|
Стена
|
|
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 14:45 | Сообщение # 31 |
 Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава вторая. Чудо пути
…И они пошли – не потому, что он гнал их, и не потому, что начиналась метель, и нужно было найти ночлег до наступления ночи. Просто не могли не пойти.
А шагов через тридцать услышали негодующий возглас и оглянулись. Сэлех шел следом... Вернее, мага словно тащило, и он не мог противиться. Когда расстояние сократилось до двадцати шагов, Сэлех сумел остановиться. Ненадолго - когда странники двинулись в путь - двинулся и он. Молча, без единого слова, зависящий от чужого выбора, как всегда зависел от своего.
Это было тяжело и для них, и для него. Поэтому они не ушли далеко, а может, просто сбились с пути, потому что дорога привела их к дому знакомых Сэлеха, в котором они ночевали в последний раз. Привела как раз тогда, когда сумерки превратились в полную темноту.
Дверь оказалась не заперта, в доме никого не было. Они вошли и остались, молчаливые и усталые настолько, что никто ни о чем не расспрашивал Ррео ни по пути, ни сейчас. Необычайный подъем, восторг и радость, подаренные мгновением золотого прозрения, схлынули. Остались желание отдыха и печаль потерь. Тарзин стал чем-то новым и покинул их. Шела потерял все свое богатство. Ррео... только он сам знал, что потерял. Льеш - друга. Сэлех, оказавшийся под властью чего-то, что накрепко привязывало его к другим, - свободу... Сказочник так и не закончил сказку, но решил возвращаться. Осень слишком быстро сменялась зимой.
Толком отдохнуть не удалось, хотя он уснул, едва опустился на застеленную старым одеялом лавку. Сон придавливал как камень, и сердцем этого камня была печаль без имени; Вистра не мог сказать, о чем печалится, но утром, он продолжил путь вместе с печалью, и заметил, что остальные разделяют с ним эту ношу.
Но дорога все же помогала, хотя оставалась тяжелой – сама по себе и из-за идущего позади против своей воли Сэлеха. Но именно он первым задал вопрос:
- Так кто же ты все-таки, Волчий Всадник?
- Теперь? Никто, - ответил Ррео не останавливаясь и не оборачиваясь к магу.
- А кем стал Тарзин? – спросила Льеш. – Ты говорил, но так мало. И ни одной легенды на этот счет я не помню.
- О таких, как он, просто нет правдивых легенд. Или просто каждый рассказывает ее по-своему и каждый прав. Представь, что миру нужна… отдушина. Или тот, кто строит мосты над пропастью между разными людьми, или между одним человеком и им самим. Или тот, кто будет возмущать и удивлять…
- Не слишком много? – спросил Сэлех с какой-то усталостью.
Ррео наконец остановился, остальным тоже пришлось, прямо посреди присыпанной снегом малопроезжей дороги.
- А что, вы бы отказались от выбора? Особенно сейчас?
- А что, я должен обязательно следовать твоим советам теперь, когда ты, по твоим словам, никто?
Ррео усмехнулся:
- Вы и раньше им не очень-то следовали…
- Так, стоп! – почему-то именно сейчас решила вмешаться Льеш. – Сэлех! Правда, так нельзя… нельзя делать то, чего не хочешь, идти с нами против своей воли. Как это можно остановить? Как тебе помочь?
- Забери ее, - Сэлех протянул к ней руку - на пальцах, запутанная и перекрученная, блестела золотая нить. Девушка потянулась распутать ее, но вскрикнула и отдернула руку, точно обожглась.
- Ты почувствовала? - хладнокровно спросил Сэлех. – Представь, как больно мне...
Льеш поглядела на свои пальцы, а потом с решительностью вдвое большей взялась за нить. Вистра подошел ближе и протянул свои руки, понимая, что отговаривать Льеш бесполезно, но можно помочь ей... Сэлех закричал, словно прикосновение Вистры обожгло, отпрянул, споткнулся и упал в снег. Ррео помог ему встать – осторожно, не касаясь нити на руке.
- Как это случилось? - спросил он, кивая на кинайю.
- Я видел, как она действует и хотел повторить...
- Ты хотел заставить кинайю действовать? - без удивления спросила Льеш. - Силой?
- Да! - вскрикнул маг, и криво усмехнулся: - Так вместо помощи вы предлагаете мне обсудить мой - достойный осуждения - поступок?..
Льеш решительно нахмурилась и подступила к нему.
Она не успела. Бьяна прыгнула с плеча девушки прямо на руку магу, и вцепилась острыми зубками в кинайю. Сэлех снова вскрикнул и махнул рукой... Золотая нить мягко стекла на землю двумя короткими золотыми ручейками. Бьяна улетела в снег от взмаха руки мага и тут же принялась отважно прокладывать себе путь обратно, к хозяйке.
Сэлех постоял, держась за руку, ни на кого не глядя, и сдержанно поклонился - всем и никому.
- Благодарю. Но это ничего не меняет. - Он кивнул какой-то своей мысли: - Совсем ничего.
Льеш подняла из сугроба две половинки разгрызенной кинайи, свила их в колечко и спрятала в суму. Маг на кинайю даже не взглянул, и никто другой не стал претендовать на нее.
Следующий день пути был таким же – полупустая дорога, маленькое селение с названием Энги, краткий отдых перед продолжением пути, и снова дорога... Они шли пешком, потому что никто так и не захотел подвезти их. При вопросе об этом всякий возница понукал коня и уезжал так быстро, что обдавал странников снежной пылью. Льеш даже не успевала предложить хозяину очередной телеги деньги… Они шли на юг – в сторону реки Авр и Аври, но почему-то заходящее солнце оказалось у них за спиной. Какой-никакой ночлег они нашли, а утром отправились дальше, чтобы вечером снова обнаружить, что свернули на восток, не заметив того. Сэлех - по своей воле или против нее - шел с ними.
Льеш покосилась на него, потом вздохнула.
- Домой хочу… в печи огонь и доме свет, как в первый раз зажечь. Нежнейший завести рулет, пирог поставить в печь. Пускай волшебный аромат соседей раздразнит, и не смогу сдержат сама я зверский аппетит. А после пусть трещит камин в уютной тишине. И я одна, и ты один с собой наедине...
Вистра погруженный в вернувшуюся, как и обещала, печаль, слышал ее, но словно в отдалении, и плохо воспринимал окружающее, пока девушка не тронула его за руку.
- О Тарзине не переживай, - сказала она. - Он вернется. Если бы ты знал его лучше, то не сомневался бы в этом.
- Я не сомневаюсь. Мне кажется, что я напрасно втянул вас во все это... мой путь, моя сказка. Я только ради этого отправился в дорогу, и стоило, наверное, этим и ограничиться. Но я счастлив, что не один.
- Ты не выглядишь счастливым, - заметила Льеш.
- Потом буду, - честно пообещал он, потер лоб, уставший уже хмуриться, и согласно кивнул. - Что-то я совсем раскис. Пора и делом заняться.
Он достал свиток со «Стеной», на ходу перечитал написанное.
- Ты называешь это заниматься делом? – съязвил Шела.
- Как только я это не называю! А ты сам-то пробовал когда-нибудь что-нибудь сочинить?
- А то! Но записывать это мне и в голову не пришло бы. Придумал и забыл – дело житейское.
Сказочник только хмыкнул.
- Наш друг маг заклял нам все дороги, - сказал Ррео, когда они в очередной раз повернули на юг, но пришли к западу, оставив солнце за спиной.
- И я тоже так думаю, - Шела оглянулся на идущего позади мага и шепотом продолжил для Льеш: - Вызвала бы ты его на магический поединок, а?
- Чего? – засмеялась девушка. - Это еще зачем?
- Ну-у... Покидали бы друг в друга молниями, глядишь, Сэлех и одумался бы и снял с нас свое заклятье.
- Идея не лучшая... Но, похоже, мы так и будем бродить тут до конца времен. Господин маг, может, отмените свое заклятье?
- Не могу, - буркнул он, - я не накладывал заклятья.
- Тогда что происходит? Почему мы ходим кругами? - вопросил Шела.
- Спроси об этом госпожу ойнэ, или Мотылька или кого угодно. Если это и заклинание, то не мое. Мое – вы не придете к своей цели. Но у вас же нет цели! Вы просто идете, куда глядят ваши глаза, и не задумываетесь о том, где окажетесь завтра! Беспечные как дети, глупые как дети… И ради Троих и самих себя, не спрашивайте меня что вам делать!
Странники переглянулись. И не стали ни о чем его спрашивать.
Заклятье то или нет, но оказались они в том самом Энги, в котором ночевали вчера. Странники нашли ночлег на том же постоялом дворе; Сэлех не отставал и не уходил, хотя Сказочник мог бы поклясться, что его ничто больше не держит. Отчуждение его исчезло; иногда маг становился разговорчив, а иногда – молчалив. Казалось, он не всегда понимает и помнит, что не один, а после Сэлех пристально вглядывался в лица спутников, словно искал давнюю, большую потерю. Весь вид его вызывал у Вистры желание закричать… Сэлех так и не стал целой мозаикой - остался осколками, кусочками ее, перемешанными и высыпанными в коробку, или полотном с прорехами и торчащими в стороны нитями, работой никудышной ткачихи.
Вистра заметил, что Шела уже очень давно не искал сокровища. Наверное, сам Шела тоже заметил это, потому что на следующий день с утра, выдавшегося ярким и не по-осеннему теплым, проявил интерес к чудо-компасу. На стеклянном кружке проступали золотые и серебряные пятна. Реакция на золото в карманах. Мальчишка не проявил горячности, он просто радовался удаче, пусть пока еще и не пойманной за хвост, и радость его – не вполне бескорыстная – оказалась заразительна и проняла всех, кроме Сэлеха. Льеш напевала, Ррео пританцовывал и болтал, почти не умолкая; у Вистры чесались руки сесть за стол и продолжить «Стену». Спорить с собой он не стал.
«Путь от одного города до другого занимал у Героя только один день. Каждый раз, выезжая за ворота, он знал, что вечером волшебный скакун остановится у других ворот, так что странник мог не заботиться о ночлеге.
Конь сам выбирал направление, сам останавливался, чтобы дать передышку себе и своему всаднику и, отдохнув, тихим ржанием звал в новый путь.
Однажды он замедлил свой бег у вспаханного поля, где возле большого плоского камня сидел Землепашец. На камне была разложена нехитрая снедь - сыр, несколько луковиц и кусок пирога, рядом с хозяином смирная лошадка, выпряженная из плуга, щипала траву.
Землепашец приветствовал Героя улыбкой и жестом.
- Здравствуй, - сказал он. - Присядь, раздели со мной все эти сокровища, лучше которых нет на земле - он кивнул на лежавшее на камне съестное.
- Благодарю тебя, - Герой сел на траву и тотчас выложил на стол-камень собственные запасы - мясо и хлеб, яблоки и мед.
Они с аппетитом пообедали, запивая еду молоком из глиняного кувшина. К концу трапезы отдохнувший конь позвал Героя в дорогу. Герой поспешно поднялся, торопясь вернуться в седло, и еще раз поблагодарил сотрапезника за радушный прием и предложенную пищу.
- Куда ты спешишь и зачем? - спросил его Землепашец. - Разве не знаешь, что все дороги когда-нибудь кончаются?
- Именно потому, что знаю, я и спешу, - ответил Герой.
Землепашец стряхнул с ладоней приставшие к ним хлебные крошки и тоже поднялся.
- Всему свой срок, - сказал он, - всякому началу и всякому концу, и как бы ни спешил, ты не изменишь этого. Когда-то я тоже странствовал, и знаешь, с чего началась моя дорога? С поисков счастья.
Землепашец подошел к своей лошадке и потрепал ее светлую гриву.
- Я искал счастье в далеких краях, забывая, что все самое важное всегда на расстоянии вытянутой руки, а часто - еще ближе. Свое я нашел в собственном кармане - несколько ржаных и пшеничных зерен. Вытряхивая мусор из кармана, я вытряхнул и их тоже. Мне пришлось задержаться в этих краях до весны, и я смог увидеть, как взошли мои зерна. Здешняя земля была непривычна к таким всходам, и росткам пришлось пробиваться сквозь твердую землю, перемешанную с глиной и песком. Но жизнь победила, и я вдруг ощутил, что в ответе за нее. Нужно было щедро поливать всходы, беречь их от птиц и зверей, удобрять и рыхлить землю, чтобы хрупкие слабые ростки превратились в колосья.
- И ты остался здесь, - догадался Герой.
- Остался, - согласился Землепашец. - Построил маленькую хижину - только чтобы укрываться от непогоды - и собрал первый урожай, который помещался в моей горсти. Все те зерна я снова посадил в землю и делал так до тех пор, пока не смог засеять целое поле. К тому времени тут вырос большой поселок, а у меня были и плуг, и конь, и дом, и собственная семья, и я больше уже не помышлял о поисках счастья.
- Я не ищу счастья, - сказал Герой, - я хочу разрушить Стену, дать свободу людям и миру.
Землепашец смотрел серьезно и тревожно.
- Разрушить - самое простое, что можно сделать, но свобода не обязательно приходит вместе с разрушением. Иногда надо перестать думать о Стене и возделывать свое маленькое поле.
- А разве и это тоже – не простой путь? - спросил Герой.
Землепашец улыбнулся:
- Попробуй и узнаешь.
Волшебный скакун нетерпеливо цокнул копытом, поторапливая в дорогу, и седок его попрощался с Землепашцем и поскакал прочь. Теперь он и вправду спешил, понимая, что не успеет попробовать все, но, возможно, успеет увидеть».
Времени на «Стену» у него было немного, хотя никто никуда не торопился, даже Шела. Когда они расплатились и покинули гостиницу, пустившись в путь, мальчишка и не подумал уговаривать спутников свернуть туда, где так явственно сияло сокровище в виде алых огоньков, и даже не заговорил о вожделенном богатстве, хотя на компас поглядывал. Но Сэлех почему-то решил прочесть ему мораль.
- Жизнь не карта сокровищ, где клады обозначены крестиком, - сказал он с непонятной строгостью.
- Но она и не камень, который люди бросают друг в друга, - опередил ответ обиженно вскинувшегося Шелы Волчий Всадник. - Мальчик не боится жить и пробовать разное.
- А я боюсь, - отозвался Сэлех почти грубо. - Никто не может знать пределы своего страха, стылого как бессонница. А если ему вообще нет предела?
- Зачем тебе знать пределы своего страха? – спросил Вистра. - Зачем иметь дело с тем, что убивает тебя? Ты можешь просто перестать бояться.
- Просто… перестать? – Сэлех издал сухой полусмешок-полувсхлип. - А ты пробовал? Сказочник...
Его «Сказочник» прозвучало как «безумец».
- Сказочник – тот, кто разрушает стены в душах людей, - сказал Ррео и улыбнулся, - а так же время от времени спасает мир. На меньшее он уже не согласен.
* * *
Пятеро шли весь день и в конце его оказались у ворот города Фальфья, находившегося, как указывала карта, заметно севернее Лиихэя.
- Чудеса! - заметил Вистра, складывая ставшую почти бесполезной карту, - Фальфья на северо-востоке, а мы шли на юго-запад…
- Ага, а в город вошли через восточные ворота, - хмыкнул Шела.
- Это еще что! Но даже если мы и сбились с пути, то шли пешком, а не летели на драконе и Лиихэй проскочить никак не могли!
Но странники были слишком усталыми, чтобы долго рассуждать об этом. Они определились с гостиницей, поужинали и отправились спать, чтобы утром пуститься в новый путь.
Дорога сама ложится под ноги только в самые лучшие дни – даже опытному страннику. Неопытные, особенно если их несколько, то и дело задерживаются и замедляют шаг – полюбоваться обсыпанным снегом пнем, похожим на уставившего руки в бока сердитого старичка, слегка перекусить, немного отдохнуть, помочь хозяину застрявшей повозки вытащить ее из снега…
Ррео был очень весел и не отходил от Льеш, забрасывая ее комплиментами, а вечером, когда Шела подначил его словами «Чего глазеешь? Влюбился?», ответил неожиданно и странно:
- Я вижу золото и серебро, когда она рядом – не то, что ищешь ты, а золото и серебро жизни, которое не тускнеет. Словно два маленьких солнца пылают в госпоже Льеш.
- Но пылают они не для тебя, - усмехнулся Шела. - Шутихе больше по сердцу Сказочник.
Ррео кивнул, как-то слишком легко принимая эту правду.
- Я знаю. Но глаза мне не для того, чтобы каждый раз закрывать их, когда я вижу красоту.
- Но лучше бы ты смотрел под ноги, - хмыкнул мальчишка, - а то все спотыкаешься да оступаешься, да отстаешь...
Волчий Всадник развел руками.
- Ну, конечно. Я не умею делать что-то наполовину и всего себя трачу на то, чтобы порадовать госпожу. Как же мне не отставать и не оступаться?
Следующий город оказался не больше и не меньше, как Румно. Чудо продолжалось, невероятное, как всякое чудо, но скажешь ли «невозможно» о том, что происходит с тобой?
Сказочник достал свиток со Стеной и прочел: «Путь от одного города до другого занимал у Героя только один день». Написанное исполнялось буквально.
В Румно решено было задержаться и как следует отдохнуть перед новой дорогой. Вечером, когда Вистра, Шела и Льеш сидели в нижнем зале гостиницы и слушали менестреля - Сэлех остался в комнате, а Ррео куда-то ушел - он поделился с друзьями своим знанием.
- Как я написал - так и происходит. Но честное слово, я это не нарочно!
- Не знал что ты волшебник. Давно бы так сделал, глядишь - я был бы уже дома, - не преминул упрекнуть Шела. - И то хорошо, что не придется долго топать пешком и тратиться на экипаж.
- Интересно, это надолго? – сам себя, но вслух, спросил Вистра.
Он не смог нанять экипаж в Фальфье, где не оказалось «Гильдии колеса и копыта», а рейсовые экипажи, курсирующие между соседними городами, ездили слишком медленно, с остановками где угодно, чтобы высадить и подобрать пассажиров. В Румно гильдия наемных экипажей и возниц нашлась бы, но стоило ли теперь беспокоиться об обратной дороге?
- Какая разница? - с апломбом вопросил мальчишка. - Можешь – пользуйся!
Это бы так похоже на прежнего Шелу, что Льеш и Вистра улыбнулись. А тут вернулся Волчий Всадник – с маленьким букетом цветов. Белые с лиловой сердцевиной, с острыми длинными листьями, они были прекрасны. Ррео привлек достаточно внимания уже самими цветами, но то, как он поднес их Льеш… Волчий Всадник опустился на колено и протянул девушке букет.
- Они достойны тебя - сказал он голосом столь красивым, что смолкший менестрель покраснел бы от зависти, - а ты достойна их. Красота – дар и не может быть принесена в жертву, но прекрасное всегда выращивалось ради прекрасного и умирало ради него. Цветы и девушки созданы друг для друга.
- Какие красивые, - восхитилась Льеш, беря букет и вдыхая аромат достаточно сильный, чтобы сидящий рядом Вистра тоже слышал его. - Что это?
- Хозяин теплицы называл их «меле́я», «наносящие рану». Есть легенда, что этими цветами стали слезы Старшей Сестры, подарившей людям способность любить, и увидавшей в нем столько же радости, сколько печали.
Льеш оторвала взгляд от цветов и посмотрела в глаза Ррео.
- Я не знаю, что ты думаешь обо мне… и не узнаю, пока ты сам не скажешь, но…
- Это просто цветы, - Ррео неторопливо поднялся, отряхнул пыль с коленей и улыбнулся с прежней беспечностью. - Мне захотелось сделать тебе такой подарок, чтобы тот, кого выбрало твое сердце, не обиделся на меня.
Ррео кивнул Сказочнику – почти поклоном вышел этот кивок - и сел на свободное место.
Менестрель делавший паузу продолжил петь.
- Ночная тьма на мир опустит полог,
Утонет в тучах первая звезда.
Несчастья миг бывает слишком долог,
А счастья миг короче слова «да»,
– звучало в его песне и потом:
- Слова-снежинки в танце снегопада,
Сияньем дышит полная луна.
Быть просто тем, кому нужна награда.
Кому ж из нас награда не нужна?
А как же та, которой нет дороже,
И без которой невозможно жить?
Любовь, любовь... и я б влюбился тоже,
Но для того придется разлюбить.
Мы всё зовем своим именами,
Платить желая только лишь вперед,
Не сознавая, что любовь меж нами
Посредницей и спутницей живет.
Что жизнь одна – рассудит, не осудит,
Что сердце – от любви не убежит,
Что было все, и значит, снова будет,
И все твое другим принадлежит.
Когда менестрель закончил петь, Вистра поднялся с места, подошел к нему и попросил сыграть одну старую песню. Певец не отказал. Верно, песня была старая, но слова - из тех, что всегда новы:
- Когда волной накроет мир усталость,
И пройдены покой и непокой,
Коснусь твоей руки своей рукой –
Вот все, что есть, и все, что мне осталось.
Я только странник в поисках огня.
И я надеюсь, где-то ждут меня.
Нет для любви долгов и должников,
Но я один в долгу перед тобою.
Чем отплачу? Всем, что несу с собою,
Словами сердца, что помимо слов.
Слова лишь искра жаркого огня.
Любимая, не покидай меня!
Свети мне не звездой – свечою малой,
За то, что слеп к иным я маякам,
За то, чего еще не знаю сам,
За все, что без тебя не удавалось,
За эту верность твоему огню,
Которую лелею и храню.
Сказочник жалел только о том, что песня так коротка.
Льеш смотрела на него с легкой странной улыбкой. Мальчишка поглядывал на обоих с большим интересом, но ничего не говорил. Даже ему в этот миг были не нужны слова.
Место менестреля занял Ррео; он выбрал «Звезду и колокол», песню простую, почти детскую:
- Свеча не станет мотыльком,
А мотылек – свечой.
Далекий свет - он всем знаком,
А близкий – только твой.
Лишь сердце верный даст маяк,
С тобой оно всегда.
Как колокол печаль твоя,
А радость как звезда.
Смотри, ты волен выбирать
Меж златом-серебром,
Меж тем, что можно злом назвать,
А можно и добром.
Порою спорят жизнь и смерть –
Кому ты подчинен?
В душе твоей то звездный свет,
То колокольный звон.
Вот-вот сорвется бытие,
Черту пересечет.
Пусть сердце говорит твоё,
Когда слова не в счет.
Как боль и радость разделить,
Порою не понять…
Заставишь ли звезду светить,
А колокол - звучать?
Весь мир ты на себя примерь,
Ненужное - отбрось.
Бывают вместе тьма и свет,
Но не бывают врозь.
Ты сможешь путь закончить свой
И жажду утолить -
То колоколом, то звездой,
То биться, то светить.
Возвратив менестрелю инструмент, Волчий Всадник вернулся к столику.
- Кем ты был раньше? – спросил его Шела с интересом. - И кем станешь теперь? Кажется, ты умеешь все на свете…
Ррео довольно кивнул.
- Мне нравятся оба твоих вопроса. И я отвечу на них, если ты сам ответишь.
- Кем я был раньше? – мальчишка выглядел удивленным. - Тем, кто я есть и сейчас. А хочу я стать мастером, который может починить любую вещь. Мне нравится собирать и разбирать механические штучки.
- Придется долго учиться.
- Но я уже кое-что умею. Разобрать и собрать арбалет, ручную мельницу могу исправить, если сломалась, знаю, как устроены часы... Наверное, мне нужно поступить в какой-нибудь Университет, а может найти Мастера, который возьмет меня в ученики.
- Университет лучше, - сказала Льеш, - в Румно есть. Не хочешь попробовать?
- Не-е, мне еще рано. Вот стукнет шестнадцать, тогда…
Менестрель увлекся так, что все, кто поддерживали разговор, в зале умолкли, стих и этот разговор.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 14:48 | Сообщение # 32 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава третья. Горькая гавань, горькое слово
Утром Вистру разбудил удивленный и возмущенный вопль Шелы. Мальчишка сидел на постели и отмахивался от небольшой яркой птички, наверное, влетевшей в открытую форточку. Птичка упрямо пыталась сесть ему на голову или на плечо, от рук легко уворачивалась, но и в покое Шелу не оставляла.
Наконец пичуга присела на спинку кровати, внимательно глядя на мальчишку то одним, то другим круглым глазом.
- Откуда ты взялась? – спросил Шела, словно птичка могла ответить. Она, казалось, чего-то ждет от мальчика.
Принесший обед слуга, увидев яркую пичугу, издал изумленный возглас. А когда странники покидали гостиницу – птичка устроилась на плече Шелы – сидящие в нижнем зале люди провожали мальчишку взглядами.
На улице эти взгляды тоже не давали ему покоя. Шела хоть и решил, в конце концов, что птичка дрессированная, и потому пустил ее на плечо, был против такого соседства.
- Пернатых не люблю, - заметил он, - другое дело мыши, – и кивнул на кроткую Бьяну.
Не прошли они и половину пути в сторону южных ворот, как какой-то прохожий остановил Шелу.
- Университет в другой стороне, молодой господин, - сказал он.
- Университет? - не понял Шела. - Мне туда не надо.
- Но это же птица Кем, - прохожий указал на яркую птичку, - и значит, вас ждут в Университете.
Никто ничего не понял.
- Мы не здешние, господин, - сказал Ррео, - объясните, в чем тут дело.
- Сегодня день основания нашего Университета. Каждый год в этот день выпускают птицу Кем. Она выбирает человека, у которого есть скрытый талант или замечательные способности, и садится на его голову или плечи. Этого человека, приди он, примут в Университет без проверки и экзаменов. Вот и все, – закончил прохожий. - Я бы на вашем месте бегом бежал.
Шела еще больше растерялся.
- Но как… Какие такие замечательные способности?
- Вы узнаете это на первом году обучения. - Прохожий указал в сторону одной из улиц: - Университет на перекрестке Бесконечной и улицы Жажды.
Мальчишка беспомощно стоял посреди улицы, явно не зная как поступить. С одной стороны, птицу надо было вернуть хозяевам, раз уж они нашлись, с другой – они же только вчера говорили об учебе!.. Новое чудо или простое совпадение?
- Брось ильм, - Льеш достала из кармана и протянула ему двуцветный камешек. Мальчишка почему-то оскорбился:
- Думаешь, я не могу сам за себя решить? – и тут же утих. - А может, и не могу.
Он взял камешек, подбросил его и, поймав в ладонь, разжал пальцы. Серебро – согласие. Кажется, это простое действие прибавило ему уверенности. Он собирался отдать ильм девушке, но она махнула рукой:
- Пусть будет у тебя.
- Идет, - кажется, обрадовался Шела. - А это что?
Льеш задумчиво вертела в пальцах крохотную глиняную табличку с рисунком - память о Ночи Жажды.
- Подарок. - Льеш посмотрела на Вистру и спросила, погладив пальцем рисунок, - как думаешь, что это?
- Думаю, это ты, - опередив Вистру, ответил улыбающийся Шела.
Университет оказался не таким большим, как можно было ожидать от Румно, но он впечатлял красивыми витражными окнами и замечательными часами, на которых не было стрелок, а только деревянные фигурки несущее табличку с минутами, часами, днем недели и месяца, цифрой года. Фигурки, сменявшиеся поминутно, изображали маленьких детей, мальчишек и девчонок на разных стадиях какой-то игры; фигуры часа – подростков с лицами нарочито серьезными – но за серьезностью этой прятались улыбки. Нынешний, второй, день недели изображал юноша в традиционной одежде студента, со свитками под мышкой. Месяц Истины6 оказался почему-то девушкой, задумчиво прислонившейся спиной к голому, без единого листика, дереву. Табличку года несли старик в одеждах вполне современных и молодая женщина в платье давно устаревшего фасона.
Внутрь университета пустили всех, а в комнату Мастера Мастеров – только Шелу. Из-за закрытой двери едва доносился звук голосов. Кажется, Шелу приглашали учиться на первый курс, а он сомневался.
- Дуракам счастье, - впервые за долгое время разомкнул губы Сэлех, - в кои-то веки настоящее сокровище нашел, и торопится выбросить его в грязь…
Дверь отворилась и вышли Шела и молодой мастер. Широкоплечий и стройный, он напоминал рыцаря без доспехов.
- Я начну учиться, - сказал мальчишка, лицо его больше не было растерянным и сомневающимся.
- Вы сможете жить в комнатах при Университете, - наверное, завершая начатый разговор, заметил «рыцарь», - или в доме одного из Мастеров, если он разрешит. Для вас важно выбрать именно тот курс, что разовьет ваш талант. Учеба начинается через месяц, или можете вернуться в следующем году в это же время.
Яркая птичка вылетела из-за полуоткрытой двери комнаты и охотно села на подставленную Мастером ладонь.
- Птица Кем, - улыбнулся он, - неудавшийся эксперимент одного из наших учеников с факультета Силы и Власти… или удавшийся, как посмотреть. Он хотел сделать библиотечную птицу, которая помогала бы быстро найти нужный том, слепил ее из глины, ярко раскрасил… Вместо книг она находит талантливых людей вот уже больше столетия.
- А птица никогда не ошибается? – с легким трепетом спросил Шела.
- В ней заложено одно лишь свойство, - сказал Мастер, - как она может ошибаться?
Шела был то необычно разговорчив, то молчалив. И даже когда они вышли за ворота и прошли так далеко, что перестали видеть Румно, он все еще думал только об одном.
- Я стану учиться… стану мастером… и тогда у меня все будет… Но мне же придется жить в другом городе… А мама? Но я могу ей писать и обо всем рассказывать!
Если бы мать могла слышать его сейчас, она была бы счастлива, подумал Вистра - мальчишка думал о той, которая дала ему жизнь.
* * *
Следующий город, в который их «перенесло», оказался Эрне. Вистра нашел его на карте и убедился, что стал ближе к дому. Эрне находился на юге, неподалеку от реки Авр и селения Даннэре. Ррео, самый опытный путешественник из них, заметил, что на такой переход пешком они потратили бы не меньше трех недель. И раньше, и тем более сейчас, никто не выражал недовольства тем, как их водит из города в город, главное – направление оставалось подходящим.
- Наверное, Мотыльку понравилась твоя сказка, и он решил наградить тебя таким способом - сделать кое-что сказочное правдой, - высказал свое мнение мальчишка. - Мотылек любит шутить и покровительствует всем поэтам и писателям. А еще актерам и шутам, - Шела подмигнул Льеш, - даже злым.
Девушка на подначку - первую за много дней - совсем не рассердилась.
- Хотела бы я, чтобы меня перестали называть Злой Шутихой.
- Если ты не станешь называть себя так, то другие тоже не станут, - подсказал Вистра.
- Как-то уже и привыкла - думаешь так легко отвыкнуть? – она хмыкнула. - Вот уж верно - всякая привычка - вредная!
Сказочник кивнул с улыбкой.
Город был очень маленький, но красивый. Гостиница нашлась сразу же, но сидеть в своем номере захотел только Сэлех. Вистра, Шела, Ррео и Льеш отправились побродить и очень скоро выяснили, что все дороги в этом городе ведут к странному многоугольному зданию с огромными окнами на первом этаже, арками на втором, и третьим этажом, раскрашенным так ярко, что радуга угасла бы от зависти. В окнах первого этажа Вистра с удивлением заметил картинки, не очень умелые, но изображавшие – одна в одну, сцены из его сказки: Героя и человека-птицу, плененного рыцаря, пожелавшего оставаться в темнице, поэта, проходящего сквозь Стену, Героя Игрока и Труса в племени кочевников, озерный остров и дракона, Ведьму, предлагающую Герою странную игру... Это поразило его настолько, что другие заметили, как изменилось его лицо, и пришлось объяснить друзьям причину изумления.
- С тобой не соскучишься, - ухмыльнулся Шела. - Кстати, мне всегда было интересно, как ты зарабатываешь себе на жизнь? Неужели написанное слово стоит хоть тарика?
- Еще как стоит. Я сочиняю сказки не только для души, но и по заказу для детей и взрослых. И это – любимое дело, а иногда приходится заниматься и нелюбимым – сочинять поучительные истории для представления на городских площадях и сценарии самих праздников тоже, превращать чужие истории в пьесы, кошмарный перевод – в читаемый. Несколько раз я сам играл роль в пьесе, которую писал и за это мне тоже заплатили. Однажды помогал другу, цирковому оформителю, писать цветные плакаты, и получил за это бесплатно дюжину билетов в тот самый цирк. Как-то Мастер нашей Большой Школы захотел превратить скучные уроки письма и счета в интересные, и я целых полгода писал сценарии для тех уроков со смешными розыгрышами серьезных формул и правил. Был случай, когда я участвовал в исторической реконструкции событий нашего города… И конечно, я участвую во всех конкурсах для «Пасынков Мотылька». Наши библиотеки устраивают таких немало, а однажды я выиграл конкурс «Сказка о книге», объявленный самым большим книжным магазином в городе. С тех пор каждая третья книга достается мне бесплатно, если покупаю там.
- Хватит-хватит! – смеясь, замахал руками Шела. - Я понял. Сказочнику тоже нужны деньги.
- Время от времени, - сказал вспомнивший упрек трактирщика Вистра, - но и мечты – тоже. Какой я был бы Сказочник без мечты?
- Ты не устаешь? - спросила Льеш. - Не надоедают ли тебе твои герои, что требуют внимания больше, чем настоящие люди?
- Они не могут мне надоесть, Льеш. Усталость… Она случается. Надолго - никогда.
- И все-таки… не настанет ли время, когда сказка станет ненавистна тебе, когда усталость пересилит все остальное, и не проклянешь ли ты собственное воображение и фантазию, не дающие тебе пощады ни днем, ни ночью? Не попросишь ли ты их: оставьте меня, отпустите?
Вопрос не стал неожиданным для Вистры.
- Никогда, - ответил он твердо. – Есть одно стихотворение, которое я очень люблю: человек, странник, вошел в Волшебную страну, но очень скоро попросил ее – «Отпусти!». Долго-долго я читал его просто как очень красивое стихотворение, пока однажды не понял – это и обо мне тоже. Однажды я могу устать и попросить пощады у того мира, который дарят мне мое воображение, моя фантазия. Да, усталость может стать сильнее всего, но она проходит, а любовь к сказке остается. Не знаю, почему. Наверное, так правильно.
- А твои сказки не издавались? - несколько смущенно спросила Льеш.
- Однажды – если ты спрашиваешь о целой книге. По одной-две – в разных сборниках. А книга называется «Камешки».
- Обязательно куплю, - пообещала девушка с меньшим смущением.
- Вряд ли. Напечатали штук триста. Если хочешь, я подарю тебе.
- Не только подаришь, но и прочитаешь вслух. Слышала я, что авторское чтение – самое лучшее. Ты не передумал звать меня в гости?
- Когда захочешь и на сколько захочешь. Шела, Ррео, вас я тоже приглашаю.
- Можно бы, - пожал плечом Ррео, - там посмотрим.
- А я все-таки домой, - мальчишка упрямо мотнул головой. - Мама там без меня с ума сходит, наверное. А ты, Шутиха, своих хоть предупредила?
Льеш приняла упрек без обиды:
- Конечно, предупредила. Я же не знала, как долго... - она оборвала себя. - Теперь уже можно возвращаться. Я изменилась. Надеюсь, еще изменюсь по пути.
- Ты вызываешь во мне все большее уважение, Льеш, - сказал Ррео. – «Я изменюсь, я стану лучше» - итог стараний и побед. В итоге что-то да получишь, не важно, нужное иль нет. Полученное, как по полкам, расставят жизнь, враги, друзья. Но будет так не очень долго. Ты спросишь: измененный – я? Считать ли эти дух и тело собой, таким как был рожден? И вот сомненье, ловко и умело все достиженья отметет…
- Мне кажется, раньше ты не сомневался, - сказала Льеш со странным чувством в голосе. - Так что же случилось с тобой? – спросил мальчишка, бесцеремонный по своей привычке. - Как ты стал тем, кем стал?
- Как все становятся, когда им не находится другого места в мире, - ответил Ррео. – Ничего особенного рассказать не могу. Я даже никогда особенно не любил правду.
- А что ты любил? – спросил Сэлех.
- Пожалуй, себя, как и ты, - улыбнулся Ррео.
- Разве я люблю себя?
Волчий Всадник пожал плечами.
- Да, все многие твои действия говорят об обратном… Например, ты даже не пытаешься разобраться в чем причина твоей «серости». Но не беспокоить себя – задавая вопросы – это может быть частью любви к себе…
Сэлех дернулся, явно собираясь ответить грубо, но промолчал.
Видно, одного странного здания этому городу было мало. Потому что очень скоро нашлось в нем и второе, куда более странное. Вистра никогда не описывал ничего подобного даже в самой фантастической из своих сказок. Серый камень, выложенный в виде большого корабля, нос и корму которого поддерживали колонны из серого же камня. На расстоянии камень казался шершавым и необработанным, но стоило подойти, и становилось ясно, что он гладко отполирован. Круглые окна слепо и тёмно глазели на прохожих; наверху, на плоской крыше, колыхались темные полотнища, в которых, при небольшом напряжении фантазии, можно было увидеть паруса.
- Жуть, - кратко прокомментировал Шела, - корабль кошмаров.
- Коря́бль, а не корабль, - поправила Льеш. - Чувствуешь, как он карябает душу? Даже смотреть на него и то шершаво…
И она оказалась права. На странном доме висела почти незаметная табличка из того же серого камня, гласившая «Горькая Гавань».
- Для таверны мрачновато, - заметил мальчишка. - Не театр, не цирк, не лавка, и не городское учреждение. Опять библиотека?
Льеш не согласилась.
- Может, это вообще частный дом. Ну, захотелось человеку назвать свое жилище «гаванью» – его право. Не самое большое чудачество на свете. А может, здесь чем-то таким необычным торгуют или предлагают необычные услуги.
- Ты заранее предполагаешь необычное внутри, увидав его снаружи? – Ррео неодобрительно качнул головой. - Слишком просто.
- Зайти и посмотреть, - решил проблему Шела.
Четверо переглянулись.
- Нет, - казала Льеш.
- Нет, - повторил за ней Волчий Всадник.
- Да, - упрямо высказался Шела с видом вызывающим, но скорее понарошку, чем всерьез.
Все смотрели на Вистру, за которым осталось решение.
- Да, - сказал он, с трудом признаваясь себе, что не в силах справиться с тем, что побуждает и подталкивает его.
Никаких споров больше не возникло. Ррео первым толкнул незапертую дверь и вступил в пределы Горькой Гавани.
Никто из них не назвал единственного, что могло бы объяснить странный вид здания. Это был музей, правда, к морю и кораблям он не имел никакого отношения. За порогом оказалась небольшая комната, в которой сидел привратник, красивый старик с ясными внимательными глазами. Он взял с них плату за вход - три медяка за всех - и предложил провести по залам Горький Гавани. Его услуги не стоили ничего.
Впрочем, никаких услуг и не было. Привратник-гид вел гостей по залам, наполненным самыми разными вещами, ничего не рассказывая об этих вещах и о самом музее. Здесь можно было увидеть большое, в рост человека, зеркало, табличка под ним гласила – «время», картину изображавшую Лабиринт Гнева, большую книгу… «Все тайны мира» - прочел Вистра, а подпись под этим экспонатом гласила - «Неутолимая жажда». На стене висело небольшое стихотворение в рамочке, без названия, зато с очередной табличкой – «равнодушие». Сказочник дважды перечитал его, прежде чем слова обрели смысл:
Эта глупая сказка… В небе холодно, как на льду,
И странное солнце, для многих – предел желанья,
Смотрит, не понимая… Но я вот-вот упаду,
И мне уже нету дела до чужого непониманья.
Научи меня падать! Бросившая рука,
Богиня таких вот серых камней на дороге пыльной!
Стоило ли, скажи мне, из-за прихоти, пустяка,
Мною дырявить облако, кружево пены мыльной?
Мне все равно, это правда. Но тебе – все равно ли?
Дав мне полет, как душу, помнишь ли обо мне?
То, что было полетом, падением станет вскоре.
Небо – и то смеется, в холодном корчась огне.
Нет, не хочу, не буду!.. Но все это уже так,
Все ведь уже случилось – наказание и награда.
Я научаюсь падать, не научась летать.
Я камень, всего лишь камень, значит, так мне и надо,
Что нет на земле покоя, что небо ранит меня,
А облако злую рану заращивает равнодушно.
Равнодушье – вот злое слово, страшней любого огня,
В нем даже гореть не больно, а невыносимо скучно.
Все это так, я знаю, каков мой путь.
Оттуда, сверху, все так хорошо понятно!
И оказавшись в небе, вижу – мне место не тут.
Я камень, всего лишь камень… И вот я иду обратно…
Не лучше ли было помочь с полетом тому, кто мечтал
О небе и облаках, сгорая от лютой жажды?
Мне все равно, это правда, я падал, а не летал,
Но если бы вдруг… Да, если бы вдруг однажды…
Но все ведь уже случилось, что только могло случиться,
Я ослеп и оглох от ветра и хохота пустоты.
Камню, что брошен в небо, не стать не звездой, ни птицей.
Теперь я об этом знаю. Узнаешь это и ты!..
…Гипсовое сердце, разделенное трещиной – «любовь и ненависть», стул о трех ножках – «бессилие», дырявый котелок – «тщета усилий», старинная бутыль из-под вина – «забвение», целая полка разноцветных пузырьков с бирками «яд» – «выбор», а не «смерть», как можно было подумать, чучело волка - «азарт жизни» и рядом восковая фигура охотника, мужчины с хищным оскалом на лице и с обнаженным кинжалом – «азарт смерти». На небольшом столике - груда гадальных карт с искусными картинками, и табличка говорила, что это – «ложная вера», незаконченное полотно на ткацком стане – «лень»; единственная морская вещь тут была компасом без стрелки с подписью «неспособность выбрать».
Молчаливый гид провожал посетителей из зала в зал – их оказалось пять – давая гостям возможность как следует рассмотреть экспонаты. В третьем зале, разглядывая сломанный клинок с подписью «поражение», Вистра начал понимать, чем связаны все эти вещи.
- Можно один вопрос? – спросила Льеш у привратника-гида.
- Да, госпожа?
- Почему – «Горькая Гавань»?
- В противоположность «Золотой Гавани», своду Первозаветов, данных людям Троими. Конечно, вы помните их: «в помощи не отказывай помощь не отвергай», «не клянись и не давай обещаний», «береги связи, не будь связанным», «равновесие, мера и скромность», «будь щедрым, не жалей ни о чем» и все остальное, помощь в пути человека. А здесь собраны примеры вещей, которые мешают человеку быть счастливым.
- Пошлите отсюда, а? – вдруг сказал Шела с мрачным видом.
- Что напугало тебя, мальчик? – спросил Ррео.
Шела в который раз безропотно снес «мальчика»… И прежде, чем он ответил, Вистра примерил вопрос Ррео к себе, и тут же обратил взгляд к стоящей на небольшом столике пустой чернильнице, сломанному перу и пустому листу пожелтевшей бумаги. Это было то, что пугало его – если вдруг однажды у него не останется слов, если его душа опустеет, как эта чернильница и он перестанет быть Сказочником…
- Боюсь, что ничего не изменится, - сквозь какой-то туман услышал он ответ Шелы, - с богатством или без него… Все сокровища мира ничего не дадут мне. Никто не станет принимать меня всерьез… Может, жизнь – единственное настоящее сокровище.
Да, здесь был экспонат, который подошел бы к ответу Шелы. Прозрачное желе, в котором утонул яркий цветок из тряпичных лоскутков. Или вот этот – тонкий нож, насквозь пронзивший несколько слоев ярко окрашенных тонких досочек. Первое звалось отчаянием, второе – правдой.
- Ты должен верить в себя, а не в других, - сказала Льеш Шеле, глубоко несчастному на вид, - и не представлять себя камнем, брошенным в небо и упавшим на землю. Вот ты думаешь сейчас: сколько всего выпадало в осадок моей мутной, щедро разбавленной ложью жизни! Может, мне никогда уже не добиться уважения или понимания, или любви. Но жизнь - действительно сокровище. Ты одарен им с самого начала и можешь распорядиться, как пожелаешь. Что ты сделаешь с отпущенными тебе днями, с тем, что ты способен многому научиться, со своей любознательностью и верой в себя? Растратишь ли их, бездумно влезая в неприятности, шатаясь по кабакам и воруя, или же сделаешь своей силой, своими друзьями, наконец, и, выбросив все лишнее, оставишь себе только то, в чем действительно нуждаешься? И когда ты сделаешь достойный любого человека выбор, кто из людей упрекнет тебя хоть в чем-то?
Шела взглянул на нее почти с ненавистью – за то, что она заступалась за него, и одновременно предавала.
- Я верю в себя, - сказал он, тут же отпустив, отогнав от себя свою обиду, - у меня все получится.
- Я тоже верю в тебя, - улыбнулась Льеш.
Когда они уходили, привратник протянул им обратно три медных гроша.
- Те, кто оставляют здесь хоть что-то, ничего не платят, - сказал он.
И никто не спросил, что же они оставили.
- Кто учил тебя так обращаться со словами? – тихо спросил Вистра у девушки, когда они шли по заснеженной улице.
- Никто. Я сделала все раньше, чем поняла, что делаю.
- Хорошо, что ты не перестаралась, Льеш, - добавил Ррео, - ты дала мальчишке яд правды, а он ведь еще ребенок.
- Ты сам делал то же самое, - заметила девушка, - и думаю, будешь так поступать и дальше.
- Мне придется, ничего другого я не умею, - ответил Волчий Всадник.
Шела был увлечен какими-то своими мыслями, но очень быстро освободился из их плена.
- Я больше не стану звать тебя Злой Шутихой, - сказал он девушке и кивнул, наверное, каким-то своим мыслям.
--------------------------------------------------
6 - Месяц Истины – Сентябрь.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 15:01 | Сообщение # 33 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава четвертая. Сила
Они переночевали в гостинице и утром вышли в дорогу, уже привычно уверенные: вечером окажутся у ворот какого-то нового города как раз вовремя, чтобы успеть найти гостиницу или постоялый двор. Вистра задержал друзей тем, что сел за стол со «Стеной». Он чувствовал себя наполненным и хотел продолжить сказку. Однако работа не пошла. «Устал», - решил он, хотя усталым себя не чувствовал. Так что странники отправились в путь не намного позже, чем собирались. Сэлех, пусть и свободный, явно решил продолжать путь с ними. Может быть, его свобода не была абсолютной.
Карту, включающая в себя сеть дорог, Вистра спрятал подальше, все равно от нее не было никакого проку тем, кто мог идти на запад, а оказаться на севере. Чудо дороги продолжалось, и оно привело их в пределы Листа, маленького городка рядом с рекой Авр, незаметно перенеся через саму реку.
Вистра сразу узнал этот городок, хотя ныне его засыпал снег, а Сказочник видел город золотисто-коричневым, осенним. Была только одна забота – он помнил, что в Листе нет ни постоялого двора, ни гостиницы, и Вистра никого не знал тут, кроме женщины, что служила вину, и стража, которого заботила ее судьба. Он и направил свои шаги к дому женщины - и обрадовался, увидав посвежевший, словно бы помолодевший маленький домик со светлыми чистыми окнами, подметенную дорожку, и ярко, причудливо раскрашенную калитку.
Даже стучаться не пришлось – дверь оказалась не заперта. Из глубины дома доносились веселые голоса, треньканье струн и аппетитные запахи. Сказочник вошел первым и позвал хозяйку:
- Госпожа!
Женщина вышла из комнат, наряженная в красивое, хотя и не новое платье, причесанная и свежая.
- Здравствуйте, госпожа, - приветствовал ее Сказочник словом и поклоном. - Простите, что врываемся в ваш дом так поздно, но кроме вас мы в этом городе никого не знаем и…
- Город, скажешь тоже, - улыбнулась женщина, перебив его, и почему-то это не показалось невежливым. - Лист – всего лишь поселок
Остальные толпились за спиной у Сказочника, переминаясь в тесноватом для такой толпы коридоре.
- Проходите, будьте моими гостями, - попросила она, и представилась: - Меня зовут Нейт.
Хозяйка провела странников в комнату, где сидела у стола девушка лет двадцати. Она с любопытством рассматривала каждого по очереди внимательными черными глазами.
- Это моя дочь Ми́тах, - назвала ее госпожа Нейт.
Девушка была кругленькая с простым лицом. Вистра вспомнил рисунки в рамочках на стенах дома – те же приятные взгляду округлые линии, что и во всей фигуре художницы.
Гости немедля оказались за столом, где дожидался не успевший остыть ужин. Все с удовольствием отведали тушеного мяса и супа, и только Ррео почему-то ел совсем мало. Извинившись за это, он попросил добрых хозяек не обижаться на него: «Немного устал в дороге, вот и все».
Несмотря на полноту, Митах двигалась удивительно грациозно, словно танцуя, и была совсем не похожа на свою мать. Горячее вино со специями было предложено гостям, чтобы они скорее согрелись, но на столе так и не появилось, когда все отказались от него.
Разговоры велись самые простые и непринужденные. Госпожа Нейт рассказывала о своей дочери, о ее многочисленных талантах, а Митах упорно открещивалась от этих самых талантов. Девушка сама еще не решила, кем станет, и училась на факультете Всех Искусств, особенно ценя уроки художества. Оказалось, что Митах не только отлично рисует, но еще и играет на кинтаре и поет. Голос был слабый, но красивый, и звучал как серебряные колокольчики:
- Капля за каплей – лишь повод сказать о своем,
Ритмом без меры, чистой и ясной тоской,
Звуком и жаждой… Молчаньем поет водоем,
Песней своей преклоняясь перед бурлящей рекой.
Он просит ее - я слышу – не смирить, а согреть
Холодные берега, на которых цветы и трава.
И это, наверное, правильно, чтоб так было и впредь -
Дождь каждому дарит голос в миг грозного торжества.
И, убегая в чащу, вновь ручеек трепещет,
Птицы, проснувшись завтра, дождю пропоют хвалу,
И выльется беспредельно радость утра из ям и трещин,
Заполненных теплой влагой, ясной, как око лун.
- Можно мне? – спросил Ррео.
Они все сидели в самой большой комнате дома, при свечах и горящем камине. Мягко колыхались шторы с привязанными к ним колокольчиками – детской забавой, милой сердцу игрушкой - которые тихо позвякивали от малейшего дуновения.
Митах охотно протянула гостю кинтару.
- Может, юная госпожа согласится спеть дуару? Вы знаете «Огонь и лед»?
- Знаю, конечно, - девушка отчего-то покраснела. - Хорошая песня, только очень уж грустная.
- Да госпожа. Но самые хорошие песни всегда печальны. Вы споете со мной?
- Охотно, - девушка пригладила рукой свои короткие рыжеватые волосы, с единственной длинной прядью сбоку, которая почему-то вела себя куда смирнее остальных, коротко остриженных, никак не желавших лежать смирно и гладко, - только если вы не выберете слишком высокую тональность. Высокие ноты мне не по силам.
Ррео проиграл короткую мелодию, едва касаясь струн, взял тоном ниже и, наконец-то выбрав, заиграл не останавливаясь.
Минута – и ободранная кинтара в его руках запела, как пел бы человек, долго молчавший, но внезапно обретший голос:
- Хладен лед, а огонь горяч,
Небеса далеки и разлука длинна.
Я приду к тебе тенью во время сна,
Цепочкой следов, чредой удач.
Митах, не медля, ответила ему:
- О нет, мой любимый, огонь и лед
Сердцу нужны – будем вместе и мы.
Как все проходит, любовь не пройдет.
Ярче свет на границе тьмы.
И так они вели свою песнь, переговариваясь, вопрошая и отвечая – тонкие, нежные колокольчики голоса Митах и громкий, сильный, но немелодичный голос Иррео:
- Ломок лед, коварен огонь…
Тебя не забуду в чужом краю,
Эхом птичьим тебе напою
Песню моих потерь и погонь.
- Да, мой любимый, я буду ждать,
Надеясь, что Вечность к тебе добра.
Любовь не желает печали знать,
Тревога же мне не тобой дана.
- Растаял лед и огонь погас.
Я скоро вернусь, назови лишь срок!
В ладонях моих будут меч и цветок –
Счастливейшим я назову тот час.
- О нет, мой любимый, мы встретимся вновь,
Я верю и вера спасет меня.
Как лед и огонь мне нужна любовь,
В ней холод стужи и жар огня.
- Эрра7, госпожа, - Ррео не поленился встать и поклониться, выражая свое восхищение.
- И ничего не «эрра», пою, как умею. И не одна я тут такая умелая, - парировала девушка. – Заставить звучать старую кинтару так, как ты заставил, это уже не искусство. Это волшебство.
- О, что касается волшебства, это не ко мне. Господин маг Сэлех, не хотите показать свое мастерство?
- Что?.. – переспросил Сэлех с лицом странным, словно чужим. - Нет. – Потом подумал и спросил: - Зачем?
- Просто так. Похвалиться перед нами, или для собственного удовольствия. Ведь вы – маг, тот, кто умеет творить чудеса, и магом вы остаетесь всегда и всюду.
Лицо Сэлеха изменилось, но Вистра не успел уловить суть изменения, как оно скрылось, спряталось под маской спокойствия.
- Это верно. Я остаюсь магом, что бы ни случилось. Но что касается чудес, - он покачал головой, - боюсь ничего нельзя сделать. Чудеса – привилегия Троих. Фокусники показывают фокусы и трюки, Боги творят чудеса, а маги работают с Силой.
- Вы так невесело это сказали, - заметила Митах, - боги – творят, фокусники – показывают, а маги – работают. Неужели волшебство и магия – просто работа?
- Обычно да, госпожа. О, следующий ваш вопрос будет о том, дает ли мне радость моя работа? На очень короткое время.
- Но зачем же тогда быть магом, если в этом нет никакой радости?
- Госпожа Митах! – предостерег Ррео. - Нельзя задавать такие вопросы.
И впервые Сэлех согласился с ним.
- Да, нельзя, - на губах его наметилась улыбка, которая так и не проявилась, оставшись лишь намеком. - Я передумал. Я сработаю для вас маленькое волшебство.
Он сделал круг по комнате, гася большую часть свечей, потом придвинулся поближе к столу. Пальцы рук его сплетались и расплетались, губы повторяли слова, едва звучащие, от которых воздух звенел, хоть самих слов не было слышно. Каждое движение подтверждало высказывание Сэлеха – магия работа, а не удовольствие; каждое движение, рождало ветер, что колыхал подвешенные к шторам колокольчики, слабо позвякивавшие не в лад. А настоящим ответом стал медленно – для взгляда - и быстро – для всего, что растет на земле – вытягивающийся из центра стола мерцающий голубоватый росток. Свет оставшихся свечей оказался достаточно слабым, чтобы видеть его свечение - вспышки, напоминавшие пульсирующее сердце. И в этом ростке было столько же жизни, сколько в любом сердце. Росток тянулся, множась, обрастая завитками тонких лиан, упорно тянущихся вверх, взрываясь листами, тонкими усиками, не признавая преград. Над столом протянулась гибкие лианы, уцепившись за потолок, оплели его, сбежали по стенам. Теперь на столе возвышался могучий столб сплетенных меж собой гибких голубоватых плетей.
Было ли это просто видение? Вистра отчетливо видел, как лиана уцепилась за колокольчик на шторе, качнула его, издав тонкий и нежный звон, и отпустила, точно поняв, что не найдет в нем достойной опоры…
- Постарайтесь не прикасаться к ней, - предупредил Сэлех и голос его, прозвучавший предостережением, испортил впечатление от происходящего чуда.
- Это опасно? – спросила Митах.
- Не для вас. Для нее. Это трейа, первородная хаотичная сила, одновременно и существо, и вещество. Некоторые считают, что из нее-то и был сделан наш мир.
- Если так, не удивительно, что мир настолько красив. А что случится, если прикоснуться?
- Ничего. Просто тогда не будет результата. Трейа должна сама прикоснуться к любому из вас, по своей воле. Каждый, кого коснется трейа, станет… - маг выдержал эффектную паузу: - Богом. Правда, в пределах своего собственного представления о том, что может и чего не может делать бог.
- То есть, - тут же вопросил Шела, - я смогу превращать всякую ерунду в золото?
- Если убежден, что это входит в способности бога. Ты сможешь творить любые чудеса, которые сумеешь представить и на которых сосредоточишься, и не все, что ты сделаешь, будет настоящим. Но кое-что от этого останется тебе и после того, как магия закончится. И для этого, повторяю, трейа должна сама коснуться каждого.
Словно услышав его, «первородная сила» зашевелила изящными сияющими лианами; тоненькие, свитые в колечки усики, развивались, разворачивались и тянулись к людям. Длинная причудливо изогнутая лоза от окна, та самая, что попыталась найти опору в колокольчике – к Льеш, короткий толстый отросток с целой шевелюрой тоненьких «пальчиков» – к госпоже Нейт, осторожная, словно бы подкрадывающаяся, свитая из нескольких тоненьких лоз плеть – к Ррео. Шела удостоился внимания не лозы даже, а целой лозищи – толстой, упругой и неостановимой. Митах – сразу нескольких лиан, что коснулись ее руки, плеча и волос.
Вистра почувствовал на щеке прохладное сияющее прикосновение; удивительно было ощущать, не видя – сияние, но он ни на миг не усомнился в том, что чувствует правильно. Нежное колечко лианы скользнуло по его лицу снова, приподняло прядку волос, пощекотало шею… Очень приятным мягким касанием.
Сказочник услышал, как зазвенели колокольчики на шторах, а потом понял, что это смех. Кажется, смеялась Митах, а может, Льеш. Но он прислушивался по-настоящему лишь к тому, что происходило внутри него. Прислушивался и ничего особенного не слышал, не находил. Может, потому, что изменений не было. После слов Сэлеха он ждал многого, а не стоило ждать.
Но другие не разочаровались.
- …он услышит? – голос Митах заставил его отвлечься от самосозерцания.
- Госпожа, вы стали богиней. Входит в ваши понятия о способностях богини дар посылать свой голос на любое расстояние? Если да – вам не о чем беспокоится.
Хозяйка дома с улыбкой коснулась руки дочери; изящный усик трейи, один из «шевелюры», потянулся за ней, не желая отпускать, расставаться.
- Ты познакомишь меня с ним?
- Мама! - тихо воскликнула Митах. - Та́мек – просто мой хороший знакомый и все! Однажды мы поспорили, и я сказала, что когда-нибудь, когда он меньше всего будет этого ждать, я спою для него. Хочу – сейчас, и хочу, чтобы он услышал.
Последнее слово отдалось неожиданным гулом, пронеслось, прокатилось под потолком, точно это высокий свод пещеры или театра. Девушка прислушалась, заправила за ухо длинную прядь волос, с нею вместе – сияющую лиану, и потянулась к стоящей у стены кинтаре.
Звучание струн оказалось лишним – оно не превращалось в гулкое сильное эхо и звучало жалко. Поэтому девушка отставила в сторону инструмент и воспользовалась собственным голосом, как единственным и лучшим инструментом:
- Покоя нет, и не зови покой.
Бессилие надежду обрывает.
Но не сейчас; и пусть никто не знает –
Жизнь - голос твой.
Не покоряйся бедности души.
Бедна ли та, что светлой жаждой дышит?
Несказанное только сердце слышит.
Ты – это жизнь.
Сильно, ярко разливался поток звуков, так, что казалось, не одна Митах поет в тишине - мир подпевает ей, присоединяя свою музыку к ее музыке. Сила была в этих звуках, что не таяли, не рассеивались, подобно всему призрачному, бестелесному – как музыка, как красота, как мечты… Сила было в голосе Митах, и не колокольчиками звучал он, а колоколом с высокой башни. Может, с такой, как башня Маяка с хранителем по имени «Вера».
- Жизнь не уходит, жизнь звенит дождем,
Соединяя радугой столетья.
Как счастлива в огне таком гореть я!
Жизнь! Ты во всем.
Отдай за то лишь песни и мечты,
Чтобы посметь, успеть и все предвидеть,
Всегда любить и редко – ненавидеть.
Жизнь – это ты.
Последнее слово прокатилось глубоким гулом под невидимыми, но существующими сводами и словно прошло сквозь них, отдалившись, улетев.
- Кажется, ты все-таки влюблена, - заметила Льеш, - если и не в этого Тамека, то в жизнь уж точно.
- Ага, - Митах глянула на нее с укоризной. - А ты пробовала не быть влюбленной в жизнь?
Громкий вопль Шелы отвлек их; мальчишка держал на ладони что-то блестящее и вопил:
- Получилось! Получилось, чтоб мне упасть!
В его пальцах был камешек - наполовину золотой, наполовину серебряный… Только теперь – не покрашенный, а по-настоящему. Конечно, ильм от этого стал изрядно тяжелее, но об этом Шела явно не волновался. Толстая лоза, лежавшая на его плече, никак не мешала ему бурно радоваться, вертеться вокруг себя и скакать на одной ножке.
- Молодец, - искренне похвалила Льеш.
- И даже больше, - присоединился к ней Ррео. - Вот что значит точно знать, чего хочешь.
Шела перестал вопить, почему-то смутился, потер пальцами камешек и спрятал его обратно в карман.
- Я тоже хочу спеть, - сказал он вдруг совсем другим голосом. - Знаю одну песенку. Она про пиратов.
Он напел мелодию и вопросительно глянул на Ррео:
- Ты мне подыграешь?
- Хм, «баллада о Морском Страннике»? Надо попробовать.
Ррео со своего места дотянулся до кинтары, взял ее не очень ловко, так, что едва не уронил, удивив Вистру – движения Волчьего Всадника обычно были точны и четки. Сказочник пригляделся и заметил, что Ррео трясет… И все же пальцы, которые легли на струны, не поддались никакой слабости, никакой дрожи. Не ошибаясь, только останавливаясь после каждых нескольких тактов, он проиграл первый куплет.
- Пойдет. Готов?
Мальчишка кивнул.
- Ну вот тебе вступление.
Волчий Всадник заиграл более уверенно, и Шела, дождавшись нужного такта, запел:
- Фрегат пиратский бороздил холодный океан.
Там черный флаг на мачте был и черный капитан.
Бродяга Парри, бич морей, не знавший слова «честь».
С ним встреча – хуже ста смертей, что в вечной бездне есть.
Пиратской клятве те верны, кто ценит кровь врага.
А жизнь, которой нет цены, как пыль недорога.
Но так случилось, встретил он галеру на пути.
Там в трюме жемчуг утаен - крупнее не найти.
Сошлись и стали к борту борт два разных корабля.
И гибнет молча тот, кто горд, а трус бежит скуля.
Добыча взята, но, увы, обманут тот, кто ждет:
В галерных трюмах лишь рабы, а не жемчужный гнет…
После второго куплета Сказочник перестал слушать, хотя мальчишка пел очень выразительно. Мотив проклятого капитана то и дело использовался в легендах, сказках и балладах. Не всегда это был капитан – иногда проклинали корабль или что-то в его трюме несло на себе знак рока, но всегда кораблю не суждено было пристать к берегу пока «Спящая не проснется, а Молчащая не заговорит», то есть никогда.
Такая мысль, обычная для Сказочника, посетила его и тут же ушла. Самая главная, самая нужная, объемная мысль – а на что способен он сам? Каковы его представления о боге?
Первое, что сразу пришло в голову – творить! Здесь, сейчас, немедленно! Не хотелось отрывать от себя лозу, запутавшуюся в волосах, и вторую, обвившую запястье, и он сомневался, что это стоит делать. Так что, не расходясь с его представлениями о возможностях бога, на столе перед ним появился свиток со «Стеной», оставшийся в другой комнате, полная чернильница и стило.
Вистра обмакнул острый кончик в чернила и занес его над бумагой.
Занес и держал так долго, что капля чернил, упавшая на бумагу, успела расплыться в уродливую кляксу, впитаться в поры и высохнуть; бумага была не лучшего качества.
Ничего, ничего… ни одного слова. Но как это возможно, если он был сейчас богом?
Может, Сказочник хотел сделать то, для чего пока не пришло время? Он никогда не пытался писать, если не знал, о чем, и если слова не приходили. А сейчас не хотел упускать случай. Только, кажется, его желание было неисполнимо.
Вистра потерянно сидел над свитком; он не представлял, как взяться за то, что раньше получалось само собой, и чувствовал себя беспомощным.
- Хочешь, я помогу тебе? – спросила Льеш, подходя; за ней тянулась зацепившаяся за одежду лиана.
Она что-то сделала... Вистра не увидел этого, как не видел и сияния лозы, что коснулась его щеки, но почувствовал так же ясно. Над свитком вспыхнул голубой свет, который быстро обрел форму двух фигур и их окружения. Два человека среди трав, что колыхались в такт невидимому ветру - Герой и Землепашец. Герой был точь-в-точь, таким, как Сказочник представлял его, и он говорил и делал именно то, что описывал автор. Ни слова, ни жеста в сторону от сюжета. И это почему-то огорчило Вистру и показалось ему неправильным. Он протянул руку и взял Льеш за запястье, словно желая так о чем-то сказать ей - без слов. Их и не понадобилось.
Герой – фигурка не выше ладони, словно обрел вдруг собственную волю. Он оглянулся вокруг, точно не узнавая места, в котором находился, и воскликнул:
- Ты предлагаешь мне выбор - а я уже выбрал. Ты говоришь - нельзя просто разрушить Стену, но нужно делать всегда то, что можешь. Но если я могу разрушить ее - почему не должен этого делать?
И Землепашец ответил:
- Потому что в этом нет доброты, а значит, нет и смысла.
Герой глянул на него и, отвернувшись, принялся мерить поляну взволнованными шагами, пригибая, сминая травы, которые упрямо распрямлялись, стоило ему сойти с их стеблей. Вистра поразился, сколько в нем жизни.
- Нет доброты? Может и так. Но доброе и хорошее никогда не случается само по себе - для этого нужно многое сделать, а плохое и злое, только подумай - и уже тут как тут.
Вот здесь Сказочник удивился – не тому, что Герой делает и говорит не то, что он писал, а его голосу и ответу – голосу ребенка и ответу ребенка. Тогда и он огляделся - как его герой, почти не узнавая, и увидел - ближе всего к столу и к Герою стоит Шела. Мог ли мальчишка как-то управлять Героем, заставить говорить за себя?
А Землепашец заговорил голосом хозяйки домика.
- Только своими руками мы создаем и добро и зло в нашей жизни. Только мы сами навлекаем на себя чей-то гнев и чью-то благодарность. Все что ты делаешь с другими - ты делаешь и с собой.
- Значит, если я украду что-то у других, то украду и у себя? - спросил Герой голосом Шелы, хотя сам Шела молчал. - Если совру, обману не кого-то, а себя?
- А если сделаешь кому-то подарок, то одаришь себя, - заметил Землепашец. - Это исцелит любую рану. Просто если в твоих словах и делах есть доброта - ничего другого больше не нужно.
Герой молчал. Шела смотрел на сияющую фигурку на столе.
- Тогда зачем существует все остальное, если достаточно одной доброты? - наконец спросил Герой. - И откуда взялась Стена?
- Стена появляется, когда человек выбирает легкий путь вместо верного. Она растет, если оправдывать то, что делаешь, тем, ради чего делаешь. Она крепнет, если кто-то выбирает за тебя или если ты выбрал за других. Именно это ты хочешь сделать - выбрать простое вместо верного, оправдывая сделанный за других выбор тем, что считаешь его благом для всех.
- У меня нет выбора, - Герой остановился. - Если я не сделаю это сейчас, то не сделаю никогда.
Герой застыл и медленно, тихо рассеялся блестящими искрами, Землепашец тоже исчез, оставив на столе слабые пятна света. Герои ушли, сказанное ими - и недосказанное Вистрой - осталось.
Шела имел почему-то вид обиженный и мрачный, госпожа Нейт тоже казалась расстроенной. Только они не успели обменяться ни единым словом. Ррео звонко хлопнул в ладоши, точно разрушая резким звуком заклятие тишины, под действие которого они вдруг попали, и все как-то разом повеселели, задвигались, заговорили. Наверное, такой была его богоспособность – все исправлять, сглаживать, успокаивать… даже Вистра почувствовал себя намного лучше и перестал переживать о том, чего так и не смог.
И только один был среди них, кто не участвовал ни в чем, не попал под собственные чары. Сэлех, которого так и не коснулась ни одна лоза трейи.
- А как же вы? – заметив это, спросила Митах. - Что же вы сами, господин?
- Трейа не прикоснется ко мне. Она и я – как паутинка и топор. Трейа – нежная и легкая сила, таковы же все ее действия. То, что делаю я, для нее – грубые удары топора, составленного из силы, подобной ей. Она просто не захочет тронуть меня и ничего мне не подарит.
- Как жаль, - заметила Митах
- О нет, я не жалею… - очень искренне сказал Сэлех и замолчал, увидев невозможное – тонкий усик тянулся к нему от ближайшей лозы, успевшей оплести целиком левую руку Ррео.
- Нет! – вскрикнул маг. - Не надо!
Поздно. Отпрянув, отшатнувшись, Сэлех наткнулся бы на спутанную сеть лиан, у него не было места для маневра. Поэтому он остался на месте и только закрыл глаза, когда сияющая лоза коснулась его лба. В этот миг Вистра невольно пожалел его – Сэлех выглядел несчастным настолько, насколько это возможно для человека… Но ведь трейа все же коснулась его, признавая не ущербным, достойным какого-то дара! Пожелав как-то утешить его, Сказочник не заметил, что тонкий усик отделился от его лозы, скользнул вперед и сплелся с усиком, прикоснувшемуся к магу.
Над столом полыхнуло, вылитые из сияния фигуры встали в полный рост, и Вистра узнал, увидел себя и господина Мэлена в маленькой пивной.
«Что ж, тогда я попрошу тебя - расскажи мне сказку об этом, - сказал господин Мэлен, и снял перчатки, - или, если можешь, расскажи правду…»
И был рассказ, и чудо, вызванное не этим рассказом, но верой человека, поверившего так вот – вдруг, разом. И когда господин Мэлен произнес «Сказочник» так, словно сказал «Дитя», сияющие фигуры, обстановка пивной и трейа рассыпались искорками светящейся пыли. Касаясь предметов, эта пыль вспыхивала в последний раз и угасала навсегда.
Оказалось, что почти все свечи погасли. Они так и сидели бы в полной темноте, но в руках мага, не пропустившего ни слова из показанной сцены, зажегся бледно-лиловый, слишком яркий для глаз огонь, при взгляде на который Вистра ощутил на языке привкус железа - словно свет этот был лиловой кровью раненой темноты.
- Это правда? - спросил Сэлех тихо. - Это было?
- Было.
Лицо мага сделалось странным.
- Тогда сделайте это для меня! Расскажите мою историю!
- Но я не знаю ее…
- А историю того человека вы знали? Он просто сказал вам «сделай» и вы сделали, пусть и с его помощью. Или вам нужен вызов? Нужно, чтобы я усомнился в ваших силах и возможностях?
- Это не поможет, - признал Сказочник, - слова всегда приходят сами.
- Так пусть придут немедленно!
- Я не могу, - повторил Вистра, - я пробовал, но слова не слушаются. Я ведь не хозяин им, хотя и не слуга.
- Тогда кто же? Кто вы для слов и что они для вас?
- Мои друзья. Иногда - враги. Часто – беспокойные дети, которые теребят и требуют к себе внимания. Порой – строгие родители. Всегда – соратники…
- Так, - Сэлех коротким и четким словом, похожим на удар, оборвал речь Сказочника. - Сейчас – не можете. Сможете – когда?
- Не знаю, - повторил Вистра растерянно, он понимал, чего от него требует Сэлех, и понимал – почему. Но мог ли маг требовать от Сказочника, чтобы его рассказ поднял веру самого мага до таких высот, чтобы смогло произойти чудо?
Но он все-таки ошибся - маг не потребовал ничего, не стал и просить обещания, что Вистра совершит чудо, когда слова вновь начнут подчиняться ему. Вместо этого Сэлех вдруг расслабил окаменевшее лицо и невесело улыбнулся.
- Понимаю, - сказал он, - но поймите и вы меня, господин Сказочник.
- Я понимаю, что значит для человека надежда, - ответил Вистра.
После этого не осталось другого кроме как отправиться отдыхать. В доме нашлось достаточно одеял и матрасов, чтобы каждому было устроено удобное ложе, и спящим на полу оказалось так же удобно, как тем, кто занял узкую кушетку и единственную свободную кровать.
-------------------------------------------------------
7 - Эрра – возглас восхищения, изумления.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 15:03 | Сообщение # 34 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава пятая. Суд
Утром Вистра попытался продолжить «Стену», но ничего не вышло. Они отправились в путь так рано, как только сумели. Шела не ныл, не канючил, но именно он проснулся первым и начал тормошить остальных. «Хочу домой», - раз за разом повторял он и торопился покинуть гостеприимный дом в уверенности, что волшебство дороги сегодня же приведет его в родной город. Ильм снова стал обычным камешком, и мальчишка нетерпеливо подбрасывал и ловил его, всякий раз - золотой стороной вверх, пока остальные собирались. Тепло попрощавшись с обеими хозяйками, странники покинули кров.
Волшебство выбрало именно этот день, чтобы закончится – а может, они сами были виноваты. Оно действовало, пока странники шли пешком, а сегодня они приняли предложение веселого и настойчивого хозяина небольшой повозки подвезти и их до ближайшего города. Повозка оказалась никуда негодной тарантайкой, место которой в ближайшем овраге, а лошадь, не выглядевшая старой, имела характер клячи. Она тащилась так медленно, что странники быстрее оказались бы в нужном месте пешком, чем на повозке. Она все же довезла их до города, но это оказался не город Шелы, а Аври, который в прошлый раз они застали залитым водой.
Необъяснимая неожиданно сильная усталость заставила их искать приют в первом же попавшемся гостевом дворе. Едва за комнаты заплатили, Вистра поднялся в ту, что должен был разделить с Сэлехом, и тут же, едва успев раздеться, упал на кровать и мгновенно уснул.
Сон принес мало облегчения; Сказочнику приснилось, что он сидит над чистым листом бумаги, не способный подарить миру хотя бы одну сказку. Так мучительно и горько. Во сне Вистра вставал и ходил по комнате, исполнял странные ритуалы – менял стило, когда чернила на его кончике высыхали, поворачивал бумажный лист так и этак, хлопал в ладоши над чернильницей, брал с оказавшейся под рукой полки какие-то книги, пристально смотрел в них, а потом, переводил взгляд на свою бумагу, точно надеясь, что слова из книги перебегут на лист… Он сумел записать две или три фразы, но почему-то боялся прочесть написанное и старался даже не встречаться взглядом с осевшими на бумаге словами... Без сказок только половина жизни осталась у него, и только половина мира, как у его Героя, что стоял перед Стеной. Эта мысль осталась с ним до утра.
Сэлех, занимавший одну с ним комнату, проснулся раньше. Он больше не заговаривал о чудесах, возможных и невозможных, но Вистра все равно чувствовал себя так, словно все-таки дал ему обещание сотворить чудо. Сразу же после умывания он достал из котомки свиток со «Стеной», чернила и стило, хотя в душе его мутной взвесью колыхалась пустота.
Едва раскрыв свиток, Сказочник выронил его из рук. На сероватой бумаге ниже оброненной вчера кляксы чернел текст. Почерк был Вистры, но он не помнил, как и когда написал это.
«От города к городу, от села к селу... Всюду, куда ни приносил Героя волшебный скакун, он говорил с людьми, расспрашивая об их горестях, и когда слышал жалобы на Стену, говорил что ее можно сломать. И так, переночевав в городе или селении, он отправлялся в путь утром, чтобы вечером оказаться у ворот нового города. Но Стена все еще бежала от него. Ему думалось так: не все люди знают, что преграду можно сломать, но если узнают – то смогут избавиться от нее. Надо объяснить им, что она такое, чтобы они поняли, как много теряют, живя в тени Стены.
Однажды выехавшего за город Героя остановила толпа мужчин и женщин, которые стояли на его пути. Странные у них были лица – словно у этих людей отняли последнюю надежду, а вместе с ней и жизнь. Герой, встревоженный, спустился с коня.
- Что случилось? – спросил он.
Люди приближались, надвигаясь на него, и не сразу Герой заметил - они сжимают в руках камни.
- Ты должен умереть,- тихо сказал кто-то, и первый камень полетел в грудь Герою.
Он отшатнулся и даже не успел закрыться рукой или хотя бы повернуться спиной, потрясенный, а люди не останавливались, пока все руки не опустели, а потом подняли с земли каждый по новому камню... Герой не защищался и не убегал – он отступал, склоняясь все ниже под градом камней. Волшебный конь громко заржал, когда странник упал на землю, и толпа надвинулась на него, неся с собой смерть. Густая темная тень накрыла упавшего - но не тень от толпы. Герой поднял голову и увидел, что за ним стоит Стена – не такая, какую он привык видеть, каменная, серая, а мрачная, черная, клубящаяся завеса грозовых туч, вставших от земли до неба; она глухо рокотала, и вспышки молний то и дело пронизывали ее. Стена эта заставила людей с камнями остановиться. Она нависла над Героем и мягко, но тяжело, накрыла его собой, отсекая от всего мира, от дыхания и от самой жизни. Он услышал, как снова заржал волшебный скакун и последним, уже гаснущим, взглядом увидел, как тот рассыпается песчинками».
- Что это? - тихо спросил Сэлех, из-за плеча Вистры читавший вместе с ним. - Вы писали ночью?
- Наверное, во сне, - сказал Вистра. - Но не помню, как и когда.
Маг долго пристально смотрел на него, потом покачал головой.
- Я думал, с вами такого не бывает - чтобы что-то заставило вас творить помимо вашей воли.
- Я тоже думал, что не бывает. - Вистра отодвинул в сторону свиток, закрыл чернильницу и встал.
В дверь постучали; вошли Ррео и Льеш, и сразу же в комнате стало нечем дышать от тревоги, сгустившей воздух.
- Вы не видели Шелу? – спросила девушка. - Он не заходил к вам?
- Нет, - собственная тревога сменилась другой, и тревожиться за Шелу оказалось куда больнее.
Сэлех некрасиво скривил губы:
- Проверьте свои вещи. Наверняка что-нибудь пропало.
Никто не хотел делать этого, но что еще оставалось? Поэтому медленно – не желая, но заставляя себя – они стали перебирать свои котомки. Пропажа обнаружилась сразу, но странная пропажа. Исчезла одна из половинок разгрызенной Бьяной кинайи. Льеш держала их в кошеле с иголками и нитками, свернутой в два золотистых колечка. Девушка перерыла всю сумку, вытряхнула и осмотрела со всех сторон каждый лоскуток, но ничего не нашла.
- Непонятно. Если Шела взял кинайю, то зачем?
- Продаст или променяет, - мгновенно нашел объяснение Сэлех, - а то и проиграет.
- Я не знаю мальчика так хорошо, как вы, - красивый мягкий голос Ррео звучал полной противоположностью голосу мага, ядовито-злому, скрипучему, - но думаю, что это не так. Считать, что ваш друг способен только на плохое, было бы… неправильно.
- Неправильно? – фыркнула Льеш. - Это было бы настоящее гадство. Шела, конечно, не подарок, но не безмозглый кретин.
- Наверное, не стоит за него беспокоиться, - заметил Вистра с облегчением, - вернется и все расскажет. Он же оставил свои вещи…
- О, идея! – Льеш протянула руку к мешку Шелы. - Нехорошо рыться в чужих вещах, но можно глянуть, оставил ли он свое сокровище. Если оставил – точно вернется.
Оказалось, исчезла только алой-карта, но на самом верху мешка лежал чудо-компас.
- Не сбежал и не отправился за сокровищами, - констатировал Ррео, - волноваться не о чем.
Вистра не мог сказать, как другие, но он так и не перестал волноваться. После завтрака Сказочник поймал себя на мысли, что хочет осмотреть город и заранее прикидывает, в каких местах стоит поискать Шелу. Он заставил себя не думать об этом и никуда не пошел.
Сэлех молча сидел в углу, Льеш с Ррео спустились в нижний зал, и наблюдали за разгоревшейся там игрой – командным поединком в фирн. В конце концов, Вистра присоединился к ним, хоть в этой игре мало что понимал. Но попытки понять отвлекали его от тревожных мыслей и в конце концов он начал уже забывать о беспокойстве.
Льеш время от времени потирала висок - тревога отзывалась краткими приступами головной боли. Но как только она сказала, что решила пойти и прилечь, в гостиницу явились, стражи разыскивающие спутников Шелы, особенно же госпожу Льеш.
- Господа, - обратился к ним капитан стражей, - вы знаете юношу по имени Шела?
- Знаем, - ответила Льеш, - он пришел сюда с нами.
- Хорошо. Мне нужна вторая половина кинайи, госпожа. Юноша сказал, что она у вас, если только вас зовут Льеш.
- Да, она у меня. Но что случилось?
- Юноша пришел в Реликварий и принес кинайю, поведав, что нашел ее. Хранители опознали недавнюю потерю, но, увидели, что нить оборвана. Мальчик сообщил, где вторая половина. Потом его взяли под стражу. Вы должны вернуть кинайю, госпожа.
Льеш молча поднялась в свою комнату - двое из стражей следовали за ней по пятам - и вернулась, принеся свернутую в колечко нить.
- Вот, - она отдала кинайю капитану стражей. - Теперь Шелу отпустят?
- Все очень непросто, госпожа, - произнес страж, - ему грозит наказание за воровство.
- Воровство? Но ведь он не крал кинайю а, наоборот вернул ее! - воскликнул Сказочник. - И не он ее нашел два месяца назад, а я. Если здесь есть какая-то вина, то она на мне, а не на Шеле.
- И порвал ее тоже не он, - Льеш погладила привычно сидящую на плече Бьяну, - а вот она.
- Вы можете пойти к куратору Реликвария и поговорить с ним об этом или навестить вашего друга в Доме стражи и расспросить его.
- Хорошо, - Льеш глянула на Вистру и Ррео вопросительно, получила два кивка в ответ и оглянулась на комнату, где остался Сэлех, - мы так и сделаем.
Куратор Хилдра, светловолосый мужчина лет тридцати семи, или чуть больше, носил странную одежду – нечто вроде короткого темного халата с одним рукавом, а под ним – похожую на кольчугу вязаную рубашку. Серебристые крупные петли вязки тускло блестели. Он вел все дела, связанные с Реликварием; Вистра назвал себя и своих друзей. Со спокойным, не выдававшим никакого чувства лицом, куратор выслушал Вистру очень внимательно.
- Итак, вот как было дело: вы нашли нашу реликвию в день, когда разлилась Аври, но вместо того, чтобы отдать Хранителю или принести в Реликварий, оставили себе. – Внимательные зоркие глаза смотрели на Сказочника, не давая ему отпустить взгляд. - Потом вы отдали ее одному из своих друзей, от которого она перешла к другому, потом к третьему. И так она ходила из рук в руки, пока не оказалась порванной или разгрызенной на две неравные части. Все верно?
Льеш едва слышно вздохнула; Вистра не сказал и полвины того, что услышал куратор.
- Я нашел плавающее в воде веретено с золотой нитью и взял его себе, - попробовал снова Сказочник. - Когда я узнал, что это такое, мне не пришла в голову мысль вернуть вам вашу реликвию. Пришла она Шеле, и за это его взяли под стражу, как вора?
- Мальчик вернул вам сокровище, - вставил свое слово Ррео, - и вместо благодарности получил порицание и заточение. Как вы считаете, господин, как он после этого должен думать о людях?
- Вы ошибаетесь, обвиняя меня, - куратор качнул головой. - Кинайа возвращена, это главное, но ваш друг, кажется, замешан в истории с кражей.
- С какой кражей? - удивился Вистра. - Он ничего не крал в Аври. Мы подумали, что его держат взаперти из-за кинайи...
- Нет, господин. Ни я, ни один из хранителей не выдвигал обвинения.
Повисло недолгое молчание.
- Как же так? - спросила Льеш. - Какая еще кража, если речь идет не о кинайе? Почему тогда страж послал нас к вам?
- Потому что я просил сделать это. С вами, кажется, путешествует маг? Я хотел поговорить с ним. Он может оказать городу ценную услугу, которая не останется неоплаченной. Хранители ведь тоже немножко маги... Когда увидите его, передайте ему мое приглашение.
На этом разговор был окончен.
- Никуда я не пойду, - отрезал Сэлех, ставший почти прежним. - Какие дела могут у меня быть с этими людьми, даже если они сами считают себя «немножко магами»? Невежи всегда слишком настойчивы. Они начнут вначале просить, обещая щедрую плату, а потом уже и требовать, и это не закончится никогда. Нет, мне нечего делать в Реликварии.
- Наверное, так,– признала Льеш. - Но как нам помочь Шеле? И какая такая еще здесь кража?
- Уже темнеет. Мальчик проведет день взаперти, где бы он ни был сейчас, - заметил Ррео.
- Да. Но завтра мы вытащим его оттуда, - Льеш резко тряхнула головой, и тихо охнула от нового приступа боли.
- Постой, - Иррео заставил ее опустить руки, отчаянно сжимавшие виски, подул на свои пальцы и осторожно провел ими над бровями Льеш, тронул мочки уха.
- О, - удивленно и облегченно выдохнула девушка, - перестало. Спасибо, Ррео.
- Всегда рад помочь, - ответил он с улыбкой, показавшейся Вистре очень печальной.
Сказочник думал, что сегодня не заснет, но провалился в сон, едва коснувшись головой подушки. Вот только сон его оказался таким же неспокойным, как прошедший день.
Утром, не дожидаясь понукающего взгляда Сэлеха, Вистра развернул свиток со «Стеной». Новый текст чернел на шершавой серой бумаге, написавший сам себя рукой Сказочника помимо его воли.
«Когда тьма отступила, давая дышать, Герой оказался в самом печальном и пустынном месте, какое только может существовать на земле. Голые камни с острыми гранями, сухая холодная пыль, забивавшая дыхание, и песок, шуршание, которого напоминало шипение змеи - вот и все, что нашлось здесь. Герой встал, не ощущая собственного тела, и обнаружил на земле свою дорожную суму. Он поднял ее, вскинул на плечо и пошел вперед, не выбирая направления.
Постепенно он снова начал чувствовать - вначале холод, потом боль от синяков и ран, а после усталость. Но усталость уходила, чем дольше он, успевший привыкнуть к седлу, шел пешком; это оказалось неожиданно приятно – просто идти. Герой не знал что это за место, и надеялся встретить того, кто знает. Мысли были такими же мрачными, как все тут. Он понимал, почему его хотели убить, и мог думать только об этом.
Солнца Герой не видел, но света хватало. Странник несколько раз останавливался, чтобы перекусить, хотя не чувствовал голода, и продолжал свой путь. Дороги не было тоже, но время от времени путь ему заслоняли большие серые камни. Обогнув один из них, Герой увидел сидящего у старого кострища старика, который ворошил палкой давно остывшие угли, словно хотел найти хоть одну искру или убедиться, что огонь умер окончательно. Рядом с ним на земле сидела собака и смотрела на старика по-человечески пристально, словно чего-то ждала от него.
Герой подошел к старику. Первой шаги странника услышала собака, она посмотрела на него, а уж потом посмотрел и старик.
- Здравствуйте, почтенный, – поздоровался Герой.
- Ты смеешься? – фыркнул Старик почти равнодушно. - Какое здоровье в мои годы? Что привело тебя сюда, незнакомец?
- Ничего.
- Ничего? – оживился старик. - Это хорошо. Пусть уж лучше это будет «ничего», чем что-то еще. Правда, Друг?
Собака, к которой он обратился, негромко тявкнула.
- Как зовется это место? – спросил Герой, не удивившись – одинокие люди часто разговаривают с животными и вещами.
- У этого места нет имени, да оно и не нужно. Разве сам не видишь? Это место раздумий, сожалений и тишины… Я знаю только одно, где еще тише, чем здесь, но это потому, что там нет моря, и туда совсем никто не приходит.
- Море? – удивился Герой. - Но здесь нет моря.
- Да, его нет. Но оно все-таки есть. Если прислушаешься, то услышишь то, чего не можешь увидеть.
Герой прислушался и в самом деле услышал далекий шум волн, негромкие крики чаек, ритмичные вздохи прибоя и почему-то голоса труб. Он огляделся, ища взглядом бескрайнюю ширь воды, но увидел вокруг лишь пустошь камней. И в душе у него было так же пусто.
- Присядь, - предложил Старик, - мне нечего предложить тебе, так же как и ты ничего не можешь мне предложить, но это неважно.
Герой растерялся.
- Я могу предложить вам это, - сказал он, доставая из сумы оставшийся у него хлеб и сыр.
- Разве я чего-то просил у тебя? - возмутился старик. - Я хочу только перестать быть, не думать ни о чем и не жалеть, не иметь дела с трусами и подлецами, с людьми слишком черствыми, которые сами себе враги, и с теми, кто лжет просто так, безо всякой причины. А ты хочешь помешать мне исполнить это лучшее из всех желаний, которые может иметь человек!
Герой тихо опустился на камень, еще один камень с гранями, на котором невозможно было сидеть.
- Но почему? - спросил он, не замечая, что пальцы его мнут и крошат не засыхающий дорожный хлеб. - Почему вы хотите не быть? Почему другие хотят оставить Стену там, где она есть?
- Потому что я такой же, как все, и ничто, даже страшная беда, не заставит меня действовать, пока не станет слишком поздно. Потому что я труслив и всегда выбираю меньшее зло, хотя нет меньшего зла. И потому что страх сильнее всего на свете. Страх перемен или перед пониманием, каков ты есть.
Герой слушал старика, и душа его корчилась от печали и отчаяния, а собака по имени Друг смотрела на него внимательными почти человеческими глазами.
- Но все-таки возьмите! - он протянул старику хлеб и сыр. - Пожалуйста, возьмите!
Старик отстранился от протянутой пищи, словно ему предлагали отраву.
- Никто ничего не примет в этом мире из чужих рук, - сказал он скрипуче, - если только не заставить его.
- Нет! Я не хочу никого заставлять! - вскрикнул Герой и протянул сидящей на земле собаке хлеб и сыр.
Собака понюхала подношение, смешно поведя носом, равнодушно мигнула. Герой попытался погладить ее – она отпрянула, отскочила прочь, спряталась за камень, и смотрела оттуда с подозрением и страхом.
И это показалось Герою таким обидным, что он заплакал. А когда пелена слез исчезла, на камнях сидел не старик, а очень красивая женщина, у ног которой лежал камень, похожий на пса. Одежды женщины выдавали богатство, а может, и власть. Золото и серебро вышивки ярко блестели на солнце, но глаза женщины были темны. И так же темны оказались ее слова:
- Жизнь или смерть? - спросила она у Героя. И видя, что он не понимает, некрасиво усмехнулась: - Я спрашиваю тебя, жить мне или умереть. Это древний обычай – если человек доходит до того, что не может выбрать сам, он спрашивает у других.
- Почему ты не хочешь жить? – спросил ее Герой - вопрос был почти таким же, как заданный старику, но ответ оказался другим:
- Потому что сердце - как этот камень, – женщина коснулась рукой валуна, на котором сидела, - оно имеет границы, что подтачивают время и разочарование, его засыпает песок отчаяния, пыль тоски и утраченных надежд. Если это не тоска, не разочарование, не отчаяние - значит, раны, которых однажды становится слишком много даже для самого большого и сильного сердца.
Герой заметил, что женщина дрожит, он рванул застежку своего плаща, снял его и накинул его на плечи женщины. Она замолчала, потом протянула руку и потрогала ткань.
- Это твой ответ? Ты говоришь мне – жить?
- Да, - ответил Герой, - живи. Раны заживут, тоска – это яд, но от него есть противоядие. И нет границы у сердца, вмещающего в себя мир и любовь – самые большие вещи, которые только существуют на свете.
- От любви нет никакого толка. Я была богата и всеми любима; я богата и сейчас, но богатство ничем не привлекает меня с тех пор, как я поняла, что меня любили лишь за него... Но ты сказал мне «живи» - теперь ты в ответе за меня и должен дать мне причину жить.
- Я знаю только одну причину, - сказал Герой, вставая с камня, холодного и острого как осколок льда, - это сама жизнь.
- Жизнь ради жизни может устроить лишь глупца или труса. Я требую, чтобы ты нашел другую, раз уж хочешь заставить меня жить.
Герой отступил на шаг перед ее жестким колючим взглядом.
- Другой причины нет, госпожа.
Женщина резким движением сбросила с плеча плащ. Глаза ее, пылали гневом.
- Как ты смел решать за меня, если слаб и сам за себя решить не можешь? – спросила она с яростью. - Уходи, уходи прочь!
Герой повернулся и сделал шаг, но потом, не выдержав, обернулся. Мир вокруг него был пуст - ни старика, ни женщины, только камень, напоминавший собаку, да другой, на серой холодной поверхности которого лежал плащ Героя, похожий на сломанные крылья».
Пока он читал, частившее сердце почти успокоилось, но от вопроса, который задал маг, снова забилось с болью:
- Обычай «жизнь или смерть»… Вы придумали это, или такой существует в вашей стране?
- Я никогда не слышал о таком обычае, - Вистра ожидал почему-то, что одним вопросом Сэлех не ограничится, и не готов был отвечать за сотворенное им помимо воли. Но маг больше ни о чем не спросил.
Едва позавтракав - Ррео не стал есть, отговорившись отсутствием аппетита - они отправились навестить Шелу в Доме Стражи, похожем на маленькую, но непреступную крепость. По счастью, чтобы сделать это, не требовалось специального разрешения.
Шелу не держали в подземелье или мрачной темнице с решетками холодным полом и тяжелой дверью. Местное узилище оказалось очень маленькой и теплой комнатой. Льеш, Ррео и Вистра смогли войти, но заняли почти все свободное место. Приведший их страж остановился в дверях, закрывая их собой и внимательно наблюдая за гостями.
Шела валялся на покрытой вытертым одеялом лавке, при виде друзей он сел, спустив ноги, робко улыбаясь.
- Привет, - грустно сказал он.
- Привет. Тебя покормили? – Льеш выудила из висящей на плече сумки сверток, где была пара яблок, хлеб и мясо, бутыль молока и свежая булка, купленная в лавке пять минут назад.
- Покормили, - мальчишка взял у нее узелок, развернул и тут же принялся уплетать угощение, сначала как бы нехотя, а потом, распробовав аппетитную булку, не оставил от угощения ни крошки; страж смотрел то на мальчишку, то на гостей; все, что принесла Льеш, было проверено им.
С хлебом, мясом и одним из яблок Шела тоже расправился очень быстро.
- Так-так, - сказала Льеш, щурясь, - и чем же тебя кормили?
- Да всяким… - мальчишка вытер рот рукавом и закрыл крышкой бутыль с молоком. - Вытащите меня отсюда, а?
- Обязательно, - сказал Ррео. - Ты думаешь о выкупе?
- О чем еще-то? - Шела сразу погрустнел. - Сам виноват. Хотел только вернуть кинайю, желал добра, а получил вот это... Ну не гадство? – он вдруг всхлипнул. - Что бы я ни делал, я для всех – просто щенок, которого можно взять за шкирку и как следует встряхнуть.
- Эй-эй, не раскисай, - Льеш сумела повернуться и сесть на лавку рядом с мальчишкой, - вытащим мы тебя. Тем более ты тут не из-за кинайи.
- А из-за чего?
Девушка вздохнула.
- Возможно, из-за того что куратору Реликвария что-то нужно от нашего мага. Или ты где-то что-то украл, а отвечать придется сейчас. Прости, я не знаю, чем тебя утешить. Никто ничего не говорит толком.
- Мне тоже, - насупился Шела, - только что сегодня я пойду к терайму для решения моего дела. А дела-то никакого и нет.
Вистра не удивился. Слово «терайм» означало единовластного судью, решающего, какая из пришедших к нему сторон права и выносящего справедливое решение. Тераймы обычно занимались делами, которые требовалось решить быстро, делами гостей города и всех, кто требовал суда Двоих, Суда Богинь. Куда большей популярностью пользовался Общий суд, где судей было три и четверо их помощников, и где можно было нанять Защитника Чести. Еще существовал меру – маг-судья, решавший дела волшебного свойства.
* * *
Дом Судов находился совсем рядом, большой величественный, с эмблемой – ростком, раскалывавшим камень. Камень означал закон, а росток – истину. «Истина важней закона» – с невеселой усмешкой прокомментировал Ррео.
Распорядитель в униформе внутрь их не пустил, но, сверившись с какими-то записями в толстой книге, подтвердил, через полчаса к терайму Рроку придут юноша по имени Шелан Кави, и господин Айр Торме.
- Кто это, Айр Торме? – спросил Вистра удивленно, когда они вышли на улицу.
- Не знаю, - Льеш потерла висок, словно голова опять разболелась.
- Подождем и узнаем, - предложил Ррео, - нас должны пустить вместе с Шелой, как его свидетелей.
- Свидетелей чего?
- Или как его друзей. Такое разрешено.
- Толку-то от нас – и как от свидетелей, и как от друзей, - вздохнула девушка.
- Не падай духом, Льеш. Ну что тебе стоит? – подмигнул Ррео, и девушка в самом деле улыбнулась.
Прошло, казалось, не полчаса, а меньше, прежде чем они увидели Шелу. Ррео, сидевший прислонившись спиной к стене Дома Судов, почему-то заметил его первым. Мальчика сопровождали два стража, господина, идущего следом – тоже. Господин Айр оказался худым мужчиной лет под пятьдесят, совершенно незнакомым никому из них. Одежда его была необычайно скромной и простой, но на груди висел знак какой-то гильдии. Шела бросал на господина Айра удивленные, но ничуть не тревожные взгляды.
Друзей Шелы впустили безо всяких проволочек и проводили вместе с мальчиком и скромным господином к дверям судейской залы. Там их ждал уже знаток, помощник терайма - молодой человек в светло-фиолетовой одежде очень свободного покроя. Он отворил двери, сделал знак входить и вошел следом. Прохладная судейская зала была обшита лаковыми панелями светлого дерева со строгим простым рисунком. У дальней стены находилось ступенчатое возвышение со столом, где сидел терайм - молодой мужчина в одеянии густо фиолетового цвета. У боковых стен занимали место два ряда деревянных кресел, но больше тут ничего не было.
Помощник терайма поднялся на возвышение и встал слева от судьи, господин Айр, Шела и его друзья остановились перед возвышением, стражи отошли и стали по сторонам.
- Мей8 терайм Ррок выслушает Шелана Кави и Айра Торме. Прошу этих людей подняться на возвышение.
Шела и господин Айр преодолели три ступеньки и встали перед столом судьи, котором стояли шкатулка и квадратная подставка с углублением, где удобно лежал круглым боком большой медный шар, рядом занимали место несколько свитков и толстая книга.
- Говорите, - терайм Ррок вначале обратился к Шеле, а господин Айр издал недовольный, но едва слышный возглас. - Кто этот человек и какое дело между вами.
- Он ювелир, - сказал мальчишка, снова глянув на господина Айра, - вчера я продал ему золотую пластинку.
Видно было, что больше ему нечего сказать.
Терайм повторил предложение говорить и свой вопрос, обратившись к ювелиру.
- Это юноша, который вчера продал мне краденую вещь, - твердо и тихо сказал господин Айр.
- Неправда! - вскрикнул Шела. - Я не крал!
- Юноша, сдержанней, - предупредил помощник терайма, сам судья словно и не слышал выкрика мальчишки. Он взял один из свитков, развернул, сверился с чем-то в книге и протянул свиток помощнику. Тот принял его и сильным ясным голосом прочел нотилу9:
- Около полудня шестнадцатого дня месяца Истины молодой человек по имени Шелан Кави вошел в ювелирную лавку господина Айра Торме, выборного главы гильдии ювелиров. Он предложил господину Айру Торме купить пластину из красного золота с резьбой, эмалью и камнями, одну из набора для игры в алой. Пластина была куплена за шестьсот восемьдесят альсов, выплаченных юноше Шелану Кави немедленно. После его ухода в лавку зашел господин Дилн Яш, коллекционер, который узнал в показанной ему пластине украденную у него несколько лет назад. После чего юношу задержали стражи. Все верно?
Ювелир кивнул, Шела не ответил никак. Вид у мальчишки был потрясенный и не верящий. Но очень недолго. Через минуту он, кажется, понял, что с ним случилось и как себя вести, и сказал:
- Не знаю, что было после моего ухода, но в начале все правильно.
Вистра не понимал ничего; обвинения в краже кинайи и в самом деле не выдвинули; но то, в чем обвиняли Шелу, не было правдой. И он, и остальные могли подтвердить, что мальчик не крал алой-карту, хотя терайму свидетельства людей обычно не требовались - он опирался на свидетельства Богов и собственную абсолютную способность чувствовать ложь и правду. Но подаренная алой-карта на самом деле могла быть краденой.
- Слово обвиняющего? - на этот раз терайм первым предложил говорить ювелиру. Тот еще больше поджал губы, так что они почти исчезли с лица, словно и на этот раз остался недоволен.
- Я купил эту пластину для своего друга. Пластина оказалась краденой и мне пришлось отдать ее владельцу, который доказал, что она принадлежит ему. Для честного ювелира - позор иметь дело с ворами; все, кому не лень, станут теперь говорить, что я скупаю краденное. Я потерял и деньги, и расположение хорошего человека, и требую, чтобы мне вернули шестьсот восемьдесят альсов, заплаченные за пластину, и чтобы он, - ювелир кивнул на Шелу, - выплатил мне штраф в пятьсот золотых.
Молчание не длилось долго - терайм ценил время как свое, так и чужое.
- Слово защищающегося?
Шела весь подобрался:
- Я ничего не крал. Эту пластинку мне подарили в Керрате в Ночь Жажды, и вот стоят мои друзья, которые видели это своими глазами, - вот и все что он сказал.
Господин Айр Торме сделал гримасу.
- Покажите мне дурака, который подарит...
Терайм поднял медный шар и легонько ударил им о подставку. Звук получился негромкий, но всепроникающий, достающий до мозга костей, заставивший ювелира замолчать на полуслове.
- Дело решено, - терайм снова ударил шаром о подставку, на этот раз звук получился густой и сочный. - Вам вернут шестьсот восемьдесят альсов, а вы, юноша, свободны.
Страж, сопровождавший Шелу, немедленно положил на стол плотно набитый тихо звякнувший мешочек. Ювелир посмотрел на него как на ядовитую змею.
- Но почему? - спросил он.
- Потому что вы оба говорите правду, - сказал терайм просто.
Господин Айр побагровел. Алыми стали даже кисти его рук.
- Я не согласен, мей. Пусть Боги нас рассудят.
Льеш тихонько взяла Вистру за руку. Вмешательство Богов - это и было то, чем суд терайма отличался от любого другого суда. Безопасно и справедливо в любом случае, и едва ли виновному пришло бы в голову требовать Суда Богов. И все-таки что-то здесь было неправильно.
Терайм Ррок уложил шар на подставку – совершенно беззвучно - открыл шкатулку, повернул к стоявшим перед ним Шеле и Айру. Шкатулка несла на себе знак справедливого суда – расколотый камень и росток, и была полна черных и белых камешков. Сверху на них лежали две маленькие деревянные чашки. Терайм достал их, и поставил одну напротив Шелы, другую – напротив господина Айра.
- Белое означает правду и правоту, черное – неправоту и ложь. Возьмите по камешку, - двое повиновались, Вистра не видел, какого цвета камешек выбрал Шела. - Теперь скажите то, что должны подтвердить или опровергнуть Боги, и бросьте камешки каждый в свою чашку.
Шела сжал пальцы, и сказав «Я не крал пластинку», тут же вытянул руку и бросил. Господин Айр поступил иначе.
- Этот человек - вор, - произнес он, и аккуратно двумя пальцами - чтобы все видели, что держат они черный камешек - положил его в чашку.
На дне плоских, как ладонь, чашек, лежали камешки – белый у Шелы и белый у ювелира. Вистра видел своими глазами, как тот положил в чашку черный, и вот...
Шела побледнел.
- Если хотите, измените условие. Пусть черный означает правду, а белый ложь, - сказал ему терайм. – Или перемените свое утверждение.
Вистра почувствовал, как сжались на его руке пальцы Льеш. Девушка волновалась за Шелу, он тоже. Один лишь Ррео казался по-прежнему спокойным, но Сказочник не знал его так хорошо, чтобы сказать – спокоен ли он на самом деле. Мальчик легко мог сейчас совершить ошибку… Если это было возмездие, воздаяние, то настигло оно Шелу очень не вовремя.
Мальчишка выбросил белый камешек из чаши, взял из шкатулки целую горсть их, сжал, и произнес:
- Я украл золотую пластинку и вчера продал ее, украденную, этому человеку.
Лишь немного задержавшись, он раскрыл ладонь над плоской чашкой. Все до единого камни в чашке оказались черными.
Ювелир усмехнулся и снова взял из шкатулки единственный - белый на этот раз – камешек.
- Юноша никогда ничего не крал.
Сказочник видел – успевал увидеть - как падает в чашку белый камешек. Но коснувшись плоского дна, он был уже черным, как беспросветная мгла. Так они лежали в чашках – и целая горсть камешков Шелы не могла перевесить того единственного, что лежал в чашке ювелира.
- Достаточно, - сказал терайм, - решение принято. Шелан Кави заплатит штраф в двести альсов через десять дней, либо сто сегодня.
Шар снова гулко ударил о подставку.
Льеш и Вистра переглянулись. Перед тем, как покинуть гостиницу, девушка сгребла все их деньги в один кошель и взяла его с собой, но ни он, ни она не знали, сколько у них осталось денег.
- Юноша, вы или ваши друзья можете заплатить немедля?
- Да, - сказала Льеш, поспешно доставая кошелек и передавая его знатоку. Тот взял кошель и отдал его Шеле.
- Пересчитайте.
- Не хватает, - очень быстро закончив подсчет, сказал мальчик, - всего девяносто пять.
Знаток посчитал разложенные отдельными кучками альсы, лимы и тарики и подтвердил.
- Девяносто пять.
- Значит, вам нужна отсрочка?
Он уже поднял с подставки медный шар, чтобы очередным ударом его объявить окончательное решение, когда Ррео вмешался снова:
- Постойте, – он полез в карман, изрядно порывшись там, достал пятиальс и положил его в кучку монет. - Вот. Отсрочка не нужна.
Шар все-таки ударил о подставку - на этот раз звук вышел в виде мелодичного аккорда - и все было закончено. Льеш взяла Шелу за руку и вывела его на свет и воздух неяркого осеннего дня.
У гостиницы четверых встретил Сэлех. Он стоял, скрестив руки на груди, а у ног его беспорядочной грудой лежали все их вещи, которые остались в номерах.
- Нас выставили, - коротко сказал маг.
- Как – выставили? Мы же заплатили…
Сэлех достал из кармана горсть медяшек и серебра и протянул Льеш.
Друзья смотрели друг на друга, ничего не понимая. Они оказались выброшенными на улицу, как шкодливые котята или нахальные нищие. Просто так безо всякой причины. Денег у них теперь только и осталось, что эта медь и серебро - остаток внесенной за постой платы. Достаточно, чтобы устроиться в захудалой ночлежке, но не на большее. Два лима и шесть тариков…
- Чтоб его перекосило, - прочувствованно сказала Льеш, - чтоб эта халупа сгорела дотла, сгнила и развалилась. Чтоб ее наводнением смыло…
- Что-то одно, Льеш, - усмехнулся Ррео, - или пожар, или наводнение, или гниль.
Его слова подействовали на девушку как ведро воды на дерущихся.
- Ладно. Делать-то что будем?
- Искать другую гостиницу.
- На это? – Льеш тряхнула в ладони жалкую кучку монет.
- Можно что-нибудь продать, - заметил Волчий Всадник.
- Ага, тебя и продадим.
- Льеш, Льеш! – Ррео примирительно поднял руки. - Спокойно. Что-нибудь мы все равно придумаем. До заката далеко.
- А давайте поищем клад? – спросил Шела так, словно это самая лучшая, самая светлая мысль. И никто не засмеялся, не махнул рукой на него и его идею. Может, потому, что это единственное, что еще можно было сделать. А может потому, что они уже очень хорошо понимали друг друга.
Шела разорил свой мешок, доставая компас, долго вертел его в руках, все больше меняясь в лице.
- Что там? – спросил Вистра.
- Сам посмотри, - мальчишка дал ему в руки свой артефакт.
Вогнутая поверхность компаса была темной и мутной.
---------------------------------------------------------------
8 - Мей – обращение к судье – обычному, меру или терайму.
9 - Нотила – запись о происшествии со слов очевидцев или участников.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 15:04 | Сообщение # 35 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава шестая. Реликварий
Денег достало только на то, чтобы к самому вечеру, уже почти ночью, найти дешевую гостиницу и заплатить за ночлег. Комната, какую им выделили, походила на кладовку, узкая и длинная, с лавками у стен, полками самого нелепого вида и какими-то тряпками в углу. И здесь было холодно. Не так как на улице, но все же…
На ужин денег не осталось, даже на самый простой. В эту гостиницу их пустили хотя бы в такую комнату, остальные, стоило только начать торговаться, захлопывали двери. Утром их выставили и отсюда, совершенно бесцеремонно.
Льеш мучилось головной болью, и на этот раз Ррео помочь не смог. Тогда Вистра предложил ей свое сказочное средство и нашептал на ухо придуманное им «заклинание», в самом деле помогавшее от боли. Заклинание подействовало - боль перестала накатывать приступами, когда Льеш в третий раз повторила: «Боль моя, ты уйди от меня...»
Шела бился над компасом. Он дышал на него, тер и поворачивал, согревал дыханием, прятал и снова доставал, протирал снегом, стучал по нему, шептал какие-то слова. Все оказалось напрасным.
Голодные – даже крошек для Бьяны не нашлось - не отдохнувшие толком в холодной комнате, они беспокоились не о том, чтобы как-то выкарабкаться из этой беды, а о мальчишке, который расстроился из-за того, что не может помочь им всем. В самом деле, они уже хорошо понимали друг друга и больше не были друг для друга чужими.
В конце концов они все равно пришли к Реликварию. Остановились, глядя на красиво освещенное здание.
- Может, у тебя кармане завалялся еще пятиальс? – запоздало спросил Вистра у Ррео, усталого и голодного не меньше остальных.
Весь день они потратили на поиск хоть какого-то приюта, но даже готовность работать за ночлег и еду ничего не изменила.
- Нет, - ответил Ррео, - имелся только один, да и тот дала мне Льеш.
- Я? – удивилась девушка. – Это когда?
- Помнишь нищего, которому бросила пятерку?
- Это был ты? – переспросила девушка, бледные от холода щеки на миг зарумянились. – Но зачем?
- Потому что мне так захотелось. Нравится поддаваться таким порывам…
- Не юли, – строго сказала девушка, - просто ответь.
Ррео беспечно пожал плечом.
- Я и раньше знал, что ты не такая, как все. Но в тот раз понял, что друзья твои – тоже особенные. Я бы на их месте не позволил бросить нищему пятиальс, и сам бы не кинул и медяка.
- Почему? – спросил Вистра.
Ответить Ррео не успел.
- Потому что тебе, когда ты будешь нищим, никто ничего не бросит, - с едким смешком сказал Сэлех; он смотрел на ярко освещенный двор Реликвария. - Вижу, у меня нет выбора. Придется идти и делать… что там от меня хотели. За деньги, за еду или за ночлег… Пойдете со мной, госпожа? – спросил он, обернувшись к Льеш.
Девушка едва заметно отступила.
- Нет, - сказала она очень ровно.
Маг словно заледенел, лицо стало белее снега, дыхание остановилось. В следующий миг он уже дышал и двигался – шел к воротам Реликвария, стучался в них, о чем-то говорил выглянувшему привратнику, входил… дверь за ним захлопнулась.
- Почему ты отказала ему? – спросил Ррео.
- По той же причине, что ты не бросишь нищему медь, - ответила она с неожиданной злостью, - но не по той, о которой думал он.
«Потому что, - мысленно ответил Вистра хоть вопрос задали не ему - но есть ли на свете вопросы, что совершенно тебя не касаются? - потому что нищему и любому человеку нужна не милостыня, а милость. И милосердие».
Дверь снова открылась – их позвали внутрь.
В Реликварии было тепло, даже жарко после морозной белой улицы. Их накормили горячим – Сэлеха за этим столом не оказалось - и отвели в какую-то комнату. Наверное, Хранители жили тут, а не только работали, если имели кухню и спальни. Спальня была обычная – большая комната с простыми деревянными кроватями, составленными в два ряда. Кровать Льеш от остальных отделяла раскладная ширма, и больше никаких церемоний по отношению к гостям хозяева себе не позволили.
Вистра долго не мог согреться и еще дольше не засыпал. Одеяло было теплым, но слишком тяжелым. Кровать скрипела, стоило только шевельнуться. Рядом лежал на неразобранной постели Волчий Всадник. Несколько раз Сказочник вставал и видел, что Ррео не спит. Но в отличие от него, лежал совершено неподвижно, уложив руки вдоль тела и, кажется, даже не моргал. Наконец Вистре удалось задремать, но ненадолго.
Сказочник проснулся от ощущения, что свет бьет ему в лицо. «Наступило утро», - подумал он и открыл глаза.
Была ночь, час Гнева Потока - та самая страшная, глухая пора перед рассветом, когда сердцу биться трудней всего.
На одной из кроватей сидел Сэлех; над правым плечом его парил в воздухе лиловый огонек, дававший больше теней, чем света, и в сиянии его Серый Маг читал свиток Вистры, «Стену», его сказку.
Вистра осторожно, стараясь не скрипнуть кроватью, поднялся. Его не удивило и не возмутило, что Сэлех рылся в его вещах. Маг поднял голову, на миг отрываясь от сказки.
- И все это написал ты? – спросил он.
- Да. Я за этим и пришел в Луханну, - ответил Сказочник тихо.
Но в тот же миг ему подумалось: можно даже кричать – остальные не проснутся. Правда, Волчий Всадник, кажется, до сих пор не спал.
- Я объясню тебе…
- Не нужно. Вижу и так.
- Да, наверное. Тебе нравится?
- Нравится? Разве ты не понимаешь разницу между… необходимостью и твоим желанием? Ты начинал писать, что хотел и как хотел; а конец твоей сказки пишет долг, который ты выплачиваешь… всем и всему. Ты не хочешь писать, но должен. Знаешь, я мог бы рассказать тебе, и я хочу рассказать... или тебе все равно?
- Человеку не может быть все равно, пока он жив.
- Человеку не должно быть все равно, – поправил Сэлех и усмехнулся. - Да, расскажу, раз уж не все равно мне самому. Я был тогда учеником; мы с моим учителем шли в Столицу на состязания магов, в которых я хотел участвовать. Перед этим я долго, очень долго копил Силу, какая требовалась, чтобы сотворить задуманное моим учителем грандиозное волшебство; удайся оно, это принесло бы мне несомненную победу. Итак, мы шли… гроза застала в пути и вынудила просить убежища в маленьком домике у дороги, куда нас охотно впустили. Там жили женщина и ее муж, и их маленькая дочка. И вот она-то и попросила меня показать фокус… Слишком мала, чтобы понимать разницу между фокусником и магом. Мой учитель ответил ей довольно грубо – он злился из-за того, что гроза нас задерживала, но потом, конечно, извинился. Девочка все ждала чего-то. Мне было запрещено тратить Силу, а моему Мастеру в голову не пришло бы развлекать малышку. В общем, она долго ходила за мной хвостиком, пока не застала одного, без Мастера. Тогда я решил нарушить запрет и показать ей маленькое волшебство. И показал, сначала одно потом второе – Силы на это ушло совсем мало, но дело в том, что это открыло ей выход, и я не смог удержать Силу. Хлынув через меня, она вырвалась на свободу, и я не успел ни остановить ее, ни направить на что-нибудь полезное. Учитель страшно разозлился; мой успех, моя победа стали бы его победой и его успехом. Но все мои ошибки были его ошибками в куда большей степени, чем мои победы. Я подвел не столько себя, сколько его... Но учитель не стал меня наказывать. Только после этого я уже никогда больше не слышал похвалы ни от него, ни от кого-то другого. Вот так просто.
Он помолчал, потом сунул в руки Вистре свиток и попросил:
- Прочти мне.
Вистра читал. Сначала все-таки тихо, хотя уже не боялся разбудить друзей, потом – громко и с таким чувством, что едва мог сдерживать себя. А потом – да нет же, почти сразу - оказалась, что он читает не только Сэлеху, а себе и Льеш, сидевшей у его правого плеча, и Ррео, прервавшего странное сосредоточение и застывшего у спинки сэлеховой кровати, и Шеле, сидящему на полу и заглядывавшему в глаза то одному, то другому.
Когда слова иссякли, когда поставленная в конце последнего предложения точка прозвучала ясно и четко, Сэлех едва заметно кивнул, словно соглашаясь с таким финалом. Что-то зловещее было в этом его согласии; и в том, как он поднялся, и в том, как помедлил, прежде чем спросить:
- Жизнь или смерть?
И здесь, в месте и времени, где властвовала красота отчаяния, эти слова были в своем праве. Как последнюю, никчемную уже надежду, он бросал эти слова под ноги всем, кто здесь, и ждал, что кто-то наклонится и поднимет.
- Жизнь, - сказал Ррео тихо, но так, словно кричал.
- Жизнь, - сказала Льеш громко, поднимаясь на ноги.
- Жизнь, - повторил Вистра и встал тоже.
- Жизнь, - сказал Шела, он уже стоял и, кажется, давно.
Один за другим они произносили это – «жизнь» - а Сэлех смотрел на выбирающих за него почти равнодушно или с болезненным любопытством, но не более.
- Вы предложили мне жизнь, как предлагают ребенку новую игрушку, - заметил он с нехорошей усмешкой.
- Если тебе нужно чье-то разрешение, чтобы умереть - или что-то еще в этом мире – значит, жизнь нужна тебе, пусть даже как игрушка, - сказал Ррео.
Сэлех странно скривил лицо.
- Вот в этом ты весь. Начинаешь вполне разумно, а заканчиваешь как одержимый. Если жизнь так проста, смерть должна быть еще проще... Ты боишься смерти?
- Сейчас? – словно бы удивился Ррео. – Нет. Но если жизнь не по силам тебе, по плечу ли смерть?
- Ты безумен, - повторил Сэлех с диким взглядом.
- И я. И ты. Только разумный предложит это, но только безумный – выполнит: живи.
- Серым Магом?
- Человеком, - сказала Льеш.
- А что значит жить человеком, госпожа ойнэ?
Девушка сердито тряхнула головой:
- Может, не разделять людей на магов и не магов. Не разделять мир своим желанием сделать его проще с помощью Силы, в чем бы она ни была. Сила не нужна.
- Но она есть, - возразил маг, - даже если не знаешь толком, что с ней делать... Так даже лучше. Лучшие пути - простые пути.
- Как этот - не существовать?
Маг устало вздохнул.
- Понимаю, что зря спросил. Но было так заманчиво... Вдруг бы кто-нибудь сказал «смерть», например ты, мальчик.
- А что я? - дернул плечом Шела. - Никогда такой мыслью не баловался – мол, вот я умру, и тогда вы все узнаете... А вам-то оно зачем? Словно, умерев, вы докажете, что вовсе не были Серым магом. По-моему, выбрать простой путь - это и есть серость.
Сэлех глядел на него, словно не веря, что мальчишка предал его, обманул ожидания. Наверное, он не подумал о том, что Шела слишком любит жизнь, пусть и очень по-своему, чтобы желать кому-то смерти.
- Ваша выдумка бесполезна, господин Сказочник, - сказал маг, - от обычая предлагать другим выбрать за тебя нет никакого толка.
А потом он покинул тех, кто жаждали помочь ему, но помочь не могли.
Спать совершенно не хотелось. Все они, кроме Ррео, не знали, куда себя деть. Вистра пытался писать – так же безуспешно, как и раньше; вернее, даже попытки у него не получилось – стоило достать чернильницу и макнуть в нее стило, как Сказочника замутило. Тошнота не отпускала, пока он не убрал свиток и письменный прибор обратно в суму. Ррео отправился побродить по Реликварию, несмотря на явное неодобрение местных Хранителей. Он уходил и возвращался, и снова уходил, как Змей из сказки о Змее и яблоке; в очередной раз он позвал с собой Льеш и она, кажется, к собственному удивлению, согласилась. Шела какое-то время играл с ильмом, подбрасывая и ловя его в ладони, потом забрался на неубранную постель и лежал так, с открытыми глазами.
С этим надо было что-то делать. Вистра перемотал свиток до самого конца и на чистой бумаге нарисовал карандашом, с помощью которого выделял некоторые слова, пересекающиеся, спутанные нити, выходящие из четырех углов, помеченных сторонами света. На нитях он поместил через равные промежутки небольшие кружки, а в кружках – цифры от одного до ста. Нити сходились в центральном большом кружке, увенчанном красивой короной. Между нитями он нарисовал значками пологие холмы, горы, замки, обозначил долины и болота, каменные пустоши и развалины, разбросал похожие на пену схематические изображения лиственных лесов и треугольные – хвойных. Рисовать все это было совершенно не обязательно, для того, что он задумал, хватило бы и нитей с пронумерованными кружками... Но Вистра незаметно для себя увлекся, к тому же он очень любил рисовать подобные карты придуманных местностей, снабжая ими свои сказки, и не упускал случая попрактиковаться. Шела все это время так и лежал на постели, Ррео и Льеш еще не вернулись.
- Хочешь поиграть? – спросил Сказочник у мальчишки, закончив с картой.
- Во что? – безо всякого интереса отозвался Шела.
Вистра поднял свиток и показал ему карту.
- В «Стань королем». Есть четыре дороги, по которым можно дойти до конца и выиграть. – Он положил свиток на стол, достал из кармана четыре цветные фишки и поставил их в четырех углах на кружки́ с единичкой.
Шела уже стоял рядом с ним и с пробуждающимся интересом смотрел на карту.
- Две дороги тебе, две – для меня. Шаги отсчитываются по нумерованным кружка́м… Для этого, правда, нужны кости, но я их потерял, – Сказочник смущенно улыбнулся. - С помощью костей и фишек я иногда решаю, куда пойти моим героям… Костей нет, но есть ильм – это даже лучше. Золотая сторона будет означать три шага вперед, серебряная – один назад. На карте есть еще и ловушки – если остановишься на кружке, забранном решеткой, то начинаешь все с единицы, а здесь где нарисован цветок – делаешь еще три шага. Там, где вулкан – «сгораешь», отсчитываешь десять шагов назад, а попав на кружок с крыльями, бросаешь ильм еще раз...
- Знаю, - с неожиданным рвением перебил его Шела, - у нас дома есть такая игра. - Глаза мальчишки блеснули: - А если ильм не упадет на золотую или серебряную сторону, а встанет на ребро?
Вистра засмеялся.
- Тогда я сразу признаю, что ты победил.
Шела усмехнулся; он не спросил, почему Вистра так уверен, что именно у него ильм встанет на ребро.
Как они играли! Со все возрастающим азартом, ведущим за собой желание выиграть во что бы то ни стало... Игра оказалась даже интереснее, потому что выиграть с таким количеством ловушек и без костей, дающих возможность продвинуться по карте сразу на двенадцать шагов, было нелегко. Зеленая фишка Вистры по южной дороге уже приближалась к коронованному кружку, когда случилось то, о чем говорил Шела – брошенный мальчишкой ильм упал со стола, прокатился по полу и остановился на ребре, привалившись плоским золотым боком к ножке стола.
Шела смотрел на него с восторгом и изумлением, а потом вскочил так резко, что стул отлетел в сторону, и завопил, разрушая пристойную тишину Реликвария:
- Я – король! Я стал королем!
Когда вернулись Льеш с Ррео, когда принесли и унесли обед, они стали играть вчетвером. В такой игре оказалось еще больше азарта.
По ходу игры Льеш начала рассказ о том, что видела в Реликварии, о том, что тут «много чего есть», даже довольно большое «Древо Жизни». Его запах, говорят, исцеляет болезни и омолаживает.
- Я знаю это «древо», - прокомментировал Ррео. - Про запах не скажу, но отвар из коры, чай из листьев и сок действительно обладают целебными свойствами. Список болезней, которые они врачуют, не уместится на десяти листах, - он усмехнулся, - правда болезни под названием «старость» среди них нет.
- Да? А мне сказали, что обоняющий запах древа будет жить, сколько пожелает.
- Жить, сколько пожелаешь – слишком скользкое желание. Любой человек, если только он не беспечен и не безумен, и не жаждет получить больше, чем унесет, сможет жить сколько захочет. И – представь себе, что всю жизнь придется нюхать какое-то дерево и ничем другим не заниматься. Разве это жизнь?
Льеш хихикнула и рассказа об интересностях Реликвария так и не возобновила.
Сэлех не возвращался; не вернулся он и на следующий день, когда один из Хранителей принес и положил на стол звякнувший мешочек.
- Здесь деньги, - сказал он. - Теперь вы должны уйти.
- А Сэлех? Он с нами не пойдет?
- Господин маг занят делом, - ответил Хранитель и быстро вышел.
- Здорово, - севшим голосом сказал Вистра, - нас изгоняют.
- Мы чем-то мешаем, - хитро улыбнулся Ррео.
- Значит, уходить не стоит?
- Ну-у… он так это сказал, что отказать будет трудно.
- Да? – усмехнулась ответно Льеш. - А ты всегда делаешь то, что тебе говорят?
Не найдя другого занятия, они снова сели за игру, и напряжение ожидания не помешало им играть так азартно, словно ничего важнее этой игры не было на свете.
А потом Шела предложил другую игру. Вернее, с самого начала это была идея Шелы, но вцепился в нее Иррео; он сумел заразить собственным горячим интересом и остальных. Вистре пришлось пожертвовать новой частью свитка – отрезать два куска ножницами Льеш, аккуратно сшить вместе крупными стежками белых ниток из ее же походного набора. Получившийся довольно большой лист расчертили вертикальными и горизонтальными пересекающимися линиями, получив сеть из мелких квадратов. Некоторые квадратики заштриховали, обозначая «тяжелые» места, некоторые жирно обвели чернилами, что означало свободный переход на ближайший такой же «жирный» квадрат. Шела добавил квадраты с точками, дающими право на повторный бросок ильма, заменявшего кости, Льеш предложила квадрат с крестиком - пропуск хода. Фишки превратились в полноценных персонажей – Принца и его друга Рыцаря, Ведьму и Дракона. Красную фишку Рыцаря взял Вистра, зеленая - Принц - досталась Шеле, синюю Ведьму взяла Льеш и желтого Дракона – Ррео. Золотая сторона Ильма стала обозначать шесть шагов по обычным квадратикам три по «тяжелым», серебряная - три и один. Игрок, тронув фишку, должен был подавать реплики от лица выбранного им персонажа, а при желании и отыгрывать его роль. Любой из персонажей, представлявших «добро», старался победить «злых», а те – «добрых». Победить - не значило, что Рыцарь или Принц должны убить Ведьму и Дракона или наоборот, но перехитрить, обмануть и подкупить. Существовала еще одна цель – в самом глухом углу карты стояла Утраченная Цитадель, которую и предлагалось захватить. Это герои могли сделать только втроем, для чего предстояло договориться с «врагом»; защищать же Цитадель можно было и в одиночку. По расчерченной на квадраты карте разрешалось ходить хоть вперед, хоть назад, собирая «сокровища», обозначенные кусочками бумаги с изображением бриллианта, вскрывать ловушки, которые «злые» персонажи ставили на пути «добрых», ловушки в виде таких же бумажных «капканов», «сетей» и прочего, добывать различные «артефакты». По ходу игры Принц и Герой могли становиться из «добрых» «злыми», Дракон и Ведьма - наоборот...
Из Шелы получился замечательный принц. Совершенно всерьез он говорил от лица своего героя, искренне огорчившись, когда не смог подкупить Ведьму собранными им сокровищами, послал Вистру-Рыцаря в дальний край карты за «Золотым Цветком» - артефактом, который потребовала Ведьма, и дал возможность им двоим разыграть изумительную сцену прощания. Он сумел убедить Дракона присоединиться к ним. Льеш-Ведьма, даже получив Цветок, отказалась сдать Утраченную Цитадель, и защищала ее с помощью приписанных к Цитадели необычных войск. Словом, это была больше, чем игра. Шела словно стал выше ростом и поистине, гордый и прекрасный Принц. Голос Ведьмы-Льеш звучал скрипуче, девушка горбилась и то и дело поддергивала рукава платья не свойственным ей старушечьим жестом. Глаза Ррео-Дракона порою вспыхивали золотом. Себя Вистра видеть не мог, мог только чувствовать, как это замечательно, быть Рыцарем.
И они увязали в игре все больше и глубже, зная или догадываясь, что у игры, как и у фантазии, нет границ. Фишка Вистры была фигуркой Героя из его сказки, героя, которого он двигал от приключения к приключению.
«Герой шел, неся суму на плече и печаль в сердце. Стоять не позволяли острые камни, которые впивались в подошвы, и что-то еще, чего оказалось здесь слишком много. И постепенно - шаг за шагом, миг за мигом - Герой понял, что это место - вовсе не место печали, одиночества и раздумий, сожалений и тишины, а место воспоминаний. Он шел и вспоминал своих друзей, давних и недавних, всех, кого встретил, и все, что видел. Вспомнил он и Стену, которую хотел разрушить, и которая спасла его от разъяренной толпы. Это была странная неудобная правда, и он не знал, что с ней делать.
Когда воспоминания отпустили, он понял, что идет по дороге навстречу чему-то ослепительно голубому - крошечному лоскутку, как цветок расцветающему в конце дороги. Нежная голубизна поражала и потрясала в мире вечной серости. Герой невольно ускорил шаг.
Голубое оказалось небом, ярким небом на стене хижины, которое рисовала девочка-подросток, худая и некрасивая. Кисть в ее руках не останавливалась ни на миг, словно девочка не терпела пустых стен, или считала пустоту болезнью и торопилась исцелить ее красотой.
Герой невольно залюбовался ее работой: вот голубое, раздвигающее пределы, превращающее невысокую стену хижины в бездонные бесконечные небеса; вот белое - такое легкое и воздушное, что вспоминаются крылья и мечты; вот алое – закат играет среди облаков; и где-то на грани всего, что еще не случилось - маленькая яркая точка первой звезды. Но когда Герой оторвал взгляд от нарисованного мира и взглянул в настоящий, серый, у него заслезились глаза и закололо сердце. Вытерев слезы и успокоив сердце, он с болью спросил у художницы:
- Что ты делаешь?
- Я рисую небо, - с гордостью ответила она.
- Небу не место на стене хижины, – горько заметил странник.
- Откуда ты знаешь? Разве ты пробовал нарисовать на стене небо?
Герой застыл, ощутив внезапное волнение, похожее на волнение любви, возникшей с первого взгляда, и на волнение от встречи со старым другом, которого считал потерянным навсегда. Ему и в самом деле казалось, что сейчас кто-то подойдет к нему и окликнет по имени. Герой оглянулся в нетерпеливом и радостном ожидании, но никого не увидел. И тут его в самом деле окликнули - юная художница опустила кисть и смотрела на него внимательно и требовательно.
- О чем ты подумал сейчас? - спросила она.
- О том, что свобода не приходит с разрушением, - сказал Герой, только теперь осознавший, что действительно успел о чем-то подумать, - и о том, что можно показать выход, но каждый имеет право искать свой.
Юная художница улыбнулась ему, став вдруг удивительно красивой. В ее облике проявилось что-то очень простое и знакомое; Герой угадывал в ней черты всех родных и любимых - и мужчин, и женщин. От нарисованного неба на стене хижины струился свет. Он становился все ярче и словно бы говорил Герою – иди.
- Можно мне взять твои краски? - спросил он с робкой смелостью.
Девочка кивнула.
- Возьми и кисть тоже, она понадобится тебе.
Герой поблагодарил ее, собрал стоявшие на земле крошечные баночки с красками, взял кисть, повернулся и пошел обратно.
Он сделал не больше шести шагов, когда увидел, что стоит перед Стеной. Еще не зная твердо, что нашел выход, Герой подошел к Стене вплотную, расставил на земле баночки с краской, обмакнул кисть в белое и начал рисовать.
Легко быть Героем – только Героем; это простой путь. Легко быть одним только сказочником или художником – сердце всегда подскажет тебе, что делать. Но разве кто-то позволит человеку раз и навсегда выбрать легкий путь? Разве сам он захочет этого? Свобода - не рухнувшая к твоим ногам Стена, нет. Свобода - чувствовать себя частью мира, а мир - частью себя, и в то же время и мир, и себя - целыми; свобода - выбор, что есть всегда; свобода - понимание; и главное, свобода - это ты сам.
Поэтому он сделал самое простое, что только может прийти в голову человеку, не видящему выхода - нарисовал на Стене дверь. Это была совсем небольшая дверь, но ярко раскрашенная, словно вела она в праздник. Он снова вспомнил о женщине, которая потеряла своего мужа, вспомнил мудреца-волшебника и девочку, что, дожидаясь родителей, сама вела хозяйство, и людей, которые боялись что-то менять, но бросали камни в того, кто предлагал перемены. Все, что он делал и делает - для них. Не заставляя и даже не прося последовать за ним – просто давая возможность.
Закончив работу, Герой еще раз полюбовался яркой дверью в серой Стене и, собрав атрибуты художника в суму, снова ступил на дорогу. А когда позади него послышался звук обрушивающейся кладки, он не стал оборачиваться».
Сцена предстала перед Вистрой так ясно, что он застыл, сжимая в пальцах зеленую фишку.
- Эй, ты чего? - почти обычно сказал Шела, мальчишка вглядывался ему в лицо из-под образа Принца…
- Да нет, ничего, - он хотел поставить на карту своего Рыцаря, и понял вдруг, что не знает, куда. Сказочник помнил, что ему выпало три хода серебром, но забыл, откуда взял фишку. Друзья посмеялись над его рассеянностью, но в продолжение игры то один, то другой так же, как Вистра, замирал над своей фигуркой, словно рассеянность Сказочника перекинулась на остальных.
Несмотря на это они играли еще долго, но без азарта, без желания выиграть. Гостей не прогоняли, вопреки шелиным опасеньям - «за шкирку – и на улицу». Более того, им принесли сначала обед, а потом и ужин. Сразу после ужина явился Хранитель, который безукоризненно вежливо передал им приглашение куратора разделить с ним этот вечер.
- Если, конечно, господа согласятся, - с вежливой настойчивостью закончил посланный.
Это было бы проще всего – отказаться, но как сказал Ррео «толку с этого не было бы никакого». Поэтому, да еще и потому что все они испытывали странное ощущение неизбежности происходящего - «словно нас несет потоком», – подумал Вистра, - они согласились.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 15:13 | Сообщение # 36 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава седьмая. Чудо из кармана
Они оделись и последовали за провожатым, чтобы, пройдя тридцать шагов, ступить на порог небольшого домика, стоявшего чуть поодаль. Длинное здание Реликвария было как бы восклицательным знаком, а этот дом – точкой его.
Дом оказался с секретом: маленький снаружи, но места в нем - сколько угодно, и Вистре показалось, когда они вошли, его стало еще больше, словно стены раздвинулись по своей воле или по необходимости.
Но зал, где их ждали, наоборот был очень маленьким, хотя похоже, создавался как нечто большое. Лепные украшения на потолке слишком крупные, окно, которое легко было принять за картину, изображавшую сумерки, несоразмерно большое. Плитки пола – темный и светлый камень - просто гигантские. Стол в центре и кресла, составленные вокруг него, казались приготовленными для великанов. Несмотря на все это, зала выглядела уютной. В кресле уже сидел, ожидая их, куратор Хилдра. На столе гостей ждал ароматный чай и нехитрое угощение - дань вежливости, не более того, потому что позвали их сюда явно не ради чая.
Куратор держал на коленях толстую книгу, которую после того, как с чаепитием покончили - только Иррео отказался от чая - положил на стол.
- А где Сэлех? - спросил Шела, нарушая молчание, и почему-то вдруг смутился. - Он не придет?
- Господин маг не хочет встречаться с вами, - серьезно ответил куратор, - но заверяю вас, он всем доволен.
Вистра удивился нежеланию мага встречаться с ними, но решил это не обсуждать.
- Болит? - с участием спросил куратор, глядя очень внимательно на потирающую висок Льеш. - С тех пор как вы вошли в город, верно?
Девушка кивнула.
- Вы пользуетесь магией?
Льеш сделала отрицательный жест, почему-то не желая говорить.
- Нужно постараться как следует выспаться. Если сон немилосерден к вам, то стоит воспользоваться сонным средством. А потом нужно покинуть Аври как можно скорее.
- Что не так с этим городом? - спросил Шела с большим любопытством.
Куратор коснулся своего виска, почти повторяя жест Льеш, заметил это и опустил руку, так и не ответив Шеле.
- Я хотел поговорить о ней, - куратор выложил на стол свернутую в колечко Золотую Нить, - и попросить у вас рассказа о том, как ожила кинайа.
Вистре понравилось, как он сказал о кинайе - точно о живом существе. Но это и настораживало. Никто не торопился начинать рассказ, и Сказочник решил взять это на себя, зная, с чего начнет, зная, что будет говорить очень просто и очень выразительно...
Он попытался осуществить задуманное и наткнулся на стену полного своего бессилия.
Все слова, что он подбирал, придумывал, соединял, тонули, как брошенные в глубокий темный пруд камни, не удерживаясь на поверхности разума. Вистра боролся с этим, медленно впадая в отчаяние от понимания, что ему не победить, и ничего не мог поделать. Вначале он потерял способность писать, и вот теперь не мог даже рассказывать...
- Это было чудо, - сказал он. Единственные вырванные у бессилия слова не принесли облегчения. Он думал, что куратор потребует объяснения; вместо этого Хилдра взял в ладонь золотую нить, и лицо его изменилось, как меняется лицо человека вдруг принявшего какое-то решение. Наверное - решение рассказать гостям то, что знать им было совсем не обязательно.
- Все началось, - куратор произносил слова медленно, словно проверяя их на прочность, - с мастера Киарры, который передал кинайю в руки Хранителей и попросил сберечь...
- Прости, что перебиваю, - сказал вставший Иррео, - но я вижу, ты собрался смешать в своем рассказе бывшее и выдуманное. Понимаю, что ненарочно, - Волчий Всадник примирительно поднял руки, предупреждая справедливое возмущение, - но это не важно. Еще раз прошу простить меня. Ты разрешишь мне рассказать по-своему?
Куратор подумал и кивнул:
- Не только разрешу, но и попрошу об этом.
- Благодарю. - Иррео обошел кресло и встал, положив руки на высокую спинку. - Скажи, можешь ли ты поверить в человека, искусного сразу во всем - даже если этого человека привели в мир Боги?
Куратор смотрел с вопросом, ожидая продолжения. И Ррео продолжил.
- Не существовало такого человека как Мастер Киарра. Были пятеро, мастера в своих ремеслах, беззаветно влюбленные в жизнь и в творение, немного сведущие и в других искусствах, часто работавшие вместе. Достигшие всего, о чем могли мечтать. – Ррео усмехнулся. - Ты не представляешь, как это мало.
- Почему? – спросил куратор.
- Потому что, достигнув всего, никто не знает, что дальше. Есть граница, и за нее уже не перейти. Но даже не это поражает, а память.
- Память?
- Да. Один из пятерых... путешественник, исследователь мест и людей, заметил, что люди помнят творения, но не творцов. Сколько вы видели прекрасных зданий, статуй, витражей и картин? У скольких можете назвать имя мастера?
- Особенное всегда запоминается, - заметила Льеш. – Поэтому шедевры помнят. А имена не всегда особенны.
- И для каждого особенное свое. Поэтому память очень... неполна. Словно выщерблена. А те пятеро очень хотели статься в памяти. Они пробовали снова и снова совершить нечто такое, что заставит запомнить их имена. Но достигнув своих пределов, не могли выйти за них. И они решили создать миф, вернее стать им. Объединили усилия, чтобы сделать… нить, что привяжет их к придуманному мифу о мастере, который мог все.
- Не понимаю, - сказал Шела. - Так мастера Киарры не было? Совсем?
- Именно так. Мы просто создали кинайу и завязали на ней узелок. На память, да, но не на свою.
Вистра заметил внезапное «мы», но сам Ррео, кажется, нет. Или может быть, он проговорился нарочно, чтобы наконец не осталось никаких недомолвок.
- И что же дальше? – спросил куратор Хилдра, никак не показав, что заметил оговорку.
- А дальше все было, как они хотели. Запомнили не их, а мастера Киарру, имя, под которым теперь все знали их творения. Имя, которое они приняли, как свое. Мастер Киарра возник, а они сами постепенно исчезли. И не возражали против этого, потому что считали, что теперь-то достигли всего.
- Исчезли все, кроме тебя? - уточнил куратор.
- Да. Мне просто так было не интересно. Становиться всего лишь мифом, когда ты даже не пытаешься сделаться бо́льшим, пусть даже тоже считаешь, что достиг всех высот. Поэтому я завязал на кинайе свой собственный узелок. И занял свободное место. Я всегда занимался тем, что брал и отдавал людям творения остальных мастеров. Звездную радугу. Чудо-компас. Лунную воду. Струны, которые никогда не рвались. Осу, чей укус делал человека пророком на десять минут. Картину. Стихи... А теперь мог давать им нужные слова.
- На кинайе нет ни одного узелка, - заметил Вистра. – И не было. Хотя, кажется, Тарзин тоже завязывал…
- Они каждый раз бесследно исчезают, - Ррео улыбнулся. – Словно что-то не уверено, что мы не решим повернуть назад, и не хочет позволять нам такой слабости. Позже я отдал кинайю в Реликварий, как и все остальное.
Куратор Хилдра чуть наклонил ладонь, так, чтобы успевшая развернуться, расплестись кинайа стекла на стол тонким золотым ручейком.
- Реликварий - не музей, в нем хранятся таинственные и странные вещи, чью загадку можно разгадать, - сказал он. - Однажды так и случилось. С помощью кинайи была остановлена Горькая Смерть, болезнь, опустошавшая город. И за это я должен вас поблагодарить.
Иррео смотрел на куратора сурово - Вистра никогда не видел у него такого лица.
- Кинайа остановила болезнь? - переспросил он. - Нет, невозможно. Она создана для другого. - Волчий Всадник провел ладонью по ворсу бордового кресла, оставляя на нем отметину. – Правда, и для этого послужила не слишком хорошо.
Куратор подвинул к себе и открыл толстую книгу в сильно потрепанном переплете.
- Это журнал Реликвария, и в нем - рассказ о том, как кинайа остановила Горькую Смерть. Как я говорил, Реликварий не музей, а хранилище тайн. Их можно разгадать и иногда это удается. Хранители обязаны записывать в журнал все необычное, что происходит, когда они изучают собранные здесь вещи. Так вот...
Куратор полистал, нашел нужное, и, переменив голос, ставший глубоким и звучным, прочитал:
«В Реликварии разместили безнадежных больных, все, кто мог еще двигаться, помогали целителям. Но очень быстро нас, хранителей, осталось лишь трое. Я узнал, что болен, когда ощутил то же, что и другие - горечь всей пищи, какую принимал. Слабость быстро взяла свое, но жара не было, и разум не мутился. Помогать целителям я больше не мог, и решил продолжить то, чем занимался когда-то - искать разгадку Книги без страниц, или любого другого артефакта. Но в комнате, куда я пришел, мой взгляд упал на золотую нить кинайи. Я откинул стеклянный колпак, что оберегал кинайу от пыли и времени, взял ее в руки. Я все еще не знал что с ней делать. Нитками сшивают то, что рвано. На них вяжут узелки. Кажется, именно это я и сделал, правда, узел немедленно исчез под моими пальцами…» - куратор положил ладонь на недочитанный текст, присмотрелся ко все еще стоявшему за креслом Ррео. - К вечеру того дня почти все больные, что находились в Реликварии, умерли, но оставшиеся оказались совершенно здоровыми. Первое не удивило бы никого, если бы все безнадежно больные не перестали дышать одновременно. Второе - полное выздоровление - было куда более удивительным. Потом волна выздоровлений и смертей прокатилась по всему городу. Это сочли бы чудом Богов, если бы не было таким страшным чудом. Боги, если бы пожелали, могли бы исцелить всех... Потом узнали больше от хранителя, сумевшего впервые пробудить кинайю.
- Представляю, - Ррео пригладил ворс кресла, так, что полоса исчезла и, наконец, сел, - представляю толпы калек и больных, которые потянулись в Реликварий за исцелением.
- Нет, мой господин, - очень серьезно ответил куратор Хилдра на слишком неуклюжую для Ррео попытку пошутить, - этого не было. Хранители не могут себе позволить рисковать другими, пока сами не поймут, с чем имеют дело и не научатся избегать опасностей. Кинайа остается загадкой и сейчас, хотя и служит городу.
- Но не в качестве панацеи? - спросила Льеш.
- В очень разном... качестве, - улыбнулся куратор. – Хотя мы все еще не знаем, что она такое. Но чаще всего кинайа может сделать человека подходящим для того, чтобы он мог получить то, что хочет.
- Ого! - невольно восхитился Шела. - Как такое может быть?
- Как оно и было бы, не имей человек жизнь слишком короткую, чтобы успеть достичь в ней хоть одной из стоящих того целей. К сожалению, она не только коротка, но еще подчинена ограничениям, поставленным природой и миром.
- Вроде того, что человек не умеет летать? - усмехнулся Иррео. - Что-то я не слышал, чтоб кому-то это мешало.
- Просто послушайте меня, - куратор Хилдра сидел в кресле, но Вистре вдруг показалось, что он стал выше ростом. - Человек приходит в Реликварий и платит лим. Хранитель приводит его в комнату с кинайей и там посетитель завязывает на ней узел. Если гость увидит золото пред глазами - его желание исполнится. Беспросветный лентяй, пожелавший чистоты в доме, вдруг станет маниакально трудолюбивым. Тот, кому захотелось богатства, может обнаружить в себе дар тороватого купца или прижимистость скряги. Пройдет время, и он сумеет скопить достаточно, чтобы можно было назвать это богатством. Захотевший стать певцом, найдет толкового учителя, который научит искусно пользоваться собственным голосом. Магия кинайи и любая другая магия несовместимы, а кроме того в Реликварии слишком много волшебных вещей и все они создают особый… фон, не дающий тут работать магам и награждающий их головной болью и бессонницей. Всех, кроме вашего друга.
Ррео взял в свои сияющие пальцы одну из отставленных в сторону пустых чашек, полюбовался изящным рисунком, тонкой лианой оплетающей бока чашки, и поднял ее над столом на высоту локтя.
- Что случится, если я разожму пальцы?
- Чашка упадет и разобьется, - сказал куратор и добавил после едва заметной паузы: - А может, и нет.
- Именно. - Чашка была осторожно, как того и заслуживала, поставлена на стол. - Кем бы и каким бы - разумным или безумным - ни был тот, кто сделал ее, чашка не для того, чтобы ее бросать. Но именно это вы и делаете с кинайей, то и дело бросая ее и, надеясь, что она не разобьется. Пока вам везло. Прочность, как свойство, мы заложили в нее тоже, но однажды этого окажется мало. И тогда разобьется чашка, а может – рука, что ее бросила.
Куратор Хилдра привстал.
- Разве я в чем-то обвиняю вас? Разве вам есть, в чем обвинить меня? Кто-то из тех пятерых... Из вас пятерых, поскольку уж вы сказали «мы»... Кто-то из вас отдал кинайю людям города. Теперь вы недовольны тем, как мы используем ее? Какое зло в силе, которая делает все простым? И разве не она дала вам возможность прожить больше трехсот лет, чтобы теперь говорить со мной?
- Упреки бесполезны, - сказал Ррео куратору, - как и жалобы. Не станем тратить на них свое время. Один из ваших людей сумел привязать больных в Реликварии к какому-то мифу… Может, о том, что болезнь забирает слабых, а сильные выживают. И с тех пор вы вяжете на ней узлы и исполняете желания. Если после стольких лет, когда кинайа служила вам столь необычно, я еще могу чем-то помочь...
Он сделал жест во все века означавший ожидание.
- Научите, - внезапно севшим голосом сказал куратор, - научите, как и что можно делать с ее помощью, чтобы не приходилось бросать, и не было риска разбить или разбиться.
- Если бы я знал, как научить… Скажите, господин, - Иррео поворочался в кресле, словно ему вдруг стало неудобно, - магу запрещено встречаться с нами потому, что вы так хотите или не хочет он?
- Запрещено? - переспросил куратор. - Кто и что может запретить человеку уникальному? Единственному в своем роде волшебнику, которого дикая головная боль не остановила еще на подступах к Аври? Единственному, чья магия действует в городе и не причиняет ему вреда? Тому, для которого всегда найдется дело, кому обеспечены уважение и почет взамен на то, что он и делает обычно?..
- Осторожней, господин, - попросил Вистра, - Сэлех - не вещь, а человек. Он куда более свободен, чем кинайа, и может отказаться служить городу...
- Он согласился, - явно очень довольный, сказал куратор Хилдра.
- Позовите его, - Льеш поднялась со своего места, - пусть он придет сюда и сам скажет, что остается.
- Льеш?.. - начал говорить Сказочник, но девушка остановила его.
- Так надо, Вистра.
Мгновением позже он и сам понял, что так надо.
- Хорошо, - куратор сел и сделал знак слуге.
Сэлех появился через несколько минут. Более строгий и сдержанный чем обычно, в темно-серой, словно поглощающей свет одежде, делавшей его строгость подобной непроницаемой броне. Он приветствовал всех коротким кивком-поклоном и, подойдя к столу, положил рядом с первой половиной кинайи вторую.
- Не поддается исследованию? - спросил Волчий Всадник с улыбкой.
Бровь Сэлеха начала приподниматься, выражая удивление верностью или неправильностью его догадки, и тут же опустилась. Да конечно, это же Ррео; чего угодно можно ждать от бывшей отдушины мира.
- Почему же нет? - маг присел на самый краешек кресла, держа спину очень прямо и очень напряженно. - Поддается. Просто в этом нет смысла.
- Господин маг, - куратор снова встал, - объясните свои слова.
- Нечего объяснять. Вы попросили меня, во-первых, остаться в городе. Я разумный человек, я увидел, сколько необыкновенных возможностей открывается для меня в Аври. И согласился. Потом вы предложили мне исследовать кинайю, чтобы... понять, не способна ли она на большее. И снова говорю - я разумный человек, господин. Чудо, сколько его не изучай, не подчинится приказу и требованию произойти. Его не принудить случиться никакой силой и посулами. Лишь человека можно заставить делать то, что он не хочет. А Чудо произойдет само.
- Если только ты в нем смертельно нуждаешься, - с горечью повторил куратор слова Иррео.
Он мог разрушить то хрупкое и тонкое, что само по себе вырастало сейчас, как выросла однажды из столешницы и магии трейа-лиана, но вместо этого укрепил это хрупкое, утвердил его власть над всеми ними.
- Может, у кого-то из вас лежит в кармане чудо? - с иронией, но и с надеждой, спросил куратор Хилдра, глядя почему-то на мага. - И он захочет поделиться им?
- Поделиться - значит поделить? - спросил Ррео. – Но, господин, чудо не делится. Как душа, как сердце...
Куратор срезал его слова одним острым взглядом, но сам не сказал ничего, когда добился полной тишины. Слова куратора о карманном чуде, о чем-то напомнили Вистре. Словно прохладная рука вдруг протиснулась сквозь его душу, достала до сердца и распахнула в нем маленькую дверцу. Была ли то дверца особенной сердечной памяти или разума, где в этот миг сложились в мозаику несколько кусочков-осколков, но он вспомнил о чуде, которое действительно носил с собой. Но не он первый вспомнил. Просто у него - как и у каждого из них было свое чудо в кармане.
...Льеш развела руками, даже не попытавшись найти что-то в кармане. Зато Шела положил на стол компас и ильм. Только тогда Вистра снял с шеи шнурок с флаконом лунной воды. Флакон показался ему неожиданно легким. Он не ощутил под пальцами, пока держал его, что внутри переливается жидкость, и вдруг со страхом подумал - а если флакон пуст?..
- Ильм, - куратор глянул на предложенное ему, - да, я знаю для чего он. А это?..
- Чудо-компас, - пояснил мальчишка с гордостью, - находит сокровища.
- Лунная вода, - Вистра собирался пояснить, но понял что это не нужно.
- У меня нет чуда в кармане, - с сожалением сказал Ррео. - хотите я спою для вас?
Куратор подумал и кивнул.
Ррео потеребил подбородок, словно раздумывая, какую песню выбрать и выбор его оказался неожиданным.
- Радуга на просторе - мост в вещую высоту.
Для ловкого много ль надо? Шаг и еще полшага...
Где белые птицы моря лелеют свою мечту,
Помогут лишь вера в чудо, да искренность, да отвага.
Никто не знает - где это, далекий запретный сад,
Где Истины как плоды с зеленых ветвей свисают
Где сказанное однажды возможно вернуть назад,
Где дети творят миры, а Боги им помогают.
И ради того чтоб знать, и ради того чтоб - верить,
Ты выберешь путь в рассвет, и будешь смотреть вперед.
Пусть воля поможет жить, а сердце откроет двери,
В которые лишь мечтатель и чистый душой пройдёт.
И только там, только там... Все будет и все - однажды,
Стихи - как звезда в ладони, и смятый пустой листок.
А Истина: жизнь - одна, но можно прожить и дважды,
Пока ты чуть-чуть ребенок, пока ты - немножко Бог...
Куратор смотрел на выложенные перед ним сокровища. Ближе всего лежал компас, но он не работал в Аври, и флакон с лунной водой.
Вот его он и взял. Слабо щелкнула, открываясь, крышечка в форме застывшего пламени. По комнате поплыл аромат, который Вистра так и не смог узнать, хотя был уверен, что знает его. В нем было многое – так, говорят, каждый, кто видит Богиню Жизнь, узнает в ней кого-то из тех, кого любит.
- Не стоит, - вдруг сказал Волчий Всадник. - Человек может разобраться со всем и без магии, какой бы великой или малой она ни была.
- Да, так, - сказал Сэлех, и его лицо посветлело. - Волшебное - к волшебному, человеческое к человеческому. Смешение одного и другого, если мы жаждем избавиться от забот, не прикладывая рук, делает людей беспечными. А еще - бессердечными.
Куратор закрыл флакон и положил на стол.
- И все вы думаете одинаково? - спросил он, накрывая ладонью ильм.
- Господин, - сказал Вистра, - я сказочник, пишу сказки... Но и я знаю, что не волшебство помогает людям, а другие люди. Они протягивают друг другу руки помощи, не бросают в беде, если ты попал в нее, помогают встать, если упадешь, делят с тобой твою ношу. У тебя есть право на помощь человека, коли уж и сам ты человек, и любой имеет право на твою помощь. Кинайа тут ни при чем.
- Как вы выжили? - спросил куратор тихо. - Как может выжить человек, который верит в то, что все люди на свете охотно помогают другим людям?
- Я не выжил...
- То есть вы умерли?
- Нет. Я хотел сказать, что жить и выживать - такое же разное как... День и ночь, золото и серебро, «да» и «нет». Я не выживаю, а живу.
- Для этого нужна сила. В чем же ваша? Уж конечно не в сказках - откуда ей там быть? И не в вашей нелепой наивной вере. Покажите мне вашу силу!
- Я не могу, - признался Вистра, - не знаю, в чем она.
- Неведение - тоже сила. Вы господин маг - ваша сила мне понятна. Магия....
- Нет, господин, - покачал головой Сэлех, - магия всего лишь грубый хаос, подчиненный разуму. Из нее ничего нельзя было бы сделать, если бы не воля человека. И сказочник сказал правду. Не кинайа помогает людям и не магия.
- Но ведь вы не откажетесь от исполнения желаний ради свободы, которой все равно не быть долгой. Не откажетесь от Силы, к которой привыкли....
- Сила не нужна, - Сэлех подарил благодарный взгляд Льеш, - вернее не всегда нужна сила, а о том, что одной только силой не сделать ничего, вы знаете и сами. Самого лучшего не сделаешь с ее помощью. Лишь с ней не осилишь самого длинного пути. Я мог понять это гораздо раньше, когда еще творил чудеса, а не делал работу.
- Ясно, - тихо произнес куратор. - А вы молодая госпожа? Вы разделяете веру своих друзей?
- Если «разделяете» значит «делите», - Льеш глянула на Ррео словно испрашивая разрешения воспользоваться его словами, - то нет. И да, если говорить о том соединяет ли нас одна вера.
- Прошу вас, не играйте словами! По крайней мере, у одного из вас это получается слишком хорошо... Так хорошо что, пожалуй, я поверю - он мог бы заговорить и само время, и Богов, чтобы они обессмертили его.
- Бессмертия не существует. А долгую жизнь вы можете пообещать себе сами, и можете исполнить это обещание. - Ррео пожал плечами принимая упрек.
- А ты юноша, - куратор не стал слушать и обратился к Шеле, - ты веришь в силу или в людей?
- А разве нельзя верить и в то, и в другое? - с неожиданной мудростью ответил мальчишка.
- Сильный верит в силу. Но рано или поздно и сила, и подобная вера подводят его. Тот, кто занимает позицию силы, может предложить лишь силу. В этом его слабость.
Ррео взял в ладонь одну половинку кинайи, потом вторую, сплел в единое кольцо и снова положил на стол.
- Вы не можете оставить все как есть. Не получится уже... - Ррео прислушался к чему-то и кивнул: - И в этом нет ни капли магии.
Вистра был с ним согласен. В ожидании нет магии, а все они ждали чего-то. Куратор Хилдра сжимал свои плечи сильными красивыми руками, Льеш прислушивалась так, словно от этого зависела ее жизнь, Шела то и дело хмурился и ерзал в кресле как ребенок, которому скучны взрослые разговоры.
- Есть только два выбора, - куратор разжал ладонь, и окрашенный камешек блеснул в неярком свете свечей, - как две стороны у ильма. У камня не будет возможности уклоняться и юлить... Простой ответ на простой вопрос - отказаться ли раз и навсегда от помощи кинайи - да или нет, золото или серебро...
- А если ни то, ни другое? - спросил Вистра скорее себя, чем куратора, в неожиданном порыве прозрения - на него, как свежим ветром, повеяло вдруг предзнанием, что случится, или, по крайней мере - может случиться. - Если ильм встанет на ребро?
Куратор посмотрел на него с удивлением не большим, чем если бы он сказал - вот пошел снег. Потом слегка встряхнул ильм и бросил его.
Камешек прокатился по столу и замер на середине, уверенно стоя на тонком ребре, обращенный к кому-то золотой стороной, а к кому-то серебряной. Он стоял так, ни на что не опираясь: казалось нет в мире более надежной опоры, чем ильм, ставший на ребро. Камень не мог юлить и уклоняться, но мог загадать загадку.
Куратор потянулся за ним, взял, как берут розу - прекрасный цветок с острыми шипами, и вдруг выронил, словно это и вправду была роза и ее шипы укололи ладонь. Ильм ударился о столешницу, отскочил вбок и замер у расколотого коротким точным движением камешка флакона с лунной водой. Остатки флакона со звоном распались - так раскалывается, раскрывается созревший орех, упавший с ветки - в нетерпеливом ожидании, в жажде превратить смерть в жизнь - смерть ореха в жизнь орехового дерева. Серебристая жидкость прянула во все стороны тонкими лучиками-струйками, словно живое существо, спешащее познать окружающий мир. Лучи-струйки тянулись к каждому из лежавших на столе предметов и каждый, едва коснувшись, изменяли. Прежде всего, жидкость без следа растворила в себе кожаный шнурок, на котором Вистра носил флакон с лунной водой, и его стеклянные осколки. Оплетенная лианами чайная чашка от прикосновения луча-струйки слабо зазвенела, как медный колокольчик, нарисованные лианы на ее боку шевельнулись. Книга принялась листать себя сама и тотчас затихла.
Потом один из лучей коснулся кинайи. Золотая нить помедлила и стала расплетаться, разделяться на пряди. Половина их была золотыми, а половина - серебряными. Пряди же разделились на нити и растеклись, продолжаясь и множась как струйки-лучи лунной воды, но не снаружи, а внутри - в жилках полированного дерева столешницы, в белом фарфоре и синем узоре чашек, в каменных плитах пола и чуть позже - в алебастровых панелях стен и плафонах потолка.
Так пробуждались жизнь и красота, и кровью их был напиток прозрения, бегущий по жилам, вросшей в камень, дерево и мир кинайи. В единении, в неразрывной связи красоты и жизни, кинайи и лунной воды, было что-то, отчего глаза наполнялись слезами счастья. Сказочник смотрел, не замечая, что плачет, пока не устали глаза и пока он не опустил налившиеся тяжестью веки. Мокрые дорожки на щеках быстро высыхали... Вистра безмолвно упрекнул себя - не за слезы, нет, отчего же еще плакать, как не от счастья? - а за сожаление, что под рукой нет чернил и бумаги. Алчно, самозабвенно - пусть лишь на миг - он пожелал ухватить жизнь и красоту и превратить в слова. Но эти алчность и жадность были глупыми и смешными. Жизнь и красоту нельзя взять и зарыть словно клад, нельзя спрятать на белом поле листа за четкими черными буквами. Их можно сохранить, но иначе и не для себя.
Все, кто сидел за столом, менялись тоже - как если бы они были запылившимися зеркалами, но кто-то протянул руку и стер пыль. Сказочник смахнул ладонью все, что осталось от слез, и улыбнулся. Ему представилось сейчас, что все люди таковы, и что всегда можно стереть пыль с запылившейся души. Каждый знает собственный способ сделать это; для него это сказка, а сказка, конечно же, делала даже больше. И у него есть впереди немало лет, чтобы научиться делать это еще лучше, если Трое будут к нему добры. Как видение, блеснул перед глазами весенний день на шумной площади и невысокий старик в сером, которое было когда-то небесно-голубым, старик, рассказывавший людям сказку... Наверное, однажды, он станет таким.
- Наше творение, наконец, закончено, - сказал Иррео, нежно погладив рукой ближайший живой завиток. – Создать миф легче, чем создать настоящее. Красота делает именно это. И никакого принуждения, никакого волшебства. Можно соглашаться и можно отказываться. И можно добавить к ней что-то свое.
Куратор Хилдра оглянулся на проросшие нитями стены, словно искал что-то, и не найдя, спросил:
- К красоте?
Ррео улыбнулся.
- К жизни, мой господин.
Куратор провел ладонями по лицу и улыбнулся сквозь что-то, больше всего похожее на грусть.
- Вы все-таки сотворили чудо... Я даже не знаю, кто из вас. Наверное, тот, чья вера в чудо сильнее. А может, сила тут и правда ни при чем.
Он коснулся взглядом чашки, не созданной для того, чтобы ее бросали.
А Вистра смотрел на компас, сквозь белую эмаль которого проступало изображение – лицо девушки, что стояла с ним рядом.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 15:16 | Сообщение # 37 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава восьмая. Старый враг
Шела, едва добравшись до постели, тут же и лег и через мгновение уже спал. Вистра тоже не хотел ложиться сразу: он достал свиток со «Стеной» развернул, посидел над ним немного, не вынимая пера, и вернул сказку обратно в суму, не беспокоясь ни о ней, ни о себе.
«Вскоре он вышел на берег моря, моря, в котором, говорят, заключена сущность всех мятущихся душ. Герой долго не мог оторваться от созерцания бившихся о берег волн и не сразу заметил, что он не один тут.
На морском берегу над огромной книгой с разноцветными страницами сидел мальчик и что-то писал.
- Здравствуй, - сказал он Герою.
- Здравствуй, - вежливо ответил Герой. - Ты один здесь?
- Я был один, пока не пришел ты. – Чернильница стояла в верхней части листа, мальчик окунул в нее стило и поставил в книге пару странных закорючек. – Хочешь прочесть?
- Хочу. А что это за книга?
- Узнаешь, когда прочтешь. Садись. Да не здесь, с той стороны. И переверни страницу.
- Но ведь тогда все написанное будет для меня вверх ногами!
- Разве это помешает? Все, что захочешь, ты сможешь прочесть и так.
Герой сел - сидеть на теплом мягком песке оказалось на удивление удобно, только почему-то сразу потянуло в сон. Но мальчик не дал ему спать.
- Читай, - сказал он, но задел рукавом чернильницу и она опрокинулась, залив неровные строчки.
- Что я наделал! – воскликнул мальчик. - Теперь придется писать все сначала! И ты так ничего и не прочитал - вот жалко...
Он вдруг взглянул на Героя с непередаваемым лукавством и улыбнулся.
- А знаешь, я придумал! Ты поможешь мне написать книгу заново, а потом сможешь и прочитать написанное.
И он потянул Герою второе стило.
- Разве интересно читать то, что сам написал? - удивился Герой, взяв предложенное. - И о чем я должен писать?
- О чем захочешь, - мальчик провел ладонью над залитой чернилами страницей, и клякса исчезла, словно без следа впиталась в бумагу. - Есть многое, что ты можешь сказать, но еще больше – чего сказать не сможешь. Это ловушка молчания, и все мы попадаем в нее. Но бумага дает способ говорить обо всем, даже если ты нем. Может, тебе и не будет так уж интересно перечитывать написанное, но скучно уж точно не будет.
Герой смотрел на стило в своей руке, на чистый яркий лист и верил, но и не верил тоже. Он о многом хотел рассказать - и почему-то понял это только сейчас. Поэтому обмакнул стило в ставшую вновь полной чернильницу и написал так: «Герой стоял перед Стеной, тянувшейся, насколько хватало взгляда, и не мог поверить своим глазам. Кто и зачем построил ее? Дорога, которая привела Героя к странной преграде, упиралась в ее подножие и словно умирала, раздавленная непомерной тяжестью».
Он сидел на песке и писал свою историю, и слова на бумаге казались ему податливее и послушней слов на языке, а мальчик серьезно следил за тем, как скользит по бумаге стило... Все, кого Герой встретил в этом пути, стояли у него за спиной, читая слова, которые он писал: Игрок и Трус, юноша, считавший себя лжецом, Зануда и волшебник, тьял и потерявшая семью женщина, и люди с камнями. Они читали и узнавали о Стене все, что узнал он. Время от времени Герой откладывал стило и брал кисть, чтобы оставить на странице рисунок. Откуда-то слышались музыка – наверное, из замка, что стоял неподалеку, и двое детей взявшись за руки, шли по берегу, касаясь камней и заставляя их исчезать. А потом он читал чужие истории и переживал, проживал их так же, как свою».
Странников ничто не держало ни в этом доме, ни в городе. Они засыпали и проснулись с одним желанием – закончить свое путешествие. Куратор Хилдра проявил сдержанную благодарность, придя к ним с вопросом, чем может помочь.
- Наверное, ничем, - сказал Вистра, и он, и его друзья готовы были покинуть Реликварий в следующую же минуту, - или если не станете удерживать нас.
- Мне и в голову не придет, - заметил куратор, - вот разве что вас, господин маг.
- Я мог бы остаться, - маг потер горбатую переносицу, - но ведь теперь Аври обычный город, и кроме меня тут могут жить любые маги. Наверняка найдется тот, кому понравится именно здесь.
- Ваше желание. У дверей стоит небольшая коляска. Она и все что в ней - ваше. И вот это.
Хилдра отдал Вистре кожаный кошелек с приятно округлыми боками. Сказочник поблагодарил куратора и тот, бросив на гостей последний, полный спокойного раздумья взгляд, удалился.
- Ты правда не хочешь остаться? - спросил Шела у мага, вскидывая на плечо ремешок своей сумы.
- А как ты думаешь?
- По-моему, чем торчать на одном месте, каким бы хорошим оно ни было, лучше путешествовать.
- И искать сокровища? - весело спросил маг.
- И это тоже. - Шела покосился на мага: - Ни за что не поверю, что маги не любят сокровищ!
Они вышли из Реликвария, и в самом деле увидели коляску - как раз, чтобы вместить четверых и еще одного в качестве кучера. В ней лежал кое-какой провиант для людей и двух невысоких лошадок. Служитель, ждавший их, подсказал, где что искать в двух небольших, установленных в задней части ящиках и ушел.
- Жаль, что Тарзина с нами нет, - вздохнула Льеш, охотно беря в свои руки поводья, но потом передумала и отдала их Вистре. - Он бы обрадовался тому, что у нас вновь есть на чем ехать. И ты, Сказочник, повезешь нас по миру, в котором есть правда, но есть и истина, и каждая - на своем месте, как кусочки цветного стекла в мозаике.
- И обе они, даваясь нам в руки, режут пальцы острыми краями цветных стекляшек, но через бреши, не занятые цветными осколками, всегда видно небо, - закончил Ррео со странной улыбкой.
Вистра засмеялся. Фраза из сказки о мире-мозаике показалась ему очень кстати. Он взял поводья из рук девушки, легонько тряхнул их, цокнул языком... Лошадки послушно застучали копытами по замерзшей земле. Проезжая мимо вчерашнего домика, они не удержали восклицаний: чудесный, сливающийся и расходящийся узор нитей покрывал дом снаружи, искрился на солнце и был, а не казался живым. Вистра улыбнулся, представив себе, что весной линии эти, как живые растения, покроют стены еще гуще, перетекут на землю, обнаруживая стремление, обратное стремлению всех растений - к земле, а не к солнцу. Может, так и случится. Он бросил на чудо последний взгляд и направил коляску в западную часть города, к тем воротам, в которые они вошли.
Маг был необычайно оживлен и очень весел; он охотно поддерживал шутки Шелы, увлеченного очередной идеей, как потратить ненайденное пока богатство, и не выпускал из рук компаса, в котором, как только они покинули пределы Аври, замелькали неясные золотые пятна.
Коляска оказалась чрезвычайно удобной; при желании в ней можно было даже ночевать, подняв кожаный полог и зашнуровав его, но все же Вистра предпочел, уточнив путь по карте, доехать до ближайшего городка, чтобы там снять номер в гостинице.
Шела теребил компас, но не настаивал на немедленном поиске кладов. Он, Льеш, Шела и Сэлех вели простые разговоры, приятные, но почти не о чем. Удивительно молчаливый Ррео ни в чем не участвовал.
Дорога повернула, и коляска въехала в небольшой город. Странники легко - главным образом по запаху с кухни нашли постоялый двор. Уладив все с его хозяином и оставив лошадей на попечение конюхов, они заняли оплаченные номера.
Утром обнаружились две вещи – что компас показывает близкие сокровища, и что Ррео болен. Волчий Всадник упрямо отнекивался:
- Со мной ничего такого... Просто устал, вот и все.
- Ох, не верю я тебе, - Льеш посмотрела на Вистру, и тот кивнул.
- Я тоже. Ты говоришь правду - всю правду?
- Не всю, - признал Иррео, - зато всегда, хотя это и не выгодно. Я не болен и могу и хочу продолжать путь. Какой город нам нужен?
- Сначала Маррес, потом Гьеллен, - то, что Ррео спросил о цели пути, отчего-то встревожило Сказочника еще сильнее - словно Волчий Всадник собирался прикинуть, а хватит ли у него сил на этот путь, - и дальше - Правен. Там мой дом, но это далеко.
- Не дальше, чем горизонт, - усмехнулся Волчий Всадник. - И не верь тому, что горизонт недостижим.
Что-то мешало смотреть на Ррео пристально; Сказочник перевел взгляд на переминавшегося с ноги на ногу Шелу.
- Ты хочешь пойти поискать сокровища?
- Раз уж они здесь есть, - мальчишка искоса глянул на компас. - Я правда очень хочу домой, но не бросать же клад, когда он рядом!
- Я подожду вас тут, - сказал Иррео, поудобней устраиваясь в кресле, Вистра подумал что он и в самом деле болен. Человек, который раньше щедро тратил силу и время на движения хаотичные, не нужные, сейчас, казалось, жалел ее и на те, что были необходимы...
- И вы пойдите тоже, господин маг! - попросил мальчик. - У меня нет ни лопаты, ни кирки... Не представляю, как достать клад из замерзшей земли, если не магией.
- Достать лопату и кирку - не задача, - пожал плечами маг - но можно обойтись и без них. Тем более что они могут вообще не понадобиться. Ты слышал о кладах, которые прячут в дуплах деревьев?
- Слышал, - признал мальчишка, - но только это все сказки... Прости, Сказочник! Кто бы стал прятать золото в дупле?
Разговаривая так, они отправились искать клад.
Немного подумав, странники взяли коляску - так было быстрее, а там, где коляска не пройдет, можно, оставив ее на кого-то одного, пойти пешком. Шела не хотел терять время. Ориентируясь по компасу, они сворачивали снова и снова, пока не выехали на дорогу настолько узкую, что коляска на ней не помещалась. К счастью, обочины были достаточно широкие и от самой дороги отличались очень небольшим наклоном. Поэтому они продолжали ехать пока не увидели впереди двух людей, один из которых поддерживал другого.
Льеш привстала в коляске, прижала ладони к щекам.
- Ой... Это же Тарзин!
Вистра подъехал к двоим так близко, как смог, и остановился. Это в самом деле был Тарзин и поддерживал он человека, хорошо всем знакомого - наемника Скаве, выглядевшего ужасно. Он был без шапки, и слипшиеся сосульками волосы торчали во все стороны; глаза воспаленные, красные, смотрели не видя. Скаве, даже с поддержкой, шел, низко пригибаясь к земле, и остановка заставила его согнуться еще ниже. А Книжник наоборот выглядел помолодевшим, хорошо отдохнувшим и даже то, что он, наверное, уже очень долго помогал идти другому, не отметило его усталостью. Льеш первой спрыгнула на землю.
- Наконец-то ты вернулся! - пылко воскликнула она и тут же спросила с тревогой: - Что с ним?
- Не знаю, - ответил Тарзин, - я шел к вам, когда встретил его, бредущего по обочине дороги с закрытыми глазами. Кажется, ему просто нужен отдых.
Общими усилиями Скаве усадили в повозку, Вистра щелкнул поводьями и развернулся. Шела посмотрел на наемника хмуро, но ничего не сказал.
Вшестером в повозке оказалось тесно. Вскоре Книжник попросил остановить и спрыгнул на землю.
- Езжайте, - сказал он, - я вас догоню.
- Мы остановились в гостинице «Обсидиан».
Тарзин улыбнулся и сказал в ответ на это:
- Я знаю.
Скаве молчал, не отвечая на вопросы, но и не задавая их. Он принял помощь, когда ему помогли выбраться из коляски и подняться по лестнице в комнату Вистры и Сэлеха, где его усадили в глубокое кресло. Вистра поднес ему воды, Льеш спустилась вниз и вернулась с горячим супом. Он принял и это тоже, но сам ни о чем не просил. Из соседней комнаты пришел Иррео и не выказал удивления, увидев Скаве, а тот, встретившийся с ним взглядом, усмехнулся тонкими высохшими до черноты губами.
- Тебе нужен лекарь? - спросил Вистра.
Разбойник, не отвечая, стащил с пальца массивное бронзовое кольцо и тут же откинулся в кресле и закрыл глаза, дыша ровно и мерно. Кольцо выпало из его пальцев, прокатилось по полу и остановилось у ножки стола.
- Уснул? - с удивлением спросил Шела.
- Но ненадолго, - Сэлех поднял кольцо и положил его на прикроватный столик. - Полчаса или час, и он проснется. Просто сейчас ему так плохо, что лучше уж спать.
- Что с ним такое? Ты знаешь?
- Знаю, госпожа. Он воспользовался «кольцом поиска», чтобы найти нас. А это, - он кивнул на массивный перстень, - наполняет человека силой, нужной для достижения цели, ведет, или скорее тащит человека к его цели - самой короткой дорогой, и пока не приведет, не позволит остановиться ни днем, ни ночью. А потом сила уходит и приходит усталость. - Он помолчал немного и закончил: - «Кольцо поиска» дал ему я.
Он повернулся и скорым шагом вышел из комнаты.
Повисшее молчание оказалось долгим. Во всем этом необходимо было разобраться прежде, чем судить кого-то.
Иррео сделал несколько шагов и сел напротив спящего Скаве во второе кресло.
- Я побуду с ним, - сказал он, угадав необъяснимое желание Сказочника не оставлять Скаве одного.
Шела, Льеш и Вистра вышли из комнаты.
В соседней Тарзин негромко разговаривал с Сэлехом.
- ...Такова правда, - произносил маг сидевший на жесткой скамейке с выпрямленной напряженной спиной. – Я сам себя проклял серостью. Всего-то и надо было – поверить. Но просто взять и разувериться не могу, даже зная.
- Вера выше знания, чаще всего начинается именно с нее, - сказала Льеш, присела на краешек другой скамьи, а Вистра - напротив Тарзина, в кресло. Шела, недолго думая, устроился на полу - двухместная комната была мала для пятерых.
- Вера выше, но и требует большего. Может, уступишь мне свое место? Ты же теперь обладаешь властью… Властью быть уверенным в себе уж точно.
И только сейчас, когда Сэлех произнес это вслух, Вистра вспомнил, что Тарзин стал кем-то вместо Ррео. Отдушиной мира. Он попытался найти в нем изменения, но не нашел ни одного, как ни старался. Тарзин улыбнулся, заметив и верно оценив его внимание, и Сказочник покраснел.
- Власть? – спросил Книжник. – Может быть. Я пока не использовал никакой власти. Вот понял что нужен вам, и пришел.
Вистра ощутил разочарование; он неподспудно ждал чего-то, каких-то чудес, хотя не видел их от Волчьего Всадника. Кажется, разочарование было общим, хотя никто не сказал ни слова. А может просто всем усталым в дороге странникам, людям, уставшим от неудач, хотелось чудес так же, как Вистре. Тарзин понял это и не обиделся.
- Есть такая песня, - сказал он, поднимаясь и снимая со стены висевшую в качестве украшения старую пятиструнную арру, - она называется «Окно, за которым всегда весна».
Он опустился на прежнее место, тихо тронул расстроенные струны - светлое пятно на стене показывало, что арра висела там долго - струны отозвались нежнейшим, чистым звуком, и чем-то еще.
Тарзин не пел, он говорил, но слова, произносимые напевно и выразительно, были больше и лучше, чем песня:
- Шорох шагов - бредешь наугад,
Потерян в кромешной мгле.
Каждый твой шаг - это шаг назад
По жесткой сухой земле.
Злость без злобы и ночь без сна -
Этого ль ты просил?
Окно, за которым всегда весна,
Сегодня не ты открыл.
Арра, приноровившись к звучанию человеческого голоса, подхватывала каждый слог и несла его на ладонях чистого верного звука. Она пела так же просто, как Тарзин говорил:
- Голос, поющий, что жизнь хороша,
Идешь - не идешь, летишь.
Сердце - солнцем, птицей - душа.
Бодрствуешь или спишь?
Дыханье свободно и даль ясна.
Чего же еще, скажи?
Окно, за которым всегда весна
Тебе распахнула жизнь.
Потом струн стало совсем не слышно и не слышно голоса Тарзина. Он смолк, и струны молчали - ладонь Книжника лежала на пяти медных нитях, запрещая им петь - но пел сам мир, пожелавший закончить песню. Не нужно было прислушиваться, чтобы услышать...
- Взгляд на закат, в уходящий свет.
Завтра? Сейчас? Вчера?
Не тянет груз золотого «нет»
И ноша «да»-серебра.
День за днем - за волной волна -
Быть может, цель у волны -
Окно, за которым всегда весна...
А ты - с какой стороны?
Прозвучавший вопрос словно повис в воздухе золотистым туманом, закатной дымкой на исходе дня, который был наполненным и ярким. Не исчезая, не уходя, этот вопрос обратился в другой, словно закатный свет вдруг стал лунным, мягким и требовательным: «Кто ты и что ты? Что выбираешь, чем гордишься, что бережешь?»
«Я тот, кто я есть, - безмолвно ответил Сказочник, - все мои умения и привязанности, - он посмотрел на Льеш - а она уже давно смотрела на него и кажется, слегка досадовала на то, что он не замечает, и добавил: - И все кого я люблю - тоже я. Мне не хочется расставаться с ними, и мне дорого все, что от них получаю, а отданного - не жаль. Я ничем не горжусь, но берегу надежду, что всегда будет кто-то, кто любил бы меня. И это я выбираю».
Струны мира замолкли, словно чья-то ладонь легла и на них. А те, которые звучали в душе? Вистра слышал их и знал, что всегда будет слышать. Такой уж была его сторона.
- Спасибо, - Льеш улыбалась, да и все они тоже. - Ты словно звезду отпустил с ладони - чтобы она светила всем и над всеми. В этом есть волшебство.
- Понимание - почти всегда волшебство. Но спасибо вам, - Тарзин встал и вернул на место арру, - за то, что вы мои друзья, за то, что остались ими, хоть я и покинул вас. Ну вот, господин маг, видите, все так просто.
- И никто из вас не спросит, зачем я дал Скаве «кольцо поиска»?
- Сами решайте, что рассказать, а о чем промолчать, - за всех ответил Шела и Сказочник мысленно поблагодарил его. Мальчишка не сказал ни одного лишнего слова, а те, что сказал, были правильны.
- Ясно, - Сэлех склонил голову, и словно прислушался к чему-то, потом закончил, - я поговорю с ним.
Он шагнул спиной вперед и словно растворился в слабо освещенном коридоре.
Вистра, Льеш, Тарзин и Шела последовали за ним.
Они застали Скаве бодрствующим; он выглядел настолько лучше после малой толики сна, словно выспался вволю и отдохнул душой и телом. Ррео, сидевший напротив, встретил друзей спокойным взглядом. Вошедшие в комнату как-то очень естественно рассредоточились в согласии со своими понятиями об удобстве. Сэлех остановился перед столом, напротив Скаве; Льеш встала за креслом Иррео. Шела сел на стул, и, положив руки на спинку, опустил на руки голову. Тарзин сел на пол очень изящным и точным движением, на которое способен ребенок, когда не задумывается о том, что делает; и обнял колени руками как ребенок же. Вистре осталось сесть на одну из кроватей. Когда они расставили сами себя по местам, как игроки в начале игры расставляет фигурки на доске, наемник Скаве двинул вперед себя, как игральную фишку, такую же точную и простую, как все они.
- Страшная штука, это ваше кольцо, уважаемый маг, - бесстрастно сказал он, глядя на Сэлеха так, словно на самом деле мог и хотел сказать совсем о другой вещи – «страшная штука». - Я почти пожалел, что решил воспользоваться им.
Он отстегнул от пояса кожаный кошелек и аккуратно выложил его на стол.
- Я должен вернуть вам плату, потому что не исполнил нашего соглашения. И даже больше того - сделал обратное тому, о чем мы договорились.
- Хорошо, - спокойно ответил маг, даже не взглянув на деньги, - твои честность и честь достойны уважения.
- Как и любые честность и честь. - Скаве начал подниматься, но почему-то вдруг передумал. – Вы хотите о чем-то спросить меня?
- Только об одном: почему ты воспользоваться Кольцом, чтобы найти меня, когда есть другие способы, проще и... безопасней.
- Это несерьезно, а у меня есть время только на серьезные вещи. Видите ли, я не хочу оставаться должником такого человека, как вы.
Льеш немедленно встала на защиту Сэлеха:
- Отказывая другому в уважении, ты умаляешь свое достоинство. Сэлех - наш друг.
- О! - с большим чувством произнес наемник. - Именно об этом я и хотел сказать - что такой человек, как он, никому не может быть другом. Даже за деньги. И такой как я - тоже.
- А теперь ты клевещешь на себя самого!
- Нет, госпожа. Все, что делает господин маг, и все, что делаю я – это, прежде всего, для нашей личной пользы. Вы считаете его другом? Но жизнью своей он ради вас рисковать не станет, и не надейтесь. И я бы не стал.
- Это и не нужно, - заметил Тарзин. - Дружба вырастает не из обещаний, а из искренности и из желания одного человека перестать быть одним.
- Сейчас это не нужно, - полностью проигнорировав вторую часть ответа, сказал наемник, - а вдруг понадобится? - Он оттянул ворот куртки, подцепил пальцем шнурок у горла и вытащил из-под одежды на свет некрупную подвеску из розоватого мутного камня, что-то вроде улитки или свернувшейся в кольцо змейки.
- Хотите, я предоставлю ему возможность доказать свою дружбу к вам? - Скаве спрашивал всех, но смотрел на мага.
А маг смотрел на него с сожалением и печалью.
- Не торопись, - попросил Сэлех, - не спеши совершать вторую ошибку сразу же следом за первой.
- Что вы считаете ошибкой? То, что я воспользовался «кольцом поиска»? Или заплатить колдуну за восстановление отработавшего амулета подчинения, когда вы отказались дать мне еще один такой же? И еще мне любопытно, почему вы не сделали все сами. С помощью того же амулета. Или - что вам стоило попросить у ваших друзей понадобившуюся вам безделушку? Гордость не позволила?
- Это была совсем не гордость, - Сэлех продолжал сохранять удивительное спокойствие и достоинство, - иначе я не ощущал бы потом такой стыд. Гордость, конечно, тоже не оправдание, но трусость - это ведь даже хуже. Я трусил попросить, а что до амулета - любой маг потеряет лицо, если воспользуется чем-то подобным, даже если об этом никто не узнает. Но я все равно потерял бы лицо, если бы люди которых, я обманул, не были моими друзьями и не проявили бы понимание.
- Наверное, вы им зачем-то понадобились, - понимающе кивнул Скаве.
- Вряд ли. У каждого из них есть куда больше, чем я могу им дать, - Сэлех улыбнулся той улыбкой, что вызывает проглянувшее из-за туч солнце, - и моим друзьям ничего не нужно скрывать и прятать - ни от себя, ни о других, как я скрывал свое бессилие за Силой мага, как вы прячете под иллюзией свой шрам.
Скаве несколько минут смотрел на него с насмешливым любопытством, потом кивнул.
- Всегда найдется кто-то, кто упрекнет тебя, даже если предмет упрека никак его не касается, - он поднял руку и снял колечко-серьгу, расстегнув ногтем крошечный замок. Его лицо во мгновение ока неузнаваемо изменил шрам, исполосовавший щеку багровой молнией; наемник коснулся пальцем шрама – найдя его так же безошибочно, как нашел, не видя, замок серьги. - Только вот я ничего не прячу. Я применяю иллюзию для маскировки. Всякая вещь нужна для своей цели, и от того, как хорошо она ей служит, зависит ценность вещи. И ее цена. Амулет подчинения имеет для меня большую ценность, поэтому я готов был предложить за него высокую цену.
- Амулет подчинения пьет из человека жизнь, и ты знаешь об этом, - строго сказал маг. - Тебе наверняка не в новинку ставить на кон свою жизнь, но только не так. Поймают - не поймают, сразишь ты или сразят тебя - это одно. А когда сама жизнь утекает по капле или ручьем - это просто самоубийство. Ни одна цель не стоит того, чтобы человек поступал так с собой. Поэтому я не дам тебе амулета.
- Так вы подумали, что я пришел за этим? - Скаве встал, неосторожным движением качнув столик, «кольцо поиска» скатилось и упало на пол. - Значит вы все-таки больше маг, чем человек.
Щелкнув ногтем по подвеске, он произнес ни на кого не глядя:
- Делай, что хочешь.
Слабое гудение наполнило воздух – словно последний отзвук голоса очень далекого колокола. Вистра узнал этот звук – такой же, как в доме Мирты; гул нарастал, заполняя все вокруг, проникая в глубину и вызывая неподконтрольное желание сделать что-то прямо сейчас.
Но что же так хотелось сделать? Вистра лихорадочно огляделся и, увидев на столе оставленный свиток, едва не вскрикнул от острой, как боль, радости. Писать!.. Ему казалось, что мир рухнет, если не взять в руки стило. Так отчаянно, так страстно ему не хотелось писать даже в лучшие дни, когда воображение перекрывало реальность, заставляя проживать выдуманные жизни - не в ущерб невыдуманной. Уже почти не владея собой, он рванулся к столу, схватил свиток и начал писать, опираясь локтем о стол, придерживая привычно норовившую свернутся бумагу и едва не промахиваясь в узкое отверстие походной чернильницы.
...Наваждение схлынуло, едва он поставил точку. Вистра огляделся, как делает это человек, только что очутившийся в незнакомом ему месте. В комнате царил хаос. Шела бегал от стены к стене, от кровати к шкафу, и прятал - под матрас, в груду одежды, в какую-то нишу в стене - свой компас, то и дело косясь на Скаве, потом доставал его, чтобы через миг спрятать в другое место. Тарзин сидел на полу и что-то делал со струнами арры, наверное, принесенной из соседней комнаты. Струны вышептывали голосами разных людей «да», «нет», «быть может», «здесь и сейчас», «никогда больше»... Сэлех показывал фокусы, доставая из рукавов разноцветных, как радуга, голубей, которые вылетали сквозь окно, разглаживал воздух руками, словно желая сделать его гладким как шелк, и от этого рождалась музыка. Льеш хлопала в ладоши и помогала ему - от ее прикосновения голуби превращались в лебедей, а лебеди рассыпались звездами разноцветного праздничного фейерверка. И только Иррео по-прежнему сидел в кресле, не шевелясь.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 15:16 | Сообщение # 38 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| - Почему? - спросил наемник с легким удивлением. - Почему ты противишься тому, что хочешь делать больше всего на свете?
- Это совсем не то, что ты хотел увидеть, - с улыбкой ответил Волчий Всадник. - Желания человека не много говорят о нем, когда не знаешь самого человека.
- Мне хватит и этого. - Скаве замер с остановившимся взглядом, потом торопливо сорвал с пояса фляжку и припал к ней побелевшими губами. Оторвавшись и переведя дух, он закончил: - А вам пойдет на пользу, если вы, наконец, перестанете притворяться, что вам есть дело до кого-то, кроме самих себя.
Иррео едва заметно кивнул.
- Ложь притворства навязчивей вшивого пса - вечно рядом. Но можно ль ее отменить? Кто герой, кто злодей? Поиграть и забыть? Умереть понарошку - ожить в полчаса... Пережить, отслужить, и упасть у дверей, умирая от жажды в горячей пыли. И хозяйскую руку на холке своей ощутив, напоследок успеть заскулить. Или так или проще - не лгать, не страдать, не приваживать пса, по-собачьи не выть. Быть таким как слывешь, ложью ложь называть, ни о чем не жалеть, никому не служить. Но поспорим что это - притворство вдвойне. Нет свободы для нас от всего что вокруг. Сам себе ты и пес, и хозяин, и друг, и звезда на ладони, и камень на дне. И теперь, когда знаешь ты этот секрет, и в ладони твоей, словно плод, он лежит, ты не будешь просить и не будешь жалеть, и приблудный твой пес от тебя не сбежит. Ты погладишь его или пнешь, не со зла - чтобы воли хозяйской не смел нарушать. Рядом с ним ты сумеешь свободно дышать, притворяясь, что совесть твоя умерла.
- А ты замечательно умеешь уходить от ответа, - заметил Скаве таким голосом, словно кто-то держал его за горло, и снова припал к фляге. Утолив жажду, он вновь обратился к Ррео: - Так ты не подчинишься? Тебя не прельщает возможность исполнить свое желание?
- Наверное, нет. Но надо попробовать. - Ррео неожиданно быстро и легко поднялся и, подойдя к Льеш, поцеловал ее.
Скаве хрипло рассмеялся. Льеш изумленно глядела на осмелевшего Волчьего Всадника. А Иррео подмигнул ей и, подняв с пола «кольцо поиска», подбросил и поймал его в ладонь.
- Теперь остался только ты сам, - сказал он, найдя взглядом взгляд наемника.
- А что я? - совершенно непритворно удивился наемник. - Ты хочешь, чтобы и я начал делать то, что мне хочется? А если я захочу... Ну, например того же, что и ты?
Льеш ответила быстрее, чем это сделал Волчий Всадник:
- Уверена, ты захочешь не этого.
- Отчего же госпожа? Поцелуй красивой девушки - это сокровище, которое нужно и можно брать там, где найдешь его. Но амулет не действует на меня. Впрочем, как и на того, кто сорвал с ваших губ поцелуй. И на него, - Скаве кивнул на Тарзина.
Ррео спокойно встретил вопрошающий взгляд Льеш, улыбнулся ей с веселой беспечностью, словно говоря – «так получилось» или скорее – «мне так больше нравится». Вистра не был удивлен: в душе он подозревал, что Иррео, даже потерявший свою силу, неподвластен никаким амулетам. А Тарзин... Его неподвластность чарам удивляла меньше, чем то, почему он не стал мешать Скаве зачаровать других.
Скаве снова поднял к губам флягу, и, обнаружив, что она пуста, метнулся взглядом по комнате. Но в комнате не было ни воды, ни вина.
- Твоя жажда сильна, - сказал Тарзин, откладывая в сторону арру, говорившую с ним по-человечески. - Тебе нужна не вода.
Наемник глянул с неприязнью на сумевшего даже сидя оставаться выше него Книжника и встал.
- Пусть, - сказал он.
Тихо скользнув по его одежде, упал на пол амулет подчинения. Скаве глянул вниз, но не стал поднимать его. Наемника пошатывало, словно под порывами ураганного ветра - он постоял так и снова сел в кресло. И тишину снова нарушил именно его голос:
- Почему вы так смотрите, господин Сказочник? Хотите вставить меня в свою сказку?
- Возможно, - не стал спорить Вистра. - Но это будете уже не вы, а то, что я увидел в вас.
- Удивительное дело! - с иронией заметил Скаве. - единственный человек, который смело признается, что врет - сказочник! Знаете что, прочтите мне то, что так лихо писали сейчас!
Вистра удивился такой просьбе. Но удивление не сделало его растерянным или беспомощным и решение он принял быстро. Взяв со стола свиток, Сказочник посмотрел на написанное и понял, что это - не для Скаве. Поэтому он положил свиток на стол и заговорил, читая не с пергамента, а с той Вечной Страницы, на которой ждут записанные самим Мотыльком строки - дар для всех творцов от их покровителя:
«Двое сидели у костра, - читал Герой. - Один был слеп, но это не мешало ему видеть. Другой - мальчишка, у которого все еще впереди и нужно выбирать. Двое сидели у огня, и спорили о добре и зле. А может, это был совсем другой спор.
- Законы, по которым я живу, ничего мне не запрещают, - сказал слепой, и в темных глазах его мелькнул огонь жизни. - Я хочу, чтобы ты пошел со мной. Я многому мог бы научить тебя.
- Зачем я тебе нужен? - удивился мальчик.
Слепой усмехнулся:
- Затем, что, даже не видя ничего, я вижу, как мы похожи. Тебе подойдет мой путь. Обещаю - я буду обращаться с тобой как с равным, уважать тебя, и никогда не заставлю делать то, что не хочешь. Разве ты не заслуживаешь этого?
- Наверное, - ответил мальчик, и это прозвучало как «наверное, нет», а не «наверное, да».
- Если ты пойдешь со мной, я снова смогу видеть, - поведал ему, как тайну, слепой. - Но если согласишься из жалости, то ничем мне не поможешь. Поступай согласно своему желанию и только ему.
- А ты бы на моем месте согласился? - спросил мальчик.
Слепой почему-то вдруг рассердился:
- Ты не должен просить у меня ничего - даже совета, ведь и я ничего у тебя не прошу! Даже слепой, я всегда принимаю решение с открытыми глазами - и тебе нужно делать так же, иначе, не будучи слепым, ты станешь им.
- А как им стал ты?
Слепой опустил голову.
- Это случилось давно. Но тогда же я мог видеть не глазами и верил в то, что однажды исцелюсь. Я рассказал об этом моему товарищу, такому же слепому, как я сам, и он посмеялся надо мной. «Не верь, - сказал он, отсмеявшись, - никогда и нечему не верь. В особенности же тому, что что-то может стать лучше. Если поверишь, то когда-нибудь твоя вера погубит тебя». Смех его и его слова сделали меня по-настоящему слепым. Но с тех пор я опираюсь на стену своего неверия, и это облегчает мой путь.
А где-то еще, читал Герой, может, даже у Стены, стоял на своем посту страж. Он получил пост от товарища, такого же стража, но прошло уже очень много времени, а никто так и не явился, чтобы сменить его. И страж начал забывать, кто он и для чего здесь стоит. Может, двести лет, а может и тысячу - с тех пор как отчаялся дождаться смены, он не считал года, а потом забыл и отчаяние. Но не разрешал себе покинуть свой пост, страж, забывший даже о смерти и потому, возможно, забытый Ею.
А где-то еще мать рассказывала ребенку сказку о маленьком ночном огоньке, который полюбил звезду. Огонек светил неярко, едва заметно. А звезда была самой яркой на небосводе. И однажды случилось так, что они разговорились, и огонек спросил у звезды, что такое смерть. Звезда ответила: «Если бы дракон проглотил меня, это была бы смерть. Или когда настанет осень и закончится твое время – это тоже будет она. Смерть – это и осень, и дракон, и печаль. А печаль даже хуже, ведь она никогда не кончается, и всегда есть печаль, что больше твоей». Ребенок, который слушал сказку, спросил у матери, что такое печаль. «Ты узнаешь потом и это, и многое другое, - сказала мать и вздохнула. - Но лучше бы тебе не узнать этого никогда. И смерть, и печаль - это стены, которых нам не дано преодолеть».
Скаве выслушал, не перебив ни разу.
- Ваши сказки не добры, - заметил он, испытующе глядя на Вистру. - Знаете ли вы об этом? И вы все-таки вставили меня в свою сказку. Только почему-то сделали слепым.
- И лишь поэтому вы решили, что мои сказки не добры? - спросил Вистра, понявший, что слепой это и в самом деле Скаве.
- Не только, - наемник сунул руку в карман, достал что-то и ловко бросил Вистре.
- Это плата, - пояснил он, - за то, что вы сделали, и за то, как вы это сделали.
Вистра поймавший в воздухе десятилим, стоял, держа монетку на ладони, и не знал, что с ней делать. Не знал, пока не перехватил взгляд Иррео и второй почти такой же - Тарзина. Два человека-отдушины для мира, бывший и нынешний, подсказывали ему, что делать.
Коротко взмахнув рукой, Вистра бросил монетку обратно - наемнику, который почему-то не захотел ловить ее - он заслонился рукой от брошенной не в него - ему! - монеты. Десятилим скользнул по рукаву, отброшенный прочь неловким да, по сути, и не нужным движением, и упал на пол совершенно бесшумно. А когда Скаве опустил руку, глаза его были пусты и темны.
- Вот как, - произнес он почти весело. - Слово - эта сила, не так ли?
Для внезапно ослепшего - Вистра увидел это, хотя не сразу поверил - он хорошо держал себя в руках.
- Не завидуете, господин маг? - с усмешкой спросил наемник, безошибочно повернувшись в сторону Сэлеха. - Перед этим вся ваша магия - просто мусор, а тот, кто ее использует – нищий, побирающийся на свалке. Магия замешана на обмане, большем или меньшем, а сила слов - это ведь не понарошку.
Наемник пошевелил плечами, словно ощутив внезапный озноб.
- И что вы теперь станете делать, господин сказочник? У вас же, как, впрочем, и у меня, нет выбора. Оставить все, как есть, вам не разрешит ваша совесть. А исправить... Сумеете?
Вистра шагнул к нему, готовый наконец-то сознательно воспользоваться тем, с чего начал свой путь – невозможной и по-настоящему никем и ничем не доказанной способностью изменять людей словами.
- Нет, - неожиданно остановил его Скаве, - не хочу.
- Чего же ты хочешь? - спросил Тарзин.
- Здесь еще горит свет? Если бы кто-нибудь погасил его, я был бы счастлив.
- Зачем? - удивился Шела и высказал внезапную догадку: - Ты хочешь, чтобы все мы оказались в одном положении, не видя себя и друг друга - как ты?
- Думай, как хочешь, - тихо ответил Скаве. - Но если уж взялся, то подумай и вот о чем: я все равно не смогу узнать, погашен свет или нет.
Сэлех повернулся, постоял, глядя на одну из свеч в настенном канделябре, и сказал:
- В начале всегда темно.
Наверное, это было заклинание, потому что свечи - все разом - погасли.
Слепота, подумал Вистра, гораздо хуже простой тьмы. В той тьме, что снаружи, всегда можно зажечь свет. Внутреннюю темноту не разгонишь так просто.
А Скаве вопреки своим уверениям как-то почувствовал отсутствие света.
- Спасибо, - сказал он спокойно, - теперь все правильно.
Темнота не стала абсолютной. Из-под закрытой двери, из окна неплотно задернутого шторой, пробивался свет. Он не давал видеть много, но превращал прочный мрак в простые сумерки. И в этом свете Сказочник вдруг увидел, что Скаве чудовищно, просто невыносимо похож на Шелу. Свет, который налагает обязанность играть определенную роль, сделал бы невозможным то, что произошло через мгновение.
- Законы, по которым я живу, ничего мне не запрещают, - сказал слепой наемник и Вистра застыл, страшась спугнуть иллюзию того, что написанное им происходит на самом деле. И в то же время - желая прервать это. - Я многому мог бы научить тебя.
Пауза. Словно люди в комнате выбирали, кто из них ответит, хотя вопрос был обращен не ко всем – к одному.
- Наверное, мог бы, - сказал Вистра, и это прозвучало скорее как «наверное, нет», чем как «наверное, да». – Но не сейчас.
- Неужели ты надеешься, что мы встретимся снова? – усмехнулся Скаве. - Надежда – страж на бессменном посту. Никто никогда не придет, чтобы сменить, его. Но ты своего лучше отпусти, как я отпустил своего.
Скаве помолчал, и пока Вистра собирал слова для ответа, спросил неожиданное, обращаясь к Шеле:
- Мальчик, как ты думаешь, почему я выбросил твой компас?
Шела фыркнул:
- Известно почему. Не поверил что он настоящий.
- Будь я даже слепым, - Скаве усмехнулся, - я и тогда бы поверил. Компас для меня бесполезен. Но он напомнил мне о том, сокровище, которое я не могу получить за золото. За это - моя благодарность тебе. Прими ее здесь и сейчас. И вы, госпожа, тоже.
- Мне-то за что? - без тени удивления отозвалась Льеш.
- Вам нужна причина? - кто удивился, так это Скаве. - Мне - нет. Вас господин Сказочник я должен поблагодарить за эту возможность - посмотреть на все изнутри, не глазами. Вашего друга - за то, что он не использует сейчас ту силу, которой владеет. Я хорошо ощущаю такие вещи.
Тарзин кивнул и снова взял в руки арру.
Лицо мага Сэлеха начало медленно бледнеть. Вистра подумал, что знает почему. Неподвижно, расслабленно сидящий в кресле Скаве вспомнил и о нем.
- Спасибо вам, господин маг, - сказал он
- Что? – едва слышно повторил Сэлех.
Наемник встал и церемонно поклонился.
- Я благодарю вас как человека или как мага – как вам угодно. Но если по-человечески – и магия, и гордость, и прочая «сила» - метла, которой человек выметает из себя все человеческое.
Тонко и остро, словно держал в своих руках солнечный луч, Вистра почувствовал этот миг, миг подлинного волшебства. Кто скажет, что человеческая благодарность - не чудо? Человек, который дождался благодарности, больше уже не Серый Маг. И Сэлех не сделал то, чего делать было нельзя – не спросил, за что его благодарят.
- А я благодарю тебя, - сказал он Скаве.
- Да не за что, - пожал плечами тот и встал. – Вот теперь все.
Слово прозвенело в воздухе гулким колоколом, а может, прозвенела струна, которой коснулся Тарзин. Что-то начало происходить, а Скаве закончил это, защелкнув кольцо серьгу в ухе. А в следующий миг его глаза снова стали живыми, зрячими.
Простота происходящего потрясла Вистру. Он не смог бы, наверное, так написать - но он признавал с легкостью и с уважением, что жизнь - куда лучшей творец, чем все на свете сказочники. Жизнь решила сделать конец счастливым, а, решив - сделала. Вот только шрам на щеке наемника не казался подходящим для счастливого конца.
- Ты ведь можешь? - с какой-то беспомощностью спросил Сэлех у Вистры. - Можешь сделать так, чтобы шрам исчез, словно его и не было? Ведь ты сделал уже куда больше... - он посмотрел на Скаве. – Может, даже памяти не останется.
- Ну уж нет, - резко тряхнул головой наемник. - Не нужно. Это был мой выбор.
- Потом ведь передумаешь, - уверенно заметил маг.
- Ни за что. Я знаю себя. И потом - привычка...
Наемник колупнул носком сапога темное пятно на полу – все, что осталось от амулета подчинения, а потом, не прощаясь, шагнул в дверь. Мгновение спустя шаги его затихли в коридоре.
- Ночь, - с удивлением произнес мальчишка, выглянув в окно.
- Ночь, - согласилась Льеш и обернулась на стук - Ррео уронил «кольцо поиска». - Что ты собираешься с этим сделать?
- Что-то всегда можно сделать. - Ррео начал наклонился - поднять оброненное - но почему-то вдруг передумал. - Вам оно нужно, уважаемый Сэлех?
Маг, поморщившись, поднял кольцо с пола.
- Ни мне и никому другому. Действительно ведь страшная штука.
Он сжал пальцы, а когда разжал их, от кольца осталась только горстка пыли. Сэлех сдул ее с ладони, кивнул:
- Вот и все, - он вдруг широко, сладко зевнул и рассмеялся. - Ночь сильнее любого волшебства!
После этих слов они просто разошлись по комнатам, ведь ночь, которая сильнее волшебства, потребовала, чтобы они наконец-то отправились отдыхать.
Всегда рядом.
|
| |
| |
| Lita | Дата: Воскресенье, 23.10.2016, 15:17 | Сообщение # 39 |
|
Друг
Группа: Администраторы
Сообщений: 9617
Награды: 178
Репутация: 192
Статус: Offline
| Глава девятая. Настоящий путь
Покидая гостиницу - очередную и не последнюю даже, странники были деловито собраны. Но Иррео... Он словно был и не был. Стоило ему выпасть из поля зрения, как Волчий Всадник забывался, словно переставал существовать. Когда взгляд касался его, Ррео точно возникал из небытия, заставляя спохватываться - вот же он, здесь и сейчас! Вистра не понимал, что происходит, но все чаще ловил себя на внезапных провалах в памяти относительно Ррео. Это тревожило его, как и то, что Волчий Всадник по-прежнему экономил жесты.
Через полчаса пути Ррео попросился на место возницы - и Сказочник не стал спорить.
Обычные разговоры - обо всем и ни о чем - развлекали странников. Сэлех вернул себе свою обычную сдержанность, но вскоре оставил ее так же просто, как оставляют одежду, из которой выросли. Шела нашел себе забаву - учил Бьяну прыгать с ладони на ладонь, и маг давал ему весьма дельные советы по дрессировке. Вистра и Льеш затеяли игру в слова и перебрасывались рифмованными строчками, кончавшимися одинаково. Только Иррео не участвовал ни в чем. Вистра решил, что именно для этого, чтобы побыть в каком-то подобии уединения, Волчий Всадник и попросил отдать ему поводья, и не торопился втягивать его в общение.
Они проехали уже изрядно, встречая на своем пути немного повозок, когда Вистра заметил, что Шела потерял интерес к Бьяне, и с какой-то обидой смотрит на дорогу. Льеш опередила его - подмигнув заметно приунывшему Шеле, спросила:
- Помощь нужна?
- В чем?
- Конечно, спасти мир. На меньшее я не согласна. Да и ты сам вряд ли согласишься.
- Слишком долго ехать, - пожаловался мальчишка со вздохом. - Мрак времени пройдет, пока я домой попаду... Жалко, что дорога перестала чудить, едем, едем и все там же... А вы не можете сделать так, чтобы я попал домой сразу, господин маг?
Сэлех смотрел на мальчика серьезно и внимательно.
- Я помню, ты хотел вернуться с богатством. Войти в свой город победителем...
Мальчишка тряхнул головой, словно отгоняя ненужное, да и пустое воспоминание.
- Победить – значит вернуться. С кладом я еще успею. Так вы можете?
- Нет, - с сожалением ответил Сэлех, - магия не всесильна. Она не может доставить тебя домой сразу, может только сократить путь.
- Значит, пусть сократит, - разгорячившийся Шела несколько притих, высказав горячее желание, и глянул на мага вопросительно - не обиделся ли?
Но Сэлех не обиделся.
- Можно сделать так, что путь займет сутки...
- Можно сделать и по-другому, - заметил Тарзин. - Как зовется твой город, Шела?
- Гьеллен.
Тарзин покачал головой.
- Ты произнес «Гьеллен» как еще одно слово. Но ведь это имя места, куда ты хочешь попасть больше всего на свете. Есть особенные слова, и есть Другая дорога.
- Дорога есть, - согласился мальчик, - но нет Дори. Некому показать ее. И потом разве она ведет не к Маяку?
- Она ведет туда, куда человеку очень нужно попасть. А заменить Дори ты сумеешь с легкостью. У тебя для этого есть все, что нужно.
Мальчишка несколько минут смотрел на него с вопросом, потом хлопнул себя ладонью по лбу.
- Точно! Компас!
- Сердце, - исправила Льеш.
- Сердце? При чем тут сердце?
- Хотя бы при том, что у Дори не было чудо-компаса.
Конечно, Шела мог спорить да хрипоты со всеми. И, наверное, он просто не хотел спорить. А Сэлех внезапно спросил:
- Можно мне с тобой?
Мальчишка кивнул без размышлений.
Иррео без сомнения слышал весь разговор - коляска остановилась.
Они сошли на землю вдвоем - маг и мальчишка.
- Ну, пока, - сказал Шела, словно подтверждая - это уже непреложно, то, что они сейчас расстанутся и он ни в чем не сомневается.
Сэлех не стал говорить ничего. Коляска тронулась, вначале тихо, потом быстрее, а двое бывших ее пассажиров остались там, где для них начиналась Другая Дорога. Вистра оглянулся только раз, чтобы увидеть, как они идут, о чем-то беззаботно болтая...
- Хочешь тоже попробовать так? - спросила девушка с улыбкой, неверно поняв.
- Ни за что! - весело ответил он. - Дорога и так покажется мне слишком короткой - скольких друзей я приобрел, и сколько замечательных гостей мне доведется принимать в своем доме! Ты будешь моим гостем, Тарзин?
- С радостью, - откликнулся Книжник.
Вистра улыбнулся тоже... И вдруг понял, что снова не подумал о Ррео. Растерянность и недоумение он прочел и в глазах Льеш.
- Мы забыли о Ррео, - сказала она с обидой на саму себя.
Вистра посмотрел на Тарзина чтобы узнать, что думает он - во взгляде Иррео была мудрая печаль.
Повозка снова остановилась. Человек, о котором все забыли, обернулся с места возницы.
- Мне пора, - сказал он.
Ожидание чего-то подобно дождевой пыли висело в воздухе; неверное и шелестящее, как этот дождь, слово, пока еще не сказанное и то, что больше всех слов.
- Ты умираешь? - просто спросила Льеш...
Вистра на миг замер и даже зажмурился – он так не мог бы.
- Нет, что ты, - с улыбкой ответил Ррео, - все, что я сделал, все, чему служил, не даст мне так просто умереть. Но я ведь все равно ухожу, лучше сделать это сразу. Вы же уже заметили, что забываете обо мне, перестаете замечать. Однажды я сделаюсь для вас просто незнакомцем... О, я не обижаюсь. Просто время пришло.
- Как тебе помочь? - спросила Льеш, кажется, с искренней верой, что помочь можно, но Иррео надежды не поддержал.
- Боюсь, что никак.
- Думаю, ты врешь. А, я забыла - ты всегда говоришь только правду... Но ты ведь можешь сказать все что угодно так, как говорят правду, и этим введешь в заблуждение и нас и себя!
- Не мучай его, - попросил Тарзин, вставая, и девушка покраснела. - Я провожу тебя, Ррео. И пожалуйста, не спорь и уступи мне. Я должен сделать это так же, как ты должен уйти. Не потому, что я обязан тебе, став тем, кем был ты. Просто я уважаю тебя так, как один человек может уважать другого человека. Не потому, что ты до сих пор вкладываешь в свои слова силу «отдушины мира», и это уже не зависит от тебя, но отнимает человеческие силы... Не потому, что что-то дало тебе силы, иначе ты давно бы растратил последнее...
- Трейа, - поддакнул Ррео, - Трейа господина мага.
- Не потому, - снова не позволил перебить себя Тарзин, - что это меньшее, но одновременно и большее, что я могу сделать. Но потому, что ты мой друг.
- Хорошо, идем, - сказал Волчий Всадник и шагнул из коляски.
Он был беспечен; если бы Тарзин не поддержал его, Ррео бы вывалился, а не вышагнул... а может, и нет. Вистра постарался справиться с воображением, слишком живо нарисовавшим ему, как Волчий Всадник падает навзничь на мокрую холодную землю.
- Постой! – воскликнул он, совсем тихо.- Постой! Ты уходишь так скоро и так печально, и уносишь с собой все, что еще не сделал и все уже сделанное. Оставь нам хоть что-то!
- Что же я должен оставить? - Ррео приподнял бровь. - А я знаю. Слова, как и обычно. Прислушайтесь к совету человека, у которого было три жизни, а то и четыре - берегите время. Берегите - не значит, что надо жалеть о каждом уходящим дне, только о каждом упущенном. Все равно ведь вы станете тратить его на вещи, которые кажутся нужными и важными, а потом окажутся ненужными и пустыми... Счастливые минуты будут казаться вам часами, а несчастливые - годами... Просто вот есть ты, Сказочник и есть эта девушка, самая прекрасная из всех, что я видел за три свои жизни. То, что вы видите друг друга здесь и сейчас, и можете говорить и смеяться и плакать - друг для друга, друг за друга - это действительно важно. Можно расстаться и жить, лелея то, что обрел. Но иногда просто любить кого-то на расстоянии - этого уже недостаточно...
Вистра покачал головой.
- Я просил не о словах, - Льеш с удивлением почти с возмущением глянула на Сказочника, но он не ответил на взгляд - не до того было. - Нужна песня. Спой не для меня и для Льеш.
Девушка казалась удивленной еще мгновение. Потом она кивнула и попросила тоже:
- Да, спой для меня.
Тарзин отпустил плечо Ррео - почему-то показалось правильным, чтобы он не опирался на другого человека, когда станет петь. Волчий Всадник не стал долго раздумывать и предлагать выбрать песню. Он просто запел:
- Спаси меня, если хочешь,
Спаси меня, если можешь.
Придя в безлунную полночь,
Ты сердце мне растревожишь.
Ты бросишь слово, как розу,
И я успею, поймаю.
Но выдержит ли мой разум
И сердце мое? Не знаю.
Открой ладони-объятья,
Прими ответное слово…
Нет на земле проклятья
И благословенья такого,
Чтоб сделать свободу даром,
Чтоб не платить, получая…
Лишь небо вспыхнет пожаром,
В небытии сгорая.
Шепну тебе: «Не бывает!»
Воскликну: «Хочу, чтоб было!»
Я чувствую, закипают
Во мне и слезы и сила,
И сердце поет и стонет,
Без голоса, без уменья.
Так бережно, на ладонях,
Несу я свое смятенье
По самому краю…
Сказочник замер, понимая - если он угадал, все может получиться. Человеку, который любит - пусть даже безответно - есть для чего жить. И может, он все-таки уйдет, но потом обязательно вернется.
Песня закончилась - и только Трое знают, что еще закончилось вместе с ней. Просто куда-то подевалось то, что отнимало силы у Ррео, превращало его в тень самого себя. Он улыбнулся; начавшись с одной единственной улыбки, изменение пробежало по всему его существу, делая Ррео немного усталым человеком, который и знать не знает, каково это, быть отдушиной мира.
- Еще немного, - сказал он, подмигнув Вистре с неожиданным весельем, - и я начну завидовать тебе. Твоя сила безгранична.
- Сила не нужна, – то ли ему, то ли себе напомнил Вистра.
- Идем, - неожиданно поторопил Тарзина Иррео.
- Я провожу его и вернусь, - пообещал Книжник.
И Сказочник поверил. Он верил все то время, пока видел, как они уходят – два человека одинаковых и непохожих.
- Как ты догадался? - тихо спросила Льеш – видно, она верила тоже.
- Стоило вспомнить все те замечательные слова, которые он тебе говорил. Если он никогда не лжет, значит...
- Да я же не об этом! - негромко воскликнула Льеш.
Это заставило его улыбнуться - но как-то очень естественно избавило от необходимости отвечать. Уходящие скрылись из глаз, словно вошли в дым или туман, словно небо накинуло на них легчайшую, но непрозрачную кисею.
Вистра пересел на место возницы, тронул поводья и продолжил свой путь, думая о том, что настоящая дорога никогда не кончается.
«Герой читал, не замечая, что ни разу не перевернул страницу. Просто слова отслаивались от листа тонкими мягкими чешуйками и одни осыпались на землю, другие перелетали на их место, образуя новую историю, и так он мог бы читать вечно, если бы кто-то не окликнул его.
- Мне нужно писать дальше, - сказал мальчик, подвигая к себе книгу, и буквы на ней тотчас разлетелись как мотыльки от резкого порыва ветра.
Герой поднялся и отряхнул с одежды песок. Он хотел уйти и не мог сделать первый шаг. Мальчик смотрел на него в ожидании.
- Ты хочешь о чем-то спросить меня?
- Только об одном. Я ведь разрушил Стену - но она у каждого своя. Сломать все не по силам одному человеку?
- Но каждому – по силам, - мальчик провел ладонью по странице, буквы вспорхнули, закружились вокруг его пальцев и снова легли на бумагу. – У тебя есть право попытаться, а у других – отказаться что-то делать. Мир пока что устроен именно так, что всем нужен выбор и право на ошибку.
Герой посмотрел на свои руки, испачканные в чернилах и краске, и кивнул.
- Я много ошибался и никто не остановил меня… Но хочу попробовать сделать все правильно. Где искать новую Стену?
- Всюду или нигде. Стены всегда рядом и всегда сами подсказывают, как совладать с ними. Иногда тебе будет помогать тот простой способ, который ты нашел, но все реже и реже и придется искать другие. А еще нужно помнить, что все мы - дети своей собственной веры, и для кого-то Стена – единственная опора. А теперь - иди.
Герой отправился по берегу, где вилась тонкая цепочка следов, быстро смываемых прибоем. Вдалеке он видел две едва различимые фигурки - мальчика и девочку, что шли меж камней. Приглядевшись к ним, он понял: они делают то же, что и он - ломают Стену, хотя для них это были исчезающие камни. Замок, казавшийся далеким, приближался – трубы звучали призывом о помощи. И в этом призыве он услышал то же - шум рушащейся Стены.
- Как хорошо, что я не один в своих мечтах и надеждах, - подумал он, приближаясь к замку и к идущим по песку детям.
И ветер шепнул ему: «Ты не один». «Ты не один» - прошелестело море. «Ты никогда не будешь один», - пропели трубы, и дети, оглянувшись, помахали ему рукой. Герой помахал им в ответ и вошел в ворота замка, спеша туда, где нужна его помощь».
Они ехали тихо, так тихо, что быстрее было бы, если бы шли пешком. Сеял странный дождь, дождь, с каплями слишком мелкими, чтобы взгляд отделял одну от другой, и прикосновение их совсем не ощущалось. Но стоило вытереть насухо невесть отчего намокшее лицо и руки, как через несколько минут они снова делались мокры. Но дождь ничему не мешал.
- Расскажи мне о своем доме, - попросила Льеш.
- Что ты хочешь узнать?
- Все!
Вистра улыбался от чувства внутреннего света, разделенного с другим человеком.
- Нечего рассказывать. Мой дом - маленький дом, места в котором хватает на всех. Немного книг на полках – все самое любимое и дорогое для меня. Несколько стульев и одно большое кресло – ты утонешь в нем, Льеш… Цветы на окнах – из тех, что не погибнут, если забудешь полить вовремя. Ну и всякое такое… Одному человеку не много нужно на свете.
- Я знаю, - согласилась Льеш, - но уже двоим нужно в десять раз больше... А я представляю твой дом вот так:
В саду красивом белый дом, открыты солнцу окна в нем,
И двери настежь ждут гостей, и на столе пирог.
И нет приветливей дверей для рыцарей дорог.
Вистра охотно поддержал игру, тихонько напев второй куплет песенки:
- Усталый путник отдохнет и ветку яблони нагнет,
Что над порогом ждет, когда его перешагнут.
И в ночь упавшая звезда скатится в дальний пруд.
Льеш закончила с большим удовольствием:
- Вкусив покоя и тепла гостеприимного стола,
Промолвит тот, кто отдохнул: «За все благодарю
Мне в путь пора, но я вернусь в грядущую зарю...»
Ни век, ни час, ни миг, ни год... Кто обещает, тот придет.
И ждет в безмолвье старый дом, и тень роняет сад
Для тех, кто в снег и под дождем теплу и свету рад.
Льеш помолчала и закончила:
- И думается мне, что ты забыл рассказать кое о чем.
- О чем же? - удивился Вистра.
- О стихотворении в рамочке на какой-нибудь из стен.
Вистра, почти забывший править, снова взял в руки поводья, и тут же опустил их. Он был счастлив, так счастлив, что не хотелось ничего другого - даже домой.
- О чем оно? – спросила Льеш.
Вистра, с неожиданным волнением прочитал:
- Я знаю, как это; я верю не в знанье свое –
А в самую веру, надежную точно признанье:
Для всех мотыльков есть лишь огонь и полет,
Для свеч за окном – исполненье желанья.
Надежда и вера – ладони их горячи,
Куда там свече и жажде того, кто к ней прилетает!
Вот разве только любовь – мотылька и свечи
Еще горячей, ведь она силы своей не знает.
Она говорит всем нам, сияющим и летящим –
Проснитесь! Сжигать и сгорать пора!
И вот все уже – сейчас, в отчаянном настоящем,
Где не будет бескрылого «завтра» и беспламенного вчера.
Летишь задыхаясь, горишь из последних сил
И видишь глазами сердца, которым обмана нет –
Играя, но не лукавя, ты сам сотворил свой мир,
В котором одни сияют, другие летят на свет.
- Красиво, - сказала Льеш.
- Красиво, - согласился Вистра. - Только, знаешь, я уже не помню, почему повесил на стену именно это стихотворение. Вернее помню, но не понимаю – зачем.
- Оно тебе нравилось, - именно так она сказала – «нравилось», а не «нравится», словно поняла - даже прежде, чем понял он сам. – Как же иначе?
- Верно. Но теперь я не думаю, что это была хорошая мысль. Как объяснить? Время прошло, как проходит все. Слова истираются из памяти, а если остаются слова – стирается то, что они значили для тебя. Или ты сам больше уже не тот, кто мог так сказать и подумать. Что-то новое пришло и раскрасило твой мир совсем иными красками. Поэтому я больше вспоминаю красивую резную рамку, а не то, что в ней.
- Значит, когда вернешься домой, повесишь в эту красивую рамку другое стихотворение... Но ты огорчился?..
- Нет. Я просто очень долго не вспоминал о том, что все проходит и слова способны меняться, как и люди. Что я могу вырасти из своих сказок и через много лет, перечитав их, подивиться собственной наивной вере...
- Творец не должен думать об этом, - очень мягко и в то же время очень строго сказала Льеш. - Ни когда творит, ни после. Все, кто идут, оставляют что-то позади – слова и мысли, радость и беспокойство, и следы на дороге. Это необходимо. Это правильно. Ведь твои герои знают об этом. А если знают они - знаешь и ты.
- Думаешь, они всегда делятся со мной всем, что знают? – хитровато улыбаясь, спросил Вистра. – Персонажи – не люди, с ними легче? Как бы не так! Легче заставить живого человека делать что-то, чем придуманного – не делать!
Он тряхнул поводьями, подгоняя разленившихся лошадок. Но девушка почти сразу же попросила его остановиться. Они проезжали по улице, на другой стороне которой стояло здание отмеченное эмблемой Гильдии Почтарей – крылатыми сапогами. Сказочник остановил коляску. Девушка спрыгнула на землю, и поправила съехавший капюшон.
- Я скоро.
Она вошла в дверь Гильдии и в самом деле вернулась очень быстро.
- Написала маме и отцу, - объяснилась она, - я ведь ушла, сказав только, что меру выслал меня из города, и они наверняка беспокоятся обо мне. Ну, поехали?
И они поехали.
- Теперь ты должна рассказать мне про свой дом, - заметил Вистра.
- Вот у меня-то дом самый обычный... К тому же он ведь не только мой – к созданию гармонии и уюта в нем приложили руку и мама с отцом, и младший брат, и обе сестренки. И никаких стихов в рамочках, к сожалению. – Она повторила хитрый прищур Вистры так точно, что он рассмеялся. - Пожалуй, я не позволю тебе снять со стены то стихотворение. Но может, повешу рядом другое.
- Какое же? – с улыбкой спросил Сказочник.
- А вот об этом мне придется крепко подумать. Правда, у меня для этого есть куча времени. Замечательная вещь – дорога, верно ведь?
Так они ехали и говорили - или молчали. Снова пошел снег, крупные хлопья его были похожи на опадающие розовато белые лепестки цветущей яблони. Время цветущих яблонь было любимым временем Вистры. Вдыхая сейчас прохладный осенний воздух, он ощущал аромат яблоневого цвета, а в танце метели неподспудно видел жемчужно-розовый вихрь лепестков. Лепестки кружились, танцевали в свете неярких огней, то скрываясь, то пропадая из глаз, и в этом была какая-то тайна. Запах яблони наполнял воздух и как прилив, как волна, то приходил, то отступал вместе с сонмом танцующих лепестков, окутывавших путников невесомой прохладной шалью. Прорвавшаяся в осень весенняя метель кружила головы тех, кто возвращался домой.
Fin - 11 Сент. 2008 г.
Всегда рядом.
|
| |
| |
