Ррео не видит и не слышит, какую боль причиняет мальчишке каждое из его слов. Мог ли он выбрать другие слова? И была ли бы польза от других?
Тарзин повторял за Ррео его слова. И Льеш – тоже. Сказочник поймал себя на том, что сам говорит их. Голос Шелы окреп – или боль отступила, или он нашел в себе какие-то особые силы, которые всегда находит человек в крайнем отчаянии. А потом Тарзин просто шагнул к нему, в один шаг, преодолев все, что их разделяло, взял мальчишку за плечи и прижал к своей груди. Волосы Шелы, полные снега, казались проросшими сединой.
Какой-то иной звук колыхнул воздух – едва слышный хлопок, ударивший по слуху и на миг оглушивший. Сэлех поднял руку, и отчаянно затряс ею – из рукава его сыпались серебристо-серые песчинки. Стало тихо-тихо.
- Это он нанял меченого Скаве и остальных, - сказал Шела в полной тишине, - и заплатил им моим золотом.
Вистра поверил сразу же. Мальчишка выбрался из объятий Книжника, но не перестал дрожать – не от холода. Его трясло от волнения или то была ярость.
- Вчера ночью я проснулся и увидел, как маг уходит из дома, - мальчишка смог усмехнуться. - Любопытно стало, куда бы это. Я подождал немного и за ним пошел. Недалеко только, до того поворота дороги, где кривой камень вместо указателя. Там его ждал бывший меченый и еще один из его шайки. Скаве требовал у мага какой-то амулет, а тот говорил, что договор был другой, и они уже все получили за счет моих сокровищ, которые взяли из дома. Тут меня в спину толкнули и я носом в снег впечатался. Оказалось, их не двое, а трое, и третий как раз сторожил остальных. Маг прямо взбесился, а Меченый только смеялся над ним. А потом разозлился и он, и его дружки принялись меня колошматить…
- Когда ты брякнул что они все дураки, раз взяли побрякушки, а компас выбросили в снег, - звенящим от гнева голосом вымолвил Сэлех.
- Ага, - подтвердил мальчишка, - сначала они, а потом ты своей магией добавил. Сказал, что мне надо поучиться держать рот закрытым и не путаться у всех под ногами.
Льеш пристально смотрела на мага.
- Могу поверить и даже понять, - сказала она. - Но хочу знать – зачем? Ради чего?
Сэлех сжал кулак и разжал его. На ладони мага блестело веретено с кинайей.
- Ради этого. Ради себя. Ради того, чтобы перестать быть Серым Магом, - полные ненависти глаза отыскали Ррео. - И проклятье на того, кто дает другим имена!
- Даже если это верные имена? – спросил Волчий Всадник.
Сэлех не смотрел на него и не отвечал ему.
- Если бы я знал, что вам нужна кинайа... - заговорил Тарзин и был прерван бесцеремонно и жестко:
- То вы бы немедля отдали ее мне? - продолжил Сэлех, подаваясь вперед, сжимая веретенце с нитью так, что оно, казалось, расслоится в мелкие щепки. - Теперь, когда я сделал все, чтобы получить ее, весь свет начнет уверять меня, что не обязательно было красть, а стоило лишь попросить!.. Но я - серый Маг, - Сэлех произнес это с ненавистью к себе, - никто ничего не делает для меня - с моей просьбой или без нее. Я попросил вас уйти из Керрата - и что получил в ответ? Даже наемник Скаве, взяв золото за простую услугу - подтвердить мои слова и увезти нас из города - поступил по своей прихоти!
Тарзин сделал движение, словно собирался объяснить или просить объяснения...
- Молчите! - не дал ему позволения Сэлех. - Больше никаких обещаний и объяснений, никаких просьб!
Он держал кинайю перед собой как оружие - тонкий острый клинок, и полуприкрыв глаза ждал чего-то.
- Ты же не знаешь, что с ней делать, - негромко и с сочувствием сказал Ррео.
- Нет! – кажется, любые слова Волчьего Всадника приводили мага в бешенство. - Но я узнаю...
- Вы собираетесь осаждать замок, но мост опущен и можно просто войти.
- Мне выбирать! – вскинулся Сэлех, и тут же словно не замечая противоречия, с той же гневной уверенностью изрек: - У меня нет выбора. И все потому, что я хочу быть магом... Как вы там говорите, господин Волчий Всадник – мне так больше нравится?
- Я говорю это совсем по другому поводу.
- О да, у вас есть возможность делать только то, что вам нравится. Но что остается человеку, который выбрал свой путь, который имеет призвание, веру и жажду, отдает им все свои силы и получает взамен брань и хулу? Которому никто не скажет доброго слова? Я хочу быть магом - не великим даже, простым магом - а могу - только Серым. Тем, кого используют и тут же забывают. Все сделанное мной, воспринимается, словно так и нужно, но стоит чего-то не сделать, как на меня вешают всех собак! Я вынужден делать то, что и сам хотел бы делать - всю мою жизнь!
Он внезапно опустился на колено и поднял бледно-голубые, мутные как исцарапанное, стекло, полные упрека глаза на Льеш.
- Вы могли помочь мне, госпожа. Рядом с вами… я чувствовал себя свободным. Ощущение свободы - оно опьяняет. Теперь я точно знаю, что вы ойнэ, «маг без магии», а значит и без каких-то ограничений. Магия в конце концов просто наука о том, как использовать Силу… Но когда-нибудь ваш путь закончится, и я уже не смогу быть рядом с вами – и тогда снова стану Серым магом. Я старался отдалить этот миг и вел вас Другими Дорогами, хоть вы не знаете, что это такое... Только в Керрате поторопился и нанял Скаве в качестве возчика... И взял себе кинайю, которая может сделать меня свободным навсегда.
- Только не от себя, - тихо сказал Ррео. - Вы привыкли держать себя в руках, завязав в узел сердце и душу и забросив их в самый дальний и темный угол, а оставив лишь разум. Свободу так не обретают, зато теряют очень быстро. И ни силы, ни люди вас не спасут.
- Я не прошу, чтобы меня спасали. Я требую, чтобы хоть раз мир повернулся ко мне лицом и сказал слова благодарности за все, уже сделанное. И не судите меня по своим меркам господин Волчий Всадник! Сердце, душа, разум - вольно́ вам играть словами, которые для вас ничего не значат!
Ррео со странной улыбкой покачал головой:
- Значат, и даже больше, чем вы думаете. Но вот вы ждете, что мир что-то скажет вам. А есть ли вам что сказать миру?
Сэлех смотрел на него с яростью и бессилием. Вистра заметил, что маг стучит зубами, словно от холода. Он все еще стоял на коленях - пред ними всеми, не знающими, как помочь ему.
- Я перерыл не одну библиотеку в поисках того что мне нужно, даже мальчика заставил себе помогать... Кинайа - ключ к моему ошейнику! У меня не было бы ни малейшей возможности заполучить ее, а вам, не нуждавшимся в ней, она досталась так просто! Поэтому вот что я сказал бы миру - в нем нет справедливости. Я сказал бы - если я могу быть кем угодно, но только не магом, если любой другой выбор, кроме этого, принесет мне успех - то у меня нет выбора. Я сказал бы миру – проклинаю тебя. И мир ответил бы мне...
- «Ты свободен. Если не получается быть кем-то - оставь прежнее, начни сначала, держись той веры, что греет, а не сжигает. Живи», - сказал бы тебе мир, - Ррео вздохнул и вскинул голову, вглядываясь в пасмурное небо. - Живи, говорит тебе он. И просит вернуть кинайю тому, у кого ты взял ее, потому что она не сделает тебя свободным.
Эти последние слова, произнесенные жестко и властно, заставали всех вздрогнуть. Сэлех очень медленно поднялся с колен.
- И это все, что говорит мне мир? - спросил он и отступил перед тем, что видел перед собой. - А если я не послушаюсь? Ты убьешь меня? Скажешь – «умри» и мое сердце остановится? Я знаю, что у тебя есть власть, но еще не понял, какая. Только это ведь все равно, разве нет?
Волчий Всадник молчал. Вистра глядел на него и очень медленно начинал прозревать. Остальные - тоже, каждый по-своему. Шела увидел в Волчьем Всаднике что-то такое, что заставило его податься навстречу, Льеш - достала из кармана зеркальце и заглянула в него, так чтобы видеть в нем Ррео. Тарзин задал вопрос:
- Кто ты?
- Кто-то, почти опоздавший сказать, - ответил Иррео, не глядя ни на кого, а особенно же на Сэлеха. - Что же вы решите, господин маг?
Сэлех отступил еще на шаг, под глазами залегли тени, губы едва заметно дрожали. Но и дрожащие, они шепнули проклятье себе и миру, когда он коротко размахнулся и бросил кинайю Тарзину.
И Тарзин поймал бы... Но пока веретено летело, нить с него размоталась и перепуталась, легчайшей паутинкой повиснув в воздухе. Книжник прикоснулся, попробовал распутать, но, кажется, только затянул узелок. Зато света стало больше. Он озарил поляну, которую странники выбрали местом привала. Не иссякая, свет этот свернулся в мерцающую воронку, что повисла, не касаясь земли и тяжеловато медлительно поворачивалась, пульсируя золотым сердцем.
Вистра смотрел потрясенно и заворожено. Золотом сияло все – снег и лица друзей, его собственные руки, и само небо - оставаясь при этом голубым - излучало золотой свет. Казалось, раз и навсегда глаза его потеряли способность видеть то, в чем не было золота. Так ускользал от взгляда Сэлех, и мальчишку Сказочник видел лишь отчасти – золотой ореол вокруг головы, словно тот был рыжим и за спиной его вставало солнце - и пульсирующий сгусток на его груди. Тарзин и Ррео... Они словно обратились в свет. А Льеш выделялась темным силуэтом, остро, резко очерченным по краю сияющим контуром.
Золотой свет пронзал насквозь душу; как в самый лучший из дней, когда чистая легкая ясность присутствует во всем; когда ты счастлив и для этого не нужно причины; когда ты сам - ясность и счастье и нет ничего другого.
И он был не один в этом счастливом дне; напротив себя Вистра видел своего двойника, словно составленного из кусочков чистейшего золота. Некоторые из этих кусочков сияли, некоторые – были затемнены, и стоило приглядеться, как на месте их взгляд видел очерченные светом разнообразные вещи… Каждую из этих вещей он мог бы назвать.
Гордость - красивый цветок, яркие лепестки которого заканчиваются острейшими шипами.
Любовь к жизни – песочные часы, песок в которых не кончается.
Вера в чудо – голубая дымка, с легкостью превращающаяся во что угодно.
Способность радоваться и грустить – то вспыхивающий, то гаснущий маячок.
Жажда славы – острое веретено, никому не дающееся в руки.
А еще виднелись тонкие струны, что связывали между собой все вещи, такие разные, оставляя их в то же время свободными, не зависящими друг от друга. Ну, может только иногда – если связанные сами того хотели.
«Стена, которая прежде не отпускала от себя, преследовала пристальным взглядом, теперь не желала встречаться с Героем. Он поднимался на горы и спускался в долины, переплывал реки и озера, пересекал пустыни и степи, и не часто ему удавалась увидеть Стену издали. Герой отдыхал и снова пускался в путь навстречу той, что бежала от него.
И вот однажды его, заночевавшего под раскидистым деревом, разбудило хриплое карканье. На дереве, сложив крылья, сидел ворон, который по-человечески пристально смотрел на Героя, наклонив блестящую черную голову. Герой тоже смотрел на ворона и ждал; птица, словно решив что-то, взлетела и, покружившись над кроной, громким карканьем словно позвала его за собой. Он собрал нехитрую походную постель, вскинул на плечо суму и пошел за птицей, медленно, тяжеловато взмахивавшей крыльями. Полет был неторопливым; иногда ворон опускался на землю и ждал, когда отставший Герой нагонит его.
Так ворон привел его к пещере, в которой горел неяркий свет. Герой вошел внутрь; стены поддерживали высокий потолок пещеры, свет, не похожий на свет свечи, мерцал, но не гас.
- Здравствуй, гость, - проскрипел человеческий голос, и от звука его снова качнулся и замерцал таинственный свет. - Я долго ждала тебя.
Герой оглянулся и увидел камин и кресло, в котором сидела безобразная старуха с желтым лицом. Здесь же стоял крохотный столик с чайником на вышитой салфетке и двумя чашками, а в маленькой вазочке лежало печенье. Этот мирный, уютный уголок казался не частью пещеры, но частью сна, видением или воспоминанием, вырванным, как страница из книги, и перенесенным в пещеру. Старуха указала вошедшему на второе кресло, и Герой сел в него.
- Как ты могла ждать меня, если я и сам не знал, что приду? – спросил он.
- Кто-то всегда приходит, - ответила хозяйка, наливая ему и себе горячего ароматного чая, - и всех встречаю одинаково, хотя цели у всех разные. И всем задаю один и тот же вопрос: чего же ты хочешь?
- Разрушить Стену так, чтобы это не принесло никому вреда и не сделало несчастным, - честно ответил Герой, догадавшийся, что старуха - ведьма, из тех, что не вредят людям, но живут лишь для того, чтобы копить мудрость и иногда помогают желаниям исполниться; чай ее оказался вкусным. – И чтобы из нее не вырастали новые.
Ведьма не торопилась обещать гостю свою помощь; когда чаепитие закончилось, она убрала со столика чайник и чашки и поставила на него многоцветную доску со множеством разных фигурок. Среди них были Герой и Дракон, Король и Страж, Свеча и Мотылек, Королева и Менестрель.
- Поиграй со мной, – предложила она. - Если выиграешь, то сможешь получить то, что тебе нужно больше всего.
- Но я не знаю правил игры, - сказал Герой, приглядываясь к фигуркам.
- Правила просты, - хозяйка протянула над столом руку так, что тень ее упала на Короля. – Нужно провести из края в край как можно больше фигурок. Но сначала решить, по дорожкам каких цветов следовать.
Герой оглядел пеструю доску. Игра казалась интересной; только некоторые цветные дорожки были слишком короткими.
- Если вести фигурку по одной, то некоторые смогут сделать только четыре шага – и куда им потом идти? Назад? – спросил он. – А есть тропинки, что петляют и в итоге так никуда и не приводят.
- А разве в жизни не так? – заметила Ведьма. – Ты сейчас увидел это, словно впервые, и понял, как все непросто. Но при этом я ведь не говорила, что фигурка может двигаться только по одной тропинке. Ты сам так решил. Почему?
- Это кажется самым очевидным, - смущенно ответил Герой.
- Вот именно. Простые пути – самые очевидные. Увидеть Стену и решить, что надо сломать ее. Хорошо, ты знаешь, что делать, и, может быть, даже знаешь как. Но понимаешь ли, зачем?
- Я понимаю, что Стена - это плохо…
- И это тоже простой путь, - перебила Ведьма. – Решить, что все как ты, и если для тебя Стена – плохо, то и для других тоже.
- Мне говорили, чтобы я не решал за других, - потупился Герой. – Но, может, это не всегда плохо? Я видел людей, которые жаловались на Стену и тех, кто не замечал ее. Ни те, ни другие не спешили что-то с ней сделать.
- У них есть на то причина, - ответила хозяйка.
Она взяла с доски фигурку – крошечного конька - и протянула ему.
- Возьми ее и брось на землю, когда выйдешь из пещеры, и появится волшебный конь, который помчит тебя так быстро, как носится ветер. Он повезет тебя по миру, ты увидишь больше и лучше, чем видел прежде, и может, тогда поймешь, как поступать.
Герой поблагодарил Ведьму и покинул пещеру. Вернувшись на дорогу, он бросил на землю фигурку коня; тотчас перед ним появился оседланный ослепительно-белый скакун, чья шкура в следующий миг потемнела, а потом стала рыжей как солнце, и вновь белой как облако. Герой потрепал его яркую, меняющую цвета гриву, посмотрел в глаза коня, остававшиеся бездонно синими, и безмолвно попросил:
«Отвези меня туда, где я должен быть» - а потом вскочил в седло и тронулся в путь».
Золотой свет, был прекрасен, как жизнь. Трава прорастала сквозь снег вопреки всем законам, а может, согласно им, и успевала завянуть раньше, чем набирала силу противостоять морозу – закон был сильнее. Иногда можно пойти против, но надолго – никогда.
Только Сэлех не участвовал в том, что происходило, только его окружал чистый белый снег, делая мага серым силуэтом на белом. Наверное, он почувствовал это, и соступил с того места, на котором стоял, словно именно оно, место, и стало причиной его отчуждения. А на самом деле – он сам отделял себя от всех. Жаждущий дара, отказывался от него, не хотел делить с другими. Он сжимал рукой другую руку, и мир в его глазах был местом гнева и боли. Минуты хватило, чтоб увидеть это, а потом все закончилось.
Вистра снова видел перед глазами только белое - без тени золотого; он не сразу узнал снег, и не сразу - сидящих друг против друга Ррео, Шелу и Льеш, и Сэлеха - чуть в стороне. Было странно видеть что-то помимо сияния. Сам он занимал свое место в этом круге; но Тарзина в нем не нашел.
- А где?.. – начал он.
- Тарзин ушел, - сказала Льеш, - занял место Ррео.
Вистра встретился взглядом с Волчьим Всадником, и тот только пожал плечами.
- Опять нужны слова. А они не помогут. Никто не хочет верить простой правде и приходится усложнять ее. На самом деле ваш друг занял не мое, а свое место. Возможно, он даже вернется, но не скоро. Теперь он может оставаться рядом с другими людьми, только когда нужен им. Или правда им нужна, или понимание, или что-то столь же тяжелое. Пришел, подержал на своих плечах чужую правду, скинул ее на руки нуждающимся и ушел.
- Правда - как милостыня нищему? - Сэлех рассмеялся, жалко и тихо. Потом наклонился и поднял лежавшую поверх сугроба кинайю. Наверное, именно в этот момент силы его подошли к концу – и человечески и волшебные.
- Уходите, - сказал он, - куда бы вы ни шли и что бы ни делали, ни один из вас никогда не достигнет своей цели. Больше мне нечего вам сказать.
Проклятье из его уст прозвучало серьезно, и все же… Не была ли это детская месть человека, который не может отомстить своему недругу иначе, и плюет на его тень? «Нельзя оставить его здесь», - безмолвно сказал Вистра, глядя на девушку. «А где можно?» – так же ответила Льеш.
Всегда рядом.
|
| |
| |
